Никогда не разговаривайте с неизвестными 12 страница
- позвольте мне с ним пошептаться?
Воланд кивнул головой, и маргарита, припав к уху мастера, что-то пошептала ему. Слышно было, как тот ответил ей:
- Нет, поздно. Ничего больше не хочу в жизни. Кроме того, чтобы видеть тебя. Но тебе опять советую - оставь меня. Ты пропадешь со мной.
- Нет, не оставлю, - ответила Маргарита и обратилась к Воланду: - прошу вас опять вернуть нас в подвал в переулке на арбате, и чтобы лампа загорелась, и чтобы все стало, как было.
Тут мастер засмеялся и, обхватив давно развившуюся кудрявую голову маргариты, сказал:
- Ах, не слушайте бедную женщину, мессир. В этом подвале уже давно живет другой человек, и вообще не бывает так, чтобы все стало, как было.- Он приложил щеку к голове своей подруги, обнял Маргариту и стал бормотать:- бедная, бедная...
- Не бывает, вы говорите?- сказал Воланд. - Это верно. Но мы попробуем.- И он сказал: - Азазелло!
Тотчас с потолка обрушился на пол растерянный и близкий к умоисступлению гражданин в одном белье, но почему-то с чемоданом в руках и в кепке. От страху этот человек трясся и приседал.
- Могарыч?- спросил азазелло у свалившегося с неба.
- Алоизий Могарыч, - ответил тот, дрожа.
|
|
|
- Это вы, прочитав статью Латунского о романе этого человека, написали на него жалобу с сообщением о том, что он хранит у себя нелегальную литературу? - спросил азазелло.
Новоявившийся гражданин посинел и залился слезами раскаяния.
- Вы хотели переехать в его комнаты? - как можно задушевнее прогнусил Азазелло.
Шипение разъяренной кошки послышалось в комнате, и Маргарита, завывая:
- Знай ведьму, знай! - вцепилась в лицо Алоизия Могарыча ногтями.
Произошло смятение.
- Что ты делаешь?- страдальчески прокричал мастер, - Марго, не позорь себя!
- Протестую, это не позор, - орал кот.
Маргариту оттащил Коровьев.
- Я ванну пристроил, - стуча зубами, кричал окровавленный Могарыч и в ужасе понес какую-то околесицу, - одна побелка... Купорос...
|
|
|
- Ну вот и хорошо, что ванну пристроил, - одобрительно сказал Азазелло, - ему надо брать ванны, - и крикнул:- вон!
Тогда Могарыча перевернуло кверху ногами и вынесло из спальни воланда через открытое окно.
Мастер вытаращил глаза, шепча:
- Однако, это будет, пожалуй, почище того, что рассказывал иван!- Совершенно потрясенный он оглядывался и наконец сказал коту:- а простите... Это ты... Это вы...- Он сбился, не зная, как обращаться к коту, на "ты" Или на "вы", - Вы - тот самый кот, что садились в трамвай?
- Я, - подтвердил польщенный кот и добавил: - приятно слышать, что вы так вежливо обращаетесь с котом. Котам обычно почему-то говорят "ты", Хотя ни один кот никогда ни с кем не пил брудершафта.
- Мне кажется почему-то, что вы не очень-то кот, - нерешительно ответил мастер, - меня все равно в больнице хватятся, - робко добавил он воланду.
- Ну чего они будут хвататься! - успокоил Коровьев, и какие-то бумаги и книги оказались у него в руках, - история болезни вашей?
- Да.
Коровьев швырнул историю болезни в камин.
- Нет документа, нет и человека, - удовлетворенно говорил Коровьев, - а это - домовая книга вашего застройщика?
- Да-а...
- Кто прописан в ней? Алоизий Могарыч? - Коровьев дунул в страницу домовой книги, - раз, и нету его, и, прошу заметить, не было. А если застройщик удивится, скажите, что ему алоизий снился. Могарыч? Какой такой могарыч? Никакого Могарыча не было.- Тут прошнурованная книга испарилась из рук коровьева. - И вот она уже в столе у застройщика.
|
|
|
- Вы правильно сказали, - говорил мастер, пораженный чистотой работы Коровьева, - что раз нет документа, нету и человека. Вот именно меня-то и нет, у меня нет документа.
- Я извиняюсь, - вскричал Коровьев, - это именно галлюцинация, вот он ваш документ, - и коровьев подал мастеру документ. Потом он завел глаза и сладко прошептал Маргарите:- а вот и ваше имущество, Маргарита Николаевна, - и он подал Маргарите тетрадь с обгоревшими краями, засохшую розу, фотографию и, с особой бережливостью, сберегательную книжку, - десять тысяч, как вы изволили внести, маргарита николаевна. Нам чужого не надо.
- У меня скорее лапы отсохнут, чем я прикоснусь к чужому, - напыжившись воскликнул кот, танцуя на чемодане, чтобы умять в него все экземпляры злополучного романа.
- И ваш документик также, - продолжал коровьев, подавая Маргарите документ, и затем, обратившись к воланду, почтительно доложил: - Все, мессир!
|
|
|
- Нет, не все, - ответил Воланд, отрываясь от глобуса. - Куда прикажете, моя дорогая донна, девать вашу свиту? Мне она лично не нужна.
Тут в открытую дверь вбежала наташа, как была нагая, всплеснула руками и закричала маргарите:
- Будьте счастливы, Маргарита Николаевна! - Она закивала головой мастеру и опять обратилась к маргарите:- Я ведь все знала, куда вы ходите.
- Домработницы все знают, - заметил кот, многозначительно поднимая лапу, - это ошибка думать, что они слепые.
- Что ты хочешь, Наташа?- спросила Маргарита, - возвращайся в особняк.
- Душенька, Маргарита Николаевна, - умоляюще заговорила Наташа и стала на колени, - упросите их, - она покосилась на Воланда, - чтобы меня ведьмой оставили. Не хочу больше в особняк! Ни за инженера, ни за техника не пойду! Мне господин жак вчера на балу сделали предложение.- Наташа разжала кулак и показала какие-то золотые монеты.
Маргарита обратила вопросительный взор к воланду. Тот кивнул головой. Тогда наташа кинулась на шею маргарите, звонко ее расцеловала и, победно вскрикнув, улетела в окно.
На месте наташи оказался Николай Иванович. Он приобрел свой прежний человеческий облик, но был чрезвычайно мрачен и даже, пожалуй, раздражен.
- Вот кого с особенным удовольствием отпущу, - сказал Воланд, с отвращением глядя на Николая Ивановича, - с исключительным удовольствием, настолько он здесь лишний.
- Я очень прошу выдать мне удостоверение, - заговорил, дико оглядываясь, николай иванович, но с большим упорством, - о том, где я провел предыдущую ночь.
- На какой предмет?- сурово спросил кот.
- На предмет представления милиции и супруге, - твердо сказал Николай Иванович.
- Удостоверений мы обычно не даем, - ответил кот, насупившись, - но для вас, так и быть, сделаем исключение.
И не успел Николай Иванович опомниться, как голая Гелла уже сидела за машинкой, а кот диктовал ей:
- Сим удостоверяю, что предъявитель сего Николай Иванович провел упомянутую ночь на балу у сатаны, будучи привлечен туда в качестве перевозочного средства... Поставь, Гелла, скобку! В скобке пиши "Боров". Подпись - Бегемот.
- А число?- пискнул Николай Иванович.
- Чисел не ставим, с числом бумага станет недействительной, - отозвался кот, подмахнул бумагу, откуда-то добыл печать, по всем правилам подышал на нее, оттиснул на бумаге слово "Уплочено" и вручил бумагу Николаю Ивановичу. После этого Николай Иванович бесследно исчез, а на месте его появился новый неожиданный человечек.
- Это еще кто?- брезгливо спросил воланд, рукой заслоняясь от света свечей.
Варенуха повесил голову, вздохнул и тихо сказал:
- Отпустите обратно. Не могу быть вампиром. Ведь я тогда Римского едва насмерть с геллой не уходил! А я не кровожадный. Отпустите.
- Это что еще за бред? - спросил, морща лицо, Воланд. - Какой такой Римский? Что это еще за чепуха?
- Не извольте беспокоиться, мессир, - отозвался азазелло и обратился к Варенухе: - Хамить не надо по телефону. Лгать не надо по телефону. Понятно? Не будете больше этим заниматься?
От радости все помутилось в голове у варенухи, лицо его засияло, и он, не помня, что говорит, забормотал:
- Истинным... То есть я хочу сказать, ваше ве... Сейчас же после обеда...- Варенуха прижимал руки к груди, с мольбой глядел на Азазелло.
- Ладно, домой, - ответил тот, и Варенуха растаял.
- Теперь все оставьте меня одного с ними, - приказал воланд, указывая на мастера и Маргариту.
Приказание воланда было исполнено мгновенно. После некоторого молчания воланд обратился к мастеру:
- Так, стало быть, в арбатский подвал? А кто же будет писать? А мечтания, вдохновение?
- У меня больше нет никаких мечтаний и вдохновения тоже нет, - ответил мастер, - ничто меня вокруг не интересует кроме нее, - он опять положил руку на голову Маргариты, - меня сломали, мне скучно и я хочу в подвал.
- А ваш роман, Пилат?
- Он мне ненавистен, этот роман, - ответил мастер, - я слишком много испытал из-за него.
- Я умоляю тебя, - жалобно попросила Маргарита, - не говори так. За что же ты меня терзаешь? Ведь ты знаешь, что я всю жизнь вложила в эту твою работу.- Маргарита добавила еще, обратившись к Воланду: - не слушайте его, мессир, он слишком замучен.
- Но ведь надо же что-нибудь описывать? - говорил Воланд, - если вы исчерпали этого прокуратора, ну, начните изображать хотя бы этого Алоизия.
Мастер улыбнулся.
- Этого лапшешникова не напечатает, да, кроме того, это и неинтересно.
- А чем вы будете жить? Ведь придется нищенствовать.
- Охотно, охотно, - ответил мастер, притянул Маргариту, обнял ее за плечи и прибавил:- она образумится, уйдет от меня...
- Не думаю, - сквозь зубы сказал Воланд и продолжал: - Итак, человек, сочинивший историю понтия пилата, уходит в подвал, в намерении расположиться там у лампы и нищенствовать?
Маргарита отделилась от мастера и заговорила очень горячо:
- Я сделала все, что могла, и я нашептала ему самое соблазнительное. А он отказался от этого.
- То, что вы ему нашептали, я знаю, - возразил Воланд, - но это - не самое соблазнительное. А вам скажу, - улыбнувшись обратился он к мастеру, - что ваш роман еще принесет вам сюрпризы.
- Это очень грустно, - ответил мастер.
- Нет, нет, это не грустно, - сказал воланд, - ничего страшного уже не будет. Ну-с, маргарита николаевна, все сделано. Имеете ли вы ко мне какую-нибудь претензию?
- Что вы, о, что вы, мессир!
- Так возьмите же это от меня на память, - сказал Воланд и вынул из-под подушки небольшуя золотую подкову, усыпанную алмазами.
- Нет, нет, нет, с какой же стати!
- Вы хотите со мной поспорить? - улыбнувшись, спросил Воланд.
Маргарита, так как в плаще у нее не было кармана, уложила подкову в салфетку и затянула ее узлом. Тут что-то ее изумило.
Она оглянулась на окно, в котором сияла луна, и сказала:
- А вот чего я не понимаю... Что же, это все полночь да полночь, а ведь давно уже должно быть утро?
- Праздничную полночь приятно немного и задержать, - ответил Воланд.- Ну, желаю вам счастья.
Маргарита молитвенно протянула обе руки к Воланду, но не посмела приблизиться к нему и тихо воскликнула:
- Прощайте! Прощайте!
- До свидания, - сказал Воланд.
И Маргарита в черном плаще, мастер в больничном халате вышли в коридор ювелиршиной квартиры, в котором горела свеча и где их дожидалась свита Воланда. Когда пошли из коридора, гелла несла чемодан, в котором был роман и небольшое имущество маргариты николаевны, а кот помогал гелле. У дверей квартиры Коровьев раскланялся и исчез, а остальные пошли провожать по лестнице. Она была пуста. Когда проходили площадку третьего этажа, что-то мягко стукнуло, но на это никто не обратил внимания. У самых выходных дверей шестого парадного азазелло дунул вверх, и только что вышли во двор, в который не заходила луна, увидели спящего на крыльце, и, по-видимому, спящего мертвым сном, человека в сапогах и в кепке, а также стоящую у подъезда большую черную машину с потушенными фарами. В переднем стекле смутно виднелся силуэт грача.
Уже собирались садиться, как маргарита в отчаянии негромко воскликнула:
- Боже, я потеряла подкову!
- Садитесь в машину, - сказал Азазелло, - и подождите меня. Я сейчас вернусь, только разберусь, в чем тут дело. - И он ушел в парадное.
Дело же было вот в чем: за некоторое время до выхода маргариты и мастера с их провожатыми из квартиры N 48, помещавшейся под ювелиршиной, вышла на лестницу сухонькая женщина с бидоном и сумкой в руках. Это была та самая Аннушка, что в среду разлила, на горе берлиоза, подсолнечное масло у вертушки.
Никто не знал, да, наверное, и никогда не узнает, чем занималась в Москве эта женщина и на какие средства она существовала. Известно о ней было лишь то, что видеть ее можно было ежедневно то с бидоном, то с сумкой, а то и с сумкой и с бидоном вместе - или в нефтелавке, или на рынке, или под воротами дома, или на лестнице, а чаще всего в кухне квартиры N 48, где и проживала эта аннушка. Кроме того и более всего было известно, что где бы ни находилась или ни появлялась она- тотчас же в этом месте начинался скандал, и, кроме того, что она носила прозвище "чума".
Чума-Аннушка вставала почему-то чрезвычайно рано, а сегодня что-то подняло ее совсем ни свет ни заря, в начале первого. Повернулся ключ в двери, аннушкин нос высунулся в нее, а затем высунулась она и вся целиком, захлопнула за собою дверь и уже собиралась тронуться куда-то, как на верхней площадке грохнула дверь, кто-то покатился вниз по лестнице и, налетев на аннушку, отбросил ее в сторону так, что она ударилась затылком об стену.
- Куда ж тебя черт несет в одних подштанниках? – провизжала Аннушка, ухватившись за затылок. Человек в одном белье, с чемоданом в руках и в кепке, с закрытыми глазами ответил аннушке диким сонным голосом:
- Колонка! Купорос! Одна побелка чего стоила, - и, заплакав, рявкнул: - Вон! - тут он бросился, но не дальше, вниз по лестнице, а обратно - вверх, туда, где было выбитое ногой экономиста стекло в окне, и через это окно кверху ногами вылетел во двор. Аннушка даже про затылок забыла, охнула и сама устремилась к окну. Она легла животом на площадку и высунула голову во двор, ожидая увидеть на асфальте, освещенном дворовым фонарем, насмерть разбившегося человека с чемоданом. Но ровно ничего на асфальте во дворе не было.
Оставалось предположить, что сонная и странная личность улетела из дому, как птица, не оставив по себе никакого следа. Аннушка перекрестилась и подумала: "да, уж действительно квартирка номер пятьдесят! Недаром люди говорят! Ай да квартирка!"
Не успела она этого додумать, как дверь наверху опять хлопнула, и второй кто-то побежал сверху. Аннушка прижалась к стене и видела, как какой-то довольно почтенный гражданин с бородкой, но с чуть-чуть поросячьим, как показалось аннушке, лицом, шмыгнул мимо нее и, подобно первому, покинул дом через окно, тоже опять-таки и не думая разбиваться на асфальте. Аннушка забыла уже про цель своего похода и осталась на лестнице, крестясь, охая и сама с собою разговаривая.
Третий, без бородки, с круглым бритым лицом, в толстовке, выбежал сверху через короткое время и точно так же упорхнул в окно.
К чести аннушки надо сказать, что она была любознательна и решила еще подождать, не будет ли каких новых чудес. Дверь наверху вновь открыли, и теперь сверху начала спускаться целая компания, но не бегом, а обыкновенно, как все люди ходят. Аннушка отбежала от окна, спустилась вниз к своей двери, быстрехонько открыла ее, спряталась за нею, и в оставленной ею щелке замерцал ее исступленный от любопытства глаз.
Какой-то не то больной, не то не больной, а странный, бледный, обросший бородой, в черной шапочке и в каком-то халате спускался вниз нетвердыми шагами. Его бережно вела под руку какая-то дамочка в черной рясе, как показалось Аннушке в полутьме. Дамочка не то босая, не то в каких-то прозрачных, видно, заграничных, в клочья изодранных туфлях. Тьфу ты! Что в туфлях! Да ведь дамочка-то голая! Ну да, ряса накинута прямо на голое тело! "Ай да квартирка!" В душе у Аннушки все пело от предвкушения того, что она будет завтра рассказывать соседям.
За странно одетой дамочкой следовала совершенно голая дамочка с чемоданчиком в руке, а возле чемоданчика мыкался черный громадный кот. Аннушка едва вслух что-то не пискнула, протирая глаза.
Замыкал шествие маленького роста прихрамывающий иностранец с кривым глазом, без пиджака, в белом фрачном жилете и при галстуке. Вся эта компания мимо аннушки проследовала вниз. Тут что-то стукнуло на площадке. Улышав, что шаги стихают, аннушка, как змея, выскользныла из-за двери, бидон поставила к стенке, пала животом на площадку и стала шарить. В руках у нее оказалась салфеточка с чем-то тяжелым. Глаза у аннушки полезли на лоб, когда она развернула сверточек. Аннушка к самым глазам подносила драгоценность, и глаза эти горели совершенно волчьим огнем. В голове у аннушке образовалась вьюга: "знать ничего не знаю! Ведать ничего не ведаю!... К племянику? Или распилить ее на куски...Камушки-то можно выковырять...И по одному камушку: один на петровку, другой на смоленский...И- знать ничего не знаю, и ведать ничего не ведаю!"
Аннушка спрятала находку за пазуху, ухватила бидон и уже собиралась скользнуть обратно в квартиру, отложив свое путешествие в город, как перед нею вырос дьявол его знает откуда взявшийся, тот самый с белой грудью без пиджака и тихо шепнул:
- Давай подковку и салфеточку.
- Какую такую салфеточку-подковку? - спросила Аннушка, притворяясь весьма искусно, никакой я салфеточки не знаю. Что вы, гражданин, пьяный, что ли?
Белогрудый твердыми, как поручни автобуса, и столь же холодными пальцами, ничего более не говоря, сжал аннушкино горло так, что совершенно прекратил всякий доступ воздуха в ее грудь. Бидон вывалился из рук аннушки на пол. Подержав некоторое время аннушку без воздуха, беспиджачный иностранец снял пальцы с ее шеи. Хлебнув воздуху, аннушка улыбнулась. Ах, подковочку, - заговорила она, - сию минуту! Так это ваша подковочка? А я смотрю лежит в салфеточке... Я нарочно прибрала, чтобы кто не поднял, а то потом поминай как звали!
- Я вам глубочайше признателен, мадам. Мне эта подковочка дорога как память. И позвольте вам за то, что вы ее сохранили, вручить двести рублей. - И он тотчас вынул из желетного кармана деньги и вручил их Аннушке.
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 205; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!