Я мыслю, но это еще ничего не значит 7 страница
Между тем я заметила одну странную вещь: стоит только сейчас заикнуться о своем скептическом отношении к «духовности», как всех вокруг буквально начинает корежить. В свое время Ницше лез вон из кожи, всячески распинался о смерти метафизики, а немецким бюргерам было и на него, и на все его прозрения глубоко плевать, и почти никто из них на него особо не обижался. Более того, сегодня тысячи философов во всем мире подхватили эту тему и всячески муссируют ее в своих диссертациях и на многочисленных конференциях, причем не просто без видимого сожаления или отстраненно, а, я бы даже сказала, с тайным наслаждением. Такое впечатление, что словосочетание «смерть метафизики» им всем очень нравится и ласкает слух. Однако о духовности те же самые люди, как правило, пишут и говорят с каким‑то прямо нечеловеческим надрывом, как будто перед ними не отвлеченное понятие, а неизлечимо больной родственник, на которого они не в состоянии глядеть без слез. А ведь между «духовностью» и «метафизикой» вроде бы нет никакой существенной разницы! Достаточно открыть любой толковый словарь и внимательно проанализировать значение двух этих слов: они оба означают нечто нематериальное и присущее исключительно человеку.
Безусловно, человек, сочиняющий научный труд о смерти метафизики и всячески отстаивающий эту гипотезу, сам все– таки занимается чем‑то духовным, то есть тем, что абсолютно не интересует тех же котов, например. Поэтому ему и обидно, когда эту его духовность кто‑нибудь ставит под сомнение. Но скорее всего дело не только в этом. По моим наблюдениям, чем меньше люди читают книг, чем дальше они от литературы и философии, тем сильнее они держатся за это слово. А, казалось бы, уж им‑то и вовсе должно быть все по барабану, так как ни к какой духовности они сами никогда никакого отношения не имели.
|
|
|
Неделю назад я ездила в гости к своей мамаше на дачу, где опять была вынуждена выслушивать ее тирады по поводу насилия, убийств и всевозможных извращений на экранах ТВ, которые, по ее мнению, и привели к окончательному упадку нравственности в нашей стране. Вот недавно из новостей она узнала, как в одной деревне папаша с мамашей привязали своего годовалого сыночка к батарее, надев ему на шею собачий ошейник, и так продержали больше года, пока он не умер от хронического недоедания. А бабушка с дедушкой все это время спокойно за этим наблюдали, так как им казалось, что их внучек очень прожорливый и иначе с его аппетитом справиться невозможно. В семействе было еще двое детей, и еды на всех не хватало.
Или еще более ужасный случай из жизни маньяка, который в молодости был довольно‑таки привлекательным и пользовался успехом у баб. Он обожал смотреться в зеркало и готов был заниматься этим часами, но однажды вдруг обнаружил у себя на лбу морщинку и ужасно расстроился. Тут‑то он и понял, что нужно ему с этим что‑то срочно делать, иначе морщин будет все больше и больше и скоро он весь ими покроется, превратившись в убогого старика. А ему хотелось во что бы то ни стало остаться молодым и красивым. В результате он женился на какой– то умственно отсталой тетке, которая практически каждый год рожала ему по ребенку. Ну а он этих младенцев потрошил и съедал самые, по его мнению, важные для омоложения органы: печень и сердце. Кроме того, он неизменно присутствовал при родах и первым делом заглатывал плаценту, так как где‑то прочитал, что именно ее добавляют в наиболее дорогие и эффективные кремы для лица. Таким образом, он сожрал внутренности пяти или шести своих собственных детей, чьи трупики сжег в ближайшем лесу. Еще он постоянно пил молоко своей жены. Короче говоря, все эти меры привели к тому, что он в свои сорок семь выглядел на двадцать и по‑прежнему очень нравился девушкам. У него вообще была мечта: прожить до ста тридцати двух лет, а если получится, то и больше. Но ничего не вышло, так как слабоумная жена в припадке ревности зарубила его топором. Правда, эту историю моя мамаша услышала от соседки по даче, а не из телевизора. Однако все это случилось и стало возможным исключительно потому, что все эти жуткие личности насмотрелись американских боевиков и триллеров.
|
|
|
|
|
|
Естественно, я не решилась ей возражать, а тем более говорить о своей неприязни к любым проявлениям духовности. Представляю, что бы с ней стало! Точнее, со мной. Зато, думаю, ей я могла бы запросто сказать, что метафизика давно умерла, поэтому и волноваться особенно не о чем. Мысленно я даже несколько раз смоделировала ситуацию, как я вдруг ненароком вставляю в наш разговор фразу про «смерть метафизики». Она бы точно ничего не заметила. Хотя, должна признаться, и на это в ее присутствии я так и не решилась. Мало ли что ей могло послышаться.
Таким образом, выходит, что все дело в словах, а не в явлениях, которые за ними стоят. Короче говоря, когда берешься о чем‑либо писать или говорить, очень важно помнить о словах, которые ты используешь, ибо на них окружающие и будут прежде всего реагировать. Предмет же твоих рассуждений никого не колышет. Думаю, что большинство ученых это прекрасно чувствуют, поэтому и предпочитают распространяться про печальную участь метафизики, а духовность не задевать. Писатель, к сожалению, подобного выбора лишен, так как метафизика является сугубо научным термином, а он вынужден изъясняться на понятном всем языке.
|
|
|
Так получилось, что там же на даче я пересмотрела «Калину красную». И раньше, кстати, не могла понять, что в этом фильме примечательного, а теперь вот снова невольно задалась этим вопросом. Есть, наверное, советские фильмы, незаслуженно забытые или обретшие ныне какое‑то новое звучание, но этот определенно не из их числа – наоборот, как‑то чересчур много привлекает к себе внимания и абсолютно непонятно почему. Начнем с того, что он элементарно плохо сделан. Обычно я не особо обращаю внимание на так называемый профессионализм, но тут его отсутствие просто бросается в глаза. Как у платья, у которого все швы небрежно и наспех сметаны и выступают наружу. Ритм повествования какой‑то рваный, но очевидно не специально, а так уж вышло. Ключевая сцена свидания с матерью и вовсе напоминает хронику из семейного архива, снятую на любительскую камеру. И опять же, скорее всего потому, что режиссер куда‑то очень спешил и переснимать дубли ему было некогда. Нет, я понимаю, что он здорово квасил и ему порой было не до кино. Однако зрителю от этого не легче. Характерно, что в фильме нет ни одной запоминающейся эпизодической роли, и это при том, что в те времена радио «Шансон» еще не доставало пассажиров маршруток, и найти в уголовной среде какую‑нибудь не затасканную натуру или же, на худой конец, хотя бы более– менее живую интонацию или шутку, наверное, было не так уж и сложно. Но, увы! Зато везде и всюду маячит крупным планом фигура главного героя в исполнении самого Шукшина. Иногда бывает, что какой‑нибудь актер привлекает к себе внимание яркой внешностью или талантом и тем самым как бы отодвигает на задний план остальных участников фильма, но в данном случае Шукшин, похоже, решил заслонить собой всех остальных в самом буквальном смысле этих слов: физически. Сполна воспользовавшись при этом своим положением режиссера. В сцене в ресторане, о которой в фильме предварительно довольно много говорят, так как главный герой после «отсидки» собирается там как следует оттянуться, мы опять видим исключительно Шукшина и фактически больше никого. А ведь несчастные советские зрители, не слишком избалованные подобными вольностями, наверняка тоже были бы не прочь немного оттянуться и ждали увидеть нечто более интересное. Можно было бы и о них немного подумать, а не только о себе. В результате где‑то к концу фильма я почувствовала, что уже просто не могу больше видеть этого назойливого типа, каждый жест которого исполнен сознания собственной значимости и исключительности. А по степени нарциссизма и неприкрытого самолюбования Шукшина в этой роли можно сравнить разве что с Высоцким, на которого сегодня более десяти секунд тоже уже невозможно смотреть. К счастью, фильм наконец‑то закончился, а то бы меня, вероятно, просто стошнило.
Интересно, что, комментируя фильм, который демонстрировался по ТВ, какая‑то актриса, знакомая Шукшина, рассказала довольно любопытную историю о том, как к нему в гости, когда он еще был не особенно известен, но уже жил в Москве, зашел Тарковский. Тарковский как раз недавно получил премию Венецианского кинофестиваля и, пребывая в отличном расположении духа, стал отплясывать вместе со своей подругой модный в то время танец твист. Шукшин же на протяжении всего танца мрачно сидел в углу, пил, а потом вдруг встал и со значением произнес: «Я вас всех обойду!» Очень легко себе эту сцену представить, по– моему. Не знаю, что хотела продемонстрировать своим рассказом знакомая Шукшина, скорее всего романтичную сложность его характера, но лично меня эта история заставила еще раз убедиться в том, что я не напрасно всегда испытывала сильное недоверие к личностям из сельской местности. И практически всегда, кстати, это недоверие оказывалось оправданным.
Есть, правда, в этом фильме одна интересная сцена. Где– то ближе к концу, по‑моему, все тот же главный герой в приливе охвативших его чувств катается по траве под холмом и даже, кажется, смахивает с лица скупую мужскую слезу, а в это время на заднем плане – не сразу, а как‑то не очень решительно и на не очень продолжительное время – в кадр попадает православный собор, – попадает, а потом опять исчезает… Эта сцена кажется мне в высшей степени символической. Здоровенному мужику с квадратной головой в тот момент очень тесно в этом мире, ибо пространство вокруг настолько сужено, что он не может себе позволить сходить в храм, – так его несчастного притесняют. Хотя в смысле общения все у него, казалось бы, не так уж и плохо, поскольку чуть раньше он уже, вроде бы, сходил в баню, где излил душу своему знакомому. Однако для полного счастья ему этого явно мало, так как храм в кадре может пока оставаться только очень непродолжительное время. И чтобы его вообще показать, режиссеру (он же главный герой) потребовалось немалое мужество. Таким образом, некоторое несовпадение так долго и навязчиво демонстрировавшейся непомерной широты натуры героя фильма со столь явной узостью окружающего его социума все‑таки придают определенный драматизм всей ситуации и отчасти оправдывают присутствие данного персонажа на экране: было, значит, зачем снимать кино, не обо всем в бане удалось рассказать. А когда и в храме, и в бане, и даже по телевизору – в какой‑нибудь передаче «К барьеру» – можно будет без проблем изливать свою душу, тогда он и подобные ему наконец‑то обретут полную свободу. Правда, тогда они сами, как и их произведения, окончательно станут никому не интересны. Что, собственно, сейчас и произошло.
Пример Шукшина, который, как известно, был еще и писателем, неплохо показывает, что не только литература, но и любой другой вид искусства, включая кино, для большинства людей является совершенно ненужным занятием. Поскольку они и так могут ходить в гости, сауны, бары, клубы, встречаться там со своими знакомыми и говорить с ними о том, что их волнует. Зачем тогда садиться за стол и водить рукой по бумаге? Возможность вступить с кем‑нибудь в прямой диалог, по‑моему, вообще начисто исключает необходимость облекать свои мысли и чувства в письменную форму. Иначе писатель действительно становится похож на крестьянина, который идет за плугом и вдруг начинает танцевать. Поэтому в человеке должно быть нечто такое, что мешает ему вступить в непосредственное общение с окружающими – пусть даже тайный порок или преступление, – тогда, возможно, и его тяга к литературе не будет выглядеть столь нарочитой и бессмысленной. Более того, я заметила, если автор в своих произведениях высказывает о себе все и до конца, то и его книги тоже парадоксальным образом перестают отличаться от обычных разговоров и болтовни, хотя и запечатленных на бумаге. С этой точки зрения только предельное одиночество способно оправдать абсолютно противоестественный и избыточный акт, каковым по своей природе является письмо.
Глава двенадцатая
Однажды в России
Сколько себя помню, я всегда очень любила кофе, причем не просто любила, а любила страстно – этот эпитет лучше всего отражает мое отношение к этому напитку! Стоит мне просто пройти мимо какой‑нибудь забегаловки с надписью «Кофе», где на вывеске нарисованы аппетитные кофейные зерна, как у меня прямо так и начинает течь слюна. При этом мне нравится даже растворимый кофе, потому что зерновой у нас, как правило, варить не умеют, за редкими исключениями. Поэтому, когда в гостях у каких‑нибудь малознакомых личностей мне предлагают «чашечку кофе», я всегда предпочитаю растворимый, так как в этом случае у меня есть хотя бы возможность разглядеть этикетку на банке, из которой мне насыплют кофе в чашку, тогда как никто не может тебе дать гарантию, что из молотых зерен вместо кофе тебе не сварят какую‑нибудь откровенную бурду. Пожалуй, только однажды мне довелось попробовать настоящий кофе, приготовленный в специальном аппарате под мощным давлением. Таким кофе меня угостил мой парижский знакомый, который по причине почтенного возраста сам уже не слишком им злоупотреблял, хотя тоже очень любил, а я выпила целых две чашки. И это было великолепно! Помню, я потом всю ночь не могла сомкнуть глаз, но на следующий день все равно чувствовала себя на редкость бодрой и полной сил. А в Петербурге я все‑таки предпочитаю растворимый.
И видимо, когда что‑то очень сильно любишь, то рано или поздно это должно принести тебе хоть какие‑нибудь плоды. Забавно, но еще каких‑нибудь пять‑шесть дней тому назад мне и в голову бы не пришло произнести вслух нечто подобное! Но тут вдруг я получила извещение о том, что на почте меня ждет некая «простая бандероль». Я сразу подумала, что это мне опять прислали какие‑нибудь журналы из Парижа – ну, в общем, как обычно. Но когда я пришла на почту, мне вручили вовсе не обычную, «простую», бандероль, а подозрительно длинный и узкий сверток. Взяв его в руки, я слегка отковырнула краешек почтовой бумаги с одной стороны и обнаружила там коричневую изогнутую деревянную ручку. Боже мой, я поначалу глазам своим не поверила! Оказалось, что в эту бумагу был завернут зонтик! Великолепный большой зонтик золотого цвета, на котором коричневыми буквами было написано «Нескафе Голд»! Я была просто потрясена. Тем более, что я давно уже собиралась купить себе именно такой: с загнутой деревянной ручкой. А когда я вышла на улицу, то сверху посыпался мокрый снег с дождем, и я, раскрыв этот зонтик, обнаружила, что он прекрасно защищает меня от влаги, льющейся сверху. На другой стороне улицы в это время проходила компания пьяных молодых людей, и кто‑то из них истерично и восторженно завопил: «О Нескафе Голд, это сделал ты!»
И действительно, этот зонтик я получила в награду за участие в рекламной компании кофе «Нескафе Голд»! В рекламном ролике с экранов телевизоров негр в золотом цилиндре и золотом плаще вместе с бабой точно так же радостно скакали и пели: «О Нескафе Голд, это сделал ты!» При этом они уверяли, что каждый, кто отправит в конверте по особому адресу три ярлычка от банок этого кофе, может выиграть «фотокамеру мечты». С того самого момента, когда я услышала эти заманчивые обещания, я стала покупать себе исключительно баночки кофе этой марки и всякий раз внимательно их осматривать. Это занятие не доставляло мне большого труда, к тому же баночки из‑под кофе так прекрасно пахнут. А на обратной стороне этих баночек я тоже без особого труда обнаруживала небольшой отмеченный пунктиром лоскуток, который явно предназначался для того, чтобы его отрывали. Честно говоря, первый такой ярлычок я оторвала после некоторого колебания, но мне ужасно хотелось выиграть «фотокамеру мечты», то есть цифровую видеокамеру, или же на худой конец фотоаппарат, и я переступила через это внутреннее табу, преодолела предубеждение, постаравшись уверить себя в том, что все это не откровенное надиралово, хотя небольшой опыт участия в некоторых отечественных литературных премиях, например, у меня как‑никак уже имелся. Правда, в глубине души я, конечно же, понимала, что это все тоже обычные рекламные трюки, предназначенные для идиотов.
Как бы то ни было, но ярлычок я оторвала, а постепенно у меня скопилось огромное количество таких ярлычков. И наконец, я решила их собрать и отправить в конверте по указанному адресу. Я купила конверт, сложила туда ярлычки – для начала, кажется, штук семь‑восемь – и опустила конверт в почтовый ящик. Надо сказать, что практически на следующий день я совершенно забыла об этом своем поступке, разве что всякий раз, покупая новую банку «Нескафе Голд» и обнаруживая на ней такой ярлычок, я вдруг что‑то смутно вспоминала и невольно жалела, что теперь он мне не пригодится, ибо рекламная акция уже закончилась. В общем, моя жизнь с окончанием этой акции тоже как‑то немного обеднела и как будто лишилась какого‑то дополнительного смысла… Потом наступило лето, я уехала на дачу и вовсе позабыла обо всей этой чепухе. И вдруг такая удача! Красивый удобный зонтик с изогнутой деревянной ручкой был в моих руках и защищал меня от дождя и снега!
Этот успех еще больше вдохновил меня на участие в других акциях (в которые, честно говоря, я уже и без того успела втянуться), правда, только в тех, где нужно было собирать разные ярлычки, потому что иногда приходится натыкаться на предложение: «Подробности нашей рекламной акции вы можете прочитать в таком‑то номере газеты…». Вот это кажется мне уже чересчур сложным: покупать какую– то газету, да еще отслеживать специальный номер. С ярлычками все гораздо проще! Все равно ведь приходится приобретать зубную пасту, и мне не составляет особого труда оторвать от коробочек и отправить по почте три ярлычка со штрих‑кодами. За это счастливый победитель может выиграть домашний кинотеатр, ну а в качестве утешительного приза – годовой запас зубной пасты!
А рекламная акция сигарет «Честерфилд» даже придает дополнительный смысл курению: во всяком случае, с ее началом лично мне теперь уже не так жалко тратить бабки на сигареты. В одной пачке с красной лентой я как‑то обнаружила вкладыш коричневого цвета под номером два, где было сказано, что нужно собрать еще два таких вкладыша: соответственно, с номерами один и три, правильно заполнить их, а потом отослать по указанному адресу. И все! Довольно– таки скоро я обнаружила два недостающих вкладыша в двух других пачках «Честерфилда». Я заполнила их, ответила на вопрос, который, надо сказать, не потребовал от меня особых умственных усилий, и решила, что на этом моя миссия выполнена, так как ни один найденный мной вкладыш не пропал даром. Однако оказалось, что все далеко не так просто. Ведь курить я не бросила, поэтому практически каждый день я по‑прежнему покупала эти сигареты, да еще по две– три пачки, и в каждой из них находила вкладыши, так как рекламная акция все продолжалась и продолжалась. Поэтому я решила еще раз собрать все три вкладыша, но на сей раз мне упорно попадались только коричневые. А они должны были быть разных цветов: коричневый – с большим желтым листиком, красный – с множеством более мелких желтых листиков, а синий – с целой гирляндой маленьких желтых листочков. Но мне все время попадались только коричневые! Тем не менее я решила их не выбрасывать и откладывать в буфет на полочку – вдруг мне повезет, и я опять соберу целый набор. И вот однажды мне‑таки попался синий! Я сложила их вместе, но недоставало еще одного – красного. Вместо него в пачках, которые я покупала, все время упорно попадались одни коричневые, как будто нарочно. Но как‑то я шла по улице и увидела прямо под ногами недостающий вкладыш: он валялся в луже и был сильно измят, но я все равно его подобрала. Дома я его высушила, выгладила и почистила. И теперь у меня оказался еще один требуемый набор вкладышей. Я снова сложила их в конверт и опустила в почтовый ящик. Между тем акция все продолжалась, а я покупала сигареты, и вкладыши мне тоже продолжали попадаться. Во мне уже проснулся настоящий азарт: купив пачку сигарет с красной лентой, я сразу же открывала ее и смотрела, какой вкладыш попадется на сей раз. Но теперь мне стали попадаться только синие вкладыши – очевидно, все остальные уже стали дефицитом. Но все‑таки через какое‑то время мое терпение и упорство были вознаграждены, и я опять собрала все три: коричневый, красный и синий! Этот набор, в свою очередь, тоже был вложен мной в конверт и отправлен по нужному адресу. В результате мне удалось собрать, кажется, пять или шесть таких наборов, и все я отправила по почте. Потом, подумав, что, может быть, для одного человека это слишком много и не стоит перебарщивать, я стала собирать вкладыши уже как бы от имени моего мужа, который вообще не курит, но ведь это не так уж важно. Правда, пока мне повезло только с кофе, но это еще ничего не значит, так как зонтик я ведь получила уже тогда, когда и думать забыла обо всей этой чепухе.
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 168; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!