Г л а в а 1. Общая характеристика основной литературоведческой 14 страница



Всякий конкретный разговор о художественной системе (или направ­лении, если придерживаться более традиционной терминологии) начина­ется с характеристики метода, в основе которого всегда лежит определен­ная идеология, система принципов духовного освоения жизни. В чем же суть идеологии постмодернизма, которая через метод, становящийся стра­тегией художественной типизации, предопределила все основные особен­ности поэтики (стиля) этого самого популярного в XX веке творческого направления?

Проблема генезиса постмодерна чрезвычайно сложна, многопланова и требует отдельного исследования [77]. Среди целого комплекса предпо­сылок феномена постмодерна (опять же: как типа сознания и только потом уже как художественного явления) - психологических, философских, со­циально-политических и других - выделим только те, которые непосред­ственно сказываются на эстетической специфике метода.

Основной идейно-теоретический постулат постмодерна как явления духовного можно сформулировать следующим образом: абсолютизация субъективности, объявление ее самоценной и самодостаточной. На пер-

107

вый взгляд, сильно напоминает главный принцип романтизма. Однако цель и смысл постмодернистской абсолютизации совершенно иные.

Реализм увидел сущность человека в «совокупности общественных отношений». «Модели» реализма, если отвлечься от массы нюансов, не противоречили взгляду на человека как на существо разумное, которое может понять и познать себя и окружающий мир. Аналитическая реали­стическая проза исходила из принципиальной объяснимости всего сущего. Постмодерн отверг все, созданное традиционной европейской культурой. Он заменил принцип познания реальности установкой на переживание реальности, на рождение и рассеивание смыслов неподконтрольными ра­зуму пластами сознания. Он провозгласил неверие в разум, в сознание и стал усматривать сущность человека в потемках непознаваемой «души». Отсюда - демонстративное благоговение перед подсознанием, психикой, интуицией.

Это и есть абсолютизация субъективности, объявление ощущений, впечатлений, «хотений» - словом, того, что кажется, а не того, что есть, -самоадекватной, самотождественной инстанцией. Смыслы стали субъек­тивными, ценности - тоже. Отпала необходимость что-либо обосновывать или объяснять. Сами попытки поиска каких-либо универсалий, попытки сведения частного к общим категориям были объявлены методологически устаревшими, неверными. Образное мышление резко противопоставили абстрактно-логическому, и образ стал главным в культуре постмодерна (в том числе в интеллектуальной культуре).

Поскольку вместе с научно-логическим мышлением были утрачены объективные критерии, то верх - низ, добро - зло, прекрасное - безобраз­ное, жизнь - смерть, мужчина - женщина, философия - искусство, куль­тура - природа и т. д. - все уравнялось в правах как момент бесконечного вселенского абсурда. Человек стал непознаваем, мир - тоже.

Что же стали выражать индивидуальные образы постмодерна?

Прежде всего они утратили традиционную установку на концентрацию индивидуальных признаков до степени характера. Характера в постмодерне нет. Отвергая разум, стержневую опору личности, постмодерн «взорван» цело­стность личности, объявив упорядоченный духовный «космос» личности «хаосом». Индивидуальные характеристики перестали выражать всеобщее в том смысле, как это делал реализм. Абсолютизированное индивидуальное стало выражать только себя, т. е. стало признаком и символом абсурда, сум­бурной мозаики, тотальной путаницы. Тем самым индивидуальный «образ ради образа» вновь стал выражать извечно заданное, универсальное содержа­ние - на этот раз принципиально непознаваемое абсурдистское начало, доминирующее в мире.

[08

Опять стало можно «не напрягаться», не изображать сложные модели характеров в их взаимоотношениях со средой. Достаточно было жонгли­ровать фрагментами реальности, метафорами, обрывками смыслов, реми­нисценциями, искрами скрытых цитат и т. д. Все это очень напоминает игру, забаву. Подручным материалом, как и положено в хаосе, в принципе может быть все, что угодно.

Как можно относиться к «факту» абсурда?

Иронически, конечно. Так. ирония стала «богом» постмодерна, кото­рый успешно осуществил «дегуманизацию искусства». Разведя красоту с добром и истиной, искусство, свободное искусство, стало рабски обслу­живать капризы подсознания. Именно там обнаружили зону свободы, всю тайну и сущность человека. Имморалистическая традиция в литературе и искусстве стала предметом обсуждения серьезных «аналитиков» и полу­чила все права гражданства в искусстве. Модное слово «амбивалентность» стали трактовать именно как «не разбери поймешь», как уравнивание в правах «верха и низа».

Модель абсурда, апокалипсиса, имитация дословесного, дорефлектор-ного потока сознания (того, что реально до мысли, в широком смысле - до культуры) становятся определяющими в искусстве.

Итак, искусство постмодерна оказалось возможным на базе идеологии абсурда, опирающейся не на сколько-нибудь внятные, теоретически обос­нованные концепции, но апеллирующей к непосредственному ощущению абсурда.

Творческие методы - это самая общая платформа, не манифестиро­ванная программа (а с классицизма уже и манифестированная). Но самые общие программные принципы, исходящие из идеала прогрессивной лич­ности, так сказать, просвещенного «нашего современника», реализуются всегда во множестве творческих вариантов. Понятием «реализм» отнюдь не исчерпать специфики методов Стендаля, Тургенева, Пруста. Диалекти­ка художественной системы и конкретного творческого метода заключа­ется во все более усложняющихся формах проявления последнего (осо­бенно начиная с эпохи реализма). Но существо этого процесса неизменно. Учтем при этом, что методологическая творческая оснастка накапливается веками. Освоенные методы, приемы преломляются, модифицируются, но никогда не исчезают бесследно. Писатели XX века - реалисты, модерни­сты., постмодернисты - прошли школу и классицизма, и романтизма, и психологического реачизма.

Итак, метод (и, соответственно, две его составляющие) оказывается формой проявления и одновременно стратегией воплощения концепции личности, основной стратегией художественной типизации. Метод во-

109

Становясь свободной от авторитарных пут, чему же начинает покло­няться личность? Идее своего собственного человеческого предназначе­ния, не признающего над собой иррациональных авторитетов. Человек становится независим, он сам становится «мерой всех вещей». Это уже гуманистическая ориентация или, гто-другому. персоноцентричная. Чистая гуманистическая совесть - это сознание, что ты служишь высшему своему призванию, реализуешь заложенные в тебе способности; виноватая со­весть - это сознание, что ты изменил себе, предал себя. Очевидно, смену авторитарной ориентации на гуманистическую следует считать несомнен-! ным прогрессом в развитии человеческой личности. Более того, персоно-центричный вектор и есть магистральная тенденция в развитии культуры. Если несколько упростить проблему, свести ее к первородным, базовым началам, то можно выразиться следующим образом: содержанием культу­ры является постепенное высвобождение личности, с одной стороны, из-под власти натуры, с другой - из-под гнета социума (при этом социум и натура по отношению к духовной свободе личности - понятия близкород­ственные). Личность и культура - с одной стороны; социум и натура - с другой.

Разумеется, ГИ не существуют изолированно от АИ. Более того, они нуждаются друг в друге. АИ необходим «противник» (еретическое, гре­ховное начало - словом, ГИ), чтобы активно подавлять его и тем самым возвеличиваться. ГИ также необходимы АИ, но по другой причине. АИ не исчезли бесследно, а превратились в составную часть ГИ. Утратив неоп­равданно занимаемое господствующее положение, АИ трансформирова­лись в «рациональный авторитет», который не только не подавлял гумани­стических устремлений, но и помогал реализовать их.

Остается добавить, что между названными полюсами существует спектр всевозможных сочетаний, где, несмотря на взаимодействие, прин­ципиально доминирует одна из систем идеалов. В жизни мировоззренче­ская эклектика вполне возможна, но в качестве стратегии художественной типизации неотчетливая ориентация является крупным художественным недостатком.

Какова же связь между разнонаправленными системами идеалов (т. е. собственно духовностью) и пафосом как духовно-эстетической категорией?

Дело в том, что сущность каждого вида пафоса заключается именно в характере соотношений между АИ и ГИ. Если воспользоваться идеей классификационной сетки, отражающей логику соотношений, то получим следующую итоговую схему «формул» пафосов.

Схема 5

Итак, перед нами спектр возможных соотношений АИ и ГИ. Значок между АИ и ГИ определяет степень их участия в духовном симбиозе, их ситуативную значимость: ГИ > АИ - ГИ «больше», актуальнее АИ; ГИ < АИ - ГИ «меньше», ослабленнее; ГИ ^ АИ - гармония, уравнове­шенность; ГИ V АИ - разрыв ГИ и АИ, личность не принимает ни одну из систем идеалов.

Другой (перекрестный) способ акцентирования, актуализации идеа­лов, примененный s схеме, - положение АИ и ГИ выше или ниже по от­ношению друг к другу. Такое расположение фиксирует приоритет либо АИ, либо ГИ. Значок может лишь корректировать исходную позицию, но он не в силах изменить ее. В нижней триаде АИ стоят выше ГИ потому, что именно первые являются основой личности (соответственно, в верх­ней триаде такое же место занимают ГИ по отношению к АИ). И формула трагизма, например, не означает, что ГИ стали преобладающими, что лич­ность коренным образом поменяла свою мировоззренческую установку (хотя, несомненно, поменяла). Она означает, что нарушена былая гармо­ния между авторитарным и гуманистическим потенциалами, однако по-прежнему АИ остались «выше», они доминируют.

Коротко поясним, как меняется содержательность пафосов в зависи­мости от соотношений АИ и ГИ. Еще раз хотелось бы зафиксировать вни­мание на том. что пафос представляет собой не что иное, как тип некоей общей жизненной ориентации. И в качестве такового он смог стать сред­ством «первоначальной типизации», наиболее общей стратегией типиза­ции личности.

Героика характеризуется следующим соотношением ведущих для формирования миросозерцания противоречий: ГИ л АИ. Это условный

85

знак гармонии при безусловной доминанте АИ. ГИ в личности не протес­туют, они «охотно» растворяются в АИ. Человек видит свое природное предназначение в том, чтобы служить АИ. Герой - это со цио центр истекая ориентация. В этом его личное достоинство, это не унижает, но возвышает его - и в собственных глазах, и в глазах общественного мнения. Для героя нет ничего выше служения долгу - как бы его ни понимали. Изменить этому предназначению -- значит изменить себе. Выделенный «ген герои­ки» всегда самотождествен. Если складываются такие общественно-исторические условия, для приспособления к которым неуместно ставить личное выше общественного, в этих случаях актуализируется героическое начало в людях. Герои Гомера, «Слова о полку Игореве», романов социа­листического реализма («Мать», «Как закалялась сталь»), многих произве­дений Солженицына - «близнецы-братья». Это люди долга, самозабвенно ему служащие. Совесть героев - это авторитарная совесть. Жизнь героя принадлежит не ему, но Авторитету (судьбе, Богу, сословию, родине, на­ции и т. д. - социуму, но не личности). Поэтому герой постоянно соверша­ет подвиги - «богоугодные» поступки.

Иногда героя считают образцовой, богатой, содержательной лично­стью. Это неверно по существу. Герой - это и есть почетная, приветствуе­мая обществом обезличенность, это культ отношений, в которых, так ска­зать, нет ничего личного. Герой черпает свою значимость только в социу­ме; без него герой превращается в ноль. Для героя хорошо прожить - зна­чит, раствориться в социуме без остатка, обезличиться. Отсутствие героя или даже его гибель ровным счетом ничего не меняют в мире, где глав­ным является не герой, но то, что делает героя. Социум (АИ) не замечает потери бойца. Его место займут легионы других. Если личность принци­пиально незаменима, то герой вполне заменим, принципиально заменим. Он незаменим только в том смысле, что он может быть Очень Большим Героем - в количественном, но не в качественном отношении.

Героика - это оптимальная, эстетически и духовно безупречная форма цельного, непротиворечивого (а значит, и неполноценного) типа личности. Бескомпромиссные герои и святые, по-своему привлекательные своим не ведающим сомнения фанатизмом, идеально соответствуют всем сверхза­дачам идеологии. Поэтому лучший идеолог - это герой.

Ясно, что героика развивается, психологизируется (т. е. в известном смысле гуманизируется), меняются времена, меняя содержание Авторите­та, - словом, героика эволюционирует, усложняя и совершенствуя свои типы. Но формула героики при этом остается незыблемой.

Что касается трагизма, то это «продукт распада» героики, оборотная ее сторона. Авторитет еше недосягаем для критики, но уже появляется

осознание своей гуманистической миссии. Для героя выбора просто нет, потому что нет альтернативы АИ. У трагического героя такая альтернати­ва появляется. Трагический тип сознания возникает у того же героя - но героя «прозревшего», попавшего в ситуацию выбора. Герой вдруг увидел другую «правду». И он готов так же самозабвенно служить новой идеоло­гии, однако ведь и старая не перестала быть для него истинной. Противо­речия налицо, но справиться с ними герой не в состоянии: нет ни духов­ных предпосылок, ни навыков. Сама идея измены тому, что в глазах героя является истинным (а значит - святым), непереносима для него. Сознание героя раскалывается.

Вопрос «Быть или не быть?» только по форме может напоминать о возможности выхода из сложившейся ситуации. По существу, условия, которыми обставлено «быть», для трагического героя неприемлемы. «Быть» становится одним из вариантов «не быть». Из трагического тупика нет выхода. В принципе благополучно трагизм может разрешиться либо в гармонию героики, либо в одно из духовных состояний личности совер­шенно нового типа: в личность, основу которой составляют ГИ. Личность такого типа - продукт длительной исторической эволюции, и для героев классических трагедий возможность стать «новым» человеком следует расценивать как сугубо теоретическую. Стать героем - значит в чем-то поступиться принципами, отказаться от части себя. Эдип, Отелло, Гамлет, Федра, Катерина Кабанова постигли такую истину, испытали такой уро­вень личной свободы, которого лучше не знать герою, Трагический пер­сонаж, в отличие от героического, вкусил от древа познания добра и зла. Он уже не может стать «просто» героем без ощутимого нравственного ущерба, без «опрощения» (классический пример такого «опрощения» -духовная эволюция Родиона Рас кольни ко ва). Трагическая личность обыч­но гибнет: как правило, для нее это единственный способ сохранить человеческое достоинство.

Еще одна модификация героического типа сознания - сатира. С са­тирой дело обстоит несколько сложнее, потому что она связана не толь­ко с проблемой героического, но и с проблемой комического. Комиче­ское (и в жизни, и в эстетике, и в художественном творчестве) всегда возникает в результате несовпадения АИ и ГИ (злонамеренного, или трогательно-наивно/ о, или хладнокровно-циничного - это уже вопрос типологии комического). Сам факт несовпадения, как легко заметить, есть и в трагизме, и в драматизме. Однако характер и мотивы несовпаде­ния весьма специфичны. В сфере комического они нелепы, нелогичны, не­серьезны. Искажения трагизма и драматизма порождены серьезной и после­довательней логикой развития личности. Это противоречия, отражающие

87

ответственный, судьбоносный поиск идеалов. На карту нередко ставятся жизнь и судьба. В типах комического (сатире, юморе, различных видах иро­нии) гармоническая цельность (или трагико-драматическая серьезность) разрушаются «нелепо»: подчеркиванием, выпячиванием тех сторон и отно­шений, которые и без того безраздельно доминируют. В основе комического лежат духовная диспропорция и дисбаланс. Комическое - первый источник сатиры.

Второй —разложение героики. В основе сатиры, как это ни покажется странным, лежит все тот же героический идеал, но сатирический герой не может ему соответствовать. Сатирический герой преувеличенно героичен, «чересчур» герой для того, чтобы быть «обычным героем». За героиче­скими проявлениями он скрывает свою неспособность быть им.

Сатира - карикатура на героя. Как часто случается с карикатурой, она высмеивает не сам идеал, а неоправданные на него претензии. Сатириче­ский смех поэтому очень серьезен - вплоть до того, что смеха в сатире может и вовсе не быть (как в «Господах Головлевых» М. Е. Салтыкова-Щедрина, в «Смерти Ивана Ильича» Л. Н. Толстого). В связи с этим сати­ру часто трактуют как явление «редуцированного комизма». В духовном мире сатирического героя нет опоры, нет ниши для нравственного досто­инства: ГИ - в зародышевой стадии, АИ перестали быть святыней, так как эксплуатируются без должной серьезности, «всуе». Сатирический «мента­литет» уже граничит с ироническим складом ума, но его идеал - все же идеал героический. Неприкосновенность АИ часто приводит героев сати­ры если не к покаянию, то к саморазоблачению. Величайшие образцы са­тиры - сатирические комедии Мольера, «Ревизор» Гоголя.

Приблизительно до XVIII века личность в основном ориентировалась на АИ. Поскольку нас в данном случае интересует не история проблемы, а необходимая «рабочая» установка, самые общие контуры теории пафоса, отметим следующее. Ослабление авторитарного начала неизбежно усили­вало начало неавторитарное. В конце концов, к XVIII веку сложилась та­кая культурная ситуация, когда АИ ослабли настолько, что цельность лич­ности можно было восстановить только на принципиально иной основе. На первый план выходит частная жизнь человека, начинается эпоха ис­тинного культа личности (т. е. культа ГИ). С точки зрения культуры, лич­ность становится полноценным субъектом частной жизни. Ценности чело­века коренным образом меняются. Начинается художественное (а также философско-этическое, политико-экономическое и г. д.) освоение не ге­роических, трагических и сатирических сторон личности, а человеческой самоценности, естественности. На основе ГИ возникают принципиально иные пафосы: идиллическо-гуманистический, драматический, юмористи­ческий.

Это варианты новой жизненной идеологии, утверждающей ценности из разряда частной жизни. Ценности эти своей обнаженной экзистенци­альной сутью разворачиваются именно в сторону частного лица, Ее Вели-. чества Личности. Новая триада - это героика, трагизм и сатира наоборот. ГИ и АИ поменялись местами, образуя целостность личности на иной ос­нове. Художественные (и, шире, духовные) результаты на «дрожжах» но­вой идеологии оказались потрясающими. Новые стратегии художествен­ной типизации легли в основу романтизма, а затем и реализма.

Личность - это в значительной степени антигерой (не лжегерой, а именно антигерой). Без личности социум теряет свою значимость, пре­вращается в начало второстепенное. Выдвижение личности на первый .план (персо но центризм) - это не просто новые художественные возмож­ности (коллизии, сюжеты, типы героев и т. д.); это прежде всего новый тип отношений, который реализует новые духовные возможности. «Хо­рошо прожить - хорошо спрятаться», вот новое (хорошо забытое старое, Эпикурово) кредо героя. Иными словами, в качестве главной ставится задача дистанцироваться от социума, не порывая связей с ним. Личность не враг обществу, она друг себе.


Дата добавления: 2021-02-10; просмотров: 45; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!