КУМИР ТРЕТЬЕГО РЕЙХА И ДРАМА НА ЛА-ПЛАТЕ 2 страница
«СТАЛЬНАЯ ТРУБА» И ЕЕ ОБИТАТЕЛИ
«Служба на подводной лодке требует от моряка большой самостоятельности и ставит перед ним задачи, для выполнения которых нужны высокое мастерство и бесстрашие. Единственная в своем роде морская дружба, вырастающая из общности судьбы, из отсутствия различий в положении членов экипажа подводной лодки, где все зависят один от другого и где никто не лишний, восхищала меня. Каждый подводник ощущает величие океана, величие своей задачи и чувствует себя богаче всех королей. Иной судьбы он не хочет», — так писал Карл Дениц. Едва ли можно с ним спорить.
Однако реальная жизнь на подводной лодке тех времен была сущим адом не только для новичка, но и для старого «морского волка», поскольку субмарина далеко еще не отвечала требованиям сегодняшнего дня. Это не был подводный корабль в полном смысле слова. Подлодка являлась как бы «ныряющим» тихоходным и слабо вооруженным судном, способным лишь на недолгое погружение. Под водой она могла только уходить от противника, но была практически бессильна и не способна отвечать на его атаки собственными ударами.
К концу 30-х годов условия службы на немецких подводных лодках резко ужесточились. О том, что собой представляла жизнь в «стальной трубе» субмарины, откровенно рассказывали многие бывшие немецкие подводники. Тому, кто не служил в подводном флоте, трудно себе представить жизнь, неделями и месяцами протекающую в тесной, постоянно сырой и насыщенной всевозможными зловониями посудине.
|
|
|
В каждой лодке имелось множество отсеков, соединенных люками, которые при необходимости герметически закрывались. Отсеки носовой и кормовой части вмещали торпеды и кубрики для матросов. Между ними — от носа к корме — располагались отсеки для старшинского состава и командиров, камбуз, офицерская кают-компания, отсек гидролокатора и радиорубка, отсек управления, большие отсеки дизельных двигателей и электромоторов. Порядок отсеков мог изменяться в зависимости от типа подводной лодки, но назначение их оставалось одинаковым.
Команда подводников делилась на три боевые смены. Вахты в нормальных условиях сменялись каждые четыре часа. Личный же состав, обслуживающий двигатели, состоял только из двух смен, заступающих через шесть часов. Одной койкой обычно пользовались два человека. Во время похода не приходилось и думать о том, чтобы раздеться и нормально выспаться. Резкий сигнал боевой тревоги мог раздаться в любой момент, и вся команда должна была мгновенно занять свои посты по боевому расписанию, определявшему каждому его место и обязанности.
Перед выходом лодки в море и без того невероятно тесные ее отсеки до отказа заваливались предметами довольствия и разным имуществом, необходимым для похода, который мог длиться неделями. При проектировании подводной лодки такое загромождение отсеков, естественно, не предусматривалось. Находившиеся в них кучи продуктовых запасов мешали личному составу передвигаться, особенно в первые дни похода, когда таких запасов было много. Тяжелый запах хранившихся продуктов преобладал над всеми другими. Он смешивался со спертым воздухом трюмов, с запахом горячей пищи и одеколона, — моряки называли его «колибри», — которым подводники обычно смывали соль, оседавшую на лице в часы несения вахты на мостике. Ко всем этим «ароматам» добавлялись запахи соляра, смрад отработанных газов, беспрерывно открывавшегося и закрывавшегося гальюна и испарения, исходившие от давно не мытых, потных человеческих тел. Ну и ко всему этому качка, непрерывная тяжелая качка. Маленькая лодка при самом незначительном волнении всегда испытывала бортовую и килевую качку. Даже при курсе, наилучшим образом учитывающем волну, качка на субмарине выматывала гораздо сильнее, чем на любом большом надводном корабле. Во время шторма крен нередко достигал 60 градусов. Бывало и так, что спящий на верхней койке летел вниз — не помогали даже бортики! — прямо на соседа, поэтому частенько приходилось привязываться. Сидеть в койке было неудобно, потому что ее бортик врезался в ноги и они быстро отекали.
|
|
|
|
|
|
Носовой кубрик для членов экипажа являлся одновременно и местом хранения запасных торпед, а их, как правило, было шесть. Поэтому, пока «угри» — именно так назывались торпеды на морском жаргоне — оставались на стеллажах, для команды, ютившейся там же, почти не оставалось места: люди не могли не только выпрямиться, но даже нормально сидеть. Если дополнительный запас «угрей» лежал на палубе торпедного отсека, на них клали деревянные щиты, служившие настилом, на котором первое время и размещалась команда. Тут же, на этом настиле, могли стоять корзины, ящики и мешки, набитые провиантом; мешки с провизией покачивались и в гамаках над головами матросов. В нишах находились огнетушители, спасательные пояса и дыхательные фильтры. Использовался каждый кубический сантиметр пространства. Однако свежего мяса, как правило, хватало всего лишь дней на десять. Дальше в ход шли консервы.
В офицерской кают-компании под столом нередко складывали мешки с картофелем. Если нужно было пройти из центрального поста — мозга и главного нерва лодки — на камбуз, в моторные отсеки или к кормовому торпедному аппарату, приходилось буквально протискиваться, то и дело спотыкаясь о разные предметы. Расстояние между койками равнялось ширине стола, и поэтому одна треть его крышки была откидной: она оставалась всегда опущенной, поскольку иначе вообще немыслимо было бы протиснуться.
|
|
|
Душа на лодке не было. Во время продолжительного похода каждый обходился тазиком или умывальником. Гальюн был вечно занят. То и дело сквозь шум дизелей прорывался чей-либо нетерпеливый крик: «Ну что, красная?» Имелась в виду лампочка, перед дверью туалета, показывающая «занято» или «свободно».
Внутри лодки курить категорически запрещалось. Люди понимали: достаточно малейшей искры, чтобы накопившийся гремучий газ разнес посудину в клочья. Воздух — вот самое драгоценное, что было в лодке. О типичном случае нехватки воздуха во время погружения субмарины, атакуемой глубинными бомбами, рассказывает Герберт Вернер, служивший старпомом на U-230:
«Мы беспомощно висели на глубине 265 метров. Наши нервы были натянуты. Тела задеревенели от холода, потрясения и страха. Иссушающая ум агония ожидания заставила нас утратить всякое ощущение времени и чувство голода. Отсеки были залиты водой, соляром и мочой. Туалеты были заперты. Использовать их в тот момент означало бы немедленную смерть, поскольку огромное внешнее давление вызвало бы обратный поток. Для отправления естественных потребностей использовались канистры. К вони испражнений, пота и соляра примешивался удушливый запах газа, выделяемого батареями. Скапливающаяся в воздухе влага конденсировалась на холодной стали, стекала на дно, капала с труб и пропитывала нашу одежду. К полуночи капитан понял, что англичане не прекратят бомбежку, и приказал раздать коробки с натронной известью, облегчающей дыхание. Скоро каждый член команды повесил на грудь это приспособление, шланг от которого шел ко рту и снабжал нос зажимом. И мы продолжали ждать…»
В узкие и тесные внутренности любой субмарины набивалось более 40 человек из разных уголков Германии, каждый со своим характером, привычками и вкусами. Никакого уединения — даже через каюты офицеров постоянно перемещались члены экипажа. В обеденные часы, совпадавшие со сменой вахт, движение через унтер-офицерский кубрик становилось особенно активным. Естественно, каждый вынужден был притираться к другому, по крайней мере, на время плавания в этой «вонючей трубе», как иногда величали лодку ее обитатели.
Команда германской субмарины в техническом отношении подчинялась старшему механику — правой руке командира. Именно он, старший механик, определял порядок действий, когда отдавался приказ занять новую позицию. Подчиненные ему унтер-офицеры, а также личный состав центрального поста и моторных отсеков отлично знали свое дело. Обслуживание сложных механизмов и приборов внутри лодки напоминало действия летчика при слепом полете, когда он вел машину только по контрольным приборам. Торпедным оружием ведал первый вахтенный офицер, являвшийся одновременно старшим помощником командира, артиллерией — второй вахтенный офицер.
Свободная от вахты часть команды при спокойном море могла находиться на верхней палубе. Некоторые члены экипажа оставались на ходовом мостике рядом с вахтой и при волнении. В благоприятную погоду кроме рубочного люка открывались также носовой и кормовой входные люки, а иногда даже оба торпедопогрузочных. Это позволяло вентилировать внутренние помещения лодки, просушивать отсыревшую одежду, белье, постельные принадлежности и провиант. Понятно, что все это было возможно только при движении лодки в надводном положении и в нормальных условиях. Однако о последних во время боевых действий не приходилось даже думать.
И все же экипажи — в большинстве своем молодежь — быстро осваивались со многими трудностями. «К счастью, подводники постепенно свыкаются даже с самыми необычными условиями и перестают считать их какими-то особенными. Во всяком случае, они не очень чувствуют эту необычность. Со временем как-то приспосабливается и их организм. Каждый, кому приходилось без соответствующей подготовки впервые выходить на лодке в море, впоследствии поражался, как незаметно для себя привыкаешь к условиям жизни в этой „стальной трубе“», — таково мнение немецкого военного корреспондента Харальда Буша, автора книги «Такой была подводная война».
Дениц прекрасно знал все проблемы своих подчиненных и заботился о людях. Его прозвище — «папаша Карл» появилось отнюдь не случайно, ибо для подводников он действительно сделал очень многое. Экипажам обеспечивалось лучшее продовольственное снабжение. При длительной стоянке в базе, когда на лодке проверяли состояние техники и шла подготовка к новому боевому походу, большей части команды предоставлялся отпуск. Первое время каждого моряка, совершившего в среднем двенадцать походов, списывали на берег, как бы он ни протестовал. Начиная с 1943 года редко какая лодка возвращалась из второго похода — большинство же уничтожалось при первом выходе в море. Особенно угнетающе действовало на подводника ожидание предстоящего боя, часто длившееся сутками и даже неделями в условиях однообразной и суровой обстановки. Встреча с противником могла произойти в любую минуту или, наоборот, не произойти очень долго. Самым тяжелым оказывался не собственно бой, к которому все было подготовлено, не трудности, возникавшие в ходе выполнения боевой задачи, а безрезультатное, долгое и нудное выслеживание противника, отсутствие успехов. Именно это и приводило к тому, что у некоторых начинали сдавать нервы. Таких измученных людей, правда не очень часто, по возвращении в базу немедленно списывали с лодки и откомандировывали в другие части.
Подводные кадры ковались весьма сурово. Обучение будущих морских офицеров велось очень жестко и строилось на принципе: «командует тот, кто умеет подчиняться». Вспоминая курсантскую учебу, командир U-997 Хайнц Шеффер признавался, что «кое-кто подумывал о самоубийстве». Кандидатов в офицеры после тяжелых месячных сборов перевозили в Киль, затем разделяли на группы и командами распределяли по парусникам «Горьх Фок», «Альберт Шлагетер» и «Хорст Вессель». Там юнцы с утра до поздней ночи «вкушали» матросскую романтику.
Если кандидат-матрос проходил и это испытание, он становился морским кадетом. С этого момента его униформу украшала звездочка и золотая нашивка.
Постоянно проводились довольно пристрастные медицинские обследования и тесты. Само обучение также было очень напряженным, и многие не выдерживали шестимесячной программы. Практику обычно проходили в южной части Балтийского моря, которая долгое время оставалась свободной от боевых действий. Каждая подводная лодка перед боевой стрельбой должна была провести 66 учебных атак. Тренировки проходили днем и ночью: «зависание на спарже» — то есть погружение на перископную глубину, быстрое погружение, погружение на максимальную глубину, атака из бортового орудия, маневрирование в полной темноте… Особенно серьезно относились к утомительной вахтенной службе. Один французский офицер удивлялся, рассказывая, как однажды, еще до войны, он наблюдал за немецкой подводной лодкой, приблизившейся к его кораблю. Ни один из моряков-немцев не повернул головы даже на секунду, чтобы хотя бы окинуть взглядом французский корабль. Такое сосредоточенное внимание, железная дисциплина немало удивили француза.
Примечательно, что экипажи подводных лодок состояли исключительно из добровольцев. Но не каждый, кто хотел, становился подводником. Так было до начала войны. Именно такую школу прошли лучшие из лучших: Кречмер, Шепке, Прин, Эндрасс и другие. Кадры, которые формировались позже, явно не дотягивали до них. Все эти парни, успевшие пройти «гитлерюгенд», почти не видевшие моря, не имели ни прежнего образования, ни того внутреннего стержня, который отличал первые экипажи.
Все без исключения подводники были фанатично преданы командованию, а еще больше своему делу. «Партайгеноссен», — национал-социалисты, члены партии Гитлера, — которые чем ближе к войне, тем чаще стали появляться на борту, по свидетельствам многих, являлись обыкновенными членами экипажа. Политика на борту не играла той зловещей роли, какая была ей отведена в подразделениях вермахта. Очень редко можно было встретить где-нибудь портрет Гитлера. Гораздо чаще со стен улыбались жены или журнальные красотки. И все же бывали исключения.
Известен трагический случай, происшедший с командиром U-154 обер-лейтенантом Оскаром Кушем, которому не очень везло с атаками конвоев. Старпомом на лодке служил обер-лейтенант резерва Ульрих Абель, известный своим нацистским рвением. Когда в декабре 1943 года U-154 бесславно вернулась в базу, Абель донес на Куша, обвинив того в «недостаточной агрессивности» и «подрыве военных усилий Германии». Абель даже сумел подбить некоторых офицеров подписаться под своим рапортом. Многие позже отказались от своих подписей, однако это не помогло. Рапорта Абеля оказалось достаточно, чтобы с Куша сорвали погоны обер-лейтенанта и отдали под трибунал.
12 мая 1944 года в Киле командир U-154 был расстрелян. Правда, Абель об этом не узнал — он погиб в апреле того же года во время нападения англичан с воздуха на лодку U-193, командиром которой он стал в награду за свое служебное рвение.
ПОДВОДНАЯ ВОЙНА МЕНЯЕТ ЛИЦО
Поначалу считалось, что погрузившаяся подводная лодка находится в полной безопасности. Но в конце Первой мировой войны появились глубинные бомбы, а также шумопеленгаторы, определявшие направление на субмарину. Самую серьезную опасность представляли глубинные бомбы, которые взрывались на заданной глубине, нанося лодкам тяжелые повреждения или уничтожая их под водой. Со временем бомбы технически совершенствовались, увеличивался и радиус их поражения. Затем появился гидролокатор — «асдик», способный обнаруживать погруженную субмарину, определить направление на нее и дистанцию. Название происходило от первых букв наименования «Союзнический комитет для изучения проблемы обнаружения подводных лодок» (Allied Submarine Detecting Investigation Commitee). Прибор изобрели англичане, обеспокоенные успехами немецких подводников в Первой мировой войне. У «асдика» был один недостаток: он работал хуже, когда лодка уходила на большую глубину, но поначалу о таком способе защиты никто не знал. Как выяснилось, слои воды, по-разному нагретые солнечными лучами или образованные подводными течениями, более или менее сильно преломляли звуковые волны. Поэтому шумопеленгатор представлял для глубоко погруженной лодки бо льшую опасность, чем гидролокатор. Рекламной шумихе, созданной Англией перед войной вокруг нового гидролокатора, Дениц справедливо не доверял, поскольку догадывался, что она не имела под собой достаточно серьезных оснований. Он охотно повторял, что и в Англии «не боги горшки обжигают». Немцы также имели опыт использования собственного примитивного гидролокатора под названием «прибор S», который, однако, не позволял обнаруживать лодки на поверхности или очень глубоко под водой.
Перед самой войной новые немецкие подводные лодки «научились» во время «подкрадывания» следовать под водой почти бесшумно, что в значительной степени затрудняло их обнаружение шумопеленгаторами. Но был и свой «минус» — такой маневр замедлял скорость подводного хода до 1–2 узлов. Часто атаке из-под воды командиры предпочитали атаку из надводного положения. Незаметное преследование выслеженного противника и нападение на него с наступлением темноты — именно так, в основном, намеревались действовать немецкие подводники.
В Первую мировую войну подводные лодки сражались в одиночку. Однако накануне новой войны в Германии был найден совершенно иной подход к тактике ведения боевых действий подводными силами. 1935 год стал годом рождения групповой тактики подводных лодок, поднятой позже, по словам ее вдохновителя — Деница, «до степени подлинного искусства». Одновременное использование нескольких взаимодействующих подводных лодок Дениц назвал «тактикой волчьей стаи». Сущность ее сводилась к следующему: лодки — обычно от шести до девяти — занимали в надводном положении заданные исходные позиции, разворачиваясь веером на пути следования конвоев. Субмарина, первая обнаружившая противника, поддерживала с ним непрерывный контакт и наводила на него возможно большее число лодок для совместной атаки. Стая «налетала», как правило, в ночное время в надводном положении, когда относительно низкий силуэт делал лодки практически незаметными среди волн, а надводный ход субмарин в 15 узлов превышал обычную скорость конвоя, равную примерно 7–9 узлам. Днем «волки» двигались далеко впереди конвоя в надводном положении, а как только спускалась ночь, нападали снова.
Впервые тактика «волчьей стаи» была применена на больших маневрах германских вооруженных сил осенью 1937 года. Будучи командующим подводными силами, Дениц находился на плавучей базе субмарин в Киле и управлял по радио подводными лодками в Балтийском море. В ходе маневрирования наведение группы субмарин на противника увенчалось успехом. В мае 39-го «волчьи стаи» успешно отработали свои приемы в Атлантике, к западу от Пиренейского полуострова и Бискайского залива. Наконец, в июле того же года в присутствии главнокомандующего Кригсмарине Редера на учениях в Балтийском море действия «волчьих стай» были отшлифованы настолько, насколько вообще возможно проделать это в мирное время.
Осуществление тактики «волчьей стаи» стало возможным после развития радиотехники, позволившей производить передачу коротких сигналов. В начале Второй мировой войны обстановка благоприятствовала немцам: англичане еще не умели перехватывать эти сигналы и обнаруживать по ним местонахождение лодки.
И все же наибольшей опасностью для подводной лодки оставался самолет. Обнаружив субмарину, самолет-разведчик доносил о ее местонахождении, и к ней направлялась целая группа противолодочных кораблей. Корабли старались заставить подводную лодку уйти под воду, а преследуемый ею конвой тем временем ложился на новый курс и уходил. После этого начиналось уничтожение субмарины всеми средствами: артиллерийским огнем, авиационными бомбами или корабельными глубинными бомбами, для которых в Англии было создано новое, особо сильное взрывчатое вещество «торпекс».
Не только немецких подводников, носивших серую форму, но и их лодки называли «серыми волками», однако это отнюдь не означало, что все без исключения субмарины были покрашены в серые тона. Цвет определялся прежде всего тем районом, где велись боевые действия, и палитра здесь была весьма широкой: от почти черных оттенков, используемых на Севере, до голубых, в которые окрашивались лодки, крейсировавшие где-нибудь в тропических водах. Более того, многие лодки вообще не имели однородной покраски. Темные, в виде волн, «тигровые полосы» должны были маскировать нижнюю, подводную часть субмарины. Верхняя же становилась светлее по направлению к рубке.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 164; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!