Карл Маркс. «Капитал. Критика политической экономии». 1867. Глава: «Рабочий день»



3) Об интенсификации труда и достижении такого же или даже большего «прибавочного труда» при помощи принудительного законодательного сокращения рабочего дня в Англии см. стр. 401–409 [420–430].

4) «Капиталист осуществляет свое право покупателя, когда стремится по возможности удлинить рабочий день и, если возможно, сделать два рабочих дня из одного. С другой стороны, специфическая природа продаваемого товара обусловливает предел потребления его покупателем, и рабочий осуществляет свое право продавца, когда стремится ограничить рабочий день определенной нормальной величиной… Я хочу (говорит он)… сохранить свое единственное достояние – рабочую силу… Пользование моей рабочей силой и расхищение ее – это совершенно различные вещи… Ты оплачиваешь мне однодневную рабочую силу, хотя потребляешь трехдневную. Это противно нашему договору и закону товарообмена. Итак, я требую рабочего дня нормальной продолжительности и т. д.» (стр. 202, 201) [246, 245].

5) «Действующий теперь фабричный акт 1850 г. (не в Англии, а в отдельных, поименованных Марксом отраслях промышленности Соединенного королевства) устанавливает средненедельный рабочий день в 10 часов… Введены особые контролеры, наблюдающие за исполнением закона, непосредственно подчиненные министерству внутренних дел фабричные инспектора, отчеты которых публикуются парламентом каждое полугодие (стр. 207) [251].

… Действующие, а не подготовляемые ограничения рабочего дня малолетних в некоторых штатах Северной Америки (стр. 244) [281], общее ограничение рабочего дня во Франции (стр. 251) [286], для детей в некоторых кантонах Швейцарии (стр. 251) [286], в Австрии (стр. 252) [286], в Бельгии же не существует ничего подобного (там же). Были бы достойны похвалы предписания фон Хейдта, Мантёйфеля и им подобных, если бы они исполнялись (там же). В Соединенных Штатах Северной Америки всякое самостоятельное рабочее движение оставалось парализованным, пока рабство уродовало часть республики… Но смерть рабства тотчас же породила новую юную жизнь. Первым плодом Гражданской войны была агитация за восьмичасовой рабочий день… Одновременно… конгресс Международного Товарищества Рабочих постановил:…«Мы предлагаем в законодательном порядке ограничить рабочий день 8 часами» (стр. 279–280) [309, 310].

 

* * *

 

Подобно г‑ну фон Хофштеттену также и следующий за ним оратор, г‑н Гейб из Гамбурга, искажает изложенную Марксом историю фабричного законодательства в Англии. Оба они одинаково старательно замалчивают источник своей мудрости.

Написано К. Марксом 6 декабря 1867 г.

Напечатано в приложении к газете «Die Zukunft» № 291, 12 декабря 1867 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

 

Ф. ЭНГЕЛЬС РЕЦЕНЗИЯ НА ПЕРВЫЙ ТОМ «КАПИТАЛА» К. МАРКСА ДЛЯ ГАЗЕТЫ «BEOBACHTER»[199]

 

КАРЛ МАРКС. КАПИТАЛ. КРИТИКА ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ. ТОМ I. ГАМБУРГ, МЕЙСНЕР, 1867 [Karl Marx. Das Kapital. Kritik der politischen Oekonomie. Erster Band. Hamburg, Meissner, 1867. Ред.]

Как бы ни относиться к тенденции настоящей книги, мы все же считаем себя вправе сказать, что она принадлежит к числу тех произведений, которые делают честь немецкому духу. Примечательно, что автор, хотя и пруссак, но пруссак рейнский, а рейнские пруссаки еще до недавнего времени охотно называли себя «пруссаками поневоле», к тому же автор провел последние десятилетия вдали от Пруссии, в изгнании. Сама Пруссия давно уже перестала быть страной какой бы то ни было научной инициативы, в особенности же такая инициатива невозможна была там в исторической, политической или социальной области. О Пруссии можно скорее сказать, что она является представительницей русского, а не немецкого духа.

Что касается самой книги, то в ней следует четко различать два весьма разнородных момента: во‑первых, превосходное положительное изложение предмета и, во‑вторых, тенденцию выводов, которые делает из него автор. Первое в большей своей части является непосредственным обогащением науки. Автор рассматривает там экономические отношения, применяя совершенно новый, материалистический, естественно‑исторический метод. Так, изложение проблемы денег, а также выполненное с большим знанием дела подробное исследование того, как различные последовательные формы промышленного производства, – в данном случае кооперация, разделение труда, а вместе с ним мануфактура в узком смысле и, наконец, машины, крупная промышленность и соответствующие ей общественные связи и отношения, – естественно развиваются одна из другой.

Что же касается тенденции автора, то и в ней мы можем различить двоякое направление. Поскольку он старается доказать, что современное общество, рассматриваемое экономически, чревато другой, более высокой формой общества, постольку он в области общественных отношений стремится установить в качестве закона лишь тот же самый постепенный процесс преобразования, который Дарвин установил в области естественной истории. Такое постепенное изменение и на самом деле происходило до сих пор в общественных отношениях, начиная с глубокой древности, на протяжении средних веков вплоть до наших дней, и, насколько нам известно, еще никогда и никем в науке серьезно не утверждалось, что Адам Смит и Рикардо сказали последнее слово относительно дальнейшего развития современного общества. Наоборот, либеральное учение о прогрессе включает в себя также прогресс в социальной области, и лишь склонные к претенциозным парадоксам так называемые социалисты представляют дело таким образом, будто они одни взяли на откуп общественный прогресс. Следует признать заслугой Маркса по сравнению с обыкновенными социалистами то, что он показывает наличие прогресса и там, где крайне одностороннее развитие современных условий сопровождается ужасными непосредственными последствиями. Это имеет место везде при изображении вытекающих из фабричной системы в целом контрастов богатства и бедности и т. д. Именно этим критическим пониманием предмета автор дал, – наверное против своей воли, – самые сильные аргументы против всякого патентованного социализма [Sozialismus von Fach].

Совсем иначе обстоит дело с тенденцией, с субъективными выводами автора, с тем, каким образом он представляет себе и изображает конечный результат современного процесса общественного развития. Они не имеют ничего общего с тем, что мы называем положительной частью книги. Если бы позволило место, то можно было бы, пожалуй, показать, что эти его субъективные причуды опровергаются его же собственным объективным изложением.

Если весь социализм Лассаля состоял в том, чтобы ругать капиталистов и льстить прусским заскорузлым юнкерам, то здесь мы находим прямо противоположное. Г‑н Маркс ясно показывает историческую необходимость капиталистического способа производства, как он называет нынешнюю социальную фазу, и равным образом ненужность только потребляющего землевладельческого юнкерства. Если Лассаль был преисполнен иллюзий насчет призвания Бисмарка ввести социалистическое тысячелетнее царство, то г‑н Маркс достаточно ясно дезавуирует своего неудачного ученика. Он не только определенно заявляет, что не имеет ничего общего со всем «королевско‑прусским правительственным социализмом», но говорит также на стр. 762 и сл., что господствующая теперь во Франции и Пруссии система приведет в скором времени к господству над Европой русского кнута, если ей своевременно не будет положен конец.

Заметим в заключение, что здесь мы могли обратить внимание только на главные положения этого объемистого тома; при детальном разборе можно было бы отметить еще многое из того. что мы здесь вынуждены были опустить. Но для этой цели существует ведь достаточно специальных журналов, которые, несомненно, подробно остановятся на этом безусловно весьма замечательном произведении.

Написано Ф. Энгельсом 12–13 декабря 1867 г.

Печатается по рукописи

Напечатано в газете «Der Beobachter» № 303, 27 декабря 1867 г.

Перевод с немецкого

 

Ф. ЭНГЕЛЬС

РЕЦЕНЗИЯ НА ПЕРВЫЙ ТОМ «КАПИТАЛА» К. МАРКСА ДЛЯ «GEWERBEBLATT AUS WURTTEMBERG»[200]

 

КАРЛ МАРКС. КАПИТАЛ. КРИТИКА ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ. ТОМ I. ГАМБУРГ, МЕЙСНЕР, 1867 [Karl Marx. Das Kapital. Kritik der politischen Oekonomie. Erster Band. Hamburg, Meissner, 1867. Ред.]

Если мы обращаем внимание на эту книгу, то вовсе не из‑за специфически социалистической тенденции, открыто обнаруживаемой автором уже в предисловии.

Мы делаем это потому, что работа эта, независимо от ее тенденции, содержит научные исследования и фактический материал, заслуживающие всяческого внимания. Мы не станем здесь заниматься научной стороной книги, так как это не входит в нашу задачу, а ограничимся исключительно ее фактической стороной.

Мы не думаем, чтобы на немецком или иностранном языке существовало другое произведение, в котором был бы дан такой ясный и полный анализ основных черт новой истории промышленности со времен средних веков до сегодняшнего дня, какой дан на стр. 302–495 настоящей книги, в трех ее главах: кооперация, мануфактура и крупная промышленность. Каждая отдельная сторона промышленного прогресса здесь на своем месте выделена по заслугам, и если даже кое‑где прорывается специфическая тенденция, то все же надо отдать справедливость автору, что он нигде не подгоняет факты под свою теорию, а, наоборот, стремится изложить свою теорию как результат фактов. Эти факты он всегда брал из лучших источников и, что касается новейшего времени, из источников подлинных и не известных в настоящее время в Германии: из английских парламентских отчетов. Те из немецких деловых людей, которые рассматривают свою промышленную деятельность не только с точки зрения повседневного барыша, но как важное звено во всем великом современном промышленном развитии всех стран и потому интересуются и тем, что не относится непосредственно к их отрасли, найдут здесь богатый и поучительный источник и будут нам благодарны за то, что мы обратили на него их внимание. Ведь давно уже прошли те времена, когда каждая отрасль хозяйства существовала сама по себе, обособленно и спокойно, теперь они все зависят друг от друга и от прогресса как в самых отдаленных странах, так и в непосредственной близи, а также от меняющейся конъюнктуры мирового рынка. И если, как это можно ожидать, новые договоры Таможенного союза[201] вскоре приведут к сокращению прежних покровительственных пошлин, то для всех наших фабрикантов станет необходимым познакомиться в общих чертах с историей современной промышленности для того, чтобы заранее знать, как следует вести себя при таких переменах. Большая образованность, которая до сих пор всегда спасала нас, немцев, несмотря на политическую раздробленность, была бы и в данном случае лучшим оружием, которое мы могли бы обратить против грубо‑материалистичных англичан.

Это приводит нас к другому вопросу. При новом законодательстве Таможенного союза скоро должен наступить момент, когда в государствах, входящих в Союз, сами фабриканты потребуют одинаковой регламентации рабочего времени на фабриках. Очевидно, было бы несправедливо, если бы в одном немецком государстве рабочее время, особенно детей и женщин, целиком зависело от воли фабриканта, между тем как в другом оно подвергалось бы существенным ограничениям. Едва ли можно будет обойтись без соглашения об общих положениях в этом вопросе, в особенности, если действительно произойдет понижение покровительственных пошлин. Но в этом отношении у нас в Германии опыт совершенно недостаточен или можно даже сказать, что мы вообще не имеем никакого опыта и вынуждены ограничиваться исключительно теми уроками, которые можно извлечь из законодательства других стран, в особенности Англии, и из последствий этого законодательства. И здесь автор оказал большую услугу немецкой промышленности тем, что он дал историю английского фабричного законодательства и его результатов в самом подробном виде на основании официальных документов (ср. стр. 207–281, 399–496 [251–311, 420–515] и далее в отдельных местах). Вся эта сторона истории английской промышленности почти совершенно неизвестна в Германии, и читатель с удивлением узнает, что, после того как парламентским актом текущего года не меньше 11/2 миллионов рабочих поставлены под правительственный контроль, теперь не только почти весь промышленный труд, но и большая часть труда в домашней промышленности, а также часть земледельческого труда в Англии подчинены надзору чиновников и что продолжительность его подлежит прямому или косвенному ограничению. Мы призываем наших фабрикантов не пугаться тенденции книги и серьезно изучить особенно эту ее часть; несомненно, что рано или поздно этот же вопрос будет поставлен и перед вами!

Написано Ф. Энгельсом 12–13 декабря 1867 г.

Печатается по рукописи

Напечатано в «Gewerbeblatt aus Wьrttemberg» № 306, 27 декабря 1867 г.

Перевод с немецкого

 

Ф. ЭНГЕЛЬС РЕЦЕНЗИЯ НА ПЕРВЫЙ ТОМ «КАПИТАЛА» К. МАРКСАДЛЯ «NEUE BADISCHE LANDESZEITUNG»[202]

 

КАРЛ МАРКС. КАПИТАЛ. КРИТИКА ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ. ТОМ I. ГАМБУРГ, МЕЙСНЕР, 1867 [Karl Marx. Das Kapital. Kritik der politischen Oekonomie. Erster Band. Hamburg, Meissner, 1867. Ред.]

Мы предоставляем другим заняться теоретической и строго научной стороной этого труда и критиковать новый взгляд автора на происхождение капитала. Но мы не можем не обратить внимания на то, что он предлагает нам вместе с тем огромную массу ценнейшего исторического и статистического материала, который почти весь без исключения почерпнут из официальных отчетов комиссий английскому парламенту. Не без основания подчеркивает он важность таких обследовательских комиссий для изучения внутреннего социального положения любой страны. Такие комиссии, – если, конечно, туда попадают подходящие люди, – являются для народа лучшим средством узнать самого себя, и г‑н Маркс едва ли неправ, когда говорит, что подобные обследования, проведенные в Германии, дали бы результаты, от которых мы сами должны были бы прийти в ужас. Ведь ни один англичанин до работы этих комиссий не знал о том, как живут беднейшие классы его страны! Понятно, разумеется, что без подобных обследований всякое социальное законодательство, как это теперь принято называть в Баварии, будет проводиться лишь со слабым знанием дела, а часто и совсем втемную. Так называемые «переписи» и «обследования», проводимые германскими правительственными учреждениями, даже отдаленно не похожи по своей ценности на данные этих комиссий. Мы слишком хорошо знаем бюрократический шаблон: рассылают формуляры и остаются довольны, если они возвращаются так или иначе заполненными; за информацией, на основе которой эти формуляры заполняются, слишком часто обращаются как раз к тем, в чьих интересах скрывать истину. Нечто противоположное представляют собой обследования английских комиссий, например, обследования условий труда в отдельных отраслях промышленности. Здесь заслушивают не только фабрикантов и мастеров, но и рабочих, вплоть до малолетних девочек; и не только они опрашиваются, но также и врачи, мировые судьи, духовные лица, школьные учителя и вообще все те, кто может дать какие‑либо сведения о данном предмете. При этом каждый вопрос и каждый ответ стенографируется, дословно печатается и прилагается к общему материалу, на котором основан отчет комиссии с ее выводами и предложениями. Таким образом, отчет и материалы к нему показывают вместе с тем во всех деталях, выполнили ли и как выполнили члены комиссии свой долг; кроме того, они значительно затрудняют пристрастное отношение к делу отдельных членов комиссии. Подробности об этом, а также бесчисленное множество примеров, можно найти в вышеупомянутой книге. Здесь мы хотим подчеркнуть лишь один пункт, а именно, что в Англии в ногу с распространением свободы торговли и промышленности идет распространение установленного законом ограничения рабочего дня для детей и женщин, и тем самым почти все отрасли промышленности ставятся под наблюдение правительства. Г‑н Маркс дает нам подробное историческое изложение этого развития, показывая, как сначала на прядильных и ткацких предприятиях в 1833 г. рабочий день был таким путем ограничен 12 часами; как после длительной борьбы между фабрикантами и рабочими рабочий день был, наконец, установлен в 101/2 часов и 61/2 часов для детей; как, начиная с 1850 г., под этот фабричный закон подпадает одна отрасль промышленности за другой: сначала ситценабивные фабрики (уже с 1845 г.), потом с 1860 г. – красильни и белильни, с 1861 г. – кружевные и чулочные фабрики, с 1863 г. – гончарное производство, фабрики обоев и т. д., наконец, с 1867 г. – почти все остальные сколько‑нибудь значительные отрасли промышленности. О значении этого последнего акта 1867 г. можно судить по тому, что он ставит под защиту и контроль закона труд не менее полутора миллионов женщин и детей. Мы особо подчеркнули этот пункт, так как у нас в Германии, к сожалению, в этом отношении дела обстоят в целом весьма скверно, и мы должны быть благодарны автору за то, что он рассмотрел этот вопрос исчерпывающим образом и первым сделал его доступным для немецкой публики. Такого же мнения будет каждый гуманный человек, как бы он ни относился к теоретическим положениям г‑на Маркса.

Здесь не представляется возможным рассмотреть остальной ценный материал по истории промышленности и земледелия, но, на наш взгляд, всякий интересующийся политической экономией, промышленностью, положением рабочих, историей культуры и социальным законодательством, на какой бы точке зрения он ни стоял, не может не прочитать этой книги.

Написано Ф. Энгельсом в первой половине января 1868 г.

Напечатано в «Neue Badische Landeszeitung» № 20, 21 января 1868 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

 

Ф. ЭНГЕЛЬС

РЕЦЕНЗИЯ НА ПЕРВЫЙ ТОМ «КАПИТАЛА» К. МАРКСА ДЛЯ «DEMOKRATISCHES WOCHENBLATT»[203]

 

«КАПИТАЛ» МАРКСА [Das Kapital. Kritik der politischen Oekonomie, von Karl Marx. Erster Band. Der Produktionsprozes des Kapitals. Hamburg, O. Meissner, 1867.]

 

I

 

С тех пор как на земле существуют капиталисты и рабочие, не появлялось еще ни одной книги, которая имела бы такое значение для рабочих, как та, которая лежит перед нами. Отношение между капиталом и трудом, – та ось, вокруг которой вращается вся наша современная общественная система, – здесь впервые исследовано научно, и притом с такой основательностью и остротой, которая была возможна лишь только для немца. Как бы ценны ни были и ни оставались сочинения Оуэна, Сен‑Симона, Фурье, только немцу удалось достичь тех высот, с которых ясно и наглядно видна вся область современных социальных отношений, подобно тому как перед зрителем, стоящим на самой высокой вершине, открывается расположенный ниже горный ландшафт.

Существовавшая до сих пор политическая экономия учит нас, что труд есть источник всякого богатства и мера всех стоимостей, так что два предмета, на производство которых затрачено одинаковое рабочее время, обладают также одинаковой стоимостью, а так как в общем обмениваются друг на друга лишь равные стоимости, то эти предметы также должны обмениваться один на другой. Но вместе с тем эта политическая экономия учит, что существует особый род накопленного труда, который она называет капиталом; что этот капитал, по ее мнению, благодаря содержащимся в нем вспомогательным источникам, повышает производительность живого труда в сотни и тысячи раз и за это требует известного вознаграждения, которое называется прибылью. Как мы все знаем, в действительности дело обстоит так, что прибыли накопленного, мертвого труда становятся все огромнее, капиталы капиталистов все колоссальнее, тогда как заработная плата живого труда делается все меньше, масса живущих только на заработную плату рабочих становится все многочисленнее и беднее. Как же разрешить это противоречие? Откуда может взяться прибыль капиталиста, если рабочему возмещается полная стоимость труда, которую он придает своему продукту? Ведь раз обмениваются только равные стоимости, то так должно быть и в данном случае. С другой стороны, как могут обмениваться равные стоимости, как может рабочий получать полную стоимость своего продукта, если, как признают многие экономисты, этот продукт делится между ним и капиталистом? Прежняя политическая экономия беспомощно стоит перед этим противоречием, пишет или смущенно лепечет ничего не говорящие фразы. До сих пор даже социалистические критики политической экономии не были в состоянии сделать ничего больше, как только выдвинуть это противоречие; никто его не разрешил, пока, наконец, Маркс не проследил и не показал весь процесс возникновения этой прибыли вплоть до места ее рождения и не сделал тем самым все ясным.

При исследовании капитала Маркс исходит из простого и общеизвестного факта, что капиталисты увеличивают стоимость своего капитала посредством обмена; они покупают товар за свои деньги и продают его затем за большее количество денег, чем он им самим стоил. Например, капиталист покупает хлопок за 1000 талеров и продает его затем за 1100 талеров и таким образом «зарабатывает» 100 талеров. Этот избыток в 100 талеров над первоначальным капиталом Маркс называет прибавочной стоимостью. Откуда возникает эта прибавочная стоимость? По предположению экономистов, обмениваются лишь равные стоимости, и с точки зрения абстрактной теории это правильно. Следовательно, покупка хлопка и его перепродажа так же не могут доставить прибавочной стоимости, как и обмен одного серебряного талера на 30 зильбергрошей и обратный обмен этой разменной монеты на серебряный талер: от такого обмена никто не делается ни богаче, ни беднее. Прибавочная стоимость не может возникнуть также вследствие того, что продавцы продают товары выше их стоимости или покупатели покупают их ниже их стоимости, потому что каждый поочередно бывает то покупателем, то продавцом и таким образом теряет в одном случае то, что выигрывает в другом. Прибавочная стоимость не может возникнуть также и вследствие того, что продавцы и покупатели обманывают друг друга, так как это не создало бы никакой новой стоимости, никакой прибавочной стоимости, а лишь иным образом распределило бы наличный капитал между капиталистами. Несмотря на то, что капиталист покупает товары по их стоимости и продает товары по их стоимости, он все же извлекает больше стоимости, чем вкладывает. Как же это происходит?

При современных общественных отношениях капиталист находит на товарном рынке товар, который обладает своеобразным свойством, заключающимся в том, что его потребление есть источник новой стоимости, есть создание новой стоимости, и этот товар – рабочая сила.

Какова стоимость рабочей силы? Стоимость всякого товара измеряется необходимым для его производства трудом. Рабочая сила существует в виде живого рабочего, который нуждается в определенной сумме жизненных средств как для себя, так и для содержания своей семьи, обеспечивающей продолжение существования рабочей силы и после его смерти. Таким образом, рабочее время, необходимое для производства этих жизненных средств, и представляет стоимость рабочей силы. Капиталист оплачивает ее понедельно и тем покупает право пользоваться недельным трудом рабочего. До этого пункта господа экономисты должны будут в общем согласиться с нами в вопросе о стоимости рабочей силы.

И вот капиталист ставит своего рабочего на работу. В течение определенного времени рабочий затрачивает то количество труда, которое представлено в его недельной заработной плате. Если мы предположим, что его недельная заработная плата представляет три рабочих дня, то рабочий, начав работу в понедельник, в среду вечером уже возместит капиталисту полную стоимость уплаченной заработной платы. Но прекращает ля он после этого работу? Ни в коем случае. Капиталист купил его недельный труд, и рабочий должен работать еще три остальных дня недели. Этот прибавочный труд рабочего, труд сверх того времени, которое необходимо для возмещения его заработной платы, есть источник прибавочной стоимости, прибыли, источник постоянно усиливающегося возрастания капитала.

Пусть нас не упрекают в том, что допущение, будто рабочий в три дня вырабатывает полученную им заработную плату и остальные три дня работает на капиталиста, является произвольным. Требуется ли ему для возмещения заработной платы именно три дня, или два, или четыре, в данном случае это, конечно, совершенно безразлично и изменяется в зависимости от обстоятельств; но основное заключается в том, что капиталист, наряду с трудом, который он оплачивает, выколачивает также труд, который он не оплачивает, и это – отнюдь не произвольное допущение, ибо в тот самый день, когда капиталист стал бы систематически получать от рабочего лишь столько труда, сколько он ему оплачивает в заработной плате, в этот самый день он закрыл бы свое предприятие, так как в этом случае вся его прибыль пошла бы прахом.

Здесь мы имеем решение всех упомянутых выше противоречий. Происхождение прибавочной стоимости (значительную часть которой составляет прибыль капиталиста) теперь стало совершенно ясным и простым. Стоимость рабочей силы оплачивается, но эта стоимость гораздо меньше той, которую капиталист в состоянии выколотить из рабочей силы; и эта разница, неоплаченный труд, как раз и образует долю капиталиста или, точнее говоря, класса капиталистов. Ибо даже та прибыль, которую хлопкоторговец в вышеприведенном примере выручил из хлопка, должна, если только не имело место повышение цен на хлопок, состоять из неоплаченного труда. Торговец продал свой товар фабриканту хлопчатобумажной ткани, который может выручить из своей продукции, помимо упомянутых 100 талеров, еще прибыль для себя и который, стало быть, делит с торговцем присвоенный неоплаченный труд. Именно на этот неоплаченный труд содержатся вообще все нетрудящиеся члены общества. Из него оплачиваются государственные и местные налоги, которые падают на класс капиталистов, земельная рента землевладельцев и т. д. На нем покоится весь существующий общественный строй.

С другой стороны, было бы нелепо предполагать, что неоплаченный труд возник лишь при современных отношениях, когда производство ведется, с одной стороны, капиталистами, с другой – наемными рабочими. Напротив. Угнетенный класс во все времена должен был доставлять неоплаченный труд. В течение весьма продолжительного времени, когда господствующей формой организации труда было рабство, рабы были принуждены работать гораздо больше, чем им это возмещалось в форме жизненных средств. При господстве крепостничества, вплоть до отмены барщинных повинностей крестьян, происходило то же самое; здесь разница между временем, в течение которого крестьянин работает для поддержания своего собственного существования, и прибавочным трудом на помещика обнаруживается даже осязательно, так как работа на помещика производится отдельно от работы на себя. Теперь изменилась форма, но существо дела осталось тем же; и до тех пор пока «часть общества обладает монополией на средства производства, работник, свободный или несвободный, должен присоединять к рабочему времени, необходимому для содержания его самого, излишнее рабочее время, чтобы произвести жизненные средства для собственника средств производства» (Маркс, стр. 202) [246].

 

II

 

В предыдущей статье мы видели, что каждый рабочий, нанятый капиталистом, выполняет двоякого рода труд. В течение одной части своего рабочего времени он возмещает выдаваемую ему капиталистом заработную плату, и эту часть труда Маркс называет необходимым трудом. Но после этого ему приходится продолжать работу, и в течение этого времени он производит для капиталиста прибавочную стоимость, значительную часть которой составляет прибыль. Эта часть труда называется прибавочным трудом.

Мы предполагаем, что рабочий три дня в неделю работает для возмещения своей заработной платы и три дня для производства прибавочной стоимости для капиталиста. Иначе говоря, это значит, что при ежедневном двенадцатичасовом труде он в течение шести часов отрабатывает свою заработную плату и шесть часов работает для производства прибавочной стоимости. Из недели можно выжать только шесть, а если включить и воскресенье, то семь рабочих дней, но из каждого отдельного дня можно выжать шесть, восемь, десять, двенадцать, пятнадцать и даже больше рабочих часов. Рабочий продает капиталисту за свою однодневную заработную плату один рабочий день. Но что такое рабочий день? Восемь часов или восемнадцать?

Капиталист заинтересован в том, чтобы сделать рабочий день возможно длиннее. Чем он длиннее, тем больше производится прибавочной стоимости. Верное чутье подсказывает рабочему, что каждый час труда, который он работает сверх возмещения заработной платы, у него незаконно отбирается; он чувствует на собственной шкуре, что значит работать чрезмерно длительное время. Капиталист борется за свою прибыль, рабочий – за свое здоровье, за несколько часов ежедневного отдыха, чтобы иметь возможность не только работать, спать

и есть, но проявлять себя в качестве человека также и в других отношениях. Заметим еще мимоходом, что от доброй воли отдельных капиталистов совершенно не зависит, желают ли они вступать в эту борьбу или нет, так как конкуренция заставляет даже самых филантропических из них присоединяться к своим коллегам и вводить рабочее время такой же продолжительности, как и у других.

Борьба вокруг установления рабочего дня ведется с первого вступления на историческую арену свободных рабочих и до сегодняшнего дня. В различных отраслях промышленности господствует установленный обычаем, различный по своей продолжительности рабочий день, однако в действительности он соблюдается редко. Только там, где рабочий день установлен законом и за соблюдением его следят, только там и можно сказать, что существует строго ограниченный рабочий день. Но до сих пор это имеет место почти исключительно только в фабричных округах Англии. Здесь установлен десятичасовой рабочий день для всех женщин и для мальчиков от 13 до 18 лет (101/2 часов в течение пяти дней, 71/2 часов в субботу), а так как мужчины не могут работать без них, то и у них получается десятичасовой рабочий день. Английские фабричные рабочие завоевали этот закон путем многолетней выдержки, ожесточеннейшей, упорнейшей борьбы с фабрикантами при помощи свободы печати, права коалиций и собраний, а также посредством искусного использования расколов в самом господствующем классе. Этот закон стал защитой английских рабочих. Постепенно он был распространен на все отрасли крупной промышленности, а в прошлом году – почти на всю промышленность, по крайней мере, на все те отрасли, в которых заняты женщины и дети. По истории этой законодательной регламентации рабочего дня в Англии рассматриваемая книга содержит весьма обстоятельный материал. Предстоящий Северогерманский рейхстаг также будет обсуждать промышленный устав, а вместе с тем и регламентацию фабричного труда. Мы надеемся, что ни один из депутатов, избранных немецкими рабочими, пе приступит к обсуждению этого закона, не изучив предварительно книгу Маркса. Здесь можно будет многого добиться. Раскол в среде господствующих классов Германии более благоприятен для рабочих, чем это когда‑либо было в Англии, так как всеобщее избирательное право вынуждает господствующие классы заигрывать с рабочими. Четыре или пять представителей пролетариата являются при этих условиях силой, если только они сумеют использовать свое положение, если они прежде всего будут знать, о чем идет речь, будут знать то, чего не знают буржуа. А книга Маркса дает им для этой цели весь материал в готовом виде.

Мы опускаем целый ряд других превосходных исследований, имеющих преимущественно теоретический интерес, и переходим к заключительной главе, в которой идет речь об аккумуляции, или накоплении, капитала. Здесь прежде всего доказывается, что капиталистический способ производства, то есть способ производства, предполагающий наличие на одной стороне капиталистов, на другой – наемных рабочих, не только постоянно заново производит капитал для капиталиста, но вместе с тем все снова и снова производит также и нищету рабочих; таким образом, обеспечивается положение, при котором на одном полюсе постоянно существуют капиталисты, являющиеся собственниками всех жизненных средств, всего сырья и всех орудий труда, а на другом полюсе – огромная масса рабочих, вынужденных продавать свою рабочую силу этим капиталистам за такое количество жизненных средств, которого в лучшем случае хватает только на поддержание работоспособности рабочих и на то, чтобы вырастить новое поколение работоспособных пролетариев. Но капитал не просто воспроизводится, он все время увеличивается и разрастается, и вместе с этим растет его власть над лишенным собственности классом рабочих. И как во все большем масштабе воспроизводится он сам, современный капиталистический способ производства также во все большем масштабе, во все возрастающем числе воспроизводит класс лишенных собственности рабочих. «Накопление капитала воспроизводит капиталистическое отношение в расширенном масштабе: больше капиталистов или более крупных капиталистов на одном полюсе, больше наемных рабочих на другом… Итак, накопление капитала есть увеличение пролетариата» (стр. 600) [627–628]. Но благодаря развитию машинного производства, улучшениям в земледелии и т. д. для производства одного и того же количества продуктов требуется все меньше рабочих, и это усовершенствование, означающее образование излишка рабочих, идет быстрее, чем даже возрастание капитала. Что же делается с этим все возрастающим количеством рабочих? Они образуют промышленную резервную армию, которая во время плохого или среднего состояния дел оплачивается ниже стоимости ее труда, бывает занята нерегулярно или попадает под опеку общественной благотворительности, но которая, как это ясно видно на примере Англии, необходима классу капиталистов во время особо оживленного состояния дел. При всех обстоятельствах она служит для того, чтобы сокрушать силу сопротивления регулярно занятых рабочих и держать их заработную плату на низком уровне. «Чем больше общественное богатство… тем больше относительное перенаселение (избыточное население) или промышленная резервная армия. Но чем больше эта резервная армия по сравнению с активной (регулярно занятой) рабочей армией, тем обширнее постоянное перенаселение, или те слои рабочих, нищета которых обратно пропорциональна мукам их труда [в авторизованном французском переводе I тома «Капитала» это положение Маркс уточняет. См. настоящее издание, т. 23, стр. 659. Ред.] . Наконец, чем больше нищенские слои рабочего класса и промышленная резервная армия, тем больше официальный пауперизм. Это – абсолютный, всеобщий закон капиталистического накопления» (стр. 631) [659].

Таковы некоторые из основных законов современной капиталистической общественной системы, доказанные строго научно, и официальные экономисты, конечно, остерегаются даже сделать попытку их опровергнуть. Но все ли этим сказано? Ни в коем случае. С какой остротой Маркс подчеркивает отрицательные стороны капиталистического производства, с такой же ясностью он доказывает, что эта общественная форма была необходима для того, чтобы развить производительные силы общества до такой высокой ступени, которая сделает возможным равное, достойное человека развитие всех членов общества. Все прежние общественные формы были для этого слишком бедны. Только капиталистическое производство создает необходимые для этого богатства и производительные силы. Но одновременно оно создает в лице массы угнетенных рабочих тот общественный класс, который все более становится перед необходимостью взять эти богатства и производительные силы в свои руки, с тем чтобы использовать их не в интересах класса‑монополиста, как они используются в настоящее время, а в интересах всего общества.

Написано Ф. Энгельсом между 2 и 13 марта 1868 г.

Напечатало в «Demokratisches Wochenblatt» №№ 12 и 13, 21 и 28 марта 1868 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

 

 

Ф. ЭНГЕЛЬС

КОНСПЕКТ ПЕРВОГО ТОМА «КАПИТАЛА» К. МАРКСА[204]

 

 

К. МАРКС. КАПИТАЛ. ТОМ I.

КНИГА ПЕРВАЯ. ПРОЦЕСС

ПРОИЗВОДСТВА КАПИТАЛА

 

Написано Ф. Энгельсом в 1868 г.

Впервые опубликовано на русском языке в «Архиве К. Маркса и Ф. Энгельса», кн. IV, 1929 г.

 

 

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ ТОВАР И ДЕНЬГИ[205]

 

I. ТОВАР КАК ТАКОВОЙ

 

Богатство обществ, в которых господствует капиталистическое производство, состоит из товаров. Товар есть вещь, имеющая потребительную стоимость; последняя существует при всех формах общества, в капиталистическом же обществе потребительная стоимость есть вместе с тем вещественный носитель меновой стоимости.

Меновая стоимость предполагает tertium comparationis [буквально: третье для сравнения; здесь: меру. Ред.], которой она измеряется: труд, всеобщую общественную субстанцию меновых стоимостей, а именно общественно‑необходимое рабочее время, которое в ней овеществлено.

Подобно тому как товар есть нечто двойственное: потребительная стоимость и меновая стоимость, точно так же и содержащийся в нем труд определен двояко: с одной стороны, как определенная производительная деятельность, труд ткача, труд портного и т. д., как полезный труд, а с другой стороны – как простая затрата человеческой рабочей силы, кристаллизованный абстрактный труд. Первый производит потребительную стоимость, второй – меновую стоимость, и только он сравним количественно (различия между квалифицированным и неквалифицированным, сложным и простым трудом подтверждают это).

Итак, субстанция меновой стоимости – абстрактный труд, величина ее – мера времени последнего. Рассмотрим еще форму меновой стоимости.

1) х товара а = у товара b; стоимость одного товара, выраженная в потребительной стоимости другого, есть его относительная стоимость. Выражение эквивалентности двух товаров есть простая форма относительной стоимости. В вышеприведенном уравнении у товара b есть эквивалент. В нем х товара а получает свою форму стоимости в противоположность его натуральной форме, между тем как у товара b получает вместе с тем свойство непосредственной обмениваемости даже в своей натуральной форме. Меновая стоимость товара, благодаря определенным историческим условиям, нашла свой отпечаток на его потребительной стоимости. Поэтому товар не может выразить меновую стоимость в своей собственной потребительной стоимости, он может это сделать лишь в потребительной стоимости другого товара. Только в приравнивании двух конкретных продуктов труда обнаруживается свойство содержащегося в них обоих конкретного труда как абстрактно‑человеческого труда, т. е. товар не может относиться к содержащемуся в нем самом конкретному труду как к простой форме осуществления абстрактного труда, но может так относиться к конкретному труду, содержащемуся в товарах других видов.

Уравнение х товара а = у товара b необходимым образом предполагает, что х товара а может быть выражено так же в других товарах; следовательно,

2) х товара а = у товара b = z товара с = v товара d = и товара e = и т. д., и т. д., и т. д. Это – развернутая относительная форма стоимости. Здесь х товара а относится уже не к одному, а ко всем, товарам как к простым формам проявления труда, воплощенного в нем самом. Но она приводит путем простой перестановки к

3) перевернутой второй форме относительной стоимости: у товара b = х товара а

v товара с =»»»

и товара d = »»»

t товара e =»»»

и т. д. и т. д.

Здесь товары получают всеобщую относительную форму стоимости, в которой все они отвлечены от своей потребительной стоимости и как материализация абстрактного труда приравниваются к х товара а. Причем х товара а есть родовая форма эквивалента для всех других товаров, он – их всеобщий эквивалент; материализованный в нем труд фигурирует без дальнейших околичностей как реализация абстрактного труда, как всеобщий труд. Но теперь –

4) каждый товар этого ряда может взять на себя роль всеобщего эквивалента, но в одно и то же время всегда лишь один из них, ибо если бы все товары были всеобщими эквивалентами, то каждый, в свою очередь, исключал бы из их числа остальные. 3‑я форма создана не х товара а, но другими товарами, объективно. Таким образом, один определенный товар должен взять на себя эту роль, – со временем он может меняться, – и лишь благодаря этому товар становится вполне товаром. Этот особенный товар, с натуральной формой которого срастается форма всеобщего эквивалента, есть деньги.

Трудность понимания товара заключается в том, что он, как и все категории капиталистического способа производства, представляет отношение лиц под вещной оболочкой. Сопоставляя свои продукты как товары, производители сопоставляют различные виды своего труда как всеобще человеческий труд; без этого опосредствования вещью они не могут обойтись. Отношение лиц проявляется, следовательно, как отношение вещей.

Для общества, в котором господствует товарное производство, христианство, особенно протестантизм, – подходящая религия.

 

II. ПРОЦЕСС ОБМЕНА ТОВАРОВ

 

То, что товар есть товар, он доказывает в обмене. Собственники двух товаров должны иметь желание обменять свои товары и, следовательно, должны признавать друг друга частными собственниками. Это юридическое отношение, формой которого является договор, есть лишь волевое отношение, в котором отражается экономическое отношение. Содержание этого юридического, или волевого, отношения дано самим экономическим отношением (стр. 45).

Товар есть потребительная стоимость для его невладельца и непотребительная стоимость для его владельца. Отсюда – потребность в обмене. Но каждый товаровладелец желает получить в обмен специфические, нужные ему потребительные стоимости; поэтому обмен – индивидуальный процесс. С другой стороны, он хочет реализовать свой товар как стоимость, т. е. в любом товаре, независимо от того, есть ли его товар потребительная стоимость для владельца другого товара или нет; поэтому обмен для него – всеобще общественный процесс. Но один и тот же процесс не может быть для всех товаровладельцев одновременно индивидуальным и всеобще общественным. Для каждого товаровладельца его товар выступает как всеобщий эквивалент, а все другие товары – как определенное количество особенных эквивалентов его товара. Но так как в этом сходятся между собой все товаровладельцы, то ни один товар не является всеобщим эквивалентом, и поэтому ни один товар не имеет также всеобщей относительной формы стоимости, в которой товары отождествлялись бы как стоимости и сравнивались друг с другом как величины стоимости. Таким образом, они противостоят друг другу вообще не как товары, а только как продукты (стр. 47).

Товары могут относиться друг к другу как стоимости, а следовательно, как товары, только будучи противопоставленными какому‑нибудь другому товару как всеобщему эквиваленту. Но лишь общественное действие может сделать определенный товар всеобщим эквивалентом – деньгами.

Имманентное противоречие товара как непосредственного единства потребительной стоимости и меновой стоимости, как продукта полезного частного труда… и как непосредственной общественной материализации абстрактного человеческого труда– это противоречие не знает покоя до тех пор, пока оно не принимает формы раздвоения товара на товар и деньги (стр. 48).

Так как все другие товары суть лишь особенные эквиваленты денег, а деньги – их всеобщий эквивалент, то они как особенные товары относятся к деньгам как к товару всеобщему (стр. 51). Процесс обмена дает товару, который он превращает в деньги, не его стоимость, а лишь только его форму стоимости (стр. 51). Фетишизм: кажется, будто товар не потому становится деньгами, что другие товары всесторонне выражают в нем свои стоимости, а наоборот, будто они выражают в нем свои стоимости потому, что он представляет собой деньги.

 


Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 327; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!