Преврати свою работу в призвание
Все гости принесли подарки на предсвадебный девичник, но один из них выделялся. Он был такой красивый, что невеста даже не хотела его разворачивать. Коробка была обернута серебристо‑белой бумагой и перевязана золотой, зеленой и бордовой лентами, а из центра узла свисала гроздь ужасно похожих на настоящие виноградин. Выглядело это совершенно потрясающе, скорее как украшение праздничного стола, чем как подарок на девичник.
Все мы охали и ахали, суетясь над коробкой, вслух гадая, в каком магазине сотворили такую невероятно прекрасную упаковку для подарка. Оказалось, что женщина, сидевшая рядом со мной, завернула его самостоятельно. Никогда не забуду, что сказала Сэнди Хортон, когда я сделала комплимент ее подарку.
– Давным‑давно кто‑то мне сказал, что все мы делаем одно и то же, – пояснила она мне. – Важно то, как мы это делаем.
Я часто об этом думаю, особенно когда знакомлюсь с людьми, которые, занимая самые незаметные должности, выполняют свою работу просто блестяще. Любая женщина, чья нога когда‑либо ступала в «Прекрасную уборную Валери», никогда не забудет ее хозяйку.
– Добро пожаловать в уборную Валери! – восклицает она. Ее девиз – перефразированная популярная песенка Боба Марли: «Don’t worry. Pee happy» («Не беспокойся. Пописай и будь счастлива»).
Моя дочь познакомилась с ней в аэропорту города Шарлотта, что в Северной Каролине. Работа Валери – убирать туалет. Она всегда напевает, а на лице ее сияет вечная улыбка.
|
|
|
– «Ты – мое солнце, мое единственное солнце», – такой песенкой она встречает каждую заходящую женщину.
– Мест хватит на всех. Никакой очереди, ждать не нужно. Ждать не нужно, никакой очереди, – приговаривает она, порхая по туалету, открывая дверцы кабинок, приглашая посетительниц внутрь. – Если не получаешь удовольствия от работы, лучше не ходи туда. Это VIP‑заведение. Очень важно, чтобы вы получили свое место в «Прекрасной уборной Валери». Сюда люди приходят, чтобы пописать и быть счастливыми!
Это женщина, которая целыми днями моет общественный туалет. Она могла бы сетовать, что занимает самую нижнюю ступеньку общественной лестницы. А вместо этого Валери возвышает дух каждой посетительницы, вне зависимости от того, на какой ступеньке лестницы стоит она.
– Надо бежать, надо бежать, надо бежать прямо сейчас, – напевает она, прихлопывая обтянутыми перчатками ладонями.
Невозможно не восхищаться тем, как она радуется жизни на рабочем месте, которое – с полным на то основанием – можно было бы назвать отстойным.
Есть и другие люди, с такой же радостью делающие свою работу. Я как‑то читала некролог медсестры, которая пела своим пациентам. Пациенты ее обожали и всегда просили, чтобы за ними ухаживала «поющая медсестричка».
|
|
|
А есть еще Роберт Макинтайр, который работает рецепционистом в кливлендской клинике. Его работа – предлагать свою помощь, кресло‑каталку или показать пациентам ракового центра и их родным, где вход и выход.
Роберт делает это творчески: он носит красный сюртук и черный цилиндр и не разговаривает, а поет, обращаясь к каждому.
Он никогда не мечтал быть певцом. Однажды решил было поступить в церковный хор, но хормейстеру никак не удавалось удержать в узде брата Макинтайра. Ему вроде бы полагается быть тенором, но его голос странствует в любом направлении, в каком пожелает.
– Я просто напеваю то, что радует мои голосовые связки, – говорит он.
Это женщина, которая целыми днями моет общественный туалет. Она могла бы сетовать, что занимает самую нижнюю ступеньку общественной лестницы. А вместо этого Валери возвышает дух каждой посетительницы.
Его певческая карьера началась 15 лет назад в гараже другой больницы. Он был служителем гаража, и ему нравилась акустика парковочного этажа. Однажды он принес с собой магнитофон, убедился, что вокруг никого, и самозабвенно запел песню Under the Broadwalk.
|
|
|
– Там никого не было, кроме меня и машин, – вспоминает он.
Закончив петь, Роберт услышал громогласные аплодисменты. Он обернулся и увидел толпу человек в тридцать, и все они хлопали.
Ой‑ой, подумал он, я потеряю работу.
С этого момента и по сей день он поет при любой возможности. Роберт в своем красном сюртуке и черном цилиндре дает ежедневные представления в кливлендской клинике, в раковом центре Тоссиг, исполняя пациентам серенады.
– Я и консьерж, и привратник, и носильщик, – говорит он. – Я – целый конгломерат всякой всячины.
На его именном жетоне изображен лысый человек в огромном цилиндре, который остался от работы в качестве привратника в дорогом отеле. Когда Роберт его не надевает, то называет себя «членом тайного братства».
Он хранит свой цилиндр в серебряном шкафчике рядом со столом информации вместе с гигантским пластиковым мешком, полным заламинированных семейных фотографий. На одной из них изображен его брат, который умер от рака легких.
– Я пел для него, – говорит он. – Я сделал все, что мог.
В репертуар Роберта входят песни «Теперь я ясно вижу», «Сладкий час молитвы», «Ты потерял то ласковое чувство», «Мистер Боджанглс» и «Бог по‑прежнему на троне». Он заставляет пациентов почувствовать себя особами королевской крови. Они приходят, ослабевшие от рака, химиотерапии, опираясь на трости и ходунки. Своей улыбкой и песней Роберт помогает им выпрямиться.
|
|
|
Роберт в своем красном сюртуке и черном цилиндре дает ежедневные представления в кливлендской клинике, в раковом центре Тоссиг, исполняя пациентам серенады.
Его знают все, кто бывал в клинике в последние пять лет – именно столько он здесь работает. Когда он пел песню «Ты – все», его прервала какая‑то женщина. «Вы Роберт? – спросила она. – Я слышала о вас много хорошего».
Он улыбнулся и спросил: «Что я могу для вас сделать?»
Потом подошел к машине, взял ее тонкую руку в свои ладони и помог сесть в кресло‑каталку. Роберт не любопытствует, не задает вопросов. И поет он негромко. Люди часто спрашивают его: «Где вы выступаете?»
«Здесь, вот прямо здесь», – отвечает он.
Когда говорят, что ему следовало бы быть профессиональным певцом, он отвечает: «Я и есть профессионал. Я профессиональный певец ракового центра».
Он превратил свою работу в призвание. И такой выбор есть у всех нас.
Ради одной пациентки он согласился петь не только в центре. Роберт всегда пел для Ширли Дорси песню Smoke Gets in Your Eyes. Ширли пришла в центр на облучение и химиотерапию, чтобы бороться с меланомой. Химиотерапия ей не помогла, зато помог Роберт. Он пел ей церковные гимны. А когда она умерла, ее муж Эд попросил Роберта спеть на похоронах.
Роберт надел свой красный сюртук и цилиндр. Он пел песню Order My Steps. Эд пригласил его остаться на ужин и познакомиться со всеми родственниками. Эд считает, что Ширли обязана Роберту последними днями жизни. «Он не просто подбодрил ее, – говорил Эд. – Возможно, он продлил ей жизнь».
Роберт отмахивается от похвалы.
– Я никогда не собирался петь, – говорит он. – Мне потребовались годы, чтобы осознать, что это мое призвание.
Он превратил свою работу в призвание. И такой выбор есть у всех нас. Все мы делаем одно и то же; важно то, как именно мы это делаем. Мы становимся даром для других людей, когда помогаем им почувствовать, что они сами – дар.
Урок 7
Преодолевай препятствия
Однажды я ехала брать интервью для газетной колонки и заблудилась в незнакомой части Кливленда. Несколько раз проехав взад‑вперед по кварталу, я припарковалась и зашла в маленькое кафе‑мороженое под названием Scoops. Окликнула стоявшего за прилавком подростка и попросила его подсказать, как добраться до нужного места. Он с такой готовностью помог мне, что я пообещала вернуться на обратном пути и купить стаканчик мороженого.
Когда много часов спустя я вернулась, чтобы заказать мороженое, подросток принялся отмерять мне порцию сливочного пломбира с орехом пекан с такой точностью, какой я в жизни не видела. Он взвесил даже рожок! Это был чернокожий подросток, обитатель бедного квартала, вероятно, лет 15 или 16. А вся эта история произошла за несколько дней до того, как в школах должны были снова начаться занятия.
Пока я стояла там и молча ждала свою порцию, что‑то екнуло у меня в сердце. Поговори с этим молодым человеком. Выйди за пределы своей зоны комфорта.
– А когда у тебя начинаются занятия в школе? – спросила я.
– Не знаю, – ответил он.
Один вопрос – и раскрылся целый мир.
Терренс Эмбри сказал мне, что вообще‑то он учится в Хоукен, престижной частной школе в богатом пригороде на другом конце города. Но у семьи сейчас туго с деньгами, и они больше не могут себе позволить оплачивать ту небольшую часть счетов за обучение, которую не покрывала школьная стипендия.
– А чем ты хочешь заниматься? – спросила я.
– О, я буду нейрохирургом.
Он сказал это с такой уверенностью, словно ничто на свете не могло его остановить. А потом весь следующий час рассказывал мне, как именно это случится, каковы бы ни были препятствия.
Терренс был одет в белую рубашку поло, его брюки цвета хаки прикрывал фартук, а на голове была шапочка с надписью Scoops, но вел он себя так, словно уже носил хирургическую униформу. Перед тем как наполнить мороженым каждый очередной рожок, он шел к раковине.
Намыль. Потри. Высуши. Потом набирай.
На какой‑то миг его улыбка потускнела. Он рассказал, что его мама сейчас ищет работу, а отец – почтовый служащий. В этом кафе‑мороженом Терренс работал всего четыре недели.
– Ну, если это будет не Хоукен, значит, наверное, просто не судьба, – сказал он, а потом улыбнулся, словно ему был известен какой‑то секрет. – Я вижу только результат – я стану нейрохирургом.
Он тщательно вытер руки, а потом рассказал, что всегда хотел быть врачом. Три лета подряд он участвовал в развивающей программе, имевшей целью подготовить афроамериканских детей к учебе в шестых, седьмых и восьмых классах.
В это время он прочел книгу «Одаренные руки», написанную нейрохирургом и педиатром Беном Карсоном. Карсон рос в бедности, и поддерживали его только мама и Бог.
– У нас столько общего! – говорил Терренс. – Эта книга была ответом на мои молитвы. Она точно с неба упала ко мне в руки.
Оставить книгу себе он не смог.
– Но, – добавил он, – я буду помнить ее до конца своих дней.
Терренс был прихожанином располагавшейся в помещении бывшего магазина церкви Основания Истины, где мальчик, как он выразился, «радовался с Господом». Три года он занимался латынью. Хотел еще пойти на курсы испанского. В школе записался на продвинутые курсы биологии, химии и физики. В этом году он должен был стать учеником десятого класса. Играл в баскетбол и занимался легкой атлетикой.
В семье Терренс был младшим из семерых детей. Одна из его старших сестер уже работала и писала докторскую диссертацию по детской психологии. Она каждый день твердила ему, чтобы он не бросал занятия.
– Я никогда и не думал, что будет легко. Это всего лишь препятствие. Я его обойду, – говорил он, а потом перебил сам себя: – Нет, я пройду прямо сквозь него.
Да, о легкости не могло быть и речи. Его родители расстались три года назад.
– Раньше мы с папой делали все вместе, – говорил он. – А теперь в наших отношениях словно дыра образовалась.
И в семейных финансах тоже.
– Мы не бедны, мы просто небогаты, – обронил Терренс.
Весь прошлый год Терренс ездил на автобусе из своего дома на Вест‑Сайде в частную школу на Ист‑Сайде. Вечером он обычно возвращался домой не раньше семи.
– Обожаю Хоукен. Отличная школа, – говорил он. – Там на тебя возлагают ответственность.
Когда он впервые рассказал своим учителям и одноклассникам, что хочет быть нейрохирургом, они рассмеялись. Больше не смеются.
Когда он впервые рассказал своим учителям и одноклассникам, что хочет быть нейрохирургом, они рассмеялись. Больше не смеются.
Терренс рассказывал, как бы ему хотелось наблюдать настоящую хирургическую операцию или поговорить с настоящим нейрохирургом о том, как устроено человеческое тело. Он все равно верит, что сможет окончить Хоукен, потом Стэндфордский университет, потом Колумбийский…
А дальше что?
– Поеду туда, где я буду нужен, – ответил он.
Потом он вновь пошел к раковине, чтобы подготовиться к выполнению заказа следующего покупателя, который хотел рожок мятного мороженого с шоколадными чипсами. Терренс и эту порцию отмерил с хирургической точностью.
Намыль. Потри. Высуши. Потом набирай.
В один прекрасный день это будет так: намыль, потри, высуши, потом режь.
Я позвонила в школу Хоукен, чтобы проверить его историю. Администратор была поражена тем, что мне удалось найти Терренса. Школа пыталась связаться с ним все лето, но родители мальчика не контактировали друг с другом. Преподаватели и администрация были так рады, что наконец нашли его, что согласились покрыть все расходы на обучение.
Врач собирался дать Терренсу возможность наблюдать хирургическую операцию на мозге. Он предупредил подростка, что некоторые новички начинают нервничать, других даже тошнит, а есть такие, которые не способны выдержать дольше 15 минут.
Когда в газете вышла заметка о Терренсе, жена одного нейрохирурга прочла ее, и словно что‑то дрогнуло у нее в сердце. За обедом она рассказала эту историю мужу. Он тоже был тронут. Доктор Марк Лучано увидел в этом подростке самого себя в 16 лет, когда он еще только хотел изучать человеческий мозг – задолго до того, как начал сам оперировать. Доктору Лучано захотелось открыть дверь перед мечтой Терренса. Это дверь, которая расположена за ярко‑красной линией, нарисованной на полу кливлендской клиники.
Терренс встретился с доктором Лучано в конференц‑зале больницы. Подростку велели надеть голубые хирургические брюки и белый халат лаборанта. Доктор Лучано, сидевший на другом конце стола, казался столь же взволнованным, как и сам Терренс.
– Каждый новый пациент – это головоломка, – начал объяснять мальчику доктор Лучано. – Нужно выяснить, способен ли ты решить ее.
Лучано оперирует младенцев с водянкой мозга, детей с опухолями, малышей с деформациями черепа.
В день их знакомства такой головоломкой была пациентка с декомпрессией Киари. Чтобы показать Терренсу, как задняя часть мозга пациентки оказалась сдавлена костями черепа, доктор сжал пальцы одной руки в кулак и просунул в кулак палец другой руки, изображая позвоночник. Мозжечок оказался вдавленным в отверстие, в которое входит спинной мозг.
Они стояли в самом начале длинного коридора – решающего перекрестка в жизни Терренса. Единственное, что останавливало подростка, – красная линия, нарисованная на полу.
Врач собирался дать Терренсу возможность наблюдать хирургическую операцию на мозге. Он предупредил подростка, что некоторые новички начинают нервничать, других даже тошнит, а есть такие, которые не способны выдержать дольше 15 минут.
– Если почувствуешь себя плохо, – предупредил он, – это не значит, что у тебя нет будущего как у врача.
Терренс выдохнул и облегченно расслабил плечи.
Далее доктор объяснил, что мозг не ощущает боли. Он рассказывал об использовании компьютерной технологии для ориентирования в мозге и отпускал шуточки о любви нейрохирургов к современным гаджетам.
Терранс кивал.
Они направились по коридору к операционной. Сзади оба выглядели как врачи, причем Терренс был выше ростом. Доктор Лучано предупредил мальчика, чтобы тот не переступал через красную линию, нарисованную на полу. Заступать за нее можно только подготовленному персоналу операционного блока.
Они остановились, чтобы надеть голубые хирургические шапочки и маски. Доктор Лучано объяснил, как завязать маску и защипнуть ее вокруг носа, чтобы она не съезжала.
– Симметрично и плотно, – посоветовал он.
А потом показал Террансу, как заложить отворот вокруг кромки хирургической шапочки, «чтобы смотрелось круто».
– Всегда закладывай отворот, иначе выглядит простовато, – пошутил он.
Они стояли в самом начале длинного коридора – решающего перекрестка в жизни Терренса. Единственное, что останавливало подростка, – красная линия, нарисованная на полу. Доктор Лучано переступил через нее, но потом вспомнил, что ему нужны хирургические увеличительные очки, и побежал за ними. Терренс стоял неподвижно, как статуя, пальцы его ног горели, касаясь красной линии, он старался не наступить на нее.
– Не могу дождаться, – едва слышно выдохнул он себе под нос.
Он смотрел на эту линию – стартовую точку – и на операционные, располагавшиеся за ней.
Длинные ряды вешалок с белыми лабораторными халатами выстроились вдоль стен справа и слева от него. На каждом из них был жетон с именем хирурга. Терренс поглядел на них, потом засунул руки поглубже в карманы халата, в который был одет сам.
– Выглядит совсем не так, как показывают по телевизору, – прошептал он.
Прибежал обратно доктор Лучано.
– Ну, идем, – объявил он.
И Терренс переступил черту.
Они направились к металлической раковине, где хирурги мыли руки. Доктор Лучано попутно рассказывал подростку, как потрясающе выглядят головной и спинной мозг, затем небрежно распахнул дверь, ведущую в операционную, и Терренс последовал за ним.
Глаза подростка изумленно расширились, когда он увидел операционную бригаду. Ее члены поприветствовали его и предупредили, чтобы он не прикасался ни к чему в стерильной части операционной. Пациентка была подготовлена, укрыта хирургическими простынями, череп ее был вскрыт.
Доктор Лучано пригласил Терренса сесть на табурет у изголовья операционного стола и наблюдать.
Терренс взобрался на табурет, наклонился вперед и вгляделся в первый в его жизни человеческий мозг.
Урок 8
Дата добавления: 2018-10-25; просмотров: 148; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!