Глава 7. Рефлекс рефлексов вместо души. Выготский
Как вы помните, профессор Шабельников сетовал, что только давление со стороны захвативших в России власть коммунистов не позволяло Выготскому говорить о душе. Ну, а сам он, надо думать, будь у него руки развязаны…
Другой исследователь творчества Льва Семеновича Выготского (1896–1934), и гораздо более знающий, на мой взгляд, исследователь, Михаил Ярошевский, ничего подобного за Выготским не заметил. Совсем наоборот, прослеживая развитие такой ветви психологии, как наука о поведении, он утверждает, что как раз Выготский‑то принял учение Сеченова лучше даже рефлексологов вроде Бехтерева, Павлова и Корнилова. Вот как он рассказывает о поисках Выготского.
«1. "Надо изучать не рефлексы, а поведение– его механизм, состав, структуру", ибо "сознание есть проблемы структуры поведения" <… >
2. Вслед за И. М. Сеченовым Л. С. Выготский особое значение придает рефлексам, оборванным на их двигательном завершении. Игнорировать их – "значит отказаться от изучения (именно объективного, а не однобокого, субъективного наизнанку) человеческого поведения. В опыте над разумным человеком нет такого случая, чтобы фактор заторможенных рефлексов, психики не определял так или иначе поведение испытуемого"» (Ярошевский. Наука о поведении, с. 352).
Что такое «оборванные или заторможенные рефлексы»? У Сеченова – это те движения, которые человек успел перехватить и не вывел наружу, оставив в себе в виде мыслей. В сущности, большая часть «Рефлексов головного мозга» и посвящена тому, чтобы доказать, что все, что происходит в нашем сознании, – это все те же движения, которые мы сдержали или выпустили наружу. Что речь идет о сознании, подтверждает и Ярошевский:
|
|
|
«3. Тем самым проводилась демаркационная линия между трактовкой поведения И. П. Павловым, В. М. Бехтеревым и другими рефлексологами, с одной стороны, и попыткой Л. С. Выготского найти для сознания достойную роль во внутренней организации поведения– с другой» (Там же).
Ярошевский не указывает точно, где Выготский высказал эти мысли, но это и не так важно, потому что творчество Выготского было довольно цельным. И если понять первый пункт программы Выготского как неприятие рефлексов, то это глубокая ошибка. Выготский всегда громко и однозначно заявлял, что вся современная советская психология вырастает из учения Павлова об условных рефлексах, а в обзоре, написанном в 1928 году к десятилетию Октябрьской революции, он говорит слова, которые неоднозначно понять невозможно:
«Основным и определяющим фактором для развития психологии в нашей стране надо считать учение об условных рефлексах, созданное академиком Павловым» (Цит. по: Ярошевский. Наука, с. 349).
|
|
|
Для нас это означает, что когда Выготский говорит, что надо изучать не рефлексы, а поведение, он всего лишь пытается разграничить предметы психологии и физиологии, выделив в особый разряд те рефлексы, которые составляют поведение, а не мышечное движение человека. Отсюда рождается понятие о социальной среде, творящей наше сознание, как набор чисто поведенческих рефлексов:
«Решающим фактором в деле установления и образования условных рефлексов оказывается среда как система воздействующих на организм раздражителей. <…>
Среда играет в отношении каждого из нас роль лаборатории, в которой у собак воспитываются условные рефлексы» (Там же, с. 350).
Все это однозначно увязывается с сознанием, как его понимал Выготский:
«4. В общей структуре поведения человека выделяются движения особого рода и вида. Это речевые рефлексы. Они образуют особую систему рефлексов среди других их систем и являются эквивалентом сознания. "Сознание есть… взаимовозбуждение различных систем рефлексов"» (Там же, с. 353).
Что можно было бы вполне естественно завершить определением сознания из работы еще 1925 года «Сознание как проблема психологии поведения»:
|
|
|
«Сознание есть только рефлекс рефлексов» (Выготский. Сознание, с. 47).
Но я завершу цитатой все из той же работы, которую пересказывает Ярошевский:
«Придя в психологию, Л. С. Выготский представлял ее реформу как развитие науки о поведении, фундамент которой был заложен И. М. Сеченовым и И. П. Павловым. Вот его собственное определение: "Предметом научной психологии обычно принято называть поведение человека и животных, причем под поведением подразумевать все те движения, которые производятся только живыми существами и отличают их от неживой природы". Более того, "психика и поведение – это одно и то же. Только та научная система, которая раскроет биологическое значение психики в поведении человека, укажет точно, что она вносит нового в реакцию организма, и объяснит ее как факт поведения, только она сможет претендовать на имя научной психологии"» (Ярошевский. Наука, с. 351).
Можно ли усомниться, что психика для Выготского не душа, а рефлекс рефлексов?!
Но, быть может, Выготский просто вынужденно поддерживал правящий подход, а сам скрыто сохранял для души возможность выжить? Ха! Как раз наоборот. В этом смысле он был инквизитором и никому даже из числа душегубов не позволял подобных заигрываний. Вот прочитайте, как он помахивает пальчиком перед носом у убеленного сединами академика Бехтерева.
|
|
|
«Самое главное – исключение сознания из сферы научной психологии сохраняет в значительной мере весь дуализм и спиритуализм прежней субъективной психологии.
В. М. Бехтерев утверждает, что система рефлексологии не противоречит гипотезе "о душе" (1923). Субъективные или сознательные явления характеризуются им как явления второго ряда, как специфические внутренние явления, сопровождающие сочетательные рефлексы.
Дуализм закрепляется тем, что допускается возможность и даже признается неизбежность возникновения в будущем отдельной науки – субъективной рефлексологии…» (Выготский. Сознание, с. 27).
Дуализм недопустим, как недопустима и такая глупость, чтобы оставить незанятым хоть одно свято место. Не займем его нашим понятием сознания, состоящего из рефлексов, и сюда прокрадется «душа»! Психологи, будьте бдительны, не оставляйте врагу ни одной зацепки для возрождения!
Вот истинное отношение Выготского к душе. Что же он сам понимал под психикой, можно понять из работы 1930 года «Психика, сознание, бессознательное».
«До сих пор еще широко распространено мнение, что содержание и предмет психологической науки составляют психические явления или процессы и что, следовательно, психология как самостоятельная наука возможна только на основе идеалистического философского допущения самостоятельности и изначальности духа наравне с материей.
Так и поступают большинство идеалистических систем психологии…» (Выготский. Психика, с. 359).
«Только диалектический подход к этой проблеме открывает, что в самой постановке всех решительно проблем, связанных с психикой, сознанием и бессознательным, допускалась ошибка. <…>
Диалектическая психология исходит раньше всего из единства психических и физиологических процессов. Для диалектической психологии психика не является, по выражению Спинозы, чем‑то лежащим по ту сторону природы или государством в государстве, она является частью самой природы, непосредственно связанной с функциями высшей организованной материи нашего головного мозга. Как и вся остальная природа, она не была создана, а возникла в процессе развития. Ее зачаточные формы заключены уже везде – там, где в живой клетке содержатся свойства изменяться под влиянием внешних воздействий и реагировать на них.
Где‑то, на какой‑то определенной ступени развития животных, в развитии мозговых процессов произошло качественное изменение, которое, с одной стороны, было подготовлено всем предшествующим ходом развития, а с другой – являлось скачком в процессе развития, так как знаменовало собой возникновение нового качества, не сводимого механически к более простым явлениям.
Если принять эту естественную историю психики, станет понятна и вторая мысль, заключающаяся в том, что психику следует рассматривать не как особые процессы, добавочно существующие поверх и помимо мозговых процессов, где‑то над или между ними, а как субъективное выражение тех же самых процессов, как особую сторону, особую качественную характеристику высших функций мозга» (Там же, с. 363–364).
Вот то понятие «души», из которого исходил в своих исследованиях Лев Семенович. С психологической точки зрения, его корнем является малозаметное высказывание, которое наше искаженное простонаучной культурой восприятие не замечает и пропускает без осознавания: если принять эту естественную историю психики.
Иными словами, все это – лишь одно из предположений, гипотеза, лежащая в основании всей той цитадели естественных наук о человеке, о которой писал Ланге. А если не принять? Тогда ты враг, который не сдается!
Это не способ искать истину. Предположение, что психика – лишь характеристика функций мозга, может быть и верным. Но оно – предположение, к тому же уснащенное множеством натяжек, вроде утверждения за собой права говорить от лица естественных законов природы. Просто допустите мысль, что душа все‑таки есть. И что тогда – это противоестественно, что ли, иметь ее? Наверное, естественно, раз она существует. И раз она существует, то где, как не в природе? А если так, то как относиться к той самоуверенности естественников, что они‑то и определяют, что для природы должно быть законами?!
Возможно, все именно так и было, как утверждали люди, подобные Сеченову и Выготскому, но их исследование проделано грязно, и если и не должно быть выкинуто на свалку, то уж точно должно быть проделано еще раз и без примеси политического или общественного заказа.
Что же касается сомнений профессора Шабельникова в чистоте марксистских взглядов Выготского, якобы тайно бывшего сторонником души в стане ее врагов, то, может быть, это было вызвано крайней беспринципностью и беспардонностью красного психолога, с какой Выготский обращался с захваченным барским добром? Ведь комиссарам доставляло наслаждение экспроприировать экспроприаторов. Я говорю сейчас не о том, как захватывали власть, заводы, телеграфы, институты психологии, а о том, как захватывали и само имя «психология».
В «Историческом смысле психологического кризиса» Выготский сам обосновывает право сильного на все, что он украл у побежденных. Это примечательное своей бессовестностью рассуждение стоит знать.
«Правда, некоторые идеалисты возражают против присвоения естественнонаучной психологии этого имени. Так, С. Л. Франк, указывая со всей резкостью на то, что под одним именем живут две разные науки, пишет: "Дело тут вообще не в относительной учености двух разных методов одной науки, а в простом вытеснении одной науки совсем другой, хотя и сохранившей слабые следы родства с первой, но имеющей по существу совсем иной предмет… Нынешняя психология сама себя признает естествознанием… Это значит, что современная так называемая психология есть вообще не психо‑логия, а физио‑логия… Прекрасное обозначение "психология" – учение о душе– было просто незаконно похищено и использовано как титул для совсем иной научной области; оно похищено так основательно, что когда теперь размышляешь о природе души… то занимаешься делом, которому суждено оставаться безымянным или для которого надо придумать какое‑нибудь новое обозначение".
Но даже нынешнее искаженное имя «психология» на три четверти не отвечает ее сути – это психофизика и психофизиология. И новую науку он пытается назвать философской психологией, чтобы "хоть косвенно восстановить истинное значение названия «психология» и вернуть его законному владельцу после упомянутого похищения, непосредственно уже неустранимого"» (Выготский. Исторический, с. 112).
Про наглеца русский народ говорит: плюнь ему в рожу, он утрется и снова за свое! Выготскому плюнули в рожу, как он ответит? Извинится, покается, будет оправдываться, нападать? Подскажу, строго по сценарию одесских анекдотов: Тут приходит ко мне один поц по имени Франк и жалуется, що у него что‑то сперли… Во‑первых, не сперли, во‑вторых, сперли навсегда, а в‑третьих, вообще, можно сказать, спасли, чтобы кто‑нибудь не спер!
«Однако и Франк согласен, что имя похищено естественнонаучной психологией неустранимо и основательно. И мы полагаем, что именно материалистическая ветвь должна называться психологией. За это… говорят два важных соображения.
Первое: именно она явится завершительницей всех истинно научных тенденций науки, то есть она и есть на самом деле по самому существу психология.
Второе: принимая это имя, новая психология нимало не «похищает» его, не искажает его смысла, не связывает себя теми мифологическими следами, которые в нем сохранились, а, напротив, сохраняет живое историческое напоминание обо всем своем пути, от самой исходной точки» (Там же).
Дальше распутывайте эту одесскую логику сами, там еще много говорится такого, что хочется замахать руками и закричать: хватит, хватит, не трахай мне мозги! Все твое! Извините…
Что же касается Школы Выготского, то о них даже отдельную главу писать не стоит, настолько они стерильны от подозрений в душевности. Впрочем, я скажу несколько слов о советской психологии в заключении, прежде чем перейти к рассказу о том, о чем вопила истерзанная душа Семена Людвиговича Франка.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 113; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!