С.А. и Л.Н. Толстые в Ясной Поляне. 80 страница
Как участник Бородинской битвы, в 1868 г. Норов выступил с критическими замечаниями в адрес автора «Войны и мира» в статье, напечатанной в «Военном сборнике» и затем отдельной брошюрой под названием «Война и мир. 1805-1812. С исторической точки зрения по воспоминаниям современника. По поводу соч. графа Л.Н. Толстого “Война и мир”» (СПб., 1868). Работа Норова сразу же вызвала критические отзывы. Бесспорной ценностью его статьи остаётся воссозданная им в деталях картина Бородинского сражения, занимающая половину книги. Не принимая «непатриотичную», по его мнению, историческую концепцию автора «Войны и мира», его философию, Норов в то же время отдавал должное художественному мастерству писателя, признав, что Толстой «прекрасно и верно изобразил общие фазисы Бородинской битвы». Прямых сведений о знакомстве Толстого с работой Норова нет. Но брошюра, возможно, присланная автором, есть в личной библиотеке Толстого в Ясной Поляне, и хорошо видно, что она была в руках читателя не один раз.
Через два месяца после напечатания статьи Норов умер.
Лит.: Архангельская Т.Н. А.С. Норов — оппонент JI.H. Толстого // Отечественная война 1812 года. Источники. Памятники. Проблемы. — М., 2001.
Т.Н. Архангельская
358
О
ОБОЛЕНСКАЯ Елизавета Валериановна (рожд. Толстая; 1852-1935) – племянница Толстого, дочь его сестры М.Н. Толстой, свекровь M.Л. Оболенской-Толстой. В 1871 г. вышла замуж за Л.Д. Оболенского. В 1880 г. он был казначеем Московской городской управы. (В 1883 г. вместе с братом С.А. Толстой П.А. Берсом издал сборник «Рассказы для детей И.С. Тургенева и гр. Л.H. Толстого».)
|
|
|
Е.В. Оболенская
Оболенская была для Толстого очень близким человеком. Часто и подолгу она жила в Ясной Поляне. Дядя нежно, по-отечески любил племянницу и много внимания уделял ей. Наблюдая порой ежедневную, будничную жизнь Толстых, она чётко фиксировала в памяти многие ситуации и детали этой жизни, запоминала разговоры и высказывания Толстого. Позднее всё это она написала в своих мемуарах, которые стали ценным документом для изучения жизни и творчества Толстого. В записках этих выявляются новые сведения, ранее почти неизвестные, о семейной драме её матери и о том участии, которое проявил здесь Толстой. Живые изображения Толстого в окружении детей, умение заняться с ними, сделать их игры интересными, прогулки увлекательными, песенки занятными, умение самому увлекаться детской жизнью, да так, чтоб дети не только не скучали, а наравне с ним, считая его за своего, наперегонки соревновались в играх с ним, – всё это показывает, что ещё в конце 1850-х гг. Толстой проявлял талант выдающегося педагога, вскоре развернувшийся в яснополянской школе, где были заложены совершенно новые начала педагогики, по сравнению с унылым и бездушным преподаванием, царившим повсюду в самодержавно-поповской России.
|
|
|
В воспоминаниях Оболенской есть описания близких знакомых, друзей и родных Толстого. Здесь и семья Дельвигов, и С.Н. Толстой с его молодой женой цыганкой Машей, и Т.А. Ёргольская, и Н.Н. Толстой, и А.А. Фет, и Дьяковы, и Софья Андреевна, и дети Толстых...
Но главное, конечно, это сам Толстой. «Я чтила и любила его, знала его мысли; знала, чем он живёт, что его радует, что огорчает, с уверенностью могу сказать, что знала, как он отнесётся к такому-то событию, такому-то поступку, — писала мемуаристка. — Берегла его спокойствие; так бывало жалко, когда речь его прерывалась со стороны менее чутких членов семьи каким-нибудь неуместным, совсем ненужным замечанием, которое ему неприятно и нарушит его благодушное настроение. Но может быть, конечно, образ с детства горячо любимого “дяди Лёвочки” заслонял собою образ “Льва Толстого”. Я приезжала в Ясную Поляну не для того, чтобы его послушать, с ним поговорить, а приезжала в родную, близкую мне семью и жила повседневной жизнью этой семьи и интересами всех её членов.
|
|
|
Он подчас тяготился своим пьедесталом: и великому человеку хочется иногда быть
359
не великим, а просто человеком. Я видала его и старым, и слабым, и беспомощным; видала его и невесёлым, не в духе, раздражённым и любила его всяческим. <...>
Но чаше всего видела его благодушно настроенным. Он любил простое, не требующее никакой обстановки веселье. Это свойство было у него общее с моей матерью; и когда они чему-нибудь радовались, смеялись, в них было что-то наивное, детское. Они любили вспоминать далёкое прошлое, но никогда не вспоминали грустное, неприятное; воспоминания их были всегда светлые. <…> Он любил цветы; пойдёшь, бывало, гулять и принесёшь ему на письменный стол букет полевых цветов; он доволен и любуется ими. <...> Но слабый ли, больной ли, старый ли, он всё больше и больше горит любовью; это ощущает на себе всякий, соприкасающийся с ним. Придёт ли к нему огорчённый, несчастный, озлобленный — от него уходит большей частью утешенный и умиротворённый» (Оболенская Е.В. Моя мать и Лев Николаевич // Летописи. Кн. 2. С. 307-309).
Обилие живых деталей в воспоминаниях Оболенской связано и с тем, что её сын Николай Леонидович был женат на дочери Толстого Марии Львовне. Оболенская жила вблизи Толстого в Ялте во время его тяжёлой болезни в Крыму в 1901-1902 гг. Часто навещала она и свою мать в монастыре, и дядю С.Н. Толстого в его имении Пирогово.
|
|
|
Сравнительно мало внимания уделено в мемуарах писательской деятельности Толстого. Его племянница была человеком умеренных взглядов; она не сочувствовала общественно-политическим воззрениям Толстого, которые казались ей «бреднями», как она называла их в письме к М.Л. Маклаковой 16 июня 1907 г. Вместе с тем всегда видела она в Толстом «великий ум и дух» (письмо к Маклаковой 15 декабря 1895 г.). Существует версия, что в автобиографической драме Толстого «И свет во тьме светит» (1896), где он вывел самого себя в лице Николая Ивановича Сарынцева, Лизанька, племянница его жены, напоминает именно Е.В. Оболенскую.
Лит.: Оболенская-Толстая Е.В. Моя мать и Лев Николаевич // Октябрь. — 1928. № 9-10; Письма Е.В. Оболенской к М.Л. Маклаковой // Летописи. Кн. 12. Т. 2.
Т.Н. Архангельская
ОБОЛЕНСКАЯ Мария Львовна (рожд. Толстая; 1871—1906) — средняя дочь Толстого. Её племянник С.М. Толстой писал о ней: «Детство Маши прошло незаметно в шумной группе старших детей. Сергея, Татьяны, Ильи и Льва, которые обращались с ней как с Золушкой, оставляя ей самую чёрную работу. <...> Умная, добрая, сдержанная, готовая всегда и всем помогать, Маша вмешивалась в ссоры между братьями, всегда защищая обиженного» (Дети Толстого. С. 157). Здесь же далее: «Прочтя в отроческие годы религиозные и философские труды отца, в которых он изложил своё учение, она полностью поверила в его идеи и стала в теории и на практике самой последовательной толстовкой из всех детей Толстого.
Отныне она будет жить только им и ради него. Отношения отца и дочери были взаимными, Толстой любил её как самую близкую из детей. И с годами их взаимность ещё больше окрепла, в то время как его отношения с женой и некоторыми сыновьями были далеко не идеальными. <...> Маша старалась сгладить эти противоречия. <...> Каждый вечер отец и дочь обменивались впечатлениями дня, мыслями, проектами, они писали друг другу письма при расставании (он написал ей 112 писем с 1889 по 1904 год).
Умная, тактичная, блестяще знающая несколько иностранных языков, она стала его лучшим другом и помощником, переписывала рукописи по его поручению...» (С. 159-160). Ей принадлежит выполненный к весне 1882 г. вместе с отцом, по его просьбе, перевод с французского языка «Дневника» Амиеля, к которому Толстой написал предисловие.
Дневники Марии Львовны не сохранились. Её преданность взглядам и интересам отца проявилась отчасти в её переписке. Так, она писала в середине апреля 1890 г. из Ясной Поляны А.С. Губкиной: «Всё это время я очень занята перепиской “Послесловия к “Крейцеровой сонате”, которое папа́ пишет. Столько он получал писем с просьбой выяснить смысл “Крейцеровой сонаты”, что он решил написать “Послесловие”. Но мне думается, что если кто по “Крейцеровой сонате” не понял смысла её, то и по “Послесловию” не поймут, потому что не хотят понять. Но сама по себе эта вещь удивительная. Папа теперь здоров и стал понемножку работать. Пашет и сеет» (Л.Н. Толстой в письмах родных и близких // ЯП. сб. 1978. Тула, 1978. С. 87-88). Не менее характерно её прямое и принципиальное письмо к В.Г. Черткову в конце июля 1890 г.: «Верните, пожалуйста, письмо Ballou и копию с письма папа́. Мне надо вам покаяться, простите меня, что у меня было против вас дурное чувство. Мне казалось, что вы излишне тянете вещи из-под пера папа́. И, когда приезжал Чистяков
360
М.Л. Оболенская
за дневниками, мне стало досадно. Я уверена, что он не хочет, чтобы кто-либо читал эти дневники, пока он жив. Даже он это пишет в одном месте. И потому надо это оставить. Мне, кроме самой большой радости, ничего не доставляла эта переписка из дневников, но думается, что ему неприятно. Знаю, что вам, так же как и мне, не хочется ничем ему делать неприятное, и потому буду делать, как лучше» (там же. С. 99-100). Толстой, объясняя её поступок, написал Черткову: «Маша писала вам, что она писем моих не будет больше переписывать и дневников. Она права и делает это для меня. Не сердитесь на меня, милый друг, но поймите, что это не то что тяжело, но парализует духовную деятельность, парализует знание того, что это сейчас спишется и передастся. Не говорите мне разные доводы <...> и откажитесь от этого и не говорите, что это кому-нибудь лишение и вам неприятно, и мне будет очень радостно» (87: 37). В одном из писем Черткову Толстой говорил о дочери: «Маша, дочь, так хороша, что постоянно сдерживаю себя, чтоб не слишком высоко ценить её» (86: 84).
Дневниковая запись А.Б. Гольденвейзера свидетельствует ещё об одной, не менее значительной стороне деятельности М.Л. Толстой: «Татьяна Львовна и особенно Мария Львовна каждый день с раннего утра работали на покосе. Возвращались они с работы усталые, но очень весёлые. По праздникам Мария Львовна, немножко знавшая домашнюю медицину, лечила на деревне больных (врача тогда в Ясной и поблизости не было). Когда она возвращалась со своей медицинской практики, радостно было смотреть на неё, окружённую пёстрой толпой ребят, одних - везущих на себе тележку с медикаментами, других — просто провожавших её домой.
Мария Львовна была совершенно некрасива, но в ней было высшее обаяние внутренней духовной красоты...» В 1890-е гг. она принимала активное участие вместе с отцом и другими членами семьи в борьбе с голодом, охватившим несколько губерний России. «Как отец, она стала вегетарианкой. <.. .> Она отказалась от выходов в свет, от балов, от светской жизни в Москве <...> она полюбила простые радости: петь с братьями, играть на гитаре и балалайке, участвовать в деревенских праздниках, плясать и петь в хоре с крестьянками, которые её обожали.
Её большой успех в домашнем спектакле по комедии отца “Плоды просвещения”, поставленной в 1890 г. в Ясной Поляне, был признан всеми...» «Передо мной лежит фотография, сделанная в это время <...>, — писал С.М. Толстой. — Это лицо с отпечатком женственности напоминает, с меньшей резкостью, лицо отца. В её открытом, светящемся умом лице было что-то вопросительное, ждущее. Черты её лица были гармоничны, но не отвечали канонам классической красоты, вдохновение и одухотворённость делали её лицо прекрасным».
В воспоминаниях о ней младшей дочери Толстого Александры Львовны есть такие слова: «Все любили её, она была приветлива и чутка: кого ни встретит, для всех находилось ласковое слово, и выходило это у неё не деланно, а естественно <...>. Страстная по натуре, она хотела жить жизнью женщины и матери. Но она подчинилась своему отцу, который противостоял всем её любовным порывам. Но её разочарования, даже глубокие, не затягивались надолго, благодаря любви к ней отца и благодаря невероятному умению владеть собой. Но осенью 1895 года <...> Маша полюбила своего родственника, князя Николая Леонидовича Оболенского, сына Елизаветы Валерьяновны, внука сестры Толстого Марии Николаевны. <...> Николай был старше Маши всего на два года» (Дети Толстого. С. 160, 167-168, 166).
В июне 1897 г. Мария Львовна вышла замуж за Николая Леонидовича, поселились они в Пирогове, но часто подолгу жили в Ясной Поляне. В ноябре 1906 г., приехав с мужем в Ясную Поляну, она слегла с высокой температурой. Это было острое воспаление лёгких, оказавшееся роковым.
Е.В. Оболенская, приходившаяся Марии Львовне свекровью, приводит в своих воспоминаниях слова из письма Толстого к его тётке графине А.А. Толстой о двухлетней Маше: «Слабый, болезненный ребёнок. Как молоко, белое тело, курчавые белые волосики; большие, странные, голубые глаза; странные по глубокому, серьёзному выражению. Очень умна и некрасива. Это будет одна из загадок. Будет страдать, будет искать, ничего не найдёт; но будет вечно искать самое недоступное». «Удивительно, — говорится далее в воспо-
361
Толстой с дочерью Марией. 1901 г.
минаниях Оболенской, — как и двухлетнем ребёнке он угадал будущего человека. Она такая и была. Искала, страдала; несмотря на большую взаимную любовь, не была счастлива, потому что не могла жить так, как ей казалось нужным. Одно из главных к тому препятствий было её очень слабое здоровье. Испортила она его непосильными работами в ноле, наравне с крестьянами; во время пожара на деревне она, стоя по пояс в воде, передавала вёдра. <...> Но недуги свои переносила безропотно.
<...> Она была некрасива, но очень привлекательна; тонкая, ловкая, маленькие руки, маленькие ноги, нервная и живая, в ней много было женской прелести, того, что Гёте назвал: «das ewig weibliche» <вечно женственное. — нем.>. Я очень её любила; со мной она была близка, доверчива и откровенна.
Лев Николаевич спокойно и сдержанно переносил своё горе, но в Марии Львовне он потерял, конечно, очень много. Никто из детей не мог заменить ему её. Когда д-р Щуровский пришёл сказать ему, что она безнадёжна, он сказал: “Ведь она была мне другом”. В своём дневнике он записал 28 декабря 1906 г.: “Живу и часто вспоминаю последние минуты Маши (не хочется называть её Машей; так не идёт это простое имя тому существу, которое ушло от меня). Она сидит, обложенная подушками; я держу её худую, милую руку и чувствую, как уходит жизнь, как она уходит. Эти четверть часа одно из самых важных, значительных времён моей жизни”» (Оболенская Е.В. Моя мать и Лев Николаевич // Летописи. Кн. 2. С. 312).
Т.Н. Архангельская
ОБОЛЕНСКИЙ Дмитрий Дмитриевич («Миташа»; 1844-1931), князь — близкий, «старинный знакомый» Толстых, тульский помещик, охотник, коннозаводчик.
Окончил юридический факультет Московского университета. Был уездным предводителем дворянства. Во время Русско-турецкой войны 1877 г. разорился па постройке сахарных заводов, в 1878 г, был предан суду за растрату, оправдан, но объявлен несостоятельным должником (дело тянулось несколько лет). «Его отдали под суд за то, что он добрый и тщеславный», — отметил Толстой в дневнике (49: 52). Часто бывал в Ясной Поляне, иногда вместе с Толстым охотились, «травили волков» (ЯПЗ. 2. С. 564). «Опять приезжал Оболенский Дмитрий Дмитрич, его дела плохи, и он точно душу отводит у нас», — отмечала С.А. Толстая в дневнике 14 ноября 1878 г. Сам Оболенский признавался, что к Толстому ездит «не только отвести душу — но для нравственной дезинфекции» (цит. по: ТВС. 1. С. 550).
В середине 1860-х гг., вспоминала Т.А. Кузминская, «это был очень милый, развитой юноша, светски воспитанный матерью», баронессой Е.И. Менгден (Кузминская. Ч. III. Гл. VI). В 1910 г., как писал о нём В.Ф. Булгаков, это был «разговорчивый, добродушный старик. Лев Николаевич называет его Иовом, ввиду того что Оболенский перенёс ряд сокрушительных ударов судьбы: потерю большого состояния, преждевременную и часто трагическую смерть нескольких детей и т.д. Теперь Оболенский занимается и журналистикой и, между прочим, свои посещения Ясной Поляны описывает в “Русском слове”. Это даёт ему некоторый заработок» (Булгаков. С. 83-84). Печатался Оболенский и в суворинском «Новом времени». В середине 1890-х гг. в «Русском архиве» опубликовал «Наброски из воспоминаний» о Толстом, позднее переработал их для биографии Толстого, над которой работал П.И. Бирюков. Многие страницы воспоминаний посвящены эпизодам охоты. 25 августа 1909 г. в газете «Русское слово» напечатана статья Оболенского «Вперёд или назад» об обыске в Ясной Поляне летом 1862 г. и об аресте Н.Н. Гусева.
С Оболенским говорили обо всём: о земельном налоге и крестьянской общине, о пьянстве и самоубийствах, об охоте и музыке, о религии и о ценах на нефть, о Н.В. Гоголе и Л.Н. Андрееве, о Ж.-Ж. Руссо и «о езде на автомобилях», о революции и о «современных государственных людях в России»... Оболенский рассказывал предания из истории своего рода: Иван Грозный казнил семерых Оболенских-Серебряных, от восьмого пошла теперешняя фамилия Оболенских. Одному из них Грозный сжигал на животе книгу, пока не прожёг ему живот, и тот скончался» (ЯПЗ. 1.
362
С. 122). «Особенно часто приходилось мне беседовать со Львом Николаевичем, когда он писал “Войну и мир”, — вспоминал Оболенский. — Мои деды делали кампанию 1812 года и последующих годов. Моя мать, урождённая Бибикова, была племянницей братьев Бибиковых — адъютантов князя Кутузова, который был женат на сестре A.И. Бибикова усмирителя Пугачёва. Так что многое у нас в доме было известно из первых рук. И, будучи ребёнком, а много слышал от деда Бибикова рассказов, а потом уже студентом много передавал Льву Николаевичу» (ТВС. 1. С. 197). Помогал Оболенский и в работе над «Анной Карениной»: «Между прочим, я передал Льву Николаевичу подробности и обстановку красносельской скачки, которая и вошла в ярком изображении в “Анну Каренину"» (там же. С. 198). Существует версия, что некоторыми своими чертами Оболенский послужил в романе одним из прототипов С.А. Облонского, его фамилией подсказана и фамилия этого персонажа (20: 340).
Оболенский был замечательным рассказчиком, «рассказывал, как всегда, бойко, живо, интересно новости» (ЯПЗ. 2. С. 8), часто «сыпал анекдоты, неисчерпаемый запас» (ЯПЗ. 3. С. 355). «Миташа Оболенский лучше рассказывает, премилый. Последний раз он сыпал анекдоты», — записал Д.П. Маковицкий слова Толстого (ЯПЗ. 3. С. 366).
Узнав об уходе Толстого из Ясной Поляны, Оболенский 29 октября приехал к Толстым. «Он с самого начала заявил, что приехал не как корреспондент, а как человек, близкий семье, — писал Булгаков. — Однако через несколько минут обратился к семейным с просьбой разрешить ему подробно написать в газетах обо всём происходящем в Ясной Поляне. <...>
...Я имею право написать. Я счастлив, что граф всегда был со мною более чем откровенен.
Бедный князь! Видимо, он заблуждался в определении своих отношений со Львом Николаевичем. Последнему он был по большей части скучен, потому, что совсем чужд <...> Софья Андреевна говорила с Оболенским и сообщила ему текст последнего письма Льва Николаевича» (Булгаков. С. 389). На следующий день многие газеты поместили сообщения о «внезапном отъезде Л.Н. Толстого из Ясной Поляны». Корреспонденции Оболенского печатались 29, 30 октября и 2 ноября в газете «Повое время». Они «не содержали компрометирующих семью писателя сведений» (там же. С. 418).
Дата добавления: 2020-01-07; просмотров: 184; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!