Сопоставление и анализ стихотворений П. А. Вяземского и Ф. И. Тютчева

ЗДАНОВСКАЯ Наталия

С древних времен и до наших дней русские поэты в своих произведениях воспевали родину. С нежностию и любовью говорили и говорят они о России как о матери, самом близ­ком и дорогом, что есть в жизни человека. Восхищение Рос­сией мы чувствуем в стихах Ломоносова, бесконечную пре­данность родине запечатлели в своих стихах Пушкин и Лер­монтов, писали о ней Есенин, Тютчев, Фет. Наверное, в творчестве любого поэта можно найти строки, посвященные родной стране.

Все писали и пишут о ней по-разному: одни — с грустью, другие — торжественно, третьи — с восхищением. Наша страна поражала и поражает всех необъятностью своих про­сторов. С севера на юг она постоянно меняется: на смену тундре — тайга, тайге — степь, степи — пустыня... В каж­дом уголке России — что-то удивительное, необыкновен­ное... И тот, кто увидел это, старается рассказать всем, кто не видел, не слышал, не чувствовал.

Например, П. А. Вяземский в своем стихотворении «Степь» изображает русскую степь, ее бесконечные просто­ры, в которых «тонут время и пространство».

Описания степи у Вяземского настолько ясны и четки, что читатель видит все, о чем говорит поэт, лучше, чем если рассматривал их написанными красками на холсте. Перед глазами встает огромное, голое, пустое пространство рус­ской степи. Нигде ни единого деревца, негде укрыться от жары, исходящей от раскаленных небес. Читатель видит и убогую хату с гнездом аиста на крыше, и волов, тяжело сту­пающих по пыльной дороге. Наверное, можно сказать, что Вяземский рисует словами, или даже не рисует, а пишет на­стоящие картины, не хуже тех, что рисуют акварелью на бумаге или пишут маслом на холстах... В этом — мастерст­во поэта как художника слова.

При чтении создается впечатление, будто долго-долго едешь по однообразным, унылым, голым степным просто­рам. Вероятно, это отчасти из-за того, что все, за исключениєм первой, строфы построейы одинаково, и стихотворе­ние читается очень спокойно, размеренно.

Первая же строфа отличается тем, что состоит из шести строк, которые не рифмуются между собой. Это своеобраз­ное вступление, предшествующее долгому описанию степ­ной однообразности. Оно представляет собой небольшое об­ращение к России, и уже здесь, в самом начале стихотворе­ния, звучат слова о том, как широки и необъятны русские просторы.

Заканчивается стихотворение словами любви поэта к ро­дине, любви, независимой от того, велика Россия или мала, однообразна или, напротив, поражает многообразием своих уголков. Однако эта любовь выражается Вяземским не только в последних восьми строках — она проскальзывает и в первой строфе, мелькает в разнообразных описаниях.

По моему мнению, в стихотворении поэт хотел выразить мысль о том, что любой уголок нашей страны, будь то юг или север, — это Россия, а Россия — это наша родина. А родина — это то, без чего невозможна жизнь. Поэтому-то и «песнь и честь» русским степям, какими бы они ни были — голыми, немыми, пустынными, унылыми. Главное то, что они русские, а значит, достойны любви.

Но, как я уже упоминала, разные поэты по-разному ви­дят родину, а поэтому и стихи, которые они пишут, разли­чаются между собой — по содержанию, по идеям, по стилю написания... Стихотворение Тютчева «Эти бедные се­ленья...», например, несмотря на то, что, как и стихотворе­ние Вяземского, посвящено России, весьма отличается от него.

В своем стихотворении Тютчев не описывает Россию — об этом лишь две строчки в начале стихотворения. Здесь поэт не говорит о красотах и богатствах России, — напро­тив, в стихотворении селения — бедные, а природа — скуд­ная. Но здесь Тютчев размышляет о том, что, по его мне­нию, важнее. Россия — страна, которую благословил сам царь небесный! Это важнее, намного важнее, чем красота морей и гор, чем богатые дома...

Стихотворение «Эти бедные селенья...» проникнуто лю­бовью поэта к родине, почти благоговением перед нею и грустью. Грустью оттого, что страна, такая, как Россия, и народ, такой, как русский, вынуждены жить не так, как то­го заслуживают. Иностранцы гордо смотрят на нее, не пони­мая истинного величия, истинного могущества этой страны и этого народа.

Несмотря на это, Тютчев воспевает Россию — край род­ной и близкий не только ему, но и всем, кто родился здесь, вырос...

Россия для Тютчева — единственное благословенное Бо­гом место на земле. Тем грустнее для поэта то, что жизнь России и русского народа не столь хороша, как могла бы быть.

На протяжении всего стихотворения поэт обращается к России — родному краю, родной земле. Оно (стихотворе­ние) не отличается чрезмерной величиной или сложностью, торжественностью языка — напротив, поэт выражает свои мысли поразительно простыми, ясными, четкими словами. Каждое из них занимает точно, будто специально, подо­бранное место.

Из-за этого все стихотворение приобретает какую-то не­объяснимую легкость. Эти три обычных на первый взгляд четверостишия наполнены удивительной любовью, кото­рую испытывает к России поэт.

Итак, перед нами два стихотворения о родине — Тютче­ва и Вяземского, «Эти бедные селенья...» и «Степь», и, несмотря на одну и ту же тему, поэты пишут совсем по-раз­ному.

В стихотворении «Степь» поэт рассказывает о степях России, показывает их огромные размеры, говорит о том, что жители ее не испытывают довольствия и счастья. Сти­хотворение Вяземский строит на описаниях однообразной природы степей. Грусть поэта вызвана именно этими карти­нами природы, унылыми и пустыми, не радующими глаз. Эта грусть светлая, от нее в душе поэта «свято теплится лю­бовь» — к родине, к России. Основная идея стихотворения — в том, что Родина, какой бы она ни была, не перестанет быть нашей родиной, и в том, что надо любить ее независимо от того, какая она, есть ли в ней леса или болота, степи или пустыни... «Родина—это родина!»— в этом основная мысль поэта.

Тютчев же в своем стихотворении переживает не из-за того, что Россия не «хороша собою». Грусть поэта вызвана тем, что Россию, страну необыкновенную, не могут понять страны другие.

Это стихотворение пронизано чувством огромной любви и огромного же сочувствия к России. Она — мать множест­ва чудесных, замечательных людей, Россия — страна, кото­рую благословил Бог, страна, лучше которой для поэта в мире не найти!

Стихотворение — гимн поэта, воспевающего свою роди­ну, несмотря на то, что не все понимают истинное ее вели­чие и красоту.

Итак, действительно, стихотворения Вяземского и Тют­чева отличаются друг от друга — идеей, размерами, содер­жанием. Но оба эти произведения объединены одной очень важной мыслью: и Вяземский, и Тютчев — люди, горячо любящие Россию, и этими стихотворениями оба поэта под­тверждают свою любовь, ибо готовы любить Россию только за то, что она их (и наша) родина.

Это роднит стихотворения «Эти бедные селенья...» и «Степь» со стихами множества других великих русских поэтов — уже упомянутых мной Есенина, Пушкина, Лер­монтова...

А разве может быть иначе? Разве поэты, да и не только они, могут не любить Россию? Они, родившиеся в России, выросшие здесь, жившие и живущие здесь — разве могут они не любить родину?

Россия — матушка, как говорят поэты, а какое дитя, ма­ленькое или большое — не важно, не любит свою мать?

НЕНОХОВА Татьяна

У каждого из нас есть самое любимое, самое дорогое мес­то на земле, место, где мы родились, где провели годы своей юности, место, с которым связаны теплые воспоминания, которое мы бережно храним в своей памяти всю жизнь. Это место — наша малая Родина. А малая Родина каждого со­ставляет маленькую, крохотную частичку нашей общей Родины — России.

П. А. Вяземский и Ф. И. Тютчев в своих стихотворениях раскрывают личное отношение к России, к своей Родине, стараясь показать читателям всю прелесть, всю красоту на­шей России.

Давайте задумаемся, почему Вяземский назвал свое сти­хотворение «Степь». Почему он так образно, так вырази­тельно и ярко рисует образ степи, хотя подразумевает (и это его главная тема) матушку Россию? У меня степь ассоци­ируется с вольностью, раздольем. Обширные степные про­странства навевают на меня чувство грусти, но грусти свет­лой, безмятежной. Необъятная степь сравнивается с необъ­ятностью России. Таким образом, Вяземский, описывая степь, через ее образ раскрывает свое отношение, показыва­ет свою огромную любовь к Родине.

Стихотворение Ф. И. Тютчева намного короче стихотво­рения Вяземского, но от этого оно не становится менее вы­разительным, не теряется глубина мысли автора. В трех строфах Тютчев удивительно точно смог выразить свои чув­ства к Родине. «Край ты русского народа!» — восклицает поэт. И эта фраза, эта единственная короткая фраза откры­вает нам душу поэта, душу, наполненную гордостью за свою страну, неизмеримой любовью к ней, грустью по бедным се­леньям и скудной природе, болью из-за того, что «Не пой­мет и не заметит / Гордый взгляд иноплеменный, / Что сквозит и тайно светит / В наготе своей смиренной».

Тютчеву, который жил в Германии, вдали от России, чувство тоски по Родине было знакомо не понаслышке. Ли­рический герой Тютчева переживает из-за того, что он да­лек от России, от «края родного долготерпенья».

Оба поэта отмечают тяжелую долю России и русского на­рода. Это отражается в использованных эпитетах. У Вязем­ского: «хатой бедной», «бедная ветла», «семьи убогой». Повтор эпитета «бедный» еще больше усугубляет настро­ение смиренности, может быть, даже безысходности. Но все-таки оптимистический настрой автора побеждает. Сти­хотворение заканчивается хвалой России: «Какова она ни есть».

У Тютчева: «бедные селенья», т. е. та же грусть о тяже­лой судьбе России. Его стихотворение очень эмоциональ­ное, несмотря на то что поэт использует немного художест­венно-изобразительных средств.

Первая строфа представляет собой одно восклицательное предложение, в котором встречается анафора («Эти бед­ные... Эта скудная... Край родной... Край...»). Это свиде­тельствует о том, что тема близка сердцу поэта и волнует его.

Стихотворение Тютчева написано четырехстопным хоре­ем с использованием пиррихиев. Пиррихии придают звуча­нию стихотворения певучесть, размеренность, спокойствие. Строение стихотворения Вяземского сходно со стихотворе­нием Тютчева: оно также написано четырехстопным хореем с использованием пиррихиев, но здесь встречаются усечен­ные стопы. Усеченные стопы делают стихотворение еще бо­лее мягким, плавным, благозвучным. Читая стихотворе­ние, представляешь себе обширную степь. Ты смотришь на нее с тихим восторгом, неописуемой радостью, каким-то не­ясным волнением, всматриваешься в даль и никак не мо­жешь насладиться ее первозданной красотою, ее величием и необъятностью. Куда ни посмотри — только «степь да степь кругом...», как подчеркивается в песне...

Спасибо поэту за то, что мы можем так живо представить себе описанную картину, благодаря искусному использова­нию им художественно-изобразительных средств. С по­мощью сравнений Вяземский достигает создания яркого, четкого образа. Например: «Бесконечная Россия / Словно вечность на земле!» Восклицательный знак подчеркивает важность этих слов с точки зрения поэта. «Степь... словно огненное море...»; «небеса, как купол медный...»; «курга­ны, как разбитые палатки...». Сравнения дополняют мета­форы, например: «аист... добрый друг семьи убогой...»; «пыль... метелью знойной...» или «курганы... загадки не­разгаданных времен...». Вслушайся, читатель, в звучание этих удивительно точно подобранных метафор, сравнений. Чувствуешь? Чувствуешь необычайную силу русского язы­ка, его красоту, его мощь? Оба поэта это чувствовали, знали о великой силе русского языка и умели управлять этой си­лой, поэтому они и создали такие замечательные стихотво­рения.

Оба поэта используют перекрестную рифму. Эта рифма нарушается только в первой строфе стихотворения П. А. Вяземского, что, впрочем, способствует напевному звучанию слов. Также в обоих стихотворениях ритм, дина­мика хорея смягчаются с помощью использования неточ­ной рифмы. Например, у Вяземского: «немые — Россия». У Тютчева: «крестной — небесный». Я писала выше, что пер­вая строфа стихотворения Тютчева представляет собой одно восклицательное предложение, в котором поэт искренно го­ворит о своих чувствах. П. А. Вяземский свое стихотворе­ние начинает и заканчивает восклицанием. Эти восклица­тельные предложения также играют определенную роль. Предложение в начале стиха: «Бесконечная Россия / Словно вечность на земле!» является идеей, главной мыслью стихотворения, которую автор будет доказывать, раскрывать на протяжении стихотворения. Последнее воск­лицательное предложение: «Степи голые, немые, / Все же вам и песнь, и честь!» как бы подводит черту всему сказан­ному, всему написанному. Это предложение и последующие две строчки последней строфы являются своеобразным вы­водом, моралью.

В первой строфе П. А. Вяземский, изображая необъят­ность нашей Родины, прибегает к приему аллитерации: «Едешь, едешь, едешь, едешь...» Однообразное повторение звука «е» и повтор глагола «едешь» создают впечатление долгой дороги, как пишет поэт: «Дни и версты нипочем!»

В общем, стихотворения двух прекрасных поэтов — П. А. Вяземского и Ф. И. Тютчева — сходны по строению и выбранной теме, но различны по способам раскрытия этой темы. П. А. Вяземский раскрывает тему с помощью введе­ния символа — степи, а Ф. И. Тютчев описывает «край род­ной», «родную землю», не выбрав для этого какой-то один-единственный символ, а описывая общую картину.

Давайте последний раз взглянем на эти творения рус­ских поэтов. Что осталось в душе после прочтения? Грусть и удрученность? Конечно, нет. Осталась неизмеримая гор­дость за свою страну, патриотизм, а также вера в то, что «Россия вспрянет ото сна...», что жизнь русского народа станет легче, что уж не будет «бедных хат» и «бедных селе­ний».

Но во что бы то ни стало, как написал Вяземский: «Все вы — матушка Россия, Какова она ни есть», надо ценить и любить свою Родину такой, какая она есть, и делать все, чтобы она стала лучше.

ВЕРЯСОВА Наталья

Патриотизм, чувство преклонения перед Родиной сквозит во многих произведениях русских поэтов. Восхищение при­родой России, силой и мужеством ее народа (вспомним пуш­кинское «Россия вспрянет ото сна...»), искренняя боль и со­чувствие бедам родной страны стали основными мотивами таких стихотворений. Несомненно, яркими примерами явля­ются стихотворения П. А. Вяземского «Степь» и Ф. И. Тют­чева « Эти бедные селенья...».

Оба стихотворения написаны в середине XIX века — во время кризиса России. Сохранение крепостного права и самодержавия, страдания народа и произвол власть иму­щих — все это не могло не вызвать сострадания в душах поэ­тов. Оно вылилось в их творчестве — в прекрасных стихо­творениях, не оплакивающих, однако, а воспевающих рус­скую землю.

Стихотворение П. А. Вяземского можно отнести к пей­зажной лирике. Описание просторов русской степи проник­нуто светлой грустью и, несомненно, затрагивает лириче­ские струны души читателя. В то же время Тютчев уделяет меньше внимания внешнему облику страны. Поэт пишет о неком незримом духе России (который, разумеется, находит свое отражение в ее народе). Вот что «сквозит» и «све­тит», несмотря на внешнюю неприглядность («бедные се­ленья», «скудная природа»).

Идеи стихотворений, на мой взгляд, сходны. Россия об­ладает истинной красотой, которая способна тронуть душу человека, заставить его полюбить и «голые, немые» степи, и «бедные селенья».

Однако следует заметить, что авторы по-разному доносят эту мысль до читателя. Вяземский замечает изумительную красоту русского пейзажа, навевающего особую грусть. Поэт пишет:

От нее в душе согретой Свято теплится любовь.

То же и у Тютчева. Однако он в своем стихотворении вос­певает Россию скорее, как «край русского народа», нежели страну необычной природы.

Интересна композиция обоих стихотворений. У Вязем­ского первая часть произведения — изображение пейзажа. Однако в него незаметно вплетаются и упоминание о народе («убогой» семье) и отзвуки истории (загадки / Неразгадан­ных времен). Во второй части, косвенно, в просьбах к чита­телю, выражаются чувства автора. Именно в его душе «теп­лится любовь», любовь к «необъятности» и необъяснимой красоте России.

Тютчев же после упоминания о природе в начале стихо­творения немедленно выражает восхищение «долготерпе­нием» русского народа. Во втором четверостишии еще ярче проявляется патриотизм и гордость своеобразием России, которое, как пишет поэт:

Не поймет и не заметит Гордый взгляд иноплеменный...

Необычны образные ряды, которые создают Тютчев и Вяземский в своих произведениях. Так, через стихотворе­ние «Степь» яркой нитью проходит образ огня: «огненное море» степи, которое «пышет и палит», «небеса», которые «раскалились», «огненная зола» пыли. Возможно, поэт проводит параллели между яркостью, всеохватностью этой стихии и Россией, ее самобытностью.

В стихотворении Тютчева нельзя не обратить внимания на образ «царя небесного». Его благословение указывает не на преимущества России перед другими странами, а на сво­еобразие ее судьбы и, вероятно, на ее сложность, наполненность как радостью, так и печалью. Интересно, что похо­жий образ присутствует и в стихотворении Вяземского. Это «аист долгоногой», что «хранит ее [семью] от бед». Образ аиста, навсегда обосновавшегося на крыше дома, ассоци­ируется с образом ангела-хранителя, всюду сопровождаю­щего человека, оберегающего его от горестей.

Оба стихотворения написаны хореем, причем как Вязем­ский, так и Тютчев использовали пиррихии, сделавшие зву­чание стихотворений ненавязчивым, плавным. Остается лишь изумляться мастерству и таланту поэтов, создавших столь различные стихи, используя один и тот же размер.

Интересно, что каждое стихотворение обладает и своими фонетическими особенностями. Так, в стихотворении «Степь» почти все строфы различны. Например, следующее четверо­стишие:

С кровли аист долгоногой Смотрит, верный домосед; Добрый друг семьи убогой, Он хранит ее от бед... —

обладает ассонансом на о, аллитерацией на г, р, что застав­ляет его звучать утвердительно, словно уничтожая впечат­ление от образа «семьи убогой». А в четверостишии:

Небеса, как купол медный, Раскалились. Степь гола; Кое-где пред хатой бедной Сохнет бедная ветла... —

аллитерация на я объединяет впечатления о пышущих жа­ром небесах и сухой одинокой ветле.

В стихотворении Тютчева трудно не обратить внимание на нежную трель звуков [л], [л'] в последней строке: «Исхо­дил, благословляя». Этот перелив заставляет читателя на мгновение будто оторваться от земли, прочувствовав глубо­кий смысл последнего четверостишия.

Разумеется, нельзя не отметить и художественное сво­еобразие обоих произведений. Так, у Вяземского, наряду с привычными нам эпитетами, метафорами («ветерок крыла­тый», «душа согретая») встречаются очень необычные («воздух сжатый», «вьюга огненной зари», «голодают взор и слух»). Они, как магниты, притягивают внимание читате­ля, заставляя его глубже осознать и смысл стихотворения.

У Тютчева, напротив, немного метафор, нет пышных сравнений, однако несмотря на это, образы стихотворения остаются четкими, запоминающимися.

 

Стихотворения П. А. Вяземского «Степь» и Ф. И. Тютче­ва «Эти бедные селенья...» во многом различны. Но, несмот­ря на это, они вызывают у читателя сходные мысли и чувст­ва. Возможно, тема патриотизма, преклонения перед Роди­ной кому-то покажется стереотипной, даже избитой, недо­стойной поэта. Однако, по моему мнению, поэтический талант, умение «глаголом жечь сердца людей» состоит именно в способности заставить людей вновь задуматься о том, на что раньше не обращали внимания, как на нечто привычное, а потому незначительное. Патриотизм нельзя было считать такой темой ни в XIX, XX и даже в XXI веке. Как бы привычно для современного человека это ни зву­чало, и сейчас мы должны быть признательны Отчизне, «какова она ни есть».

 

*******************************************************************************

Сопоставление стихотворений А. С. Пушкина, К. Д. Бальмонта, И. А. Бунина

ВОРОНИН Павел

Со времен Древней Греции лира служила символом поэ­зии. Читая представленные к анализу стихотворения, начи­наешь понимать почему: слова красивой, правильной рус­ской речи плавно льются в душу, минуя сознание, словно звуки лиры в руках прекрасной нимфы. Строчка за строч­кой, они уносят тебя все дальше от реальности, рутины в другой мир —- мир мечтаний, стремлений и великих свер­шений; мир, где свобода — действительно высшая цен­ность; мир, где человек, его высшая сущность, не заключен в телесную оболочку, а существует в той форме, что наибо­лее соответствует его внутреннему состоянию: в задумчи­вости он лунный свет в ветвях дуба, в мечтаниях — легкое облако, в веселье — озорной ветер в небесах.

Отголоски тех песен, что поются в этом мире, в гармонии с которым стремится жить любой поэт, каждый может от­крыть для себя в природе: ведь любой колосок, покачиваю­щийся на ветру, любая бабочка, перепархивающая с цветка на цветок, — вообще, любой нетронутый, девственный уго­лок природы куда свободнее любого из нас, возомнивших себя ее королями. И приобщившись к природе, проникшись ее красотой, по-настоящему поняв ее суть, человек стано­вится добрее, чище, искренней; в его душе рождается то чувство абсолютной свободы, что знакомо лишь орлам, па­рящим в заоблачных высотах, и поэтам в сладостные мо­менты вдохновенья. Именно эта тема — тема единения с природой, свободы и вдохновенья — и объединяет три пре­красных образца истинно русской поэзии — стихотворения А.С.Пушкина «Из Пиндемонти», К.Д.Бальмонта «Лун­ный свет» и И. А. Бунина «И цветы, и шмели, и трава, и ко­лосья...». Каждое из них фактически об одном и том же, но каждый из авторов по-своему расставляет акценты: Пуш­кин акцентирует внимание на свободе и ее понимании; Бальмонт пишет о том чувстве полета в бескрайних просто­рах сознания, что охватывает его в минуты вдохновенья; Бунин говорит, что главную роль в его жизни и творчестве всегда играла природа, в ней он черпал силы и она — един­ственная вещь, что не сотрется из его памяти ничем — даже смертью.

И для Пушкина, и для Бальмонта, и для Бунина харак­терно одинаковое понимание свободы. Сравним строчки: «По прихоти своей скитаться здесь и там, / Дивясь божест­венным природы красотам...»; «К лесам, к горам, к верши­нам белоснежным / Я мчусь в мечтах...» и «И забуду я все — вспомню только вот эти / Полевые пути меж колосьев и трав...» Не правда ли, очень похоже? А ведь это — ощуще­ние абсолютно различных людей, которых разделяет не только время — целые эпохи, — но и различия в мировоз­зрении, принадлежность к разным литературным стилям и многое другое. Я для себя объясняю это так: для всех истин­ных поэтов источником, дающим идеи произведений и под­сказывающим нужные слова, не может быть разум; побуж­дать к написанию стихотворения не может ни один заказ; ни один истинный поэт не будет писать что-либо лишь пото­му, что это модно и будет востребовано. Настоящий поэт — то есть Пушкин, а не Демьян Бедный; Бальмонт, а не Хлебников — питает силы в вечном источнике, одаряющем озарением уже сотни поколений пиитов, — в природе; настоящий поэт пишет лишь то, что у него сейчас на душе, и лишь тогда, когда он не писать уже просто не может.

Все три стихотворения довольно интересны в отношении использованных художественных средств и приемов, но каж­дое по-своему. Композиционно наиболее интересно стихотво­рение «Из Пиндемонти». Оно разделено на две части, причем разделителем служит цитата из Шекспира. До нее автор гово­рит о том, от чего он в этой жизни устал и до чего ему уже нет никакого дела; после нее — о том, что для него составляет ис­тинную жизнь, в чем заключается истинное счастье и истин­ная свобода. Все стихотворение построено на антитезе: проти­вопоставляются лесть, интриги, конфликты, зависимость от власти — то, что Пушкин называет «слова, слова, слова» — и независимость, свобода, вдохновенье — «Вот счастье! вот права...»

Наиболее красиво и приятно в отношении языка стихо­творение Бальмонта «Лунный свет». Эпитеты, метафоры, сравнения — все это столь красиво и столь органично соче­тается друг с другом, что вызывает ощущение вечности этих строк: как будто они были всегда и знакомы тебе с самого рождения. Слова настолько естественны, насколько это во­обще возможно, как будто писал их не человек, а сама При­рода, хранительница вечной мудрости.

У писателей-классиков жанра эпического фэнтези, у многих оккультологов и исследователей древнейших рели­гий и цивилизаций часто встречается такое понятие, как Истинная Речь (иначе ее называют язык Древнейших, язык Мирозданья и пр.). Истинная Речь рассматривается как язык самой природы; как единственный язык, на котором можно с ней общаться; как язык, слова которого и составля­ют саму суть бытия. Так вот, читая стихотворение Констан­тина Бальмонта, я никак не мог избавиться от ощущения, что оно написано не словами русского языка, а именно сло­вами Истинной Речи: в каждой строчке мы слышим то лег­кое подвывание ветра в снежных вершинах, то мягкий ше­лест деревьев в лунном свете, то тихий смех облаков. Заво­роженные красотой слов и необычностью ощущений, мы не­семся вслед за автором по просторам его мечтаний, и последняя строчка дает определение не только внутреннему состоянию автора, но и описывает ощущения читателя: «Я — облачко, я — ветерка дыханье».

Стихотворение Бунина, хотя и самое короткое из пред­ставленных, отнюдь не уступает двум другим по емкости. Всего в восьми строчках он выразил глубочайшую философскую мысль и основу своей жизненной идеологии. Вдумав­шись в эти строчки, начинаешь понимать, что Бунин был друидом от поэзии: он обладал великим и одновременно простым знанием ■— он понимал, что природа — вечный ис­точник мудрости и основа внутреннего баланса любого чело­века; что лишь постигнув природу, человечество сможет по­знать себя; что именно она — высшая ценность и лишь при­няв эту истину как аксиоматическую, человек может быть свободен от всего. И Бог для Бунина — высшее сосредоточе­ние природы, олицетворение Мудрости, Безгрешности, Красоты, Чистоты и Свободы. И строчки «И от сладостных слез не успею ответить, / К милосердным коленам припав» можно рассматривать как символ преклонения перед красо­той и вечным ее спокойствием.

Несмотря на мою давнюю страсть к Пушкину, чья поэзия в свое время заложила основы моего мировоззрения, из трех представленных стихотворений мне больше всего понрави­лось принадлежащее перу Константина Бальмонта стихотво­рение «Лунный свет». Этот сонет, как его назвал автор, иде­ален во всех отношениях, и как образец красоты и органич­ности языка и содержанья произвел на меня неизгладимое впечатление. Несмотря на то что в современном мире человек мало в чем может быть абсолютно уверен, одно я знаю точно — мои ближайшие выходные начнутся с того, что я до­стану с полки желтый томик стихотворений Бальмонта и найду по оглавлению стихотворение * Лунный свет».

И в заключение я хотел бы сказать, что свобода в моем понимании — это величайший дар, и лишь обладающий им может с гордостью сказать: «Я— счастлив!!!» Так давайте стремиться к ней, ценить ее и верить, что все в конечном' счете будет хорошо.

КОРОЛЬКОВА Александра

С первых же строк этих стихотворений читателя пора­жает то, что все они пронизаны одним состоянием: отчуж­денностью. Лирических героев не притягивает ничто зем­ное, бренное, преходящее. Рассуждая о смысле жизни, о счастье, они выдвигают на первое место совсем другие цен­ности, и у каждого эти ценности — свои. От темы, выра­жающей в себе постановку вопроса о смысле жизни, они пе­реходят каждый к своей идее, своему выражению этого / смысла, своей формуле счастья. И счастье для них — поня­тие, касающееся только их, только их внутреннего мира. Они далеки от всех других людей, но именно через эту отдаленность достигается небывалая близость к природе, к не­материальному, возвышенному миру, к высшим силам, ко­торая и является для них счастьем. Это указывает на само­достаточность героев стихотворений, на отсутствие зависи­мости их от преходящих ценностей.

Для того чтобы продолжать анализ, я думаю, стоит сна­чала обратиться к каждому из стихотворений.

Судя по заглавию, первое — «Из Пиндемонти» Пушки­на — является вольным переводом. Но, учитывая особен­ности художественного перевода XIX века — то, что в ос­новном переводили только очень близкие автору по духу стихотворения, иногда перерабатывая и изменяя их до не­узнаваемости, а порою даже приписывали собственное сти­хотворение зарубежному автору, — мы можем считать, что даже если мысли этого стихотворения не принадлежат Пушкину, но полностью им разделяются.

Тема пушкинского стихотворения — определение систе­мы ценностей для лирического героя, его понятия свободы и счастья; идея его такова, что счастье состоит в том, чтобы «никому отчета не давать, себе лишь самому служить и угождать... по прихоти своей скитаться здесь и там, дивясь божественным природы красотам, и пред созданьями ис­кусств и вдохновенья трепеща радостно в восторгах уми­ленья», то есть в полной самодостаточности и преклонением лишь перед красотой.

По композиции это стихотворение напоминает одну большую антитезу: описываемый в первой части мир прехо­дящих, фальшивых ценностей противопоставляется миру вечной красоты — окружающей нас (природы) и духовной (искусства).

Лирический герой такого типа, как в «Из Пиндемонти», не нов для Пушкина. Подобный ему образ мы встречаем в сонете «Поэту», где выражается та же идея («Ты царь: живи один»). Этот герой — поэт, служитель Высокого Искусства, поднявший себя над толпой своих поклонников и хулите­лей, над их ценностями, славой, политикой, войнами и мнениями — типичный герой золотого века.

Из-за описания «двух миров» Пушкину приходится сов­мещать в своем стихотворении слова «высокого» и «низко­го» стилей. С такими словами и словосочетаниями в описа­нии мира поэта, как «коих», «ропщу», «дивясь божествен­ным природы красотам», «трепеща радостно в восторгах умиленья» соседствуют «мало горя мне», «печать морочит олухов», «балагура».

Главными художественными приемами в стихотворении являются антитеза и анафора. Оригинальным ходом поэта было начать стихотворение с отрицания. Интересный эле­мент формы — цитата из «Гамлета», намекающая на родст­во духовного мира Пушкина и Шекспира. „

«Из Пиндемонти» написано шестистопным ямбом со смежными рифмами. Это во многом обусловливает настро­ение некоторой торжественности в стихотворении.

Тема «Лунного света» Бальмонта — единство души чело­века с природой, а идея его, та формула счастья, о которой говорят все три поэта, выражена в финальном трехстишии («Людей родных мне далеко страданье, чужда мне вся зем­ля с борьбой своей, я — облачко, я — ветерка дыханье») и состоит также в достижении счастья через слияние с приро­дой и отчуждение от обыденного мира. Лирический герой Бальмонта также не является обычным человеком, но и не похож на пушкинского. Это рафинированный, утонченный мечтатель и мыслитель, не снисходящий до земных проб­лем и страданий, носитель высокой, но гибнущей культуры — человек серебряного века.

Композиция бальмонтовского стихотворения последова­тельна, расположение его частей по смыслу и по форме вполне соответствует жанру сонета. Излюбленные приемы автора — повтор (особенно местоимения «я»), параллелизм, сравнение. Сонет написан пятистопным ямбом с характер­ным для этой формы чередованием рифмующихся строк: АВАВ — ВАВА — CDC — CDC.

Общее настроение стихотворения также довольно далеко от пушкинского: это возвышенная и немного ленивая меч­тательность.

Однако третье — бунинское — стихотворение отличает­ся от двух других, пожалуй, даже больше, чем они — друг от друга, несмотря на разницу во времени написания. Его отделяет от них непреодолимая пропасть — революция, за­ставившая произойти полную переоценку ценностей.

Тема бунинского стихотворения — это тот же вопрос о счастье, но несколько в другой форме — «Был ли счастлив ты в жизни земной?». Лирический герой «не успеет отве­тить» на этот вопрос, но подразумевается, что он хочет отве­тить «да». Что же побуждает его «забыть все» — все обиды, страдания, лишения; что является для него формулой счастья? Это «полевые пути меж колосьев и трав» — пути к Богу. Лишь Он и природа не способны предать лирического героя, и в этом — счастье.

Композиция стихотворения, несмотря на его небольшой размер, имеет определенную структуру: картины природы чередуются с картинами духовного мира героя. Лириче­ский герой этого стихотворения — не стоящий над толпой гений и не утонченный мыслитель. Это — человек вообще, человек вне времени и пространства, вне истории и полити­ки, не отягченный собственностью или репутацией. Это — обобщенный образ русской души.

Средствами выражения таких качеств бунинского лири­ческого героя и общего настроя стихотворения служат прежде всего повторы («И цветы, и шмели, и трава, и ко­лосья, и лазурь, и полуденный зной...», «И забуду... и... не успею ответить...»). Также в стихотворении встречается легко распознаваемая отсылка к библейскому тексту — Притче о блудном сыне, раскаявшемся и вернувшемся к Отцу.

Размер стихотворения — трех-, четырехстопный ана­пест, то есть четырехстопные строки с нечетными номерами чередуются с трехстопными четными. Рифмовка также до­статочно своеобразна — точные рифмы в коротких строках соседствуют с ассонансами в длинных.

Общее настроение стихотворения — умиротворенность и легкая грусть, может быть — грусть об ушедшем и уходя­щем.

Итак, тематика поисков счастья и смысла жизни в этих стихотворениях варьируется от «В чем счастье и свобода?» до «Был ли ты счастлив?». Так в чем же состоит счастье и смысл жизни для разных поэтов?

Для Пушкина — в выполнении высокой миссии поэта, в любовании красотой. Для Бальмонта — в созерцании и со­переживании природе. Для Бунина — в единении со всем живущим и пути к Богу.

Между лирическими героями трех стихотворений есть существенные различия, хотя все они — образы необычно­го, более духовного, человека для того времени, когда жил автор. Можно проследить, как с течением лет лирические герои этих все же в чем-то сходных стихотворений «эволю­ционируют» от наблюдения и восхищения красотой и при-" родой — к сопереживанию ей и единению с нею, от едине­ния — к осознанию себя ее неотъемлемой, но не возвышаю­щейся над другими частью. Еще одна неожиданная черта сходства лирических героев — это их слезы, слезы умиле­ния и счастья.

Для своего времени характерно не только содержание, но и внешний облик стихов: употреблявшийся в XVIII — первой половине XIX века шестистопный ямб, излюблен­ная символистами утонченная форма в сонете, оригиналь­ный ритм и рифмовка в лирическом стихотворении.

Настроения этих произведений также различаются между собой; все они выражают думы, желания, представ­ления о счастье людей той эпохи, в которую были написа­ны.

СИДОРЦОВА Наталья

Проблема смысла жизни всегда занимала величайших философов. Со времен Сократа, Платона и Аристотеля до эпохи Спенсера ученые задавались вопросом, «где круга этого начало, где конец, откуда мы пришли, куда — уйдем отселе?» — как выразил эту мысль Омар Хайям. Тема ду­ховного поиска личности стала ведущей и в русской лите­ратуре XIX—XX вв. Причем каждый из писателей и поэтов предлагал собственную концепцию жизни и мудрости бытия.

Стихотворения русских поэтов А. С. Пушкина «Из Пин-демонти», К.Д.Бальмонта «Лунный свет» и И.А.Бунина «И цветы, и шмели, и трава, и колосья...» посвящены имен­но вопросу «в чем же смысл жизни? К чему должен стре­миться человек? Как достичь ему гармонии и познать все­ленскую истину?». И все три автора сходятся в одном: человек — часть природы, смысл бытия — в единении с ок­ружающим миром, но не миром фальши и суррогатных чувств, а миром первозданным и прекрасным в своей перво-зданности.

Стихотворение А. С. Пушкина «Из Пиндемонти» по фор­ме и жанру напоминает иронический монолог персона­жа-резонера сатирической комедии XVIII—XIX веков, и использованная Пушкиным реминисценция «слова, слова, слова» (строки из «Гамлета») особенно усиливает эффект те­атральности (в лучшем смысле этого слова). «Все это, види­те ль, слова, слова, слова», — вот скрытый лейтмотив сти­хотворения. В словах, по мнению лирического героя, нет правды жизни. Слова — удел тех, кто «в сладкой участи ос­паривает налоги». Удел царей, но не правителей. Удел цен­зоров, но не творцов. И внешняя пассивность героя — лишь ширма, маска «усталого скептика» (Зависеть от царя, зави­сеть от народа / Не все ли нам равно? Бог с ними...). За этой маской герой-бунтарь скрывает глубокую заинтересован­ность в судьбе индивида и общества в целом. Иначе откуда же такое пристальное внимание к социально-историческим процессам той эпохи и подробное их описание в первой ло­гической части стихотворения?..

Интересны лексические особенности произведения. Ес­ли при описании «красот природы» и созданий искусств и вдохновенья в повествовании преобладает возвышенная лексика (метафоры «божественная красота», «восторги умиленья», восклицательное предложение в кульминаци­онном стихе «Вот счастье! Вот права», глаголы и дееприча­стия, создающие эффект беспрерывного движения природы и искусства — понятий, по мнению Пушкина, тождествен­ных, «скитаться», «дивясь», «трепеща радостью»), то к земному миру лирический герой демонстрирует явно на­смешливое отношение. При этом разговорные слова и даже вульгаризмы («морочить олухов», «балагур») Пушкин воз­водит до язвительно-метких, энергичных определений. Еще одно средство выражения авторской иронии — употребле­ние таких риторических фигур, как инверсия («Чуткая цензура/ В журнальных замыслах стесняет балагура»), си­некдоха («для власти, для ливреи»), силлепс («ни гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи»), что позволяет автору сак-центировать внимание именно на тех словах, которые наи­более точно выражают суть авторской позиции. В стихотво­рении Пушкина — энергия афоризма, своеобразной словес­ной карикатуры. Безусловно, на настроение произведения повлияло личное мировосприятие Пушкина, связанное с его нелегкой судьбой— судьбой «поэта-пророка». Резко критическая позиция вообще свойственна поздней лирике Великого Мастера.

Совершенно иное по характеру стихотворение К. Д. Баль­монта «Лунный свет». Мотив лунного света является сквоз­ным в лирике символистов, особенно «старшего поколе­ния». В данном случае робкий свет луны — символ. Символ сокрытой от взора истины, что доступна лишь избранным. К. Бальмонт описывает момент познания красоты лириче­ским героем как момент созерцательного восторга и трепе­та. В отличие от пушкинского стихотворения здесь с пер­вых же строк задается мотив природы — единственного ис­точника покоя и творческого вдохновения.

Когда луна сверкнет во мгле ночной Своим серпом блистательным и нежным...

При этом «мгла ночная» отождествляется с «миром иным», «миром вертикальным» — миром гармонии, красо­ты, духовности. Интересно, что расплывчатые видения ли­рического героя — это не просто сон. Это состояние некоего гипнотического погружения в мечту. В природу. В веч­ность.

.. .Как будто дух больной,

Я бодрствую над миром безмятежным,

Я сладко плачу...

Герой противопоставляет себя остальному миру.

Все — живут днем. Он — дитя ночи. Он «эльф», «облач­ко», «ветерка дыханье».

Лишь в последней строфе герой упоминает о мире зем­ном. Мире палящего дневного света.

Людей родных мне далеко страданье, Чужда мне вся земля с борьбой своей...

Вот принципиальное отличие пушкинского и бальмон-товского походов к проблеме правды жизни. Если Пушкин, писатель-реалист, акцентирует внимание на описание исто­рических реалий николаевской эпохи (первая часть), то Бальмонт, истинный символист, стремится показать, как далек его герой от мирской суеты. Проблема двоемирия воспринимается Бальмонтом абстрактно, Пушкиным — конкретно. Пушкин следует традициям романтизма, проти­вопоставляя два мира. Но то реальные миры — антиподы. Мир «искусств и вдохновенья» и «мир корысти и войн». В отличие от Пушкина Бальмонт не стремится к семантиче­ской точности. Отрезвляющим определениям он предпочи­тает аморфные словесные формы и расплывчатую компози­цию, следуя принципу, провозглашенному П. Верленом: «Никаких цветов. Одни лишь нюансы». Оксюмороны «го­ворит молчание», «сладко плачу», алогизм «дышу луной» помогают понять прелесть жизни в ее противоречиях. Ме­лодичность, порой гипертрофированная музыкальность, свойственная бальмонтовской лирике, проявляется и здесь. Поэт активно использует приемы звукописи, а именно — аллитерацию.

Моя душа стремится в мир иной, Пленяясь всем далеким, всем безбрежным.

Многократное повторение сонорных звуков дает возмож­ность читателю самому достроить звуковую картину происходящего. Отличает стихотворение и нарочитая нестрой­ность композиции. Если у Пушкина произведение имеет классическую двухчастную форму и построено по принципу градации и усилением эмоционального накала к последней строфе, то у Бальмонта наблюдается цикличность постро­ения, создаваемая за счет чередования музыкальных эф­фектов crescendo— diminuendo. Виртуальный пейзаж — вот что предстает взору и слуху читателя. Ни одного воскли­цательного знака. Мир. Спокойствие. Самая жизнь.

Идиллические картины природы предстают перед нами и в элегии И. А. Бунина. Послереволюционной лирике писате­ля свойственно ностальгическое настроение, светлая грусть об ушедшей России. «Певец осени и дворянских гнезд» видел смысл жизни в единении человека с природой и их вечной гармоничной связи. Но если у Пушкина природа прямо отож­дествляется с искусством, у Бальмонта пейзаж — мечта, то у Бунина природа — это прежде всего Родина. Источник вдох­новения. Creative Impulse, как писал Моэм. Внешняя ску­пость лексического колорита компенсируется использовани­ем приемов синтаксической архитектоники (запятые, тире, плавность повествования, многосоюзие и эпифорическое по­строение предложений — акценты, назывные предложения — эффект отрывочности воспоминаний). Лирический герой сравнивает себя с блудным сыном, потерявшимся среди стран и континентов. Библейский образ становится в строках поэта нарицательным. Вообще, у Бунина наблюдается увле­ченность религиозными мотивами, часто его стихотворения —* диалог с Господом, а проблему двоемирия он, в отличие от других авторов, трактует как проблему мира земного и мира божественного. Особое внимание «последний русский клас­сик уделял духовному совершенствованию человека», а мо­тив веры был неразрывно связан с мотивом родины... Это высшая правда поэта...

 

При всей внешней схожести взглядов трех поэтов в стихо­творениях выражены различные философские взгляды на проблему поиска смысла жизни. Что ж, так и должно быть. Большая литература не признает творцов-близнецов. Ведь смысл жизни для каждого разный. Это полет прекрасной пти­цы, это «полевые пути», это поиск «мира иного», это борьба за справедливость. Так будет всегда. Движение по кругу мироз­дания в поисках истины — вечно. Мы. Будем. Жить.

 

---

Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 5759; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!