Отсутствует часть книги: Радищев - поэт-переводчик 25 страница
на защиту прав разума и просветительской философии. Он
писал: "Я хочу из всего вывести то, чтоб ты не ругал
головоломов-философов чтобы ты знал, что мы неп-
ременно должны иметь верный компас - разум, просвещен-
ный (еще-таки скажу) этими головоломами, ищущими исти-
ны, а не педантами..."2 А в двадцатых числах декабря
1800 г. Мерзляков и Тургенев в споре с Жуковским дока-
зывали гибельность влияния Карамзина на русскую литера-
туру.
Полемика ярко разгоралась на заседаниях Дружеского
литературного общества. Так, например, когда 24 февраля
1801 г. Жуковский произнес на заседании общества речь о
дружбе, построенную на цитатах из Карамзина и опровер-
гавшую принцип собственной пользы как основу морали.
Мерзляков выступил 1 марта того же года со специальной
защитой этого, характерного для материалистической фи-
лософии XVIII в. тезиса: "Польза - тот магнит, который
собрал с концов мира рассеянное человечество"3. Перед
нами - характерное противоречие: там, где Мерзляков
стремится теоретически оформить свое бунтарское неприя-
тие действительности, он обращается к Шиллеру - ради-
щевское соединение материализма и революционности ему
не по плечу. В борьбе же с карамзинизмом, отрицанием
общественного служения, художественным субъективизмом
он обращается к аргументам из арсенала материалистичес-
|
|
|
кой философии XVIII в. Позиции Мерзлякова и Андрея Тур-
генева в решении философских вопросов расходились: пер-
вый испытывал более сильное влияние просветительской
философии XVIII в. Однако разделяемая Жуковским карам-
зинская проповедь общественной пассивности была одина-
ково неприемлема ни для того, ни для другого.
В дальнейшем Мерзляков, разночинец-профессор, автор
опытов в народном духе и ученых переводов, противник
салонной поэзии и унылых элегий, все более расходился с
Жуковским. Позже разыгрался известный эпизод с "Письмом
из Сибири" - резким осуждением баллад, с которым высту-
пил
Жихарен С. П. Записки современника. М.; Л., 1955.
С. 438.
2 Русская старина. 1904. № 5. С. 448-449.
3 Архив Тургеневых. Ед. хр. 618. Л. 53 об.
Мерзляков в присутствии Жуковского на заседании Общест-
ва любителей российской словесности.
Вместе с тем, выступая против карамзинской традиции.
Мерзляков не был последователен и сам в своем творчест-
ве испытывал ее воздействие. Особенно это влияние проя-
вилось в романсах. Некоторые из них, как, например,
|
|
|
"Велизарий", пользовались широкой популярностью, однако
в целом они мало оригинальны в своей художественной
системе и укладываются в рамки периферийной поэзии ка-
рамзинского направления. Так, например, достаточно
сравнить романс Мерзлякова "Меня любила ты, я жизнью
веселился..." и "Песню" Жуковского ("Когда я был любим,
в восторгах, в наслажденье..."), чтобы разительная бли-
зость обоих стихотворений - стилистическая и текстуаль-
ная - навела на мысль не только об общем оригинале
(стихотворения, видимо, являются переводами с французс-
кого), но и о творческом соревновании между двумя поэ-
тами.
Период после 1812 г. - время заката поэтической из-
вестности Мерзлякова. Свободолюбие его слабело. Уступая
давлению университетского начальства, он стал писать
торжественные оды, над которыми сам прежде смеялся. По
поводу оды Мерзлякова на Пултусское сражение Жихарев
писал:
"Чему посмеешься, тому и поработаешь: вот наш Алек-
сей Федорович наконец облепился". И добавлял: "Готов
держать заклад, что эта ода написана им по заказу, по-
тому что от первого стиха: "Исполнилась, о весть зла-
|
|
|
тая!" и до последнего, один только набор слов".
Ослабление свободолюбия причудливо сочеталось в
творчестве Мерзлякова с глубокой ненавистью к паразити-
ческому барству. Вместо гражданственной героики в его
поэзии теперь выдвигается тема труда, "святая работа",
как говорит он в идиллии "Рыбаки". Если прежде связью
вселенной был свободолюбивый энтузиазм славы и братс-
тва, то теперь Мерзляков пишет космическую апологию
труда. В стихотворении "Труд" созидающий труд скрепляет
вселенную, его голос движет стихиями:
От ветров четырех четыре трубны гласа
Беседуют с тобой, о смертный царь земли!
Се! лето, и весна, и осень златовласа,
И грозная зима тебе рекут: внемли! (263)
Стихотворение содержит характерное противоречие по-
литически незрелой антидворянской мысли тех лет. В нем
наряду с вполне благонамеренным прославлением царя на-
ходим гневное обличение праздности и тунеядства, сопро-
вождаемое многозначительным намеком на то, что дом
"дряхлой знати" построен на вулкане:
Чертоги праздности возносятся блестящи
|
|
|
На пепле пламенем чреватыя горы,
Являются сады и рощи говорящи,
Веселии и забав приветные шатры;
И звуки сладких лир, и песни обольщенья...
Жихарев С. П. Записки современника. С. 312-313.
Обман! - То всё скорбен, недугов облаченья,
Без тела тени лишь одне,
Мрак в свете, бури в тишине!
Там образ видится обилья недвижимый;
Там, мертвый предков блеск разбрасывая, знать
На персях лести пьет сон дряхлости томимый;
Самонадеянье там крадет дни, как тать... (с. 267)
Этой картине противопоставлен "труд честный" "ратая
семьи". Стихотворение это вызвало сочувственный отзыв
заключенного в крепости Кюхельбекера. Отметив, что в
нем много тяжелых стихов, он увидел "также и такие, ко-
торые служат сильным доказательством, что ему точно бы-
ло знакомо вдохновенье".
Таким образом, развитие поэтического дарования Мерз-
лякова с известными оговорками может быть разделено на
следующие периоды: ранняя поэзия (до 1799 г.), далее -
цикл гражданственных стихотворений (1799- 1802 гг.),
затем - период создания основных песен (1803-1807 гг.)
и, наконец, - время работы над переводами из греческих
и латинских поэтов (начиная с 1807 г.). Потом наступил
упадок. Мерзляков отставал от запросов времени. Это
становилось особенно заметным по мере формирования но-
вого передового литературного лагеря - декабристского.
В 1824 г. Вяземский писал, сообщая А. Тургеневу о пись-
ме Мерзлякова, "в коем обнажается его добрая душа":
"Жаль, что он одурел в университетской духоте"2. Почти
одновременно Кюхельбекер писал: "Мерзляков - некогда
довольно счастливый лирик, изрядный переводчик древних,
знаток языков русского и славянского, но отставший
по крайней мере на 20 лет от общего хода ума человечес-
кого..."3
Двадцатые годы были тяжелым для Мерзлякова временем.
В дворянском обществе он был чужим. В этом отношении
любопытен не лишенный черт автобиографизма образ Тассо,
созданный Мерзляковым в предисловии к переводу "Осво-
божденного Иерусалима". Тассо Мерзлякова - это не гени-
альный безумец Батюшкова, а поэт-труженик, бьющийся в
материальной нужде: "Робкое, стеснительное ремесло
придворного противно было врожденной гордости его ха-
рактера".
Последние годы жизни Мерзляков провел в бедности. Он
с горечью писал Жуковскому, прося заступничества и де-
нежной помощи: "Право, брат, старею и слабею в здо-
ровье, уже не работается так, как прежде, и, кроме то-
го, отягчен многими должностями по университету: время
у меня все отнято или должностью, или частными лекция-
ми, без которых нашему брату - бедняку обойтись немож-
но; а дети растут и требуют воспитания. - Кто после ме-
ня издать может мои работы и будут ли они полезны для
них, ничего не
1 Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи.
Л., 1979. С. 231.
2 Остафьевский архив кн. Вяземских.: В 5 т. СПб.,
1899-1913. Т. 3. С. 13. Ср. письмо А. Бестужеву (Русс-
кая старина. 1888. № 11. С. 330-331).
3 Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи. С.
498.
имеющих". Мерзлякова тяготило сознание невозможности
собрать и напечатать свои сочинения. Рукописный том его
стихотворений, подготовленный автором к печати, зате-
рялся бесследно, а литературно-критические статьи до
сих пор не собраны, хотя подобное издание было бы весь-
ма полезным.
Казалось, время литературной славы Мерзлякова прошло
безвозвратно, когда появление в 1830 г. - в год смерти
поэта - тонкой книжки "Песен и романсов" снова привлек-
ло к нему внимание критики. Автор "Обозрения русской
словесности в 1830 году" в альманахе "Денница" писал:
"Как поэт он замечателен своими лирическими стихотворе-
ниями, особенно русскими песнями, в коих он первый умел
быть народным, как Крылов в своих баснях"'. В таком же
духе писал и Надеждин. Похвальный характер этих оценок
станет понятен, если вспомнить, что именно в 1830 г. в
критике шли ожесточенные бои вокруг проблемы народнос-
ти, - бои, подготовившие появление "Литературных мечта-
ний" Белинского. Многочисленные высказывания Белинского
о Мерзлякове-поэте могут быть правильно осмыслены толь-
ко в связи с его пониманием проблемы народности. Сказав
в статье "О жизни и сочинениях Кольцова" (1846), что
новый демократический этап развития литературы требует
нового писателя - сына народа "в таком смысле, в каком
и сам Пушкин не был и не мог быть русским человеком",
Белинский подчеркнул ограниченность народности Мерзля-
кова, который, по его словам, "только удачно подражает
народным мелодиям". Но и здесь критик тотчас оговари-
вался, что его мнение "о песнях Мерзлякова клонится не
к унижению его таланта, весьма замечательного"2.
Русская критика неоднократно обращалась к песням
Мерзлякова. Такого внимания не привлекала его гражданс-
кая поэзия. Между тем для своего времени она была при-
мечательным литературным явлением.
Творчество Мерзлякова в своих истоках было связано с
первыми попытками критики карамзинизма как ненародного
направления в искусстве и откликнулось на заключитель-
ные этапы этой полемики. Это не случайно: Мерзляков был
поэтом, чей творческий путь, как и у Востокова, Гнеди-
ча, Крылова и ряда менее значительных поэтов, шел в
ином направлении, чем господствующие течения современ-
ной им дворянской поэзии. Испытывая ее влияние и, в
свою очередь, влияя на нее, творчество Мерзлякова в
лучшей его части предсказывало демократический период
литературы, в частности - поэзию Кольцова.
1958
1 Денница: Альманах на 1831 год / Изд. М. Максимови-
ча. М., С. XI-XII.
2 Белинский В. Г. Полн. собр. соч. Т. 9. С. 531-532.
Памяти
Марка Константиновича
Азадовского
Сатира Воейкова
"Дом сумасшедших"
Личность Александра Федоровича Воейкова, так же как
его творчество, никогда не была предметом пристального
монографического исследования, хотя многочисленные упо-
минания его имени встречаются почти во всех работах,
посвященных литературе и журналистике начала XIX в. Од-
нако, если выбрать из всех источников все достойное
внимания, что мы знаем о Воейкове, перед нами окажется
рассыпающийся набор мнений, а не единый, органический
образ: тираноборец в речах Дружеского литературного об-
щества, мелкий домашний тиран и доносчик на кафедре,
каким он предстает в материалах, связанных с биографией
В. Жуковского, и в освещении Н. Греча, партизан 1812г.,
арзамасец, защитник М. Сперанского в обстановке всеоб-
щей к нему неприязни, человек, вызывающий своим свобо-
домыслием устойчивые симпатии П. А. Вяземского, враг Ф.
Булгарина, Греча, О. Сенковского и журналист, похваляв-
шийся своей беспринципностью, - таков далеко не полный
перечень "ликов" Воейкова, который, в первую очередь,
был мистификатором. Не случайно он широко прибегал к
печатанью собственных произведений под вымышленными
именами (так, он выдумал якобы рано умершего поэта Ста-
линского, под именем которого печатал свои стихотворе-
ния) или к использованию имен реальных, но уже скончав-
шихся литераторов, которым приписывал плоды своей музы
(так было, например, с А. Мещевским), создавая тем са-
мым многочисленные трудности для будущих историков ли-
тературы. Мистификация, игра в жизни и литературе, сме-
на масок доставляли ему, видимо, не лишенное цинизма
удовольствие. Это заставляет с особой осторожностью от-
носиться к свидетельствам современников, которые часто
- лишь протокольные показания жертв мистификации.
Добавочные трудности связаны с тем, что исследователь
Воейкова оказывается перед проблемами самого первичного
характера: не выявлен корпус текстов, подлежащих изуче-
нию в связи с данным вопросом, не исследованы самые
элементарные текстологические задачи. В этих условиях
представляется более оправданной не попытка синтетичес-
кой переоценки позиции и значения Воейкова, а исследо-
вание частных, отчетливо выделенных проблем.
Предметом настоящей работы мы избрали центральное
произведение Воейкова - "Дом сумасшедших".
Текстология памятника
Изучение произведения начинается с установления на-
дежного текста. Применительно к "Дому сумасшедших" за-
дача эта представляется весьма сложной. Памятник созда-
вался в течение многих лет, причем иногда текст перера-
батывался коренным образом и создавался новый, иногда
же писались отдельные строфы на злободневные темы, ко-
торые распространялись изолированно, без каких-либо
указаний на место включения их в произведение.
"Дом сумасшедших" - произведение, к которому в прин-
ципе не применимо понятие окончательного текста. Предс-
тавляя собой цепь злободневных строф, оно создается с
расчетом на продолжение. Этим поддерживается постоянная
злободневность (с оттенком скандальности) текста, кото-
рая составляет непременное условие его живого читатель-
ского функционирования.
Поэтому понятие "история текста" здесь - не путь к
некоторому окончательному, стабильному состоянию, а,
скорее всего, может быть сопоставлено с обычным литера-
туроведческим значением "текста". Под текстом в данном
случае приходится понимать не синхронно организованное
состояние произведения, изменение которого приводит к
возникновению другого текста, а самое движение. Реконс-
трукция истории создания дает текст того "Дома сумас-
шедших" Воейкова, который реально участвовал в русском
литературном процессе 1810-1830 гг.
Однако на пути этой реконструкции возникает ряд
трудностей: не все этапы представлены автографами, не-
которые приходится восстанавливать по спискам. Но вла-
дельцы списков, восходящих к той или иной ранней редак-
ции текста, подновляли их по более поздним вариантам,
выбирая из них, порой совершенно произвольно, отдельные
понравившиеся им строфы. Все это заставляет относитель-
но каждой строфы заново ставить вопрос о ее датировке
и, следовательно, принадлежности к той или иной редак-
ции.
По счастью, острая актуальность характеристик, поэ-
тика конкретных намеков позволяют почти во всех случаях
датировать строфы достаточно точно.
Общая датировка работы Воейкова над текстом сатиры оп-
ределяется надписью, имеющейся на ряде авторитетных
списков и, бесспорно, восходящей к авторскому свиде-
тельству: ""Дом сумасшедших" сочинен А. Ф. Воейковым
осенью 1814 года в тамбовской деревне Авдотьи Никола-
евны Арбениной;
продолжен в 1822, 1826, 1836, 1837 и 1838 годах в
Петербурге. Этот список скопирован с собственноручного
списка сочинителя в 1837 году. Написанные им после того
куплеты и те, которые он всегда хранил в тайне, также
варьяции, добавлены из оставшихся по смерти его собс-
твенноручных же черновых бумаг"2.
Итак, начало работы следует датировать 1814 г. Одна-
ко наиболее ранние тексты, которыми мы располагаем, от-
носятся к 1817 г. Это автограф РГБ (Ф. 233 Полторацко-
го. П. 9. Ед. хр. 37) на бумаге с водяным знаком
"1817". Тот же водяной знак и на восходящей к этому
тексту ранней копии П. П. Свиньина (РНБ. Ф. 679 П. П.
Свиньина. № 133). Но автограф из собрания Полторацкого
содержит два текстовых пласта. Если верхний дает нам
редакцию 1817 г., то нижний (сначала представлявший бе-
ловой автограф) - авторская копия более раннего текста.
Возможно, предположительно его можно отнести к 1814 г.
Приведем этот текст:
Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 163; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!