Г л а в а 1. Общая характеристика основной литературоведческой 18 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 18 из 35Следующая ⇒

Ясно, что героика развивается, психологизируется (т. е. в известном смысле гуманизируется), меняются времена, меняя содержание Авторитета, - словом, героика эволюционирует, усложняя и совершенствуя свои типы. Но формула героики при этом остается незыблемой.

Что касается трагизма, то это «продукт распада» героики, оборотная ее сторона. Авторитет еше недосягаем для критики, но уже появляется

осознание своей гуманистической миссии. Для героя выбора просто нет, потому что нет альтернативы АИ. У трагического героя такая альтернатива появляется. Трагический тип сознания возникает у того же героя - но героя «прозревшего», попавшего в ситуацию выбора. Герой вдруг увидел другую «правду». И он готов так же самозабвенно служить новой идеологии, однако ведь и старая не перестала быть для него истинной. Противоречия налицо, но справиться с ними герой не в состоянии: нет ни духовных предпосылок, ни навыков. Сама идея измены тому, что в глазах героя является истинным (а значит - святым), непереносима для него. Сознание героя раскалывается.

Вопрос «Быть или не быть?» только по форме может напоминать о возможности выхода из сложившейся ситуации. По существу, условия, которыми обставлено «быть», для трагического героя неприемлемы. «Быть» становится одним из вариантов «не быть». Из трагического тупика нет выхода. В принципе благополучно трагизм может разрешиться либо в гармонию героики, либо в одно из духовных состояний личности совершенно нового типа: в личность, основу которой составляют ГИ. Личность такого типа - продукт длительной исторической эволюции, и для героев классических трагедий возможность стать «новым» человеком следует расценивать как сугубо теоретическую. Стать героем - значит в чем-то поступиться принципами, отказаться от части себя. Эдип, Отелло, Гамлет, Федра, Катерина Кабанова постигли такую истину, испытали такой уровень личной свободы, которого лучше не знать герою, Трагический персонаж, в отличие от героического, вкусил от древа познания добра и зла. Он уже не может стать «просто» героем без ощутимого нравственного ущерба, без «опрощения» (классический пример такого «опрощения» -духовная эволюция Родиона Рас кольни ко ва). Трагическая личность обычно гибнет: как правило, для нее это единственный способ сохранить человеческое достоинство.

Еще одна модификация героического типа сознания - сатира. С сатирой дело обстоит несколько сложнее, потому что она связана не только с проблемой героического, но и с проблемой комического. Комическое (и в жизни, и в эстетике, и в художественном творчестве) всегда возникает в результате несовпадения АИ и ГИ (злонамеренного, или трогательно-наивно/ о, или хладнокровно-циничного - это уже вопрос типологии комического). Сам факт несовпадения, как легко заметить, есть и в трагизме, и в драматизме. Однако характер и мотивы несовпадения весьма специфичны. В сфере комического они нелепы, нелогичны, несерьезны. Искажения трагизма и драматизма порождены серьезной и последовательней логикой развития личности. Это противоречия, отражающие

ответственный, судьбоносный поиск идеалов. На карту нередко ставятся жизнь и судьба. В типах комического (сатире, юморе, различных видах иронии) гармоническая цельность (или трагико-драматическая серьезность) разрушаются «нелепо»: подчеркиванием, выпячиванием тех сторон и отношений, которые и без того безраздельно доминируют. В основе комического лежат духовная диспропорция и дисбаланс. Комическое - первый источник сатиры.

Второй —разложение героики. В основе сатиры, как это ни покажется странным, лежит все тот же героический идеал, но сатирический герой не может ему соответствовать. Сатирический герой преувеличенно героичен, «чересчур» герой для того, чтобы быть «обычным героем». За героическими проявлениями он скрывает свою неспособность быть им.

Сатира - карикатура на героя. Как часто случается с карикатурой, она высмеивает не сам идеал, а неоправданные на него претензии. Сатирический смех поэтому очень серьезен - вплоть до того, что смеха в сатире может и вовсе не быть (как в «Господах Головлевых» М. Е. Салтыкова-Щедрина, в «Смерти Ивана Ильича» Л. Н. Толстого). В связи с этим сатиру часто трактуют как явление «редуцированного комизма». В духовном мире сатирического героя нет опоры, нет ниши для нравственного достоинства: ГИ - в зародышевой стадии, АИ перестали быть святыней, так как эксплуатируются без должной серьезности, «всуе». Сатирический «менталитет» уже граничит с ироническим складом ума, но его идеал - все же идеал героический. Неприкосновенность АИ часто приводит героев сатиры если не к покаянию, то к саморазоблачению. Величайшие образцы сатиры - сатирические комедии Мольера, «Ревизор» Гоголя.

Приблизительно до XVIII века личность в основном ориентировалась на АИ. Поскольку нас в данном случае интересует не история проблемы, а необходимая «рабочая» установка, самые общие контуры теории пафоса, отметим следующее. Ослабление авторитарного начала неизбежно усиливало начало неавторитарное. В конце концов, к XVIII веку сложилась такая культурная ситуация, когда АИ ослабли настолько, что цельность личности можно было восстановить только на принципиально иной основе. На первый план выходит частная жизнь человека, начинается эпоха истинного культа личности (т. е. культа ГИ). С точки зрения культуры, личность становится полноценным субъектом частной жизни. Ценности человека коренным образом меняются. Начинается художественное (а также философско-этическое, политико-экономическое и г. д.) освоение не героических, трагических и сатирических сторон личности, а человеческой самоценности, естественности. На основе ГИ возникают принципиально иные пафосы: идиллическо-гуманистический, драматический, юмористический.

Это варианты новой жизненной идеологии, утверждающей ценности из разряда частной жизни. Ценности эти своей обнаженной экзистенциальной сутью разворачиваются именно в сторону частного лица, Ее Вели-. чества Личности. Новая триада - это героика, трагизм и сатира наоборот. ГИ и АИ поменялись местами, образуя целостность личности на иной основе. Художественные (и, шире, духовные) результаты на «дрожжах» новой идеологии оказались потрясающими. Новые стратегии художественной типизации легли в основу романтизма, а затем и реализма.

Личность - это в значительной степени антигерой (не лжегерой, а именно антигерой). Без личности социум теряет свою значимость, превращается в начало второстепенное. Выдвижение личности на первый .план (персо но центризм) - это не просто новые художественные возможности (коллизии, сюжеты, типы героев и т. д.); это прежде всего новый тип отношений, который реализует новые духовные возможности. «Хорошо прожить - хорошо спрятаться», вот новое (хорошо забытое старое, Эпикурово) кредо героя. Иными словами, в качестве главной ставится задача дистанцироваться от социума, не порывая связей с ним. Личность не враг обществу, она друг себе.

Гуманистическая идиллия - это гармония внутриличностного мира. при которой оказывается возможным совместить АИ и ГИ без ущерба для последних и без прежней афессивности первых (так как «иррациональный авторитет» уступает место «рациональному»). Именно в таком ключе следует расшифровывать формулу АИ л ГИ. Частный человек, перестав быть нерассуждающим, нерефлектируюшим героем, чрезвычайно обогатился, совместив в себе серьезное отношение к святыням героя и одновременно критическое отношение к ним частного лица. Внутренний мир человека стал вмещать в себя АИ, поставленные на службу личности. Это оказалось возможным благодаря диалектически осознанным взаимоотношениям АИ и ГИ. Диалектика обнаружила несостоятельность героической однозначности и лишила трагедию свойственной ей безысходности.

Перед нами совершенно иной уклад гармонии. Если гармония героики покоилась на искоренении всех и всяческих противоречий и абсолютной вере в абсолютные АИ, то идиллическая гармония представляет собой динамическое равновесие взаимоисключающих компонентов, и составляющими ее могут быть все виды пафоса - организованные, однако, в духе подчинения «низших» ценностей рационально осознанным «высшим». В данном случае гармония - это организованность, разумная упорядоченность, единство противоположностей (а не иррациональный культ АИ, присущий героике).

Если нижняя триада схемы (героика, трагизм, сатира) реализована в искусстве в бесчисленных вариантах, то с гуманистической идиллией дело обстоит значительно сложнее. Отчасти (и в разной степени) идиллическая стратегия воплощена в духовном мире некоторых героев романа-эпопеи «Война и мир» Л. Н. Толстого (имеются в виду прежде всего Петр Безу-хов, Наталья Ростова, Марья и Андрей Болконские, Николай Ростов). Но это идиллия бессознательного, интуитивного типа, сильно тяготеющая к героике (а порой и переходящая в нее), а потому она (идиллия) не только не исчерпала свои возможности, но лишь обозначила их. Счастливо приспособиться (интеллектуально и психологически) к несчастному миру -трудная задача, и далеко не всем она по плечу. Как жить «нельзя», показывали очень многие, изображая роковую власть неизбежных противоречий-катастроф, делающих жизнь достойных людей сложной и бесперспективной. А вот как при наличии тех же противоречий «можно и нужно» -отваживаются очень и очень немногие (за исключением авторов героических произведений всех времен и народов - так ведь героика нормативна по самой природе своей). И уж вовсе в редких, единичных случаях это сделано убедительно.

В качестве некоего духовно-эстетического ориентира можно указать на чрезвычайно многомерный и емкий образ Евгения Онегина. В нем сначала сатирическое, а потом и трагическое начала «забивают» момент прозрения. Однако Онегин понял, осознал саму суть гуманизма. Он сумел превратиться в личность и стал мерить все мерками личности. Он, конечно, не достиг идиллической гармонии, но понял, к чему следует стремиться. Гуманистическая идиллия как идеал (ГИ) стала в конечном счете его жизненным ориентиром. Пушкинский вариант идиллии как стратегии художественной типизации можно считать гораздо более зрелым, нежели толстовский.

Тема идиллической гармонии - одна из самых неисследованных в эстетике и культурологии. Значение же этой проблематики просто огромно. Духовность идиллического типа - чрезвычайно актуальный, жизненно необходимый и совершенно неосвоенный духовный материк.

Что касается драматизма, ближайшего спутника и «родственника» идиллии, то здесь прецедентов вполне достаточно. Тяга к «материнскому» пафосу (к идиллии) лежит в основе драматизма. Драматический герой, в отличие от трагического, не прямолинейно сталкивает, а гибко сочетает противоречия, и потому драматизм не знает бесперспективности трагизма. Однако перспективу, «свет в конце тоннеля» надо отыскать, приложив к этому изрядную долю усилий.

Формула драматизма АИ > ГИ говорит о том, что у человека пока не достает сил идти к самому себе, его «хватает за ноги» авторитарная совесть, интериоризированное общественное мнение. Но драматический герой не ставит под сомнение свою гуманистическую ориентацию и в конце концов может победить свои сомнения. «Параллельный» трагический герой убежден в обратном, в том, что АИ делают человека человеком, но натура берет свое, и он совершает грех, поддавшись естественным влечениям сердца. «Драматический грех» состоит в соблазне не отвечать за себя, переложить ответственность на авторитет. Драматичность ситуации и означает «беспросветное» состояние - но именно ситуативно, а не фатально беспросветное. Драматический герой в принципе знает, что ему следует делать. Счастливо разрешиться противоречия драматизма могут только в гуманистическую идиллию (всякое иное разрешение отдаляет драматический персонаж от счастливой развязки). Однако часто у него (по разным причинам) не хватает сил, чтобы достичь духовной вершины. Классический пример - Илья Ильич Обломов. Он сам сознательно отказывается от воплощения своей идиллической мечты: он знает, чего хочет, но не в силах это сделать. Кстати, концовка «Евгения Онегина» глубоко драматична.

Заметим, что новые пафосы гораздо менее устойчивы, нежели классические героика, трагизм и сатира. «Гуманистические» пафосы часто функционируют на грани с другими пафосами, в тесном союзе с ними и могут духовно и эстетически разрешаться в ту или иную доминанту.

Юмористический герои представляет собой тип симпатичного чудака -«чудика», как в одноименном рассказе В. М. Шукшина, у которого, кстати, много юмористических рассказов. Точности ради следует отметить, что специфика шукшинского комизма в сплаве юмора с драматизмом. Он обладает «избыточным» стремлением к естественной человеческой задан-ности, а это всегда отклонение от общепринятых поведенческих норм, не признающее необходимых условностей и тем самым вызывающее смех. По-человечески это яркая, колоритная личность, наивно меряющая все мерками человеческого достоинства и не принимающая в расчет объективное «сопротивление» реальности. Юмористический смех амбивалентен (как амбивалентен вообще всякий смех): он не столько отрицает, сколько утверждает «чудика», отдавая должное его глубокой человеческой состоятельности. Внутренняя связь юмора с идиллией очевидна: все юмористические искажения - это искажения идиллической системы ценностей.

Наконец обратимся к иронии. Этот пафос существует в четырех модификациях, каждая из которых тяготеет к ближайшему «материнскому» пафосу. Варианты иронического пафоса располагаются по краям нижней и верхней части «авторитарного» и «гуманистического» спектра. Как и во всяком спектре, срабатывает логика постепенного перехода количества в качество. Ирония качественно отличается и от сатиры, и от юмора, и от драматизма, и от трагизма. Четыре своеобразных гибрида создают богатый оттенками иронический блок в пафосной палитре. Мы можем мысленно свернуть схему так, чтобы края ее совпали. И тогда будет видно, как один вид иронии плавно перетекает в другой.

Прежде всего в глаза бросается то, что ирония авторитарная отличается от гуманистической. На основе АИ возникло два вида иронии: комическая и трагическая. Обе пафосные триады (одна с героическим центром, другая - с идиллическим) так или иначе серьезны. Однако существует и принципиально несерьезное отношение к АИ и ГИ. Сама «наплевательская» формула комической (на другом своем полюсе превращающейся в трагическую) иронии - ГИ V АИ - говорит о том, что герой отвергает любую позитивно продуктивную личностную идеологию и ориентацию. Идеология иронии деструктивна и в принципе не может быть конструктивной. Там, где появляется хотя бы намек на конструктивность, ирония заканчивается, уступая место иному, серьезному подходу к духовным проблемам.

Концепция иронической личности - и прежде всего комической иронии - человек телесный. А он конечен, смертен, поэтому его веселый и легкомысленный цинизм выражается в склонности к телесным удовольствиям. Такая концепция личности зародилась в народных празднествах, фол ьклорно-кар навальный смех адекватно представляет комическо-ироническое мироощущение. Преимущественно этот вариант смеховой культуры исследовал М. М. Бахтин [8].

Культ телесного начала в зависимости от культурного контекста меняет свою ценностную значимость. С одной стороны, это все же жизнеутверждающая, «биофильская» ориентация (особенно выигрывающая в сопоставлении с культом аскезы), и она вызывает симпатию. Но вместе с тем это культ неодухотворенной плоти - и в этом опасность саморазрушения целостной личности. Иронической личности авторитарного толка АИ необходимы для того, чтобы их отрицать. В этом и проявляется призвание иронии, глубинный смысл которой в отрицании. Иронический персонаж живет до тех пор, пока есть что отрицать. Созидательные задачи несовместимы с ироническим мироощущением. Отсюда - яркий, броский, но

неглубокий духовно-эстетический потенциал иронии. Ее возможности существенно ограничены однобокой разрушительной стратегией.

Комическая ирония, выросшая из сатиры, доминирует в поэзии ф. Вийона, новеллистике Бокаччо, творчестве Ф. Рабле. Знаменитая проза Ильфа и Петрова также явно тяготеет к комической иронии.

Трагическая ирония оказалась очень актуальной для искусства XIX-XX вв. Представлена она в неисчислимом множестве творческих вариантов. Оттенок трагичности придает этому виду иронии своего рода глубину и скрытую серьезность (точнее, потенциальную серьезность): это не отрицание ради отрицания, а вынужденное отрицание.

Вот великолепный образец идеологии трагииронии (письмо М.Ю.Лермонтова С. А. Бахметевой): «...Я ищу впечатлений, каких-нибудь впечатлений!.. Преглупое состояние человека то, когда он прину-жаен занимать себя, чтобы жить, как занимали некогда придворные старых королей; быть своим шутом¹... Как после этого не презирать себя: не потерять доверенность, которую имел к душе своей <...> я не гожусь для общества; у меня нет ключа от их умов - быть может, слава богу!» И далее в том же письме: «Тайное сознание, что я кончу жизнь ничтожным человеком, меня мучит» [67] (выделено мной. -А. Л.).

Ни АИ («я не гож\сь для обшестна»), ни ГИ («как не презирать себя», страх оказаться «ничтожным человеком») не стали точкой приложения духовных сил личности. И вместе с тем это не «гибельный восторг», не легкомысленное «а пропади оно все пропадом». Личность мучит «тайное сознание» оказаться ничтожеством, человек «принужден» быть своим шутом. Лермонтовский Печорин точно так же прячет под иронической маской свою беспомощность, он не может идеологически преодолеть трагически осознанные противоречия.

Феномен трагикомедии, начало которому, возможно, было положено чеховским «Вишневым садом», оказался по целому ряду причин очень актуальным для духовной ситуации XX века. Трагико-ироническим пафосом отмечены произведения Ремарка, Хемингуэя, Кафки. Набокова и др.

Следующие два вида иронии, порожденные уже гуманистическими

идеалами, точнее, стремлением к ним и одновременно разочарованием в

них. - ирония романтическая и саркастическая. Объектом тотального

отрицания здесь являются прежде всего ГИ личности. Романтический

личности оборачивается своей противоположностью. Вочнесекие

«>Ь, ^ последующим самоотрицанием н романтической иронии, в чем-то

... ; н щей драматическую концепцию личности, очень часто связано с

темой любви. Любовь, наиболее сближающее людей чувство, в романтической иронии выступает всегда как разобщающее- По словам Ю. М. Лотмана. это «характерно для русской романтической традиции от Лермонтова до Цветаевой».

Герой саркастической иронии - это личность, доводящая юмористическое гуманистическое начало до своей противоположности, до «обезличивания». Вместо яркой, оригинальной личности - «пустое разбухание субъективности» (Гегель), граничащей с нарциссизмом. Пустота - вот что обнаруживается в личности, которая неоправданно считает себя значительной и содержательной. Адуев-младший из «Обыкновенной истории» Гончарова. Эмма Бовари, Душечка из одноименного рассказа Чехова - персонажи саркастически-иронического плана.

Иронические стратегии художественной типизации в XX веке стали идеологическим фундаментом для модернизма и постмодернизма. И в эстетическом, и в мироззренческом плане это стратегии, ведущие в никуда. Тотальная ирония в постмодернизме закономерно привела к отрицанию «Больших Идей» (ироническое выражение Набокова), затем к отрицанию личности и, наконец, к формалистическому тупику.

Дата добавления: 2021-02-10; просмотров: 43; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 171819 20 21 22 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!