Индивидуальная норма и внутренняя норма сообщения



Итак, неоднородность языкового сообщества и тенденция к индивидуальному своеобразию приводят к тому, что в большинстве случаев жанровые нормы подвергаются как статусной, так и личностной редакции 68; исполняя, например, роль покупателя в магазине и выступая в соответствующем речевом жанре, любой человек сохраняет в своей речи какие-то черты, свойственные ему и как носителю определенного статуса, и как личности. С другой стороны, речь одного субъекта, выступающего в разных жанрах (в тех, которые допускают определенную свободу индивидуальной интерпретации), обнаруживает, как правило, некоторые постоянные, инвариантные черты. Так, стихи, поэмы, повести, письма и критические статьи Пушкина обладают некоторой постоянной спецификой, не зависящей от жанра, — неповторимым отпечатком личности поэта.

Постоянные свойства или тенденции индивидуальной речи тоже образуют своего рода норму — индивидуальную норму данного субъекта. Конечно, эта норма не носит обязательного характера и часто даже не осознается самим человеком; она существует прежде всего для тех, кто имеет опыт общения с ним, знает его индивидуальную речевую манеру и, следовательно, ждет от него определенного речевого поведения. Но сами эти ожидания бессознательно учитываются субъектом речи и побуждают его не отступать от своей индивидуальной нормы, чтобы поддержать тот образ собственной личности, который уже установился в глазах партнера.

Из этого следует, между прочим, что индивидуальная норма может более или менее существенно меняться при общении с разными партнерами. Но регулярные изменения индивидуальной нормы (например, когда человек с низшими и равными по социальному рангу говорит так, а с высшими, даже в рамках того же речевого жанра, совсем иначе, как будто его подменили) сами входят в понятие индивидуальной нормы: последняя может характеризоваться, помимо всего прочего, большей или меньшей изменчивостью.

То обстоятельство, что жанровые нормы получают в нестрого ролевом общении статусную и личностную интерпретацию, приводит к возникновению внутренней или собственной нормы 69 у каждого сообщения, в котором обнаруживается хоть какое-то своеобразие по сравнению с усредненной, идеальной нормой жанра. Внутренняя норма сообщения лежит на пересечении жанровой, групповой (статусной) и индивидуальной норм и отражает образ адресанта в целом (см. выше, § 2), в котором объединяются и речевые, и статусные, и личностные черты. Забегая вперед, скажем, что внутренняя норма художественного текста отражает так называемый образ автора.

В принципе мы можем уверенно судить о внутренней норме сообщения, лишь дослушав или дочитав его до конца. Однако в большинстве случаев мы стремимся предвосхитить внутреннюю норму с самого начала. И по мере того как мы воспринимаем сообщение (особенно если это развернутый текст), мы корректируем свой прогноз, у нас формируется все более и более четкое представление о внутренней норме текста, о том, чего от этого текста и стоящего за ним автора можно и нужно ждать.

Как разные жанры в целом, так и разные конкретные сообщения характеризуются разной степенью предсказуемого. Чем сообщение ближе к абстрактной, усредненной норме жанра и чем лучше эта последняя известна адресату, тем раньше и точнее устанавливается для него внутренняя норма сообщения, т.е. тем меньше неожиданностей сулит ему текст (см., например, отрывок из газеты, разобранный в § 22). Наименьшей же предсказуемостью характеризуются сообщения, отступающие от жанровых, статусных и ситуативных норм, такие, в которых преобладает личностное начало, а среди них в первую очередь художественные тексты. Их внутренняя норма каждый раз уникальна и неповторима, они-то и несут наиболее богатый и неповторимый коммуникативный подтекст — уже не ролевой, а личностный.

Общая схема извлечения подтекста

Если коннотативная значимость речи основана на том, что речь подчиняется жанровым и ситуативным нормам, общим для всех взрослых носителей данного языка, то откуда же берется и как возникает подтекст сообщения, принципиально не подчиняющегося норме или интерпретирующего ее на свой манер? Не случайно В.А. Звегинцев, который, основываясь на широко толкуемом понятии пресуппозиции, приходит к выводам, сходным с нашими (см. выше, § 20), ограничивает действие формулируемого им принципа «правильными», «согласованными» предложениями.

На этот вопрос мы ответим в следующем параграфе, а здесь подготовим почву для ответа, обобщив сказанное выше о коммуникативном подтексте. Представим зависимость между высказыванием и коммуникативной ситуацией в виде следующего равенства:

В = f (Ан, Ат, PC, ДС, ПСФ, КСв, Н),

где В — высказывание, рассматриваемое как совокупность четырех значимых уровней (денотат, десигнат, эксплицитное коммуникативное содержание и стиль), f — знак функции, Ан — адресант, Ат — адресат, PC — референтная ситуация, ДС — деятельностная ситуация, ПСФ — предметно-ситуативный фон, КСв — канал связи и Н — наблюдатель. Равенство означает, что высказывание является функцией ряда аргументов-параметров коммуникативной ситуации.

Конечно, параметры, которыми мы здесь оперируем, не поддаются формализации, тем более что многие из них сами представляют собой сложные многокомпонентные образования (так, например, Ан — это и статус, и роль, и личность, как, впрочем, и Ат; а В — совокупность четырех значимых уровней). Однако такой способ представления удобен в том отношении, что он наглядно демонстрирует зависимость между параметрами коммуникативной ситуации и параметрами высказывания и, главное, возможность найти те или иные неизвестные величины по известным.

Всякая речевая деятельность может быть уподоблена решению такого уравнения — уравнения с п неизвестными, причем для разных людей, занимающих разные позиции в структуре речевого акта, это равенство будет обладать разными наборами известных и неизвестных.

Адресанту хотя бы в общих чертах известно все, что находится в правой части равенства (точнее, он имеет определенное представление обо всех параметрах коммуникативной ситуации); его задача — найти параметры высказывания, т.е. построить сообщение. Как он будет выполнять эту задачу — в строгом соответствии с общепринятой нормой или отклоняясь от нее, — зависит от его коммуникативной компетенции (см. выше, § 1), от избранного им жанра (от того, насколько жанр допускает индивидуальное варьирование), а также от того, возобладает ли в нем ролевое или личностное начало.

Получатель (адресат или наблюдатель) решает обратную задачу: ему непосредственно дано само высказывание, его эксплицитное содержание и стиль, но также, в зависимости от обстоятельств, те или иные параметры коммуникативной ситуации; зная, фигурально выражаясь, формулу задания функции, т.е. закономерные связи между параметрами коммуникативной ситуации и высказыванием, он «вычисляет» недостающие аргументы — те, которые его интересуют.

Именно так в § 22 мы нашли основные параметры коммуникативной ситуации, разбирая отрывок из газетной статьи. При этом мы исходили из заведомо нереалистического допущения, что ни один из этих параметров нам не известен до начала восприятия текста. На самом же деле при любых формах общения в рамках данной культуры и данной эпохи получателю практически всегда известно хоть что-нибудь об обстоятельствах порождения высказывания. Даже тогда, когда мы имеем дело с письменным текстом, нам заранее даны такие характеристики ситуации общения, как канал связи и, главное, жанр, т.е. роль, которую адресант отводит самому себе, и та, которую он отводит получателю. Кроме того, последовательное восприятие развернутого сообщения естественно предполагает знание левого контекста и, следовательно, воплощенной в нем деятельностной ситуации. Так создаются необходимые и в большинстве случаев достаточные условия для извлечения имплицитного содержания: в уравнении всегда есть какие-то неизвестные (в частности, не может быть до конца известен параметр Ан, потому что личность неисчерпаема) и, с другой стороны, того, что известно, обычно хватает для плодотворного поиска.


Дата добавления: 2022-07-16; просмотров: 52; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!