Сопротивление и рационализация
Разумное объяснение происходящего, рационализация, — правая рука Сопротивления. Его задача — не дать нам испытывать стыд, который мы бы испытывали, если бы осознали, насколько трусливо себя ведем, не делая нашу работу.
Майкл: Не умаляйте достоинств разумного объяснения. Что бы мы смогли без него? Я не знаю никого, кто мог бы прожить день без двух-трех первоклассных разумных объяснений. Они важнее секса.
Сэм: Да ну тебя! Нет ничего важнее секса.
Майкл: Ой ли? Вам случалось прожить неделю без разумного объяснения?
Джефф Голдблюм и Том Беренджер в фильме
Лоуренса Кэздана «Большое несчастье»
Но у рационализации есть своя собственная «правая рука». Это та часть нашей души, которая действительно верит тому, что рассказывает нам разумное объяснение. Одно дело — лгать самому себе. И другое дело — верить этому.
Сопротивление и рационализация II
Сопротивление — это страх. Но Сопротивление слишком хитро для того, чтобы показать себя в этой форме. Почему? Потому что, если Сопротивление дает нам ясно увидеть, что наш собственный страх мешает нам делать нашу работу, мы можем устыдиться этого. А стыд может заставить нас действовать наперекор страху.
Сопротивление не хочет, чтобы мы это делали. Поэтому оно приводит нас к рационализации. Рационализация — пиарщик Сопротивления. С его помощью Сопротивление прячет Большую дубинку у себя за спиной. Вместо того чтобы показать нам наш страх (что может заставить нас устыдиться и побудить заняться нашей работой), Сопротивление представляет нам набор благовидных разумных обоснований для того, чтобы не делать нашу работу.
|
|
|
Разумные объяснения, которые предлагает нам Сопротивление, особенно коварны потому, что многие из них истинны. Они обоснованны. Жена действительно может быть на восьмом месяце беременности; возможно, ей действительно нужно, чтобы вы находились дома. Наш отдел действительно реорганизуется, что отнимает у нас кучу времени. Может, действительно есть смысл отложить написание диссертации — по крайней мере до рождения ребенка.
Сопротивление упускает из виду то, что все эти обоснования в конечном итоге не стоят и ломаного гроша.
У Толстого было 13 детей, но это не помешало ему написать «Войну и мир». Лэнс Армстронг болел раком и семь раз подряд побеждал на велогонке Tour de France — и так далее.
Если бы Сопротивление нельзя было преодолеть, не было бы Пятой симфонии, «Ромео и Джульетты», моста «Золотые Ворота». Победа над Сопротивлением подобна родам. Это кажется совершенно невозможным, пока вы не вспоминаете, что женщины успешно справляются с этим делом, с поддержкой и без нее, уже многие тысячи лет.
|
|
|
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Борьба с cопротивлением
Становимся профессионалами
Одно дело — изучать войну,
и другое дело — жить жизнью воина.
Теламон Аркадийский, военный наемник V века до н. э.
Профессионалы и любители
У честолюбивых художников, побежденных Сопротивлением, есть одна общая черта. Они все думают, как любители. Они еще не стали профессионалами.
Момент, когда художник становится профессионалом, сродни рождению первенца. В одно мгновение изменяется все. Так, всю мою жизнь можно разделить на две части: до превращения в профессионала и после.
Чтобы было ясно: когда я говорю «профессионал», я не имею в виду врачей и юристов, то есть специалистов. Я имею в виду Профессионала как идею. Профессионала в противоположность любителю. Посмотрите на различия.
Любитель играет шутки ради. Профессионал играет наверняка.
Для любителя игра — развлечение. Для профессионала — его призвание.
Любитель играет неполный рабочий день, профессионал — полный.
Любитель — боец выходного дня. Профессионал сражается семь дней в неделю.
Слово amateur (любитель) происходит от латинского корня со значением «любить». Обычное истолкование — любитель следует своему призванию из-за любви, а профессионал делает это за деньги. Я вижу это не так. По моим представлениям, любитель любит игру недостаточно. Иначе он не занимался бы ею как чем-то второстепенным, отличным от его «настоящего» призвания.
|
|
|
Профессионал любит свое дело настолько, что посвящает ему жизнь целиком.
Вот, что я имею в виду, когда говорю «стать профессионалом».
Для Сопротивления невыносимо, когда мы становимся профессионалами.
Профессионал как он есть
Однажды кто-то спросил Сомерсета Моэма, как он пишет — по графику или по вдохновению. «Я пишу только тогда, когда приходит вдохновение, — ответил он. — По счастью, оно приходит каждое утро, ровно в девять часов». Вот это — профессионал.
Если перевести это в близкие нам понятия, Моэм сказал: «Я презираю Сопротивление, я не позволю ему беспокоить меня, я просто буду делать свою работу».
Моэм напомнил мне о другой, более глубокой истине: выполняя повседневное рутинное действие — усаживаясь за стол и начиная работать, — он приводит в движение загадочную, но безошибочную последовательность событий, которые и вызывают вдохновение.
|
|
|
Он знал, что если он выстроит эту последовательность, Муза не заставит себя долго ждать.
На что похож день писателя
Я просыпаюсь с гложущим чувством неудовлетворенности. Я уже чувствую страх. Мои родные и близкие начинают блекнуть в моих глазах. Я взаимо действую. Я присутствую. Но меня нет.
Я не думаю о работе. Я уже поручил это Музе. То, что я чувствую, — и есть Сопротивление. Я ощущаю его нутром. Я отношусь к нему с глубочайшим уважением, потому что знаю: оно может победить меня в любой день так же легко, как потребность в выпивке может одолеть алкоголика.
Я делаю обычные дела, просматриваю корреспонденцию, исполняю все свои обязанности. Я снова на месте, но не по-настоящему. В голове у меня заведен будильник; я знаю, что могу ненадолго погрузиться в повседневную хрень, но я должен отсечь ее, когда зазвенит будильник.
Я четко усвоил принцип приоритета, который утверждает: а) ты должен понимать разницу между срочным и важным; и б) сначала ты должен делать то, что важно.
То, что важно, — это работа. Это игра, к которой я должен приспособиться. Это поле, на котором я должен оставить все, что у меня есть.
Действительно ли я верю в то, что моя работа настолько важна для выживания планеты? Конечно, нет. Но для меня она важна настолько, насколько для ястреба, кружащего за моим окном, важно поймать мышь. Он голоден. Он на охоте. Как и я.
Я уже покончил со своей текучкой. Пора. Я читаю молитву и отправляюсь на охоту.
Солнце еще не взошло, холодно, поля влажные. Ежевика царапает мне щиколотки¸ ветки хлещут по лицу. Подняться на этот холм — нелегкий труд, но что поделаешь? Продолжаем подъем.
Проходит час. Теперь мне уже теплее, ходьба разогнала мою кровь. Годы учат меня одному: как быть несчастным. Я знаю, как заткнуться и продолжать страдания. Это большая ценность, потому что это самая подходящая роль для смертного. Это не оскорбляет богов, но обеспечивает их заступничество. Теперь мое вечно ноющее «я» отступает. Инстинкты берут верх. Проходит еще один час. Я огибаю рощи — и вот он, великолепный жирный заяц.
Спустившись с холма, я благодарю бессмертных и прикидываю, какую долю добычи они заслужили. Они дали ее мне обрести; они заслуживают своей доли. Я благодарен.
Сидя у костра, я шучу со своими детьми. Они счастливы, старик принес домой еду. Жена счастлива, она начинает стряпать. Я счастлив, я заслужил право жить на этой на планете, по крайней мере сегодня.
Сейчас Сопротивление уже не влияет на меня. Я не думаю об охоте, я не думаю об офисе. Напряжение отпускает мою шею и спину. То, что я чувствую, говорю и делаю сегодня вечером, не исходит из какой-нибудь части моего «я», пораженной Сопротивлением.
Я ложусь спать довольным, но последняя моя мысль — о Сопротивлении. Я проснусь с ней завтра. Я уже ожесточаюсь.
Как быть несчастным
В юности, бегая от армии, я каким-то образом оказался в морской пехоте. Существует миф¸ будто морская пехота превращает изнеженных новобранцев в кровожадных убийц. Поверьте мне, морская пехота не настолько эффективна. Но кое-чему там можно научиться.
Морская пехота учит вас быть несчастными. А для художника это бесценно.
Морские пехотинцы любят пострадать. Морские пехотинцы получают извращенное удовольствие от того, что у них более противная еда, более дрянная амуниция и более высокий процент потерь, чем у других пехотинцев, моряков и летчиков — всех тех, кого они презирают. Почему? Да потому, что эти слабаки не умеют быть несчастными.
Художник, посвящающий себя своему призванию, записался добровольцем в ад, знает он об этом или нет. Все время этой сверхсрочной службы он будет сидеть на диете из одиночества, неприятия, неуверенности в себе, отчаяния, насмешек, неуважения и унижения.
Художник должен быть похож на такого морского пехотинца. Он должен знать, как стать несчастным. Ему должно нравиться быть несчастным. Он должен гордиться тем, что он более несчастен, чем любой солдат, моряк или летчик. Потому что это война, малыш. А война — это ад.
Все мы — профессионалы
Все мы — профессионалы в одной области: в нашей работе.
Мы получаем зарплату. Мы работаем за деньги. Мы профессионалы.
Итак, есть ли принципы, которые мы применяем в нашей повседневной жизни, которые характеризуют нас как профессионалов? Какие именно качества определяют нас как профессионалов?
1. Мы появляемся на работе ежедневно. Возможно, только затем, чтобы нас не уволили. Но, так или иначе, мы делаем это. Мы приходим каждый день.
2. Мы приходим, несмотря ни на что. В болезни и в здравии, вопреки всему, мы ковыляем на завод. Мы могли бы делать это только для того, чтобы не подвести наших сослуживцев, или по другим, менее благородным причинам. Но мы это делаем. Мы появляемся, несмотря ни на что.
3. Мы остаемся на работе целый день. Наши мысли могут блуждать далеко, но наши тела остаются у штурвала. Мы берем трубку, когда звонит телефон, мы помогаем клиенту, когда ему требуется наша помощь. Мы уходим домой по гудку.
4. Мы повязаны обязательствами по рукам и ногам. Мы можем уйти на другую работу, в другую компанию, уехать другую страну. Но мы по-прежнему будем работать. Пока мы не выиграем в лотерею, мы остаемся частью рабочей силы.
5. Ставки на нас как на профессионалов — высокие и реальные. Речь идет о выживании нашем и наших семей, обучении наших детей. Речь идет о первичных потребностях.
6. Мы принимаем вознаграждение за наш труд. Мы здесь не шутки ради. Мы работаем за деньги.
7. Мы не слишком отождествляем себя с нашей работой. Мы можем гордиться нашей работой, оставаться на ней допоздна и работать на выходных, но мы признаем, что мы и наши служебные функции не одно и то же. А вот любитель чрезмерно отождествляет себя со своим призванием, своими устремлениями. Он определяет себя своим занятием. Он — музыкант, художник, драматург. Силам Сопротивления это нравится. Сопротивление знает, что композитор-любитель никогда не напишет свою симфонию, потому что он слишком заинтересован в ее успехе и слишком напуган возможностью провала. Любитель относится к своему занятию настолько серьезно, что это парализует его.
8. Мы постоянно изучаем технологию нашей работы.
9. Мы относимся к нашей работе с юмором.
10. Нас хвалят за нашу работу, но иногда и порицают, когда мы допускаем оплошности.
А теперь рассмотрим любителя — тщеславного художника, драматурга-плагиатора и т. д. Как он следует своему призванию?
Во-первых, он не ходит на работу каждый день. Во-вторых, он может не прийти даже тогда, когда это остро необходимо. В-третьих, он не остается на работе на целый день. Он не связан обязательствами, ставки на него как на профессионала — это иллюзия и самообман.
Он не зарабатывает денег. И он чрезмерно отождествляет себя со своим занятием. Он относится к неудачам с трагизмом. Вы никогда не услышите, как он жалуется: «Эта долбаный роман высосал из меня все соки!» Он его просто не пишет.
Любитель не овладел техникой своего дела. И не позволяет объективно оценивать себя. Если мы показываем свое стихотворение другу, а друг говорит: «Просто замечательно, мне нравится», — это не искренняя ответная реакция, а любезность нашего друга. Ничто так не придает сил, как реальная и честная оценка, даже негативная.
Первая профессиональная сценарная работа, которую я получил после 17 лет попыток, была связана с фильмом под названием «Кинг-Конг жив!». Мы с моим тогдашним партнером Роном Шусеттом (блестящим сценаристом и продюсером, сделавшим среди прочего фильмы «Чужой» и «Вспомнить все») придумывали сценарий для Дино Де Лаурентиса. Нам это нравилось, мы были уверены, что это будет хит. Даже после того, как мы посмотрели готовый фильм, мы были уверены, что это шедевр. Мы пригласили всех своих знакомых на премьеру и даже арендовали соседнее здание для последующего торжества. «Приходите пораньше, — предупреждали мы друзей, — а то не хватит мест».
Никто не пришел. Кроме наших знакомых, пришел один парень, который что-то бормотал про обмен билетов. В зале наши друзья терпеливо просидели весь сеанс в немом остолбенении. А когда в зале зажегся свет, они выбежали в ночь, словно тараканы.
На следующий день появился обзор в журнале Variety: «…Рональд Шусетт и Стивен Прессфилд; мы надеемся, что это не настоящие их имена, и их родителям не придется умереть от позора». Когда поступила выручка после первой недели проката, ее даже не пришлось регистрировать. И все же надежда меня не покидала. Может быть, фильм проваливается только в городских кинотеатрах, может быть, в пригородах дело пойдет лучше? Я поехал на автомобиле в многозальный кинотеатр Edge City. У киоска с попкорном стоял подросток. «Ну и как “Кинг-Конг жив!”?» — спросил я. Он скорчил гримасу: «Забей, мужик. Полный отстой».
Я был раздавлен. Я, сорокадвухлетний, разведенный, бездетный, отказался от всех обычных человеческих радостей в погоне за мечтой стать писателем. Наконец-то мое имя появилось в титрах крутого голливудского фильма, в котором играет сама Линда Гамильтон. И что происходит? Я — лузер, пустышка; моя жизнь ничего не стоит, как и я сам.
Мой друг Тони Кеппельман освободил меня от этого чувства, спросив, не собираюсь ли я бросить это дело. Нет, черт побери! «Тогда будь счастлив. Ты — там, где ты хотел быть, правда? Иногда ты получаешь удары. Это плата за то, чтобы находиться на арене, а не на скамейке запасных. Перестань жаловаться и будь благодарен».
Именно тогда я понял, что стал профессионалом. Я еще не добился успеха. Но у меня уже был настоящий провал.
С любовью к игре
Давайте проясним вопрос о профессионализме: профессионал, хотя и получает деньги, делает свою работу с любовью. Он должен любить ее. Иначе он не смог бы посвятить ей жизнь. Однако,
профессионал знает, что слишком сильная любовь вредна. Слишком сильная любовь душит. Кажущиеся отрешенность и хладнокровие профессионала — это инструменты, не позволяющие ему полюбить работу настолько, чтобы полностью врасти в нее.
Восприятие призвания как игры, причем игры на деньги, снижает страх проигрыша.
Вспомните, что мы говорили о страхе, любви и Сопротивлении. Чем сильнее вы любите ваше дело, чем вам важнее преуспеть в нем, тем больше вы будете его бояться и тем более сильное Сопротивление ощутите. Выигрыш в игре на деньги — вовсе не деньги (которых вы можете не увидеть вовсе, даже после того, как станете профессионалом). Выигрыш в том, что такая игра создает правильное профессиональное отношение к работе. Она развивает твердость, бескомпромиссность, упрямство, благодаря которым вы идете на работу, несмотря на дождь, снег или ночную тьму.
Писатель — это солдат. Он знает, что каждый шаг вперед стоит тонны пота и грязи. Он носит солдатские сапоги. Помните, что Муза любит трудяг. Она ненавидит примадонн. Для богов главный грех — не убийство, а гордыня. Думайте о себе как о простом наемнике. Это позволяет справиться с гордыней.
Сопротивление любит гордыню и завышенную самооценку. Сопротивление говорит: «Покажите мне писателя, который слишком хорош для того, чтобы выполнять работу Х или У, — и я покажу вам парня, которого я могу расколоть, как орех».
Формально профессионал берет деньги за свою работу. Но в конечном итоге он делает ее из любви. Так какой же он, истинный Профессионал?
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 349; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!