КРИТИЦИЗМ КАК ИГРА ИЛИ РАЗВЛЕЧЕНИЕ
Для «города», то есть для так называемой «цивилизации», философия Канта есть сама истина, притом – не трагическая, а весьма утешительная. Убедившись в бессилии разума, разорванного на теоретический и практический, «город» с благословения Канта может со спокойною совестью предаться всякого рода играм, художественным и мануфактурным, забавам творения безжизненных подобий (образов и оболочек – одежд, украшений), вместо воссоздания живых сущностей. (Но увлекаться подобиями и игрушками свойственно детям; вот почему) «Критика» Канта относится к состоянию несовершеннолетия, чего однако сам Кант не сознает. В критике суждения, то есть суждения эстетического, дается следующее определение эстетическому состоянию: «это состояние есть отсутствие практических потребностей и практического безразличия, – состояние игры, чистое, играющее созерцание». Свободную ото всяких (идейных и деловых) отношений, «чистую» красоту можно (с этой точки зрения) найти в цветах, в арабесках, в идиллической природе. «Свободную» красоту можно найти там, где существует лишь игра форм, ставящая чувствительность в гармоническое отношение к мышлению. «Все возвышенное повергает нас, как существа чувствительные, в прах, с тем, чтобы тем выше поднять нас, как существа разумные (?!!). В возвышенном есть всегда что‑то сродное с гигантской Судьбой, которая возвышает человека, раздавливая его».
|
|
|
Какое величие!.. Каково это величие!..
«НАЗАД К КАНТУ!»
= Назад к метафизике!
= Указание несовершеннолетия.
Паульсен и другие нынешние немецкие философы, разделяя суеверия Канта, называемые им «критиками», не могут отнестись к нему и к ним критически. Им кажется, что основные мысли Канта «должны указывать путь современному мировоззрению». Конечно, не удивительно, что ученая Германия неспособна понять неестественности и безнравственности «двух разумов», и именно потому, что ей, Германии, кажется совершенно естественным существование двух классов: ученых и неученых. Разум, познавание стало специальностью, создало особый цех; познавание уже не считается необходимою принадлежностью всех и каждого, всечеловеческим свойством. Ограничив, сузив практический разум. Кант дает ему первенство, что, конечно, не возвышает его, не расширяет его пределов, так же как популярные университеты и вообще популяризация (не расширяют областей знания). Критика, полагая пределы теоретическому разуму и мыслимому вообще, не требовала расширения практического разума, то есть расширения дела, дела, конечно, общего, – обращения слепой силы природы в управляемую разумом, в чем и должна бы состоять самая естественная задача практического разума.
|
|
|
Паульсен хочет доказать, что Кант – не враг метафизики, что он гораздо более метафизик, чем критик. С помощью же метафизики Паульсен надеется победить современный грубый реализм и нынешнюю глубочайшую веру в силу денег. Но современный искусственный, фабричный реализм может быть побежден не мнимою мудростью, метафизикою, а лишь естественным реализмом, регуляциею, которая даст каждой деревне силу для (временной) кустарной работы и тем лишит городскую фабрику рук и вообще убьет деньги, потому что в них не будет нужды. Они будут сданы в музеи и составят предмет изучения не политико‑экономической науки, а исторической – нумизматики.
КАНТ И ЕВАНГЕЛЬСКОЕ ДИТЯ, ИЛИ СЫН ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ
Славянское племя, признанное Западом за «детственное», за примитивное, живущее и по сие время в родовом быту, то есть (с западной точки зрения) за некультурное, осталось тем, чем были арийцы до разделения на особые народности. Само название «арийцы» и «славяне» – тождественны и означают не «достопочтенные» и «славные», а «почитающие и славящие отцов», так же, как и народы семитические, ибо «Сем» или «Шем» (слава) есть также – «славный», в том же, только что поясненном смысле. Сходны славяне и с китайским и вообще с желтым племенем, которое и теперь еще не умеет дать себе иного наименования, как «чтущие отцов».
|
|
|
Мы, будто бы «недозревшие», признаем верность этой характеристики славянского племени; но в этих quasi‑пороках его мы чаем видеть великую будущность.
В Канте же, наоборот, мы видим представителя всего отживающего и не можем не признать, что вся европейская философия есть или докантовская, или же – кантовская; после‑же‑кантовской пока нет, ибо называемая после‑кантовскою есть та же кантовская, то есть философия, забывшая то, чем именно отличается евангельское дитя, – родство; вследствие чего философия эта и перестала быть мудростью, образцом коей является евангельское дитя, а стала суемудрием блудных сынов.
Взгляните на кантову «Критику» с точки зрения родства, и вы убедитесь, что она не выдерживает этого взгляда. Автономия и гетерономия могут существовать только при отсутствии родственности. Заповедь даже Божия – нам гетерономна, если Бога мы считаем чуждым себе. Конечно, не Кант один виноват в неродственном состоянии мира, в том, что мы забыли отцов, перестали быть братьями и что природа перестала быть к нам родственною или еще не стала таковою. Она стала неродственною по причине нашей розни и бездействия. Но Канту не следовало мириться с этим фактом. Он точь‑в‑точь как гражданин французской искусственной республики, совсем забыл о естественном родстве и о возможности восстановления его; он никогда даже и не думал о последнем, и потому вся его философия не что иное, как предрассудок и суеверие.
|
|
|
Существование двух разумов Кант принял, не видя в таком раздвоении глубочайшей безнравственности, создавшей два, совершенно чуждых друг другу сословия, ученых и неученых, словно две различные породы людей. Два противопоставленных разума не могли примириться и в третьем, эстетическом, который мог творить лишь мертвые подобия своих умерших отцов или же создавать двойники (копии), самим себе (оригиналам) не нужные.
Вообще, философия Канта есть произведение опыта или истории всемирно‑гражданских, то есть продукт людей чужих друг другу, связанных отношениями не родственными, а только юридическими. Эта философия – выражение сторожевого положения, всегда готового отражать нападения, особенно на личное достоинство. Сознание же личного достоинства Кантом поставлено в основу его нравственной философии: для сохранения этого достоинства человек должен быть готов пожертвовать своею и даже и не своею жизнью; ложь, унижающая человека, непозволительна, по кантовской нравственности, даже ради сохранения жизни своей и даже не своей. Но, полагая начало человеческого достоинства в основу своей нравственности. Кант не замечает, что вся его нравственность состоит из антиномий, с точки зрения его философии неразрешимых...
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 224; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!