Подготовка текста, перевод и комментарии О. В. Творогова

ВСТУПЛЕНИЕ

«Повесть об Ахикаре» — прототип славянской повести об Акире, возник, как полагают, в VII веке до н. э., в Ассирии. Сюжет повести был широко распространен на Востоке, сохранились сирийский, арабский и армянский ее варианты. На славянскую почву повесть попала еще в Киевской Руси, при этом, по мнению A. A. Мартиросяна (см. автореферат его докторской диссертации, Ереван, 1970), оригиналом послужил текст армянской версии.

На Руси «Повесть...» была известна в нескольких редакциях. Редакцию, представляюшую собой перевод с иноязычного оригинала, именуют Древнейшей, кроме нее существует Соловецкая редакция, а также две редакции XVII века — Краткая и Распространенная. В этих последних редакциях текст «Повести...» по существу пересказан заново: введены новые сюжетные мотивы, отдельные детали и образы сближают эти редакции с русской народной сказкой.

Здесь издается Древнейшая редакция «Повести…». Она была известна в новое время в четырех списках: рукописи РГБ, собрания Обшества истории и древностей российских (ОИДР), № 189, XV в., в списке ГИМ, собр. Вахрамеева, № 427, также XV в., в списке ГИМ, собр. Хлудова, № 246, XVII в.; четвертый список утрачен: это был тот самый сборник А. И. Мусина-Пушкина, в котором читалось и «Слово о полку Игореве». Кроме того, в Соловецком списке XVI—XVII веков, ныне утраченном, но изданном Н. Н. Дурново (Дурново Н. Материалы и исследования по старинной русской литературе. I. К истории повести об Акире. М., 1915), первые две трети текста также принадлежат к Древнейшей редакции. Списки ОИДР, Вахрамеевский и Хлудовский были изданы в монографии А. Д. Григорьева (Григорьев А. Д. Повесть об Акире Премудром. М., 1913).

В основу настоящего издания положен список ОИДР. К сожалению, список этот (един-ственный полный из всех сохранившихся) изобилует многочисленными ошибками — описками, пропусками слов, механическими повторами и т. д. Такие испорченные чтения, затрудняющие понимание смысла, исправляются на основании Вахрамеевского, Хлудовского и Соловецкого списков; в редких случаях вносятся незначительные буквенные поправки по смыслу.

Текст издается полностью. Пропущены лишь ошибочно повторенные в списке слова и словосочетания, реже — испорченные чтения, не поддающиеся истолкованию. Во всех этих случаях пропуск обозначается многоточием в скобках.

При переводе неясных по смыслу мест учитывались чтения армянской версии «Повести об Акире»; все эти случаи оговорены в примечаниях.

ОРИГИНАЛ

Синагрипъ цесарь Адоровъ и Наливьской страны,[1] в того время азъ, Акиръ, книгьчий бѣх. И речено ми бысть от Бога: «От тебе чадо не родиться». Имѣние же имѣх паче всѣх человѣкъ, поях жену и устроихъ домъ и жихъ 60 лѣт, и не бы ми чада. И создах требники и възгн ѣ тих огнь и рѣх: «Господи Боже мой! Аще умру и не будеть ми наслѣдника, и рчуть человѣчи: “Акиръ праведенъ бѣ и Богу истиньно служаше. Аще умреть, не обрящется мужьскъ полъ, иже постоитъ на гробѣ его, ни дивическъ полъ, иже бы его оплакалъ, ни иже по нем задницю възметь и будеть наслѣдникъ”. И нынѣ прошю у тебе, Господи Боже мой, дай же ми чадо мужьскъ полъ. Егда преставлюся, да всыплѣть ми персть на очи мои». И Господь послуша моления моего, и глас ми приде съ небесъ, глаголя: «Акире! Всяко ти прошение створю, а еже о чядѣ, то не проси у мене. Се сестрициць твой Анаданъ, и сего поими въ сына мѣсто». И яко услышах глас от Господа и пакы възъпих: «Господи, Боже мой! Аще бы у мене мужьскый полъ, и въ день смерти моея въсыпалъ бы персти на очи мои. Аще бы до смерти своея вдалъ бы на день кеньтинарь[2] злата на потрѣбу собѣ, не истощилъ бы дому моего». И не бысть ми глас, и прияхъ рѣчь Господню, и прияхъ сестричица своего Анадана въ сына мѣсто. И младъ бѣ, и дах одоити и́, воскормих и́ медом и вином, и одѣхъ и́ бебромъ и брачиномъ, и яко възрасте, и научихъ и́ всякой грамотѣ.

Во времена Синагрипа, царя Адорской и Наливской земли, был я, Акир, у него советником. И было возвещено мне от Бога: «У тебя чада не родится». Богатства же имел я больше всех иных людей, взял жену себе и устроил дом свой, и прожил шестьдесят лет, а не было у меня чада. И воздвиг жертвенники, и возжег огонь, и вопросил: «Господи Боже мой! Если умру и не оставлю наследника, то скажут люди: “Акир праведником был и Богу честно служил. А умрет, и не окажется ни сына, который постоял бы у гроба его, ни дочери, чтобы его оплакала, никого, кто бы имущество его принял и стал бы его наследником”. И теперь прошу тебя, Господи Боже мой, даруй мне дитя мужского пола. Когда преставлюсь, пусть он посыплет прахом очи мои». И внял Господь молитве моей, и глас сошел ко мне с небес, и возвестил: «Акир! Всякую просьбу твою исполню, а о сыне не проси меня. Но вот племянник твой Анадан, его и возьми себе вместо сына». И как услышал я глас Господа, то снова возопил: «Господи Боже мой! Если бы был у меня сын, в день смерти моей посыпал бы прахом очи мои. Если бы до дня смерти своей ежедневно тратил бы он по пуду золота на нужды свои, то и тогда не истощил бы богатства моего». Но не ответил мне глас, и послушался я слов Бога, и взял племянника своего Анадана вместо сына. Был он еще дитя тогда, и приказал растить его, и вскормил его медом и вином, и одел его в шелка и в парчу, а когда подрос он, научил его всякой премудрости.

 

И царь ми тако рече: «О, Акире, премудрый книгъчие, свѣтниче мой! Аще состар ѣ ешися и прѣставишися, кого обрящю свѣтьника моего?» И тако отвѣщахъ: «Цесарю, въ вѣкы живы! Есть у мене сынъ, якоже есмь азъ: уму и всякой прѣмудрости и книгам научихъ и́». И отрече ми цесарь: «Приведи ми сына своего, да вижю и́, аче можеть предо очима моима угодити, да тя тогда отпущу домовь, и въ старости дний своихъ въ покои живеши». И пояхъ сына своего Анадана, и приведохъ и́ къ царю. И узрѣ цесарь и отвѣща, рька: «Благословенъ буди дньшний день Акирови, яко прѣдстави сына своего прѣд мною в животѣ моемь». И поклонихся цареви: «Ты самъ вѣси, како есмь служилъ отцю твоему и тобѣ. И нынѣ дѣчьства отрочати сего пожди ми, и да будеть милость твоя на старости моей». И яко услыша от мене рѣчь мою царь и клять ми ся, ркя, яко «заднича твоея никтоже ины не прииметь».

И царь мне сказал так: «О Акир, премудрый книжник, советник мой! Когда состаришься ты и умрешь, кто же станет советником моим?» И я так отвечал: «Царь мой, живи вовеки! Есть у меня сын, мне самому подобен: умен он, и всякой премудрости и наукам обучил я его». И отвечал мне царь: «Приведи ко мне сына своего, чтобы увидел я его, и если сможет он угодить мне, тогда отпущу тебя в дом твой, и в покое проведешь дни старости своей». Взял я сына своего Анадана и привел его к царю. И увидел его царь, и сказал мне в ответ: «Благословен будет день этот Акиру, ибо представил он сына своего мне при жизни моей». И поклонился я царю: «Ты сам ведаешь, как служил я отцу твоему и тебе. А ныне подожди, пока возмужает отрок сей, и да будет милость твоя со мной во все дни старости моей». И когда услышал царь эти слова мои, пообещал мне, так говоря: «Никто иной не станет твоим наследником».

 

И азъ, Акир, не оставихъ сына си и от учения своего. Егда насытихъ и́, яко хлѣба и воды, учения моего, и глаголахъ ему тако:

И я, Акир, не переставал учить сына своего. Когда же, словно хлебом и водой, насытил его наставлениями своими, то сказал ему так:

 

«Человѣче, внимай глаголы моя, господину мой Анадане! Всякому наказанью яснъ буди во всѣх днехъ жития твоего. Аще что слышиши от царя или видиши в дому его, да съгниеть въ сердци твоемь, и не извѣстиши его человѣкомъ. Аще ли исповѣси, чи будуть ти углье горящи и послѣдокъ ожещися, и тогда тѣло твое с порокомъ будет. Сыну, аще что слышиши, не повѣдай никому, аще что узриши, не обавляй. Увязана ужа не отрѣшай, а отрѣшена не завязяй. Сыну, не взирай на красоту женьскую и сердцемь не жадай ея. Аще и все им ѣ ни ѣ даси ей, тоже никоторыя ползы обрящеши от нея, но паче къ Богу въ гр ѣ хъ въпадеши. Чадо, не буди жестокъ, якоже кость человѣча, но буди, яко бобъ, мякокъ. Сыну, очи твои да будета долу зряща, глас твой обниженъ; аще бо и великымъ гласомъ храминѣ ся создати, оселъ бы риканиемь своимь 2 храмѣнѣ въздвиглъ единым днемь. Сыну, уне есть со умным каменъ двигнути, нежели съ безумнымъ вино пити. С разумнымъ безумья не твори, и с безумным не яви ума своего. Не буди сладокъ без мѣры, но егда когда пожруть тя, не буди без мѣры горекъ, да не отбѣжить от тебѣ другъ твой. Сыну, ѣдну сущю на нозѣ твоей, не велми въступай на ню, и уготова путь сыномъ и дъщеремъ своимь.[3] Сыну, богата мужа сынъ змию снѣл и ркоша ему людие: “Целбы дѣля снѣл ю есть", а убога мужа сынъ змию снѣл есть, и ркоша ему людие: “Гладенъ б ѣ и сн ѣ л есть ю”. Сыну, свое участье дай, а чюжего не заимай. Иже свѣта не приемлеть муж, то с тѣмъ на пут не ходи и со облестивым на трапез ѣ не яждь. Чадо, аще вышеши тебѣ отпадеть, не велми ся обрадуй, ни въздай же глас пред други своими, да не явить ти глаголи твои, егда како, въставъ, мужь въздасть ти. Сыну, егда мужь възвелицится, то не завиди ему, аще злоба придеть, то не порадуйся. Сыну, не прикасайся женѣ безумнѣ, и язычнѣ, и величавѣ, и женьстѣй красотѣ не жадай: тоя бо красота слабость язычная.[4] Сыну, аще другъ твой възненавидить тя, начнеть кляти и камение метати, а ты и́ хлѣбомь срящи, и оба приимета отвѣтъ в день Судный.[5] Сыну, безумен муж падеть, а праведный востанеть. Сыну, аще от биения сына своего не воздержайся, оже бо рана сынови, то яко вода на виноград възливается. Сынъ бо ти от раны не умреть, аще ли его небрега будеш, иную кую либо вину приведеть на тя. Чадо, сына своего от дѣтьска укроти, аще ли его не укротиши, то преже дний своихъ состар ѣ еться. Сыне, не купи раба величава, ни рабы тативы, да т ѣ имѣния не расточать. Чадо, аще кто навадить на друга твоего, не послушай его, и твою бо вину ко иному понесеть. Чадо, аще тя кто срѣтъ, възмолвить к тобѣ, со въздержаниемь отвѣщяй ему, зане напрасно человѣкъ въборз ѣ изронить слово и послѣ каеться. Чадо, лживъ человѣкъ исперва възлюбленъ будетъ и наконѣчь въ см ѣ с ѣ будет и въ укоризнѣ бываеть. Лжива человѣка речь, яко птича шептания суть, и безумнии послушають его. Чадо, отца своего почти, яко все стяжание оставляеть тобѣ. Сыну, отца и матере клятвы не приимай, егда и от чад своихъ не приимеши радости. Егда на тя найдеть гн ѣ въ золъ, не молви зла, егда когда безуменъ наречешися. Сыну, безъ оружьи в ночь не ходи, кто бо свѣсть, кто тя срящеть. Чадо, древо с плъдомъ прегне е с твердостию своею, тако въ красѣ пребываеть, такоже и съ ближними своими и другъ со другом своимь, такоже суть. Яко левъ въ твердости своей страшенъ есть, тако и мужь въ близоцѣхъ своихъ честенъ есть. Иже родомъ скуденъ есть и детми и близоки, то пред врагы своими хуленъ есть, и подобенъ есть древу стоящю при пути, яко вси мимоходящеи сѣкуть е. Сыну, не рци, яко: “Мой осподин безуменъ есть, азъ уменъ есть”. Наказание осподина своего приими, и помилованъ будеши, и своей мудрости не надѣйся. Елико можеши терпѣти — терпи, а зла не глаголи. Сыну, немногорѣчивъ буди, ибо пред господиномъ своимъ согрѣшиши. Чадо, аще тя на посолъ послуть, не медли чресъ годину, да не ины послуть въ слѣдъ тебе. Сыну, да не речеть осподинъ твой тобѣ: “Отида от мене, оскорб ѣ еши”; нъ да бы ти реклъ: “Приступи близъ, и обрадуешися”. Сыну, въ святый день церкви не лишися. Чадо, идеже в дому печаль будеть, оставль ту бѣду, а на чюжь обѣдь не ходи, но преже посѣтивъ, толи на обѣдъ иди и помяни, яко тобѣ умреты же есть. Сыну, коня не имѣя, на чюжемь не ѣзди, аще бо опѣшаеши, и посмѣють ти ся. И, чреву не алчющю, не яжь брашна, егда обьястливъ наречешися. Со силнийшими себе брани не въздвизай, тобѣ не вѣдущу, не вѣси что възъдвигнуть на тя. Сыну, аще храм твой высокъ есть, обнизи стену его, и тако влази во нь, и умомъ своимъ возвышися. Сыну, гн ѣ ва своего устягни, и за терп ѣ нье приимиши благодать от Бога. Сыну, велику м ѣ ру вземъ, а в малу не продай, не рчи, яко “тъ ми есть прибытокъ”:[6] зло бо то дѣло есть. Кто бо вѣсть, чи и Богъ, узривъ, разгнѣваеться на тя и потребить домъ твой акы безаконьника. Чадо, Божиимъ именемъ не клѣнися во лъжю, да не умалится число дний твоихъ. Сыну, аще что просиши у Бога, то не забывай, и не буди яко небрегый, но помни, внимай, благословенъ будеши. Чадо, старѣйшаго сына възлюби, а меншааго не отр ѣ й. Аще бо ти не въдно от Бога будеть, тъщивъствомь не обрящеши; убогъ богатъ бываеть, а богатъ убогъ бываеть, и высокъ обнижается и низокъ възноситься. Чадо, к печалному прихажай и ут ѣ шеная словеса глаголи — уне бо то есть многа злата. Сыну, облакомився на злато и на сребро, не въсхощеши оклеветати, от Бога бо противо тому и от человѣкъ приимеши. Сыну, без вины крови не проливай, яко мьститель сему Богъ есть. Сыне, удержи уста от зла, а руцѣ твои от татбы: иже украдеть злато или ризы, от обоего едина хула есть. Сыну, от блудниць удалися, паче же и от мужатиць, да не приидет на тя гнѣвъ Божи. Сыну, аще кто послушаеть умна человѣка, то якоже въ день жадания студеные воды напиеться. Сыну, аще напасть и печаль приидеть на тя, Бога не укаряй, яко ничтоже не одол ѣ еши ему, но услышит укоризну твою и отвѣщаеть ти по истинѣ. Сыну, правъ судия буди, и на старость твою честенъ будеши. Сыну, языкъ твой сладокъ буди, и устнѣ твоеи добром отверзай. Чадо, умну мужю речеши слово, и поболить сердцемь, а безумнаго, аще кнутомъ бьеши, не вложиши во нь ума. Сыну, умна мужа пославъ на путь, не много ему кажи, а безумнаго пославъ, то самъ по нем иди, да не въведеть тебе въ срамъ. Сыну, друга своего не искушай брашномъ и виномъ, и тогда на болше попустится.[7] Сыну, аще тя позовуть на обѣдъ, по первому зову не ходи, и аще взовуть тя другое, тогда вижь, яко честенъ еси, и въ честь придеши. Сыну, не приемляй мьзды, ибо мьзда очи осл ѣ пляеть судиямъ. Золчи и горести вкушах, и не бысть пуще убожьства. Сыну, соль и олово льжѣе ся мнить понести, нежели въпятити скотъ, егоже въземши.[8] Сыну, желѣзо и камень подъяхъ, и легчи ми ся мнить, нежели мужеви, вѣдущему законъ, тязатися со ближнимь своимь. Сыну, аще въ знаемых людехъ сѣдя, худобы своея не являй, егда како поругаются и не послушають наказания твоего. Чадо, люби жену свою от всего сердца, яко та есть мати дѣтем твоим и в животѣ твоемъ похоть твоя есть. Чадо, егда учиши сына своего, то наиболее въздержанию учи и́; емуже бо наученъ будеть, в тѣхъ прѣбудеть. Сыну, в дому твоемь не сущи винѣ никоейже, не възмущай дому своего, егда поносъ приимеши от сусѣдъ своихъ. Сыну, уне есть послушати пиана мудра, нежели трезва безумна. Чадо, уне есть сл ѣ пъ очима, неже слѣпъ сердцемъ: слѣпъ бо очима, аще по пути ходить, обыкнеть и начнет обрѣтати стезя своя, а сл ѣ пъ си сердцемь, совращяся со пути своего, заблудиться. Сыну, уне есть женѣ, дабы свой сынъ умерлъ бы ей, нѣли дабы ей чюжь кормити, зане еже ей добро створити, зломъ въздасть. Сыну, уне есть вѣренъ рабъ, негли свободенъ невѣренъ. Чадо, уне есть другъ, иже близъ тебе живеть, негли блишьший, иже далече пребываеть. Сыну, имя и слава чьстьнѣе есть человѣку, нежели красота личная, зане слава въ вѣкы прѣбываеть, а личе по умертвии увядаеть. Сыну, уне есть человѣку добра смѣрть, негли золъ живот. Сыну, уне есть овча нога въ своею руку, негли плече в чюжей руцѣ, и ближнее овча уне есть, негли далней волъ. Уне есть единъ врабьи, иже в ручѣ держиши, негли тысяща птича, летеща по аеру. Уне есть конопянъ портъ, иже имѣешь, негли брачиненъ, егоже не имѣеши. Сыну, еда призовеши на честь друга своего, веселомъ личемъ прѣдстой ему, да онъ веселом сердцемъ отидеть в дом свой. Егда обѣд твориши пред другом, не стани посупленъ личемъ, да не будеть ти обѣдъ в посрамление, егда неблагъ наречешися. Сыну, не благослови человѣка, а другаго не клени, не свѣдая дѣла его, но, испытавъ, то же отв ѣ щай. Сыну, уне есть огнем бол ѣ ти, али трясавичею, негли жити со злою женою: да не будеть ти свѣта в дому твоемь, и сердецнаго ей не вѣщай. Сыну, аще слово хощеши рещи кому, то напрасно не глаголи, но размысли въ сердци си, да еже ти на потрѣбу, то глаголи, зане уне ти есть ногою подъкнутися, негли языкомъ. Сыну, егда будеши въ чади, то же приступивъ к нимъ не смѣйся: въ смѣсѣ бо безумье исходить, а в безумьи сварь бываеть, а въ сварѣ тязание и бой, а в бою смерть, а въ смерти грѣхъ свершаеться. Сыну, аще хощеши мудръ быти, да егда упьешися виномъ, не глаголи много и уменъ наречешися. Сыну, аще права суда не усудиши, то лицемѣръ наречешися, и днье его прикратятся. Сыну, безумному человѣку не смѣйся, но отступи паче от него и боголишиву не смѣйся, яко такъ же человѣкъ есть. Сыну, скота своего безъ послуха не дай въ тъщету да не испортиши его. Сыну, аще хощеши умна послушати, безумнаго не прикладай, нѣсть бо ти в нем потребы. Сыну, перваго друга не отганяй, не согр ѣ шившю ти ничтоже, да и новый не отбѣгнеть от тебе. Сыну, на обѣдѣ седъ, другу своему не помышляй зла, егда огорцает ти брашно въ устѣх твоих. Сыну, господина своего чти, великы не обнизи, ни низъкия не възвышай, но еже ти речеть, то твори. Сыну, в судиинъ виноград не входи и съ безумною женою не сходися и св ѣ та с нею не твори.[9] Сыну, лживо слово, якоже и олово тяжело есть, а напослѣдокъ по водѣ плаваеть. Сыну, искуси друга своего, и яви ему тайну свою и, мимошедшимъ днемъ многымъ, сварися с ним, и аще не явить твоея тайны, то люби и́ от всего сердца, яко извѣстенъ ти есть другъ; аще ли явит тайну твою, отвратися от него и пакы не възратися к нему. Чадо, уне есть, да инъ у тебе украдеть, негли ты татемь наречешися. Сыну, аще пред царемь друга своего ради помощно слово речеши, и будеши, яко от устъ лвов изьятъ овча носимо. Сыну, аще на путь идеши, не надѣйся о чюжемь брашнѣ, но свое да имѣеши, аще ли и не имѣеши своего и ходити начнеши — и въ укоризнѣ будеши. Сыну, друг твой, иже ненавидить тебѣ, аще умреть, и то не порадуйся, но дабы живъ былъ, и обнизилъ и́ Богъ, дабы от тебе прощение приимал, и подай же ему; и того ради приимеши от Бога благодать. Сыну, стара узрѣвъ, въстани ему, аще ти противу тому не отдасть, да от Бога благословление приимеши. Сыну, друга на обѣдъ звавъ, к иному д ѣ лу не прѣставляй его, то аки ложь наречешися. Сыну, егда вода воспять потечеть или птиця опять полетит, или синечь или срачининъ поб ѣ л ѣ еть, ли желць, аки прѣсный мед усладѣеть, тогда безумный уму научится. Сыну, аще к сусѣду званъ будеши и, влѣзъ въ храмину, не глядай по угломъ: беществено бо ти есть. Сыну, егоже Богъ обогатить, то не завиди ему, но боле, елико мога, почьсти и́. Сыну, егда внидеши в печаленъ домъ, то о питии и о яденьи не молви; егда сядеши на радостнѣ об ѣ д ѣ, тогда бѣды не поминай. Сыну, человѣчи ти очи, яко источники кыпя, и скота не насытистася, но когда умреть, и перьсти насытится.[10] Сыну, им ѣ ние имѣя, не умаряй себя гладомъ и жежею: умершю бо тобѣ, инъ приимет и начнет веселитися всемъ, а ты всуе тружалъся будеши. Сыну, аще челов ѣ къ въ убожествѣ украдеть, то прочее помилуй его, зане не онъ то створилъ: убожество принудило и́ будеть. Сыну, на брак шед, долго не сѣди, егда преже похода твоего иженуть тя. Сыну, къ другу своему не часто ходи, егда бе-щьсти внидеши. Сыну, в новъ портъ облачася, и възраченъ будеши, и иному имѣющю не завиди, егоже порты свѣтлы, того и рѣчь чистна есть. Сыну, аще имѣя или не имѣя, то не прѣбывай в печали, кую бо ти ползу принесет печаль? Сыну, аще песъ, отставъ господина по теб ѣ поиде въ слѣд, то обрящься, вземь камень и удари и́, такоже бо и тя оставивъ, по иномь потечеть. Сыну, аще тебе сусѣдъ нелюбити начнеть, но ты паче люби и́, да не приведеть на тя досажения, тобѣ не вѣдущи. Сыну, аще зломысль твой въсхощет ти добра творити, и то вборзѣ не ими ему вѣры, да не, прѣльстивъ тебе, свой гнѣвъ свьршить на тя. Сыну, аще человѣкъ согрѣшить ти грѣха ради, то не глаголи, яко без лѣпа казнять и́, да не впадеши в такую же казнь. Сыну, уне есть от премудра бьену быти, неже от безумна масломъ помазану быти, зане уменъ, аще ударить тя, тако мнится ему, яко сам ся ударяеть, и напослѣдь размышляеть, како бы тя утѣшить, а безумный, единою цаты м ѣ ры масла помазавъ тя, тысящу хощеть приати злата.

«О человек, слушай слова мои, господин мой Анадан! Всякий совет со вниманием выслушай во всякий день жизни своей. Если услышишь что от царя или увидишь что в дому его, то пусть истлеет это в сердце твоем и не поведаешь об этом никому из людей. Если же проговоришься, то станут эти слова твои, как угли раскаленные, и обожгут потом тебя, и тело твое изранено будет. Сын мой, что услышал ты, о том не говори никому, а что увидел, то скрой. Завязанного узла не развязывай, а распутанного не завязывай. Сын мой, не прельщайся красотой женщины и в сердце своем не возжелай ее. Если и все богатства отдашь ей, и тогда никакого блага от нее не обретешь, только еще больше согрешишь перед Богом. Чадо мое, не будь черствым, как (тверда) кость человеческая, но будь мягким, словно боб. Сын мой, склони очи свои долу, а голоса не возвышай; если бы криком строили дома, то осел бы ревом своим по два дома воздвигал бы за день. Сын мой, лучше с умным камни двигать, чем с глупым вино пить. При умном не делай глупостей, а перед дураком не раскрывай ума своего. Не будь сладок чрезмерно, не то съедят тебя, но не будь и чрезмерно горек, чтобы не отшатнулся от тебя друг твой. Сын мой, если сапог на твоей ноге, попирай терн и протаптывай путь сыновьям и дочерям своим. Сын мой, богача сын змею съел, и сказали о нем люди: “Чтобы исцелиться, съел он ее”, а сын бедняка съел змею, и сказали о нем люди: “Голоден был, вот и съел”. Сын мой, свою долю отдай, а чужого не трогай. Если муж не слушает советов, с таким не отправляйся в путь и с обманщиком не садись пировать. Чадо, если окажется в немилости тот, кто знатнее тебя, не слишком радуйся и не говори о нем ничего друзьям своим, да не припомнит он тебе слов этих, когда вновь восстанет, и не отомстит тебе. Сын мой, когда муж в честь войдет, не завидуй ему, а когда обрушатся на него невзгоды, то не радуйся. Сын мой, не приближайся к женщине глупой, и болтливой, и гордячке и не возжелай красоты женской: красота женщины в ее умных речах. Сын мой, если друг твой возненавидит тебя, и станет клясть тебя, и швырять в тебя камнями, то ты все равно его хлебом-солью встречай, и по делам вашим обоим вам воздается в день Судный. Сын мой, глупого мужа ожидает унижение, а праведника — почет. Сын мой, не воздерживайся от наказания сына своего, ибо побои сыну, словно вода, орошающая сад. Сын ведь от побоев не умрет, а если станешь пренебрегать воспитанием его, то какое-нибудь горе навлечет на тебя. Чадо мое, сына своего с детских лет смиряй, если же не укротишь нрава его, то раньше времени он состарится. Сын мой, не покупай ни раба дерзкого, ни рабыни вороватой, чтобы они богатств твоих не раскрали. Чадо, если кто-либо станет наговаривать на друга твоего, не слушай его, а не то и о твоих грехах другим расскажет. Чадо, если кто-либо, повстречав тебя, обратится к тебе, то отвечай ему подумав, ибо человек поспешит обронить слово, а после кается. Чадо, лживый человек поначалу всеми любим, а потом над ним же смеются и укоряют его. Речь лгуна словно птичий щебет, и только глупцы его слушают. Чадо, отца своего почитай, ибо все богатство свое он тебе оставляет. Сын мой, бойся, чтобы не прокляли тебя отец и мать, а не то и ты от своих детей не узнаешь радости. Когда в гневе ты, не говори грубого слова, иначе глупцом тебя назовут. Сын мой, не ходи ночью без оружия, ибо кто знает, с кем ты встретишься. Чадо, древо, отягченное плодами, склоняется, хоть и могучий ствол у него, — в этом и есть красота его; таким и ты будь, окруженный родней и друзьями. Как лев страшен силой своей, так и мужа чтут из-за родни его. Чей род скуден, у кого мало детей и близких, тот и перед лицом врагов своих слаб, и подобен дереву, растущему у дороги, которое обламывают все, кто ни пройдет мимо. Сын мой, не говори: “Господин мой глуп, а я умен”. Послушай совета господина своего и милости его удостоишься, а на свой ум не рассчитывай. Сколько можешь терпеть — терпи, а грубого слова не изрекай. Сын мой, не будь болтлив, иначе согрешишь перед господином своим. Чадо, если тебя послом пошлют, не мешкай, а не то других пошлют за тобою следом. Сын мой, пусть не скажет тебе господин твой: “Отойди от меня и пребудь в печали”, но пусть лучше скажет тебе: “Стань рядом со мной и возрадуйся”. Сын мой, в праздничный день не проходи мимо церкви. Чадо, если в чьем-либо дому горе, то, оставив их в беде, не иди на пир к другим, но прежде посети тех, кто скорбит, а потом уже иди пировать и помни, что и тебе суждена смерть. Сын мой, не имея коня, на чужого не садись, если сбросит он тебя, то посмеются над тобой. Если ты не голоден, не наедайся, а не то прослывешь обжорой. С тем, кто сильнее тебя, не ссорься, ты же не знаешь, что замыслит он против тебя. Сын мой, если дом твой высок, пусть стены его будут пониже, и в такой входи, а умом своим воспари ввысь. Сын мой, гнев свой обуздай и за воздержанность свою удостоишься благодати от Бога. Сын мой, не бери от других с большим весом и не отдавай с малым весом и не говори — “в этом прибыль мне”, дурное это дело. Кто знает: увидит это Бог, разгневается на тебя и разорит дом твой как беззаконника. Чадо, Божьим именем не скрепляй ложной клятвы, чтобы не сократилось число дней твоих. Сын мой, если испросил что-либо у Бога, не забывай об этом, не будь к тому невнимателен, но помни и внимай и будешь благословлен. Чадо, старшего сына люби, а младшего от себя не оттолкни. Если тебе не вложено чего-либо от Бога, то как ни старайся — не получишь; и бедный богатым может стать, а богач — обеднеть, и знатный впасть в уничижение, а низкий родом — возвыситься. Чадо, приди к скорбящему со словом утешения — это лучше, чем груда золота. Сын мой, не оклевещи кого-нибудь, позарившись на золото и серебро, против этого и Бог, и все люди. Сын мой, не пролей крови безвинного, ибо Бог отомстит за это. Сын мой, воздержи язык свой от хулы, а руки — от воровства: одинаково позорно, если кто украдет золото или одеяния. Сын мой, сторонись блудниц, а особенно — замужних женщин, чтобы не прогневил ты этим Бога. Сын мой, если кто послушает речь умного человека, то, словно изнывая от жажды, напьется студеной воды. Сын мой, если горе и печаль обрушатся на тебя, не укоряй Бога, тщетны против него твои усилия, а он услышит укоры твои и воздаст тебе должное. Сын мой, будь судьей справедливым и до старости будешь в почете. Сын мой, пусть слова твои приятны будут, и уста открывай только для доброго слова. Чадо, умному мужу что ни скажешь — примет это в сердце свое, а глупца, хоть кнутом его бей, ничему не научишь. Сын мой, умного мужа, посылая куда-либо, не обременяй советами, а если глупого послал, сам иди за ним следом, а не то осрамит он тебя. Сын мой, друга своего не искушай яствами и вином, иначе он и большего возжелает. Сын мой, если позовут тебя на пир, то по первому зову не иди, а если снова позовут тебя, тогда знай, что тебя там почитают и достойно примут. Сын мой, не бери взяток, ибо взятка ослепляет очи судей. Пробовал я и горькое, и кислое, но ничто не может сравниться с бедностью. Сын мой, легче нести соль или олово, чем отдать долг, тобой взятый. Сын мой, поднимал я и камень, и железо, и казалось мне это легче, чем мужу, знающему законы, вести тяжбу с ближним своим. Сын мой, если сидишь в кругу знакомых, не дай им узнать о бедности твоей, а не то посмеются над тобой и не прислушаются к словам твоим. Чадо, люби жену свою всей душой, ибо она — мать детей твоих и услада жизни твоей. Чадо, когда станешь воспитывать сына своего, то всего более учи его воздержанию; как будет он воспитан, так и жизнь свою проведет. Сын мой, если нет к тому повода, не начинай ссоры в дому своем, а не то осудят тебя соседи твои. Сын мой, лучше послушать пьяницу умного, чем трезвого дурака. Чадо, лучше слепой глазами, чем слепой сердцем: слепой, ходя по дороге, привыкнет и научится сам находить путь свой, а слепой сердцем собьется с пути своего и заблудится. Сын мой, для женщины лучше, чтобы ее сын умер, чем чужого кормить, ибо если она ему добро сделает, он ей злом воздаст. Сын мой, лучше верный раб, чем неверный свободный. Чадо, лучше друг, живущий рядом с тобой, чем родственник, живущий вдали. Сын мой, доброе имя и слава почетнее для человека, чем красота лица его, ибо слава вечно живет, а лицо после смерти истлеет. Сын мой, лучше человеку славная смерть, чем тяжелая жизнь. Сын мой, лучше баранья нога в твоих руках, чем лопатка (баранья) в руках чужих, лучше овца рядом, чем вол вдалеке. Лучше один воробей, да в твоих руках, чем тысяча птиц, летящих под облаками. Лучше посконные одежды, да твои, чем шелковые, но которых у тебя нет. Сын мой, когда позовешь друга своего на пир, то встречай его с веселым лицом, тогда и он веселым возвратится к себе домой. Когда пируешь с другом, не сиди с недовольным лицом, да не будет пир этот тебе на посрамление и не назовут тебя неучтивым. Сын мой, не расхваливай одного и не осуждай другого, не зная сути дела, но, лишь обо всем разузнав, говори о них. Сын мой, лучше в горячке лежать или в лихорадке, чем жить со злой женой: не увидишь и света в доме своем, а того, что на сердце у тебя, ей не открывай. Сын мой, если хочешь кому-либо сказать слово, то не спеши, а поразмысли в сердце своем и скажи то, что нужно, лучше ведь ногой споткнуться, чем языком. Сын мой, когда будешь среди друзей, не смейся: в смехе рождается глупость, а из глупости — ссора, а из ссоры — свара и драка, а в драке — смерть, а смерть — это грех. Сын мой, если хочешь слыть мудрым, то, напившись вина, не болтай лишнего, и тогда умным тебя назовут. Сын мой, если не будешь судить справедливо, то прослывешь лицемером и дни твои сократятся. Сын мой, над глупцом не смейся, но отойди от него, и над несчастным не смейся, ибо он такой же человек. Сын мой, денег своих без свидетеля не отдавай понапрасну, а не то потеряешь их. Сын мой, если хочешь умного послушать, не подзывай глупца, без надобности он тебе. Сын мой, старого друга от себя не отгоняй, если он не провинился перед тобой, а не то и новые друзья бросят тебя. Сын мой, сидя на пиру, не замышляй зла другу своему, иначе станут горькими яства во рту твоем. Сын мой, господина своего почитай, знатных не унижай, а незнатных не возноси, но что говорит тебе господин, то и делай. Сын мой, не ходи в сад судьи и с глупой женщиной не знайся и не советуйся с ней. Сын мой, лживое слово лишь на первый взгляд тяжело, словно олово, а потом всплывает. Сын мой, испытай друга своего: доверь ему тайну свою и, когда минет немалый срок, поссорься с ним, и если он сохранит твою тайну, то возлюби его всем сердцем, ибо это настоящий друг; если же разболтает тайну твою, отвернись от него и не возвращайся к нему. Чадо, лучше, если кто-либо у тебя украдет, чем тебя назовут вором. Сын мой, если перед царем за друга своего заступишься, уподобишься тому, кто из пасти льва вырвал овцу. Сын мой, когда отправляешься в путь, не рассчитывай на чужую еду, а свое имей, а если пойдешь, своего не имея, все тебя укорят. Сын мой, если умрет друг твой, который тебя невзлюбил, не радуйся: лучше, если бы он остался жив и кару принял от Бога, а ты бы простил его и помог бы ему; и за это получил бы ты благодать от Бога. Сын мой, увидев старца, встань перед ним, а если он и не поблагодарит тебя, то Бог тебя благословит. Сын мой, если зовешь друга на пир, с другим делом не подступай к нему, а не то обманщиком тебя посчитают. Сын мой, когда вода вверх потечет или птица хвостом вперед полетит, или эфиоп или сарацин посветлеют, и желчь ли станет сладкой, как свежий мед, — тогда глупец поумнеет. Сын мой, если к соседу позовут тебя, то, войдя в дом его, не глазей по углам: это не делает тебе чести. Сын мой, если Бог пошлет кому богатство, не завидуй ему, но еще больше, насколько можешь, почитай его. Сын мой, когда входишь в дом, где случилось горе, то не говори о еде и питье, а если сидишь на веселом пиру, то не вспоминай о печальном. Сын мой, глаза человеческие — словно озера: сколько ни бросай в них злата — не насытятся, а умрет человек, и пылью сыт будет. Сын мой, если ты богат, не мори себя голодом и жаждой: умрешь ты, все иному достанется, и начнет он жить припеваючи, а ты — окажется — всуе трудился. Сын мой, если человек от бедности украдет, то прости его, ибо не он это сделал, а бедность его к тому принудила. Сын мой, придя на пир, долго не засиживайся, не то, не дождавшись, когда ты сам соберешься уйти, прогонят тебя. Сын мой, к другу своему не ходи слишком часто, не то перестанут тебя уважать. Сын мой, когда ты нарядишься в новые одежды и всем покажешься пригожим, другому нарядному не завидуй; у кого одежда хороша, у того и слова должны быть достойны. Сын мой, имеешь ли ты что-либо или не имеешь, все равно не печалься: какая польза тебе от печали? Сын мой, если пес, бросив своего хозяина, пойдет за тобой следом, то обернись, возьми камень и швырни в него, ибо, тебя оставив, так же за другим побежит. Сын мой, если сосед тебя разлюбит, то ты еще больше его люби, чтобы, рассердившись на тебя, не сотворил бы неожиданно какой-либо пакости. Сын мой, если недруг твой захочет облагодетельствовать тебя, не спеши ему довериться, а не то, обманув тебя, всю злобу свою на тебя обрушит. Сын мой, если человек грешит из-за дурного нрава своего, то не говори, что его безвинно наказывают, а не то и сам так же согрешишь. Сын мой, пусть лучше тебя побьет умный, чем глупец умастит тебя елеем, ибо если умный ударит тебя, то чувствует себя так, словно сам себя бьет, и станет потом размышлять, как бы тебя утешить, а глупец, потратив на тебя наперсток елея, рассчитывает получить взамен груду золота.

 

Сыну, еже тя научихъ, то с прикупом въздай же ми от своего и от моего».

Сын мой, за все, чему научил я тебя, воздай мне сторицею, соедини свою мудрость с моею».

 

И сему всему научих азъ, Акиръ, сестричича своего Анадана. Азъ, Акиръ, тако рѣх въ сердци своемь, яко: «Сынъ мой Анаданъ моего наказания послушаеть, и представлю и́ царю въ свое мѣсто». Не увѣдѣх, яко Анаданъ не послушаеть рѣчи моея. Азъ тщахся научити и́, а онъ помышляше о смерти моей. И тако дѣяшеть: «Отець мой старъ есть, и ближе ему къ смѣрти, а уже умом скуденъ есть». И нача Анаданъ (...) растачати домъ мой безъ милости, и бияше рабы моя и рабыни моя, и милыя моя прѣд очима моима великими ранами, и коня и ослята моя умаряюще безъ милости. И яко видѣх Анадана тако дѣющя и възнегодовах, съжалих си и пощадѣхъ имѣния моего, рѣх: «Сыну, не порти ми скота моего, поистѣнѣ бо въ Писании та мнить: о немже ся кто не труди, то того не рядить».

И всему этому научил я, Акир, племянника своего Анадана. Я, Акир, так сказал себе в сердце своем: «Сын мой Анадан советы мои усвоит и будет вместо меня предстоять царю». Не думал я, чтоб Анадан не внял словам моим. Я старался наставить его, а он помышлял о смерти моей. И так говорил: «Отец мой стар, и уже близок к смерти, уже умом оскудел». И стал Анадан (...) бездумно расточать богатства мои, и жестоко истязать рабов моих, и рабынь, и любимцев моих на глазах у меня, и коней, и ослов моих безжалостно мучить. Когда же увидел я, что творит Анадан, вознегодовал, и опечалился, и пожалел богатства свои, и сказал: «Сын мой, не расточай сокровищ моих, поистине в Писании говорится: что не своим трудом заработано, того и не жалеют».

 

Шедъ, възвѣстих Синагрипу, царю своему, и тако ми отвѣща царь: «До живота твоего, Акире, да не обладаеть домомъ твоимь инъ». Анаданъ, узрѣвъ брата своего, егоже такоже кормях в дому своемь, и нача от того дни завидити и гняти, рька: «Еда Акиръ, отечь мой, отженеть мя и оному задничю дасть». Яко учютих и́ тако мысляща, и сварих и́, сице рѣкъ: «Како попортил ми еси наказания моя, и скотъ мой испортилъ еси». И се слыша от мене сынъ мой Анаданъ, яростью разгн ѣ вався и иде в дом царевъ и, уловль годину, написа грамотѣ 2. К ратному цареви перскому, емуже имя Алонъ, и тако написа, рекий: «Синагрипа царя книжникъ и свѣтник азъ, Акиръ, перьскому цесарю Алону радоватися! Во ньже день приидет грамота сия, готовъ буди со своими вои. Азъ ти предамъ Адорьскую землю. И приимеши ю́, не побѣдився ни с кымже». И другую грамоту къ егупетьскому царю Фараону, тако река: «Якоже придет грамота си к тобѣ, тако готовъ буди и прииди на поле Егупетьское мѣсяца августа въ 25 день, и азъ тя въведу въ Аналивьскый град, и преимеши пред ѣ лы его не бивъся».

Пошел я и рассказал обо всем Синагрипу, царю своему, и ответил мне царь так: «Пока жив ты, Акир, никто другой не станет хозяином в доме твоем». Анадан же стал подумывать о брате своем, которого я также воспитывал в доме своем, и начал с той поры завидовать ему, говоря: «Что если Акир, отец мой, прогонит меня и тому наследство оставит?» Когда догадался я, что он задумал, то стал укорять его, говоря ему так: «Почему презрел ты все наставления мои и богатства мои расточил?» Услышав эти слова мои, сын мой Анадан пришел в ярость, отправился в царский дворец и, выбрав удобное время, написал две грамоты. Врагу нашему, царю персидскому, имя которого Алон, так написал: «Царя Синагрипа мудрец и советник, я, Акир, пишу: персидскому царю Алону радоваться! В тот день, когда придет к тебе эта грамота, изготовь войско свое. Я предам в твои руки Адорскую землю. И овладеешь ею без боя». И другую грамоту написал к египетскому царю Фараону, а в ней говорилось: «Когда придет к тебе грамота моя, будь готов прийти на поле Египетское месяца августа в двадцать пятый день, и я введу тебя в Наливский город и овладеешь им без боя».

 

И в то врѣмя царь бѣ распустилъ воеводы своя, и царь единъ бѣ въ тъ чинъ. И грамоты написалъ бѣ моемь писмянем, и моимъ перьстьнем запечата, и прия у себе обѣ грамоти, жда годины, како бы вдати цареви. И написа паки и ину грамоту, река тако: «От царя Синагрипа къ Акирови, свѣтнику моему. Имже дни придет грамота си, сбери воя моя и воеводы моя, и пристрой я. И готовъ буди мѣсяца августа 25 день на поли Егупетьстѣ. И когда аз выйду, тогда пристрой воя, аки на бранъ, яко есть у мене посол Фараоновъ, и хощю, да видить воя моя».

А в это время царь распустил воевод своих, и оставался тогда царь совсем один. И грамоты написал Анадан моим почерком, и запечатал моим перстнем, и оставил их у себя, выжидая часа, когда бы предъявить их царю. И написал еще такую грамоту: «От царя Синагрипа к Акиру, советнику моему. В тот день, когда придет к тебе эта грамота, собери воинов моих, и воевод моих, и уряди полки. И будь готов месяца августа в двадцать пятый день явиться на поле Египетское. А когда я прибуду, построй полки, словно готовишься к бою, так как находится у меня посол Фараона и хочу я, чтобы он увидел войско мое».

 

И вда сынъ мой Анаданъ грамоту со двѣма отроками, присла ко мнѣ, творя я от царя. Анаданъ, сынъ мой, предстояше цареви и принесе обѣ грамотѣ пред царемь, еже бѣ написалъ к ратнымъ царемь, и рече: «Царю, въ вѣки живи! Се грамота отца моего Акира, и азъ не приях совѣта его, но се принесохъ к тобѣ грамотѣ его, зане ялъ есмь брашно твое, и не достоить ми тьбѣ зла мыслити. Послушай р ѣ чи моея, господи царю! Ты отца моего Акира възвыси и възвелици паче велможь своих, и се вижь, что писа на тя и на царство твое». И се рекъ, вда цареви грамоты.

И отдал сын мой Анадан грамоту эту двум отрокам, и отослал ее ко мне как бы от имени царя. А сам Анадан, сын мой, предстал перед царем и отдал те две грамоты царю, которые написал к враждебным нам царям, и сказал: «Царь мой, живи вовеки! Вот грамота отца моего Акира, но я не согласился с замыслом его и принес тебе его грамоты, ибо я ем хлеб твой и не подобает мне злоумышлять против тебя. Послушай, что скажу я, господин мой царь! Ты отца моего Акира возвысил и возвеличил более всех вельмож своих, и вот посмотри, что задумал он против тебя и против царства твоего». И, сказав так, передал царю грамоты.

 

И яко слыша царь и велми оскорбѣ и рече: «Господи Боже! Кое зло створих Акирови, да селико зло помысли на мя и на царство мое?» Отвѣща ему Анаданъ, рече: «Царю мой! Что то есть, да оклеветанъ будеть? Но мѣсяца августа дабы шелъ на поле Егупетьское, тогда бы увидилъ, аще есть истина». И послуша царь сына моего. Приде царь на поле Егупетеское, и сынъ мой Анаданъ бѣ со царемь. И яко узрѣхъ царя приближающася и уготовахъ воя, яко въ день брани по реченому писанью. И не вѣдяхъ, яко сынъ мой Анаданъ подо мною ровъ копаеть. Яко узрѣ мя царь с вои уготовившася, великимъ страхомъ обьяся и рече, яко: «Вся глаголаная Анаданом истина суть». И отвѣща Анаданъ: «Господи мой царю! Се уже видилъ еси своима очима, еже створи отець мой Акиръ. И уже възвратися отсюду, азъ иду къ отцю моему Акиръви и развѣщаю мысль его злую, и распущу воя, и самого увѣщавъ добрыми словесы, приведу к тобѣ, и тогда судиши ему противу дѣломъ его».

Как услышал все это царь, то огорчился безмерно и воскликнул: «Господи Боже! Какое же зло причинил я Акиру, если он такое злодеяние задумал против меня и царства моего?» Отвечал ему Анадан: «Царь мой! А что если он оклеветан? Но если в месяце августе придешь ты на поле Египетское, то тогда и увидишь, правда ли все это». И послушался царь сына моего. Пришел царь на поле Египетское, и сын мой Анадан был с царем. И когда увидел я, что приближается царь, то построил полки, словно готовясь к битве, как и было приказано мне в той грамоте. И не подумал я, что сын мой Анадан подо мной яму копает. Как только увидел царь меня с изготовившимися полками, охватил его страх, и решил он, что все сказанное Анаданом — правда. И сказал ему Анадан: «Господин мой, царь! Вот ты и увидел своими глазами, что сделал отец мой Акир. И поспеши уйти отсюда, а я пойду к отцу моему Акиру, и разрушу его злой замысел, и распущу войско, и его самого, улестив, приведу к тебе, и тогда осудишь его за все содеянное».

 

Обращающися цареви, и се сынъ мой Анаданъ приде ко мнѣ и, человавъ мя, и рѣче: «Здравъ буди, отче Акире! Се царь мой прислалъ мя к тобѣ и реклъ ти: “Благословенъ буди, Акире, яко угоди мнѣ въ днешний день и представи воя моя, яко ти бѣх велѣлъ. И се възвелицихся пред послы Фараоновы. И сам ко мнѣ приди”». И по речению распусти воя и идохъ съ сыномъ своимъ Анаданомъ къ цареви.

Возвратился царь, а сын мой Анадан пришел ко мне и, поцеловав меня, сказал: «Будь здоров, отец мой Акир! Вот царь мой прислал меня к тебе и велел передать так: “Будь благословен, Акир, ибо угодил мне сегодня и показал войско мое, как я тебе повелел. И предстал я во всей славе перед послами Фараоновыми. Ты же сам ко мне приди”». И по этому повелению распустил я воинов и с сыном своим Анаданом отправился к царю.

 

Узрѣв мя царь и рече: «Приде ли, Акире, свѣтнице мой, книгцие мой? Аз тя бѣхъ възвысилъ въ честь и в славу, ты же въздвиже рать на мя». И се рекъ, вда ми грамоту. И видихъ, яко подобно моему писанию и печатано моим перьстнемъ. Яко прочьтох, и составы костий моих разслаб ѣ ша, и связяся языкъ мой. И взисках премудрости в собѣ, и не обрѣтеся мнѣ, зане ужасъ великъ наиде на мя. И тогда сынъ мой Анаданъ, егоже бѣх поставилъ пред цесаремь, тако ми рече: «Старѣй несмысленая! Почто не отвѣщаеши пред царемь? Се нынѣ по дѣлом твоимь обрѣлъ еси собѣ!» И тако ми рече сынъ мой Анаданъ: «Тако велит царь: руци твои на связание предадутся, нозѣ твои на окованье, и потом да усѣкнут главу твою от телѣсѣ твоего и, отнесше 100 локотъ от тѣла твоего, да повергуть ю». И приях отвѣтъ царевъ, и падохъ, и поклонихся цареви и рекох: «Господи мой, царю! Въ вѣкы живы! Како мя хощеши погубити, не слышавъ от мене отвѣта? Но Богъ вѣсть, яко царству твоему не согрѣшилъ есмь. Но уже суд твой да збудеться, но повели, да быша мя погубили въ дому моемь, да погребеться тѣло мое».

Увидев меня, сказал царь: «Ты ли это пришел, Акир, советник мой и мудрец мой? Я тебя возвысил и прославил, а ты войско поднял против меня». И, сказав так, отдал мне те грамоты. И увидел я, что почерк похож на мой и запечатаны они моим перстнем. Когда же прочел я их, то подкосились ноги мои и отяжелел язык мой. И воззвал я к мудрости своей и не обрел ее, ибо охватил меня великий ужас. И тогда сын мой Анадан, которого я же представил царю, обратился ко мне со словами: «Старец безумный! Почему же не отвечаешь царю? Вот теперь по деяниям твоим и воздается тебе!» И так сказал мне сын мой Анадан: «Вот что приказал царь: руки твои да будут связаны, ноги твои — окованы, и потом отсекут голову твою от тела твоего и отнесут на сто локтей от тела твоего и повергнут в прах». И, услышав волю царя, упал я, и поклонился ему, и сказал: «Господин мой, царь! Вовеки будь жив! Как можешь меня погубить, не выслушав моего оправданья? Но видит Бог, что не виновен я перед царем моим. Пусть же свершится суд твой, повели лишь, чтобы казнили меня в доме моем и чтобы погребено было тело мое».

 

И повели ми царь, и преда мя мужеви, с нимже имѣх любовь исперва, и пристави отроки своя, и отпусти мя на погубление. И послах в дом мой преди и рекох женѣ своей: «Изыди противу мнѣ и поими 1000 дивиць целяди моея, иже мужа не знают, од ѣ вша а и в беберъ и въ бранину, да мя оплачють, зане суд смертный приалъ от царя. И повели, да уготовають тряпезу чади моей, и да введиши чадь сию в дом мой, да нели азъ, вшед бых в дом свой, с ними вкусилъ брашна и испилъ вина и потом рценый суд приалъ». И все твори жена моя, якоже повѣлѣл ей. И пришедши въсрѣте ны, и вшед я в домъ мой, и введша мя с собою, и представлену бывшю брашну, и начаша пити и ѣсти и упишася, и леже кождо ихъ спати.

И приказал царь передать меня в руки мужа, с которым издавна связывала нас любовь, и приставил воинов своих, и отправил меня на казнь. Я же послал в дом свой, чтобы предупредили жену мою: «Выйди мне навстречу и возьми тысячу девиц из рабынь моих, не познавших мужа, и одень их в шелка и в парчу, чтобы оплакали меня, ибо осужден я царем на смерть. И прикажи, чтобы приготовили пир для домочадцев моих, и пусть соберутся они в доме моем, чтобы я, придя в дом свой, вкусил с ними яств и испил вина и потом уже принял бы смерть». И сделала все жена моя, как я ей приказал. И пришли мы, и встретили нас, и вошел я в дом свой, и расставлены были яства, и стали все пить и угощаться, и, перепившись, улеглись спать.

 

И тогда азъ, Акиръ, въстона из глубины сердца своего и рѣхъ къ другу своему, емуже мя велилъ погубити, и рѣх ему: «Възри на небо, убойся Бога, в сей час помяни, яко дружбою живяховѣ дни многи, помяни, яко царь, Синагрѣповъ отець, въдалъ тя бѣ мнѣ на усѣчение и бывши винѣ на тя, и азъ удержах тя и исправих, яко без вины, и схраних тя, дондеже взыска тобе царь. И се нынѣ молю ти ся, зане азъ преданъ тобѣ, и нынѣ молю ти ся: не погуби мене, но съблюди мя, якоже и азъ тя соблюдохъ, створи милось свою со мною, от царя не устрашайся. Се бо есть мужь у мене в темницѣ, емуже имя Арапаръ, образомъ сличенъ мнѣ и повиненъ есть смерти. Да совлек ризы с мене, облече и́, и изведъ и́ вонь, и извѣсти други своѣ, и, приближающимся имъ, посѣщи и́, и отнеси главу его 100 лакотъ, яко ти есть повелѣлъ царь».

И тогда я, Акир, застонал из глубины сердца моего и, обратившись к другу своему, которому царь поручил меня казнить, сказал: «Взгляни на небо, побойся Бога, вспомни в этот час, что многие годы связывала нас дружба, вспомни, как царь, Синагрипов отец, велел мне тебя казнить, и был осужден ты, но я спас тебя, установив твою невиновность, и сохранил тебе жизнь до той поры, пока не вспомнил о тебе царь. А вот теперь прошу тебя, раз уж предан я в твои руки, и ныне молю: не погуби меня, но спаси, как и я тебя спас, сжалься надо мною, а царя не бойся. Есть муж в моей темнице по имени Арпар, с виду он похож на меня и обречен на смерть. Так сними с меня одежды мои, и одень его в них, и изведи его из темницы, и возвести друзьям своим, и когда будут приближаться они, отсеки ему голову и отнеси ее на сто локтей, как приказал тебе царь».

 

И яко услыша от мене рѣць сию, прискорбна бысть душа его, и рече ми: «Великъ суд цесаревъ — како могу ослушатися его? Но за любовь твою, якоже ми рече, тако створю. Писано бо есть: “Иже любит другъ друга своего, положит душю свою за нь”.[11] И азъ нынѣ соблюду тя. Аще ны обличить цесарь, да погибну с тобою». И се рекъ, взя порты моя и възложи ризы моя на Арапара, и выведъ вонъ, извѣсти други своя, и рече имъ: «Видите: се усѣкаю и́». И, приближающимъся онемъ, усѣце главу его и отнесъ от тѣла 100 лакотъ. И не вѣдаша, яко не азъ бѣхъ, но мнѣша, яко мою главу.

И когда он услышал эти слова мои, запала скорбь в душу его и сказал мне: «Страшусь я суда царского, как мне ослушаться его? Но за любовь твою ко мне сделаю так, как ты сказал. Говорится в Писании: “Если любит друг друга своего, то положит душу свою за него”. И я теперь спасу тебя. А если узнает царь, то погибну с тобой». И сказав так, взял одежды мои, и одел в них Арпара, и вывел его, и объявил друзьям своим: «Видите, вот казню его». И еще до того, как подошли они, отсек тому голову и отнес ее от тела на сто локтей. И не узнал никто, что это был не я, а подумали, что моя то голова.

 

Промчеся слово то по всей земли Адорьстѣй и Наливст ѣ й, яко Акир книгций убиенъ бысть. И тогда другъ мой и жена моя уготоваста ми мѣсто в земли: 4 локотъ въ долготу, 4 в ширину, 4 въ глубину, и ту внесоша ми хлѣбъ и воду. И, шедъ, другъ мой възвѣсти Синагрипу царю, яко «Акиръ усѣкновенъ бысть, якоже еси повелѣлъ». Вси людии слышавше въсъплакашася, и жены ихъ сѣтовахуся и глаголаху: «Акиръ Прѣмудрий, книгций земля нашея, убоенъ бысть; иже бѣ твердь градомъ нашимъ, и си аки убийца убиенъ бысть. Отселѣ такого не имамъ налѣсти».

Разнеслась по всей земле Адорской и Наливской весть, что казнен Акир-мудрец. И тогда друг мой и жена моя приготовили мне убежище в земле: четыре локтя в длину, четыре в ширину, четыре в глубину, и принесли мне туда хлеб и воду. И пошел друг мой и возвестил Синагрипу-царю, что «казнен Акир, как ты повелел». И все люди, услышав об этом, возрыдали, и жены их горевали, и говорили все: «Акир Премудрый, мудрец земли нашей, казнен, а был он — стена городов наших, а теперь казнен, словно преступник. Отныне нам такого больше не найти».

 

И посем рече царь сыну моему Анадану: «Иди в домъ, сѣтуй отца своего и, минувшимъ днемъ сѣтования, възратися и приди ко мнѣ». И прииде сынъ мой Анаданъ в дом мой и не прият сѣтования, отинудь ничтоже ни помышляше о смерти моей, но паче собра игрѣца и гудца в дом мой, и начя творити пиры великыя с веселиемь. И рабы моя умаряше — нача казнит казнями великими и муками лютими мучаху. И то не довляшеть ему, но и к женѣ моей глаголюще, яко быти ей с ним. И аз Акиръ лежах во тмѣ и сѣни смертнѣй, слышах, якоже творяше сынъ мой Анаданъ в дому моемъ, и въздыхах въ горести сердца своего, и не можах ничтоже створити. Изнеможе тѣло мое от бѣды, юже видихъ. И посемь другъ мой приде посѣтить мене. И, влѣзшу ему ко мнѣ, сѣдъ у мене, начя тѣшити. И рѣхъ азъ другу своему: «Исходящю тобѣ от мене, помолися за мя к Богу». И рѣх тако: «Святъ еси, Господи, и праведенъ, истиненъ. И ныня помяни раба своего и изведи ис тѣмницѣ сея, и на тя възложилъ упованье свое. Егда бо бѣхъ въ сану своемь, телци упитанныя и агнеци приношах ти, Владыко.[12] И се ныне яко мерьтвѣць в земли погребенъ бысть и не видить свѣта твоего. Нынѣ, Господи Боже, призри, изведи мя ото рва сего, послушай молитвы сея, еюже молюся тобѣ».

И тогда сказал царь сыну моему Анадану: «Иди в дом, оплачь отца своего, а когда минут дни скорби, возвратишься и придешь ко мне». И пришел сын мой Анадан в дом мой, но не стал печалиться и вовсе не вспоминал о смерти моей, но, напротив, собрал музыкантов и песенников в доме моем и стал пировать с пышностью и веселием. И рабов моих истязал — стал казнить их казнями страшными и мучить лютыми муками. И этого ему было мало, но и к жене моей стал приставать, требуя, чтобы она отдалась ему. И я, Акир, лежал в тьме и могильном мраке, слышал, что творит сын мой Анадан в дому моем, и вздыхал от сердечной муки, и не мог ничего поделать. Иссохло все тело мое от бед, которые я видел. А потом друг мой пришел навестить меня. И влез он ко мне, сел подле меня и стал утешать. И сказал я другу своему: «Когда выйдешь ты отсюда, то помолись за меня Богу». И сказал я так: «Свят ты, Господи, и справедлив и истинен. И вспомни ныне о рабе своем, и изведи из темницы этой, на тебя возложил надежду свою. Когда саном я обладал, то быков упитанных и баранов жертвовал тебе, Владыка. И вот теперь, словно мертвец, в земле погребен и не вижу света твоего. Ныне, Господи Боже, вспомни обо мне, выведи меня изо рва этого, услышь молитву эту, с которой обращаюсь к тебе».

 

И яко слыша егупетъский царь Фараонъ, яко Акиръ убиенъ бысть, и възрадовася радостью великою. И посла Фараонъ царю Синагрипу, написа грамоту, а рка тако: «От егупечкаго царя Фараона Адарьскому и Наливьскому царю, радоватися! Хощу дѣлати домъ межу небомъ и землею. Да посли ми мудра дѣлателя, да здѣлают ми и устроять я, якоже ми годѣ будет. И ину мудрость, прошу, да ми отвѣщаеть. Аще ми пришлешь толь мудра дѣлателя, аще ми створит, елико ему рку — 3 лѣта дани моей прислю ти. Аще ли ми не пришлеши такова мужа прѣмудра, или въспросу моему не отвѣщаеть — 3 лѣта дани земли своея да прислеши ми». И яко прочтоша грамоту сию пред царемъ Синагрипом, призва умники земля своея, и прочте пред ними грамоту, присланую от Фараона. И рече имъ цесарь: «Хто есть от вас, да идет въ Египетьскую землю къ царю Фараону, и отв ѣ ты добры да створить Фараону?» И рѣша ему умнии земля его: «Ты, царю, самъ вѣси: въ дни твоя и во дни отца твоего кое любо слово премудрый Акыръ исправляше. А се ныне сынъ его Анаданъ, иже наученъ от него всякой премудрости книжнѣй, и тотъ да идеть». Яко се слыша Анаданъ, великим гласомъ рече: «Господи мой, царю! Егоже Фараон просит, то поне бози могуть створити и како могут человѣчи?»

Когда же узнал египетский царь Фараон, что Акир убит, то возрадовался радостью великою. И отправил Фараон к царю Синагрипу грамоту, написав в ней так: «От египетского царя Фараона Адорскому и Наливскому царю, радоваться! Хочу построить дом между небом и землей. Так пришли же ко мне искусного строителя, пусть сделают и устроят все так, как мне угодно. И на другие мудреные вопросы мои пусть ответит. Если мне пришлешь такого искусника, который все сможет сделать, что ему ни скажу, то трехлетние дани свои пришлю тебе. Если же не найдешь такого мудрого мужа или не сможет он ответить на мои вопросы, то пришлешь мне трехлетние доходы своей земли». И когда прочли грамоту эту перед царем Синагрипом, то созвал он мудрецов своей земли и прочел перед ними грамоту, присланную Фараоном. И сказал им царь: «Кто из вас пойдет в Египетскую землю к царю Фараону и сумеет достойно ему ответить?» И отвечали ему мудрецы земли его: «Ты сам, царь, ведаешь: в дни царствования твоего и в дни отца твоего во всех трудных делах помогал премудрый Акир. А сейчас вот сын его Анадан, наученный им всей премудрости книжной, пусть он и идет». Как услышал это Анадан, возопил во весь голос: «Господин мой, царь! То, о чем Фараон просит, одни боги смогут совершить, а как же смогут люди?»

 

Се слыша царь, велми оскорбѣ, и съступи съ престола своего златого, и облечеся въ вретище, и нача скорбѣти, рца: «О, како тя погубих, Акире, премудрый книгцие моея земля, д ѣ тьска послушавъ! Въ единъ час погубих тя! И ныне подобна тебѣ не могу обрести, егоже быхъ послалъ к Фараону. Гдѣ ныне обрящу тя, о Акире! И яко въ едино помышление свое погубихъ тя!» И яко слыша другъ мой от царя рѣць сию, и, падъ, поклонися цареви и глагола ему: «Иже не створить повеленья господиня своего, повиненъ есть смерти. Преступих, царю, запов ѣ дь твою, и ныне повели, да мя погубять: зане ты ми повелѣ погубити Акиря, а азъ схраних, и се живъ есть». И отвѣща ему царь, рек: «Глаголи, глаголи, угоднице мой! Якоже глаголюще по правдѣ, представиши ми Акира жива, и вдамъ ти дары: 100 кентинарь злата, 1000 сребра, 5 свит златых вдам ти». И отвѣща другъ мой, рече цареви: «Покляни ми ся, царю, яко не створиши ему вины никоторыяже в сей винѣ, в нейже есть нынѣ! Аще ли ти вину иную створить, то тогда сам отвѣщает за дѣла своя». И поклятся ему царь, во той час посла царь по Акира и повелѣ прѣвести.

Услышав это, очень опечалился царь, и сошел с престола своего золотого, и оделся в грубые одежды, и начал стенать в горе: «О, как же погубил тебя, Акир, премудрый книжник земли моей, юнца послушав! В один час погубил тебя! А теперь не смогу найти равного тебе, кого бы послать к Фараону. Где теперь найду тебя, о Акир! И как это я, не раздумывая, погубил тебя!» Когда услышал друг мой эти слова царевы, пал ниц, поклонился царю и сказал ему: «Кто не исполнит повеления господина своего, тот повинен в смерти. Нарушил я, царь, приказ твой, и прикажи ныне, чтобы меня казнили: ибо ты повелел мне погубить Акира, а я спас его, и он жив». И воскликнул царь в ответ: «Говори же, говори, спаситель мой! Если говоришь ты правду и представишь мне Акира живым, то одарю тебя — дам сто кентинариев злата, тысячу — серебра, и пять одеяний, расшитых золотом, подарю тебе». И друг мой в ответ сказал царю: «Поклянись мне, царь, что не накажешь ничем его за ту провинность, в которой обвинен он ныне! Если же еще в чем перед тобой провинится, то тогда пусть сам и ответит за дела свои». И поклялся ему царь, и в тот же час послал за Акиром и повелел его привести.

 

И азъ, Акиръ, придох предъ цесаря и падох ниць пред царемь. И бяху власи главнии ниже чреслъ моих, и брада моя ниже персей моихъ сошла бѣ. И тѣло мое в персти прѣмѣнилося бѣ. Ногти мои подобни бяхуть оръловымъ. Якъ узря мя царь, великимъ плацемъ въсплакася, и устыдѣся царь мене, зане преже в велицѣ чти имяше мя. И минувшу часу, и отвѣща ми царь, рече: «О Акире! Азъ не согрѣших, но сынъ твой Анаданъ: си вся приведе на тя». И отвѣщах, рѣхъ цареви: «Господи мой, царю! Уже есмь видилъ лице твое, то уже бѣды не поднялъ есмь никоеяже». Отвѣщав ми царь и рече: «Иди нынѣ в домъ свой, и прибуди 40 днии, и тогда приди ко мнѣ».

И я, Акир, предстал пред царем, и пал ниц перед царем. И отросли волосы на голове моей ниже бедер моих, и борода моя ниспадала ниже груди. И тело мое в земле иссохло. Ногти мои уподобились когтям орла. Как увидел меня царь, восплакал плачем великим, и устыдился царь вида моего, ибо прежде очень чтил меня. И потом обратился ко мне царь со словами: «О Акир! Не я виноват, но все сын твой Анадан — это он оклеветал тебя». И я в ответ сказал царю: «Господин мой, царь! Раз уже я вижу лицо твое, то уже не помню никакого горя». И отвечал мне царь: «Иди сейчас в дом свой, и пробудь там сорок дней, и тогда снова придешь ко мне».

 

И азъ Акиръ идох в домо свой и пребысть 40 дний. И измѣнися тѣло мое, и бых, яко и преже, и придох пред царя. И рече ми царь: «Не слыша ли Акыре, что писа египетьскыя царь на Адорьскую землю и Наливъсию и вси людие слышавшеи убоашеся того и отбѣгоша от пределъ своих?» И отвѣщавъ, рѣхъ: «Господи мой, царю! Въ твоя день тако есмь сотворилъ, яже будяше человѣку какая люб вина велика, и азъ прииди тя и оправда их. И яко слышаша погубление мое и не бѣ такого убѣжника людемъ, и за то вси разыдошася. Нынѣ повели, царю, да възвѣстят людем, яко Акиръ живъ есть и предстоит цареви, и да услышавше мя, зберутся. А о писании, еже ти писа Фараонъ, то не печаленъ буди: азъ бо шед и отвѣщаю ему, а 3 лѣта дани земля его, въземъ, принесу ти». Яко се слышавъ царь, възрадовася радостию великою, и съзва умники земля своея, и вда ми дары велики, и друга моего, иже мя избавилъ от смерти, выше велможь своих посади.

И я, Акир, пошел в дом свой и пробыл там сорок дней. И изменило вид свой тело мое, и снова стал я таким, каким был прежде, и пришел к царю. И сказал мне царь: «Слышал ли ты, Акир, что писал египетский царь нам, в Адорскую и Наливскую землю, и что все люди, услышав об этом, испугались и покинули дома свои?» И сказал я в ответ: «Господин мой, царь! В дни царства твоего я так поступал: если бывал в чем-либо повинен человек, то приходил к тебе и оправдывал его. И когда услышали люди о казни моей и о том, что нет больше такого их заступника, тогда все разбежались. А ныне повели, царь, пусть возвестят людям, что Акир жив и снова предстоит царю, и, услышав обо мне, все возвратятся. А о послании, которое написал тебе Фараон, не печалься, ибо я пойду и отвечу ему, и трехлетние дани с земли его получу и принесу тебе». Как услышал все это царь, пришел в радость великую, и созвал мудрецов земли своей, и поднес мне дары богатые, и друга моего, который избавил меня от смерти, посадил выше всех вельмож своих.

 

Тогда азъ Акиръ послах в домъ свой и рькох: «Налѣзите ми орлица двѣ и въскормите я. Рцѣте ястребникомъ моимъ и да научать я горѣ възлѣтати. И устройте кл ѣ тку, и обрящеть у домачадець моих дѣтя ясно;[13] и всадите въ клѣтку къ орлицама. И тако учите я възлѣтати, отрочя научите глаголати: “Понесите извисть и камение, се дѣлатели досп ѣ ли суть”. И привяжѣте вервь к ногама има».

Тогда я, Акир, послал к домочадцам своим и наказал им: «Найдите мне двух орлиц и вскормите их. И скажите сокольничим моим, чтобы научили их взлетать вверх. И изготовьте клетку, и отыщите среди домочадцев моих умного мальчика, и посадите его в клетку, (носимую) орлицами. И научите их взлетать (с клеткой), а мальчика научите кричать: “Несите известь и камни, уже строители готовы”. А к ногам орлиц привяжите веревку».

 

И устроиша отроци, якоже имъ повелѣх. И посемь собрашася адорьстии и наливьстии людие в домы своя. Рекох: «Нынѣ посли мя, царю, да иду къ египетьскому царю Фараону». Яко посла мя царь, пояхъ воя своя съ собою, и дошедшю ми близ Фараона, не дошедшю ми градъ, и повелѣх превабливати орлица, и видѣх, яко угодно пред очима моима. И внидох въ град и послѣх ко Фараону и рѣх: «Възвѣстите Фараону царю: егда еси писал къ Синагрипу царю, река: “Посли ми мужь, иже отвѣщаеть всякой рѣчи моей, егоже въспрошю”. И се мя прислалъ есть». И повелѣ царь и вда ми мѣсто обитати. И въведе мя царь пред ся, и целовах царя. И въпраша мя царь, рече: «Како ти есть имя?» И не повѣдах имени своего и рече: «Имя ми есть Абесамь, единъ есмь от конюх его азъ». Яко се слыша от мене Фараонъ, ярости исполнися, рече ми тако: «Како ли аз царя твоего хужши есмь, да конюси свои слете ко мнѣ? Да с тобою и мнѣ деньину рѣчь глаголати?» И пусти мя царь въ обитель свою и рече ми: «Придеши въ утрий день и тогда отвѣщаеши въпросу моему. Аще ли не угониши гаданий моих, тогда предамъ тѣло твое птицамъ небесным и звѣремь земным».

И сделали слуги мои все так, как я повелел. И после этого возвратились жители Адорской и Наливской земли в свои дома. Я сказал: «Теперь отправляй меня, царь, пойду я к египетскому царю Фараону». Послал меня царь, и взял я с собою воинов своих, и когда пришел в страну Фараона, то, еще не дойдя до его города, приказал принести орлиц и увидел, что все сделано так, как я и хотел. И вошел в город, и послал к Фараону, и сказал: «Возвестите царю Фараону: “Писал ты некогда к Синагрипу-царю, требуя: «Пошли ко мне мужа, который бы ответил на всякое слово мое, о чем бы я ни спросил», и вот он прислал меня”». И приказал царь указать мне место, где я могу остановиться. И приказал ввести меня к себе, и приветствовал я царя. И обратился ко мне царь и спросил: «Каково имя твое?» И не назвал ему имени своего, а сказал: «Имя мое Обекам, я один из конюхов царских». Когда услышал Фараон слова мои, то пришел в ярость и сказал так: «Разве я хуже царя твоего, что он шлет ко мне своих конюхов? Да с тобой мне и говорить-то не о чем». И отпустил меня царь в пристанище мое, и сказал мне: «Придешь завтра и тогда ответишь на вопрос мой. Если же не отгадаешь загадок моих, тогда отдам тело твое птицам небесным и зверям земным».

 

И наутрия повелѣ ми царь предстати пред собою. И самъ сѣде на престолѣ своемь златом, одѣявся въ свиту черлену, одѣ велможа своя въ свиты различны. И представшю мнѣ, и рече ми царь: «Обекаме! Рци ми нынѣ: кому уподобихся азъ, и кому ли уподобишася велможи мои?» И отвѣщавъ къ царю: «Ты, царю, уподобихся солнцу, а велможи свои уподобилъ еси лучам солнечным». И се услышавъ от мене царь, помолчавъ, ми рче, глаголя: «Обекаме! Поистинѣ есть умник царь твой, оже прислалъ тя, яко угону». И на гадания тако предложшу ми: ово бо ся уподобляшет лунѣ, а велможи свои звѣздам, ово уподобляшется зраку дубравному, а велможи свои — цвѣту травному. И симъ подобнаа гадания многа предложившу ему, азъ изгадах.

И наутро повелел мне царь предстать перед ним. Сам он сел на своем престоле золотом, одевшись в одеяние червленое, а вельмож своих одел в разноцветные одежды. И когда предстал я перед ним, сказал мне царь: «Обекам! Скажи мне сейчас: на кого похож я и на кого похожи вельможи мои?» И отвечал я царю: «Ты, царь, подобен солнцу, а вельмож своих уподобил лучам солнечным». Услышал слова мои царь и, помолчав, сказал мне: «Обекам! Поистине мудр царь твой, что прислал тебя, ибо отгадал ты». И другие загадки также предложил мне: то уподоблял себя луне, а вельмож своих — звездам, то уподоблялся дереву, а вельможи его — цветущей траве. И много подобных загадок предложил он мне, и я их отгадал.

 

И послѣди рече ми царь: «Обекаме! Писалъ есмь царю твоему, то здѣлай ми дворъ межю небом и землею». Тогда послах, и принесоша ми орлиця, яже научил бѣах. Стоящу цареви и всѣм людем с ним, въспустих орлица горѣ, и отроча над нею. Въсходящема орлома, въспи отрочище, глаголя, якоже наученъ: «Се дѣлатели доспѣли! Понесите камение и изв ѣ сть». И тогда цареви рѣхъ: «Повели, царю, да понесуть камение и извѣсть, да не медлять дѣлатели!». И отвѣщавъ рече царь: «Кто может на толику высоту въздати!». И отвѣщавъ, рѣх цареви: «Азъ д ѣ латели въспустилъ, а ты камения и извѣсти аще не въспустиши, то не до нас вина есть». И не може ми царь отвѣщати что. «Се дѣлатели доспѣли суть, понесите камение и керемиду и кал». Они же недужи быша воздати камения и керемиды и кала. И азъ, Акиръ, вземъ пруть, начах бити, и побѣгоша дружина Фараонова и бояре его. И видѣ Фараонъ, прогнѣвася на мя и рече мне тако: «Ци потворы дѣеши, оже биеши люди моя без л ѣ па. Кто может тамо взъдати камение и калъ?». И рекох ему тако: «Азъ ни потворы дѣю силы тыи, оже еси задѣлъ мнѣ небылное дѣло дѣлать. Оже бы хотелъ Синагрипъ царь, одиниимъ днемъ 2 двора створь, тому бо не дивно: оже хощеть, то створить». И рече ми Фараонъ: «Ослабимь дѣла сего дворнего». И рече ми: «Иди во обитель си, и прииди утро рано».

И наконец сказал мне царь: «Обекам! Писал я царю твоему, чтобы построил мне дворец между небом и землей». Тогда повелел я, и принесли мне обученных орлиц. И на глазах у царя и всех приближенных его выпустил я орлиц в поднебесье и мальчика с ними. Когда же взлетели орлицы, то закричал мальчик, как его научили: «Вот строители готовы! Несите же камни и известь». И тогда сказал я царю: «Прикажи, царь, пусть принесут камни и известь, чтобы не мешкали мастера!» Но возразил мне царь: «Кто же может на такую высоту поднять?» А я ответил царю: «Я мастеров отправил, а если ты камня и извести не подашь им, то это не наша вина». И не смог мне царь ничего ответить. (А мальчик кричал:) «Вот уже строители готовы, так несите же камни, и плиты, и глину». Они же не могли поднять ни камней, ни плит, ни глины. И я, Акир, взяв палку, стал их бить, и обратилась в бегство дружина Фараонова и бояре его. И видя это, разгневался на меня Фараон и сказал мне так: «Сам чародействуешь, а людей моих избиваешь без повода. Кто же может поднять туда камни и глину?» И сказал ему так: «Я не чародействую, но ты сам поручил мне заняться таким небывалым делом. Если бы захотел царь Синагрип, то в один день два дворца построил бы, и то ему не диво: что хочет, то и сделает». И сказал мне Фараон: «Оставим дело это с постройкой дворца». И добавил: «Иди в пристанище свое и приходи рано утром».

 

И азъ рано приидох и влѣзох пред него, и рече ми: «Акире, исправи ми се слово: како оже твоего князя ориве ржють на Адорст ѣ й и Наливст ѣ й землѣ, то наши кобылы жеребята измещуть на сей землѣ». И якоже рѣчь сию слышах, вылѣз от Фараона и рекох отроком своимъ: «Имше дохорь живъ,[14] принесети ми». И отроци шедше, яша дхорь жив и принесоша ко мнѣ. И рекох имъ: «Бийте, донелѣже Егупетьская земля слышиить». И почаша отроци мои бити и́. И слышавше людие, повѣдаша Фараону: «Акиръ разбуявся пред нашима очима: нашимъ богом посмѣяся, пред нашим жертвищем потворы дѣеть». Яко слыша Фараонъ, възва мя к собѣ и рече ми: «Како что дѣля пред нашима очима нашима богомъ посмѣяся?». И рекох Фараону тако: «Въ вѣкы живъ буди! А сей дхоре велику пагубу сотворилъ, а не малу. Царь мой Синагрипъ вдалъ ми бѣ кочет на руци, того дѣля бѣ вдал ми, понеже бѣ пѣти гораздъ. Егда же хотях, въ той час пояше, и убужахся и идяхъ пред свой князь. Въ той же год никол ѣ не согрѣших. В сю же нощь иде дхоре си во Аливскую землю и во Адорскую и угрызе кочету моему главу и прииде семо». И рече ми Фараонъ: «Вижю тя, Акире, состарѣлся еси, умъ твой охудѣлъ еси: от Егупта до Адорьскыи землѣ есть 1000 и 80 верстъ, да како сий дхорь шедъ одиной нощи и угрызе кочету твоему главу и прииде опять той нощы?». И рекох ему тако: «Како слышавъ: на Адорьсти землѣ оже оревѣ ржють, и сде твоя кобылы жеребята измещют. А ты дѣеши изъ Егупта до Адорскыи землѣ 1000 и 80 верстъ есть». Якоже слыша Фараонъ у мене рѣчь сию, подивовася.

И я пришел рано утром и вошел к Фараону, и сказал он мне: «Акир, разреши мне такую задачу: когда кони твоего повелителя ржут в Адорской и Наливской земле, то наши кобылы жеребят рожают в нашей земле». И как только услышал я эти слова, вышел от Фараона и велел отрокам своим: «Поймав живого хорька, принесите мне». И отроки, отправившись, поймали живого хорька и принесли мне. И приказал я им: «Бейте его, пока вся Египетская земля того не услышит». И начали отроки мои избивать его. Люди же, услышав об этом, сказали Фараону: «Акир буйствует на наших глазах: оскорбляет наших богов, перед нашими жертвенниками бесчинствует». Как услышал об этом Фараон, призвал меня к себе и сказал мне: «Зачем ты на наших глазах издеваешься над нашими богами?» И ответил так Фараону: «Будь жив вечно! Но хорек этот великое зло причинил, а не малое. Царь мой Синагрип подарил мне петуха, и того ради подарил мне его, что больно он петь горазд. Когда я захочу, в тот час и поет, и просыпаюсь я, и иду пред очи своего повелителя. И за все время я ни разу не опоздал. А в эту ночь твой хорек добежал до Наливской и Адорской земли, отгрыз петуху моему голову и вернулся сюда». И сказал мне Фараон: «Вижу, что состарился ты, Акир, и умом поглупел: от Египта до Адорской земли тысяча и восемьдесят верст, так как же хорек мог дойти туда за одну ночь, отгрызть голову твоему петуху и вернуться назад в ту же ночь?» И ответил я ему так: «А я так слышал, что когда в Адорской земле кони ржут, то здесь твои кобылы жеребят рожают. Но ты же говоришь, что от Египта до Адорской земли тысяча и восемьдесят верст». Услышал Фараон слова мои и удивился.

 

И рече ми тако Фараонъ: «Исправи ми се слово. Есть одино бервно дубово, а на том бервнѣ 12 соснѣ по 30 колесъ, а на колесѣ по две мыши — одина черна, а другаа б ѣ ла». И рекох ему тако: «Се, егоже у мене вопрошаеши, в Наливст ѣ й земли и въ Адорст ѣ и конюси то вѣдают». И рекох ему тако: «Оже то дѣеши бервно то есть лѣто, а еже то дѣеши 12 соснѣ на нем, то есть 12 мѣсяца в лѣтѣ. Еже дѣеши 30 колесъ, а то есть 30 дни въ мѣсяци, а еже то дѣеши 2 мыши — едина бѣла, а другая чернаа — то есть день и ношь».

И сказал мне Фараон так: «Отгадай такую мою загадку. Есть одно бревно дубовое, а на том бревне двенадцать сосен с тридцатью колесами, а на каждом колесе по две мыши – одна черная, а другая белая». И ответил я ему так: «То, о чем ты спрашиваешь меня, в Наливской земле и в Адорской даже конюхи знают». И так сказал ему: «То, что называешь ты бревном, это год, а далее говоришь, что двенадцать сосен на нем, так это двенадцать месяцев в году. А что ты говоришь про тридцать колес, то тридцать дней в месяце, а что называешь двумя мышами – одна белая, а другая черная – так это день и ночь».

 

И рече ми тако Фараонъ: «Акире! Совѣй ми 2 ужа пѣском 5 лакот вдоле же, а вътнѣе — перста». И рекох ему тако: «Повели тивуном своим, да вынесут уж тѣмже лицем ис полаты, да и азъ в того же образ совью». И рече ми Фараонъ: «Не слушаю твоего слова и (...) не съвиеши ми тако ужа, да нѣсть ти нести дани египетскыя къ своему царю». Потом азъ, Акиръ, помыслих въ сердци своемъ, идох на требище фараоне и провертѣх оконце противу солнца вътнѣе, якы перстъ внидет. И якоже солнце взыде и вниде во оконце, к потом азъ, Акыръ, вземъ горсть мягкого пѣску и всуну въ оконце. Възвертѣся въ солнци, яко уже. И потом кликнух и рѣх Фараону: «Послы отрок, да согублют уже сего, а другое в того мѣсто совию». Якъ се видѣ Фараонъ, посмѣяся рече ми тако: «Днешным днем буди, Акире, възялъ пред Богомъ, яхо тя видих жива, яко изучил мя еси мудром словом». И потомъ сотвори ми Фараонъ пиръ велик и вда ми 3 лѣта дань египетскою, и почти мя, и пусти мя къ своему царю Синагрипу.

И так мне сказал Фараон: «Акир! Свей мне две веревки из песка, длиною по пять локтей, а толщиной – в палец». И сказал я ему: «Прикажи ключникам своим, пусть вынесут мне такую же веревку из дома, тогда и я по ее образцу совью». И сказал мне Фараон: «Не слушаю я возражений твоих, и не совьешь мне такой веревки, тогда и не отнесешь дани египетской своему царю». Потом я, Акир, пораскинул умом своим, пошел в храм фараонов и провертел в стене его дырочку на солнечной стороне, так чтобы палец в нее входил. И тогда позвал я всех и сказал Фараону: «Пошли отроков своих, чтобы сложили веревку эту, а я другую тем временем совью». Как увидел это Фараон, посмеявшись, сказал мне так: «Сегодня приходи ко мне, Акир, всем ты взял перед Богом, и рад я, что увидел тебя живого, что наставил ты меня своими мудрыми словами». И потом устроил мне Фараон пир великий, и дал мне трехлетнюю дань с Египта, и почтил меня, и отпустил меня к моему царю Синагрипу.

 

И придох къ царю, и якоже слыша мя идуща, и изыде противу мнѣ, и сотвори великъ день, и посади мя выше велмож своихъ, и рече ми: «Акире! Егоже хощеши, вдам ти. А проси у мене!» И рекох ему тако: «Царю, покляняю ти ся, понеже твой живот, егоже ми хощеши дати, то дай Набугинаилу (...) другу моему: от того бо ми живот. И вдай ми сына моего Анадана; научил бо и бѣх уму своему и мудрости, и нынѣ вижю, яко забылъ есть первая словеса и прежнюю мудрость».

И вернулся я к царю, и когда услышал он о моем приходе, то вышел мне навстречу, и устроил великий праздник, и посадил меня выше всех вельмож своих, и сказал мне: «Акир! Все, что хочешь, то дам тебе. Проси же у меня!» И сказал я ему так: «Царь мой, прошу я тебя, чтобы сокровища свои, которыми хочешь ты наградить меня, отдал ты Набугинаилу, другу моему: тот сохранил мне жизнь. И дай мне сына моего Анадана, я ведь учил его мудрости своей и поведал ему знания свои, а теперь вижу, что забыл он слова мои прежние и всю мудрость».

 

И потом царь повелѣ, и приведоша ко мн ѣ. И рече ми царь: «Се ти сестричичь твой Анаданъ в руцѣ твои, да еже ти любо, то же да сотвориши над ним, никтоже бо может изяти его изъ твоею руку».

И потом приказал царь, и привели его ко мне. И сказал мне царь: «Вот племянник твой Анадан, отдается в руки твои, да что тебе по душе, то и сделай с ним, ибо никто не посмеет отнять его из твоих рук».

 

И потом азъ, Акир, поим сына своего и приведох и́ в дом свой, и възложих на нь уже желѣзно 9 кинтинарь в ѣ сом, и въ проскѣпъ руцѣ его вльжих, и на выю кладу ему навязах, и дах ему по хребту 1000 ранъ, а по чреву 1000 ранъ. И посадих и под сѣнми своими, и дах ему хлѣба и воды в мѣру, и поручих отроку своему блюсти и́, имя ему Анабугилъ. И ркох ему тако: «Еже ти азъ, вылѣзъ и влѣзъ, молвлю къ Анадану, ты то пиши». И потомъ азъ начахъ молвити къ Анадану, сыну своему:

И потом я, Акир, взял сына сывоего, и привел его в дом свой, и возложил на него цепь железную девяти кентинарей весом, и руки его вложил в колодки, и на шею ему привязал деревянный обруч, и нанес ему тысячу ударов по спине и тысячу по животу. И посадил его под крыльцом своим, и дал ему хлеба и воды сколько потребно, и поручил стеречь его отроку своему, по имени Анабугил. И приказал ему так: «Если я, выходя из дому или входя в него, скажу что-либо Анадану, то ты все это записывай». А потом я начал говорить Анадану, сыну своему:

 

«Иже не слышить ушима своима, да шеею своею слышалъ будет». И потом Анаданъ сице ми отрече: «Да почто еси сестричича въ сына мѣсто приалъ?» Азъ рекох тако: «И язъ тя посадих на столѣ честнѣ, а ты мя еси сверглъ съ стола моего ниц. И потом мя исправи правда моя от твоего зла помышления. Был ми еси, сыну, яко змыя, уср ѣ тши иглу, клюну ея, и рече ей игла: “Уклюнула мя еси острѣиши собе”. Был ми еси, сыне, яко коза нача ясти черленое зелие, и рече ей зелие: “Почто мя яси? Оже ты умреши, чимъ хотять кожю твою червити?” Рече ему коза: “Понеже тя ѣмъ за живота своего, да оже я умру, да твое корение копаа, и начнут кожю мою червити”. Был ми еси, сыну, акы человѣкъ стрѣливый ко небеси, и стрѣла та къ небеси не долетѣла, и от Бога собѣ грѣх взялъ. Был ми еси, сыну, аки онъ, иже друга своего вид ѣ озябша, и, принесъ, възлѣя на нь кнею воды студены. Тако вѣжь: аже будет свиный хвостъ 7 локотъ водлѣе, не может с коневим хвостом на ладу быти. Аще будет свинаа шерсть мягче бумаги, николиже не могут в ней боярѣ собѣ портъ створити. Сыну, тако бях мыслилъ, яко тобѣ было прияти мое мѣсто, и дом мой пристроити, и скотъ мой, имѣние мое соблюсти, но Бог не хотѣлъ твоего зломышления, и не послуша твоего злоумышления. Подобенъ еси, сыну, оному лютому звѣри, иже устрѣлъ осла и рече ему тако: “По здорову ли еси пришелъ?” И рече ему оселъ: “Тому буди мое здравие, иже мою ногу не твердо связалъ, да бых яз тебе не узрѣлъ”. Сыну, яко ина сѣть лежала и на пѣсцѣ, и прииде заець к ней и рече: “Что дѣеши здѣ?”. И рече ему сѣть: “Кланяюся Богу”. И рече к ней заяць: “Что дръжиши въ устѣх?”. И рече ему сѣть: “Укрух хлѣба держю”. И потом приступивъ заяць, хотѣ взяти укрух и углоби си ногу в сѣти свою. И рече заяць: “Оже укрухо сь сице клюкавъ, то твоего кланяния не приемлет Богъ николиже”. Сыну, подобенъ еси колени, иже противляяся горѣ, рога своя сломи. Сыну, былъ ми еси, якоже котлу прикованѣ золотѣ колцѣ, а дну его не избыти черности. Сыну, был ми еси, яко ратай, оравый ниву, и въсѣя на ней 12 кадий. И рече ратай к нивѣ своей: “Аже есмь болша не добылъ на тобѣ, а еже всѣял, то и добылъ”. Был ми еси, сыну, яко и грець в теплъ храм влѣз[15] согрѣтся и яко согрѣвся, начнет на государь свой лаяти. Был ми еси, сыну, якоже свиния пошла с боляры мытся в баню, и яко доиде калу, и леже в нем, и рече боярем: “Вы идите в баню мытся, а я хочю зде мытися”. Был ми еси, сыну, яко оно древо, емуже рекли: “Хочю тя посѣци”. Оно же рече: “Оже не бых в твоею руку; то не приитти бь на мя николиже”. Сыну, был ми еси, яко птенець, спад из гнѣзда на землю, и нашедши дхорь и рече ему: “Оже бых не аз, да зло бы было тобѣ”. И рече ему птенець: “Даже бых не яз, что было тобѣ ясти?” Был ми еси, сыну, ако тать, и ркли ему: “Останися татбы своея”. И рече им: “Оже быста ми златы очи, а руци сребрен ѣ, не хочю остатися николиже”. Сыну, аз видих, оже приведут овча от стада зарѣзат и аще не будет года зарѣзати, да пустит опят, да видит агнятка своего. Сыну, аз не видих жребя, погубляюще матерь свою. Сыну, иже на сем свѣтѣ сладкаго, тѣм тя вскормих, а ты мя достроилъ, яко хлѣб свой в земли ядях; и аз тя поих ветхим вином, а ты мне воды в мѣру не напояше; и аз тя помазах маслом честным, а ты мое тѣло в земли исказилъ еси, аз тя въсклопотилъ есмь яко и сосну, а ты достроил мя еси гроба и кости моя. Сыну, устроилъ тя есмь аки дворъ, да реклъ есмь: “Оже ратници приидят, то вниду во нь и разсилн ѣ ю в нем”. И ты узрѣ ратныя, въвръже мя пред ня. Был ми еси, сыну, аки крот, иже противу солнца леглъ, и прилетѣвъ орел взя и́».

«Кто не слышит ушами своими, тот шеей своею пусть слушает». И на это Анадан так мне ответил: «Так зачем же племянника взял вместо сына?» Я ответил так: «Я посадил тебя на престоле почетном, а ты меня сверг на землю с моего престола. И лишь потом спасла меня невиновность моя от задуманного тобою зла. Был ты для меня, сын, как змея, которая, увидев иглу, ужалила ее, и сказала ей игла: “Ужалила меня, а я ведь тебя острее”. Был ты для меня, сын, словно коза, которая стала есть красную траву, и сказала ей трава: “Зачем же поедаешь меня? Когда ты умрешь, чем же станут шерсть твою красить?” Отвечала траве коза: “Потому-то я и ем тебя при жизни своей, ибо когда я умру, то, выкапывая корни твои, начнут окрашивать ими мою шерсть”. Был ты для меня, сын, как тот человек, который выстрелил в небо, и стрела та до неба не долетела, и только согрешил перед Богом. Был ты для меня, сын, как тот, кто, увидев друга своего замерзающим, принес и вылил на него кувшин воды холодной. Так знай же: если и будет свиной хвост длиною в семь локтей, то и тогда не сможет сравняться с хвостом коня. Если и будет свиная щетина мягче бумаги, то все равно не смогут из нее бояре одежды сшить. Сын мой, так думал я, что ты займешь мое место, и дом мой наследуешь, и богатство мое, и имущество мое сохранишь, но Бог не захотел, чтобы свершилось твое злоумышление, и не послушал злых намерений твоих. Подобен, сын мой, ты тому хищному зверю, который встретил осла и сказал ему так: “Здоров ли ты, пришедший сюда?” И ответил ему осел: “Тому я желаю здравия, кто ноги мои не крепко спутал, чтобы мне тебя больше и не увидеть”. Сын мой, лежал как-то силок на песке, и подошел к нему заяц и сказал: “Что делаешь здесь?” И отвечал ему силок: “Кланяюсь Богу”. И сказал ему заяц: “А что держишь во рту своем?” И ответил силок ему: “Ломоть хлеба держу”. И потом приблизился заяц, хотел взять ломоть, и запуталась в силке нога его. И сказал заяц: “Если ломоть этот такой коварный, то молитв твоих никогда не послушает Бог”. Сын мой, уподобился ты оленю, который, бодая скалу, рог свой сломал. Сын мой, был ты у меня, словно котел с прикованными золотыми кольцами, а дно его не избавится от черноты. Сын мой, ты был словно пахарь, который вспахал поле и посеял на нем двенадцать мер. И сказал пахарь полю своему: “Не добыл на тебе большего, а что посеял, то и собрал”. Был ты для меня, сын, словно пес, который зашел в теплый дом погреться, а когда согрелся, стал на хозяина своего лаять. Уподобился ты, сын мой, свинье, которая пошла с боярами мыться в баню, а как дошла до лужи, то и улеглась в ней, и сказала боярам: “Вы идите в баню мыться, а я здесь хочу помыться”. Был ты для меня, сын, как то дерево, которому сказали: “Хочу тебя срубить”. Оно же отвечало: “Если бы не было меня в руках твоих, то никогда бы ты не пришел ко мне”. Сын мой, был ты, словно птенец, который упал из гнезда на землю, и подбежал к нему хорек, и сказал ему: “Если бы не я, то худо было бы тебе”. И ответил ему птенец: “Если бы не я, то что бы ты ел?” Был ты мне, сын, словно вор, которому сказали: “Брось воровство свое”. И ответил им: “Если были бы у меня глаза из золота, а руки из серебра, то и тогда не оставил бы своего промысла”. Сын мой, видел я, как приведут овцу из стада резать, и если не настал еще срок убоя, то отпускают назад, чтобы увидела она ягняток своих. Сын, не видел я жеребенка, который бы погубил мать свою. Сын мой, всем, что есть на свете сладкого, тем я тебя кормил, а ты подстроил мне, что я и хлеб свой ел в подземелье; и я поил тебя старым вином, а ты не давал мне и воды напиться вволю; и я умащивал тебя дорогими маслами, а ты тело мое в подземелье иссушил; я тебя вырастил, словно сосну, а ты жаждал увидеть гроб с костями моими. Сын мой, я видел в тебе крепость свою и говорил сам себе: “Если враги придут, то войду в нее и там обрету свою силу”. А ты, увидев врагов, бросил меня в руки их. Был ты, сын мой, словно крот, который лег на солнце, и орел прилетел и схватил его».

 

И отрече ми сынъ мой Анаданъ, и рече ми тако: «Недостойно ти, Акире, господине мой, боле сего словеси рещи, но милуй мя! Оже къ Богу согрѣшит человѣкъ, и простить и́. И ты такоже мя прости: коня твоего говна кидаю, любо свиныям твоим пастух буду». И рекох ему тако: «Был ми еси, сыну, яко яворово древо, росло бо есть над рѣкою, да оже ражалося на нем ягода, то впадала в рѣку. И пришед к нему господинъ и рече: “Хочю тя посѣчи”. И рече древо: “На другое лѣто на мнѣ вишни възрастут”.[16] И рече ему тако господинъ его: “Своее ягоды не возрастивъ, можеши ли чюжа агоды возрастити на собѣ?”. Сыну, ркли суть волку: “Почто ходиши по овчах, а прах ти летит въ очи?”. Он же рече имъ тако: “Порох овчии здравие есть очима моима”. Сыну, волчье дѣтя дали учити книгамъ, и рекли ему тако: “Рчи — аз, буки”. Он же рече: “Ягнятка, козлятка”, Сыну, из негоже тя есмь учил, се еси умыслилъ на мя. Да противу тому Богъ есть, еже добро творить, тому добро будеть, правды моея дѣло, и тя по твоему зломышленью хочетъ погубить. Ослу голову возложили на злато блюдо и свалися доловь в попел. И рекли ей тако: “Своей головѣ не смыслиши добра, оже изъ чести валишися в попелъ”. Сыну, иже ркли суть в повѣстехъ: “Оже родивше, то сыномь звать, а еже скотъ даявше, то холопомъ звать”. Богь, иже мя въскресилъ, то буди межю нама пря».

И ответил мне сын мой Анадан, и сказал так: «Недостойно тебя, Акир, господин мой, далее говорить слова подобные, но пощади меня! Когда человек согрешит перед Богом, то простит его Бог. И ты также меня прости: навоз после коней твоих буду убирать, либо свиней твоих пасти буду». И ответил ему так: «Был ты, сын мой, словно дерево явор, росло оно над рекой, и ягода, что на нем вызревала, вся падала в реку. И пришел к дереву хозяин его и сказал: “Хочу тебя срубить”: И ответило дерево: “На следующий год вишни на мне вырастут”. И так сказал хозяин ему: “Своей ягоды не вырастив, можешь ли ты чужую ягоду на себе вырастить?” Сын мой, говорили волку: “Что ты ходишь следом за овечьим стадом, а пыль от него летит тебе в глаза?” Он же отвечал им так: “Пыль от стада овечьего на здоровье глазам моим”. Сын мой, волчонка отдали учиться чтению и сказали ему так: “Скажи — аз, буки”. Он же отвечал: “Ягнята, козлята”. Сын, из того, чему я тебя обучил, ты все и обратил против меня. И Бог против такого, а кто добро творит, тому и благо будет, я прав останусь, а тебя, за твои злоумышления, погубит он. Ослиную голову положили на золотое блюдо, и упала она на землю, в пыль. И сказали ей так: “Не видишь ты, где благо для тебя, если с почетного места падаешь в пыль”. Сын мой, как говорится в притчах: “Кого родил, того сыном звать, а кого за деньги приобрел, того холопом зови”. Бог, который вернул меня к жизни, тот и будет между нами судьей».

 

В той час надувся Анаданъ, яки кнея, и пересѣдеся на полы.

И тогда надулся Анадан, словно кувшин, и разломился пополам.

 

Иже добро творить, тому добро будет, а иже яму копаеть подъ другомъ, да самъ в ню впадеть.

Кто добро делает, тому и благо будет, а кто под другом своим яму копает, тот сам в нее и упадет.

 

[1] Синагрипъ цесарь Адоровъ и Наливьской страны… - Возможно, имеется в виду Синаххериб (704-681 гг. до н.э.), царь «Ассирии и Ниневии».

[2] …кеньтинарь – мера веса. Точное весовое значение ее для данного текста установить трудно. В XVI в. на Руси «кентарь» (так!) равнялся 2,5 пуда.

[3] Сыну, ѣ дну сущю… сыномъ и дъщеремъ своимь. – В русских списках текст испорчен («если рана на ноге твоей, не сильно на нее наступай, и готовь путь…»). Перевод сделан согласно тексту армянской версии.

[4] …тоя бо красота слабость язычная. – Перевод предположителен; в армянской версии говорится, что красота женщины в здравом смысле ее речей.

[5] …в день Судный. – В день Страшного суда.

[6] Сыну, аще храм твой высокъ есть… тъ ми есть прибытокъ… - В русских списках текст неясен. В армянской версии это место имеет следующий смысл: «Сын, если твои дверные косяки высоки, если бы даже были они в семь локтей, всякий раз, когда ты входишь, наклоняй свою голову. Сын, не бери от других с большим весом и не отдавай с малым весом, и не говори: “Я получил выгоду”».

[7] Сыну, друга своего… на болше попустится. – Текст испорчен. В армянской версии: «Сын, испытай своего сына голодом и жаждой, и если он в состоянии переносить это, тогда дай твои богатства в его руки».

[8] Сыну, соль и олово льж ѣ е… егоже въземши. – В армянской версии смысл иной: «Я поднимал соль, и поднимал свинец, и это не было тяжелее, чем долг»; то есть тяжело осознавать, что ты должник.

[9] Сыну, в судиинъ виноград не входи… не твори. – В армянской версии этот совет звучит так: «Не вступай в разговор с женой судьи».

[10] Сыну, челов ѣ чи ти очи, яко источники кыпя… перьсти насытится. – Перевод сделан с учетом армянской и сирийской версий.

[11] Иже любит другъ… душю свою за нь. – Переложение евангельских слов. Ср. Ио.XV, 13.

[12] Святъ еси, Господи… приношах ти, Владыко. – В молитве Акира смешиваются понятия христианского обряда и восточных культов (с жертвоприношениями).

[13] …обрящеть у домачадець моих д ѣ тя ясно… - Эпизод с мальчиками, носимыми орлицами, в русском тексте изложен очень неясно (то фигурируют два отрока, то один). В армянской версии Акир приказывает найти двух еще не умеющих говорить мальчиков, их и обучают произносить фразу, призывающую подавать наверх строительные материалы.

[14] Имше дохорь живъ… - В армянской версии речь идет о ласке, в арабской и сирийской – о кошке. Имеется в виду, что в Египте кошка почиталась как священное животное.

[15] …яко и грець в теплъ храм вл ѣ з… - В дошедших до нас списках общая ошибка: «и грець» (или даже – «игрець», в значении скоморох?). Имеется в виду «гричь» - «пес». В армянской версии также речь идет о собаке.

[16] …яворово древо… на мн ѣ вишни възрастут. – На яворе (платане, клене, тополе – эти породы деревьев означались данным древнерусским словом) не растут ягоды – в русском тексте смысл искажен. В армянской версии речь идет о финиковой пальме, которая просит своего «господина» пересадить ее на другое место, чтобы плоды ее не падали в воду.

ПЕРЕВОД

Во времена Синагрипа, царя Адорской и Наливской земли, был я, Акир, у него советником. И было возвещено мне от Бога: «У тебя чада не родится». Богатства же имел я больше всех иных людей, взял жену себе и устроил дом свой, и прожил шестьдесят лет, а не было у меня чада. И воздвиг жертвенники, и возжег огонь, и вопросил: «Господи Боже мой! Если умру и не оставлю наследника, то скажут люди: “Акир праведником был и Богу честно служил. А умрет, и не окажется ни сына, который постоял бы у гроба его, ни дочери, чтобы его оплакала, никого, кто бы имущество его принял и стал бы его наследником”. И теперь прошу тебя, Господи Боже мой, даруй мне дитя мужского пола. Когда преставлюсь, пусть он посыплет прахом очи мои». И внял Господь молитве моей, и глас сошел ко мне с небес, и возвестил: «Акир! Всякую просьбу твою исполню, а о сыне не проси меня. Но вот племянник твой Анадан, его и возьми себе вместо сына». И как услышал я глас Господа, то снова возопил: «Господи Боже мой! Если бы был у меня сын, в день смерти моей посыпал бы прахом очи мои. Если бы до дня смерти своей ежедневно тратил бы он по пуду золота на нужды свои, то и тогда не истощил бы богатства моего». Но не ответил мне глас, и послушался я слов Бога, и взял племянника своего Анадана вместо сына. Был он еще дитя тогда, и приказал растить его, и вскормил его медом и вином, и одел его в шелка и в парчу, а когда подрос он, научил его всякой премудрости.

 

И царь ми тако рече: «О, Акире, премудрый книгъчие, свѣтниче мой! Аще состар ѣ ешися и прѣставишися, кого обрящю свѣтьника моего?» И тако отвѣщахъ: «Цесарю, въ вѣкы живы! Есть у мене сынъ, якоже есмь азъ: уму и всякой прѣмудрости и книгам научихъ и́». И отрече ми цесарь: «Приведи ми сына своего, да вижю и́, аче можеть предо очима моима угодити, да тя тогда отпущу домовь, и въ старости дний своихъ въ покои живеши». И пояхъ сына своего Анадана, и приведохъ и́ къ царю. И узрѣ цесарь и отвѣща, рька: «Благословенъ буди дньшний день Акирови, яко прѣдстави сына своего прѣд мною в животѣ моемь». И поклонихся цареви: «Ты самъ вѣси, како есмь служилъ отцю твоему и тобѣ. И нынѣ дѣчьства отрочати сего пожди ми, и да будеть милость твоя на старости моей». И яко услыша от мене рѣчь мою царь и клять ми ся, ркя, яко «заднича твоея никтоже ины не прииметь».

И царь мне сказал так: «О Акир, премудрый книжник, советник мой! Когда состаришься ты и умрешь, кто же станет советником моим?» И я так отвечал: «Царь мой, живи вовеки! Есть у меня сын, мне самому подобен: умен он, и всякой премудрости и наукам обучил я его». И отвечал мне царь: «Приведи ко мне сына своего, чтобы увидел я его, и если сможет он угодить мне, тогда отпущу тебя в дом твой, и в покое проведешь дни старости своей». Взял я сына своего Анадана и привел его к царю. И увидел его царь, и сказал мне в ответ: «Благословен будет день этот Акиру, ибо представил он сына своего мне при жизни моей». И поклонился я царю: «Ты сам ведаешь, как служил я отцу твоему и тебе. А ныне подожди, пока возмужает отрок сей, и да будет милость твоя со мной во все дни старости моей». И когда услышал царь эти слова мои, пообещал мне, так говоря: «Никто иной не станет твоим наследником».

 

И азъ, Акир, не оставихъ сына си и от учения своего. Егда насытихъ и́, яко хлѣба и воды, учения моего, и глаголахъ ему тако:

И я, Акир, не переставал учить сына своего. Когда же, словно хлебом и водой, насытил его наставлениями своими, то сказал ему так:

 

«Человѣче, внимай глаголы моя, господину мой Анадане! Всякому наказанью яснъ буди во всѣх днехъ жития твоего. Аще что слышиши от царя или видиши в дому его, да съгниеть въ сердци твоемь, и не извѣстиши его человѣкомъ. Аще ли исповѣси, чи будуть ти углье горящи и послѣдокъ ожещися, и тогда тѣло твое с порокомъ будет. Сыну, аще что слышиши, не повѣдай никому, аще что узриши, не обавляй. Увязана ужа не отрѣшай, а отрѣшена не завязяй. Сыну, не взирай на красоту женьскую и сердцемь не жадай ея. Аще и все им ѣ ни ѣ даси ей, тоже никоторыя ползы обрящеши от нея, но паче къ Богу въ гр ѣ хъ въпадеши. Чадо, не буди жестокъ, якоже кость человѣча, но буди, яко бобъ, мякокъ. Сыну, очи твои да будета долу зряща, глас твой обниженъ; аще бо и великымъ гласомъ храминѣ ся создати, оселъ бы риканиемь своимь 2 храмѣнѣ въздвиглъ единым днемь. Сыну, уне есть со умным каменъ двигнути, нежели съ безумнымъ вино пити. С разумнымъ безумья не твори, и с безумным не яви ума своего. Не буди сладокъ без мѣры, но егда когда пожруть тя, не буди без мѣры горекъ, да не отбѣжить от тебѣ другъ твой. Сыну, ѣдну сущю на нозѣ твоей, не велми въступай на ню, и уготова путь сыномъ и дъщеремъ своимь.[3] Сыну, богата мужа сынъ змию снѣл и ркоша ему людие: “Целбы дѣля снѣл ю есть", а убога мужа сынъ змию снѣл есть, и ркоша ему людие: “Гладенъ б ѣ и сн ѣ л есть ю”. Сыну, свое участье дай, а чюжего не заимай. Иже свѣта не приемлеть муж, то с тѣмъ на пут не ходи и со облестивым на трапез ѣ не яждь. Чадо, аще вышеши тебѣ отпадеть, не велми ся обрадуй, ни въздай же глас пред други своими, да не явить ти глаголи твои, егда како, въставъ, мужь въздасть ти. Сыну, егда мужь възвелицится, то не завиди ему, аще злоба придеть, то не порадуйся. Сыну, не прикасайся женѣ безумнѣ, и язычнѣ, и величавѣ, и женьстѣй красотѣ не жадай: тоя бо красота слабость язычная.[4] Сыну, аще другъ твой възненавидить тя, начнеть кляти и камение метати, а ты и́ хлѣбомь срящи, и оба приимета отвѣтъ в день Судный.[5] Сыну, безумен муж падеть, а праведный востанеть. Сыну, аще от биения сына своего не воздержайся, оже бо рана сынови, то яко вода на виноград възливается. Сынъ бо ти от раны не умреть, аще ли его небрега будеш, иную кую либо вину приведеть на тя. Чадо, сына своего от дѣтьска укроти, аще ли его не укротиши, то преже дний своихъ состар ѣ еться. Сыне, не купи раба величава, ни рабы тативы, да т ѣ имѣния не расточать. Чадо, аще кто навадить на друга твоего, не послушай его, и твою бо вину ко иному понесеть. Чадо, аще тя кто срѣтъ, възмолвить к тобѣ, со въздержаниемь отвѣщяй ему, зане напрасно человѣкъ въборз ѣ изронить слово и послѣ каеться. Чадо, лживъ человѣкъ исперва възлюбленъ будетъ и наконѣчь въ см ѣ с ѣ будет и въ укоризнѣ бываеть. Лжива человѣка речь, яко птича шептания суть, и безумнии послушають его. Чадо, отца своего почти, яко все стяжание оставляеть тобѣ. Сыну, отца и матере клятвы не приимай, егда и от чад своихъ не приимеши радости. Егда на тя найдеть гн ѣ въ золъ, не молви зла, егда когда безуменъ наречешися. Сыну, безъ оружьи в ночь не ходи, кто бо свѣсть, кто тя срящеть. Чадо, древо с плъдомъ прегне е с твердостию своею, тако въ красѣ пребываеть, такоже и съ ближними своими и другъ со другом своимь, такоже суть. Яко левъ въ твердости своей страшенъ есть, тако и мужь въ близоцѣхъ своихъ честенъ есть. Иже родомъ скуденъ есть и детми и близоки, то пред врагы своими хуленъ есть, и подобенъ есть древу стоящю при пути, яко вси мимоходящеи сѣкуть е. Сыну, не рци, яко: “Мой осподин безуменъ есть, азъ уменъ есть”. Наказание осподина своего приими, и помилованъ будеши, и своей мудрости не надѣйся. Елико можеши терпѣти — терпи, а зла не глаголи. Сыну, немногорѣчивъ буди, ибо пред господиномъ своимъ согрѣшиши. Чадо, аще тя на посолъ послуть, не медли чресъ годину, да не ины послуть въ слѣдъ тебе. Сыну, да не речеть осподинъ твой тобѣ: “Отида от мене, оскорб ѣ еши”; нъ да бы ти реклъ: “Приступи близъ, и обрадуешися”. Сыну, въ святый день церкви не лишися. Чадо, идеже в дому печаль будеть, оставль ту бѣду, а на чюжь обѣдь не ходи, но преже посѣтивъ, толи на обѣдъ иди и помяни, яко тобѣ умреты же есть. Сыну, коня не имѣя, на чюжемь не ѣзди, аще бо опѣшаеши, и посмѣють ти ся. И, чреву не алчющю, не яжь брашна, егда обьястливъ наречешися. Со силнийшими себе брани не въздвизай, тобѣ не вѣдущу, не вѣси что възъдвигнуть на тя. Сыну, аще храм твой высокъ есть, обнизи стену его, и тако влази во нь, и умомъ своимъ возвышися. Сыну, гн ѣ ва своего устягни, и за терп ѣ нье приимиши благодать от Бога. Сыну, велику м ѣ ру вземъ, а в малу не продай, не рчи, яко “тъ ми есть прибытокъ”:[6] зло бо то дѣло есть. Кто бо вѣсть, чи и Богъ, узривъ, разгнѣваеться на тя и потребить домъ твой акы безаконьника. Чадо, Божиимъ именемъ не клѣнися во лъжю, да не умалится число дний твоихъ. Сыну, аще что просиши у Бога, то не забывай, и не буди яко небрегый, но помни, внимай, благословенъ будеши. Чадо, старѣйшаго сына възлюби, а меншааго не отр ѣ й. Аще бо ти не въдно от Бога будеть, тъщивъствомь не обрящеши; убогъ богатъ бываеть, а богатъ убогъ бываеть, и высокъ обнижается и низокъ възноситься. Чадо, к печалному прихажай и ут ѣ шеная словеса глаголи — уне бо то есть многа злата. Сыну, облакомився на злато и на сребро, не въсхощеши оклеветати, от Бога бо противо тому и от человѣкъ приимеши. Сыну, без вины крови не проливай, яко мьститель сему Богъ есть. Сыне, удержи уста от зла, а руцѣ твои от татбы: иже украдеть злато или ризы, от обоего едина хула есть. Сыну, от блудниць удалися, паче же и от мужатиць, да не приидет на тя гнѣвъ Божи. Сыну, аще кто послушаеть умна человѣка, то якоже въ день жадания студеные воды напиеться. Сыну, аще напасть и печаль приидеть на тя, Бога не укаряй, яко ничтоже не одол ѣ еши ему, но услышит укоризну твою и отвѣщаеть ти по истинѣ. Сыну, правъ судия буди, и на старость твою честенъ будеши. Сыну, языкъ твой сладокъ буди, и устнѣ твоеи добром отверзай. Чадо, умну мужю речеши слово, и поболить сердцемь, а безумнаго, аще кнутомъ бьеши, не вложиши во нь ума. Сыну, умна мужа пославъ на путь, не много ему кажи, а безумнаго пославъ, то самъ по нем иди, да не въведеть тебе въ срамъ. Сыну, друга своего не искушай брашномъ и виномъ, и тогда на болше попустится.[7] Сыну, аще тя позовуть на обѣдъ, по первому зову не ходи, и аще взовуть тя другое, тогда вижь, яко честенъ еси, и въ честь придеши. Сыну, не приемляй мьзды, ибо мьзда очи осл ѣ пляеть судиямъ. Золчи и горести вкушах, и не бысть пуще убожьства. Сыну, соль и олово льжѣе ся мнить понести, нежели въпятити скотъ, егоже въземши.[8] Сыну, желѣзо и камень подъяхъ, и легчи ми ся мнить, нежели мужеви, вѣдущему законъ, тязатися со ближнимь своимь. Сыну, аще въ знаемых людехъ сѣдя, худобы своея не являй, егда како поругаются и не послушають наказания твоего. Чадо, люби жену свою от всего сердца, яко та есть мати дѣтем твоим и в животѣ твоемъ похоть твоя есть. Чадо, егда учиши сына своего, то наиболее въздержанию учи и́; емуже бо наученъ будеть, в тѣхъ прѣбудеть. Сыну, в дому твоемь не сущи винѣ никоейже, не възмущай дому своего, егда поносъ приимеши от сусѣдъ своихъ. Сыну, уне есть послушати пиана мудра, нежели трезва безумна. Чадо, уне есть сл ѣ пъ очима, неже слѣпъ сердцемъ: слѣпъ бо очима, аще по пути ходить, обыкнеть и начнет обрѣтати стезя своя, а сл ѣ пъ си сердцемь, совращяся со пути своего, заблудиться. Сыну, уне есть женѣ, дабы свой сынъ умерлъ бы ей, нѣли дабы ей чюжь кормити, зане еже ей добро створити, зломъ въздасть. Сыну, уне есть вѣренъ рабъ, негли свободенъ невѣренъ. Чадо, уне есть другъ, иже близъ тебе живеть, негли блишьший, иже далече пребываеть. Сыну, имя и слава чьстьнѣе есть человѣку, нежели красота личная, зане слава въ вѣкы прѣбываеть, а личе по умертвии увядаеть. Сыну, уне есть человѣку добра смѣрть, негли золъ живот. Сыну, уне есть овча нога въ своею руку, негли плече в чюжей руцѣ, и ближнее овча уне есть, негли далней волъ. Уне есть единъ врабьи, иже в ручѣ держиши, негли тысяща птича, летеща по аеру. Уне есть конопянъ портъ, иже имѣешь, негли брачиненъ, егоже не имѣеши. Сыну, еда призовеши на честь друга своего, веселомъ личемъ прѣдстой ему, да онъ веселом сердцемъ отидеть в дом свой. Егда обѣд твориши пред другом, не стани посупленъ личемъ, да не будеть ти обѣдъ в посрамление, егда неблагъ наречешися. Сыну, не благослови человѣка, а другаго не клени, не свѣдая дѣла его, но, испытавъ, то же отв ѣ щай. Сыну, уне есть огнем бол ѣ ти, али трясавичею, негли жити со злою женою: да не будеть ти свѣта в дому твоемь, и сердецнаго ей не вѣщай. Сыну, аще слово хощеши рещи кому, то напрасно не глаголи, но размысли въ сердци си, да еже ти на потрѣбу, то глаголи, зане уне ти есть ногою подъкнутися, негли языкомъ. Сыну, егда будеши въ чади, то же приступивъ к нимъ не смѣйся: въ смѣсѣ бо безумье исходить, а в безумьи сварь бываеть, а въ сварѣ тязание и бой, а в бою смерть, а въ смерти грѣхъ свершаеться. Сыну, аще хощеши мудръ быти, да егда упьешися виномъ, не глаголи много и уменъ наречешися. Сыну, аще права суда не усудиши, то лицемѣръ наречешися, и днье его прикратятся. Сыну, безумному человѣку не смѣйся, но отступи паче от него и боголишиву не смѣйся, яко такъ же человѣкъ есть. Сыну, скота своего безъ послуха не дай въ тъщету да не испортиши его. Сыну, аще хощеши умна послушати, безумнаго не прикладай, нѣсть бо ти в нем потребы. Сыну, перваго друга не отганяй, не согр ѣ шившю ти ничтоже, да и новый не отбѣгнеть от тебе. Сыну, на обѣдѣ седъ, другу своему не помышляй зла, егда огорцает ти брашно въ устѣх твоих. Сыну, господина своего чти, великы не обнизи, ни низъкия не възвышай, но еже ти речеть, то твори. Сыну, в судиинъ виноград не входи и съ безумною женою не сходися и св ѣ та с нею не твори.[9] Сыну, лживо слово, якоже и олово тяжело есть, а напослѣдокъ по водѣ плаваеть. Сыну, искуси друга своего, и яви ему тайну свою и, мимошедшимъ днемъ многымъ, сварися с ним, и аще не явить твоея тайны, то люби и́ от всего сердца, яко извѣстенъ ти есть другъ; аще ли явит тайну твою, отвратися от него и пакы не възратися к нему. Чадо, уне есть, да инъ у тебе украдеть, негли ты татемь наречешися. Сыну, аще пред царемь друга своего ради помощно слово речеши, и будеши, яко от устъ лвов изьятъ овча носимо. Сыну, аще на путь идеши, не надѣйся о чюжемь брашнѣ, но свое да имѣеши, аще ли и не имѣеши своего и ходити начнеши — и въ укоризнѣ будеши. Сыну, друг твой, иже ненавидить тебѣ, аще умреть, и то не порадуйся, но дабы живъ былъ, и обнизилъ и́ Богъ, дабы от тебе прощение приимал, и подай же ему; и того ради приимеши от Бога благодать. Сыну, стара узрѣвъ, въстани ему, аще ти противу тому не отдасть, да от Бога благословление приимеши. Сыну, друга на обѣдъ звавъ, к иному д ѣ лу не прѣставляй его, то аки ложь наречешися. Сыну, егда вода воспять потечеть или птиця опять полетит, или синечь или срачининъ поб ѣ л ѣ еть, ли желць, аки прѣсный мед усладѣеть, тогда безумный уму научится. Сыну, аще к сусѣду званъ будеши и, влѣзъ въ храмину, не глядай по угломъ: беществено бо ти есть. Сыну, егоже Богъ обогатить, то не завиди ему, но боле, елико мога, почьсти и́. Сыну, егда внидеши в печаленъ домъ, то о питии и о яденьи не молви; егда сядеши на радостнѣ об ѣ д ѣ, тогда бѣды не поминай. Сыну, человѣчи ти очи, яко источники кыпя, и скота не насытистася, но когда умреть, и перьсти насытится.[10] Сыну, им ѣ ние имѣя, не умаряй себя гладомъ и жежею: умершю бо тобѣ, инъ приимет и начнет веселитися всемъ, а ты всуе тружалъся будеши. Сыну, аще челов ѣ къ въ убожествѣ украдеть, то прочее помилуй его, зане не онъ то створилъ: убожество принудило и́ будеть. Сыну, на брак шед, долго не сѣди, егда преже похода твоего иженуть тя. Сыну, къ другу своему не часто ходи, егда бе-щьсти внидеши. Сыну, в новъ портъ облачася, и възраченъ будеши, и иному имѣющю не завиди, егоже порты свѣтлы, того и рѣчь чистна есть. Сыну, аще имѣя или не имѣя, то не прѣбывай в печали, кую бо ти ползу принесет печаль? Сыну, аще песъ, отставъ господина по теб ѣ поиде въ слѣд, то обрящься, вземь камень и удари и́, такоже бо и тя оставивъ, по иномь потечеть. Сыну, аще тебе сусѣдъ нелюбити начнеть, но ты паче люби и́, да не приведеть на тя досажения, тобѣ не вѣдущи. Сыну, аще зломысль твой въсхощет ти добра творити, и то вборзѣ не ими ему вѣры, да не, прѣльстивъ тебе, свой гнѣвъ свьршить на тя. Сыну, аще человѣкъ согрѣшить ти грѣха ради, то не глаголи, яко без лѣпа казнять и́, да не впадеши в такую же казнь. Сыну, уне есть от премудра бьену быти, неже от безумна масломъ помазану быти, зане уменъ, аще ударить тя, тако мнится ему, яко сам ся ударяеть, и напослѣдь размышляеть, како бы тя утѣшить, а безумный, единою цаты м ѣ ры масла помазавъ тя, тысящу хощеть приати злата.

«О человек, слушай слова мои, господин мой Анадан! Всякий совет со вниманием выслушай во всякий день жизни своей. Если услышишь что от царя или увидишь что в дому его, то пусть истлеет это в сердце твоем и не поведаешь об этом никому из людей. Если же проговоришься, то станут эти слова твои, как угли раскаленные, и обожгут потом тебя, и тело твое изранено будет. Сын мой, что услышал ты, о том не говори никому, а что увидел, то скрой. Завязанного узла не развязывай, а распутанного не завязывай. Сын мой, не прельщайся красотой женщины и в сердце своем не возжелай ее. Если и все богатства отдашь ей, и тогда никакого блага от нее не обретешь, только еще больше согрешишь перед Богом. Чадо мое, не будь черствым, как (тверда) кость человеческая, но будь мягким, словно боб. Сын мой, склони очи свои долу, а голоса не возвышай; если бы криком строили дома, то осел бы ревом своим по два дома воздвигал бы за день. Сын мой, лучше с умным камни двигать, чем с глупым вино пить. При умном не делай глупостей, а перед дураком не раскрывай ума своего. Не будь сладок чрезмерно, не то съедят тебя, но не будь и чрезмерно горек, чтобы не отшатнулся от тебя друг твой. Сын мой, если сапог на твоей ноге, попирай терн и протаптывай путь сыновьям и дочерям своим. Сын мой, богача сын змею съел, и сказали о нем люди: “Чтобы исцелиться, съел он ее”, а сын бедняка съел змею, и сказали о нем люди: “Голоден был, вот и съел”. Сын мой, свою долю отдай, а чужого не трогай. Если муж не слушает советов, с таким не отправляйся в путь и с обманщиком не садись пировать. Чадо, если окажется в немилости тот, кто знатнее тебя, не слишком радуйся и не говори о нем ничего друзьям своим, да не припомнит он тебе слов этих, когда вновь восстанет, и не отомстит тебе. Сын мой, когда муж в честь войдет, не завидуй ему, а когда обрушатся на него невзгоды, то не радуйся. Сын мой, не приближайся к женщине глупой, и болтливой, и гордячке и не возжелай красоты женской: красота женщины в ее умных речах. Сын мой, если друг твой возненавидит тебя, и станет клясть тебя, и швырять в тебя камнями, то ты все равно его хлебом-солью встречай, и по делам вашим обоим вам воздается в день Судный. Сын мой, глупого мужа ожидает унижение, а праведника — почет. Сын мой, не воздерживайся от наказания сына своего, ибо побои сыну, словно вода, орошающая сад. Сын ведь от побоев не умрет, а если станешь пренебрегать воспитанием его, то какое-нибудь горе навлечет на тебя. Чадо мое, сына своего с детских лет смиряй, если же не укротишь нрава его, то раньше времени он состарится. Сын мой, не покупай ни раба дерзкого, ни рабыни вороватой, чтобы они богатств твоих не раскрали. Чадо, если кто-либо станет наговаривать на друга твоего, не слушай его, а не то и о твоих грехах другим расскажет. Чадо, если кто-либо, повстречав тебя, обратится к тебе, то отвечай ему подумав, ибо человек поспешит обронить слово, а после кается. Чадо, лживый человек поначалу всеми любим, а потом над ним же смеются и укоряют его. Речь лгуна словно птичий щебет, и только глупцы его слушают. Чадо, отца своего почитай, ибо все богатство свое он тебе оставляет. Сын мой, бойся, чтобы не прокляли тебя отец и мать, а не то и ты от своих детей не узнаешь радости. Когда в гневе ты, не говори грубого слова, иначе глупцом тебя назовут. Сын мой, не ходи ночью без оружия, ибо кто знает, с кем ты встретишься. Чадо, древо, отягченное плодами, склоняется, хоть и могучий ствол у него, — в этом и есть красота его; таким и ты будь, окруженный родней и друзьями. Как лев страшен силой своей, так и мужа чтут из-за родни его. Чей род скуден, у кого мало детей и близких, тот и перед лицом врагов своих слаб, и подобен дереву, растущему у дороги, которое обламывают все, кто ни пройдет мимо. Сын мой, не говори: “Господин мой глуп, а я умен”. Послушай совета господина своего и милости его удостоишься, а на свой ум не рассчитывай. Сколько можешь терпеть — терпи, а грубого слова не изрекай. Сын мой, не будь болтлив, иначе согрешишь перед господином своим. Чадо, если тебя послом пошлют, не мешкай, а не то других пошлют за тобою следом. Сын мой, пусть не скажет тебе господин твой: “Отойди от меня и пребудь в печали”, но пусть лучше скажет тебе: “Стань рядом со мной и возрадуйся”. Сын мой, в праздничный день не проходи мимо церкви. Чадо, если в чьем-либо дому горе, то, оставив их в беде, не иди на пир к другим, но прежде посети тех, кто скорбит, а потом уже иди пировать и помни, что и тебе суждена смерть. Сын мой, не имея коня, на чужого не садись, если сбросит он тебя, то посмеются над тобой. Если ты не голоден, не наедайся, а не то прослывешь обжорой. С тем, кто сильнее тебя, не ссорься, ты же не знаешь, что замыслит он против тебя. Сын мой, если дом твой высок, пусть стены его будут пониже, и в такой входи, а умом своим воспари ввысь. Сын мой, гнев свой обуздай и за воздержанность свою удостоишься благодати от Бога. Сын мой, не бери от других с большим весом и не отдавай с малым весом и не говори — “в этом прибыль мне”, дурное это дело. Кто знает: увидит это Бог, разгневается на тебя и разорит дом твой как беззаконника. Чадо, Божьим именем не скрепляй ложной клятвы, чтобы не сократилось число дней твоих. Сын мой, если испросил что-либо у Бога, не забывай об этом, не будь к тому невнимателен, но помни и внимай и будешь благословлен. Чадо, старшего сына люби, а младшего от себя не оттолкни. Если тебе не вложено чего-либо от Бога, то как ни старайся — не получишь; и бедный богатым может стать, а богач — обеднеть, и знатный впасть в уничижение, а низкий родом — возвыситься. Чадо, приди к скорбящему со словом утешения — это лучше, чем груда золота. Сын мой, не оклевещи кого-нибудь, позарившись на золото и серебро, против этого и Бог, и все люди. Сын мой, не пролей крови безвинного, ибо Бог отомстит за это. Сын мой, воздержи язык свой от хулы, а руки — от воровства: одинаково позорно, если кто украдет золото или одеяния. Сын мой, сторонись блудниц, а особенно — замужних женщин, чтобы не прогневил ты этим Бога. Сын мой, если кто послушает речь умного человека, то, словно изнывая от жажды, напьется студеной воды. Сын мой, если горе и печаль обрушатся на тебя, не укоряй Бога, тщетны против него твои усилия, а он услышит укоры твои и воздаст тебе должное. Сын мой, будь судьей справедливым и до старости будешь в почете. Сын мой, пусть слова твои приятны будут, и уста открывай только для доброго слова. Чадо, умному мужу что ни скажешь — примет это в сердце свое, а глупца, хоть кнутом его бей, ничему не научишь. Сын мой, умного мужа, посылая куда-либо, не обременяй советами, а если глупого послал, сам иди за ним следом, а не то осрамит он тебя. Сын мой, друга своего не искушай яствами и вином, иначе он и большего возжелает. Сын мой, если позовут тебя на пир, то по первому зову не иди, а если снова позовут тебя, тогда знай, что тебя там почитают и достойно примут. Сын мой, не бери взяток, ибо взятка ослепляет очи судей. Пробовал я и горькое, и кислое, но ничто не может сравниться с бедностью. Сын мой, легче нести соль или олово, чем отдать долг, тобой взятый. Сын мой, поднимал я и камень, и железо, и казалось мне это легче, чем мужу, знающему законы, вести тяжбу с ближним своим. Сын мой, если сидишь в кругу знакомых, не дай им узнать о бедности твоей, а не то посмеются над тобой и не прислушаются к словам твоим. Чадо, люби жену свою всей душой, ибо она — мать детей твоих и услада жизни твоей. Чадо, когда станешь воспитывать сына своего, то всего более учи его воздержанию; как будет он воспитан, так и жизнь свою проведет. Сын мой, если нет к тому повода, не начинай ссоры в дому своем, а не то осудят тебя соседи твои. Сын мой, лучше послушать пьяницу умного, чем трезвого дурака. Чадо, лучше слепой глазами, чем слепой сердцем: слепой, ходя по дороге, привыкнет и научится сам находить путь свой, а слепой сердцем собьется с пути своего и заблудится. Сын мой, для женщины лучше, чтобы ее сын умер, чем чужого кормить, ибо если она ему добро сделает, он ей злом воздаст. Сын мой, лучше верный раб, чем неверный свободный. Чадо, лучше друг, живущий рядом с тобой, чем родственник, живущий вдали. Сын мой, доброе имя и слава почетнее для человека, чем красота лица его, ибо слава вечно живет, а лицо после смерти истлеет. Сын мой, лучше человеку славная смерть, чем тяжелая жизнь. Сын мой, лучше баранья нога в твоих руках, чем лопатка (баранья) в руках чужих, лучше овца рядом, чем вол вдалеке. Лучше один воробей, да в твоих руках, чем тысяча птиц, летящих под облаками. Лучше посконные одежды, да твои, чем шелковые, но которых у тебя нет. Сын мой, когда позовешь друга своего на пир, то встречай его с веселым лицом, тогда и он веселым возвратится к себе домой. Когда пируешь с другом, не сиди с недовольным лицом, да не будет пир этот тебе на посрамление и не назовут тебя неучтивым. Сын мой, не расхваливай одного и не осуждай другого, не зная сути дела, но, лишь обо всем разузнав, говори о них. Сын мой, лучше в горячке лежать или в лихорадке, чем жить со злой женой: не увидишь и света в доме своем, а того, что на сердце у тебя, ей не открывай. Сын мой, если хочешь кому-либо сказать слово, то не спеши, а поразмысли в сердце своем и скажи то, что нужно, лучше ведь ногой споткнуться, чем языком. Сын мой, когда будешь среди друзей, не смейся: в смехе рождается глупость, а из глупости — ссора, а из ссоры — свара и драка, а в драке — смерть, а смерть — это грех. Сын мой, если хочешь слыть мудрым, то, напившись вина, не болтай лишнего, и тогда умным тебя назовут. Сын мой, если не будешь судить справедливо, то прослывешь лицемером и дни твои сократятся. Сын мой, над глупцом не смейся, но отойди от него, и над несчастным не смейся, ибо он такой же человек. Сын мой, денег своих без свидетеля не отдавай понапрасну, а не то потеряешь их. Сын мой, если хочешь умного послушать, не подзывай глупца, без надобности он тебе. Сын мой, старого друга от себя не отгоняй, если он не провинился перед тобой, а не то и новые друзья бросят тебя. Сын мой, сидя на пиру, не замышляй зла другу своему, иначе станут горькими яства во рту твоем. Сын мой, господина своего почитай, знатных не унижай, а незнатных не возноси, но что говорит тебе господин, то и делай. Сын мой, не ходи в сад судьи и с глупой женщиной не знайся и не советуйся с ней. Сын мой, лживое слово лишь на первый взгляд тяжело, словно олово, а потом всплывает. Сын мой, испытай друга своего: доверь ему тайну свою и, когда минет немалый срок, поссорься с ним, и если он сохранит твою тайну, то возлюби его всем сердцем, ибо это настоящий друг; если же разболтает тайну твою, отвернись от него и не возвращайся к нему. Чадо, лучше, если кто-либо у тебя украдет, чем тебя назовут вором. Сын мой, если перед царем за друга своего заступишься, уподобишься тому, кто из пасти льва вырвал овцу. Сын мой, когда отправляешься в путь, не рассчитывай на чужую еду, а свое имей, а если пойдешь, своего не имея, все тебя укорят. Сын мой, если умрет друг твой, который тебя невзлюбил, не радуйся: лучше, если бы он остался жив и кару принял от Бога, а ты бы простил его и помог бы ему; и за это получил бы ты благодать от Бога. Сын мой, увидев старца, встань перед ним, а если он и не поблагодарит тебя, то Бог тебя благословит. Сын мой, если зовешь друга на пир, с другим делом не подступай к нему, а не то обманщиком тебя посчитают. Сын мой, когда вода вверх потечет или птица хвостом вперед полетит, или эфиоп или сарацин посветлеют, и желчь ли станет сладкой, как свежий мед, — тогда глупец поумнеет. Сын мой, если к соседу позовут тебя, то, войдя в дом его, не глазей по углам: это не делает тебе чести. Сын мой, если Бог пошлет кому богатство, не завидуй ему, но еще больше, насколько можешь, почитай его. Сын мой, когда входишь в дом, где случилось горе, то не говори о еде и питье, а если сидишь на веселом пиру, то не вспоминай о печальном. Сын мой, глаза человеческие — словно озера: сколько ни бросай в них злата — не насытятся, а умрет человек, и пылью сыт будет. Сын мой, если ты богат, не мори себя голодом и жаждой: умрешь ты, все иному достанется, и начнет он жить припеваючи, а ты — окажется — всуе трудился. Сын мой, если человек от бедности украдет, то прости его, ибо не он это сделал, а бедность его к тому принудила. Сын мой, придя на пир, долго не засиживайся, не то, не дождавшись, когда ты сам соберешься уйти, прогонят тебя. Сын мой, к другу своему не ходи слишком часто, не то перестанут тебя уважать. Сын мой, когда ты нарядишься в новые одежды и всем покажешься пригожим, другому нарядному не завидуй; у кого одежда хороша, у того и слова должны быть достойны. Сын мой, имеешь ли ты что-либо или не имеешь, все равно не печалься: какая польза тебе от печали? Сын мой, если пес, бросив своего хозяина, пойдет за тобой следом, то обернись, возьми камень и швырни в него, ибо, тебя оставив, так же за другим побежит. Сын мой, если сосед тебя разлюбит, то ты еще больше его люби, чтобы, рассердившись на тебя, не сотворил бы неожиданно какой-либо пакости. Сын мой, если недруг твой захочет облагодетельствовать тебя, не спеши ему довериться, а не то, обманув тебя, всю злобу свою на тебя обрушит. Сын мой, если человек грешит из-за дурного нрава своего, то не говори, что его безвинно наказывают, а не то и сам так же согрешишь. Сын мой, пусть лучше тебя побьет умный, чем глупец умастит тебя елеем, ибо если умный ударит тебя, то чувствует себя так, словно сам себя бьет, и станет потом размышлять, как бы тебя утешить, а глупец, потратив на тебя наперсток елея, рассчитывает получить взамен груду золота.

 

Сыну, еже тя научихъ, то с прикупом въздай же ми от своего и от моего».

Сын мой, за все, чему научил я тебя, воздай мне сторицею, соедини свою мудрость с моею».

 

И сему всему научих азъ, Акиръ, сестричича своего Анадана. Азъ, Акиръ, тако рѣх въ сердци своемь, яко: «Сынъ мой Анаданъ моего наказания послушаеть, и представлю и́ царю въ свое мѣсто». Не увѣдѣх, яко Анаданъ не послушаеть рѣчи моея. Азъ тщахся научити и́, а онъ помышляше о смерти моей. И тако дѣяшеть: «Отець мой старъ есть, и ближе ему къ смѣрти, а уже умом скуденъ есть». И нача Анаданъ (...) растачати домъ мой безъ милости, и бияше рабы моя и рабыни моя, и милыя моя прѣд очима моима великими ранами, и коня и ослята моя умаряюще безъ милости. И яко видѣх Анадана тако дѣющя и възнегодовах, съжалих си и пощадѣхъ имѣния моего, рѣх: «Сыну, не порти ми скота моего, поистѣнѣ бо въ Писании та мнить: о немже ся кто не труди, то того не рядить».

И всему этому научил я, Акир, племянника своего Анадана. Я, Акир, так сказал себе в сердце своем: «Сын мой Анадан советы мои усвоит и будет вместо меня предстоять царю». Не думал я, чтоб Анадан не внял словам моим. Я старался наставить его, а он помышлял о смерти моей. И так говорил: «Отец мой стар, и уже близок к смерти, уже умом оскудел». И стал Анадан (...) бездумно расточать богатства мои, и жестоко истязать рабов моих, и рабынь, и любимцев моих на глазах у меня, и коней, и ослов моих безжалостно мучить. Когда же увидел я, что творит Анадан, вознегодовал, и опечалился, и пожалел богатства свои, и сказал: «Сын мой, не расточай сокровищ моих, поистине в Писании говорится: что не своим трудом заработано, того и не жалеют».

 

Шедъ, възвѣстих Синагрипу, царю своему, и тако ми отвѣща царь: «До живота твоего, Акире, да не обладаеть домомъ твоимь инъ». Анаданъ, узрѣвъ брата своего, егоже такоже кормях в дому своемь, и нача от того дни завидити и гняти, рька: «Еда Акиръ, отечь мой, отженеть мя и оному задничю дасть». Яко учютих и́ тако мысляща, и сварих и́, сице рѣкъ: «Како попортил ми еси наказания моя, и скотъ мой испортилъ еси». И се слыша от мене сынъ мой Анаданъ, яростью разгн ѣ вався и иде в дом царевъ и, уловль годину, написа грамотѣ 2. К ратному цареви перскому, емуже имя Алонъ, и тако написа, рекий: «Синагрипа царя книжникъ и свѣтник азъ, Акиръ, перьскому цесарю Алону радоватися! Во ньже день приидет грамота сия, готовъ буди со своими вои. Азъ ти предамъ Адорьскую землю. И приимеши ю́, не побѣдився ни с кымже». И другую грамоту къ егупетьскому царю Фараону, тако река: «Якоже придет грамота си к тобѣ, тако готовъ буди и прииди на поле Егупетьское мѣсяца августа въ 25 день, и азъ тя въведу въ Аналивьскый град, и преимеши пред ѣ лы его не бивъся».

Пошел я и рассказал обо всем Синагрипу, царю своему, и ответил мне царь так: «Пока жив ты, Акир, никто другой не станет хозяином в доме твоем». Анадан же стал подумывать о брате своем, которого я также воспитывал в доме своем, и начал с той поры завидовать ему, говоря: «Что если Акир, отец мой, прогонит меня и тому наследство оставит?» Когда догадался я, что он задумал, то стал укорять его, говоря ему так: «Почему презрел ты все наставления мои и богатства мои расточил?» Услышав эти слова мои, сын мой Анадан пришел в ярость, отправился в царский дворец и, выбрав удобное время, написал две грамоты. Врагу нашему, царю персидскому, имя которого Алон, так написал: «Царя Синагрипа мудрец и советник, я, Акир, пишу: персидскому царю Алону радоваться! В тот день, когда придет к тебе эта грамота, изготовь войско свое. Я предам в твои руки Адорскую землю. И овладеешь ею без боя». И другую грамоту написал к египетскому царю Фараону, а в ней говорилось: «Когда придет к тебе грамота моя, будь готов прийти на поле Египетское месяца августа в двадцать пятый день, и я введу тебя в Наливский город и овладеешь им без боя».

 

И в то врѣмя царь бѣ распустилъ воеводы своя, и царь единъ бѣ въ тъ чинъ. И грамоты написалъ бѣ моемь писмянем, и моимъ перьстьнем запечата, и прия у себе обѣ грамоти, жда годины, како бы вдати цареви. И написа паки и ину грамоту, река тако: «От царя Синагрипа къ Акирови, свѣтнику моему. Имже дни придет грамота си, сбери воя моя и воеводы моя, и пристрой я. И готовъ буди мѣсяца августа 25 день на поли Егупетьстѣ. И когда аз выйду, тогда пристрой воя, аки на бранъ, яко есть у мене посол Фараоновъ, и хощю, да видить воя моя».

А в это время царь распустил воевод своих, и оставался тогда царь совсем один. И грамоты написал Анадан моим почерком, и запечатал моим перстнем, и оставил их у себя, выжидая часа, когда бы предъявить их царю. И написал еще такую грамоту: «От царя Синагрипа к Акиру, советнику моему. В тот день, когда придет к тебе эта грамота, собери воинов моих, и воевод моих, и уряди полки. И будь готов месяца августа в двадцать пятый день явиться на поле Египетское. А когда я прибуду, построй полки, словно готовишься к бою, так как находится у меня посол Фараона и хочу я, чтобы он увидел войско мое».

 

И вда сынъ мой Анаданъ грамоту со двѣма отроками, присла ко мнѣ, творя я от царя. Анаданъ, сынъ мой, предстояше цареви и принесе обѣ грамотѣ пред царемь, еже бѣ написалъ к ратнымъ царемь, и рече: «Царю, въ вѣки живи! Се грамота отца моего Акира, и азъ не приях совѣта его, но се принесохъ к тобѣ грамотѣ его, зане ялъ есмь брашно твое, и не достоить ми тьбѣ зла мыслити. Послушай р ѣ чи моея, господи царю! Ты отца моего Акира възвыси и възвелици паче велможь своих, и се вижь, что писа на тя и на царство твое». И се рекъ, вда цареви грамоты.

И отдал сын мой Анадан грамоту эту двум отрокам, и отослал ее ко мне как бы от имени царя. А сам Анадан, сын мой, предстал перед царем и отдал те две грамоты царю, которые написал к враждебным нам царям, и сказал: «Царь мой, живи вовеки! Вот грамота отца моего Акира, но я не согласился с замыслом его и принес тебе его грамоты, ибо я ем хлеб твой и не подобает мне злоумышлять против тебя. Послушай, что скажу я, господин мой царь! Ты отца моего Акира возвысил и возвеличил более всех вельмож своих, и вот посмотри, что задумал он против тебя и против царства твоего». И, сказав так, передал царю грамоты.

 

И яко слыша царь и велми оскорбѣ и рече: «Господи Боже! Кое зло створих Акирови, да селико зло помысли на мя и на царство мое?» Отвѣща ему Анаданъ, рече: «Царю мой! Что то есть, да оклеветанъ будеть? Но мѣсяца августа дабы шелъ на поле Егупетьское, тогда бы увидилъ, аще есть истина». И послуша царь сына моего. Приде царь на поле Егупетеское, и сынъ мой Анаданъ бѣ со царемь. И яко узрѣхъ царя приближающася и уготовахъ воя, яко въ день брани по реченому писанью. И не вѣдяхъ, яко сынъ мой Анаданъ подо мною ровъ копаеть. Яко узрѣ мя царь с вои уготовившася, великимъ страхомъ обьяся и рече, яко: «Вся глаголаная Анаданом истина суть». И отвѣща Анаданъ: «Господи мой царю! Се уже видилъ еси своима очима, еже створи отець мой Акиръ. И уже възвратися отсюду, азъ иду къ отцю моему Акиръви и развѣщаю мысль его злую, и распущу воя, и самого увѣщавъ добрыми словесы, приведу к тобѣ, и тогда судиши ему противу дѣломъ его».

Как услышал все это царь, то огорчился безмерно и воскликнул: «Господи Боже! Какое же зло причинил я Акиру, если он такое злодеяние задумал против меня и царства моего?» Отвечал ему Анадан: «Царь мой! А что если он оклеветан? Но если в месяце августе придешь ты на поле Египетское, то тогда и увидишь, правда ли все это». И послушался царь сына моего. Пришел царь на поле Египетское, и сын мой Анадан был с царем. И когда увидел я, что приближается царь, то построил полки, словно готовясь к битве, как и было приказано мне в той грамоте. И не подумал я, что сын мой Анадан подо мной яму копает. Как только увидел царь меня с изготовившимися полками, охватил его страх, и решил он, что все сказанное Анаданом — правда. И сказал ему Анадан: «Господин мой, царь! Вот ты и увидел своими глазами, что сделал отец мой Акир. И поспеши уйти отсюда, а я пойду к отцу моему Акиру, и разрушу его злой замысел, и распущу войско, и его самого, улестив, приведу к тебе, и тогда осудишь его за все содеянное».

 

Обращающися цареви, и се сынъ мой Анаданъ приде ко мнѣ и, человавъ мя, и рѣче: «Здравъ буди, отче Акире! Се царь мой прислалъ мя к тобѣ и реклъ ти: “Благословенъ буди, Акире, яко угоди мнѣ въ днешний день и представи воя моя, яко ти бѣх велѣлъ. И се възвелицихся пред послы Фараоновы. И сам ко мнѣ приди”». И по речению распусти воя и идохъ съ сыномъ своимъ Анаданомъ къ цареви.

Возвратился царь, а сын мой Анадан пришел ко мне и, поцеловав меня, сказал: «Будь здоров, отец мой Акир! Вот царь мой прислал меня к тебе и велел передать так: “Будь благословен, Акир, ибо угодил мне сегодня и показал войско мое, как я тебе повелел. И предстал я во всей славе перед послами Фараоновыми. Ты же сам ко мне приди”». И по этому повелению распустил я воинов и с сыном своим Анаданом отправился к царю.

 

Узрѣв мя царь и рече: «Приде ли, Акире, свѣтнице мой, книгцие мой? Аз тя бѣхъ възвысилъ въ честь и в славу, ты же въздвиже рать на мя». И се рекъ, вда ми грамоту. И видихъ, яко подобно моему писанию и печатано моим перьстнемъ. Яко прочьтох, и составы костий моих разслаб ѣ ша, и связяся языкъ мой. И взисках премудрости в собѣ, и не обрѣтеся мнѣ, зане ужасъ великъ наиде на мя. И тогда сынъ мой Анаданъ, егоже бѣх поставилъ пред цесаремь, тако ми рече: «Старѣй несмысленая! Почто не отвѣщаеши пред царемь? Се нынѣ по дѣлом твоимь обрѣлъ еси собѣ!» И тако ми рече сынъ мой Анаданъ: «Тако велит царь: руци твои на связание предадутся, нозѣ твои на окованье, и потом да усѣкнут главу твою от телѣсѣ твоего и, отнесше 100 локотъ от тѣла твоего, да повергуть ю». И приях отвѣтъ царевъ, и падохъ, и поклонихся цареви и рекох: «Господи мой, царю! Въ вѣкы живы! Како мя хощеши погубити, не слышавъ от мене отвѣта? Но Богъ вѣсть, яко царству твоему не согрѣшилъ есмь. Но уже суд твой да збудеться, но повели, да быша мя погубили въ дому моемь, да погребеться тѣло мое».

Увидев меня, сказал царь: «Ты ли это пришел, Акир, советник мой и мудрец мой? Я тебя возвысил и прославил, а ты войско поднял против меня». И, сказав так, отдал мне те грамоты. И увидел я, что почерк похож на мой и запечатаны они моим перстнем. Когда же прочел я их, то подкосились ноги мои и отяжелел язык мой. И воззвал я к мудрости своей и не обрел ее, ибо охватил меня великий ужас. И тогда сын мой Анадан, которого я же представил царю, обратился ко мне со словами: «Старец безумный! Почему же не отвечаешь царю? Вот теперь по деяниям твоим и воздается тебе!» И так сказал мне сын мой Анадан: «Вот что приказал царь: руки твои да будут связаны, ноги твои — окованы, и потом отсекут голову твою от тела твоего и отнесут на сто локтей от тела твоего и повергнут в прах». И, услышав волю царя, упал я, и поклонился ему, и сказал: «Господин мой, царь! Вовеки будь жив! Как можешь меня погубить, не выслушав моего оправданья? Но видит Бог, что не виновен я перед царем моим. Пусть же свершится суд твой, повели лишь, чтобы казнили меня в доме моем и чтобы погребено было тело мое».

 

И повели ми царь, и преда мя мужеви, с нимже имѣх любовь исперва, и пристави отроки своя, и отпусти мя на погубление. И послах в дом мой преди и рекох женѣ своей: «Изыди противу мнѣ и поими 1000 дивиць целяди моея, иже мужа не знают, од ѣ вша а и в беберъ и въ бранину, да мя оплачють, зане суд смертный приалъ от царя. И повели, да уготовають тряпезу чади моей, и да введиши чадь сию в дом мой, да нели азъ, вшед бых в дом свой, с ними вкусилъ брашна и испилъ вина и потом рценый суд приалъ». И все твори жена моя, якоже повѣлѣл ей. И пришедши въсрѣте ны, и вшед я в домъ мой, и введша мя с собою, и представлену бывшю брашну, и начаша пити и ѣсти и упишася, и леже кождо ихъ спати.

И приказал царь передать меня в руки мужа, с которым издавна связывала нас любовь, и приставил воинов своих, и отправил меня на казнь. Я же послал в дом свой, чтобы предупредили жену мою: «Выйди мне навстречу и возьми тысячу девиц из рабынь моих, не познавших мужа, и одень их в шелка и в парчу, чтобы оплакали меня, ибо осужден я царем на смерть. И прикажи, чтобы приготовили пир для домочадцев моих, и пусть соберутся они в доме моем, чтобы я, придя в дом свой, вкусил с ними яств и испил вина и потом уже принял бы смерть». И сделала все жена моя, как я ей приказал. И пришли мы, и встретили нас, и вошел я в дом свой, и расставлены были яства, и стали все пить и угощаться, и, перепившись, улеглись спать.

 

И тогда азъ, Акиръ, въстона из глубины сердца своего и рѣхъ къ другу своему, емуже мя велилъ погубити, и рѣх ему: «Възри на небо, убойся Бога, в сей час помяни, яко дружбою живяховѣ дни многи, помяни, яко царь, Синагрѣповъ отець, въдалъ тя бѣ мнѣ на усѣчение и бывши винѣ на тя, и азъ удержах тя и исправих, яко без вины, и схраних тя, дондеже взыска тобе царь. И се нынѣ молю ти ся, зане азъ преданъ тобѣ, и нынѣ молю ти ся: не погуби мене, но съблюди мя, якоже и азъ тя соблюдохъ, створи милось свою со мною, от царя не устрашайся. Се бо есть мужь у мене в темницѣ, емуже имя Арапаръ, образомъ сличенъ мнѣ и повиненъ есть смерти. Да совлек ризы с мене, облече и́, и изведъ и́ вонь, и извѣсти други своѣ, и, приближающимся имъ, посѣщи и́, и отнеси главу его 100 лакотъ, яко ти есть повелѣлъ царь».

И тогда я, Акир, застонал из глубины сердца моего и, обратившись к другу своему, которому царь поручил меня казнить, сказал: «Взгляни на небо, побойся Бога, вспомни в этот час, что многие годы связывала нас дружба, вспомни, как царь, Синагрипов отец, велел мне тебя казнить, и был осужден ты, но я спас тебя, установив твою невиновность, и сохранил тебе жизнь до той поры, пока не вспомнил о тебе царь. А вот теперь прошу тебя, раз уж предан я в твои руки, и ныне молю: не погуби меня, но спаси, как и я тебя спас, сжалься надо мною, а царя не бойся. Есть муж в моей темнице по имени Арпар, с виду он похож на меня и обречен на смерть. Так сними с меня одежды мои, и одень его в них, и изведи его из темницы, и возвести друзьям своим, и когда будут приближаться они, отсеки ему голову и отнеси ее на сто локтей, как приказал тебе царь».

 

И яко услыша от мене рѣць сию, прискорбна бысть душа его, и рече ми: «Великъ суд цесаревъ — како могу ослушатися его? Но за любовь твою, якоже ми рече, тако створю. Писано бо есть: “Иже любит другъ друга своего, положит душю свою за нь”.[11] И азъ нынѣ соблюду тя. Аще ны обличить цесарь, да погибну с тобою». И се рекъ, взя порты моя и възложи ризы моя на Арапара, и выведъ вонъ, извѣсти други своя, и рече имъ: «Видите: се усѣкаю и́». И, приближающимъся онемъ, усѣце главу его и отнесъ от тѣла 100 лакотъ. И не вѣдаша, яко не азъ бѣхъ, но мнѣша, яко мою главу.

И когда он услышал эти слова мои, запала скорбь в душу его и сказал мне: «Страшусь я суда царского, как мне ослушаться его? Но за любовь твою ко мне сделаю так, как ты сказал. Говорится в Писании: “Если любит друг друга своего, то положит душу свою за него”. И я теперь спасу тебя. А если узнает царь, то погибну с тобой». И сказав так, взял одежды мои, и одел в них Арпара, и вывел его, и объявил друзьям своим: «Видите, вот казню его». И еще до того, как подошли они, отсек тому голову и отнес ее от тела на сто локтей. И не узнал никто, что это был не я, а подумали, что моя то голова.

 

Промчеся слово то по всей земли Адорьстѣй и Наливст ѣ й, яко Акир книгций убиенъ бысть. И тогда другъ мой и жена моя уготоваста ми мѣсто в земли: 4 локотъ въ долготу, 4 в ширину, 4 въ глубину, и ту внесоша ми хлѣбъ и воду. И, шедъ, другъ мой възвѣсти Синагрипу царю, яко «Акиръ усѣкновенъ бысть, якоже еси повелѣлъ». Вси людии слышавше въсъплакашася, и жены ихъ сѣтовахуся и глаголаху: «Акиръ Прѣмудрий, книгций земля нашея, убоенъ бысть; иже бѣ твердь градомъ нашимъ, и си аки убийца убиенъ бысть. Отселѣ такого не имамъ налѣсти».

Разнеслась по всей земле Адорской и Наливской весть, что казнен Акир-мудрец. И тогда друг мой и жена моя приготовили мне убежище в земле: четыре локтя в длину, четыре в ширину, четыре в глубину, и принесли мне туда хлеб и воду. И пошел друг мой и возвестил Синагрипу-царю, что «казнен Акир, как ты повелел». И все люди, услышав об этом, возрыдали, и жены их горевали, и говорили все: «Акир Премудрый, мудрец земли нашей, казнен, а был он — стена городов наших, а теперь казнен, словно преступник. Отныне нам такого больше не найти».

 

И посем рече царь сыну моему Анадану: «Иди в домъ, сѣтуй отца своего и, минувшимъ днемъ сѣтования, възратися и приди ко мнѣ». И прииде сынъ мой Анаданъ в дом мой и не прият сѣтования, отинудь ничтоже ни помышляше о смерти моей, но паче собра игрѣца и гудца в дом мой, и начя творити пиры великыя с веселиемь. И рабы моя умаряше — нача казнит казнями великими и муками лютими мучаху. И то не довляшеть ему, но и к женѣ моей глаголюще, яко быти ей с ним. И аз Акиръ лежах во тмѣ и сѣни смертнѣй, слышах, якоже творяше сынъ мой Анаданъ в дому моемъ, и въздыхах въ горести сердца своего, и не можах ничтоже створити. Изнеможе тѣло мое от бѣды, юже видихъ. И посемь другъ мой приде посѣтить мене. И, влѣзшу ему ко мнѣ, сѣдъ у мене, начя тѣшити. И рѣхъ азъ другу своему: «Исходящю тобѣ от мене, помолися за мя к Богу». И рѣх тако: «Святъ еси, Господи, и праведенъ, истиненъ. И ныня помяни раба своего и изведи ис тѣмницѣ сея, и на тя възложилъ упованье свое. Егда бо бѣхъ въ сану своемь, телци упитанныя и агнеци приношах ти, Владыко.[12] И се ныне яко мерьтвѣць в земли погребенъ бысть и не видить свѣта твоего. Нынѣ, Господи Боже, призри, изведи мя ото рва сего, послушай молитвы сея, еюже молюся тобѣ».

И тогда сказал царь сыну моему Анадану: «Иди в дом, оплачь отца своего, а когда минут дни скорби, возвратишься и придешь ко мне». И пришел сын мой Анадан в дом мой, но не стал печалиться и вовсе не вспоминал о смерти моей, но, напротив, собрал музыкантов и песенников в доме моем и стал пировать с пышностью и веселием. И рабов моих истязал — стал казнить их казнями страшными и мучить лютыми муками. И этого ему было мало, но и к жене моей стал приставать, требуя, чтобы она отдалась ему. И я, Акир, лежал в тьме и могильном мраке, слышал, что творит сын мой Анадан в дому моем, и вздыхал от сердечной муки, и не мог ничего поделать. Иссохло все тело мое от бед, которые я видел. А потом друг мой пришел навестить меня. И влез он ко мне, сел подле меня и стал утешать. И сказал я другу своему: «Когда выйдешь ты отсюда, то помолись за меня Богу». И сказал я так: «Свят ты, Господи, и справедлив и истинен. И вспомни ныне о рабе своем, и изведи из темницы этой, на тебя возложил надежду свою. Когда саном я обладал, то быков упитанных и баранов жертвовал тебе, Владыка. И вот теперь, словно мертвец, в земле погребен и не вижу света твоего. Ныне, Господи Боже, вспомни обо мне, выведи меня изо рва этого, услышь молитву эту, с которой обращаюсь к тебе».

 

И яко слыша егупетъский царь Фараонъ, яко Акиръ убиенъ бысть, и възрадовася радостью великою. И посла Фараонъ царю Синагрипу, написа грамоту, а рка тако: «От егупечкаго царя Фараона Адарьскому и Наливьскому царю, радоватися! Хощу дѣлати домъ межу небомъ и землею. Да посли ми мудра дѣлателя, да здѣлают ми и устроять я, якоже ми годѣ будет. И ину мудрость, прошу, да ми отвѣщаеть. Аще ми пришлешь толь мудра дѣлателя, аще ми створит, елико ему рку — 3 лѣта дани моей прислю ти. Аще ли ми не пришлеши такова мужа прѣмудра, или въспросу моему не отвѣщаеть — 3 лѣта дани земли своея да прислеши ми». И яко прочтоша грамоту сию пред царемъ Синагрипом, призва умники земля своея, и прочте пред ними грамоту, присланую от Фараона. И рече имъ цесарь: «Хто есть от вас, да идет въ Египетьскую землю къ царю Фараону, и отв ѣ ты добры да створить Фараону?» И рѣша ему умнии земля его: «Ты, царю, самъ вѣси: въ дни твоя и во дни отца твоего кое любо слово премудрый Акыръ исправляше. А се ныне сынъ его Анаданъ, иже наученъ от него всякой премудрости книжнѣй, и тотъ да идеть». Яко се слыша Анаданъ, великим гласомъ рече: «Господи мой, царю! Егоже Фараон просит, то поне бози могуть створити и како могут человѣчи?»

Когда же узнал египетский царь Фараон, что Акир убит, то возрадовался радостью великою. И отправил Фараон к царю Синагрипу грамоту, написав в ней так: «От египетского царя Фараона Адорскому и Наливскому царю, радоваться! Хочу построить дом между небом и землей. Так пришли же ко мне искусного строителя, пусть сделают и устроят все так, как мне угодно. И на другие мудреные вопросы мои пусть ответит. Если мне пришлешь такого искусника, который все сможет сделать, что ему ни скажу, то трехлетние дани свои пришлю тебе. Если же не найдешь такого мудрого мужа или не сможет он ответить на мои вопросы, то пришлешь мне трехлетние доходы своей земли». И когда прочли грамоту эту перед царем Синагрипом, то созвал он мудрецов своей земли и прочел перед ними грамоту, присланную Фараоном. И сказал им царь: «Кто из вас пойдет в Египетскую землю к царю Фараону и сумеет достойно ему ответить?» И отвечали ему мудрецы земли его: «Ты сам, царь, ведаешь: в дни царствования твоего и в дни отца твоего во всех трудных делах помогал премудрый Акир. А сейчас вот сын его Анадан, наученный им всей премудрости книжной, пусть он и идет». Как услышал это Анадан, возопил во весь голос: «Господин мой, царь! То, о чем Фараон просит, одни боги смогут совершить, а как же смогут люди?»

 

Се слыша царь, велми оскорбѣ, и съступи съ престола своего златого, и облечеся въ вретище, и нача скорбѣти, рца: «О, како тя погубих, Акире, премудрый книгцие моея земля, д ѣ тьска послушавъ! Въ единъ час погубих тя! И ныне подобна тебѣ не могу обрести, егоже быхъ послалъ к Фараону. Гдѣ ныне обрящу тя, о Акире! И яко въ едино помышление свое погубихъ тя!» И яко слыша другъ мой от царя рѣць сию, и, падъ, поклонися цареви и глагола ему: «Иже не створить повеленья господиня своего, повиненъ есть смерти. Преступих, царю, запов ѣ дь твою, и ныне повели, да мя погубять: зане ты ми повелѣ погубити Акиря, а азъ схраних, и се живъ есть». И отвѣща ему царь, рек: «Глаголи, глаголи, угоднице мой! Якоже глаголюще по правдѣ, представиши ми Акира жива, и вдамъ ти дары: 100 кентинарь злата, 1000 сребра, 5 свит златых вдам ти». И отвѣща другъ мой, рече цареви: «Покляни ми ся, царю, яко не створиши ему вины никоторыяже в сей винѣ, в нейже есть нынѣ! Аще ли ти вину иную створить, то тогда сам отвѣщает за дѣла своя». И поклятся ему царь, во той час посла царь по Акира и повелѣ прѣвести.

Услышав это, очень опечалился царь, и сошел с престола своего золотого, и оделся в грубые одежды, и начал стенать в горе: «О, как же погубил тебя, Акир, премудрый книжник земли моей, юнца послушав! В один час погубил тебя! А теперь не смогу найти равного тебе, кого бы послать к Фараону. Где теперь найду тебя, о Акир! И как это я, не раздумывая, погубил тебя!» Когда услышал друг мой эти слова царевы, пал ниц, поклонился царю и сказал ему: «Кто не исполнит повеления господина своего, тот повинен в смерти. Нарушил я, царь, приказ твой, и прикажи ныне, чтобы меня казнили: ибо ты повелел мне погубить Акира, а я спас его, и он жив». И воскликнул царь в ответ: «Говори же, говори, спаситель мой! Если говоришь ты правду и представишь мне Акира живым, то одарю тебя — дам сто кентинариев злата, тысячу — серебра, и пять одеяний, расшитых золотом, подарю тебе». И друг мой в ответ сказал царю: «Поклянись мне, царь, что не накажешь ничем его за ту провинность, в которой обвинен он ныне! Если же еще в чем перед тобой провинится, то тогда пусть сам и ответит за дела свои». И поклялся ему царь, и в тот же час послал за Акиром и повелел его привести.

 

И азъ, Акиръ, придох предъ цесаря и падох ниць пред царемь. И бяху власи главнии ниже чреслъ моих, и брада моя ниже персей моихъ сошла бѣ. И тѣло мое в персти прѣмѣнилося бѣ. Ногти мои подобни бяхуть оръловымъ. Якъ узря мя царь, великимъ плацемъ въсплакася, и устыдѣся царь мене, зане преже в велицѣ чти имяше мя. И минувшу часу, и отвѣща ми царь, рече: «О Акире! Азъ не согрѣших, но сынъ твой Анаданъ: си вся приведе на тя». И отвѣщах, рѣхъ цареви: «Господи мой, царю! Уже есмь видилъ лице твое, то уже бѣды не поднялъ есмь никоеяже». Отвѣщав ми царь и рече: «Иди нынѣ в домъ свой, и прибуди 40 днии, и тогда приди ко мнѣ».

И я, Акир, предстал пред царем, и пал ниц перед царем. И отросли волосы на голове моей ниже бедер моих, и борода моя ниспадала ниже груди. И тело мое в земле иссохло. Ногти мои уподобились когтям орла. Как увидел меня царь, восплакал плачем великим, и устыдился царь вида моего, ибо прежде очень чтил меня. И потом обратился ко мне царь со словами: «О Акир! Не я виноват, но все сын твой Анадан — это он оклеветал тебя». И я в ответ сказал царю: «Господин мой, царь! Раз уже я вижу лицо твое, то уже не помню никакого горя». И отвечал мне царь: «Иди сейчас в дом свой, и пробудь там сорок дней, и тогда снова придешь ко мне».

 

И азъ Акиръ идох в домо свой и пребысть 40 дний. И измѣнися тѣло мое, и бых, яко и преже, и придох пред царя. И рече ми царь: «Не слыша ли Акыре, что писа египетьскыя царь на Адорьскую землю и Наливъсию и вси людие слышавшеи убоашеся того и отбѣгоша от пределъ своих?» И отвѣщавъ, рѣхъ: «Господи мой, царю! Въ твоя день тако есмь сотворилъ, яже будяше человѣку какая люб вина велика, и азъ прииди тя и оправда их. И яко слышаша погубление мое и не бѣ такого убѣжника людемъ, и за то вси разыдошася. Нынѣ повели, царю, да възвѣстят людем, яко Акиръ живъ есть и предстоит цареви, и да услышавше мя, зберутся. А о писании, еже ти писа Фараонъ, то не печаленъ буди: азъ бо шед и отвѣщаю ему, а 3 лѣта дани земля его, въземъ, принесу ти». Яко се слышавъ царь, възрадовася радостию великою, и съзва умники земля своея, и вда ми дары велики, и друга моего, иже мя избавилъ от смерти, выше велможь своих посади.

И я, Акир, пошел в дом свой и пробыл там сорок дней. И изменило вид свой тело мое, и снова стал я таким, каким был прежде, и пришел к царю. И сказал мне царь: «Слышал ли ты, Акир, что писал египетский царь нам, в Адорскую и Наливскую землю, и что все люди, услышав об этом, испугались и покинули дома свои?» И сказал я в ответ: «Господин мой, царь! В дни царства твоего я так поступал: если бывал в чем-либо повинен человек, то приходил к тебе и оправдывал его. И когда услышали люди о казни моей и о том, что нет больше такого их заступника, тогда все разбежались. А ныне повели, царь, пусть возвестят людям, что Акир жив и снова предстоит царю, и, услышав обо мне, все возвратятся. А о послании, которое написал тебе Фараон, не печалься, ибо я пойду и отвечу ему, и трехлетние дани с земли его получу и принесу тебе». Как услышал все это царь, пришел в радость великую, и созвал мудрецов земли своей, и поднес мне дары богатые, и друга моего, который избавил меня от смерти, посадил выше всех вельмож своих.

 

Тогда азъ Акиръ послах в домъ свой и рькох: «Налѣзите ми орлица двѣ и въскормите я. Рцѣте ястребникомъ моимъ и да научать я горѣ възлѣтати. И устройте кл ѣ тку, и обрящеть у домачадець моих дѣтя ясно;[13] и всадите въ клѣтку къ орлицама. И тако учите я възлѣтати, отрочя научите глаголати: “Понесите извисть и камение, се дѣлатели досп ѣ ли суть”. И привяжѣте вервь к ногама има».

Тогда я, Акир, послал к домочадцам своим и наказал им: «Найдите мне двух орлиц и вскормите их. И скажите сокольничим моим, чтобы научили их взлетать вверх. И изготовьте клетку, и отыщите среди домочадцев моих умного мальчика, и посадите его в клетку, (носимую) орлицами. И научите их взлетать (с клеткой), а мальчика научите кричать: “Несите известь и камни, уже строители готовы”. А к ногам орлиц привяжите веревку».

 

И устроиша отроци, якоже имъ повелѣх. И посемь собрашася адорьстии и наливьстии людие в домы своя. Рекох: «Нынѣ посли мя, царю, да иду къ египетьскому царю Фараону». Яко посла мя царь, пояхъ воя своя съ собою, и дошедшю ми близ Фараона, не дошедшю ми градъ, и повелѣх превабливати орлица, и видѣх, яко угодно пред очима моима. И внидох въ град и послѣх ко Фараону и рѣх: «Възвѣстите Фараону царю: егда еси писал къ Синагрипу царю, река: “Посли ми мужь, иже отвѣщаеть всякой рѣчи моей, егоже въспрошю”. И се мя прислалъ есть». И повелѣ царь и вда ми мѣсто обитати. И въведе мя царь пред ся, и целовах царя. И въпраша мя царь, рече: «Како ти есть имя?» И не повѣдах имени своего и рече: «Имя ми есть Абесамь, единъ есмь от конюх его азъ». Яко се слыша от мене Фараонъ, ярости исполнися, рече ми тако: «Како ли аз царя твоего хужши есмь, да конюси свои слете ко мнѣ? Да с тобою и мнѣ деньину рѣчь глаголати?» И пусти мя царь въ обитель свою и рече ми: «Придеши въ утрий день и тогда отвѣщаеши въпросу моему. Аще ли не угониши гаданий моих, тогда предамъ тѣло твое птицамъ небесным и звѣремь земным».

И сделали слуги мои все так, как я повелел. И после этого возвратились жители Адорской и Наливской земли в свои дома. Я сказал: «Теперь отправляй меня, царь, пойду я к египетскому царю Фараону». Послал меня царь, и взял я с собою воинов своих, и когда пришел в страну Фараона, то, еще не дойдя до его города, приказал принести орлиц и увидел, что все сделано так, как я и хотел. И вошел в город, и послал к Фараону, и сказал: «Возвестите царю Фараону: “Писал ты некогда к Синагрипу-царю, требуя: «Пошли ко мне мужа, который бы ответил на всякое слово мое, о чем бы я ни спросил», и вот он прислал меня”». И приказал царь указать мне место, где я могу остановиться. И приказал ввести меня к себе, и приветствовал я царя. И обратился ко мне царь и спросил: «Каково имя твое?» И не назвал ему имени своего, а сказал: «Имя мое Обекам, я один из конюхов царских». Когда услышал Фараон слова мои, то пришел в ярость и сказал так: «Разве я хуже царя твоего, что он шлет ко мне своих конюхов? Да с тобой мне и говорить-то не о чем». И отпустил меня царь в пристанище мое, и сказал мне: «Придешь завтра и тогда ответишь на вопрос мой. Если же не отгадаешь загадок моих, тогда отдам тело твое птицам небесным и зверям земным».

 

И наутрия повелѣ ми царь предстати пред собою. И самъ сѣде на престолѣ своемь златом, одѣявся въ свиту черлену, одѣ велможа своя въ свиты различны. И представшю мнѣ, и рече ми царь: «Обекаме! Рци ми нынѣ: кому уподобихся азъ, и кому ли уподобишася велможи мои?» И отвѣщавъ къ царю: «Ты, царю, уподобихся солнцу, а велможи свои уподобилъ еси лучам солнечным». И се услышавъ от мене царь, помолчавъ, ми рче, глаголя: «Обекаме! Поистинѣ есть умник царь твой, оже прислалъ тя, яко угону». И на гадания тако предложшу ми: ово бо ся уподобляшет лунѣ, а велможи свои звѣздам, ово уподобляшется зраку дубравному, а велможи свои — цвѣту травному. И симъ подобнаа гадания многа предложившу ему, азъ изгадах.

И наутро повелел мне царь предстать перед ним. Сам он сел на своем престоле золотом, одевшись в одеяние червленое, а вельмож своих одел в разноцветные одежды. И когда предстал я перед ним, сказал мне царь: «Обекам! Скажи мне сейчас: на кого похож я и на кого похожи вельможи мои?» И отвечал я царю: «Ты, царь, подобен солнцу, а вельмож своих уподобил лучам солнечным». Услышал слова мои царь и, помолчав, сказал мне: «Обекам! Поистине мудр царь твой, что прислал тебя, ибо отгадал ты». И другие загадки также предложил мне: то уподоблял себя луне, а вельмож своих — звездам, то уподоблялся дереву, а вельможи его — цветущей траве. И много подобных загадок предложил он мне, и я их отгадал.

 

И послѣди рече ми царь: «Обекаме! Писалъ есмь царю твоему, то здѣлай ми дворъ межю небом и землею». Тогда послах, и принесоша ми орлиця, яже научил бѣах. Стоящу цареви и всѣм людем с ним, въспустих орлица горѣ, и отроча над нею. Въсходящема орлома, въспи отрочище, глаголя, якоже наученъ: «Се дѣлатели доспѣли! Понесите камение и изв ѣ сть». И тогда цареви рѣхъ: «Повели, царю, да понесуть камение и извѣсть, да не медлять дѣлатели!». И отвѣщавъ рече царь: «Кто может на толику высоту въздати!». И отвѣщавъ, рѣх цареви: «Азъ д ѣ латели въспустилъ, а ты камения и извѣсти аще не въспустиши, то не до нас вина есть». И не може ми царь отвѣщати что. «Се дѣлатели доспѣли суть, понесите камение и керемиду и кал». Они же недужи быша воздати камения и керемиды и кала. И азъ, Акиръ, вземъ пруть, начах бити, и побѣгоша дружина Фараонова и бояре его. И видѣ Фараонъ, прогнѣвася на мя и рече мне тако: «Ци потворы дѣеши, оже биеши люди моя без л ѣ па. Кто может тамо взъдати камение и калъ?». И рекох ему тако: «Азъ ни потворы дѣю силы тыи, оже еси задѣлъ мнѣ небылное дѣло дѣлать. Оже бы хотелъ Синагрипъ царь, одиниимъ днемъ 2 двора створь, тому бо не дивно: оже хощеть, то створить». И рече ми Фараонъ: «Ослабимь дѣла сего дворнего». И рече ми: «Иди во обитель си, и прииди утро рано».

И наконец сказал мне царь: «Обекам! Писал я царю твоему, чтобы построил мне дворец между небом и землей». Тогда повелел я, и принесли мне обученных орлиц. И на глазах у царя и всех приближенных его выпустил я орлиц в поднебесье и мальчика с ними. Когда же взлетели орлицы, то закричал мальчик, как его научили: «Вот строители готовы! Несите же камни и известь». И тогда сказал я царю: «Прикажи, царь, пусть принесут камни и известь, чтобы не мешкали мастера!» Но возразил мне царь: «Кто же может на такую высоту поднять?» А я ответил царю: «Я мастеров отправил, а если ты камня и извести не подашь им, то это не наша вина». И не смог мне царь ничего ответить. (А мальчик кричал:) «Вот уже строители готовы, так несите же камни, и плиты, и глину». Они же не могли поднять ни камней, ни плит, ни глины. И я, Акир, взяв палку, стал их бить, и обратилась в бегство дружина Фараонова и бояре его. И видя это, разгневался на меня Фараон и сказал мне так: «Сам чародействуешь, а людей моих избиваешь без повода. Кто же может поднять туда камни и глину?» И сказал ему так: «Я не чародействую, но ты сам поручил мне заняться таким небывалым делом. Если бы захотел царь Синагрип, то в один день два дворца построил бы, и то ему не диво: что хочет, то и сделает». И сказал мне Фараон: «Оставим дело это с постройкой дворца». И добавил: «Иди в пристанище свое и приходи рано утром».

 

И азъ рано приидох и влѣзох пред него, и рече ми: «Акире, исправи ми се слово: како оже твоего князя ориве ржють на Адорст ѣ й и Наливст ѣ й землѣ, то наши кобылы жеребята измещуть на сей землѣ». И якоже рѣчь сию слышах, вылѣз от Фараона и рекох отроком своимъ: «Имше дохорь живъ,[14] принесети ми». И отроци шедше, яша дхорь жив и принесоша ко мнѣ. И рекох имъ: «Бийте, донелѣже Егупетьская земля слышиить». И почаша отроци мои бити и́. И слышавше людие, повѣдаша Фараону: «Акиръ разбуявся пред нашима очима: нашимъ богом посмѣяся, пред нашим жертвищем потворы дѣеть». Яко слыша Фараонъ, възва мя к собѣ и рече ми: «Како что дѣля пред нашима очима нашима богомъ посмѣяся?». И рекох Фараону тако: «Въ вѣкы живъ буди! А сей дхоре велику пагубу сотворилъ, а не малу. Царь мой Синагрипъ вдалъ ми бѣ кочет на руци, того дѣля бѣ вдал ми, понеже бѣ пѣти гораздъ. Егда же хотях, въ той час пояше, и убужахся и идяхъ пред свой князь. Въ той же год никол ѣ не согрѣших. В сю же нощь иде дхоре си во Аливскую землю и во Адорскую и угрызе кочету моему главу и прииде семо». И рече ми Фараонъ: «Вижю тя, Акире, состарѣлся еси, умъ твой охудѣлъ еси: от Егупта до Адорьскыи землѣ есть 1000 и 80 верстъ, да како сий дхорь шедъ одиной нощи и угрызе кочету твоему главу и прииде опять той нощы?». И рекох ему тако: «Како слышавъ: на Адорьсти землѣ оже оревѣ ржють, и сде твоя кобылы жеребята измещют. А ты дѣеши изъ Егупта до Адорскыи землѣ 1000 и 80 верстъ есть». Якоже слыша Фараонъ у мене рѣчь сию, подивовася.

И я пришел рано утром и вошел к Фараону, и сказал он мне: «Акир, разреши мне такую задачу: когда кони твоего повелителя ржут в Адорской и Наливской земле, то наши кобылы жеребят рожают в нашей земле». И как только услышал я эти слова, вышел от Фараона и велел отрокам своим: «Поймав живого хорька, принесите мне». И отроки, отправившись, поймали живого хорька и принесли мне. И приказал я им: «Бейте его, пока вся Египетская земля того не услышит». И начали отроки мои избивать его. Люди же, услышав об этом, сказали Фараону: «Акир буйствует на наших глазах: оскорбляет наших богов, перед нашими жертвенниками бесчинствует». Как услышал об этом Фараон, призвал меня к себе и сказал мне: «Зачем ты на наших глазах издеваешься над нашими богами?» И ответил так Фараону: «Будь жив вечно! Но хорек этот великое зло причинил, а не малое. Царь мой Синагрип подарил мне петуха, и того ради подарил мне его, что больно он петь горазд. Когда я захочу, в тот час и поет, и просыпаюсь я, и иду пред очи своего повелителя. И за все время я ни разу не опоздал. А в эту ночь твой хорек добежал до Наливской и Адорской земли, отгрыз петуху моему голову и вернулся сюда». И сказал мне Фараон: «Вижу, что состарился ты, Акир, и умом поглупел: от Египта до Адорской земли тысяча и восемьдесят верст, так как же хорек мог дойти туда за одну ночь, отгрызть голову твоему петуху и вернуться назад в ту же ночь?» И ответил я ему так: «А я так слышал, что когда в Адорской земле кони ржут, то здесь твои кобылы жеребят рожают. Но ты же говоришь, что от Египта до Адорской земли тысяча и восемьдесят верст». Услышал Фараон слова мои и удивился.

 

И рече ми тако Фараонъ: «Исправи ми се слово. Есть одино бервно дубово, а на том бервнѣ 12 соснѣ по 30 колесъ, а на колесѣ по две мыши — одина черна, а другаа б ѣ ла». И рекох ему тако: «Се, егоже у мене вопрошаеши, в Наливст ѣ й земли и въ Адорст ѣ и конюси то вѣдают». И рекох ему тако: «Оже то дѣеши бервно то есть лѣто, а еже то дѣеши 12 соснѣ на нем, то есть 12 мѣсяца в лѣтѣ. Еже дѣеши 30 колесъ, а то есть 30 дни въ мѣсяци, а еже то дѣеши 2 мыши — едина бѣла, а другая чернаа — то есть день и ношь».

И сказал мне Фараон так: «Отгадай такую мою загадку. Есть одно бревно дубовое, а на том бревне двенадцать сосен с тридцатью колесами, а на каждом колесе по две мыши – одна черная, а другая белая». И ответил я ему так: «То, о чем ты спрашиваешь меня, в Наливской земле и в Адорской даже конюхи знают». И так сказал ему: «То, что называешь ты бревном, это год, а далее говоришь, что двенадцать сосен на нем, так это двенадцать месяцев в году. А что ты говоришь про тридцать колес, то тридцать дней в месяце, а что называешь двумя мышами – одна белая, а другая черная – так это день и ночь».

 

И рече ми тако Фараонъ: «Акире! Совѣй ми 2 ужа пѣском 5 лакот вдоле же, а вътнѣе — перста». И рекох ему тако: «Повели тивуном своим, да вынесут уж тѣмже лицем ис полаты, да и азъ в того же образ совью». И рече ми Фараонъ: «Не слушаю твоего слова и (...) не съвиеши ми тако ужа, да нѣсть ти нести дани египетскыя къ своему царю». Потом азъ, Акиръ, помыслих въ сердци своемъ, идох на требище фараоне и провертѣх оконце противу солнца вътнѣе, якы перстъ внидет. И якоже солнце взыде и вниде во оконце, к потом азъ, Акыръ, вземъ горсть мягкого пѣску и всуну въ оконце. Възвертѣся въ солнци, яко уже. И потом кликнух и рѣх Фараону: «Послы отрок, да согублют уже сего, а другое в того мѣсто совию». Якъ се видѣ Фараонъ, посмѣяся рече ми тако: «Днешным днем буди, Акире, възялъ пред Богомъ, яхо тя видих жива, яко изучил мя еси мудром словом». И потомъ сотвори ми Фараонъ пиръ велик и вда ми 3 лѣта дань египетскою, и почти мя, и пусти мя къ своему царю Синагрипу.

И так мне сказал Фараон: «Акир! Свей мне две веревки из песка, длиною по пять локтей, а толщиной – в палец». И сказал я ему: «Прикажи ключникам своим, пусть вынесут мне такую же веревку из дома, тогда и я по ее образцу совью». И сказал мне Фараон: «Не слушаю я возражений твоих, и не совьешь мне такой веревки, тогда и не отнесешь дани египетской своему царю». Потом я, Акир, пораскинул умом своим, пошел в храм фараонов и провертел в стене его дырочку на солнечной стороне, так чтобы палец в нее входил. И тогда позвал я всех и сказал Фараону: «Пошли отроков своих, чтобы сложили веревку эту, а я другую тем временем совью». Как увидел это Фараон, посмеявшись, сказал мне так: «Сегодня приходи ко мне, Акир, всем ты взял перед Богом, и рад я, что увидел тебя живого, что наставил ты меня своими мудрыми словами». И потом устроил мне Фараон пир великий, и дал мне трехлетнюю дань с Египта, и почтил меня, и отпустил меня к моему царю Синагрипу.

 

И придох къ царю, и якоже слыша мя идуща, и изыде противу мнѣ, и сотвори великъ день, и посади мя выше велмож своихъ, и рече ми: «Акире! Егоже хощеши, вдам ти. А проси у мене!» И рекох ему тако: «Царю, покляняю ти ся, понеже твой живот, егоже ми хощеши дати, то дай Набугинаилу (...) другу моему: от того бо ми живот. И вдай ми сына моего Анадана; научил бо и бѣх уму своему и мудрости, и нынѣ вижю, яко забылъ есть первая словеса и прежнюю мудрость».

И вернулся я к царю, и когда услышал он о моем приходе, то вышел мне навстречу, и устроил великий праздник, и посадил меня выше всех вельмож своих, и сказал мне: «Акир! Все, что хочешь, то дам тебе. Проси же у меня!» И сказал я ему так: «Царь мой, прошу я тебя, чтобы сокровища свои, которыми хочешь ты наградить меня, отдал ты Набугинаилу, другу моему: тот сохранил мне жизнь. И дай мне сына моего Анадана, я ведь учил его мудрости своей и поведал ему знания свои, а теперь вижу, что забыл он слова мои прежние и всю мудрость».

 

И потом царь повелѣ, и приведоша ко мн ѣ. И рече ми царь: «Се ти сестричичь твой Анаданъ в руцѣ твои, да еже ти любо, то же да сотвориши над ним, никтоже бо может изяти его изъ твоею руку».

И потом приказал царь, и привели его ко мне. И сказал мне царь: «Вот племянник твой Анадан, отдается в руки твои, да что тебе по душе, то и сделай с ним, ибо никто не посмеет отнять его из твоих рук».

 

И потом азъ, Акир, поим сына своего и приведох и́ в дом свой, и възложих на нь уже желѣзно 9 кинтинарь в ѣ сом, и въ проскѣпъ руцѣ его вльжих, и на выю кладу ему навязах, и дах ему по хребту 1000 ранъ, а по чреву 1000 ранъ. И посадих и под сѣнми своими, и дах ему хлѣба и воды в мѣру, и поручих отроку своему блюсти и́, имя ему Анабугилъ. И ркох ему тако: «Еже ти азъ, вылѣзъ и влѣзъ, молвлю къ Анадану, ты то пиши». И потомъ азъ начахъ молвити къ Анадану, сыну своему:

И потом я, Акир, взял сына сывоего, и привел его в дом свой, и возложил на него цепь железную девяти кентинарей весом, и руки его вложил в колодки, и на шею ему привязал деревянный обруч, и нанес ему тысячу ударов по спине и тысячу по животу. И посадил его под крыльцом своим, и дал ему хлеба и воды сколько потребно, и поручил стеречь его отроку своему, по имени Анабугил. И приказал ему так: «Если я, выходя из дому или входя в него, скажу что-либо Анадану, то ты все это записывай». А потом я начал говорить Анадану, сыну своему:

 

«Иже не слышить ушима своима, да шеею своею слышалъ будет». И потом Анаданъ сице ми отрече: «Да почто еси сестричича въ сына мѣсто приалъ?» Азъ рекох тако: «И язъ тя посадих на столѣ честнѣ, а ты мя еси сверглъ съ стола моего ниц. И потом мя исправи правда моя от твоего зла помышления. Был ми еси, сыну, яко змыя, уср ѣ тши иглу, клюну ея, и рече ей игла: “Уклюнула мя еси острѣиши собе”. Был ми еси, сыне, яко коза нача ясти черленое зелие, и рече ей зелие: “Почто мя яси? Оже ты умреши, чимъ хотять кожю твою червити?” Рече ему коза: “Понеже тя ѣмъ за живота своего, да оже я умру, да твое корение копаа, и начнут кожю мою червити”. Был ми еси, сыну, акы человѣкъ стрѣливый ко небеси, и стрѣла та къ небеси не долетѣла, и от Бога собѣ грѣх взялъ. Был ми еси, сыну, аки онъ, иже друга своего вид ѣ озябша, и, принесъ, възлѣя на нь кнею воды студены. Тако вѣжь: аже будет свиный хвостъ 7 локотъ водлѣе, не может с коневим хвостом на ладу быти. Аще будет свинаа шерсть мягче бумаги, николиже не могут в ней боярѣ собѣ портъ створити. Сыну, тако бях мыслилъ, яко тобѣ было прияти мое мѣсто, и дом мой пристроити, и скотъ мой, имѣние мое соблюсти, но Бог не хотѣлъ твоего зломышления, и не послуша твоего злоумышления. Подобенъ еси, сыну, оному лютому звѣри, иже устрѣлъ осла и рече ему тако: “По здорову ли еси пришелъ?” И рече ему оселъ: “Тому буди мое здравие, иже мою ногу не твердо связалъ, да бых яз тебе не узрѣлъ”. Сыну, яко ина сѣть лежала и на пѣсцѣ, и прииде заець к ней и рече: “Что дѣеши здѣ?”. И рече ему сѣть: “Кланяюся Богу”. И рече к ней заяць: “Что дръжиши въ устѣх?”. И рече ему сѣть: “Укрух хлѣба держю”. И потом приступивъ заяць, хотѣ взяти укрух и углоби си ногу в сѣти свою. И рече заяць: “Оже укрухо сь сице клюкавъ, то твоего кланяния не приемлет Богъ николиже”. Сыну, подобенъ еси колени, иже противляяся горѣ, рога своя сломи. Сыну, былъ ми еси, якоже котлу прикованѣ золотѣ колцѣ, а дну его не избыти черности. Сыну, был ми еси, яко ратай, оравый ниву, и въсѣя на ней 12 кадий. И рече ратай к нивѣ своей: “Аже есмь болша не добылъ на тобѣ, а еже всѣял, то и добылъ”. Был ми еси, сыну, яко и грець в теплъ храм влѣз[15] согрѣтся и яко согрѣвся, начнет на государь свой лаяти. Был ми еси, сыну, якоже свиния пошла с боляры мытся в баню, и яко доиде калу, и леже в нем, и рече боярем: “Вы идите в баню мытся, а я хочю зде мытися”. Был ми еси, сыну, яко оно древо, емуже рекли: “Хочю тя посѣци”. Оно же рече: “Оже не бых в твоею руку; то не приитти бь на мя николиже”. Сыну, был ми еси, яко птенець, спад из гнѣзда на землю, и нашедши дхорь и рече ему: “Оже бых не аз, да зло бы было тобѣ”. И рече ему птенець: “Даже бых не яз, что было тобѣ ясти?” Был ми еси, сыну, ако тать, и ркли ему: “Останися татбы своея”. И рече им: “Оже быста ми златы очи, а руци сребрен ѣ, не хочю остатися николиже”. Сыну, аз видих, оже приведут овча от стада зарѣзат и аще не будет года зарѣзати, да пустит опят, да видит агнятка своего. Сыну, аз не видих жребя, погубляюще матерь свою. Сыну, иже на сем свѣтѣ сладкаго, тѣм тя вскормих, а ты мя достроилъ, яко хлѣб свой в земли ядях; и аз тя поих ветхим вином, а ты мне воды в мѣру не напояше; и аз тя помазах маслом честным, а ты мое тѣло в земли исказилъ еси, аз тя въсклопотилъ есмь яко и сосну, а ты достроил мя еси гроба и кости моя. Сыну, устроилъ тя есмь аки дворъ, да реклъ есмь: “Оже ратници приидят, то вниду во нь и разсилн ѣ ю в нем”. И ты узрѣ ратныя, въвръже мя пред ня. Был ми еси, сыну, аки крот, иже противу солнца леглъ, и прилетѣвъ орел взя и́».

«Кто не слышит ушами своими, тот шеей своею пусть слушает». И на это Анадан так мне ответил: «Так зачем же племянника взял вместо сына?» Я ответил так: «Я посадил тебя на престоле почетном, а ты меня сверг на землю с моего престола. И лишь потом спасла меня невиновность моя от задуманного тобою зла. Был ты для меня, сын, как змея, которая, увидев иглу, ужалила ее, и сказала ей игла: “Ужалила меня, а я ведь тебя острее”. Был ты для меня, сын, словно коза, которая стала есть красную траву, и сказала ей трава: “Зачем же поедаешь меня? Когда ты умрешь, чем же станут шерсть твою красить?” Отвечала траве коза: “Потому-то я и ем тебя при жизни своей, ибо когда я умру, то, выкапывая корни твои, начнут окрашивать ими мою шерсть”. Был ты для меня, сын, как тот человек, который выстрелил в небо, и стрела та до неба не долетела, и только согрешил перед Богом. Был ты для меня, сын, как тот, кто, увидев друга своего замерзающим, принес и вылил на него кувшин воды холодной. Так знай же: если и будет свиной хвост длиною в семь локтей, то и тогда не сможет сравняться с хвостом коня. Если и будет свиная щетина мягче бумаги, то все равно не смогут из нее бояре одежды сшить. Сын мой, так думал я, что ты займешь мое место, и дом мой наследуешь, и богатство мое, и имущество мое сохранишь, но Бог не захотел, чтобы свершилось твое злоумышление, и не послушал злых намерений твоих. Подобен, сын мой, ты тому хищному зверю, который встретил осла и сказал ему так: “Здоров ли ты, пришедший сюда?” И ответил ему осел: “Тому я желаю здравия, кто ноги мои не крепко спутал, чтобы мне тебя больше и не увидеть”. Сын мой, лежал как-то силок на песке, и подошел к нему заяц и сказал: “Что делаешь здесь?” И отвечал ему силок: “Кланяюсь Богу”. И сказал ему заяц: “А что держишь во рту своем?” И ответил силок ему: “Ломоть хлеба держу”. И потом приблизился заяц, хотел взять ломоть, и запуталась в силке нога его. И сказал заяц: “Если ломоть этот такой коварный, то молитв твоих никогда не послушает Бог”. Сын мой, уподобился ты оленю, который, бодая скалу, рог свой сломал. Сын мой, был ты у меня, словно котел с прикованными золотыми кольцами, а дно его не избавится от черноты. Сын мой, ты был словно пахарь, который вспахал поле и посеял на нем двенадцать мер. И сказал пахарь полю своему: “Не добыл на тебе большего, а что посеял, то и собрал”. Был ты для меня, сын, словно пес, который зашел в теплый дом погреться, а когда согрелся, стал на хозяина своего лаять. Уподобился ты, сын мой, свинье, которая пошла с боярами мыться в баню, а как дошла до лужи, то и улеглась в ней, и сказала боярам: “Вы идите в баню мыться, а я здесь хочу помыться”. Был ты для меня, сын, как то дерево, которому сказали: “Хочу тебя срубить”. Оно же отвечало: “Если бы не было меня в руках твоих, то никогда бы ты не пришел ко мне”. Сын мой, был ты, словно птенец, который упал из гнезда на землю, и подбежал к нему хорек, и сказал ему: “Если бы не я, то худо было бы тебе”. И ответил ему птенец: “Если бы не я, то что бы ты ел?” Был ты мне, сын, словно вор, которому сказали: “Брось воровство свое”. И ответил им: “Если были бы у меня глаза из золота, а руки из серебра, то и тогда не оставил бы своего промысла”. Сын мой, видел я, как приведут овцу из стада резать, и если не настал еще срок убоя, то отпускают назад, чтобы увидела она ягняток своих. Сын, не видел я жеребенка, который бы погубил мать свою. Сын мой, всем, что есть на свете сладкого, тем я тебя кормил, а ты подстроил мне, что я и хлеб свой ел в подземелье; и я поил тебя старым вином, а ты не давал мне и воды напиться вволю; и я умащивал тебя дорогими маслами, а ты тело мое в подземелье иссушил; я тебя вырастил, словно сосну, а ты жаждал увидеть гроб с костями моими. Сын мой, я видел в тебе крепость свою и говорил сам себе: “Если враги придут, то войду в нее и там обрету свою силу”. А ты, увидев врагов, бросил меня в руки их. Был ты, сын мой, словно крот, который лег на солнце, и орел прилетел и схватил его».

 

И отрече ми сынъ мой Анаданъ, и рече ми тако: «Недостойно ти, Акире, господине мой, боле сего словеси рещи, но милуй мя! Оже къ Богу согрѣшит человѣкъ, и простить и́. И ты такоже мя прости: коня твоего говна кидаю, любо свиныям твоим пастух буду». И рекох ему тако: «Был ми еси, сыну, яко яворово древо, росло бо есть над рѣкою, да оже ражалося на нем ягода, то впадала в рѣку. И пришед к нему господинъ и рече: “Хочю тя посѣчи”. И рече древо: “На другое лѣто на мнѣ вишни възрастут”.[16] И рече ему тако господинъ его: “Своее ягоды не возрастивъ, можеши ли чюжа агоды возрастити на собѣ?”. Сыну, ркли суть волку: “Почто ходиши по овчах, а прах ти летит въ очи?”. Он же рече имъ тако: “Порох овчии здравие есть очима моима”. Сыну, волчье дѣтя дали учити книгамъ, и рекли ему тако: “Рчи — аз, буки”. Он же рече: “Ягнятка, козлятка”, Сыну, из негоже тя есмь учил, се еси умыслилъ на мя. Да противу тому Богъ есть, еже добро творить, тому добро будеть, правды моея дѣло, и тя по твоему зломышленью хочетъ погубить. Ослу голову возложили на злато блюдо и свалися доловь в попел. И рекли ей тако: “Своей головѣ не смыслиши добра, оже изъ чести валишися в попелъ”. Сыну, иже ркли суть в повѣстехъ: “Оже родивше, то сыномь звать, а еже скотъ даявше, то холопомъ звать”. Богь, иже мя въскресилъ, то буди межю нама пря».

И ответил мне сын мой Анадан, и сказал так: «Недостойно тебя, Акир, господин мой, далее говорить слова подобные, но пощади меня! Когда человек согрешит перед Богом, то простит его Бог. И ты также меня прости: навоз после коней твоих буду убирать, либо свиней твоих пасти буду». И ответил ему так: «Был ты, сын мой, словно дерево явор, росло оно над рекой, и ягода, что на нем вызревала, вся падала в реку. И пришел к дереву хозяин его и сказал: “Хочу тебя срубить”: И ответило дерево: “На следующий год вишни на мне вырастут”. И так сказал хозяин ему: “Своей ягоды не вырастив, можешь ли ты чужую ягоду на себе вырастить?” Сын мой, говорили волку: “Что ты ходишь следом за овечьим стадом, а пыль от него летит тебе в глаза?” Он же отвечал им так: “Пыль от стада овечьего на здоровье глазам моим”. Сын мой, волчонка отдали учиться чтению и сказали ему так: “Скажи — аз, буки”. Он же отвечал: “Ягнята, козлята”. Сын, из того, чему я тебя обучил, ты все и обратил против меня. И Бог против такого, а кто добро творит, тому и благо будет, я прав останусь, а тебя, за твои злоумышления, погубит он. Ослиную голову положили на золотое блюдо, и упала она на землю, в пыль. И сказали ей так: “Не видишь ты, где благо для тебя, если с почетного места падаешь в пыль”. Сын мой, как говорится в притчах: “Кого родил, того сыном звать, а кого за деньги приобрел, того холопом зови”. Бог, который вернул меня к жизни, тот и будет между нами судьей».

 

В той час надувся Анаданъ, яки кнея, и пересѣдеся на полы.

И тогда надулся Анадан, словно кувшин, и разломился пополам.

 

Иже добро творить, тому добро будет, а иже яму копаеть подъ другомъ, да самъ в ню впадеть.

Кто добро делает, тому и благо будет, а кто под другом своим яму копает, тот сам в нее и упадет.

 

ДЕВГЕНИЕВО ДЕЯНИЕ

---

Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 2132; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!