Большая игра: деньги и справедливость
Подход администрации Обамы кто‑то, возможно, считает прагматичным – реалистичным компромиссом, учитывающим влияние существующих политических сил, – и даже разумным, если говорить о путях восстановления экономики.
В первые же дни после своего избрания Обама столкнулся с одной дилеммой. Он хотел успокоить бурю на Уолл–стрит, но при этом ему было необходимо указать и на основные просчеты, допущенные в финансовом секторе, чтобы заняться теми проблемами, которые беспокоили Америку. Он начал на высокой ноте: почти все хотели, чтобы он добился успеха. Но ему следовало бы знать, что в ходе серьезной экономической войны между Мэйн–стрит (Под этим названием обычно понимают главную улицу типичного американского городка, где в основном сосредоточена социальная и культурная жизнь его жителей. Здесь этот термин употребляется обобщенно, для обозначения рядовых граждан Америки, в противопоставление деловой Уолл–стрит. – Прим. перев. ) и Уолл–стрит он не сможет угодить сразу всем. В этих условиях президент оказался между молотом и наковальней.
В годы правления Клинтона напряженность между этими «улицами» «кипела на медленном огне» и не выходила на поверхность «котла». На должности своих экономических советников Клинтон назначал разных людей, начиная от Роберта Райха, своего старого друга еще по Оксфорду, представителя левой части спектра мнений (он был министром труда), до Роберта Рубина и Ларри Саммерса, отражавших интересы правых, к которым была добавлена группа в составе Алана Блайндера, Лауры Тайсон и меня, представлявшая Совет экономических консультантов. Это был действительно кабинет, сочетавший в себе носителей множества соперничающих друг с другом идей, и поэтому проводившиеся в нем дебаты были очень насыщенными и активными, но не выходили за рамки цивилизованности.
|
|
|
Мы спорили по поводу приоритетов и решали, стоит ли нам сосредоточим, свои усилия па сокращении дефицита или следует в первую очередь заняться вопросами инвестиций и обеспечения основных потребностей населении (то есть проведения реформ системы социальной защиты и здраво‑ охранения, предусматривающих более широкие масштабы предоставления помощи). Хотя я всегда считал, что сердцем Клинтон был на стороне левых и центра, политические реалии и количество имевшихся денег приводили к разным исходам наших споров: по многим вопросам выигрывали правые, особенно после выборов в Конгресс в 1994 году, по результатам которых большинство мест в Конгрессе получили республиканцы.
Очень серьезное противодействие вызывали попытки выступить против денежной поддержки вполне процветающих отраслей и предприятий, то есть обеспечение корпоративного благосостояния через предоставление американским компаниям огромных средств в виде субсидий и налоговых льгот. Рубину совершенно не нравился термин обеспечение корпоративного благосостояния, так как он видел в этом намек на наличие классовой борьбы. В этом вопросе я был на стороне Райха: речь шла вовсе не о классовой борьбе; это был сугубо экономический термин. Ресурсы ограничены, а роль правительства заключается в том, чтобы сделать экономику более эффективной и оказать помощь самым уязвимым слоям населения. Выплаты же компаниям делали экономику менее эффективной. Перераспределение средств осуществлялось неправильно, особенно в условиях ограниченности финансовых ресурсов. Деньги следовало бы направлять малоимущим слоям населения или инвестировать в инфраструктурные и технологические программы, обеспечивающие высокую доходность, а не субсидировать корпорации, которые и без того не испытывали серьезных финансовых трудностей..
|
|
|
В последние дни правления администрации Буша обеспечение корпоративного благосостояния достигло новых высот: потраченные на это суммы оказались за рамками представлений любого из членов любой предыдущей администрации. Сеть, предназначенная для защиты корпораций, была растянута очень широко: она шла от коммерческих банков, проходила под инвестиционными банками, достигала страховых компаний и даже некоторых фирм, которые не только не должны были платить страховую премию за риски (так как эта обязанность была переложена на плечи налогоплательщиков), но и получали еще одно преимущество – значительное снижение налоговой нагрузки. Когда Обама стал президентом, возник ряд вопросов, в частности следующих. Будет ли он продолжать прежнюю политику корпоративного социального нахлебничества или постарается отыскать новый баланс? Если он будет предоставлять больше денег банкам, потребует ли он введения хотя бы какой‑то отчетности об использовании этих денег и будет ли он стремится к тому, чтобы налогоплательщики получили от выделения этих средств какую‑либо отдачу? Со своей стороны Уолл–стрит не была готова ограничиться чем‑то меньшим, кроме как спасением тех компаний, которым угрожало банкротство.
|
|
|
Администрация Обамы решила, особенно в ключевой области реструктуризации банковской деятельности, вступить в крупную игру, сохранив в основном тот курс, который был задан президентом Бушем, но, по возможности, нарушая при этом один из основных принципов капитализма: если компания не может выплатить свои долги, она должна быть подвергнута процедуре банкротства (или конкурсного управления), в результате которой обычные акционеры теряют все, а держатели долговых обязательств/ кредиторы становятся новыми собственниками оставшегося имущества. Аналогичным образом обстояло дело и с банками: если банк не может заплатить столько, сколько он должен, над ним устанавливается «опекунство». Чтобы успокоить Уолл–стрит и, возможно, способствовать скорейшему восстановлению финансового сектора, президент сделал свой выбор, рискуя вызвать гнев со стороны Мэйн–стрит. Если бы стратегия Обамы сработала, это означало бы, что серьезных идеологических баталий можно было бы избежать. Если бы экономика быстро восстановилась, Мэйн–стрит, скорее всего, простил бы президенту щедрые вливания в Уолл–стрит. Однако этот политический курс сопровождался серьезными рисками: для экономики в краткосрочной перспективе, для финансового положения страны в среднесрочной перспективе, а также, в долгосрочной перспективе, рисками, в основе которых лежали наши чувства справедливости и социальной сплоченности. Любая стратегия связана с рисками, но в данном случае не было ясно, сможет ли предложенная стратегия свести перечисленные риски к минимуму в долгосрочной перспективе. Данная стратегия, кроме прочего, повышала риск того, что финансовые рынки вызовут недовольство широких масс, поскольку люди видели, что крупные банки проводят политику стяжательства. Хотя игровое поле уже было подогнано под эти мега–институты, у многих складывалось впечатление, что эта подгонка все еще продолжается и осуществляется в пользу тех частей финансовой системы, которые в наибольшей степени несут ответственность за возникшие в экономике страны проблемы.
|
|
|
Выдача денег банкам обходится бюджету довольно дорого и, возможно, противоречит тем заявлениям, которые выдавал Обама, когда баллотировался на должность президента. В то время он не говорил, что собирается стать врачом «Скорой помощи» и лечить банковскую систему именно таким образом. Билл Клинтон в значительной степени пожертвовал своими президентскими амбициями, когда занялся сокращением дефицита бюджета. Обама рискует в той же мере, решая менее привлекательную задачу – провести рекапитализацию банков, в результате чего они смогут вернуться к прежнему здоровому состоянию и вновь вести себя так же безрассудно, как они делали это ранее, в очередной раз порождая огромные проблемы в экономике.
Ставка Обамы на продолжение курса по оказанию помощи банкам, курса, который начала администрация Буша, по своей природе была многомерной. Если экономический спад окажется более глубоким или более продолжительным, чем он думал, или если проблемы банков окажутся более серьезными, чем они утверждали, стоимость восстановительных работ будет еще больше. Тогда для окончательного решения этой проблемы у Обамы может просто не хватить денег. Больше денег, может быть, потребуется и для проведения второго раунда стимулирования. Недовольство по поводу расточительства банков может затруднить в будущем одобрение Конгрессом выделения дополнительных средств. К тому же неизбежно расходы на поддержку банков придется осуществлять за счет других приоритетных направлений, что, вполне вероятно, отрицательно скажется на моральном авторитете президента, учитывая, что спасательные действия в первую очередь направлены на поддержку именно тех участников, которые привели Америку и весь остальной мир к краю пропасти. Общественное возмущение в отношении финансового сектора, который использовал свои сверхогромные прибыли для покупки политического влияния, благодаря которому этот сектор вначале освободился от регулирования, а затем получил триллион долларов субсидий, скорее всего, будет только усиливаться. Неясно, как долго общественность сможет терпеть высказывания сторонников этих мер, лицемерно заявляющих о финансовой ответственности и о свободном рынке, и на этом основании возражающих против помощи малоимущим владельцам жилья, ссылаясь на моральные риски, состоящие, по их мнению, в том, что помощь, предоставленная этим собственникам сейчас, приведет лишь к необходимости осуществления более масштабных действий по их спасению в будущем и к снижению у них стимулов самим заниматься погашением кредитов. При этом все подобные заявления делаются одновременно с необузданными запросами денег для себя.
Обама скоро узнает, что его новые друзья, связанные с ним финансовыми интересами, на самом деле не являются надежными союзниками. Они примут миллиарды, выделяемые им в помощь и поддержку, но, если Обама хотя бы намекнет, что он, возможно, согласен с критикой в адрес основных американских финансовых игроков, получающих необоснованно большие объемы финансовой помощи, на него тут же обрушится их гнев. Если же Обама не выступит с подобной критикой, он, скорее всего, потеряет контакт с простыми американцами и не будет чувствовать, насколько неохотно они расстаются с деньгами, направляемыми банкирам.
Учитывая допущенные банкирами грубые нарушения, которые так дорого обомнись американцам, вряд ли кто‑то удивился бы, если бы на финансовый сектор обрушился поток брани, но на самом деле эмоции оказались направлены совсем в другую сторону. Законопроект, в котором предусматривалось ограничение размеров вознаграждения высшего руководства тех банков, которые получили от правительства деньги для выхода из кризиса,12 стали называть одним из «Нюрнбергских законов». Председатель совета директоров Citigroup заявил, что часть вины за случившееся лежит на каждом, но «для нашей культуры важнее найти злодея и сделать его козлом отпущения»13.
Ярый сторонник программы TARP пошел еще дальше и заявил, что низложение банкиров Америки происходило «быстрее и жестче, чем во времена Мао, когда в китайских деревнях устраивали гонения на интеллигентов»14. Не было никаких сомнений: на этот раз мучители чувствовали себя мучениками.
Поскольку Обаму действительно резко критиковали из‑за огромных бонусов, выплачиваемых руководящему составу банков, неудивительно, что он избегал четких формулировок по поводу того, каким должен стать финансовый сектор после кризиса. Банки стали не только слишком большими, чтобы позволить им рухнуть, но и слишком политически сильными, чтобы их деятельность кто‑то посмел ограничивать. Но если какие‑то банки настолько велики, что нельзя допустить их крушения, то почему мы позволили им стать столь крупными? Американцы должны иметь систему электронных денежных расчетов двадцать первого века с настолько низкими операционными издержками, которых только позволяет добиться современная техника, и никакие оправдания того, почему американские банки неспособны предоставить своим клиентам новые технологии работы, не должны приниматься. У Америки должна быть как минимум такая же хорошая ипотечная система, как в Дании и некоторых других странах, но ее нет. Почему тем финансовым институтам, которые были спасены за счет американских налогоплательщиков, будет разрешено продолжать «охоту» на обычных американцев, предлагать им вводящие в заблуждение условия по кредитным картам и хищническое кредитование? Но даже простое обращение с подобными вопросами крупные банки воспринимают как направленные против них враждебные действия.
Выше я уже упоминал об относящейся к временам президентства Клинтона резкой реакции некоторых членов кабинета, тех, кто придумал назвать миллиарды долларов субсидий, предоставляемых богатейшим компаниям Америки, «обеспечением корпоративного благосостояния», на те взгляды, что выражали я и Роберт Райх. Они обвиняли нас в том, что мы способствуем разжиганию классовой борьбы. Если уж наши спокойные попытки обуздать то, что с высоты сегодняшнего дня кажется небольшими эксцессами, воспринимались так резко и получали столь решительный отпор, какой реакции можно ожидать при прямой атаке на беспрецедентную перекачку денег финансовому сектору Америки?
Дежавю
Когда Соединенные Штаты оказались в состоянии кризиса, я выказывал свое беспокойство по поводу того, что у нас все может пойти по тому же сценарию, который я так часто видел в развивающихся странах. Банкиры, чьи действия в значительной степени способствовали усилению проблемы, пользуются возникшей паникой, чтобы осуществить перераспределение богатства – взять побольше из общего кошелька, государственной казны и пополнить свои закрома. В каждом таком случае налогоплательщикам говорили, что, если они хотят восстановления экономики, правительству придется провести рекапитализацию банков. Во время этих предыдущих кризисов правительства предоставляли своим банкам миллиарды долларов, которые раздавались под ласкающие слух и сердце заявления, и через какое‑то время экономика восстанавливалась. (Каждый кризис когда–ни‑ будь заканчивается, но во многих случаях неясно, способствуют ли указанные меры по спасению восстановлению, или они лишь замедляют этот процесс15.) После восстановления благодарная страна вздыхает с облегчением, но при этом уделяет мало внимания тому, что происходило за кулисами процесса. Стоимость спасения банков Мексики в 1994–1997 годах, по оценкам, составила 15% ВВП, но значительная часть этой помощи отправилась в карманы владельцев банков16. Несмотря на огромные вливания капитала, банки фактически не возобновили кредитование, а сократившееся предложение кредитов привело к тому, что в течение следующего десятилетия экономический рост в Мексике был очень медленным. Через десять лет после того кризиса заработная плата мексиканских рабочих с учетом инфляции так и не достигла прежнего уровня, а социальное неравенство в стране стало еще более сильным17.
Подобно тому как мексиканский кризис лишь незначительно ослабил политический вес мексиканских банкиров, кризис в США не ограничил влияние финансового сектора. Возможно, банки и понесли некоторые финансовые потери, но их политический капитал чудесным образом сохранился. Финансовые рынки по–прежнему являлись самым мощным рычагом для проводимой в США политики, особенно в сфере экономики. Их влияние было как прямым, так и косвенным.
За последнее десятилетие фирмы, действующие на финансовых рынках, в ходе избирательных кампаний внесли сотни миллионов долларов в кассы обеих политических партий18.
Эти вложения принесли им отличную отдачу: эффективность этих политических вложений оказалась намного выше той, что достигается в тех областях, где эти фирмы считаются экспертами, инвестировании и предоставлении займов. Первые дивиденды от своих вложений они получили благодаря процессу дерегулирования. Но еще более внушительный урожай они собрали в ходе оказания им масштабной правительственной помощи по выводу из кризиса. При этом я уверен, что они рассчитывают получить еще более высокий доход от этих своих «инвестиций» в виде недопущения возврата к регулированию.
Принятию новых инициатив, связанных с регулированием, мешала и активная деятельность банковского лобби в Вашингтоне и Нью–Йорке. Чтобы повлиять на формулировки правил, разрабатываемых для их отрасли, они пригласили ряд должностных лиц, имеющих прямые или косвенные связи с финансовой индустрией. Если должностные лица, которые несут ответственность за разработку политики в финансовом секторе, сами пришли из финансового сектора, вряд ли можно ожидать, что они будут выступать за варианты законопроектов, в значительной степени отличающиеся от тех, которые хотел бы получить финансовый сектор, не так ли? Те должностные лица, чьи судьбы или возможности по трудоустройству в будущем зависят от показателей деятельности банков, скорее всего будут исходить из принципа: что хорошо для Уолл–стрит, то хорошо и для Америки19.
Если Америке необходимы доказательства всеобъемлющего влияния участников финансовых рынков, она могла бы сравнить, каким было отношение правительства к банкам, а каким – к автомобильной промышленности.
Помощь автомобильной отрасли
Банки были не единственными адресатами правительственной помощи. Когда 2008 год подходил к концу, два автопроизводителя из «большой тройки», General Motors (GM) и Chrysler, оказались на краю гибели. Из‑за стремительного падения объемов продаж даже хорошо управляемые автомобильные компании столкнулись с серьезными проблемами, хотя никто не рискнул бы утверждать, что любая из указанных компаний управлялась действительно хорошо. Опасения вызывал тот факт, что крах этих компаний может вызвать «эффект домино»: их поставщики станут банкротами, вырастет безработица, экономический спад усилится. С учетом этого было удивительно наблюдать, как некоторые финансисты, то и дело обращающиеся к Вашингтону за помощью, даже публично брали на себя смелость у тверждать, что необходимость спасения банков, которые, мол, выступают в роли источника жизненной силы для всей экономики, не идет ни в какое сравнение с сомнительной, на их взгляд, потребностью в спасении производственных компаний. Они считали, что это будет конном капитализма в том виде, в котором мы его знаем.
Президент Буш дрогнул и отложил решение вопроса, доставшегося в итоге его преемнику, который и удлинил «спасательный трос для буксировки» автомобильных компаний, что позволило им в течение относительно короткого времени продолжать свою деятельность. Условием для предоставления дополнительной помощи была разработка автогигантами жизнеспособного плана выживания. Администрация Обамы наглядно продемонстрировала наличие двойных стандартов: контракты, в соответствии с которыми осуществлялась оплата труда руководства АIG, были священны и неприкасаемы, а вот соглашения по заработной плате работников других фирм, получающих правительственную помощь, должны были подвергнуться пересмотру. Работники с низкими доходами, которые усердно трудились всю свою жизнь и не делали ничего дурного, должны были получать теперь меньше денег за свой труд, но органы власти не потребовали того же от финансистов, получающих вознаграждение в размере более миллиона долларов каждый, несмотря на свою роль в возникновении финансового кризиса. Они считались настолько ценными специалистами, что им следовало продолжать выплачивать бонусы даже в том случае, если их банки не зарабатывали прибыли. Руководители банков могут продолжать получать высокие доходы, а вот их коллеги из автомобильной отрасли должны были поумерить свои аппетиты. Однако этим репрессивные меры не ограничились: администрация Обамы заставила обе автомобильные компании объявить о банкротстве.
К ним описанные выше стандартные принципы капитализма были применены в полной мере: их акционеры потеряли все, а новыми владельцами стали держатели долговых обязательств и другие лица, предъявляющие свои права (пенсионные фонды, фонды социального страхования и органы власти, которые помогали спасать компании). Америка вступила в новый этап государственного вмешательства в экономику. Возможно, это было необходимо, но наличие двойных стандартов озадачило многих. Почему они применялись? Почему с банками обращались совсем не так, как с автомобильными компаниями?
Сказанное лишний раз доказывает, что проблема, стоящая перед страной, которая проходит через реструктуризацию, является еще более глубокой: «лейкопластырь» стоимостью в 50 млрд долл., который летом 2009 года правительство использовало для лечения кровоточащих ран, навевал сомнения в том, что эти деньги сработают должным образом, поскольку руководство компаний в основном осталось прежним (хотя главу GМ отправили в отставку); мало кто считал, что американцы, которые на протяжении четверти века проигрывали в конкурентной борьбе с японскими и европейскими автопроизводителями, вдруг вырвутся в лидеры. Если бы этот план не сработал, дефицит национального бюджета США был бы па 50 млрд долл. больше, а решение задачи реструктуризации экономики отодвинулось бы еще дальше.
Сопротивление переменам
Несмотря на то что финансовый шторм становился все более сильным, ни банкиры, ни правительство не хотели участвовать в философских дискуссиях и обсуждать, как должна выглядеть хорошая финансовая система. Банкиры стремились лишь к тому, чтобы в их систему вкачивались дополнительные деньги. И поэтому, когда началась дискуссия о возможности введения новых правил регулирования, они тут же забили тревогу. На заседании титанов бизнеса в Давосе в январе 2007 года, когда проявились первые признаки кризиса, одним из наибольших поводов для беспокойства была возожность «чрезмерной реакции». Под этим кодовым словосочетанием понималось дополнительное регулирование. Да, признавали обеспокоенные заинтересованные лица, некоторые эксцессы действительно имели место, но преподнесенный урок, как они утверждали, уже усвоен. Ведь риск – это часть капитализма. Реальная опасность, по их мнению, таилась в чрезмерном регулировании, так как оно, по их словам, задушит инновации.
Однако простого предоставления большего количества денег было недостаточно. Финансовые организации утратили доверие американского народа, и вполне заслуженно. Их «инновации» не привели к устойчивому ростуи не помогали простым американцам управлять рисками, связанными с домовладением. Напротив, они вызвали самую внушительную рецессию со времен Великой депрессии, потребовавшую проведения массированных финансовых вливаний. Предоставление банкам большего количества денег без изменения их стимулов или ограничений, в которых они работают, снова позволило бы им действовать старыми методами. И действительно, во многом все именно так и произошло.
Стратегия игроков на финансовых рынках была очевидной: пусть сторонники реальных перемен в банковском секторе говорят как можно дольше: кризис закончится до того, как будет достигнуто какое‑то соглашение, а с окончанием кризиса силы, выступавшие за проведение реформ, иссякнут20.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 230; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!