Начальная Программа Бенджамина 5 страница
Разговор бывает примерно таким:
Родители: «Да?»
Врач: «После проведения всех тестов мы диагностировали вашего ребенка как
130
сильно умственно отсталого».
Родители: «Да?»
Врач: «Ну, это все. Ваш ребенок сильно умственно отсталый».
Родители: «Но, что это значит!»
Врач: «Это означает, что ваш сын не может делать все то, что делают дети его возраста».
Отец: (после продолжительно молчания) «Вы что, здесь в игры играете? Вы не имеете права забрать моего ребенка, держать его десять дней, мучить его болезненными процедурами, затем выдать нам огромный счет и после этого еще сметь говорить нам, что он не может делать вещи, которые могут делать другие дети в его возрасте. Ведь это именно то, что мы говорили вам, когда принесли его сюда на обследование. Мы не хотим платить кому-то за его заявления о том, чего ребенок не может делать. Только его мать здесь единственный авторитет, который может знать, чего он может и чего он не может делать. Это то, что мы обсуждали каждую ночь в течение последних четырех лет. Вы шутите, и это чертовски плохая шутка».
Врач: «Нет, я не шучу. Я занимаюсь этим уже пять лет и с уверенностью могу утверждать, что ваш сын сильно умственно отсталый, и вам следует посмотреть правде в глаза».
Родители: «Мы принесли нашего ребенка не для того, чтобы нам сказали, чего он не может делать, и мы принесли его не для того, чтобы узнать ваше название этой его неспособности делать то же, что и другие дети. Мы принесли его, чтобы выяснить две вещи. Первое: почему он не может делать то, что могут другие дети, и второе: что мы должны предпринять по поводу всего этого. И если вы не в состоянии дать ответы на эти два вопроса, мы поищем еще кого-нибудь, кто сможет сделать это».
|
|
И это естественно, что все родители без исключения требуют ответы на эти два совершенно справедливых вопроса, если они собираются решать проблему своего ребенка с повреждением мозга.
Как я, кажется, уже упоминал,
Родители — это не проблема детей: родители — это решение.
Мне потребовалось очень много времени, чтобы выучить это, при всех этих мифах, переполняющих нашу жизнь, но я все же выучил.
Многие люди думают, что мы обучаем родителей нашей программе лечения детей вместо того, чтобы делать ее самим только потому, что для родителей так получается значительно дешевле.
Разумеется, это действительно так, ведь если бы мы осуществляли лечение детей семь дней в неделю по восемь, десять или двенадцать часов вдень, как это делают родители, лечение стоило бы невероятную сумму денег. Но не поэтому мы учим родителей лечить своих детей.
|
|
Причина состоит в том, и мы в этом абсолютно убеждены, что если родителям тщательно объяснить, что происходит и почему мы делаем то, что мы делаем и делаем именно так, а не иначе, то они просто все сделают лучше, чем мы. Лучше, чем Гленн Доман. Лучше, чем Кэти Доман. Лучше, чем Съюзи Эйсен. Лучше, чем Энн Болл. Лучше, чем Коралли Томпсон.
Причина того, что родители могут лечить своих детей лучше, чем мы, если они понимают, что делают, очень проста.
При всей нашей общей огромной любви к детям с повреждениями мозга, если собрать вместе эти истинные чувства каждого отдельного члена нашего коллектива, нужно всегда помнить, что каждого отдельного ребенка только его собственные родители любят еще сильнее.
Родители — это не проблема детей с повреждениями мозга: родители — это решение.
25.
К ВОПРОСУ О МОТИВАЦИИ
Поистине удивительно, как мало матерей спрашивает меня о мотивации, в то время как другие люди постоянно говорят об этом.
Я полагаю, что причина, по которой мои особенные матери редко спрашивают меня о
131
мотивации, заключается в их опыте. Являясь матерями детей с повреждениями мозга, порой настолько серьезными, что дети не могут даже дышать самостоятельно достаточно хорошо, мои матери становятся главными экспертами в мире по выработке мотивации у детей.
|
|
Не будучи ни матерью ребенка с повреждением мозга, ни даже женщиной, я не был достаточно одарен природой, чтобы понять мотивацию инстинктивно, да и специалисты, учившие меня, не разбирались в этом. Я узнал о мотивации через свой опыт, наблюдения и размышления. Будучи не в состоянии овладеть ею инстинктивно, мне нужно было сформулировать ее словами. Зачастую полезно уметь переложить на слова инстинктивные реакции. Теперь я готов говорить на тему мотивации и осмелюсь заняться этим с самыми опытными экспертами в этой сфере — матерями. Зачастую матери, которые инстинктивно лучше всех находят необходимые мотивации, сами бывают очень рады разобраться и осмыслить свои действия.
Когда с кем-нибудь из моих матерей разговор заходит о мотивации, она неизменно формулирует вопрос правильно: «Как мне заставить моего ребенка это делать?» То, как она ставит вопрос, говорит о том, что она уже знает самую важную часть ответа. Она не спрашивает, почему ее ребенок не родился с желанием делать что-то. Ее вопрос демонстрирует ее уверенность, что проблема мотивации скорее лежит внутри нее, чем
|
|
является врожденной для ребенка. Она уже знает этот большой секрет.
Мы слишком долго считали, что мотивация—это из области моральных качеств, так сказать, врожденное моральное качество. Это удобно для быстрого анализа кучи проблем. Если мотивация - продукт морали, а мораль - это врожденное, то тогда легко понять, как происходит, что высокомотивированные, конкурентоспособные, примерные предприниматели порождают высоко мотивированных, конкурентоспособных, молодых, примерных предпринимателей, при случайном исключении в виде не имеющего мотивации бездельника, подтверждающем правило. Это также объясняет, почему не имеющие мотивации безработные и бедные склонны порождать таких же не имеющих мотивации, безработных и бедных, при случайном исключении в виде высокомотивированного предпринимателя, подтверждающем правило.
Таким образом, нам показывают, что моральное поведение порождает моральное поведение, мотивация порождает мотивацию и достижения порождают другие достижения. Также нам показывают, что аморальность рождает аморальность, отсутствие мотивации ведет к такому же отсутствию мотивации и преступление рождает преступление.
Мотивация семейная и врожденная. Это удобная мысль. Это простая мысль. Это многое объясняет. Единственная проблема состоит в том, что я не верю в это. Я жил во многих лачугах в самых разных джунглях и пустынях, чтобы верить в это. Это не соответствует всему тому, что я видел. Это не соответствует, как я думаю, фактам.
Утверждение, что наличие мотивации порождает успех, а отсутствие мотивации порождает поражение, в корне не верно. Все совсем наоборот. Успех порождает мотивацию. Поражение ее разрушает.
Вот пара простых слов, у которых много общего с мотивацией. Эти слова - вознаграждение и наказание. Успех приводит к вознаграждению, которое вызывает мотивацию. Поражение ведет к наказанию, которое приводит к отсутствию мотивации.
Я наблюдал удивительный процесс, когда ребенок с повреждением мозга пробивал себе путь к нормальной жизнедеятельности подобно тому, как лосось прокладывает себе путь через непроходимые пороги. В течение более чем полувекового периода мне довелось наблюдать, как ребенок с повреждениями мозга пытался пересечь комнату на своем животе, двигаясь вопреки своему параличу, вопреки неконтролируемым и непроизвольным движениям, с неполноценным зрением, неполноценным слухом, неполноценной чувствительностью, с помощью своих ногтей, своих зубов, используя даже свои хаотические неконтролируемые и непроизвольные движения, если они помогали ему продвинуться вперед, и борясь с ними, если они отбрасывали его назад.
И хотя я наблюдал это воистину олимпийское рвение крошечных малышей тысячу раз, я никогда не оставался равнодушным, каждый раз мысленно участвуя в этой борьбе. Костяшки моих пальцев белеют от напряжения, ногти глубоко впиваются в кожу
132
ладоней, кусая свои губы, я становлюсь весь мокрый от пота. Я подаюсь вперед со своего стула, желая подтолкнуть вперед этого героического ребенка, если не молитвами, то хотя бы силой воли. Десять минут проходят, а борьба за преодоление этих двадцати метров ползком продолжается, напряжение нарастает по мере того, как ребенок, несмотря ни на что, приближается к стене, к своей цели. В душе я очень рад за него. Я не религиозен, но я молюсь за него. Во имя всего святого, спрашиваю я себя, почему он продолжает свои попытки, дающие столь мало, но требующие от него таких нечеловеческих усилий? Господи, как же я восхищен этой бесконечной решимостью, невероятным упорством и героизмом больного ребенка.
Его рука поднимается и касается стены и комната взрывается восторженными аплодисментами. Мой кабинет наполняется радостью: родители, практиканты, врачи, персонал аплодируют стоя, смеются, поздравляют, и мои глаза становятся влажными от нахлынувших чувств. В этот момент я не испытываю сожаления: это мелкое и недостойное чувство; глубокое восхищение вызвало слезы на моем лице. Ни одна балерина, ни один фортепьянный концерт, ни один шекспировский актер не вызывали за всю историю более естественных и искренних оваций, чем те, что вызвал этот маленький герой - и заслуженно.
Как я уже говорил, я переживал эту драматическую ситуацию тысячи раз, и со
временем мои чувства стали только сильнее, чем пятьдесят лет назад, когда я созерцал в первый раз это многогранное чудо. Наверно, теперь я ценю его больше.
У меня была редкая возможность созерцать чудеса мотивации, и я наблюдал при этом бессчетное количество раз величайших мастеров мотивации - матерей. И я многому научился.
Я научился тому, что такая мощная мотивация имеет довольно простые истоки, причем не только у детей, но и у меня, потому что во многом я подобен ребенку.
Мотивация берет свое начало от этих древних движущих сил прогресса - наказания и вознаграждения.
В отношении детей с повреждениями мозга наказание слишком тяжело для понимания, чтобы стать решением.
Он может так мало, что наказывать его за совершенный поступок практически невозможно. Таким образом, наказание за несовершенный поступок остается единственным способом научить его древним законам. Можем ли мы наказать его за то, что он не может ходить, ползать на животе, ползать на четвереньках? Можем ли мы наказать его за неумение говорить? Можем ли мы наказать его за то, что он не в состоянии делать все эти вещи по причине повреждения мозга?
Если мы не можем наказать его за поступки, которые он не в состоянии совершить, и если мы не можем наказать его за то, что он не может их совершать, то как же мы сможем научить его древнему закону наказания?
Если существует страх наказания, который мешает и ребенку, и мне совершать вещи, которые мы не должны совершать, то существует и вознаграждение, которое побуждает и ребенка, и меня делать то, что мы должны делать.
Но опять же, мне гораздо проще научиться, чем детям. Когда я работаю с моими родителями, моими детьми, моим персоналом и моими студентами, я получаю вознаграждение. Когда я достаточно мудр и образован, чтобы составить индивидуальную программу, которая научит ходить, говорить, читать и писать немого, слепого и парализованного ребенка, то это для меня значительно большее вознаграждение, чем те деньги, которые мне могут заплатить. Наград не так уж много, чтобы сравнивать.
И когда я получаю такую награду, она вдохновляет меня на еще большие усилия, чтобы поскорее и почаще получать ее снова.
Но как насчет ребенка с повреждениями мозга? Как он может заслужить свое вознаграждение? Он парализован и нем, и он не в состоянии ни сказать, ни сделать того, за что можно получить свою награду. И если это так, то как мы можем искренне наградить его? Должны ли мы вознаграждать его за отсутствие действий? Поступить так - означало бы научить его тому, что в этом жестоком мире можно получать вознаграждение ни за что. Поступить так - означало бы научить его лжи. Это можно понять, но это не будет мудро.
133
И становится ясно, что гораздо труднее научить понятиям наказания и вознаграждения ребенка с повреждением мозга, чем здорового ребенка. Итак, что же нам остается?
Давайте вернемся немного назад, к предшественникам наказания и вознаграждения—успеху и неудаче.
Снова давайте рассмотрим на примере меня как человека простого и похожего на ребенка. Я - странный человек (по сравнению с вами). Я думаю, что имею четкие представления об успехе и неудаче. Я всегда забочусь о том, чтобы избегать вещей, которые у меня не получаются и повторяю снова и снова то, что у меня получается хорошо.
Я знаю, я не должен этого делать. Я знаю, я должен много работать и довести до совершенства то, что у меня пока не получается, и я должен стараться избегать тратить много времени на вещи, которые у меня в любом случае всегда выходят хорошо. Я знаю, я должен быть лучше и я был бы лучше, если ли бы раньше поступал по другому.
И все же, мне иногда кажется, что я в порядке, и тогда я продолжаю избегать того, что у меня не выходит, и возвращаюсь снова и снова туда, где все получается. Я уверен, что вы не ведете себя так нерешительно. А я веду.
Я никогда не учился играть в теннис и всегда пел фальшиво, и, несмотря на заверения моих друзей, прекрасно играющих в теннис или великолепно поющих, что я с легкостью
могу обучиться этому, никому за всю мою жизнь не удалось вытащить меня на теннисный корт или заставить спеть публично, по крайней мере, с тех пор, как мисс Джеффрис, моя первая учительница, взяла на флейте для нас ноту «до» и посмотрела, поморщившись, словно от боли, в моем направлении. Я знаю, что могу научиться, если захочу. Я просто не хочу. Я с интересом заметил, что те из моих друзей, кто хочет увидеть меня на теннисном корте, сами играют хорошо, равно как и те, кто толкает меня на сцену, прекрасно поют.
Я продолжаю избегать того, в чем потерпел неудачу. Это слабость, которую я намереваюсь сохранить.
С другой стороны, существуют вещи, которые я делаю хорошо, и некоторые из них я делаю очень хорошо, и я знаю это. Даже пытаясь насколько можно избегать их, я возвращаюсь к ним снова и снова. Это происходит так. Я делаю что-то, что я делаю хорошо. Поскольку я знаю, что делаю это хорошо, я делаю это уверенно и до конца. Всегда приятно наблюдать, когда что-то делается хорошо, и, когда я заканчиваю, Вы говорите: «Гленн, здорово ты это сделал!»
«Да, я сделал это довольно неплохо, правда? - говорю я. - Хотите посмотреть, как я это сделаю еще раз?»
Так оно обычно и бывает.
В моей слабости я очень похож на детей, независимо от того, имеют ли они явные повреждения мозга или нет. Повторяя снова и снова то. что у них получается, они будут тем самым одновременно избегать того, что у них не выходит.
По своей природе дети с серьезными повреждениями мозга уже рождены неудачниками. Зачастую такой ребенок не может практически ничего, кроме как дышать, и почти всегда он делает это довольно плохо. Неудача - это история всей его жизни до того момента, пока не приходит помощь.
А теперь давайте предположим, что по какой-то причине мы решили взять маленькую девочку с повреждением мозга, завернуть ее ладони за перекладину и помочь ей повиснуть на руках с вытянутыми ногами. (Это первоклассная идея для детей с повреждениями мозга всех возрастов и размеров, идея с глубоким смыслом, которую персонал Институтов Достижения Человеческого Потенциала в Филадельфии развивал в течение долгого времени). Предположим, что ваш четырехлетний ребенок-пациент Институтов в Филадельфии, и мы проинструктировали вас, что ему важно научиться висеть на руках в течение одной минуты, даже если она не в состоянии двигаться и говорить.
Будучи первоклассными родителями, вы страстно желаете предоставить своей маленькой парализованной дочери любую возможность стать полноценно действующим человеком. Несомненно, вы сделаете все возможное, чтобы достичь этого.
Вы установите в коридоре перекладину на несколько дюймов выше, чем рост ребенка с
134
вытянутыми руками. Вы скажете маленькую молитву: «Пожалуйста, Господи, Дай ей победить хоть один раз!» Вы готовы начать.
«А теперь, дорогая моя, я положу твои руки на эту перекладину, и ты должна продержаться на них одну минуту так, как этого хотели все твои друзья в Филадельфии. Как только ты схватишься, я отпущу тебя, и это будет похоже на то, как будто ты первый раз стоишь самостоятельно, только при этом твои ноги не будут касаться пола. Не волнуйся, милая моя, как только ты не сможешь больше держаться, я подхвачу тебя, так что тебе не о чем беспокоиться. Начинаем!»
Скрепя сердце и с молитвой на губах, Вы, мать, разожмете маленькие ладони, пока ваш муж поддерживает ребенка на весу и поможете обхватить ими перекладину.
Теперь вы ее отпускаете, и Мэри, провисев ровно полсекунды, падает в страхующие руки отца.
«Ну, нет, милая моя, - вы протестуете. - Это всего полсекунды, а тебе нужно продержаться целую минуту. Это очень важно». Ее отцу вы говорите: «Что же нам делать! Она должна держаться более чем в сто раз дольше. Как же нам заставить ее сделать это?»
Теперь давайте рассмотрим этот эпизод с точки зрения Мэри. Мэри четыре года. Из-за сильного повреждения мозга она очень мала (это типично для всех детей с
повреждениями мозга) и весит всего 12 кг. Она никогда не ползала на животе и на четвереньках, не висела, не стояла и не ходила в течение всей своей жизни. Она просто попробовала висеть в первый раз в своей жизни и ей это удалось всего лишь на полсекунды.
«Что ж, - говорит маленькая Мэри про себя (поскольку не умеет говорить), — эта неудача была шесть тысяч четыреста девяносто второй. Я снова проиграла! Так всегда происходит в моей жизни».
Мэри, будучи очень больной, может быть и не способна четко сформулировать свои мысли, но это именно то, что она чувствует. О чем еще можно подумать в такой ситуации?
Далее, давайте спросим себя. Как долго парализованный, немой четырехлетний ребенок с повреждением мозга с телом двухлетнего способен висеть на перекладине при первой своей попытке? Как долго, вообще, любая четырехлетняя девочка сможет провисеть?
Очевидно, что ни вы, ни я не знаете ответа на этот вопрос. Если мы не знаем, как долго она в состоянии провисеть, то очевидно не знает и она. Хотя я и не знаю заранее этого ответа для любой маленькой девочки, я уверен, что для некоторых девочек полсекунды - это очень долго.
Теперь представим, что вместо: «Боже, милая моя, это слишком мало», - вы используете другой подход.
Предположим, что по окончании этой полсекунды, когда Мэри падает в руки отца, вы берете ее к себе на руки и говорите: «Ого! Вот это да!»
Предположим, вы обнимаете и целуете ее, приговаривая: «Кто бы мог представить себе, что такая маленькая девочка, как ты, сможет провисеть на этой перекладине целую половину секунды?»
Предположим, вы скажете ей, что она удивительная маленькая девочка. Предположим, что вы скажите ей, что она, без сомнения, самый замечательный ребенок во всем городе и, может быть, даже самый волшебный ребенок во всей стране и, наверно, самая лучшая маленькая девочка в целом мире.
Предположим, вы ей скажете все это с любовью и уважением.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 95; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!