Никогда не разговаривайте с неизвестными 13 страница



Та, отчаянно улыбаясь, только вскрикивала:

- Ах, покорнейше вас благодарю! Мерси! Мерси!

Щедрый иностранец в один мах проскользнул через целый марш лестницы вниз, но прежде чем смыться окончательно, крикнул снизу, но без акцента:

- Ты, старая ведьма, если когда еще поднимешь чужую вещь, в милицию ее сдавай, а за пазуху не прячь!

Чувствуя в голове звон и суматоху от всех этих проишествий на лестнице, аннушка еще долго по инерции продожала кричать:

- Мерси! Мерси! Мерси! - А иностранца уже давно не было.

Не было и машины во дворе. Вернув Маргарите подарок Воланда, Азазелло распрощался с нею, спросил удобно ли ей сидеть, а гелла сочно расцеловалась с маргаритой, кот приложился к ее руке, провожатые помахали руками безжизненно и неподвижно завалившимуся в угол сидения мастеру, махнули грачу и тотчас растаяли в воздухе, не считая нужным утруждать себя под"емом по лестнице. Грач зажег фары и выкатил в ворота мимо мертво спящего человека в подворотне. И огни большой черной машины пропали среди других огней на бессонной и шумной садовой. Через час в подвале маленького домика в одном из арбатских переулков, в первой комнате, где было все так же, как было до страшной осенней ночи прошлого года, за столом, накрытым бархатной скатертью, под лампой с абажуром, возле которой стояла вазочка с ландышами, сидела маргарита и тихо плакала от пережитого потрясения и счастья. Тетрадь, исковерканная огнем, лежала перед нею, а рядом возвышалась стопка нетронутых тетрадей. Домик молчал. В соседней маленькой комнате, укрытый больничным халатом, лежал в глубоком сне мастер. Его ровное дыхание было беззвучно.     

Наплакавшись, Маргарита взялась за нетронутые тетради и нашла то место, что перечитывала перед свиданием с азазелло под кремлевской стеной. Маргарите не хотелось спать. Она гладила рукопись ласково, как гладят любимую кошку, и поворачивала ее в руках, оглядывая со всех сторон, то останавливаясь на титульном листе, то открывая конец. На нее накатила вдруг ужасная мысль, что это все колдовство, что сейчас тетради исчезнут из глаз, что она окажется в своей спальне в особняке и что, проснувшись, ей придется идти топиться. Но это была последняя страшная мысль, отзвук долгих переживаемых ею страданий. Ничто не исчезало, всесильный воланд был действительно всесилен, и сколько угодно, хотя бы до самого рассвета, могла маргарита шелестеть листами тетрадей, разглядывать их и целовать и перечитывать слова:                                                    

- Тьма, пришедшая со средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город ... Да, тьма...                            

                  

(…)

                                            

Глава 26

 

Погребение

 

(…)

 

Афраний начал рассказывать и рассказал, что в то время, как он занимался делом иуды, команда тайной стражи, руководимая его помощником, достигла холма, когда наступил вечер. Одного тела на верхушке она не обнаружила. Пилат вздрогнул, сказал хрипло:

- Ах, как же я этого не предвидел!                        

- Не стоит беспокоиться, прокуратор, - сказал Афраний и продолжал повествовать:- тела дисмаса и гестаса с выклеванными хищными птицами глазами подняли и тотчас же бросились на поиски третьего тела. Его обнаружили в очень скором времени. Некий человек...                                                    

- Левий Матвей, - не вопросительно, а скорее утвердительно сказал Пилат.                                                 

  - Да, прокуратор...                                       

Левий Матвей прятался на левом склоне лысого черепа, дожидаясь тьмы. Голое тело Иешуа га-ноцри было с ним. Когда стража вошла в пещеру с факелом, левий впал в отчаяние и злобу. Он кричал о том, что не совершил никакого преступления и что всякий человек, согласно закону, имеет право хоронить казненного преступника, если пожелает. Левий Матвей говорил, что не хочет расстаться с этим телом. Он был возбужден, выкрикивал что-то бессвязное, то просил, то угрожал и проклинал...                        

- Его пришлось схватить? - Мрачно спросил Пилат.

- Нет, прокуратор, нет, - очень успокоительно ответил Афраний, - дерзкого безумца удалось успокоить, объяснив, что тело будет погребено.

Левий, осмыслив сказанное, утих, но заявил, что он никуда не уйдет и желает участвовать в погребении. Он сказал, что не уйдет, даже если его начнут убивать, и даже предлагал для этой цели хлебный нож, который был с ним.

   - Его прогнали? - сдавленным голосом спросил Пилат.

- Нет, прокуратор, нет. Мой помощник разрешил ему участвовать в погребении.

- Кто из ваших помощников руководил этим?- спросил Пилат.

- Толмай, - ответил Афраний и прибавил в тревоге: - Может быть, он допустил ошибку?

- Продолжайте, - ответил Пилат, - ошибки не было. Я вообще начинаю немного теряться, афраний, я, по-видимому, имею дело с человеком, который никогда не делает ошибок. Этот человек - вы.     

- Левия Матвея взяли в повозку вместе с телами казненных и часа через два достигли пустынного ущелья к северу от Ершалаима. Там команда, работая посменно, в течение часа выкопала глубокую яму и в ней похоронила всех трех казненных.

- Обнаженными?

- Нет, прокуратор, - команда взяла с собой для этой цели хитоны. На пальцы погребаемым были надеты кольца. Иешуа с одной нарезкой, дисмасу с двумя и гестасу с тремя. Яма закрыта, завалена камнями. Опознавательный знак толмаю известен.

- Ах, если б я мог предвидеть!- морщась, заговорил Пилат. - Ведь мне нужно было бы повидать этого Левия Матвея...

- Он здесь, прокуратор!

Пилат, широко расширив глаза, глядел некоторое время на Афрания, а потом сказал так:

- Благодарю вас за все, что сделано по этому делу. Прошу вас завтра прислать ко мне толмая, объявив ему заранее, что я доволен им, а вас, Афраний, - тут прокуратор вынул из кармана пояса, лежавшего на столе, перстень и подал его начальнику тайной службы, - прошу принять это на память.

Афраний поклонился, молвив:

- Большая честь, прокуратор.

- Команде, производившей погребение, прошу выдать награды. Сыщикам, упустившим иуду, выговор. А левия матвея сейчас ко мне. Мне нужны подробности по делу Иешуа.

- Слушаю, прокуратор, - ответил Афраний и стал отступать и кланяться, а прокуратор хлопнул в ладоши и закричал:

- Ко мне, сюда! Светильник в колоннаду!

Афраний уже уходил в сад, а за спиною пилата в руках слуг уже мелькали огни. Три светильника на столе оказались перед прокуратором, и лунная ночь тотчас отступила в сад, как будто Афраний увел ее с собою. Вместо Афрания на балкон вступил неизвестный маленький и тощий человек рядом с гигантом кентурионом. Этот второй, поймав взгляд прокуратора, тотчас отступил в сад и скрылся.

Прокуратор изучал пришедшего человека жадными и немного испуганными глазами. Так смотрят на того, о ком слышали много, о ком и сами думали и кто наконец появился.

Пришедший человек, лет под сорок, был черен, оборван, покрыт засохшей грязью, смотрел по-волчьи, исподлобья. Словом, он был очень непригляден и скорее всего походил на городского нищего, каких много толчется на террасах храма или на базарах шумного и грязного нижнего города.

Молчание продолжалось долго, и нарушено оно было странным поведением приведенного к пилату. Он изменился в лице, шатнулся и, если бы не ухватился грязной рукой за край стола, упал бы.

- Что с тобой?- спросил его Пилат.                        

- Ничего, - ответил Левий Матвей и сделал такое движение, как будто что-то проглотил. Тощая, голая, грязная шея его взбухла и опять опала.                                            

- Что с тобою, отвечай, - повторил Пилат.                 

- Я устал, - ответил Левий и мрачно поглядел в пол.       

- Сядь, - молвил Пилат и указал на кресло.                

Левий недоверчиво поглядел на прокуратора, двинулся к креслу, испуганно покосился на золотые ручки и сел не в кресло, а рядом с ним на пол.                                           

- Объясни, почему не сел в кресло?- Спросил пилат.        

- Я грязный, я его запачкаю, - сказал левий, глядя в землю.

- Сейчас тебе дадут поесть.                               

- Я не хочу есть, - ответил Левий.                        

- Зачем же лгать?- Спросил тихо Пилат, - ты ведь не ел целый день, а может быть, и больше. Ну, хорошо, не ешь. Я призвал тебя, чтобы ты показал мне нож, который был у тебя.           

- Солдаты отняли его у меня, когда вводили сюда, - сказал Левий и добавил мрачно: - Вы не его верните, мне его надо отдать хозяину, я его украл.                                    

- Зачем?                                                 

- Чтобы веревки перерезать, - ответил Левий.              

- Марк!- Крикнул прокуратор, и кентурион вступил под колонны.- Нож его мне дайте.                                       

Кентурион  вынул из одного из двух чехлов на поясе грязный хлебный нож и подал его прокуратору, а сам удалился.          

- А у кого взял нож?                                      

- В хлебной лавке у хевронских ворот, как войдешь в город, сейчас же налево.                                             

Пилат поглядел на широкое лезвие, попробовал пальцем, остер ли нож, зачем-то, и сказал:                                    

- Насчет ножа не беспокойся, нож вернут в лавку. А теперь мне нужно второе: покажи хартию, которую ты носишь с собой и где записаны слова Иешуа.                                     

Левий с ненавистью поглядел на пилата и улыбнулся столь недоброй улыбкой, что лицо его обезобразилось совершенно.     

  - Все хотите отнять? И последнее, что имею?- спросил он.  

- Я не сказал тебе - отдай, - ответил пилат, - я сказал - покажи.                                                       

Левий порылся за пазухой и вынул свиток пергамента. Пилат взял его, развернул, расстелил между огнями и, щурясь, стал изучать малоразборчивые чернильные знаки. Трудно было понять эти корявые строчки, и пилат морщился и склонялся к самому пергаменту, водил пальцем по строчкам. Ему удалось все-таки разобрать, что записанное представляет собой бессвязную цепь каких-то изречений, каких-то дат, хозяйственных заметок и поэтических отрывков. Кое-что пилат прочел: "смерти нет... Вчера мы ели сладкие весенние баккуроты..."                            

Гримасничая от напряжения, Пилат щурился, читал: "мы увидели чистую реку воды жизни... Человечество будет смотреть на солнце сквозь прозрачный кристалл..."

Тут пилат вздрогнул. В последних строчках пергамента он разобрал слова: "...Большего порока... Трусость".             

Пилат свернул пергамент и резким движением подал его Левию.

- Возьми, - сказал он и, помолчав, прибавил:- ты книжный человек, и незачем тебе, одинокому, ходить в нищей одежде без пристанища. У меня в кесарии есть очень большая библиотека, я очень богат и хочу взять тебя на службу. Ты будешь разбирать и хранить папирусы, будешь сыт и одет.                          

Левий встал и ответил:                                    

- Нет, я не хочу.                                         

- Почему?- темнея лицом спросил прокуратор, - я тебе неприятен, ты меня боишься?

Та же плохая улыбка исказила лицо левия, и он сказал:

- Нет, потому что ты будешь меня бояться. Тебе не очень-то легко будет смотреть мне в лицо после того, как ты его убил.

- Молчи, - ответил пилат, - возьми денег.

Левий отрицательно покачал головой, а прокуратор продолжал:

- Ты, я знаю, считаешь себя учеником Иешуа, но я тебе скажу, что ты не усвоил ничего из того, чему он тебя учил. Ибо, если бы это было так, ты обязательно взял бы у меня что-нибудь. Имей в виду, что он перед смертью сказал, что он никого не винит, - пилат значительно поднял палец, лицо пилата дергалось. - И сам он непременно взял бы что-нибудь. Ты жесток, а тот жестоким не был. Куда ты пойдешь?

Левий вдруг приблизился к столу, уперся в него обеими руками и, глядя горящими глазами на прокуратора зашептал ему:

- Ты, игемон, знай, что я в Ершалаиме зарежу одного человека. Мне хочется тебе это сказать, чтобы ты знал, что крови еще будет.

- Я тоже знаю, что она еще будет, - ответил пилат, - своими словами ты меня не удивил. Ты, конечно, хочешь зарезать меня?

- Тебя зарезать мне не удастся, - ответил Левий, оскалившись и улыбаясь, я не такой глупый человек, чтобы на это рассчитывать, но я зарежу иуду из кириафа, я этому посвящу остаток жизни.

Тут наслаждение выразилось в глазах прокуратора, и он, поманив к себе пальцем поближе левия матвея, сказал:

- это тебе сделать не удастся, ты себя не беспокой. Иуду этой ночью уже зарезали.

Левий отпрыгнул от стола, дико озираясь, и выкрикнул:

- Кто это сделал?

- Не будь ревнив, - оскалясь, ответил Пилат и потер руки, - я боюсь, что были поклонники у него и кроме тебя.

- Кто это сделал?- шепотом повторил Левий.

Пилат ответил ему:

- Это сделал я.

Левий открыл рот, дико поглядел на прокуратора, а тот сказал:

- Этого, конечно, маловато, сделанного, но все-таки это сделал я.- И прибавил:- ну, а теперь возьмешь что-нибудь?

Левий подумал, стал смягчаться и, наконец, сказал:

- Вели мне дать кусочек чистого пергамента.

Прошел час. Левия не было во дворце. Теперь тишину рассвета нарушал только тихий шум шагов часовых в саду. Луна быстро выцветала, на другом краю неба было видно беловатое пятнышко утренней звезды. Светильники давным-давно погасли. На ложе лежал прокуратор. Подложив руку под щеку, он спал и дышал беззвучно. Рядом с ним спал Банга.

Так встретил рассвет пятнадцатого нисана пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат.

 

(…)

 

Глава 29


Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 205; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!