II Шотландия в конце XVIII века
Наши предки викторианских времен не знали так хорошо, как знаем мы, люди XX века, что «прогресс» не всегда является переменой от плохого к хорошему или от хорошего к лучшему. Общий итог «прогресса», связанного с промышленным переворотом, отнюдь не был одним лишь благом для человека. Однако «прогресс» Шотландии во второй половине XVIII века происходил не только очень быстро, но и в верном направлении. Без сомнения, он нес в себе самом зерно будущего зла, но жизненные условия в Шотландии в 1800 году были, несомненно, лучше, чем в 1700 году. Освобождение основной массы населения от гнета ужасной бедности, а более обеспеченных слоев от того или иного рода нехватки освободило шотландский дух для его величайших подвигов.
Уменьшение нищеты, описанной в первой части этой главы, произошло главным образом благодаря перевороту в методах земледелия. Этот переворот был аналогичен современному ему движению в сельской Англии, но в Шотландии перемены были более заметны, так как по своему развитию шотландское земледелие в начале столетия значительно отставало от английского. Улучшение началось с деятельности некоторых шотландских лендлордов, которые пригласили английских пахарей и фермеров, чтобы познакомить своих держателей с новыми достижениями Южной Британии; усовершенствование шотландского земледелия достигло своего триумфа во время наполеоновских войн, когда управляющих и пахарей из графства Лотиан стали привозить в Англию, чтобы научить англичан тем методам, которые в то время уже применялись в Шотландии. Между 1760 и 1820 годами английское земледелие прогрессировало значительно быстрее, чем когда-либо раньше или позже; однако именно в эти годы шотландское земледелие догнало и перегнало английское.
|
|
|
Как и в Англии, первыми инициаторами этих перемен в Шотландии были отдельные предприимчивые лендлорды, обладавшие небольшим капиталом и поверхностными знаниями. Их успех послужил примером, которому последовали многие. Первое, что надо было сделать, – это разрушить систему чередования участков, которая требовала общей обработки земли; эта система землепользования поддерживалась при помощи более примитивных методов, чем методы английских открытых полей, мешала индивидуальной инициативе, не давала гарантии безопасности владения и не поощряла усилий общины мелких фермеров. Шотландские держатели не имели законных прав на землю, а держали ее на условиях краткосрочной аренды или совсем ничего не имели. Но эта система, как бы она ни была плоха, имела одно преимущество – с ней легко было покончить. Здесь ничто не мешало лендлордам, склонным к улучшениям, уничтожить участки и переделить землю, создав компактные фермы, которые они затем сдавали отдельным фермерам в долгосрочную аренду на 19 лет или на больший срок. Благодаря этой крупной реформе шотландский держатель получал на первое время стимул проявить свою долго дремавшую энергию и предприимчивость.
|
|
|
Была, правда, очевидная опасность того, что некоторые из старых держателей будут вообще лишены земли, станут жертвами реформы. Например, там, где старая ферма с ее участками, прежде сдаваемая общине из 10-15 держателей, была огорожена и поделена заново между пятью или шестью из них, что стало с остальными? Некоторые шли в расцветающие города или колонии, в которые теперь благодаря унии получили доступ и шотландские эмигранты. Но численность населения, занятого в шотландском земледелии, скорее возросла, чем уменьшилась, благодаря постоянному увеличению площади возделываемой земли. Новые акры, отвоеванные у пустоши, часто были лучше старых земель, так как располагались в плодородных долинах, которые требовали только искусственного осушения, чтобы стать более ценными, чем прежние поля на склонах холмов, где в таком осушении не было необходимости.
|
|
|
И старые, и новые земли были теперь окружены каменными стенами или изгородями; высокие гребни участков были срыты; поля были осушены, удобрены известью, унавожены; одна или две хорошие лошади заняли место длинного обоза из заморенных быков, запряженных в плуг; люди могли теперь употреблять кожаную упряжь вместо упряжи из конского волоса или тростника, железные плуги вместо деревянных, двухколесные повозки вместо саней. Картофель, выращиваемый на полях, и овощи на огородах разнообразили пищу населения, в то время как корнеплодами и другими культурами кормили скот в течение всей зимы. Древесные насаждения задерживали ветер и удовлетворяли нужду поместья в лесоматериалах; на склонах холмов во многих частях Шотландии стало появляться все больше новых лесов.
Дороги были значительно улучшены, что способствовало расширению рыночной торговли фермеров и промышленников. Процветание земледелия создавало капитал, который снова вкладывался в землю. А банки, учрежденные в городах графств в начале царствования Георга III, помогали и лэрдам, и фермерам финансировать улучшения, проводимые ими совместно. Промышленный и торговый рост Клайдсайда создал рынок для продуктов земледелия. Имения покупались и расширялись «табачными лордами» из мира судовладельцев Глазго и отважными шотландцами, вернувшимися из Британской Индии, где они скопили состояния. Короче говоря, происходило одновременное развитие всех сторон экономической и социальной жизни, но не за счет друг друга, так как в эту счастливую эпоху промышленность и торговля были не врагами, а союзниками земледелия.
|
|
|
Таким образом, периодические голодовки, сокращавшие жизнь и губившие силы шотландского народа, уже не были столь ужасны, как прежде. В обычные годы реальная заработная плата, доход от фермы и ренты были много выше, чем в прежние времена. Картофель, овощи, сыр, а иногда и мясо добавлялись к овсянке и молоку, которые еще составляли основную пищу бедноты; в Шотландии, как и в Англии, контрабандисты способствовали проникновению чая и табака даже в наиболее бедные дома. Были достигнуты большие, хотя и не повсеместные, успехи даже там, где до сих пор было позорное отставание, – в деле модернизации и благоустройства вновь строящихся домов. В некоторых районах прочные каменные фермы и домики с одной или двумя комнатами, с печными трубами, стеклянными окнами, кроватями, мебелью и наружными уборными заменили прежние хибарки, которые крестьяне обычно делили со своим скотом. Крепкие шотландцы времени Бёрнса (1759-1796) казались племенем, отличным от своих дедов, которые из-за недостатка в пище, одежде и тепле часто выглядели изможденными, неряшливыми и вялыми.
Кроме того, шотландцы были теперь свободными людьми. Последнее зло умирающего феодализма, которое еще сохранялось в Шотландии несколько столетий, после того как оно было уничтожено в Англии, устранили в 1748 году специальным законом, положившим конец наследственной юрисдикции. И в Южной, и Северной Шотландии барон или вождь, имевший частную курию для суда над своими вассалами и держателями, мог по своему желанию или капризу заключить непокорного в зловонную темницу, и заключенный не имел права апеллировать к королевским трибуналам. Именно эта власть была уничтожена.
В Горной области исчезло и многое другое, кроме наследственной юрисдикции. Вся картина материально-бытовых условий и общественной жизни страны, сохранявшаяся (с небольшими изменениями) в горных районах Шотландии с доисторических времен, сразу коренным образом изменилась. Клановая система, воины в шотландских юбочках с широкими мечами и щитами, патриархальная власть вождя – все это исчезло навсегда. Горная область впервые в своей истории стала единым целым с остальной Шотландией, унифицировалась настолько, насколько закон, землевладение, воспитание и религия могли сделать одинаковыми горца и жителя Южной Шотландии. Сооружение первых дорог через Горную область, осуществленное генералом Вейдом незадолго до 1745 года, уже распространило влияние Южной Шотландии на гористый северо-запад и подготовило там почву для больших перемен. Эти изменения должны были и так вскоре произойти, но они происходили бы более постепенно, если бы якобитское вторжение не спровоцировало долготерпеливый юг покончить раз и навсегда с тем злом, которое уже тысячелетиями причиняли вторжения племен.
Население, которое всегда жило войной и для войны, было наконец действительно разоружено, а его воинственные инстинкты использованы в сформированных из шотландцев горных полках британской армии, сослуживших за границей хорошую службу той империи, которая была теперь общей для англичан и шотландцев, кельтов и саксов. Вожди были превращены в лендлордов, подобных лэрдам юга. Отныне правосудие и управление стали королевскими и национальными, перестав быть личными и клановыми. Осуществление этих огромных перемен в структуре общества указывало на то, что время для них уже настало. В течение нескольких лет длился период тирании и репрессий, описанный в «Похищенном» Стивенсона, когда трогательно проявлялась личная преданность членов клана к своим изгнанным вождям. Но не возникло никакого народного движения с целью восстановить прежнее положение общества, и когда экс-якобитским вождям разрешили вернуться из-за границы и возвратили им их имения на условиях новой системы владения, то вопрос о том, кому население должно быть преданно: вождю или правительству – был окончательно решен. Снова было разрешено запрещенное раньше ношение каждым кланом шотландской ткани своей особой расцветки, так как гордые чувства, связанные с ним, не были уже больше опасны для общества и закона.
Тем временем в Горной области действовали пресвитерианские миссионеры и школьные учителя, проявившие с самого начала больше такта и больше симпатии к кельтам, чем эмиссары гражданской власти. Воображение и интеллект горцев , до этого времени невежественных и поэтических, приобрели новые возможности для своего развития благодаря созданию здесь школ. Чтение и письмо б ыли принесены в Горную область главным образом шотландским «Обществом распространения христианских знаний», которое начало свою деятельность в этом диком районе в царствование Анны, но смогло добиться здесь больших успехов только тогда, когда страна стала доступной благодаря разрушению кланов. Единство шотландского общества было достигнуто в области религии и образования прежде, чем окончилось столетие, хотя Горная область все еще оставалась двуязычной. В долинах, где преобладала римско-католическая религия, ее власть держалась непоколебимо, но старое язычество исчезло.
С внедрением образования была тесно связана значительная перемена в экономической жизни Горной области. При клановой системе населения было значительно больше, чем могли прокормить бесплодные горы. Честолюбие каждого кланового вождя сводилось к стремлению увеличить не размеры ренты, а число вооруженных приверженцев; в то же время члены клана, привыкшие к ужасной бедности и периодическим голодовкам, не имели ни знаний, ни возможности для того, чтобы эмигрировать в страны, где кельтский язык был неизвестен. Но новые времена были более благоприятны для эмиграции. Вождь, превратившись в мирного лендлорда, стал больше интересоваться деньгами, чем людьми. А его жестоко притесняемые держатели знали теперь благодаря новым дорогам и школам о существовании более богатого мира за горами и морем. Наступил век эмиграции из Горной области, главным образом в Канаду; в то же время мелкие держания арендаторов часто заменялись овечьими пастбищами. Значительная эмиграция из Горной области и островов происходила в семидесятых годах XVIII века и снова в 1786-1788 годах в результате ужасного голода 1782-1783 годов. При старой системе такой голод также часто случался, но тогда он не приводил к эмиграции, потому что члены клана не знали, как или куда эмигрировать.
Теперь в некоторых районах лендлорды сами стимулировали эмиграцию, лишая держателей наделов. Но в других местах они старались удержать народ дома введением культуры картофеля, а иногда и оппозицией школам «Общества распространения христианских знаний». В то же время миссионеры – школьные учителя своей деятельностью действительно поощряли эмиграцию.
Горец мог надеяться достичь более высокого уровня жизни только тогда, когда уезжал за море или по крайней мере за пределы горного района. А готовясь к отъезду, он должен был изучить английский язык, и это мог теперь сделать в миссионерских школах.
Объединение политической и торговой систем Англии и Шотландии сделало возможной социальную революцию в Горной области, колонизацию Британской империи шотландцами, развитие заокеанской торговли Глазго и последующую индустриализацию Клайдсайда. Эти перемены, подобно сельскохозяйственному перевороту, были главным образом делом второй половины столетия, но в течение этого периода они произошли очень быстро.
Ко времени унии 1707 года Глазго был рыночным и университетским городом с населением 12500 человек, аванпостом южной цивилизации против горных племен, столицей ковенантерского запада; его обитатели были суровы и строги в своем пресвитерианском рвении, просты по манерам, бережливы в расходах и строго трезвы; его влиятельные граждане жили среди своих сограждан в скромных квартирах в центре города. К 1800 году произошли большие перемены. Глазго насчитывал 80 тысяч жителей, резко различающихся по богатству и образу жизни, и ни один из классов уже не славился больше ни благочестием, ни трезвостью. Окружающий район запестрел состоятельными предместьями и новыми трущобами. Здесь были соответствующие всяким вкусам лавки с товарами из Англии, Европы и Америки; здесь появились портшезы, концерты, балы, карты и игральные кости, пунш, вино и английская литература для богатых и горное виски для бедноты. Университет благодаря Адаму Смиту завоевал европейскую славу.
Эти социальные перемены произошли потому, что американская и вест-индская торговля, главным образом табаком и хлопком-сырцом, к началу XIX века превратила не только Глазго, но и весь Клайдсайд в столь же современный торговый и промышленный район, как любой район Англии; он уже дал миру Джеймса Уатта, одного из представителей новой силы, изобретателя современной паровой машины. Западная Шотландия уже начала страдать от наплыва ирландских рабочих, которые сделали трущобы Глазго еще более скверными, чем когда-либо прежде.
В последние двадцать лет этого столетия хлопчатобумажные фабрики возникли в деревнях графств Ланарк, Ренфру и Эр.
Возникновение благодаря унии шотландско-американской торговли, естественно, оказало меньшее влияние на судьбы городов на восточном берегу. Действительно, давно установившаяся торговля Лейта и Дэнди с балтийскими и немецкими портами скорее потеряла, чем выиграла от британской меркантилистской политики Навигационных актов, которая стремилась к расширению колониальной торговли с Америкой за счет торговли с Европой.
С другой стороны, именно на востоке Шотландии были сооружены первые в стране чугуноплавильные заводы. В Карроне, между Стерлингом и Эдинбургом, железная руда, уголь и водяная энергия находились рядом; каменноугольный кокс употреблялся теперь для выплавки чугуна. Карронская компания, основанная в 1760 году, процветала; одним из первых предметов ее производства была короткая морская пушка, известная впоследствии под именем «карронады». Таково было начало шотландской металлургической промышленности, которая достигла столь крупных масштабов в следующем столетии.
Единственным городом шотландского восточного побережья, который добился удивительного успеха в XVIII столетии, был Эдинбург. Не будучи больше политической столицей, он еще оставался столицей страны в области законов, моды и культуры, а закон, мода и культура быстро развивались в более богатой и более активно мыслящей Шотландии новой эпохи. Более того, прославленное земледелие Лотиана развивалось теперь даже быстрее, чем земледелие запада. Юго-Восточная Шотландия времен юности Вальтера Скотта была страной сельского богатства и богатства духовной жизни, сосредоточенной в Эдинбурге. Шотландская столица была знаменита в Европе благодаря своим философам – Юму, Робертсону и Дугальду Стюарту; ее юристы и ученые были людьми замечательной индивидуальности и высокой культуры. Вместе с этими интеллигентными слоями знать и мелкопоместное дворянство района, занятые улучшением почвы и насаждением лесов, образовали блестящее общество, которое было достойно того, чтобы его обессмертил Рейберн – его собственный художник.
Правда, в течение этого золотого века Шотландии ее политическая жизнь была мертва. Говоря словами Кокбёрна, она «не имела каких-либо свободных политических институтов»; отсутствие «политических институтов» действительно было характерной чертой всего периода – от унии до билля о реформе, как под властью вигов, так и при тори; но до тех пор пока был активен якобитизм, здесь существовала нездоровая разновидность политической жизни – постоянное подстрекательство к мятежу. После 1746 года эта политическая жизнь прекратилась до тех пор, пока в 1790 году не началось радикальное движение, сразу же подавленное жестоким правительственным преследованием. При правлении друга Питта Дэндаса Шотландия была «сторожкой у ворот великого человека», как с горечью говорили сторонники реформы. Но вся жизнь не сводится к одной только политике. Социальная и культурная жизнь страны Бёрнса и Скотта была бурной и находилась в обратной пропорции к политической атрофии; она зарождалась в местных источниках и, хотя более тесная связь с Англией дала ей некоторый толчок, сама дала Англии больше, чем заимствовала от нее. Адам Смит разработал политический курс для государственных деятелей Великобритании. А в начале XIX столетия «Эдинбургское обозрение» заняло в Англии почти монопольное положение в области литературной и философской критики. Вскоре, главным образом усилиями шотландцев, был основан соперничающий с «Обозрением» «Ежеквартальник». В течение нескольких лет Эдинбург едва ли имел меньшее значение в британском литературном мире, чем Лондон.
Территориально Эдинбург также вырос из своей прочной старой скорлупы. Грязные трущобы темных, узких улиц и мансарды на Хай-стрит, где раньше соглашались жить в темноте и грязи наиболее обеспеченные люди Шотландии и их семьи, были теперь покинуты ради просторных и величественных домов, построенных после 1780 года в районе новых кварталов, позади Принс-стрит. Постройка моста Нор-Лох в 1767 году способствовала развитию этого нового Эдинбурга. Вместо уплаты 15 фунтов в год за плохо освещенную квартиру на седьмом этаже люди с положением были теперь в состоянии платить 100 фунтое а год за комфортабельный городской дом. Подобным же образом и в сельской местности высокие мрачные готические башни, возвышавшиеся над голыми полями, которые служили сельским жилищем для мелкого дворянства, были во многих случаях заменены георгианскими или классическими особняками, веселыми, хорошо освещенными и окруженными деревьями. Но архитектура никогда не получала в Шотландии того значения, какое имела в течение столетий в Англии. Несмотря на многие улучшения, особенно прекрасные каменные фермы графства Лотиан, жилища к северу от Твида были обычно хуже жилищ Южной Британии. Даже в Южной Шотландии было еще много однокомнатных хибарок, где люди жили в некоторых случаях вместе с коровой; мансарды в трущобах Глазго и Эдинбурга были еще хуже, чем когда-либо, потому что теперь были покинуты зажиточным населением. Тем не менее и здесь в течение столетия был заметен значительный прогресс в жилищах, хотя меньше, чем в пище, одежде и образовании.
Быстрые перемены в сознании и нравах шотландцев в течение XVIII столетия не пришли в сколько-нибудь серьезное столкновение с влиянием церкви, как это произошло в современной Франции. Поэтому духовенство и религиозные светские люди Шотландии с течением времени проявляли все большую терпимость и их взгляды становились все более разумными. Пресвитерианская фанатическая набожность, которая была очень суровой в годы, непосредственно следовавшие за революцией 1688 года, начала смягчаться, когда поколение более молодого духовенства и старейшин постепенно заняло место неистовых старых пророков торфяных болот. Установление веротерпимости, лучшее образование, английское влияние и неуловимый «дух века» расширяли их кругозор по мере того, как проходили годы. Преследование колдуний прекратилось. Движение латитудинариев, преобладавшее в современной церкви Англии, имело близкую аналогию во взглядах «умеренных», которые стали наиболее влиятельной сектой шотландского духовенства. Мудрое руководство историка Робертсона (1721-1793) побудило церковную ассамблею встать на путь мира.
Возможно, что некоторые из «умеренных» зашли слишком далеко и более ревностные из их всегда критически настроенных слушателей имели, может быть, некоторые основания для жалоб на то, что проповеди были «холодной болтовней о морали», которой не хватало ортодоксальности доктрины и апостолического рвения. В надлежащее время маятник качнулся в обратную сторону, и в начале XIX столетия евангелическое возрождение, связанное с людьми, подобными шотландскому богослову Томасу Челмерсу (1780-1847), вдохнуло свежие силы в шотландскую религию. Но религия Челмерса не была больше ограниченным и нетерпимым вероисповеданием: «умеренные» сделали свое дело. XVIII век увидел также большие изменения в судьбах и в духе епископального меньшинства. Ко времени унии 1707 года епископалы были грозной корпорацией, практически идентичной с якобитами и готовой бороться за реставрацию своей церкви и своего короля; но они не употребляли английский молитвенник, и их религия была только смягченной формой религии пресвитерианской государственной церкви. Однако в ХVIII веке они постепенно все больше сближались с нацией в области политики и все дальше отходили от нее в религии. После краха якобитизма они стали лояльным и подданными Георга III; в тоже время принятие ими молитвенника, весьма похожего на английский, отделяло их от шотландских собратьев как религиозную общину со своим собственным направлением. Их число постепенно уменьшалось. В царствование Анны они еще были во многих частях Восточной Шотландии церковью народа, и в качестве таковой им было разрешено во время революции, несмотря на закон, по-прежнему занимать церковные приходы и пасторские дома. Но когда это поколение приходских священников исчезло, они были заменены пресвитерианскими священниками.
С другой стороны, положение епископалов улучшилось в одном важном отношении. Если английским диссидентам во время революции был дарован закон о веротерпимости, то шотландские епископалы такого закона не получили. Их положение было во всех отношениях ненормальным, так как зависело не от закона, а от местных настроений и силы. Лишь в 1712 году тори из вестминстерского парламента провели закон о веротерпимости для Шотландии – первый плод унии, в высшей степени справедливый и естественный, но воспринятый пресвитерианами с глубоким подозрением, как вестник нового наступления на установленный порядок.
И действительно, через несколько недель последовало другое, и более сомнительное вмешательство британского парламента в дела шотландской церкви. В 1712 году был восстановлен патронат, то есть право отдельных собственников назначать приходских священников. Для англичанина, привыкшего к системе англиканской церкви, это могло казаться маловажным, но шотландская религиозная и социальная история последних 150 лет оказала на шотландцев такое глубокое влияние, что они не могли отнестись равнодушно к восстановлению патроната.
Демократический элемент в назначении священников в приходы рассматривался ортодоксальными пресвитерианами как существенный пункт религии; и независимо от всех теорий имелась практическая опасность в праве назначения кандидатов на духовную должность их патронами, многие из которых были латитудинариями, епископалами или якобитами. По этим причинам патронат был уничтожен во время революции законом шотландского парламента. Актом 1690 года протестантские наследники и старейшины могли «называть и предлагать» священника всей конгрегации, которая в случае несогласия могла апеллировать к пресвитерии, чье решение являлось окончательным. Но теперь, в 1712 году, «прелатский» парламент Вестминстера изменил этот закон с явным пренебрежением к духу договора об унии. Право назначения кандидатов на духовные должности было возвращено старым патронам, если только они не были римскими католиками.
Хотя новый закон вызвал глубокое негодование, его последствия не были заметны для первого поколения, жившего после его принятия. Но окончательный результат был действительно важным. Патронат был основной причиной того, что ряд пресвитерианских корпораций откололся от государственной церкви, связанной этим государственным законом. Как бы то ни было, Шотландия, до сих пор враждебно относившаяся к сектам, процветавшим в Англии, увидела рост числа нонконформистских церковных общин, соперничающих с государственной церковью, хотя и резко отличающихся от нее доктриной и ритуалом.
В XIX веке отдаленные последствия закона 1712 года о патронате достигли своей кульминационной точки в отделении «свободной церкви» под руководством Челмерса. Это выступление в защиту евангелической свободы является одним из значительных фактов современной истории Шотландии (1843). Наконец; в 1875 году закон о патронате, с такой легкостью принятый в царствование Анны, был отменен, вследствие чего появилась возможность для того частичного воссоединения разрозненных течений шотландской церкви, которое имело место в наши дни после того, как государство актом 1921 года дополнительно провозгласило неограниченную свободу церкви во всех духовных делах.
В течение XVIII века население Шотландии возросло с одного миллиона до 1652 тысяч человек. Это произошло в результате естественного прироста, так как эмиграция горцев может быть противопоставлена иммиграции ирландцев. Рост населения, беспрецедентный для предшествующих столетий шотландской истории, так же как и современный ему рост населения Англии, был обязан быстрому падению смертности. Он явился следствием улучшения условий жизни и усовершенствования медицины – науки, которой шотландцы в царствование Георга III были уже в состоянии учить англичан.
Каким бы быстрым ни был рост населения Шотландии в XVIII веке, он отставал от роста ее богатства.
Акцизный доход в 1 707 году составлял 30 тысяч фунтов; в 1797 году он был равен 1300 тысячам фунтов. Время мелких дел прошло.
Но Шотландия еще должна была пережить плохие времена. Наполеоновские войны были свидетелями большого роста цен на продовольствие, сопровождаемого большой общей нуждой. 1799 и 1800 годы были новыми «дорогими годами», когда овсянка поднялась до 10 шиллингов за стоун [55]. Но люди не умирали больше от голода десятками и сотнями, как это было в «дорогие годы» короля Вильгельма III столетием раньше, когда мелкие деревушки совершенно опустели.
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 397; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!