Еще о литературе «потока сознания»
Какова же объективная ценность этих экспериментов? Трудно судить о достоинствах или недостатках какой-то литературной техники вообще, безотносительно к конкретным произведениям, все зависит от того, как и зачем она используется. Думается, однако, что техника потока сознания, если ее возводить в абсолют и противопоставлять другим, более традиционным формам, вступает в противоречие не только с самой сущностью литературы как орудия художественного познания и художественной коммуникации, но и с некоторыми универсальными закономерностями речевой деятельности и речевого общения.
В принципе словесное отражение всего многообразия объектов и ситуаций действительности может осуществляться тремя способами. Видимо, наиболее распространенный из них — это знаковое отображение; оно имеет место всякий раз, когда мы, пользуясь знаками языка, описываем некую внешнюю референтную ситуацию — дерево, облака над морем или толпу перед входом в театр. В случае, когда референтной ситуацией нашего высказывания является не просто некий объект или явление, а знак (или текст), воспринимаемый как таковой, мы обычно прибегаем к перекодировке; так, например, видя дорожный знак, обозначающий запрещение обгона, мы скорее всего скажем: «Здесь обгон воспрещен». То же самое имеет место, когда нам надо передать высказывание, сделанное на чужом языке (при условии, конечно, что мы этот язык знаем), перевод и есть перекодировка. И наконец, есть класс явлений, которые в принципе поддаются прямому словесному воспроизведению, — это высказывания и тексты на том же языке, каким мы пользуемся для их описания (из чего, впрочем, еще не следует, что они всегда воспроизводятся дословно).
|
|
|
Поток сознания — не литературный, а подлинный, тот, что течет в голове каждого из нас, — занимает в этом смысле особое положение среди возможных референтов речи. Согласно современным психолингвистическим концепциям, мыслительный процесс (если он совершается не в звучащей речи, а про себя) оперирует не словами соответствующего языка, а единицами так называемого внутреннего кода, несущего личностные смыслы 40. Надо полагать, однако, что содержание сознания в целом опосредуется в разнородных по своей психолингвистической природе элементах: наряду с единицами внутреннего кода, здесь присутствуют, с одной стороны, чувственные образы окружающего мира — то, что мы непосредственно воспринимаем или воображаем, а с другой — уже частично или даже полностью оформленные речевые высказывания, проговариваемые про себя. Таким образом, не будучи речью в лингвистическом смысле этого слова, поток сознания не вполне чужд речи по своей природе и стремится получить речевое воплощение. Это обстоятельство и порождает иллюзии относительно возможности прямого его воспроизведения средствами естественного языка.
|
|
|
Когда Стендаль или Бальзак передают мысль персонажа в форме прямой речи, это, как правило, не прямое воспроизведение, а достаточно откровенная перекодировка, перевод с языка мысли (внутреннего смыслового кода) на литературный французский язык. Здесь имеет место примерно та же мера условности, что и при переводе этой фразы на русский язык, в результате которого француз Жюльен Сорель начинает думать по-русски. Аналитическое описание содержания сознания персонажа представляет собой уже не столько перекодировку, сколько знаковое отображение — мысль или душевное состояние описывается как некий объект, единичный референт, который подводится под некоторое понятие, соответствующее классу однородных объектов.
То, что получается в литературе «потока сознания», тоже не прямое воспроизведение, а перевод, причем перевод буквалистский, не учитывающий особенностей той и другой семиотической системы и, следовательно, неудобопонятный.
Неудобопонятность является не недостатком отдельных произведений, а внутренним свойством этой литературы, которое возникает всякий раз, когда автор, ограничивая свой и читательский кругозор пределами индивидуального сознания, пытается буквально воспроизвести причудливый и алогичный ход последнего. Это неизбежно, так как очевидное для персонажа далеко не всегда понятно читателю. В самом деле, те единицы внутреннего кода, которыми оперирует в своей мыслительной деятельности субъект, несут совершенно ясное для него содержание — его личностные смыслы, представляющие собой продукты его собственной психической активности, вбирающие в себя его ощущения, весь его опыт, обусловленные и окрашенные его интересами, имеющие вполне определенную референцию и связанные с конкретной деятельностной ситуацией. Когда в первом из приведенных выше отрывков из К. Симона герой вспоминает разные моменты своего прошлого, он, естественно, знает, к какому моменту относится то или иное его воспоминание; знает он и то, кто скрывается за местоимением il, а также, кто такой Вак. Для него все это живо, определенно, конкретно, все вписано в контекст его опыта, его интеллектуальной и аффективной памяти.
|
|
|
Иное дело читатель: для него текст такого рода порой превращается в настоящую головоломку. Конечно, приложив определенные усилия, здесь тоже можно разобраться, кто есть кто и вообще какую реальность отражает сознание героя. И хорошо, если усилия читателя оказываются вознагражденными, как это бывает при чтении такого писателя, как Фолкнер, романы которого открывают нам богатый, разнообразный и трагичный мир американского Юга. Но, к сожалению, слишком часто разгадывать головоломки потока сознания не только трудно, но и скучно, поскольку, как уже говорилось, в ряде романов, написанных в этой манере, фабула как «последовательность интересных для человека событий» совершенно сознателно упразднена, с героем не происходит ничего социально и психологически существенного, а сам он практически лишен социальной и психологической характерности.
|
|
|
Из всего сказанного здесь, однако, еще не следует, что теория и практика литературы «потока сознания» лишены всякой ценности и заслуживают безоговорочного осуждения. Об этом красноречиво свидетельствует тот факт, что внутренние монологи, фиксирующие извилистое течение неоформленной мысли, можно встретить в творчестве писателей, которых никак не заподозришь в склонности к модернизму. Приведем один пример:
«...Должно быть, снег — это пятно; пятно — une tache», думал Ростов. — Вот тебе и не таш...»
«Наташа, сестра, черные глаза. На...ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидел государя!) Наташку... ташку возьми...» — «Поправей-то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? — не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то — это завтра. Да, да! На ташку наступить... тупить нас — кого? Гусаров. А гусары и усы... По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома...».
Читатель несомненно узнал Л.Н. Толстого, «Войну и мир». Но дело, конечно, не в авторитетах, а в том, что поток сознания засыпающего героя передан здесь с поразительной силой и точностью.
Метод потока сознания, как это нередко бывает в литературе, оказывается художественно несостоятельным в своих крайних проявлениях, когда по воле автора читатель оказывается заперт в безвоздушном пространстве изолированного сознания, зигзаги которого являются единственным объектом художественного исследования. Выход за пределы этого замкнутого пространства, умножение изобразительных перспектив то ли путем сопоставления нескольких субъективных картин фабульной действительности, то ли за счет введения элементов объективного повествования, а также отказ от попыток «буквального перевода» спонтанной мысли, установка на творческое и условное воссоздание внутреннего монолога — вот, по-видимому, основные пути преодоления внутренних противоречий, присущих методу потока сознания. Необходимо, чтобы сознание героя было обращено к миру, чтобы за ним вставал образ действительности, в котором современный читатель мог бы узнать себя и свои актуальные проблемы. Но для этого надо прежде всего, чтобы у писателя было что сказать публике, чтобы его творчество было одухотворено социально значимой гуманистической идеей.
§ 89. Проблема имплицитного выражения авторской точки зрения.
Композиция повести Мериме «Кармен»
Выше, в § 79, этот вопрос — как выражается идеологическая позиция автора в тексте, где авторский голос не звучит вовсе — был поставлен в связи с повествованием типа II.2 (от персонажа). Ясно, что он не менее актуален для произведений, где повествование в каждый данный момент подчинено точке зрения того или иного персонажа, в том числе и для текстов, чередующих «потоки сознания» героев. Мы попытаемся ответить на него на материале повести П. Мериме «Кармен», произведения как будто вполне традиционного по своему построению. Однако выводы, которые нам, как мы надеемся, удастся сделать, должны быть действительны и для любых других текстов с явно не выраженной точкой зрения автора.
Повесть Мериме состоит из четырех неравных по величине глав. В первой, насчитывающей 16 страниц 41, повествователь, французский ученый-историк, рассказывает о том, как, путешествуя в горах Андалусии, он встретился со знаменитым разбойником тех мест Хосе Наварро и спас его от ареста. Во второй главе (12 страниц), действие которой происходит примерно через неделю после этой встречи, рассказчик знакомится в Кордове с молодой цыганкой по имени Кармен, приглашает ее в кафе, а затем идет к ней домой, чтобы та ему погадала. Их уединение прерывает некий разгневанный мужчина. Француз уже готовится к схватке, но узнает в вошедшем Хосе Наварро. Тот также узнает его и, несмотря на уговоры Кармен перерезать иностранцу глотку, выводит его на улицу и показывает ему дорогу к центру города. Вернувшись в гостиницу, путешественник обнаруживает, что его замечательные золотые часы с репетицией, которые так понравились Кармен, исчезли.
В конце той же главы повествователь, снова оказавшийся спустя несколько месяцев в Кордове, узнает, что дон Хосе арестован и скоро будет казнен. Он идет навестить заключенного, и тот рассказывает ему свою историю. Так внутри повествования от первого рассказчика, путешественника-француза, возникает повествование от лица одного из главных героев, Хосе Наварро. Рассказ Хосе составляет третью, самую длинную главу повести (52 страницы). Из него мы узнаем, где и в какой семье он родился, как стал солдатом, как познакомился с Кармен, как полюбил ее, как ради нее дезертировал, стал контрабандистом и разбойником, как терпел ее неверность и как, устав терпеть и не в силах перенести, что она его больше не любит, в конце концов убил ее и сам отдался в руки полиции. Этот рассказ передан с этнографической точностью — он содержит множество реалий, специфических выражений и сопровождается подстрочными комментариями основного повествователя.
Четвертая глава (9 страниц) представляет собой исторический, этнографический и лингвистический очерк о европейских цыганах, написанный в обычной энциклопедической манере того времени, в котором ни слова не говорится о Хосе и Кармен.
Таким образом, основная часть фабулы заключена в третьей главе, а две первые и четвертая на первый взгляд представляют собой лишь рамку, вряд ли необходимую с точки зрения фабульного действия. Но в таком случае зачем они? И зачем вообще нужна фигура повествователя-француза?
Во-первых, рассказ Хосе должен быть кем-то услышан и передан. Повествователь-француз и служит ретранслятором, передаточным звеном между Хосе и его миром, с одной стороны, и миром автора и его читателей — с другой, подобно тому как сам Хосе служит посредником между еще более таинственным и скрытым от посторонних глаз миром Кармен и повествователем-французом. Все это обусловлено сложной структурой фабульного пространства повести, в котором противопоставляются три изолированных друг от друга этнических, социальных и культурных подпространства: цыганское, испанское и французское. В соответствии с этим необходима, по меньшей мере, двойная «перекодировка», двойной перевод: мир Кармен не может сам рассказать о себе и не может быть объектом непосредственного наблюдения — он слишком далек от автора и в чисто практическом, социальном плане (как реалистически оправдать достоверное знание автором-французом внешней и внутренней жизни испанской цыганки?), и в плане психологическом: даже подсмотрев эту жизнь, носитель той культуры и того типа мышления, к которым принадлежит сам автор и его читатели, ничего в ней не поймет, как ничего не понял (и едва не поплатился за это жизнью) повествователь-француз, непосредственно столкнувшийся с Кармен. Здесь необходим посредник и переводчик, в роли которого выступает Хосе; ведь он двуязычен и в прямом, и в переносном смысле этого слова: он пришелец в мире Кармен (как Алеко в «Цыганах» Пушкина), по своему происхождению и воспитанию принадлежащий к «нормальному» испанскому социально-культурному пространству 42. Но и это последнее в те времена слишком далеко отстоит от психологического и культурного пространства автора и его читателя; тут необходим еще один посредник — путешественник, знающий язык и нравы.
Но этим художественная функция повествователя-француза не исчерпывается. Объемное видение возможно как минимум с двух различных точек зрения. Показ главного объекта изображения — Кармен — только через восприятие дона Хосе недостаточен, надо взглянуть на нее и с иной точки зрения, непосредственно столкнув ее с носителем европейской цивилизации, представителем того мира, к которому принадлежит читатель. Это и делается во второй главе.
В известном смысле построение «Кармен» напоминает построение «Героя нашего времени», где Печорин показан с трех различных точек зрения (см. выше, § 68), причем, как и там, непосредственное знакомство повествователя с героем предшествует более полному раскрытию последнего. Но у Мериме использованы не три, а две точки зрения — Кармен не рассказывает сама о себе, как это делает Печорин в своем «Журнале»: можно ли представить себе Кармен, ведущую дневник или хотя бы последовательно рассказывающую кому-то свою жизнь, как это делает Хосе? Кроме того, в отличие от повествователя у Лермонтова, рассказчик у Мериме сам совершает некоторые фабульные действия и этим приобретает статус не только повествователя, но и действующего (пусть хотя бы эпизодически) лица.
Дата добавления: 2022-07-16; просмотров: 30; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!