СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В «КОЛЫМСКИЕ ТЕТРАДИ» 22 страница



Он входит в столицу с опаской —

Простой деревенский маляр,

Ведро малахитовой краски

Приносит на темный бульвар.

 

Он машет огромною кистью,

Он походя пачкает сад,

И светлые капельки листьев

На черных деревьях вися г.

 

Он красит единственным цветом.

Палитры его простота

Сверкает поярче, чем летом,

И все подавляет цвета.

 

И саду не справиться с чудом,

Какому подобия нет

Гигантским сплошным изумрудом

Он снова родится на свет.

 

Бродячий маляр беззаботен,

Не знает, что тысячи раз

Запишут на грунте полотен

Его простодушный рассказ.

 

И гений завистливым взглядом

Следит за мазней маляра —

Дешевым весенним обрядом

Любого земного двора.

 

Глаза он потупит стыдливо,

И примет задумчивый вид,

И хочет назвать примитивом,

И совесть ему не велит.

 

И видно по силе тревожной

Вполне безыскусственных чар,

Какой он великий художник —

Неграмотный этот маляр.

 

1957

 

Шесть часов утра

 

 

Мне кажется: овес примят

Руками длинной тени

От разломавшей палисад

Разросшейся сирени.

 

Я выверить хочу часы

По розовому свету

Тяжелой радужной росы

На листьях бересклета,

 

По задымившейся земле

В обочинах овражин,

По светоносной легкой мгле,

Приподнятой на сажень.

 

Я выверить хочу часы

По яростному свисту

Отбитой заново косы

В осоке серебристой,

 

По хриплой брани пастуха,

Продрогшего в тумане,

По клокотанию стиха

В трепещущей гортани.

 

1957

 

Московские липы[117]

 

 

Вспотело светило дневное,

И нефтью пропахли дворы,

И город качается в зное,

Лиловый от банной жары.

 

И бьется у каждого дома

Метельный летающий пух,

Блистающий и невесомый,

Неуловимый на слух.

 

Он химикам лезет в пробирки,

И снегом заносит цеха,

И виснет под куполом цирка,

И липнет на строки стиха.

 

Как бабочек туча, как птицы

Каких-то неведомых стран,

Летит над асфальтом столицы

Бесшумный горячий туман.

 

И в запах бензина и пота,

В дурманы углекислоты,

В испарину жаркой работы

Врывается запах мечты.

 

Не каждый ли в городе встречный

Вдыхает его глубоко,

И это не запах аптечный,

И дышится людям легко.

 

Он им удлиняет прогулки,

Он водит их взад и вперед

Ночами в пустом переулке

И за сердце чем-то берет.

 

Им головы кружит веселый

Медовый его аромат,

И кажется — люди, как пчелы,

На темном бульваре жужжат.

 

Как будто слетелись за медом,

Чтоб в соты домов унести

Хоть капельку летней природы,

Попавшейся им на пути.

 

1957

 

Зима[118]

 

 

Все — заново! Все — заново!

Густой морозный пар

Оберткой целлофановой

Окутал наш бульвар.

 

Стоят в мохнатом инее

Косматые мосты,

И белой паутиною

Окутаны кусты.

 

Покрыто пылью звездною

Стекло избы любой,

Гравюрами морозными,

Редчайшею резьбой.

 

Деревья, что наряжены

В блестящую фольгу,

Торчат из черной скважины

На новеньком снегу.

 

И каждому прохожему,

И вам, и даже мне

Пробить тропу положено

По снежной целине.

 

И льдины, точно лилии,

Застыли на воде,

И звезды в изобилии,

Какого нет нигде.

 

1957

 

* * *[119]

 

 

Птица спит, и птице снится

Дальний, дальний перелет,

И темница, и светлица,

И холодный лед.

 

И зарницы-озорницы

Пробегают взад-вперед,

Будто перьями жар-птицы

Устилают небосвод.

 

Быстро гаснут эти перья —

И чернеет сразу мрак,

Знаю, знаю, что доверье

В русской сказке — не пустяк.

 

1957

 

Притча о вписанном круге

 

 

Я двигаюсь нынче по дугам,

Я сделался вписанным кругом.

 

Давно я утратил невольно

Свой облик прямоугольный.

 

И мне самому непонятно,

Что был я когда-то квадратным.

 

Я сыздетства был угловатым,

Во всем и за всех виноватым.

 

Углы мои — с детства прямые —

Я нес на дороги живые.

 

Мне было известно заране:

О камень стираются грани.

 

Скривился отчетливый угол,

И линия сделалась кругом,

 

Чтоб легче по жизни катиться,

А главное — не ушибиться.

 

Искавший ответа у молний,

Я стал осторожно безмолвным.

 

Всего я касался лишь краем

И стал чересчур обтекаем

 

В сравнении с бывшим собратом,

С другим неуклюжим квадратом.

 

Легко пифагорово время

Решило мою теорему.

 

Решило и доказало,

Со мной не стесняясь нимало.

 

Модели начерчены вьюгой,

Полярным магическим кругом:

 

Былого квадрата ненужность

Легко превратилась в окружность.

 

1957

 

Кристаллы[120]

 

 

Стекло обледенело,

Блестит резная запись,

В ночной метели белой

Скитается анапест.

 

Летят снежинки-строфы,

Где ямбы и хореи,

Как блестки катастрофы

Разгрома в эмпирее.

 

Их четкое строенье

Еще с времен Гомера —

Точь-в-точь стихотворенье

Старинного размера,

 

Един закон сцепленья,

Симметрии вселенной,

Сложенья и деленья

И четкости отменной.

 

Снег падает устало,

Снежинки давят плечи,

Стихи — это кристаллы,

Кристаллы нашей речи.

 

1958

 

Ледоход[121]

 

 

Не гусиным — лебединым

Напишу письмо пером,

Пусть бежит к тебе по льдинам

В половодье напролом.

 

Напишу — и брошу в воду

Лебединое перо —

По ночному ледоходу

Засияет серебро.

 

И в такую холодину

Разобрать не сможешь ты,

Лебедь это или льдина

Приплывет из темноты.

 

Приплывет перо на скалы,

Ледяное как звезда,

Никогда ты не слыхала

Лебединой песни льда.

 

Никогда ты не слыхала

Лебединой песни льда,

В час, когда ночные скалы

Бьет весенняя вода.

 

1958

 

* * *[122]

 

 

Вот солнце в лесной глухомани

Течет в ледяное окно.

И кажется — сыплют в тумане

С небес золотое пшено.

 

В лесу, возле каждой тропинки,

На жестком и рыхлом снегу

Рассыпаны эти крупинки,

И я их собрать не могу.

 

1958

 

Тропа[123]

 

 

Тропа узка? Не спорю.

Извилиста? Зато

Она выходит к морю,

На горное плато.

 

Натыканы цветочки

Нездешней красоты

В пружинящие кочки,

В железные кусты.

 

Чрезмерно сыровата,

По мнению людей,

Набухла мокрой ватой

От слез или дождей.

 

Чего уж старомодней

Одежда ей дана,

Листвою прошлогодней

Засыпана она.

 

И хвои толстым слоем

Заглушены шаги,

И дышит все покоем,

Распадками тайги.

 

Вся выстланная мхами,

Безмолвие храня,

Тропа живет стихами

Со мной и для меня.

 

1958

 

* * *

 

 

Взад-вперед между кручами

Ходит ветер колючий,

Раздвигая летучие

Темно-желтые тучи.

 

А над ними высокое

Небо львиного цвета,

Гром, по-волжскому окая,

Пробирается где-то.

 

Знаки молнии розовой,

Как связиста петлицы,

Небо, полное грозами,

Хочет ливнем пролиться.

 

1958

 

Черский[124]

 

 

Голый лес насквозь просвечен

Светом цвета янтаря,

Искалечен, изувечен

Жестким солнцем января.

 

Там деревьям надо виться

И на каменном полу

Подниматься и ложиться,

Изгибаться вслед теплу.

 

Он рукой ломает слезы,

А лицо — в рубцах тайги,

В пятнах от туберкулеза,

Недосыпа и цинги.

 

Он — Колумб, но не на юге,

Магеллан — без теплых стран.

Путь ему заносит вьюга

И слепит цветной туман.

 

Он весной достигнет цели

И наступит на хребты

В дни, когда молчат метели

И когда кричат цветы.

 

Он слабеет постепенно,

Побеждая боль и страх,

И комок кровавой пены

Пузырится на губах.

 

И, к нему склоняясь низко,

Ждет последних слов жена.

Что здесь далеко и близко

Не поймет сейчас она.

 

То прощанье — завещанье,

Завещанье и приказ,

Клятвенное обещанье,

Обещанье в сей же час.

 

Продолжать его деянья —

Карты, подвиг, дневники,

Перевалам дать названья

И притокам злой реки.

 

Ключ к природе не потерян,

Не напрасен гордый труд,

И рукой жены домерен

Героический маршрут.

 

Он достойно похоронен

На пустынном берегу.

Он лежит со славой вровень,

Побеждающий тайгу.

 

Он, поляк, он, царский ссыльный,

В платье, вытертом до дыр,

Изможденный и бессильный,

Открывает новый мир,

 

Где болотные просторы

Окружил багровый мох,

Где конические горы

Вулканических эпох.

 

1958

 

За брусникой[125]

 

 

Посреди спрутообразных

Распластавшихся кустов,

Поперек ручьев алмазных,

Вдоль порфировых щитов,

 

Подгоняемые ветром,

Мы бредем в брусничный рай

С четырех квадратных метров

По корзине собирай.

 

Привяжи повыше мету —

Телогрейку иль платок,

Чтоб тебя не съело лето,

Дальний Северо-Восток.

 

Здесь не трудно, в самом деле,

Белым днем, а не впотьмах

Потеряться, как в метели,

В этих кочках и кустах.

 

1958

 

* * *[126]

 

 

Гиганты детских лет,

Былые Гулливеры,

Я отыскал ваш след

У северной пещеры.

 

Разбужены чуть свет

Ревнителем равнины,

Варили свой обед

Ночные исполины.

 

В гранитном котелке,

А может быть, и чаше,

В порожистой реке

Заваривали кашу.

 

Кружился все сильней,

Сойдя с земных тропинок,

Весь миллион камней,

Как миллион крупинок.

 

1958

 

* * *[127]

 

 

Огонь — кипрей! Огонь — заря!

Костер, внесенный в дом.

И только солнце января

Не смеет быть огнем.

 

Оно такое же, как встарь,

Внесенное в тайгу,

Оно похоже на янтарь,

Расплавленный в снегу.

 

А я — как муха в янтаре,

В чудовищной смоле,

Навеки в этом январе,

В прозрачной желтой мгле.

 

1958

 

Сестре

 

 

Ты — связь времен, судеб и рода,

Ты простодушна и щедра

И равнодушна, как природа,

Моя последняя сестра.

 

И встреча наша — только средство,

Предлог на миг, предлог на час

Вернуться вновь к залогам детства

Игрушкам, спрятанным от нас.

 

Мы оба сделались моложе.

Что время? Дым! И горе — дым!

И ты помолодела тоже,

И мне не страшно быть седым.

 

1958

 

Круговорот

 

 

По уши в соленой пене,

В водяной морской пыли,

Встанут волны на колени,

Поцелуют край земли.

 

Попрощались с берегами

И родной забыли дом…

Кем вернетесь вы? Снегами?

Или градом и дождем?

 

Нависающим туманом,

Крупнозвездною росой,

Неожиданным бураном

Над прибрежной полосой…

 

И в земном круговороте,

Хладнокровие храня,

Вы опять сюда придете,

Очевидно, без меня.

 

1958

 

Лунная ночь[128]

 

 

Вода сверкает, как стеклярус,

Гремит, качается, и вот —

Как нож, втыкают в небо парус,

И лодка по морю плывет/

 

Нам не узнать при лунном свете,

Где небеса и где вода,

Куда закидывают сети,

Куда заводят невода.

 

Стекают с пальцев капли ртути,

И звезды, будто поплавки,

Ныряют средь вечерней мути

За полсажени от руки.

 

Я в море лодкой обозначу

Светящуюся борозду

И вместо рыбы наудачу

Из моря вытащу звезду.

 

1958

 

* * *[129]

 

 

Это чайки с высоты

Низвергаются — и вскоре

Превращаются в цветы —

Лилии на сером море.

 

Ирисы у ног цветут,

Будто бабочки слетелись

На болотный наш уют,

Появиться здесь осмелясь.

 

На щеках блистает снег,

Яблоневый цвет блистает,

И не знает человек,

Отчего тот снег не тает.

 

1958

 

Приморский город

 

 

Предместье кажется седым

От чайных роз

Иль это только белый дым

Отбросил паровоз?

 

Чуть задевая за карниз,

Здесь облака вися г,

Как мраморный античный фриз

У входа в город-сад.

 

Агавы зелень как костер,

Как будто сам Матисс

Велел — и сделался остер

Агавы каждый лист.

 

И синеватый дождь гремит,

И хлещет по щекам,

И, моря изменяя вид,

Мешает маякам.

 

А если дождь внесут в сады,

То каждый сад —

Как газированной воды

Пузырчатый каскад.

 

Как будто там горячий цех,

Тяжелые труды,

И вот расставлены для всех

Фонтанчики воды…

 

1958

 

* * *

 

 

Куда идут пути-дороги!

Зачем мне хочется сейчас,

Не вытирая вовсе ноги,

Войти в чащобу, не стучась.

 

В тот лес, пейзажами набитый

И птичьей грубой воркотней,

Так невнимательно укрытой

Неразговорчивой листвой.

 

Меня бы там отобразило

Кривое зеркало ручья,

Чтоб всей лесной могучей силе

До гроба был покорен я.

 

И, может быть, для славы вящей

Невзрачных синеньких цветов

С опушек нашей русской чащи

Я проповедовать готов.

 

Я сам найду свои границы,

Не споря, собственно, ни с кем.

В искусстве незачем тесниться:

В искусстве места хватит всем.

 

1958

 

Виктору Гюго[130]

 

 

В нетопленном театре холодно,

А я, от счастья ошалев,

Смотрю «Эрнани» в снежной Вологде,

Учусь растить любовь и гнев.

 

Ты — мальчик на церковном клиросе,

Сказали про тебя шутя,

И не сумел ты, дескать, вырасти,

Состарившееся дитя!

 

Пусть так. В волненьях поколения

Ты — символ доброго всегда,

Твой крупный детский почерк гения

Мы разбираем без труда.

 

1958

 

* * *[131]

 

 

Я верю в предчувствия и приметы —

Науку из первых, ребяческих рук,

Я верю, как подобает поэту,

В ненадобность жертвы, в ненадобность мук.

 

Я верю, как подобает поэту,

В такое, что видеть не привелось,

В лучи тишины неизвестного света,

Пронизывающие насквозь.

 

Я верю: при косноязычье природы

Обмолвками молний показаны мне

Зигзаги путей в высоту небосвода

В покойной и праздничной тишине.

 

И будто всегда меня уносила

В уверенный сказочный этот полет

Молений и молний взаимная сила,

Подвального свода сломав небосвод.

 

1958

 

Слеза[132]

 

 

Ты горячей, чем капля пота,

Внезапная моя слеза,

Когда бегущая работа

Осажена на тормоза.

 

И в размышленьях о бывалом,

И в сожаленьях о былом

Ты в блеске силы в мире малом

И мера слабости — в большом.

 

Ты можешь во мгновенье ока

С ресниц исчезнуть без следа.

Да, ты скупа, горька, жестока,

И ты — не влага, не вода.

 

Ты — линза для увеличенья

Невидимых доселе тел.

Ты — не примета огорченья,

А удивления предел.

 

1958

 

Ивы[133]

 

 

Деревья надышались пылью

И поднимают шум чуть свет.

Лететь? На это нужны крылья,

А крыльев у деревьев нет.

 

Лишь плащ зеленый, запыленный

У каждой ивы на руке,

Пока дорогой раскаленной

Деревья движутся к реке.

 

И опускаясь на колени,


Дата добавления: 2021-05-18; просмотров: 51; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!