Вот это я тебе, взамен могильных роз,
Взамен кадильного куренья;
Ты так сурово жил и до конца донес
Великолепное презренье.
Ты пил вино, ты как никто шутил
И в душных стенах задыхался,
И гостью страшную ты сам к себе впустил
И с ней наедине остался.
И нет тебя, и все вокруг молчит
О скорбной и высокой жизни,
Лишь голос мой, как флейта, прозвучит
И на твоей безмолвной тризне.
О, кто поверить смел, что полоумной мне,
Мне, плакальщице дней погибших,
Мне, тлеющей на медленном огне,
Всех потерявшей, всё забывшей, -
Придется поминать того, кто, полный сил,
И светлых замыслов, и воли,
Как будто бы вчера со мною говорил,
Скрывая дрожь смертельной боли. (250)
Михаил Булгаков, который «так сурово жил», отнюдь не в «александрийских чертогах» и не в царственной роскоши, – всё же, как и Клеопатра, «до конца донёс / Великолепное презренье» к враждебным обстоятельствам. Неожиданно, но, видимо, закономерно возникает ещё более важная параллель: «ты как никто шутил <…>/ И гостью страшную ты сам к себе впустил / И с ней наедине остался». Мотив самообладания перед лицом смерти удваивается концовкой: «Как будто бы вчера со мною говорил, / Скрывая дрожь смертельной боли». Способность шутить здесь свободна от эротических ассоциаций, но суть мотива осталась неизменной. Высокая оценка человеческой личности, полной воли,относится здесь не к романтизированной истории царицы, а к современнику, и статус возвращён не только царице. Речь идёт о статусе человека. Булгаков умер в марте. Между написанием этих двух стихотворений прошёл приблизительно месяц. В отличие от «Клеопатры», судьбы автора и героя стихотворения разделены, почти противопоставлены. Но их жизненные позиции близки. Более того, предание о кончине Клеопатры и воспоминание о только что ушедшем из жизни писателе объединены мотивом, ещё в 1910-е годы выраженным Ахматовой в не публиковавшемся при её жизни наброске, имеющем глубоко личный характер:
|
|
|
Не смущаюсь я речью обидною,
Никого ни в чем не виню.
Ты кончину мне дашь не постыдную
За постыдную жизнь мою. (368)
Ю. М. Лотман обращал внимание на романтический аспект отношения к смерти: «Тема гибели, конца, “пятого акта”, финала своего романа становится одной из основных в психологическом самоопределении человека романтической эпохи» [357, с. 101]. Клеопатра умерла задолго до прихода романтизма. Однако само представление о достоинстве человека, о значении его личности, вполне сформировавшееся ещё в античной культуре, а затем воскрешённое Ренессансом, было романтизмом не просто подхвачено, но и в значительной мере усилено, ретранслировано им далее в качестве общей ценности гуманистической культуры.
|
|
|
Таким образом, Ахматова создала не только трагический образ Клеопатры, но и символ гордой личности, никогда не теряющей достоинства. Получив возможность быть услышанной, она решилась высказать своё кредо: независимо от поворотов судьбы, всегда смотреть ей прямо в глаза – и справилась с задачей в полном соответствии с законами классической поэтики, приведёнными выше в изложении В. М. Жирмунского.
Сознавала ли она сама классичность созданного произведения? Трудно представить возможность отрицательного ответа. На другой день после написания «Клеопатры», 8 февраля, Л. Чуковская записала:
«Вчера, открыв свою тетрадь, Анна Андреевна прочитала мне «Клеопатру». Прочитала, с трудом разбирая карандаш.
“Это хорошо?” – “Да! Очень!” – “А я еще не знаю. Я не сразу, только через некоторое время пойму... Хотите вина?”
Мы пили вино из хрустальных рюмок со смешными ручками и ели пирожные на тарелках времен Директории, и я про себя сквозь всё повторяла только что услышанные строки. Мне даже разговор с самой Анной Андреевной был помехой, хотелось остаться со стихами наедине. “Вот, говорят, что на этих тарелках не надо есть, надо их беречь, но я не люблю беречь вещи... Правда, прелестные? Рисунки в стиле Давида”» [666,с.55].
|
|
|
Чуковская передала впечатление маленького пира, устроенного поэтом в честь только что рождённого и вполне оригинального шедевра. Рисунки на тарелках в стиле Давида напоминают о классицизме совершенно недвусмысленно. Через месяц Ахматова будет всё же огорчена словами Эйхенбаума «последний классик» – но ничего не поделаешь: она действительно осталась верна себе. Именно классическая форма позволила выразить то, что сопротивлялось ложноклассической уравновешенности и застылости: и отчаяние, и упрямое сопротивление злу, характерные для романтических персонажей.
Образ Клеопатры воплощён Ахматовой с учётом тех оттенков смысла, которые он получил в истории мировой культуры. Однако не безликая интертекстуальность с «отсылками» ко всем авторам, касавшимся этой темы, организует смысл стихотворения. Уважение к силе индивидуального противостояния судьбе, столь развитое искусством романтизма, а также классическое воплощение трагического начала, идущего от античного антропоцентризма и усиленного ренессансным европейским гуманизмом, укоренившимся на российской почве, создало новый «сгусток смысла». Фигура Клеопатры является символом внешне уязвимой, но внутренне несгибаемой личности. Родственна она и маленькой героине поэмы «У самого моря» – не в конкретном, а в символическом выражении, близка и к образу автора в «Поэме без героя» («Я ещё пожелезней тех»).
|
|
|
Символ у Ахматовой лишён эзотеричности. Он обладает свойством, которое А. Ф. Лосев назвал «многомерностью всякого реально-исторического символа»: «В подавляющем большинстве случаев символ, если его заимствовать из реально-исторической практики, одновременно является и аллегорией, и типом жизни, и мифом, повествующим о глубинах жизни, и вполне бескорыстной и самодовлеющей художественной практикой, причём все эти структурно-семантические категории обычно смешиваются в причудливом виде и каждый раз требуют специального анализа» [351, с. 205]. Мифична поэма «У самого моря». Поэма «Путём всея земли» опирается на легенду о Китеже, но близка к аллегории. Судьба Клеопатры мифизирована самой историей, но представлена в живом образном воплощении и именно поэтому символична. (Ср. у Ахматовой о пушкинском «Каменном госте»: «…“миф” (комплекс моральных черт) получает некую реальную биографию» [45, с. 144]) Конкретные детали образа и сюжетной ситуации метонимически указывают на общие понятия и не теряют при этом естественной убедительности. По определению С. Аверинцева, «символ есть образ, взятый в аспекте своей знаковости, <…> знак, наделённый всей органичностью и неисчерпаемой многозначностью образа» [цит. по: 346, с. 378]. Ахматова создала глубокий, но не безгранично многозначный символ. Парадигма исторических интерпретаций образа Клеопатры, учтённых поэтом, коррелирует с синтагмой образной системы ахматовской поэзии.
Дата добавления: 2019-02-13; просмотров: 413; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!