Какое настроение у читателя и почему создает каждое стихотворение? Попробуйте ответ на этот вопрос письменно сформулировать в виде тезисной гипотезы, состоящих из нескольких фраз. 11 страница
заставляют знать: будешь, говорят, уместным классовым
старичком. Да то что ж, я и буду...
Старик бы всю ночь проговорил, но Елисей возвратился с
котлована и принес Чиклину письмо от Прушевского. Под фонарем,
освещавшим вывеску Организационного Двора, Чиклин прочитал, что
Настя жива и Жачев начал возить ее ежедневно в детский сад, где
она полюбила советское государство и собирает для него
утильсырье; сам же Прушевский сильно скучает о том, что Козлов
и Сафронов погибли, а Жачев по ним плакал громадными слезами.
"Мне довольно трудно,-- писал товарищ Прушевский,-- и
боюсь, что полюблю какую-нибудь одну женщину и женюсь, так как
не имею общественного значения. Котлован закончен, и весной
будем его бутить. Настя умеет, оказывается, писать печатными
буквами, посылаю тебе ее бумажку".
Настя писала Чиклину:
"Ликвидируй кулака как класс. Да здравствует Ленин, Козлов
и Сафронов.
Привет бедному колхозу, а кулакам нет".
Чиклин долго шептал эти написанные слова и глубоко
растрогался, не умея морщить свое лицо для печали и плача;
потом он направился спать.
В большом доме Организационного Двора была одна громадная
горница, и там все спали на полу благодаря холоду. Сорок или
пятьдесят человек народа открыли рты и дышали вверх, а под
низким потолком висела лампа в тумане вздохов, и она тихо
качалась от какого-то сотрясения земли. Среди пола лежал и
|
|
|
Елисей; его спящие глаза были почти полностью открыты и глядели
не моргая на горящую лампу. Нашедший Вощева, Чиклин лег рядом с
ним и успокоился до более светлого утра.
Утром колхозные босые пешеходы выстроились в ряд на
Оргдворе. Каждый из них имел флаг с лозунгом в руках и сумку с
пищей за спиной. Они ожидали активиста как первоначального
человека в колхозе, чтобы узнать от него, зачем им идти в чужие
места.
Активист пришел на Двор совместно с передовым персоналом и,
расставив пешеходов в виде пятикратной звезды, стал посреди
всех и произнес свое слово, указывающее пешеходам идти в среду
окружающего беднячества и показать ему свойство колхоза путем
призвания к социалистическому порядку, ибо все равно дальнейшее
будет плохо. Елисей держал в руке самый длинный флаг и, покорно
выслушав активиста, тронулся привычным шагом вперед, не зная,
где ему надо остановиться.
В то утро была сырость и дул холод с дальних пустопорожних
мест. Такое обстоятельство тоже не было упущено активом.
-- Дезорганизация!-- с унылостью сказал активист про этот
остужающий вечер природы.
Бедные и средние странники пошли в свой путь и скрылись
вдалеке, в постороннем пространстве. Чиклин глядел вслед
|
|
|
ушедшей босой коллективизации, не зная, что нужно дальше
предполагать, а Вощев молчал без мысли. Из большого облака,
остановившегося над глухими дальними пашнями, стеной пошел
дождь и укрыл ушедших в среде влаги.
-- И куда они пошли?-- сказал один подкулачник, уединенный
от населения на Оргдворе за свой вред. Активист запретил ему
выходить далее плетня, и подкулачник выражался через него.-- У
нас одной обувки на десять годов хватит, а они куда лезут?
-- Дай ему!-- сказал Чиклин Вощеву.
Вощев подошел к подкулачнику и сделал удар в его лицо.
Подкулачник больше не отзывался.
Вощев приблизился к Чиклину с обыкновенным недоумением об
окружающей жизни.
-- Смотри, Чиклин, как колхоз идет на свете -- скучно и
босой.
-- Они потому и идут, что босые,-- сказал Чиклин.-- А
радоваться им нечего: колхоз ведь житейское дело.
-- Христос тоже, наверно, ходил скучно, и в природе был
ничтожный дождь.
-- В тебе ум -- бедняк,-- ответил Чиклин.-- Христос ходил
один неизвестно из-за чего, а тут двигаются целые кучи ради
существования.
Активист находился здесь же на Оргдворе; прошедшая ночь
прошла для него задаром -- директива не спустилась на колхоз, и
он опустил теченье мысли в собственной голове; но мысль несла
|
|
|
ему страх упущений. Он боялся, что зажиточность скопится на
единоличных дворах и он упустит ее из виду. Одновременно он
опасался и переусердия, поэтому обобществил лишь конское
поголовье, мучаясь за одиноких коров, овец и птицу, потому что
в руках стихийного единоличника и козел есть рычаг капитализма.
Сдерживая силу своей инициативы, неподвижно стоял активист
среди всеобщей тишины колхоза, и его подручные товарищи глядели
на его смолкшие уста, не зная, куда им двинуться. Чиклин и
Вощев вышли с Оргдвора и отправились искать мертвый инвентарь,
чтобы увидеть его годность.
Пройдя некоторое расстояние, они остановились на пути,
потому что с правой стороны улицы без труда человека открылись
одни ворота, и через них стали выходить спокойные лошади.
Ровным шагом, не опуская голов к растущей пище на земле, лошади
сплоченной массой миновали улицу и спустились в овраг, в
котором содержалась вода. Напившись в норму, лошади вошли в
воду и постояли в ней некоторое время для своей чистоты, а
затем выбрались на береговую сушь и тронулись обратно, не теряя
строя и сплочения между собой. Но у первых же дворов лошади
разбрелись -- одна остановилась у соломенной крыши и начала
|
|
|
дергать солому из нее, другая, нагнувшись, подбирала в пасть
остаточные пучки тощего сена, более же угрюмые лошади вошли на
усадьбы и там взяли на знакомых, родных местах по снопу и
вынесли его на улицу.
Каждое животное взяло посильную долю пищи и бережно несло
ее в направлении тех ворот, откуда вышли до того все лошади.
Прежде пришедшие лошади остановились у общих ворот и
подождали всю остальную конскую массу, а уж когда все совместно
собрались, то передняя лошадь толкнула головой ворота
нараспашку и весь конский строй ушел с кормом на двор. На дворе
лошади открыли рты, пища упала из них в одну среднюю кучу, и
тогда обобществленный скот стал вокруг и начал медленно есть,
организованно смирившись без заботы человека.
Вощев в испуге глядел на животных через скважину ворот;
душевное спокойствие жующего скота, будто все лошади с
точностью убедились в колхозном смысле жизни, а он один живет и
мучается хуже лошади.
Далее лошадного двора находилась чья-то неимущая изба,
которая стояла без усадьбы и огорожи на голом земном месте.
Чиклин и Вощев вошли в избу и заметили в ней мужика, лежавшего
на лавке вниз лицом. Его баба прибирала пол и, увидев гостей,
утерла нос концом платка, отчего у ней сейчас же потекли
привычные слезы.
-- Ты чего?-- спросил ее Чиклин.
-- И-и, касатики!-- произнесла женщина и еще гуще
заплакала.
-- Обсыхай скорей и говори!-- образумил ее Чиклин.
-- Мужик-то который день уткнулся и лежит... Баба, говорит,
посуй мне пищу в нутро, а то я весь пустой лежу, душа ушла изо
всей плоти, улететь боюсь, клади, кричит, какой-нибудь груз на
рубашку. Как вечер, так я ему самовар к животу привязываю.
Когда ж что-нибудь настанет-то?
Чиклин подошел к крестьянину и повернул его навзничь -- он
был действительно легок и худ, и бледные, окаменевшие глаза его
не выражали даже робости. Чиклин близко склонился к нему.
-- Ты что -- дышишь?
-- Как вспомню, так вздохну,-- слабо ответил человек.
-- А если забудешь дышать?
-- Тогда помру.
-- Может, ты смысла жизни не чувствуешь, так потерпи
чуть-чуть,-- сказал Вощев лежачему.
Жена хозяина исподволь, но с точностью разглядывала
пришедших, и от едкости глаз у нее нечувствительно высохли
слезы.
-- Он все чуял, товарищи, все дочиста душевно видел! А как
лошадь взяли в организацию, так он лег и перестал. Я-то хоть
поплачу, а он нет.
-- Пусть лучше плачет, ему милее будет,-- посоветовал
Вощев.
-- Я и то ему говорила. Разве же можно молча лежать --
власть будет пугаться. Я-то нарочно, вот правда истинная -- вы
люди, видать, хорошие, я-то как выйду на улицу, так и зальюсь
вся слезами. А товарищ активист видит меня -- ведь он всюду
глядит, он все щепки сосчитал,-- как увидит меня, так и
приказывает: плачь, баба, плачь сильней -- это солнце новой
жизни взошло, и свет режет ваши темные глаза. А голос-то у него
ровный, и я вижу, что мне ничего не будет, и плачу со всем
желанием...
-- Стало быть, твой мужик только недавно существует без
душевной прилежности?-- обратился Вощев.
-- Да как вот перестал меня женой знать, так и почитай, что
с тех пор.
-- У него душа -- лошадь,-- сказал Чиклин.-- Пускай он
теперь порожняком поживет, а его ветер продует.
Баба открыла рот, но осталась без звука, потому что Вощев и
Чиклин ушли в дверь.
Другая изба стояла на большой усадьбе, огороженной
плетнями, внутри же избы мужик лежал в пустом гробу и при любом
шуме закрывал глаза, как скончавшийся. Над головой полуусопшего
уже несколько недель горела лампада, и сам лежащий в гробу
подливал в нее масло из бутылки время от времени. Вощев
прислонил свою руку ко лбу покойного и почувствовал, что
человек теплый. Мужик слышал то и вовсе затих дыханием, желая
побольше остыть снаружи. Он сжал зубы и не пропускал воздуха в
свою глубину.
-- А теперь он похолодал,-- сказал Вощев.
Мужик изо всех темных своих сил останавливал внутреннее
биение жизни, а жизнь от долголетнего разгона не могла в нем
прекратиться. "Ишь ты какая, чтущая меня сила,-- между делом
думал лежачий,-- все равно я тебя затомлю, лучше сама кончись".
-- Как будто опять потеплел,-- обнаруживал Вощев по течению
времени.
-- Значит, не боится еще, подкулацкая сила,-- произнес
Чиклин.
Сердце мужика самостоятельно поднялось в душу, в горловую
тесноту, и там сжалось, отпуская из себя жар опасной жизни в
верхнюю кожу. Мужик тронулся ногами, чтобы помочь своему сердцу
вздрогнуть, но сердце замучилось без воздуха и не могло
трудиться. Мужик разинул рот и закричал от горя смерти, жалея
свои целые кости от сотления в прах, свою кровавую силу тела от
гниения, глаза от скрывающегося белого света и двор от вечного
сиротства.
-- Мертвые не шумят,-- сказал Вощев мужику.
-- Не буду,-- согласно ответил лежачий и замер, счастливый,
что угодил власти.
-- Остывает,-- пощупал Вощев шею мужика.
-- Туши лампаду,-- сказал Чиклин.-- Над ним огонь горит, а
он глаза зажмурил -- вот где никакой скупости на революцию.
Вышедши на свежий воздух, Чиклин и Вощев встретили
активиста -- он шел в избу-читальню по делам культурной
революции. После того он обязан был еще обойти всех средних
единоличников, оставшихся без колхоза, чтобы убедить их в
неразумности огороженного дворового капитализма.
В избе-читальне стояли заранее организованные колхозные
женщины и девушки.
-- Здравствуй, товарищ актив!-- сказали они все сразу.
-- Привет кадру!-- ответил задумчиво активист и постоял в
молчаливом соображении.-- А теперь мы повторим букву "а",
слушайте мои сообщения и пишите...
Женщины прилегли к полу, потому что вся изба-читальня была
порожняя, и стали писать кусками штукатурки на досках. Чиклин и
Вощев тоже сели вниз, желая укрепить свое знание в азбуке.
-- Какие слова начинаются на "а"?-- спросил активист.
Одна счастливая девушка привстала на колени и ответила со
всей быстротой и бодростью своего разума:
-- Авангард, актив, аллилуйщик, аванс, архилевый,
антифашист! Твердый знак везде нужен, а архилевому не надо!
-- Правильно, Макаровна,-- оценил активист.-- Пишите
систематично эти слова.
Женщины и девушки прилежно прилегли к полу и начали
настойчиво рисовать буквы, пользуясь корябающей штукатуркой.
Активист тем временем засмотрелся в окно, размышляя о каком-то
дальнейшем пути или, может быть, томясь от своей одинокой
сознательности.
-- Зачем они твердый знак пишут?-- сказал Вощев.
Активист оглянулся.
-- Потому что из слов обозначаются линии и лозунги и
твердый знак нам полезней мягкого. Это мягкий нужно отменить, а
твердый нам неизбежен: он делает жесткость и четкость
формулировок. Всем понятно?
-- Всем,-- сказали все.
-- Пишите далее понятия на "б". Говори, Макаровна!
Макаровна приподнялась и с доверчивостью перед наукой
заговорила:
-- Большевик, буржуй, бугор, бессменный председатель,
колхоз есть благо бедняка, браво-браво-ленинцы! Твердые знаки
ставить на бугре и большевике и еще на конце колхоза, а там
везде мягкие места!
-- Бюрократизм забыла,-- определил активист.-- Ну, пишите.
А ты, Макаровна, сбегай мне в церковь -- трубку прикури...
-- Давай я схожу,-- сказал Чиклин.-- Не отрывай народ от
ума.
Активист втолок в трубку лопушиные крошки, и Чиклин пошел
зажигать ее от огня. Церковь стояла на краю деревни, а за ней
уж начиналась пустынность осени и вечное примиренчество
природы. Чиклин поглядел на эту нищую тишину, на дальние
лозины, стынущие в глинистом поле, но ничем пока не мог
возразить.
Близ церкви росла старая забвенная трава и не было тропинок
или прочих человеческих проходных следов -- значит, люди давно
не молились в храме. Чиклин прошел к церкви по гуще лебеды и
лопухов, а затем вступил на паперть. Никого не было в
прохладном притворе, только воробей, сжавшись, жил в углу; но и
он не испугался Чиклина, а лишь молча поглядел на человека,
собираясь, видно, вскоре умереть в темноте осени.
В храме горели многие свечи; свет молчаливого, печального
воска освещал всю внутренность помещения до самого подспудья
купола, и чистоплотные лица святых с выражением равнодушия
глядели в мертвый воздух, как жители того, спокойного света,--
но храм был пуст.
Чиклин раскурил трубку от ближней свечи и увидел, что
впереди на амвоне еще кто-то курит. Так и было -- на ступени
амвона сидел человек и курил. Чиклин подошел к нему.
-- От товарища активиста пришли?-- спросил курящий.
-- А тебе что?
-- Все равно я по трубке вижу.
-- А ты кто?
-- Я был поп, а теперь отмежевался от своей души и острижен
под фокстрот. Ты погляди!
Поп снял шапку и показал Чиклину голову, обработанную, как
на девушке.
-- Ничего ведь?.. Да все равно мне не верят, говорят, я
тайно верю и явный стервец для бедноты. Приходится стаж
зарабатывать, чтоб в кружок безбожия приняли.
-- Чем же ты его зарабатываешь, поганый такой?-- спросил
Чиклин.
Поп сложил горечь себе в сердце и охотно ответил:
-- А я свечки народу продаю -- ты видишь, вся зала горит!
Средства же скопляются в кружку и идут активисту для трактора.
-- Не бреши: где же тут богомольный народ?
-- Народу тут быть не может,-- сообщил поп.-- Народ только
свечку покупает и ставит ее Богу, как сироту, вместо своей
молитвы, а сам сейчас же скрывается вон.
Чиклин яростно вздохнул и спросил еще:
-- А отчего ж народ не крестится здесь, сволочь ты такая?
Поп встал перед ним на ноги для уважения, собираясь с
точностью сообщить.
-- Креститься, товарищ, не допускается: того я записываю
скорописью в поминальный листок...
-- Говори скорей и дальше!-- указал Чиклин.
-- А я не прекращаю своего слова, товарищ бригадный, только
я темпом слаб, уж вы стерпите меня... А те листки с
обозначением человека, осенившего себя рукодействующим крестом,
либо склонившего свое тело пред небесной силой, либо
совершившего другой акт почитания подкулацких святителей, те
листки я каждую полуночь лично сопровождаю к товарищу
активисту.
-- Подойди ко мне вплоть,-- сказал Чиклин.
Поп готовно опустился с порожек амвона.
-- Зажмурься, паскудный.
Поп закрыл глаза и выразил на лице умильную любезность.
Чиклин, не колебнувшись корпусом, сделал попу сознательный удар
в скуло. Поп открыл глаза и снова зажмурил их, но упасть не
мог, чтобы не давать Чиклину понятия о своем неподчинении.
-- Хочешь жить?-- спросил Чиклин.
-- Мне, товарищ, жить бесполезно,-- разумно ответил поп.--
Я не чувствую больше прелести творения -- я остался без Бога, а
Бог без человека...
Сказав последние слова, поп склонился на землю и стал
молиться своему ангелу-хранителю, касаясь пола фокстротной
головой.
В деревне раздался долгий свисток, и после него заржали.
Поп остановил молящуюся руку и сообразил значение сигнала.
-- Собрание учредителей,-- сказал он со смирением.
Чиклин вышел из церкви в траву. По траве шла было баба к
церкви, выправляя позади себя помятую лебеду, но увидев
Чиклина, она обомлела на месте и от испуга протянула ему пятак
за свечку.
x x x
Организационный Двор покрылся сплошным народом;
присутствовали организованные члены и неорганизованные
единоличники, кто еще был маломочен по сознанию или имел
подкулацкую долю жизни и не вступал в колхоз.
Активист находился на высоком крыльце и с молчаливой
грустью наблюдал движенье жизненной массы на сырой, вечерней
земле; он безмолвно любил бедноту, которая, поев простого
хлеба, желательно рвалась вперед в невидимое будущее, ибо все
равно земля для них была пуста и тревожна; он втайне дарил
городские конфеты ребятишкам неимущих и с наступлением
коммунизма в сельском хозяйстве решил взять установку на
женитьбу, тем более что тогда лучше выявятся женщины. И сейчас
чей-то малый ребенок стоял около активиста и глядел на его
лицо.
-- Ты чего взарился?-- спросил активист.-- На тебе
конфетку.
Мальчик взял конфету, но одной пищи ему было мало.
-- Дядь, отчего ты самый умный, а картуза у тебя нету?
Активист без ответа погладил голову мальчика; ребенок с
удивлением разгрыз сплошную каменистую конфету -- она блестела,
как рассеченный лед, и внутри ее ничего не было, кроме
твердости. Мальчик отдал половину конфеты обратно активисту.
-- Сам доедай, у ней в середке вареньев нету: это сплошная
коллективизация, нам радости мало!
Активист улыбнулся с проницательным сознанием, он
предчувствовал, что этот ребенок в зрелости своей жизни
вспомнит о нем среди горящего света социализма, добытого
сосредоточенной силой актива из плетневых дворов деревень.
Вощев и еще три убежденных мужика носили бревна к воротам
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 200; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!