ПЕРВАЯ ВТОРАЯ ТРЕТЬЯ ЧЕТВЕРТАЯ 16 страница
К данной сугубо личной истории прибавлю сходно звучащий исторический анекдот. Когда назначенный главнокомандующим Итальянской армией, еще никому не известный, генерал Бонапарт прибыл в ставку, первым делом он решил собрать военный совет. Скоро в кабинет командующего вошли не уступавшие в звании Наполеону офицеры - красавцы, богатыри, рубаки, на фоне которых маленький, худой, желтолицый Бонапарт явно не смотрелся. Командующий встретил их со шляпой на голове, не стали обнажать голов и другие генералы. В ходе разговора Бонапарт снял шляпу, они последовали его примеру, но через минуту он снова надел шляпу и так при этом посмотрел на окружающих, что никто не решился повторить его жест. Позднее, когда военный совет закончился, богатырь, храбрец Массена пробормотал: «Ну нагнал на меня страху этот малый.” Вот еще один, может быть, не столь мистичный пример явления 1-й Воли.
* * *
Главное, с чего следует начать анализ психологии 1-й Воли, заключается в том, что она рождается с двухслойной картиной мироздания. В подсознании “царя” весь космос и все его элементы выстроены в простую иерархию из двух ступеней: верха и низа. Все сущее поделено на горний и дольний миры, небо и землю, на избранных и званных, на власть и народ, на пастырей и пасомых, домохозяев и домочадцев и т.д. При этом замечательной особенностью психологии 1-й Воли представляется то, что она от рождения чувствует себя причастной ни к какой-то иной, а именно к высшей, элитарной, исключительной, избраннической ступени этой двухступенчатой модели. Толстой писал: “Есть во мне что-то, что заставляет меня верить, что я рожден не для того, чтобы быть таким, как все”. И спустя десятилетия Толстому вторил Сальвадор Дали: “Еще с самого нежнейшего возраста у меня обнаружилась порочная склонность считать себя не таким, как все прочие смертные.”
|
|
|
Предчувствие 1-й Волей своего избранничества - не просто смутное ощущение, тайно живущее в человеке, - это программа, характер, образ и смысл жизни индивидуума. Оно - нечто, воплощающееся во всем, что делает, думает и чувствует “царь”.
Принадлежность к высшему из двух миров вносит некоторые коррективы в представления 1-й Воли о нормах права и этики. “Царя” ни в коем случае нельзя назвать существом аморальным, он чтит закон и не любит нарушать сложившиеся в обществе нормы, но некоторая раздвоенность, связанная с двухступенчатой картиной мироздания, в этике и праве 1-й Воли присутствует. Безусловное исполнение всех правил, по ее мнению, необходимо для существ, принадлежащих ко второму, низшему миру. Что касается существ высшего мира, то для них соблюдение норм права и морали должно, но не безусловно, а постольку-поскольку, и есть ситуации, когда высшая целесообразность дозволяет их нарушение. Мотивировки здесь находятся самые разные, но в итоге всегда оказывается, что конечная цель аморализма 1-й Воли - власть, карьера, самоутверждение. Поэтому, когда Лютер говорил, что «Церкви ради и для пользы дела нечего бояться и крепкой доброй лжи», а Ленин писал, что ради победы мировой революции “надо....пойти на все и всякие жертвы, даже в случае надобности - пойти на всяческие уловки, хитрости, нелегальные приемы, умолчания, сокрытие правды..”., то, в лучшем случае, оба впадали в самообман - все это было нужно лично им ради удовлетворения собственного честолюбия.
|
|
|
С двухступенчатой картиной мироздания в сознании 1-й Воли связана еще одна любопытная, многих обманывающая черта поведения “царя”: его мнимый демократизм. Дело в том, что 1-я Воля действительно относится к окружающим ровно, не различая чинов и званий. Однако источник этого явления не в природном демократизме, а в простоте живущей в ее душе картины: есть только верх и низ - а более сложные иерархические построения произвольны и лукавы.
Формально,1-я Воля - сторонница равенства. Но равенства своеобразного, где все уравнены не в правах, а в бесправии перед ней. Интересно в этой связи наблюдать “эгалитаризм” 1-й Воли на примере императора Павла I. С одной стороны, Павел постоянно ругал русских аристократов “якобинцами”, потому что те претендовали на, пусть условное, но все-таки равенство с ним (царь - первый среди равных). А с другой стороны, аристократия крыла Павла “уравнителем и санкюлотом”, так как он не различал среди подданых чинов и званий, с одинаковым азартом подвергая порке всякого, кто подвернется под руку. Однажды, когда Павлу попытались выразить соболезнование по поводу смерти канцлера Безбородько, он очень “эгалитарно” ответил: “У меня все безбородьки”. Это - равенство “по-царски”. Поэтому неудивительно. что русская аристократия скоро устала от такого “равноправия” и отправила царя-”санкюлота” в мир иной. Жизнь богаче двухступенчатой модели мира, богаче “царского” представления о равенстве, и насилие над обществом в духе элементарного противопоставления верха низу часто жестоко мстит “царю”.
|
|
|
* * *
Предчувствие своей принадлежности к высшему миру не только подчиняет себе всю личность 1-й Воли без остатка, но буквально корежит, насилует ее. Жизнь “царя” изначала трагична, потому что ощущая себя цыпленком-”альфой”, он заставляет себя вести в соответствии со своими ПРЕДСТАВЛЕНИЯМИ о поведении “альфы”, иногда вопреки собственным, внутренним склонностям и потребностям. Беда заключается в том, что 1-я Воля дозволяет расположенным ниже функциям реализовываться только в “царственных”, иерархически приподнятых формах, тогда как, скажем, Вторая функция от природы последовательная демократка и по своей склонности к процессу и богатству выражения совершенно чужда каким-либо аристократическим потугам.
|
|
|
Чтобы стало понятней, приведу в пример Наполеона. При 1-й Воле он имел 2-ю Физику. А 2-я Физика, как уже говорилось, прекрасная любовница, она привносит в секс процессионность, силу, гибкость, многогранность, естественность, заботливость. И вероятно, Наполеон с его 2-й Физикой, предаваясь любовным утехам с графиней Валевской, был именно таким. Но не всегда он был таким, и не со всеми. Став императором, Наполеон завел себе за правило насиловать жен своих министров, причем, проделывал это с государственной думой на челе, небрежно и не отстегивая шпаги. Бог ведает, из каких тайников своей корсиканской памяти выкопал он воспоминание о праве первой ночи, да это и несущественно, существенно то, что проделывая все необходимые в таких случаях манипуляции, даже не отстегивая шпаги, он насиловал не только жен своих министров, он прежде всего насиловал собственную сексуально сильную и богатую природу. Зачем же? Насилия над 2-й Физикой от Наполеона требовала его же “царственная” 1-я Воля. То, что такое самоистязание необходимо совершать при посредстве жен министров и при шпаге - лишь индивидуальное убогое представление о формах, в которых должен свершать свой секс государственный муж высшего призвания.
Даже суперпроцессионную Третью функцию 1-я Воля заставляет кривляться и двурушничать, ставя ее действие в зависимость от общественного мнения. Про Льва Толстого, имевшего 3-ю Физику, т.е. Физику до болезненности заботливую и жалостливую, собственная жена с горечью писала: “Если бы кто знал, как мало в нем нежной истинной доброты и как много деланной по принципу, а не по сердцу, в биографии будут писать, что он за дворника воду возил, и никто никогда не узнает, что он за жену, чтоб хоть когда-нибудь дать ей отдых, ребенку своему воды не дал напиться и 5-ти минут в 32 года не посидел с больным”.
Примеры Наполеона и Толстого, на первый взгляд, свидетельствуют, что в связи с явлением 1-й Воли, все сказанное требует пересмотра. Результативная 1-я Воля, кажется , отменяет процессионность Второй и Третьей функций, и вся личность “царя” по образу Первой функции делается результативной. Однако это видимость: “царь” на самом деле не отменяет, а загоняет внутрь свою процессионность.
Обратимся за подтверждением этого тезиса к личности Ахматовой. У Ахматовой при 1-й Воле была 2-я Эмоция. А как сказано было прежде, 2-я Эмоция - прирожденный “акын”, поющий все, что видит вокруг. Сама Ахматова фактически признавалась в своем “акыническом” понимании задач поэзии, говоря, что поэзия складывается из простых фраз типа: “Не хотите ли чаю?” Однако вопреки такой декларации, предполагающей обильное плодоношение, поэтическое наследие Ахматовой ни крупной формой, ни большим числом произведений не отличается. Секрет такой сдержанности открыла как-то сама Ахматова, разбирая стихи Симонова. Тогда она сказала: « Мужественный боевой командир, вся грудь в орденах, плаксивым голосом считает женские измены: “Вот одна! А вот еще одна!” Мужчина должен прятать это в своей груди, как в могиле.” Обратим внимание: считая естественным поэтическое запечатление самых простых элементов быта, Ахматова находит непозволительным для мужчины рифмованное оплакивание женских измен, но не в рифме, думается, находя беду, а в публичности поэтического юродства.
Суть в том, что Ахматова была не просто “акыном” по 2-й Эмоции, но по 1-й Воле “царственным акыном”, для которого не все дозволено в поэзии, но лишь то, что не роняет достоинства, не колет самолюбия автора и вообще восходит к иерархической приподнятой системе тем и образов, ставящей поэта в исключительное положение над толпой. Принцип умолчания “царственного акынизма” точно изложен у Пушкина в “Борисе Годунове”, когда царь Борис, наставляя сына, говорит:
“Будь молчалив, не должен царский голос
На воздухе теряться по-пустому;
Как звон святой, он должен лишь вещать
Велику скорбь или великий праздник”.
Этот принцип был очень близок Ахматовой, недаром она сама в стихах называла слово “царственным”. И малый объем ее наследия, кажется, подтверждает предположение о сугубо элитарном подходе поэта к творчеству. А заодно, на первый взгляд, подтверждает и прежде высказанную мысль, что 1-я Воля своими аристократическими замашками отменяет процессионность и многогранность Второй функции (в данном случае 2-й Эмоции).
Все так, и все не так. Одна женщина, спавшая некоторое время в одной комнате с Ахматовой рассказывала, что “первые ночи она не могла заснуть, потому что Анна Андреевна во сне все время не то что-то бормотала, не то пела. Слов нельзя было различить - только ритм, совершенно определенный и настойчивый: “Казалось, она вся гудит, как улей””. Поразительное свидетельство, не правда ли? Изнасилованная ахматовской 1-й Волей в период бодрствования, 2-я Эмоция все равно прорывается в период беспамятства и проделывает положенную ей “акыническую” работу поэтического оформления всего пережитого за день, без деления на достойное и недостойное, низкое и высокое. Гудящая по ночам, как улей Ахматова - идеальный образ для воплощения мысли о неистребимости в человеке процессионного начала, как бы его ни попирала избыточная 1-я Воля.
Однако и временное расслабление во сне не в состоянии компенсировать “царю” муки дневного самоистязания и снять общий трагический фон жизни. Как точно было сказано другим поэтом:
“Покой и тишь во мне
Я волей круг свой сузил...
Но плачу я во сне,
Когда слабеет узел.”
* * *
Еще один трагический мотив жизни «царя» заключен в его волюнтаристском лозунге «Если захотеть, то все получится!» Трагизм тут заключен в самой нереалистичности лозунга, заведомом отказе от компромисса со средой, природой, миром, обществом, чужими волями и желаниями. «Если захотеть, то все получится!» – кричит 1-я Воля, писая против ветра, но брызги летят вовсе не туда, куда хочет Воля, а туда, куда дует ветер. И с этим скорбным разладом между жизненным, совершенно органичным лозунгом и средой обитания «царь» ничего поделать не может.
* * *
Ничто так не живит 1-ю Волю как власть. Кальвин, с юности не вылезавший из тяжелейших болезней, без всякого кокетства писавший в письмах “моя жизнь подобна непрерывному умиранию!” захватив власть в Женеве, жил, жил, жил, хороня близких и соратников. Железными обручами Воли сжав разваливающийся организм, Кальвин, вдохновленный той властью, какой имел над согражданами, нечеловеческим усилием жил и работал так, что даже богатая Кальвинистская церковь до сих пор не в состоянии издать полное собрание его сочинений, так оно огромно.
1-я Воля любит власть, любит чистой, лишенной посторонних примесей любовью. Власть для нее не средство достижения богатства или реализации давних задумок, а цель, ценная сама по себе. Один из биографов Черчилля писал, что “если бы в то время Черчилля и Ллойд Джорджа спросили, зачем они пошли в парламент, то, будь они искренни, они бы ответили: “Чтобы стать министрами.” А зачем стать министрами? Оба с уверенностью могли бы сказать: “Для того чтобы стать премьер-министром.” А зачем? Черчилль на этот вопрос ответил бы: “Для того, чтобы быть премьер-министром.”
Жизненное кредо 1-й Воли идеально изложил один герой повести Тургенева «Первая любовь». Привожу отрывок на данную тему полностью, настолько он выразителен и лапидарен, что добавить к нему практически нечего: « «Сам бери, что можешь, а в руки не давайся; самому себе принадлежать – в этом вся штука жизни», сказал он мне однажды. В другой раз я в качестве молодого демократа пустился в его присутствии рассуждать о свободе…
-«Свобода,» – повторил он, -«а знаешь ли ты, что может человеку дать свобода?»
-«Что?»
-«Воля, собственная воля, и власть она даст, которая лучше свободы. Умей хотеть – и будешь свободным, и командовать будешь».
Непоколебимая уверенность “царя” в своем праве на власть - сила и одновременно его ахиллесова пята. Дело в том, что судьба нередко при жизни лишает “царя” трона, и именно такого удара часто не выдерживает железная, но хрупкая 1-ая Воля. Один из современников того же Черчилля, посетив его, только что лишившегося министерского портфеля, писал: “До чего странные настроения бывали у него. Когда он на подъеме, у него полная самоуверенность, когда он внизу, он впадает в глубокую депрессию.” По счастью, молодой организм тогдашнего Черчилля выдержал удар. Но бывало и иначе, когда утрата власти и смерть оказывались соединенными знаком равенства. Вопреки мощи 2-й Физики, как свечи, сгорели Твардовский и Наполеон, первый после увольнения с поста главного редактора “Нового мира”, второй - после окончательной потери империи.
1-я Воля слишком крепка, поэтому гибкостью не отличается и очень хрупка. Интересно, что проблема хрупкости 1-й Воли всерьез интересовала Софокла в период написания «Антигоны», и вот к каким выводам он пришел: «…слишком непреклонный нрав
Скорей всего сдается. Самый крепкий,
Каленный на огне булат скорее
Бывает переломлен и разбит…
И самым мудрым людям не зазорно
Внимать другим и быть упорным в меру.
Ты знаешь: дерева при зимних ливнях,
Склоняясь долу, сохраняют ветви,
Упорные же вырваны с корнями.
Тот, кто натянет парус слишкомтуго
И не ослабит, будет опрокинут,
И поплывет ладья его вверх дном.»
Конечно, гибель карьеры или отсутствие перспектив воспринимаются 1-й Волей трагически. Но стремления подняться вверх они не отменяют, а только стимулируют поиск новых нестандартных путей карьерного роста. Отсюда - резкие, непонятные окружающим, перемены, которыми часто пестрит судьба “царя”. Вот какую характерную историю на эту тему рассказал известный психолог Стивен Берглас. Однажды пришел к нему пациент, якобы испытывающий раскаяние из-за того, что жертвовал семьей ради работы. ”Я предложил ему начать ходить в церковь с семьей,” - вспоминает Берглас.- ”Но вместо того, чтобы просто присутствовать на службе, он стал дьяконом. То есть вновь предпочел должность семейному общению.” К сказанному можно добавить, что и к психологу, и в церковь герой рассказа пошел только потому, что на прежней работе его карьерные возможности оказались исчерпаны.
1-ая Воля - прирожденный лидер. Для нее управлять людьми так же легко и естественно, как дышать. Обычно “царь” не говорит прямо: “Воли у меня в избытке, поэтому отдайте мне свою и следуйте за мной. Я отвечаю за все!” Но он, как никто, умеет вести себя подобно власть имущему, и люди невольно подчиняются, не столько видя, сколько чувствуя “царя”, как цыплята чувствуют цыпленка-”альфу”.
Оценка таланта 1-й Воли вести за собой людей может быть в зависимости от обстоятельств двоякой. С одной стороны, этот талант как никогда ценен в период катастроф, бед, разбродов. Способность сцементировать общество и повести его за собой, даже если единение достигнуто не без насилия и цели темны - все равно благо, потому что просто позволяет обществу спастись и выжить. И наоборот. Во времена мира, покоя, согласия ничто так не вредит обществу, как талант лидера 1-й Воли, потому что он неотделим от монолога, авторитарности, подавления личности, от мертвящего единообразия поведения, мыслей, чувств.
Отец Маргарет Тэтчер, от которого она, вероятней всего, унаследовала свою 1-ю Волю, завещал дочери “никогда не следовать за толпой, не бояться отличаться от нее, а если необходимо - вести ее за собой”. В этих словах отца будущего премьер-министра коротко и емко изложен не просто личный опыт и взгляд, а универсальная стратегия 1-й Воли в ее взаимодействии с толпой. “Царь” действительно никогда не смешивается с ней, не ездит в обозе, редко стоит на обочине движения и постоянно норовит оказаться в ее главе. Да и как не стремится ему во главу толпы? Ведь только при ее участии может быть реализован природный лидерский талант. Ведь не бывает короля без свиты, пусто небо без земли, и верх обнаруживает себя только при наличии низа. Так что стремление 1-й Воли во главу чего бы то ни было - не сказать, законно, но естественно, так как только в таком положении она по-настоящему реализуема.
И еще один вывод, обусловленный специфическими отношениями между “царем” и толпой: несмотря на весь свой закоренелый индивидуализм, он - существо очень общественное, очень зависимое, пребывающее с толпой в почти мистической, ипостасной связи, в состоянии нераздельности и неслиянности. “Живу напоказ, для людей,“ - кряхтел Толстой и ...продолжал такое показушное существование.
Вместе с тем, будучи существом зависимым, “царь”, как никто, бесцеремонен в отношениях с теми, кто попал в зависимость от него, и нет в мире более последовательного и наглого насильника, чем 1-я Воля. Однако “царь” скорее диктатор, чем тиран, - не терпя прекословий, он все-таки слишком верит в свое природное право на власть, чтобы всерьез бояться конкуренции и ожесточаться в страхе перед ней.
* * *
1-ая Воля рождается лидером. Но, может быть, еще более, чем уверенным в своем праве на власть, рождается “царь”, уверенным в своем праве на неповиновение. Время и обстоятельства не всегда способствуют реализации природного права 1-й Воли на власть, но праздник непослушания - это праздник, который всегда с тобой, праздник, который можно справлять каждый день, независимо от времени и обстоятельств. Поэтому 1-я Воля не всегда лидер, но всегда человек неуправляемый. Вспоминается, как кричал мой старинный друг, в очередной раз увольняемый с работы: “Пойми, мне нельзя приказывать!”
Неуправляемость - наиболее ранняя примета 1-й Воли. Дети-”цари” самые упрямые, самые трудные дети на свете. Договориться с ними практически невозможно, насилие не действует, слезы бесполезны. Семи лет от роду Карл XII Шведский, будучи выведен из отцовского кабинета, потому что пришел час совещания министров, сначала долго и упорно стучал в закрытую дверь, а потом просто с разбега врезался в нее головой; окровавленного, без сознания мальчика, конечно, внесли в кабинет, хотя делать ему там было нечего.
Дата добавления: 2018-05-09; просмотров: 348; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!