ПРЕДСЕДАТЕЛЮ СЛАВЯНСКОГО МИТИНГА, СОЗВАННОГО 21 МАРТА 1881 г. В ЛОНДОНЕ В ЧЕСТЬ ГОДОВЩИНЫ ПАРИЖСКОЙ КОММУНЫ

Таков был лозунг английского рабочего движения в течение последних пятидесяти лет. Он сослужил хорошую службу в период роста тред‑юнионов после отмены в 1824 г. гнусных законов о союзах[172]; он сослужил еще лучшую службу в период славного чартистского движения, когда английские рабочие шли во главе европейского рабочего класса. Но времена меняются, и многое из того, что было желательно и необходимо пятьдесят, даже тридцать лет тому назад, – теперь устарело и было бы совершенно неуместно. Не относится ли это и к данному старому, освященному временем лозунгу?

Справедливая заработная плата за справедливый рабочий день? Но что такое справедливая заработная плата и что такое справедливый рабочий день? Как определяются они теми законами, при которых живет и развивается современное общество? Для ответа на этот вопрос мы должны обратиться не к науке о морали или о праве и не к сентиментальным чувствам гуманности, справедливости или хотя бы милосердия. То, что справедливо с точки зрения морали или даже права, может оказаться далеко не справедливым в социальном плане. Социальная справедливость или несправедливость определяются лишь одной наукой, а именно наукой, которая имеет дело с материальными фактами производства и обмена – наукой политической экономии.

Что же называет политическая экономия справедливой заработной платой и справедливым рабочим днем? Просто размер заработной платы и продолжительность и интенсивность рабочего дня, которые определяются конкуренцией между предпринимателем и рабочими на вольном рынке. И что же они собой представляют, если исходить из этого определения?

Справедливая заработная плата при нормальных условиях есть та сумма, которая нужна для того, чтобы обеспечить рабочему средства существования, необходимые, соответственно уровню жизни в его положении и в данной стране, для поддержания его работоспособности и для продолжения его рода. Действительные размеры заработной платы при колебаниях производства могут быть то выше, то ниже этой суммы; но эта сумма при нормальных условиях должна оказаться средней равнодействующей всех отклонений.

Справедливый рабочий день есть та продолжительность рабочего дня и та интенсивность выполненной работы, при которых в течение дня полностью расходуется рабочая сила рабочего, но расходуется так, чтобы не повредить его способности выполнять такое же количество труда и завтра и в следующие дни.

Сделка, стало быть, состоит в следующем: рабочий предоставляет капиталисту всю свою однодневную рабочую силу, т. е. такое ее количество, какое он может дать, не делая невозможным непрерывное возобновление сделки. В обмен он получает как раз столько, и не более, необходимых для жизни предметов, сколько требуется для того, чтобы эта сделка могла ежедневно повторяться. Рабочий дает так много, капиталист дает так мало, как только допускает это природа сделки. Такова эта весьма своеобразная справедливость.

Но вникнем в дело несколько глубже. Так как, согласно политической экономии, заработная плата и рабочий день определяются конкуренцией, то справедливость, очевидно, требует, чтобы обе стороны были с самого начала поставлены в одинаковые условия. Но этого‑то и нет в действительности. Если капиталист не договорится с рабочим, то он в состоянии ждать, живя на свой капитал. Для рабочего это невозможно. Кроме заработной платы, ему жить не на что, и поэтому он вынужден брать работу тогда, там и на тех условиях, на которых он может ее получить. Рабочий с самого начала оказывается в неблагоприятных условиях борьбы. Голод ставит его в страшно невыгодное положение. А между тем, согласно политической экономии класса капиталистов, в этом‑то и заключается верх справедливости.

Но это еще сущие пустяки. Распространение применения механической силы и машин на новые производства, а также распространение и усовершенствование машин в тех производствах, где они уже применялись, лишают работы все большее и большее количество «рук» [В оригинале: «hands» (имеются в виду «рабочие руки», «рабочие»). Ред.] ; и это происходит гораздо быстрее, чем эти вытесненные «руки» могут быть поглощены и найти занятие на фабриках страны. Эти вытесняемые «руки» образуют подлинную промышленную резервную армию, которой пользуется капитал. Если дела в промышленности плохи, они могут умирать с голода, просить милостыню, воровать или отправляться в работный дом; если дела в промышленности хороши, они всегда под рукой для расширения производства; и до тех пор, пока последний из мужчин, женщин или детей, составляющих эту резервную армию, не найдет работы, – что случается лишь в периоды бешеного перепроизводства, до тех пор конкуренция этой резервной армии будет понижать заработную плату, и одно уж ее существование будет укреплять силу капитала в его борьбе против труда. В состязании с капиталом труд не только поставлен в невыгодное положение, но ему еще приходится влачить прикованное к его ноге чугунное ядро. Однако согласно политической экономии капиталистов, это справедливо.

Но выясним, из какого же фонда платит капитал эту столь справедливую заработную плату. Из капитала, разумеется. Но капитал не производит стоимости. Труд, помимо земли, единственный источник богатства; сам капитал есть не что иное, как накопленный продукт труда. Таким образом, плата за труд уплачивается из труда же, а рабочий оплачивается из своего собственного продукта. Согласно тому, что мы можем назвать обычной справедливостью, заработная плата рабочего должна соответствовать продукту его труда. Но согласно политической экономии это не было бы справедливо. Наоборот, продукт труда рабочего достается капиталисту, а рабочий получает из него не более того, что совершенно необходимо для жизни. Таким образом, результатом этого необыкновенно «справедливого» состязания оказывается то, что продукт труда тех, кто трудится, неизбежно накапливается в руках тех, кто не трудится, и становится в их руках могущественнейшим орудием порабощения тех самых людей, которые его произвели.

Справедливая заработная плата за справедливый рабочий день! Многое можно было бы сказать и о справедливом рабочем дне, справедливость которого точь‑в‑точь такова же, как и справедливость заработной платы. Но это придется отложить до другого раза. Из того, что сказано, совершенно ясно, что старый лозунг отжил свой век и вряд ли пригоден в наше время.

Справедливость политической экономии, поскольку последняя верно формулирует законы, управляющие нынешним обществом, эта справедливость оказывается целиком на одной стороне – на стороне капитала. Итак, похороним навеки старый лозунг и заменим его другим:

СРЕДСТВА ТРУДА – СЫРЬЕ, ФАБРИКИ, МАШИНЫ – ВО ВЛАДЕНИЕ САМИХ РАБОЧИХ!

Написано Ф. Энгельсом 1–2 мая 1881 г.

Напечатано в газете «The Labour Standard» (London) № 1, 7 мая 1881 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

Ф. ЭНГЕЛЬС

СИСТЕМА НАЕМНОГО ТРУДА

В предыдущей статье мы рассмотрели издавна почитаемый лозунг – «справедливая заработная плата за справедливый рабочий день» – и пришли к заключению, что при нынешних социальных условиях самая справедливая заработная плата неизбежно соответствует самому несправедливому распределению продукта труда рабочего, так как большая часть этого продукта идет в карман капиталиста, а рабочему приходится довольствоваться лишь такой долей, которая дает ему возможность поддерживать свою трудоспособность и продолжать свой род.

Это – закон политической экономии или, другими словами, закон нынешней экономической организации общества, и закон этот сильнее всех писанных и неписанных английских законов, вместе взятых, включая и канцлерский суд[173]. Пока общество разделено на два противостоящих друг другу класса: с одной стороны – капиталистов, монополизировавших все средства производства – землю, сырье, машины, с другой стороны – трудящихся, рабочих, лишенных всякой собственности на средства производства, не обладающих ничем, кроме собственной рабочей силы; пока существует эта общественная организация, – закон заработной платы останется всемогущим и будет каждый день заново ковать цепи, превращающие рабочего в раба своего собственного продукта, монополизированного капиталистом.

Английские тред‑юнионы вот уже в течение почти шестидесяти лет борются против этого закона, – а каков результат? Удалось ли им освободить рабочий класс от порабощения, в котором держит его капитал, этот продукт его собственных рук? Дали ли они возможность хотя бы части рабочего класса подняться выше положения наемных рабов, стать собственниками своих же средств производства – сырья, инструментов, машин, требующихся в их производстве, и стать таким образом собственниками продукта своего собственного труда? Хорошо известно, что они не только не сделали этого, но никогда и не пытались сделать.

Мы далеки от утверждения, что тред‑юнионы бесполезны, потому что не сделали этого. Наоборот, тред‑юнионы, как в Англии, так и во всякой другой промышленной стране, необходимы рабочему классу в его борьбе против капитала. Средний размер заработной платы равен сумме предметов первой необходимости, достаточных для того, чтобы рабочие в определенной стране могли поддержать свой род соответственно обычному для этой страны уровню жизни. Этот уровень жизни может быть весьма различен для различных слоев рабочих. Большой заслугой тред‑юнионов является то, что, борясь за поддержание на известном уровне размеров заработной платы и за сокращение рабочего дня, они стремятся к поддержанию и к повышению уровня жизни. В лондонском Ист‑Энде есть много производств, в которых труд столь же квалифицирован и так же тяжел, как труд каменщиков и их подручных, а между тем там зарабатывают едва половину заработной платы последних. Почему? Просто потому, что мощная организация дает одной группе возможность поддерживать сравнительно высокий уровень жизни как норму, которой измеряется ее заработная плата, тогда как другая группа, неорганизованная и бессильная, вынуждена терпеть не только неизбежные, но вдобавок и произвольные вымогательства своих предпринимателей: ее уровень жизни постепенно понижается, она приучается жить на все меньшую и меньшую заработную плату, и ее заработная плата, разумеется, падает до того уровня, с которым сама она привыкла мириться.

Итак, закон заработной платы совсем не такой закон, который действует незыблемо и прямолинейно. В известных пределах он вовсе не является неумолимым. Во всякое время (за исключением периодов глубокой депрессии) для всякой отрасли производства существует определенная амплитуда колебаний, в пределах которой размеры заработной платы могут быть изменены в результате борьбы между двумя борющимися сторонами. Заработная плата в каждом случае устанавливается путем торга, а при торге тот, кто дольше и успешнее сопротивляется, имеет лучшие шансы получить больше, чем ему полагается. Если торг с капиталистом пытается вести изолированный рабочий, то его одолеть легко, и ему приходится сдаться на милость врага; но если рабочие целой отрасли производства образуют мощную организацию, собирают общими силами денежный фонд, дающий им возможность в случае надобности выдержать бой со своими предпринимателями, и благодаря этому могут с этими предпринимателями вести переговоры как определенная сила, – тогда, и только тогда, имеют они возможность получить хотя бы те жалкие гроши, которые соответственно экономическому строю современного общества можно назвать справедливой заработной платой за справедливый рабочий день.

Закон заработной платы не нарушается борьбой, которую ведут тред‑юнионы. Наоборот, он осуществляется благодаря их давлению. Без средств сопротивления, предоставляемых тред‑юнионами, рабочий не получал бы даже того, что ему следует получить соответственно законам системы наемного труда. Лишь угроза, которую представляют для капиталиста тред‑юнионы, может заставить его оплачивать полную рыночную стоимость рабочей силы своего работника. Вы ждете доказательств? Сравните заработную плату, выплачиваемую членам крупных тред‑юнионов, с заработной платой, выплачиваемой в бесчисленных мелких производствах в лондонском Ист‑Энде, этом омуте беспросветной нищеты.

Итак, тред‑юнионы не ведут наступления против системы наемного труда. Но экономическая деградация рабочего класса обусловливается не высокой или низкой заработной платой, – эта деградация заключается в том факте, что вместо того, чтобы получить за свой труд полный продукт этого труда, рабочий класс вынужден удовлетворяться частью им самим производимого продукта, именуемой заработной платой. Капиталист загребает себе весь продукт (уплачивая из него рабочему), потому что он является собственником средств труда. И поэтому подлинное освобождение рабочего класса невозможно до тех пор, пока он не станет собственником всех средств труда – земли, сырья, машин и т. д., а тем самым и собственником ВСЕГО ПРОДУКТА СВОЕГО СОБСТВЕННОГО ТРУДА.

Написано Ф. Энгельсом 15–16 мая 1881г.

Напечатано в газете «The Labour Standards (London) № 3, 21 мая 1881 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

Ф. ЭНГЕЛЬС

ТРЕД‑ЮНИОНЫ

I

В предыдущем номере газеты мы рассмотрели деятельность тред‑юнионов, как силы, которая в борьбе с предпринимателями способствует осуществлению экономического закона заработной платы. Мы возвращаемся к этому предмету, так как в высшей степени важно, чтобы рабочий класс в целом вполне понимал его.

В настоящее время, как мы полагаем, ни один английский рабочий не нуждается в разъяснениях относительно того, что как отдельный капиталист, так и класс капиталистов в целом заинтересованы в том, чтобы возможно больше снизить заработную плату. Продукт труда, за вычетом всех издержек, разделяется, как неопровержимо доказал Давид Рикардо, на две доли: одну долю составляет заработная плата рабочего, другую – прибыль капиталиста. А так как этот чистый продукт труда в каждом отдельном случае является некоей определенной величиной, то ясно, что доля, именуемая прибылью, не может быть увеличена без уменьшения доли, именуемой заработной платой. Отрицать, что капиталист заинтересован в снижении заработной платы, это все равно что утверждать, будто он не заинтересован в увеличении своей прибыли.

Мы очень хорошо знаем, что существуют другие способы временно увеличивать прибыль, но они не изменяют общего закона, и поэтому здесь нам нет нужды ими заниматься.

Каким же образом капиталисты могут сократить заработную плату, если размер заработной платы обусловливается особым и вполне определенным социально‑экономическим законом? Экономический закон заработной платы существует и он неопровержим. Но, как мы видели, он эластичен, и эта эластичность проявляется двояким образом. Уровень заработной платы в отдельной отрасли производства можно снизить либо прямо, постепенно приучая рабочих этого производства к более низкому уровню жизни, либо же косвенно, увеличивая число ежедневных рабочих часов (или интенсивность труда в течение того же числа рабочих часов) без увеличения платы.

Заинтересованность каждого отдельного капиталиста в увеличении своей прибыли путем сокращения заработной платы своих рабочих получает новый стимул вследствие взаимной конкуренции между капиталистами одной и той же отрасли производства. Каждый из них старается продавать дешевле своих конкурентов, и, чтобы не жертвовать своей прибылью, он должен стараться понизить заработную плату. Итак, давление на размер заработной платы, производимое в своих интересах каждым отдельным капиталистом, удесятеряется вследствие конкуренции между ними. То, что прежде означало только получение большей или меньшей прибыли, теперь становится делом необходимости.

Против этого постоянного, непрекращающегося давления неорганизованные рабочие не имеют никаких действенных средств сопротивления. Поэтому в тех отраслях производства, где рабочие не организованы, заработная плата имеет постоянную тенденцию падать, а продолжительность рабочего дня – постоянную тенденцию увеличиваться. Медленно, но верно этот процесс прогрессирует. Периоды процветания могут иногда приостанавливать его, но затем периоды промышленного застоя его еще более усиливают. Рабочие постепенно привыкают ко все более и более низкому уровню жизни. В то время как продолжительность рабочего дня все более и более приближается к возможному максимуму, заработная плата подходит все ближе и ближе к своему абсолютному минимуму – к сумме, ниже которой для рабочего становится абсолютно невозможно жить и продолжать свой род.

Временное исключение из этого правила наблюдалось в начале этого века. Быстрое распространение пара и машин не поспевало за еще более быстрым ростом спроса на изготовляемую с их помощью продукцию. Заработная плата в этих отраслях производства, за исключением заработной платы детей, проданных фабриканту из работного дома, как правило, была высокая; плата за те виды квалифицированного ручного труда, без которых нельзя было обойтись, бывала очень высокая; плата, которую обычно получал красильщик, механик, стригальщик бархата, прядильщик, пользовавшийся ручной мюльмашиной, кажется теперь баснословной. В то же время в тех отраслях промышленности, где рабочие вытеснялись машиной, они обрекались на медленную смерть от голода. Но постепенно новоизобретенные машины вытесняли хорошо оплачиваемых рабочих; были изобретены машины, изготовлявшие машины и притом в таком количестве, что предложение товаров, произведенных при помощи машин, не только покрывало спрос, но и превышало его. Когда заключение всеобщего мира в 1815 г. восстановило регулярную торговлю, начались десятилетние периоды чередования процветания, перепроизводства и торговой паники. Те относительно благоприятные условия, которые рабочие могли сохранить от периода процветания и которые они, быть может, даже частично улучшили в период бешеного перепроизводства, отнимались у них теперь, в период промышленного застоя и паники; и вскоре фабричное население Англии было подчинено тому общему закону, согласно которому заработная плата неорганизованных рабочих постоянно стремится к абсолютному минимуму.

Между тем в борьбу вступили признанные законом в 1824 г. тред‑юнионы, и это было весьма своевременно. Капиталисты всегда организованы. В большинстве случаев они не нуждаются ни в формальных союзах, ни в уставах, ни в должностных лицах и т. д. Их немногочисленность по сравнению с рабочими, тот факт, что они образуют особую касту, их постоянное светское и деловое общение – заменяют им все это. Лишь со временем, когда какая‑либо отрасль фабричного производства получает преобладание в целом районе, – как, например, хлопчатобумажное производство в Ланкашире, – является надобность в таком оформленном тред‑юнионе капиталистов. Между тем рабочие с самого начала не могут обойтись без сильной организации с твердо установленным уставом и с предоставлением полномочий должностным лицам и комитетам. Закон 1824 г. сделал эти организации легальными. С тех пор рабочие стали в Англии силой. Это уже не была прежняя беспомощная, разобщенная масса. К мощи, созданной объединением и совместной деятельностью, вскоре добавилась сила изрядно наполненной кассы, «фонд сопротивления», как выразительно называют это наши французские братья. Тут уж положение вещей совершенно изменилось. Позволить себе снизить заработную плату или удлинить рабочий день стало рискованным делом для капиталиста.

Отсюда яростные нападки класса капиталистов того времени на тред‑юнионы. Стародавнюю практику неограниченного угнетения рабочего класса капиталисты считали всегда своим правом и законной привилегией. Теперь этому был положен предел.

Неудивительно, что они громко выражали свое негодование и считали, что нанесен ущерб их правам и их собственности, по меньшей мере так же, как это считают в настоящее время ирландские лендлорды[174].

Опыт шестидесятилетней борьбы несколько образумил капиталистов. Тред‑юнионы стали теперь признанным учреждением, и действие их в качестве одного из регуляторов заработной платы признано в такой же мере, в какой признано действие фабричных законов как регуляторов продолжительности рабочего дня. Более того, хлопчатобумажные фабриканты в Ланкашире в последнее время даже сами позаимствовали кое‑что у рабочих и теперь умеют, когда это им выгодно, организовать стачку не хуже, а то даже и лучше, чем какой‑либо тред‑юнион.

Итак, результатом деятельности тред‑юнионов является то, что закон заработной платы соблюдается вопреки воле предпринимателей; что рабочие хорошо организованных отраслей производства получают возможность добиваться, хотя бы приблизительно, полной оплаты стоимости рабочей силы, которую они отдают в наем своему предпринимателю; что при помощи государственных законов рабочий день удерживается по крайней мере в рамках той максимальной продолжительности, выше которой рабочая сила преждевременно истощается. Это, однако, крайний предел того, чего тред‑юнионы, при нынешней их организации, могут надеяться достигнуть, да и то лишь ценой постоянной борьбы, при огромных затратах сил и средств; к тому же колебания в ходе производства, не реже чем раз в десять лет, разрушают в один момент все, что было завоевано, и борьбу приходится начинать сначала. Это – порочный круг, из которого нет выхода. Рабочий класс остается тем, чем он был и чем не боялись называть его наши предки чартисты, – классом наемных рабов. Таков ли должен быть конечный итог всех этих усилий, самопожертвования и страданий? Это ли должно навсегда остаться высшей целью британских рабочих? Или же рабочий класс Англии должен, наконец, попытаться вырваться из этого порочного круга и найти выход в движении, направленном к УНИЧТОЖЕНИЮ САМОЙ СИСТЕМЫ НАЕМНОГО ТРУДА?

В следующий раз мы рассмотрим роль тред‑юнионов как организаторов рабочего класса.

II

До сих пор мы рассматривали функции тред‑юнионов лишь постольку, поскольку они содействуют регулированию размеров заработной платы и обеспечивают рабочему в его борьбе против капитала хотя бы некоторые средства сопротивления. Но эта сторона дела не исчерпывает нашего предмета.

Мы говорили о борьбе рабочего против капитала. Борьба эта существует, сколько бы ни пытались опровергать это апологеты капитала. Она будет существовать, пока снижение заработной платы остается самым надежным и самым легким способом увеличения прибыли, более того, пока существует сама система наемного труда. Само существование тред‑юнионов является достаточным доказательством этого; если они созданы не для того, чтобы бороться против вымогательств со стороны капитала, то для чего же они созданы? Нечего замазывать суть дела. Никакие слащавые фразы не могут скрыть того вопиющего факта, что современное общество разделяется в основном на два больших антагонистических класса – на капиталистов, обладающих всеми средствами, необходимыми для применения труда, с одной стороны, и на рабочих, не обладающих ничем, кроме своей собственной рабочей силы, с другой стороны. Продукт труда этого последнего класса приходится делить между обоими классами, и из‑за этого дележа постоянно идет борьба. Каждый из двух классов стремится получить возможно большую долю; и в этой борьбе самое курьезное то, что, хотя рабочий класс добивается лишь доли продукта своего собственного труда, его довольно часто обвиняют в том, будто он попросту грабит капиталиста!

Но борьба между двумя большими общественными классами неизбежно становится борьбой политической. Так было с длительной борьбой между буржуазией, или классом капиталистов, и землевладельческой аристократией; так обстоит дело и с борьбой между рабочим классом и теми же капиталистами. Во всякой борьбе класса против класса ближайшей целью борьбы является политическая власть; господствующий класс защищает свое политическое верховенство, иначе говоря, свое обеспеченное большинство в законодательных органах; угнетенный класс борется сначала за долю этой власти, а затем и за всю власть, чтобы получить возможность изменить существующие законы соответственно своим собственным интересам и нуждам. Так рабочий класс Великобритании годами страстно боролся, прибегая даже к насилию, за Народную хартию[175], которая должна была дать ему эту политическую власть. Он потерпел поражение по борьба произвела такое впечатление на победившую буржуазию, что с тех пор она очень довольна уж тем, что ценой все новых и новых уступок рабочим покупает продолжение перемирия.

Далее, в политической борьбе класса против класса важнейшим оружием является организация. И по мере того, как распадалась чисто политическая, или чартистская, организация, в той же мере организация тред‑юнионов становилась все сильнее и сильнее, пока в настоящее время она не достигла такой степени мощи, что с ней не может сравниться ни одна рабочая организация в других странах. Несколько крупных тред‑юнионов, охватывающих от одного до двух миллионов рабочих и подкрепленных меньшими, или местными союзами, представляют силу, с которой вынуждено считаться всякое правительство господствующего класса, будь то виги или тори.

В соответствии с традициями, установившимися при их возникновении и развитии в Англии, эти могущественные организации до сих пор ограничивали свою деятельность почти исключительно участием в регулировании заработной платы и рабочего дня и борьбой за отмену законов, открыто направленных против рабочих. Как указано выше, они это делали с тем успехом, какого были вправе ожидать. Но больше того: правящий класс, который знает их силу лучше, чем они сами, соблаговолил сделать им добавочные уступки. Избирательный закон Дизраэли[176] предоставил право голоса во всяком случае большей части организованного рабочего класса. Разве Дизраэли внес бы это предложение, если бы не предполагал, что эти новые избиратели выразят свою собственную волю, что они перестанут идти на поводу у буржуазных либеральных политиков? Разве мог бы он провести это предложение, если бы рабочие, управляя своими огромными профессиональными союзами, не доказали своей способности к административной и политической деятельности?

Эта мера открыла новые возможности для рабочего класса. Она доставила ему большинство в Лондоне и во всех фабричных городах и, таким образом, позволила ему начать борьбу против капитала новым оружием, посылая в парламент людей своего собственного класса. Но здесь‑то и приходится, к сожалению, сказать, что тред‑юнионы забыли свои обязанности передовой части рабочего класса. Новое оружие находится в их руках в течение более чем десяти лет, но едва ли они хотя бы раз обнажили его. А им не следовало бы забывать, что они не смогут сохранить занимаемое ими теперь положение, если не будут действительно идти в первых рядах рабочего класса. Противоестественно, чтобы рабочий класс Англии, будучи в состоянии посылать в парламент сорок или пятьдесят рабочих, все же вечно удовлетворялся тем, что его представляют капиталисты или их приказчики, вроде юристов, журналистов и т. п.

Более того: судя по многим симптомам, в рабочем классе Англии просыпается сознание того, что он некоторое время шел по ложному пути; что нынешнее движение, исключительной целью которого является повышение заработной платы и сокращение рабочего дня, держит его в порочном кругу, из которого нет выхода; что основным злом является не низкий уровень заработной платы, а сама система наемного труда. Как только понимание этого станет в среде рабочего класса общераспространенным, положение тред‑юнионов должно будет существенно измениться. У них не будет больше той привилегии, что они единственные организации рабочего класса. Наряду с союзами отдельных профессий или над ними должно возникнуть общее объединение, политическая организация рабочего класса как целого.

Итак, организованным тред‑юнионам следует хорошенько учесть два обстоятельства: во‑первых, что быстро приближается время, когда рабочий класс Англии недвусмысленным образом потребует полной доли своего представительства в парламенте. Во‑вторых, что столь же быстро приближается время, когда рабочий класс поймет, что борьба за высокую заработную плату и за короткий рабочий день, как и вся деятельность тред‑юнионов в ее нынешнем виде, является не самоцелью, а лишь средством, пусть средством очень необходимым и действенным, но все же только одним из многих средств, ведущих к достижению более высокой цели: к полному уничтожению всей системы наемного труда.

Для полного представительства рабочих в парламенте, равно как и для подготовки к уничтожению системы наемного труда, станет необходима организация не отдельных профессий, а рабочего класса как целого. И чем скорее это будет сделано, тем лучше. Нет в мире такой силы, которая хотя бы в течение одного дня могла сопротивляться британскому рабочему классу, когда он будет организован как единое целое.

Написано Ф. Энгельсом около 20 мая 1881 г.

Напечатано в газете «The Labour Standards (London) №№ 4 и 5, 28 мая и 4 июня 1881 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

Ф. ЭНГЕЛЬС

ТОРГОВЫЙ ДОГОВОР С ФРАНЦИЕЙ

В четверг 9 июня в палате общин г‑н Монк (депутат от Глостера) предложил резолюцию, гласящую, что

«не может быть признан удовлетворительным такой торговый договор с Францией, который не будет способствовать расширению торговых отношений между обеими странами путем дальнейшего понижения пошлин».

Последовали довольно продолжительные прения. Сэр Ч. Дилк от имени правительства оказал слабое сопротивление, требуемое дипломатическим этикетом. Г‑н Дж. А. Бальфур (от Тамуэрта) предложил встречными пошлинами принудить другие нации ввести снижение тарифов. Г‑н Слагг (от Манчестера) предложил даже без всякого договора предоставить французам убедиться в значении нашей торговли для них и их торговли для нас. Г‑н Иллингуорт (от Брадфорда) потерял надежду на достижение свободы торговли путем торговых договоров. Г‑н Мак‑Айвер (от Беркенхеда) заявил, что нынешняя система свободной торговли – только обман, поскольку она сводится к свободе ввоза и ограничению вывоза. Резолюция была принята 77 против 49, – поражение, от которого не пострадает ни настроение г‑на Гладстона, ни его положение.

Эти прения являются превосходным образчиком длинного ряда вечно повторяемых жалоб на то упрямство, с которым глупые иностранцы и столь же глупые колониальные подданные отказываются признать всеобщую благодетельность свободной торговли и ее способность излечивать все экономические бедствия. Ни одно пророчество никогда еще не проваливалосьв такой степени, как пророчество манчестерской школы[177], будто свободная торговля, будучи установлена в Англии, окажется столь благодетельной для страны, что все другие нации должны будут последовать ее примеру и открыть свои гавани для английских товаров. Увещевающий голос апостолов свободной торговли остался гласом вопиющего в пустыне. Не только континент и Америка повысили, в целом, свои покровительственные пошлины; их примеру последовали даже британские колонии, как только в них было введено самоуправление; и едва лишь Индия была подчинена короне[178], как даже там была введена пятипроцентная пошлина на хлопчатобумажные изделия в качестве стимула для развития своей промышленности.

Как могло это случиться, – непостижимая тайна для манчестерской школы. Между тем, это достаточно ясно.

Около середины прошлого века хлопчатобумажная промышленность сосредоточивалась главным образом в Англии, и поэтому естественно, что именно здесь, при быстро возрастающем спросе на хлопчатобумажные изделия, были изобретены машины, которые с помощью парового двигателя революционизировали сначала хлопчатобумажное производство, а вслед затем и всю текстильную промышленность. Обширные и легко доступные месторождения каменного угля в Великобритании благодаря пару стали теперь основой процветания страны. Богатые залежи железной руды, расположенные вблизи от каменного угля, облегчили развитие железоделательной промышленности, получившей новый стимул в связи со спросом на машины и оборудование. Далее, в самый момент этой революции всей промышленной системы начались антиякобинские и наполеоновские войны, которые приблизительно на двадцать пять лет вытеснили с морей корабли почти всех конкурировавших наций и таким образом дали английским промышленным товарам фактическую монополию на всех заатлантических и на некоторых европейских рынках. Когда в 1815 г. мир был восстановлен, Англия со своими фабриками, на которых применялся пар, была в состоянии снабжать весь мир, между тем как в других странах паровые машины были еще почти неизвестны. В фабричном производстве Англия оставила их далеко позади себя.

Но восстановление мира побудило вскоре другие нации пойти по стопам Англии. Прикрытая китайской стеной своего запретительного тарифа, Франция начала применять пар в промышленности. Так же поступила и Германия, хотя ее тариф в то время был гораздо либеральнее, чем во всех прочих странах, не исключая и Англии. Так же поступили и другие страны. В то же время британская землевладельческая аристократия для повышения своей ренты установила хлебные законы[179], повысив тем самым цену на хлеб, а вместе с ней и денежное выражение заработной платы. Несмотря на это, развитие английской фабричной промышленности шло с изумительной быстротой. Около 1830 г. Англия изо всех сил стремилась стать «мастерской мира». Лига против хлебных законов[180] задалась целью в самом деле сделать из Англии мастерскую мира.

В те времена не скрывали, какую цель преследовали отменой хлебных законов. Понижение цены на хлеб, а следовательно и денежной заработной платы, дало бы британским фабрикантам возможность презреть всякую конкуренцию, которой угрожали им нечестивые или невежественные иностранцы. Что могло быть естественнее того, чтобы Англия, при ее великих успехах в машинном производстве, с ее огромным торговым флотом, с ее углем и железом, снабжала весь мир фабричными изделиями и чтобы внешний мир снабжал ее в свою очередь земледельческими продуктами, зерном, вином, льном, хлопком, кофе, чаем и т. д.? Такова уж была воля провидения; противиться этому было бы прямым возмущением против велений бога. Самое большее, – это можно было бы разрешить Франции снабжать Англию и остальную часть мира такими предметами вкуса и моды, которых нельзя было изготовлять с помощью машин и которые даже не заслуживали внимания просвещенного фабриканта. Тогда, и только тогда, воцарился бы мир на земле и во человецех благоволение; тогда все нации были бы связаны нежнейшими узами торговли и взаимной выгоды; тогда навеки установилось бы царство мира и изобилия; а рабочему классу, своим «рукам», они говорили: «наступает хорошее время, ребята, – подождите еще немного». Конечно, «руки» так и ждут до сих пор.

Но между тем как «руки» ждали, нечестивые и невежественные иностранцы не ждали. Они вовсе не видели прелести в такой системе, при которой временные индустриальные преимущества, которыми обладала Англия, превратились бы в средство навсегда обеспечить за ней фабричную монополию во всем мире и свести все остальные нации к зависимой роли простых аграрных придатков Англии, – другими словами, к весьма завидному положению Ирландии. Они понимали, что ни одна нация не может не отстать от других в отношении цивилизации, если она лишена фабрик и осуждена тем самым оставаться лишь скоплением деревенщины. И поэтому, подчиняя частную коммерческую выгоду национальным потребностям, они охраняли свои зарождающиеся фабрики высокими тарифами, представлявшимися им единственным средством предохранить себя от того, чтобы опуститься до того экономического положения, в котором пребывает Ирландия.

Мы вовсе не хотим сказать, что во всех случаях было правильно поступать именно так. Наоборот, Франция много выиграла бы, если бы значительно приблизилась к свободе торговли. Германские фабрики, каковы бы они ни были, достигли своего нынешнего состояния при свободе торговли, а новый покровительственный тариф, введенный Бисмарком, никому не принесет вреда, кроме самих немецких фабрикантов. Но есть одна страна, в которой краткий период протекционизма не только был оправдан, но и является делом абсолютной необходимости, именно – Америка.

Америка находится на той стадии развития, когда введение фабрик стало национальной необходимостью. Лучшим доказательством этого является тот факт, что в изобретении сберегающих труд машин впереди идет уже не Англия, а Америка. Американские изобретения ежедневно вытесняют английские патенты и английские машины. Американские машины ввозятся в Англию, и это касается почти всех отраслей промышленности. Америка обладает к тому же энергичнейшим в мире населением, месторождениями каменного угля, по сравнению с которыми английские представляются чуть ли не бесконечно малой величиной, железом и в изобилии всеми другими металлами. И можно ли предположить, что такая страна обречет свою молодую и растущую промышленность на долгую, длительную конкурентную борьбу с давно окрепшей промышленностью Англии, если она может в течение краткого периода каких‑нибудь двадцати лет протекционизма сразу подняться до уровня любого конкурента? Но, утверждает манчестерская школа, Америка сама себя разоряет своей покровительственной системой. Так разоряет сам себя человек, который платит надбавку за скорость в курьерском поезде, вместо того чтобы пользоваться стародавним пассажирским, – и делает пятьдесят миль в час вместо двенадцати.

Не подлежит сомнению, что нынешнее поколение увидит, как американские хлопчатобумажные товары будут конкурировать с английскими в Индии и в Китае и постепенно отвоюют себе почву на этих двух важнейших рынках. Американские машины и железо‑скобяные товары конкурируют с английскими во всех частях света, в том числе и в Англии. И та же неумолимая необходимость, в силу которой фламандские мануфактуры передвинулись в Голландию, а голландские – в Англию, вскоре передвинет центр мировой промышленности из Англии в Соединенные Штаты. А на ограниченном поле деятельности, которое останется тогда для Англии, она найдет грозных конкурентов в лице некоторых континентальных наций.

Нельзя уже больше игнорировать тот факт, что промышленная монополия Англии на ущербе. Если «просвещенная» буржуазия полагает, что в ее интересах замалчивать это, то пусть рабочий класс смело глядит правде в лицо, потому что он заинтересован здесь больше, чем даже «высшие» классы. Последние могут все же еще долгое время оставаться банкирами и ростовщиками мира, подобно тому как это было до них с венецианцами и голландцами в период их упадка. Но что будет с «руками», когда огромная внешняя торговля Англии начнет с каждым годом сокращаться, вместо того чтобы возрастать? Если достаточно было перемещения кораблестроения (из металла) с берегов Темзы на берега Клайда, чтобы довести всю восточную часть Лондона до хронического пауперизма, то что станет с Англией после фактического перемещения всех основных отраслей английской промышленности по ту сторону Атлантического океана?

Результатом будет одно великое дело: будет разбито последнее звено, связывающее еще английский рабочий класс с английской буржуазией. Этим звеном было их совместное стремление к национальной монополии. Раз будет уничтожена эта монополия, британский рабочий класс вынужден будет взять в свои руки свои собственные интересы, свое собственное спасение и положить конец системе наемного труда. Будем надеяться, что он не станет ждать до тех пор.

Написано Ф. Энгельсом в середине июня 1881 г.

Напечатано в газете «The Labour Standards (London) № 7, 18 июня 1881 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

Ф. ЭНГЕЛЬС

Мы поможем в написании ваших работ!