Глава I ДЖИВС ШЕВЕЛИТ МОЗГАМИ 3 страница
Он просиял.
— Ах да, конечно. Как же, теперь припоминаю. Я тогда не расслышал, как ее зовут. Мы долго говорили о тритонах. В детстве она тоже их держала, только она почему-то называет их гуппи. Очаровательная девушка! Буду рад снова с ней повидаться. По-моему, она самая привлекательная из всех моих знакомых девиц.
— Не считая, само собой, Мадлен.
Он помрачнел. Вид у него стал, как у палтуса, обиженного грубой выходкой со стороны другого палтуса.
— Мадлен! Не говори мне о ней! Меня от нее тошнит, — в сердцах проговорил Гасси. — Паддингтон! — крикнул он вознице и унесся, как ветер, а я остался стоять с изумленно разинутым ртом, не в силах справиться с охватившей меня паникой.
4
Сейчас объясню, почему я был охвачен паникой. Из моего разговора с Эмералд Стокер, — а в выражениях по поводу Мадлен Бассет я, кажется, не стеснялся, — вы, конечно, поняли, что у меня аллергия на эту особу. Она для меня такая же рвотная пилюля, как я сам для ее папаши или для Родерика Спода. Тем не менее передо мной возникла реальная угроза, что мне придется влачить с ней жизнь в радости и в горе, как говорится в Священном Писании.
Готов изложить предысторию. Гасси, влюбленный в эту самую девицу Бассет, жаждал открыть ей свои чувства, но всякий раз, как он приступал к объяснению, мужество его оставляло, и он ловил себя на том, что мямлит нечто невразумительное на тему о тритонах. Не зная, как приняться за дело, он додумался упросить меня похлопотать за него. И вот когда я за него хлопотал, девица Бассет, законченная кретинка, — это и ежу понятно, — вообразила, будто я хлопочу о себе. Берти, говорит она, мне так грустно причинять тебе страдания, но мое сердце принадлежит Гасси. По мне, так лучшего и желать нечего, но малахольная девица этим не ограничилась. Если, продолжала она, что-нибудь заставит ее пересмотреть свой взгляд на Гасси как на лучшего из мужчин и придется его выставить вон, то я — первый на очереди, и хотя она не сможет полюбить меня столь же пылко, как любит Гасси, но не пожалеет сил, чтобы сделать меня счастливым. Словом, я пребывал в позиции вице-президента Соединенных Штатов Америки, который живет себе и в ус не дует, но обязан, случись что-либо с первым лицом, немедленно заступить на его место.
|
|
|
Стоит ли удивляться, если заявление Гасси о том, что его тошнит от Мадлен, обрушилось на меня будто тонна кирпичей, и я с воплем ринулся в дом, призывая Дживса. Я чувствовал, как уже неоднократно бывало раньше, что мне остается только одно — предать себя в руки высшей силы.
— Сэр? — сказал Дживс, материализуясь, как дух во время спиритического сеанса.
— Дживс! Я на краю гибели.
|
|
|
— В самом деле, сэр? Крайне огорчен, сэр.
Надо отдать Дживсу должное. Кто старое помянет, тому глаз вон — таково одно из похвальных правил, которыми он руководствуется. Разумеется, он может расходиться со своим молодым господином во взглядах на голубые тирольские шляпы, украшенные розовыми перьями. Но когда он видит, как разъяренная судьба принимается метать в его господина каменья и стрелы, то хоронит свои обиды и воскрешает доблестный дух преданного вассала. Вот и теперь вместо холодности, равнодушия и высокомерия, которые демонстрировала бы на его месте любая заурядная личность, Дживс выказал крайнюю степень волнения и озабоченности. То есть его левая бровь приподнялась ровно на одну восьмую дюйма — именно так он обычно выражает распирающие его чувства.
— Вас постигла какая-то неприятность, сэр?
Я рухнул в кресло и отер пот со лба. Давненько не попадал я в такую переделку.
— Только что виделся с Гасси Финк-Ноттлом.
— Да, сэр, мистер Финк-Ноттл заходил сюда минуту назад.
— Я встретил его у подъезда. Он сидел в такси. И представляете, что произошло?
— Нет, сэр.
— Я случайно упомянул о мисс Бассет, и он — обратите внимание, Дживс! — он мне заявляет, я цитирую: «Не говори мне о Мадлен. Меня от нее тошнит». Конец цитаты.
|
|
|
— В самом деле, сэр?
— По-моему, это не любовные речи.
— Да, сэр.
— По-моему, так может говорить только тот, кто невесть почему сыт по горло предметом своего обожания. Я не успел вникнуть и суть дела, ибо минуту спустя Гасси, как ошпаренный кот, умчался на Паддингтонский вокзал, но совершенно очевидно, этот предмет, как его там? — еще начинается на букву «л», дал трещину.
— Вероятно, вы имеете в виду лютню, сэр?
— Вероятно. Не стану спорить.
— Поэт Теннисон в одном из своих стихотворений указывает, что коли в лютне маленькая щелка, глядь — и музыка умолкла, и спустилась тишина.
— Ну тогда, значит, лютня. А нам слишком хорошо известно, что произойдет, если эта отдельно взятая лютня даст дуба.
Мы обменялись понимающими взглядами. Во всяком случае, я послал Дживсу многозначительный взгляд, а он надулся, как лягушка, что, по его обыкновению, должно было означать полную скромного достоинства осведомленность. Ему известны наши с М. Бассет отношения, но мы, естественно, этой темы не обсуждаем, разве что обмениваемся понимающими взглядами. Считается, что такие вещи обсуждению не подлежат. Не уверен, стоит ли приравнивать подобное обсуждение к празднословию по поводу женщины, но занятие это явно неподобающее, а Вустеры не допускают ничего неподобающего. И Дживсы, коли на то пошло, тоже.
|
|
|
— Что же мне теперь делать?
— Сэр?
— Ну что вы заладили одно и то же — «сэр да сэр»? Не хуже меня понимаете, что «настало время, когда каждый честный человек должен прийти на помощь нашей партии[8]». Главное — чтобы любовная ладья Гасси не дала течь. Необходимо принять меры.
— Целесообразность таких мер представляется совершенно очевидной, сэр.
— Да, но каких мер? Разумеется, я должен поспешить на театр военных действий, и пусть в их ход вмешается голубь мира, другими словами, уравновешенный, доброжелательный, умудренный жизненным опытом друг попытается помирить эту неразумную молодежь. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю?
— Превосходно понимаю, сэр. Как мне представляется, вы отводите себе роль raisonneur'a, выражаясь по-французски.
— Вроде того. Но, заметьте, это не все. Мало того, что от мысли о пребывании под крышей «Тотли-Тауэрса» у меня стынет кровь, так еще и другая загвоздка. Как только что мне сообщил Раззява Пинкер, Стиффи Бинг желает, чтобы я кое-что для нее сделал. Но вы же знаете, какие у Стиффи желания. Помните случай с каской констебля Оутса?
— Весьма живо, сэр.
— Оутс навлек на себя гнев Стиффи тем, что доложил ее дяде сэру Уоткину о проделках ее терьера Бартоломью, по вине которого констебль рухнул с велосипеда, угодил в канаву, получил ушибы и увечья. Тогда Стиффи подговорила Пинкера, духовное лицо, носящее воротничок рубашки задом наперед, стянуть у Оутса его каску. И это еще одна из самых безобидных Стиффиных проделок. Она такое может изобрести, если постарается! Страшно даже представить себе, что она для меня на этот раз состряпает.
— Дурные предчувствия в данном случае совершенно оправданны, сэр.
— Вот видите. Я, как говорится, стою перед… этой самой… как эта штука называется?
— Дилемма, сэр?
— Вот-вот. Я стою перед дилеммой. Следует ли, спрашиваю я себя, ехать, чтобы посмотреть, нельзя ли как-нибудь залатать лютню, или более благоразумно оставить все, как есть, и пусть Время, великий целитель, вершит свою работу.
— Позволительно ли будет внести одно предложение, сэр?
— Валяйте, Дживс.
— Не сочтете ли вы возможным отправиться в «Тотли-Тауэрс», но при этом уклониться от выполнения просьб мисс Бинг?
Я задумался. Вообще-то это мысль.
— Хотите сказать, объявить nolle prosequi?[9] И послать подальше?
— Совершенно верно, сэр.
Я с благоговением на него посмотрел.
— Дживс, — сказал я, — вы, как всегда, нашли выход. Телеграфирую мисс Бассет, напрошусь к ним в гости; телеграфирую тете Далии, что не смогу угостить ее обедом, так как уезжаю из города. А Стиффи скажу, пусть на меня не рассчитывает, что бы она там ни забрала себе в голову. Да, Дживс, вы попали в точку. Поеду в «Тотли», хотя такая перспектива приводит меня в содрогание. Там будет папаша Бассет. Там будет Спод. Там будет Стиффи. И скотч-терьер Бартоломью тоже. Диву даешься, отчего так много шума по поводу тех ребят, которые скакали в Долину смерти.[10] Уж во всяком случае им не грозила встреча с папашей Бассетом. Да ладно, будем надеяться на лучшее.
— Надежда на лучшее — это единственная правильная стратегия, сэр.
— Прорвемся, Дживс. Что?
— Вне всяких сомнений, сэр. Осмелюсь заметить, сэр, главное — это сохранять присутствие духа.
5
Как и предвидел Раззява Пинкер, Мадлен Бассет не имела ничего против моего приезда в «Тотли-Тауэрс». В ответ на мое послание, где я напрашивался в гости, она открыла мне зеленый свет, а через час или около того после ее телеграммы позвонила из «Бринкли» тетя Далия, горящая желанием выяснить, какого черта я пишу, что по причине отсутствия в столице я не в состоянии угостить ее обедом, тогда как она уже учла упомянутый обед при составлении своего бюджета.
Ее звонок меня не удивил. Я предчувствовал, что на этом фронте может возникнуть некоторое оживление. Старушенция — добрейшая душа и нежно любит своего Бертрама, но характер у нее властный. Терпеть не может, когда ее желания не исполняются. Вот и сейчас она обрушилась на меня так, будто хотела перекричать целую свору гончих.
— Берти, скверный мальчишка!
— У телефона.
— Получила твою телеграмму.
— Не сомневаюсь. Телеграфное ведомство действует безотказно.
— Что ты там мелешь, Берти? Насчет того, что уезжаешь из Лондона? Ты ведь никогда никуда не ездишь, разве что сюда, к нам, чтобы объедаться стряпней Анатоля.
Она говорила о своем несравненном поваре-французе, при одном упоминании о котором у меня слюнки текут. «Подарок желудку» — так я, бывало, называл Анатоля.
— Куда это ты собрался?
Слюнки у меня перестали течь, и я сказал, что еду в «Тотли-Тауэрс». Тетушка досадливо фыркнула.
— Опять этот проклятый телефон барахлит! Мне послышалось, будто ты сказал, что едешь в «Тотли-Тауэрс».
— Именно.
— В «Тотли-Тауэрс»?!
— Сегодня к вечеру.
— Что это с ними стряслось? Неужели они тебя пригласили?
— Они — нет. Я сам себя пригласил.
— Ты хочешь сказать, что сам нарываешься на общение с сэром Уоткином Бассетом? Ты — осёл, это я всегда знала, но не думала, что до такой степени. Послушай, этот старый хрыч за неделю совсем меня извел, уж можешь мне поверить.
Ее точка зрения была мне предельно ясна, и я поспешил объясниться:
— Согласен, старикашка Бассет — личность из ряда вон, таких поискать, — сказал я, — и если нет особой нужды, лучше от него держаться подальше. Но меня постиг жестокий удар. Гасси Финк-Ноттл и Мадлен Бассет рассорились. Их помолвка висит на волоске, а вам известно, как много для меня значит их сердечный союз. Вот я и мчусь туда, хочу попытаться залатать трещину.
— Что ты можешь поделать?
— Насколько я себе представляю, я должен играть роль raisonneur'a, если выразиться по-французски.
— И что это, по-твоему, означает?
— Сам толком не понимаю. Надо будет узнать у Дживса.
— Ты берешь с собой Дживса?
— А как же. Да я шагу без него ступить не могу.
— Ну тогда держи ухо востро, вот что я тебе скажу. Мне известно, что Бассет на него глаз положил.
— В каком смысле?
— Хочет переманить.
Голова у меня закружилась. Хорошо, что я сидел в кресле, не то бы непременно упал.
— Не может быть!
— Ошибаешься, очень даже может. Я же тебе говорю — он без ума от Дживса. Когда гостил здесь, смотрел на него, по словам Анатоля, будто кот на сметану. А как-то утром я своими ушами слышала, как Бассет сделал Дживсу недвусмысленное предложение. Ну, что ты молчишь? В обморок грохнулся, что ли?
Молчу потому, объясняю я, что ошеломлен, а она мне — не понимаю, чему ты удивляешься, зная Бассета?
— Разве ты забыл, как он пытался сманить Анатоля? Этот тип способен на любую низость. У него совести нет. Приедешь в «Тотли», повидайся с неким Планком, спроси его, что он думает о сэре Уоткине, черт его возьми, Бассете. Старый хрыч надул беднягу Планка на… О, проклятье! — в сердцах вскричала тетушка, когда механический голос возвестил: «Три минуты», и сразу повесила трубку, а меня весьма ощутимо пробрала дрожь, будто тетка была не тетка, а мой ангел-хранитель, о способности которого пугать меня до посинения я уже упоминал.
Мурашки с неослабевающей прытью все еще бегали у меня по спине, когда я гнал свой спортивный автомобиль в «Тотли». Разумеется, я ничуть не сомневался, что у Дживса и в мыслях не было менять старую добрую фирму на новую, и когда коварный хрыч Бассет заводил об этом разговор, честный малый, я уверен, прикидывался глухим аспидом,[11] который, как вы, наверное, знаете, отказывался слушать заклинателя, как тот его ни заклинал. Но вот ведь какая штука — вроде и знаешь, что волноваться не о чем, а все-таки вибрируешь, поэтому я пребывал отнюдь не в безмятежном настроении, когда, въехав в ворота «Тотли-Тауэрса», осадил своего арабского скакуна у парадной двери.
Не знаю, случалось ли вам слышать стихи с таким рефреном:
Тра-ля-ля-ля на острове,
Сколь Божий мир прекрасен,
Тим-та-та-там на острове
Столь человек ужасен.
В общем, что-то в подобном духе. Ну так вот — сказано будто про «Тотли-Тауэрс». Прекрасный дом, обширный сад, раскинувшийся на холмах парк, ровно подстриженные газоны, словом, лучшего и пожелать невозможно, но много ли проку в этой красоте, когда знаешь, с кем тебе придется столкнуться? Не жди ничего хорошего, коль скоро в этом раю обосновалась банда папаши Бассета.
Логово старого хрыча представляло собой одно из самых прекрасных поместий в Англии, не из тех описанных в литературе парадных дворцов, являющих посетителю четыреста комнат, пятьдесят лестниц, двадцать внутренних двориков, но и не просто какое-нибудь бунгало. Бассет купил его со всей меблировкой у лорда Имярек, который, как и многие в наше время, позарез нуждался в наличности.
Впрочем, сам-то папаша Бассет в наличности не нуждался. На закате жизни он имел более чем достаточно. Если вы назовете его жирным толстосумом, то это не будет преувеличением. Чуть ли не всю свою сознательную жизнь он служил мировым судьей, и в этом качестве однажды, вместо того чтобы отечески пожурить, оштрафовал меня на пять фунтов стерлингов всего лишь за невинную шалость, совершенную мной вечером после Гребных гонок.[12] Вскоре после этого случая Бассет унаследовал от одного своего родственника крупное состояние. Так, по крайней мере, говорилось. А на самом деле, разумеется, все те годы, когда Бассет исправлял роль судьи, он прикарманивал штрафы и набивал себе мошну. Здесь пять фунтов, там пять фунтов — вот вам и состояние.
Доехали мы неплохо, и около пяти я уже звонил в колокольчик у парадной двери. Дживс отогнал машину в гараж, а меня встретил дворецкий — помнится, его зовут Баттерфилд — и проводил в гостиную.
— Мистер Вустер, — возвестил он.
Чаепитие было в разгаре, чему я не удивился, ибо еще в холле услышал, как звенят чашками. За столом распоряжалась Мадлен Бассет. Она протянула мне вяло поникшую руку.
— Берти! Как я рада!
Скажи стороннему наблюдателю, что мне дурно становится от одной мысли о женитьбе на Мадлен Бассет, так он, скорее всего, изумленно поднимет брови и откажется меня понимать, ибо девица эта была — загляденье: стройная, гибкая, щедро экипированная золотистыми волосами и прочими атрибутами женской привлекательности. Однако кое в чем сторонний наблюдатель сильно бы промахнулся. Он наверняка сразу не разглядел бы ее слезливой сентиментальности и приторного сюсюканья, простительного разве что малютке. Мадлен была из числа тех особ, которые обожают подкрадываться к мужу, когда тот плетется к завтраку, чуть живой от похмельной головной боли, и, закрыв ему ладонями глаза, игриво мурлычат: «Угадай, кто?».
Однажды мне случилось гостить у приятеля-молодожена, так у него в гостиной над камином у всех на виду красовалась аршинная надпись: «Два нежных голубка свили здесь гнездышко». Его супруга постаралась. Я до сих пор помню немое страдание, которое читалось в глазах нежного голубка всякий раз, как он входил в гостиную и видел этот шедевр. Достигнет ли Мадлен Бассет таких высот, когда вступит в брак, сказать пока трудно, но весьма вероятно, что достигнет. И я твердо решил не сачковать и отдать все силы благородному делу их с Гасси примирения.
— Ты ведь знаком с мистером Пинкером, — сказала Мадлен Бассет, и, проследив за ее взглядом, я увидел Раззяву. Он благополучно забился в кресло и, судя по всему, пока еще ничего не опрокинул, но мне показалось, что руки у него чешутся, и он вот-вот примется за дело. А рядом с ним ютился нагруженный тарелками со сдобными булочками и сандвичами с огурцом одноногий столик, который, насколько я мог предположить, как магнитом притягивал к себе Раззяву Пинкера.
Увидев меня, Раззява заметно вздрогнул и уронил тарелку с булочками. Глаза у него округлились. Разумеется, я догадывался, о чем он думает. Наверное, вообразил, что я примчался сюда, потому что изменил свои намерения и согласился выполнить его просьбу. Небось, шепчет про себя: «…порадуйтесь со мной: я нашел мою пропавшую овцу[13]». Я оплакал его в душе моей, понимая, какой тяжелый удар его ждет, когда он узнает, что я ни за какие коврижки не стану потворствовать дурацким прихотям Стиффи. В этом вопросе я буду тверд, пусть даже обреку их с Раззявой на душевные муки. Я давно убедился, что секрет моего счастья и успеха в жизни заключается в том, чтобы держаться как можно дальше от этой юной врагини рода человеческого с ее злокозненными выдумками.
Разговор, который мы затеяли, с полным правом можно было назвать бессвязным. Не мог же я в присутствии Мадлен взять быка за рога, вот мы и толкли воду в ступе, чередуя это занятие с переливанием из пустого в порожнее. Раззява сказал, что приехал поговорить с сэром Уоткином о предстоящем школьном празднике, и я находчиво заметил: «А что, предстоит школьный праздник?». Мадлен ответила, да, послезавтра, но так как викарий заболел, то распоряжаться будет мистер Пинкер. Тут Раззява поморщился, будто такая перспектива совсем его не радовала.
Мадлен спросила, хорошо ли я доехал. «Замечательно», — сказал я. Раззява промямлил, что Стиффи очень обрадуется моему приезду, а я улыбнулся иронической улыбкой. Тут в гостиную вошел Баттерфилд и объявил, что сэр Уоткин готов принять мистера Пинкера, и Раззява незамедлительно отчалил. Едва дверь за ними затворилась, Мадлен сцепила руки, устремила на меня слезливый взор и прошелестела:
— О Берти, тебе не следовало сюда приезжать. У меня духу не хватило отвергнуть твою трогательную мольбу — знаю, как безумно ты жаждешь снова меня увидеть, пусть мимолетно, пусть безнадежно… Но разумно ли это? Надо ли бередить свежую рану? Зачем стремиться ко мне, сознавая, что мы обречены оставаться просто друзьями. Тщетно все это, Берти. Ты не должен питать никаких надежд. Мое сердце отдано Огастусу.
Ее слова, как вы догадываетесь, звучали для меня дивной музыкой. Думаю, она не стала бы так распинаться, если бы они с Гасси действительно серьезно поссорились. Очевидно, крамольное высказывание о том, что его от нее тошнит, было вызвано просто мимолетной досадой, минутной размолвкой — например, Мадлен могла заметить, что он слишком много курит, или еще там что-нибудь в таком роде, только и всего. Как бы то ни было, сказал я себе, ссора, породившая трещину в лютне, теперь окончательно прощена и забыта, и дела обстоят таким образом, что наутро, сразу после завтрака, мне можно отсюда смыться. Тем не менее я заметил, что физиономия у Мадлен еще кислее обычного и глаза на мокром месте.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 231; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!