Изъявляет желание иметь с ним свидание, чтобы продолжить прежнюю беседу о христианстве.
Хотя ты сделал, что и самое правление твое у нас есть любомудрие, а знаю, что и впредь так будешь делать, если Бог печется о нас сколько‑нибудь, – однако же лучше всего было свидеться с тобой мне теперь, когда свободен ты от дел общественных и когда в тишине можно насладиться твоим умом, которого имею немногие следы, как молнии, не удержимой взором, а большей части еще не изведал. Но насколько пожелать этого важно, настолько получить сие не легко при таком состоянии тела, какое у меня. А потому, если и этого сподоблюсь, буду иметь у себя все; потому что ты остаешься у меня в долгу одним свиданием, по обещанию продолжить беседу о нашем учении, которую оставил когда‑то неконченной. А если не удастся мне сие, то сам я против воли понесу потерю. Впрочем, знай, что ты всегда с нами, где бы ни был; и желаем, чтобы путеводили тебя наши молитвы! Знай также, что, пока дышим, всегда будешь с нами, потому что сам ты начертал себя в нас, которые не малоценнее какого‑нибудь столпа; и еще глубже начертаешь, когда станешь Божиим и явно нашим или, если приятнее для тебя сказать это, когда мы станем твоими.
К нему же (186)
Изъявляет сожаление, что не виделся с ним во время его приезда.
Что это значит? Ты проходишь мимо, а я не знал и так же не мог уловить тебя, как неуловимо эхо для тех, которые думают, что оно к ним близко, и обманываются отголосками. Иначе в этом одном поступил бы я с тобой властно. Но по крайней мере, чудный мой, пришли мне письмо; хотя его я буду иметь вместо тебя, то есть, как говорится, вместо тела – тень.
|
|
|
К Нектарию, епископу Константинопольскому
(Послание 2)
По видимому настоящая жизнь наша во всем оставлена без Божия попечения, которое охраняло церкви во времена, нам предшествовавшие. И у меня до того упал дух от бедствий, что я не считаю несчастьями собственных скорбей в жизни своей, хотя они весьма тяжки и многочисленны и, приключившись кому иному, показались бы неудобовыносимыми, но смотрю на одни общие страдания церквей, об уврачевании которых если не заботиться в настоящее время, то дело дойдет постепенно до совершенной безнадежности. Еретики ариане и евдоксиане, не знаю кем подвигнутые к безумию, как будто получив на то свободу, выставляют напоказ свой недуг, собирая церкви, как будто делают это по праву. А спорливые последователи Македония дошли до такого безумия, что, присвоив себе имя епископов, появляются в наших местах, называя рукоположителем своим Елевсия. Домашнее же наше зло – Евномий не довольствуется чем‑нибудь обыкновенным, но считает для себя потерей, если не всех увлек с собой в погибель. Но это еще сносно; всего же тягостнее в церковных бедствиях дерзость аполлинаристов, которым, не знаю как, твоя святость попустила присвоить себе наравне с нами власть иметь свои собрания. Без сомнения, ты, по Божией благодати, весьма сведущ в Божественных таинствах, не только можешь защитить правое учение, но знаешь и то, что выдумано еретиками против здравой веры; впрочем и от нашего, может быть, смирения не безвременно будет твоей пречестности услышать, что в руках у меня есть Аполлинариево сочинение, в котором излагаемое превосходит всякое еретическое учение. Ибо в нем утверждается, что плоть, принятая Единородным Сыном Божиим в деле домостроительства для обновления естества нашего, не впоследствии приобщена, но от начала было в Сыне сие телесное естество, и в доказательство таковой нелепости, худо воспользовавшись одним изречением евангельским, Аполлинарий приводит: никтоже взыде на небо, токмо сшедый с небесе Сын Человеческий (Ин. 3:13), как будто Он был уже Сыном Человеческим еще до снисшествия на землю и снисшел, принеся с Собой собственную плоть, ту, которую имел на небе, предвечную и принадлежащую к сущности. Приводит еще и апостольское одно изречение, вырвав его из целостного состава речи: вторый человек с небесе (1 Кор. 15:47). Потом доказывает, что сей приходящий свыше человек не имеет ума и Божество Единородного, восполняющее в Нем место ума, составляет часть человеческого состава, и именно третью, потому что в Нем есть душа и тело по человечеству, а ума нет, но место ума восполняет Божие Слово. И это еще не самое худшее; напротив того, всего нестерпимее, что, по рассуждению Аполлинария, сам Единородный Бог, Судия всех, Начальник жизни и Истребитель смерти, смертен, принял страдание собственным Своим Божеством и во время тридневного умерщвления плоти вместе с ней умерщвлялось и Божество и таким образом воскрешено опять от смерти Отцом. Долго было бы пересказывать все прочее, что еще присовокупляет он к таковым нелепостям. Посему, если так умствующие имеют право иметь свои собрания, да рассудит твоя испытанная во Христе мудрость, что, когда мы несогласны с ними в образе мыслей, дать им право иметь свои собрания значит не иное что, как признать, что учение их истиннее нашего. Ибо, если дозволяется им, как благочестивым, учить сообразно с их образом мыслей и свободно проповедовать содержимое ими учение, то не явно ли этим осуждается учение Церкви, как будто истина на их стороне? Ибо неестественно быть истинными двум противным учениям об одном и том же. Как же твой великодаровитый и высокий ум потерпел, чтобы не воспользоваться обычной свободой к уврачеванию такого зла? Но если прежде не было сделано сего, по крайней мере теперь да восстанет твое неукоризненное в добродетели совершенство и внушит благочестивейшему царю, что не будет никакой пользы от всей заботливости его о церквах, если такое зло, стремящееся к ниспровержению здравой веры, усилится по причине данной им свободы.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
К Валентиниану (212)
Жалуется на необходимость удалиться из Карвалы – обители, посвященной мученикам; потому что Валентиниан поселил напротив нее каких‑то женщин.
Самым нечестивым образом гонят нас из Карвалы (употреблю слово трагедии, изменив его немного), гонят не словом, но самым делом, и весьма жестоко. Ибо гораздо было бы лучше объявить приказ об удалении явным предписанием, нежели нарушать святость нашей жизни поселением женщин прямо напротив нас и присовокуплением ежедневного позора и хулы от свободно ругающихся над избравшими такую жизнь, какова наша. Если не смело будет сказать, то чрез Еву изверг ты и нас из рая. Правда, что не трудно найти какую‑нибудь благовидную отговорку и сказать, по‑видимому, как нечто и похожее на дело, а именно что ты не гонишь нас, но оказываешь еще нам честь, желая соседства с нами, а может быть, присовокупишь к этому, что желаешь принимать нас дружески и родственно и насладиться сколько‑нибудь нашей дружбой, однако же слово не дело. Когда вы приходите на это место, мы принимаем вас и лобызаем; но от домоправления женщин так же спешим удалиться, как и от набега ехидн. Поэтому дело наше кончено. Мы перехитрены, предались бегству, сами себя подвергли наказанию, оставив и труды рук своих и надежды, принеся не мало оправданий пред святыми мучениками. Хотя, конечно, это тяжело и не удобоносимо, однако же входит в любомудрие избранной нами жизни и не тягостнее того, что велено нам переносить, то есть переходить из города в город (Мф. 10:23). А ты населяй это место и дольше, нежели жившие прежде тебя, и целомудреннее, нежели как надеемся, чтобы не оскорбить вам святых мучеников и самим не потерпеть чего от близкого жительства. Прежде же всего употребите ту осторожность, чтобы щадить посвященное мученикам и не удумать чего худого и для вас самих и для ваших, внеся скверну в свое имущество неправедным присвоением.
К Аделфию (188)
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 151; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!