Украшение ёлки. Ёлочные игрушки
Наша ёлка зажжена.
Здравствуй, вечер благовонный.
В. Ходасевич. «За снегами»
Украшение культового дерева – явление обычное и многократно засвидетельствованное. Однако украшение рождественской ёлки выходит далеко за пределы всех известных фактов ритуального декорирования предметов растительного культа. Неординарность ёлки в этом плане заслуживает особого внимания: здесь вполне правомерной оказывается постановка вопроса об истории украшения дерева и символике предметов, которыми она увешивалась; здесь можно говорить об истории ёлочных украшений и их производстве; об изменениях, происходивших в самом ритуале украшения, о разных стилях, о моде на те или иные ёлочные игрушки, о семейных традициях и т.д. и т.п. Не имея пока полных и точных ответов на все эти вопросы, постараемся осветить их хотя бы в самых общих чертах.
Возвращаясь к началу – к новогоднему языческому культу ели у древних германцев, напомним, что в те времена к выбранному в лесу обрядовому хвойному дереву обычно прикрепляли горящие свечи, а на его ветви клали цветные тряпочки. С тех пор как ель превратилась в рождественское дерево, главная особенность её декора состояла в освещении: зажигавшиеся на ней свечи символизировали собой звёзды рождественской ночи. Вслед за этим на ёлку стали вешать фрукты – прежде всего яблоки: и в качестве символических даров младенцу Иисусу, и в знак того, что ель рассматривалась как райское древо, приносящее плоды. Согласно средневековому церковному календарю, 24 декабря является днём Адама и Евы. В Германии в этот день разыгрывались сценки о Рае. Перед представлениями актёры обычно проходили через весь город, причём Адам нёс «древо жизни», на котором висели яблоки [505, 74 ]. Затем на ёлке появились облатки – лепёшки из пресного теста, употребляемые католиками и протестантами во время причастия, которые, конечно же, соотносились со священными дарами дереву, ставшему символом Христа.
|
|
|
Изучая историю ёлки, встречаешься с разными фактами: и когда она вовсе не освещалась (на крупном дереве, установленном вне дома, поддерживать огонь свечей было трудно), и когда на ней, кроме горящих свечей, больше ничего не было. И всё же можно, как кажется, утверждать, что история украшения ёлки была задана, во‑первых, её освещением (свечи), во‑вторых, фруктами (яблоки) и, наконец, в‑третьих, символическими изделиями из теста. На первых русских ёлках так и было [152, 25 ]. Дальнейшие факты свидетельствуют о стремлении умножить эти три составляющие ёлочного декора: продемонстрировать их обилие, даже изобилие, избыточность:
|
|
|
…ёлка гнулась от множества игрушек и сластей, пылала весёлым счастливым огнём, трещали хлопушки, вспыхивали внезапно бенгальские огни и рассыпались звёздочками.
[355, 25 ]
Освещение дерева одними свечами стало казаться недостаточным: возникало желание видеть дерево как можно более блестящим и сверкающим, и потому его начали обвешивать мишурой, канителью (тонкими металлическими нитями), блёстками и разнообразными блестящими вещицами, что, благодаря горящим свечам, создавало игру света и делало его ярким и сияющим. Производством гирлянд, цепей, мишуры, сделанных из тонкой фольги в виде хвои, «дождика» (длинных тонких нитей из фольги), блёсток и т.п. занимались специальные артели по изготовлению ёлочных украшений, размножившиеся с середины XIX века. Чем ярче блестела ёлка, тем она считалась красивее и торжественнее, наиболее соответствующей праздничной атмосфере: определения «сияющая ёлка», «блестящая ёлка» [195, 7 ], «светлая ёлка» [384, 1 ] в применении к рождественскому дереву становятся одними из самых употребительных.
Помимо яблок на ёлку стали вешать и другие плоды: цитрусовые (в первую очередь – мандарины), орехи (ставшие непременным украшением ёлки), груши, виноград. А облатки, которые, естественно, не могли использоваться на русских ёлках, были заменены кондитерскими изделиями (фигурными пряниками и печеньем), а также конфетами. Множество разнообразных висящих на ёлке предметов и делало её прекрасной посланницей младенца Иисуса, приносящей детям дары.
|
|
|
Следующим этапом в украшении ёлки стало использование разнообразных предметов, которые по существу являлись умножением, увеличением в количестве, трёх первоначальных составляющих её декора: блестящие вещицы ещё больше усиливали игру света; искусственные фрукты, сделанные из стекла или ваты, имитировали обилие плодов райского дерева; «игрушечные» сласти (имитация конфет, пряников и пр.) создавали ощущение множества как принесённых елью даров, так и даров, которые давали ей люди. Стеклянные украшения делались из толстого зеркального стекла и потому были гораздо тяжелее современных хрупких стеклянных игрушек. Появились они на русских ёлках в середине XIX века [158, 89 ]. Это были шары, бусы, сферические зеркальные предметы в виде прожекторов, сосулек и пр.
По мере того как ёлка превращалась в светское увлечение, на ней начали появляться собственно ёлочные игрушки. Первое время большая часть стеклянных украшений была иностранного производства. Однако вскоре их изготовление наладили и в России. Тогда же в широком ассортименте стали делать игрушки из ваты и папье‑маше (плотного вещества, состоящего из бумажной массы, смешанной с клеем, гипсом или мелом). Они покрывались бертолетовой солью, которая делала их поверхность более плотной и придавала им тусклый нежный блеск. Стремление к удешевлению устройства ёлки (требовавшей от родителей значительных затрат и далеко не всем бывшей по карману) привело изготовителей ёлочных украшений к необходимости осваивать производство игрушек‑картонажей. Делать их было просто, и стоили они недорого, а между тем детям они всегда нравились.
|
|
|
Предназначавшаяся детям и служившая символом Рождества ёлка должна была и висящими на ней игрушками вызывать в их сознании евангельский сюжет. Поэтому на дереве появляются звёзды рождественской ночи, лежащий в яслях младенец Иисус, ослики, ягнята и другие животные, находившиеся, согласно легенде, в хлеву, где родился Христос, а также ангелочки, напоминавшие об ангеле, возвестившем волхвам и пастухам о рождении Спасителя. Вспомним в этой связи воскового ангела из рассказа Леонида Андреева 1899 года «Ангелочек», полученного на празднике ёлки мальчиком Сашкой и растаявшего в отдушине печки, и стихотворение Блока 1909 года «Сусальный ангел». Верхушка дерева обычно венчалась Вифлеемской звездой, ангелом или рождественской феей. Иногда она оставалась свободной или же к ней прикреплялась свеча. Острые стеклянные «верхушки» («пики»), известные во времена моего детства, вошли в употребление только в советское время.
С тех пор как ёлка стала «русифицироваться», обрастая новой мифологией, становятся популярными игрушки, изображающие персонажей русских народных сказок, лесных зверюшек (зайчиков, белочек, медведей), а также домашних животных и птиц (поросят, собачек, кошечек, курочек, петушков, уточек, гусей и т.п.). Экзотические звери – слоны, крокодилы, жирафы и пр. – появляются на ёлке несколько позже. Пришедшее из лесу дерево должно было стать носителем атмосферы зимнего леса, отчего его обсыпали блёстками, имитировавшими иней, вырезанными из бумаги узорными «снежинками» или же попросту маленькими кусочками ваты.
Разнообразие висящих на ёлке игрушек давало возможность детям долго рассматривать их среди ёлочных ветвей и любоваться ими, что передано в стихотворении А.Н. Плещеева 1887 года «Ёлка»:
Детский взор игрушки манят…
Здесь лошадка, там волчок,
Вот железная дорога,
Вот охотничий рожок.
А фонарики… а звёзды,
Что алмазами горят…
А орехи золотые,
А прозрачный виноград!
[322, 262‑263 ]
Узнавание знакомых игрушек, известных по прошлым ёлкам, и встреча с новыми доставляли детям громадное удовольствие:
Потом хожу вокруг ёлки и разглядываю висящие на ёлке игрушки и сладости. Встречаю одетых мною скелетцев и склеенные мною картонажи.
Но как много и новых вещей!
Вот пряники в виде львов, рыб, кошек… Вот огромные конфеты в блестящих бумажках, с приклеенными к ним фигурами лебедей, бабочек и других животных, сидящих в гнёздах пышной кисеи… Вот очень забавные флакончики в виде козлят, поросят и гусей, с красными, жёлтыми и зелёными духами. У поросят и козлят пробки воткнуты в морды, а у гусей в хвосты.
[417, 92 ]
Ёлка сияла «блёстками золотого дождя, малиновой и тёмнозелёной серебристостью стеклянных шаров; наверху темно блестела звезда из бронзовых нитей; картонажные ангелы, деды‑морозы, серебряные зайцы, белки, крокодилы…»
[127, 132 ]
С подробным перечислением висящих на ёлке предметов постоянно встречаешься в мемуарах, рассказах, стихотворениях о ёлке:
О, Господи, когда ж всё это оглядеть!
Там шарик засверкал, тут запестрели флаги,
Колышутся венки из золотой бумаги!
Зелёные шнуры протянуты – на них
Фигурок множество и страшных и смешных:
То парня на коньках увидишь, то китайца,
То птичье гнёздышко, то с барабаном зайца;
Где – красноносый хват, где – бородатый гном,
Чуть не целуются телёнок со слоном,
И чёрный трубочист, и чёрный негр, – и это
Из сахара ведь всё! Что ни возьмёшь – конфета…
[230, 895 ]
В начале XX века, судя по поздравительным открытом, на ёлках, как пишет Е.В. Иванов, можно было увидеть «шары, бусы, гирлянды, звёзды, канитель, ёлочный снег и снежинки, ёлочный дождик, серпантин, конфетти, свечи, хлопушки, флаги, кольца, колокольчики, шишки, фонарики, деревья, грибы, веера, кукол, письма, корзинки, домики, коней, всадников, трубочистов, детей, Деда Мороза, чертей, ангелов, клоунов, воздушные шары, парашюты, сердца, барабаны, горны, свиней, роги изобилия, яблоки, орехи, груши, огурцы, цветы, конфеты, баранки, пряники, печенье, рогалики, кренделя и “подарки” (нечто упакованное и перевязанное лентой)» [158, 90 ]. Конечно, далеко не каждая домашняя ёлка украшалась столь богато и разнообразно, однако свечи, яблоки и изделия из теста бывали всегда: «Ёлка наша была украшена конфетами, яблоками и розовыми баранками» [280, 50 ].
Рекламирование в предрождественские дни в средствах печати комплектов ёлочных украшений стало в начале XX века обычным явлением. Приведу один из примеров такой рекламы, помещённой в декабрьском номере «Санкт‑Петербургских ведомостей» за 1916 год. Здесь на фоне довольно страшненького Деда Мороза с ёлкой в руке и обвешанного подарками (саблями, барабанами, куклами, клоунами и пр.) помещён следующий текст:
Обязательно сейчас же надо прислать нам Ваш заказ, а то посылки опоздают к Рождеству… Я предлагаю вновь составленные чудные, полные коллекции ёлочных украшений в 5 р., 10 р., 15 р., 25 р. и 50 р.
Несмотря на то, что решительно всё вздорожало, цены остались без повышения, и в состав, например, 5 р. коллекции вошли флаги, свечи, подсвечники, обезьяны, Парижские птички, Бразильские бабочки, фейерверки, бусы, масса картонажей, дождь, кометы, звёзды и проч. Тут так много разнообразия, что остаётся только удивляться, как за 5 р. можно так много дать. Колл<екции> в 10 р., 15 р. и дороже тоже весьма богато составлены, и никто не может предлагать такие богатые и изящные вещи так дёшево. Более чем 20‑ти летн<яя> практика сделала своё дело и коллекции дошли до совершенства.
Вследствие просьбы заказчиков, я изготовил в этом году ещё кол<лекцию> в 2 р. 95 к. и тут вложено решительно всё необходимое для полного украшения ёлки.
Эта коллекция в 2 р. 95 к. решительно вне всякой конкуренции по полноте, изяществу и дешевизне!
Высылка наложным платежом. Базар марок. С.‑Петербург. Невский, 20, кв. 26.
Убранство ёлки далеко не всегда ограничивалось повешенными на её ветви украшениями и игрушками. Шершавый и буроватый её ствол (вызывавший у некоторых неприятные ощущения и казавшийся неэстетичным) стали обёртывать белой бумагой, материей или «снегом» (аптекарской ватой, посыпанной бертолетовой солью): «Таким аптекарским нетающим снегом, – вспоминает Анатолий Мариенгоф, – покойная мама окутывала красноватый ствол рождественской ёлки» [245, 267 ]. Крестовина, к которой крепили дерево,также обычно скрывалась под чем‑нибудь белым: «Пень под глухой пеленой простыни», как писал Борис Пастернак в одном из своих стихотворений о ёлке [307, II, 33 ]. К концу XIX века в состоятельных домах у подножия ёлки иногда ставились всевозможные декорации, чаще всего – картины зимнего леса: «К рождественской ёлке, совершенно убранной и осыпанной блестящим снегом – ватой, очень подойдёт зимний вид, устроенный под ёлкой или вблизи её», – советует устроителям ёлки журнал «Нива» в 1909 году, предлагая, наряду с этим, и другие варианты:
Подножие ёлки можно устроить так: закладывают крест, в который вделана ёлка, зелёным мхом, сухой травой и ёлочными ветками, среди коих кое‑где можно положить камешки; затем устанавливают картонные или ватные грибы небольшой семейкой, а если среди этой зелёной груды поставить плюшевого зайца, которого очень часто можно найти среди детских игрушек, то под ёлкой будет очень красиво.
[277, 905‑906 ]
В одном из рассказов конца XIX века приглашённая на ёлку дама рассказывает, что у своих знакомых она видела ёлку, под которой «француженка» придумала сделать плато, озеро с нимфами и амурами [459, 3 ]. В некоторых местах (преимущественно на Украине) под ёлку принято было ставить маленькие вертепы (изображение сцены Рождества Иисуса в Вифлеемском хлеву). Такие вертепы изготовлялись из картона и ткани, а из мишуры делались фигурки Богоматери и младенца Иисуса.
В 1999 году журнал «Родина» напечатал статью Ю. Хитрово «Ёлка на потолке». «Скажите, вы видели ёлку на потолке? А вы? А вы? Нет? А вы, читатель, когда‑нибудь видели ёлку на потолке?» – спрашивает рассказчица, заранее уверенная в отрицательном ответе на свой вопрос. Далее она подробно рассказывает о ёлках на потолке, которые в 1950‑х годах в тесной комнате громадной коммунальной квартиры, расположенной на шестом этаже большого дома в центре Москвы, на углу улицы Петровки и Столешникова переулка, устраивала её мать. Ёлка свисала с потолка, подвешенная кверху «ногой», упираясь в потолок стволом. «Я уверена, – продолжает рассказчица, – что никто в целом мире, за исключением только всей нашей семьи да немногих соседей, иногда приводивших к нам своих друзей, чтобы показать им диковинку, никогда не видел подобного зрелища». Она утверждает, что «патент на данное изобретение принадлежит только» её маме:
Только благодаря ей мы не только видели, – мы жили под такой ёлкой, под её разливающимся мерцанием, манящим и успокаивающим, и любовались ею долгие зимние месяцы несколько лет подряд. И это она, наша мама, устраивала для нас, своих детей, такую необыкновенную, восхитительную, волшебную ёлку!
[461, 18‑23 ]
Говоря об уникальности чудесной ёлки своего детства, рассказчица заблуждается: инвертированные (перевёрнутые) образы мирового древа существовали задолго до того, как её мама стала устраивать ёлку на потолке в московской коммунальной квартире 1950‑х годов: «С неба корень тянется вниз, с земли он тянется вверх»; «Наверху корень, внизу ветви», – говорится в древнейших памятниках индийской литературы «Атхар‑ваведе» и «Катха‑упанишаде». Такие перевёрнутые деревья часто изображались на ритуальных предметах в разных культурных традициях. Древние германцы в дни зимнего солнцестояния также иногда подвешивали ель к потолку за корень; то же самое бывало и в эпоху зарождения обычая рождественского дерева. Ёлка могла свисать вниз либо корнем, либо верхушкой, что можно увидеть на некоторых немецких гравюрах XVI–XVII веков. Время от времени о ёлках на потолке (устроенных так по обычаю, вынужденно или же демонстративно) узнаёшь и из документов нового времени. В 1915 году «Нива» поместила фотографию с подписью «Рождество на позициях», на которой русские солдаты встречают Рождество в землянке, где с потолка свешивается еловое деревцо. К фотографии даётся объяснение: «За ветхостью пола ёлка подвешена к потолку» [278, 954 ]. С ёлкой на потолке однажды встречали Новый год и футуристы. Мне случалось видеть ёлки под потолком и в праздничном декоре магазинов. В Петербургском «Пассаже», например, однажды перед Новым годом маленькие ёлки были подвешены под потолком в сделанных из бумаги прозрачных китайских вазах. Так что явление это не столь уж уникальное.
И наконец, следует сказать об истории искусственных ёлок. Первое упоминание о такой ёлке в России датируется концом 1840‑х годов [419, 87 ], но мода на искусственные ёлки возникла в конце XIX века, о чём можно судить по ряду рассказов и очерков этого времени. Металлические ёлочки выставлялись в витринах магазинов, на ёлочных базарах можно было увидеть ярко‑зелёные искусственные «ёлки‑крошки» [27, 193 ] и т.д. Однако массовое производство пластиковых ёлок различной величины, формы, конструкций началось с 1960–1970‑х годов, в эпоху химизации. По стране прокатилась агитационная волна за их покупку и использование на новогоднем празднике. Параллельно с этим прошла очередная экологическая кампания, целью которой была борьба за сохранность лесов, особенно пригородных. Отсутствие ёлочных плантаций, действительно, приводило к существенным вырубкам леса в предновогодний период. В это время многие советские семьи приобрели пластиковые ёлки, которыми стали пользоваться из года в год. Материальная выгода и отсутствие лишних хлопот, связанных с покупкой ёлки, по‑видимому, и стали причиной их популярности. И всё же большинство продолжало следовать традиции, отдавая предпочтение настоящей, «живой», недавно срубленной в лесу, пахучей «лесной красавице». Это бывало даже в тех случаях, когда, несмотря на все усилия, так и не удавалось достать дерево «первой свежести», желанной величины, густоты и формы.
С тех пор как в некоторых семьях ёлку перестали готовить втайне от детей, взрослые начали привлекать их к изготовлению ёлочных украшений. Процесс наряженья дерева превратился в прекрасный семейный ритуал, который доставлял детям не меньше, а может быть даже больше радости, нежели ёлка, явленная им уже в полном своём уборе. Вот как Чехов в рассказе 1887 года «Мальчики» описывает сцену изготовления ёлочных украшений:
Отец и девочки сели за стол и занялись работой… Они делали из разноцветной бумаги цветы и бахрому для ёлки. Это была увлекательная и шумная работа. Каждый вновь сделанный цветок девочки встречали восторженными криками, даже криками ужаса, точно этот цветок падал с неба…
[471, V, 458 ]
Педагоги и родители рассматривали участие детей в изготовлении ёлочных игрушек как одну из форм трудового воспитания, приучения детей к рукоделию и развития в них вкуса: «Уже одно заготовление материала для ёлки, которое часто (и очень удачно) совершается воспитателями при содействии самих же детей, способно занять этих последних и доставить им громадное удовольствие в течение нескольких дней» [478, 4 ].
Убеждённость в педагогической пользе такой совместной работы привела к тому, что в продаже появились руководства для семейного изготовления ёлочных игрушек, которые дети могли делать сами под руководством взрослых. В книжках‑рекомендациях по устройству домашних и школьных ёлок давались советы, рисунки и выкройки игрушек. Во множестве выходили издания, где предлагались «полуфабрикаты», из которых дети могли делать игрушки из картона, бумаги, папье‑маше и других материалов. К рождественским выпускам детских журналов также печатались приложения с выкройками игрушек и с объяснениями, как их изготовлять. Так, например, журнал для самых маленьких «Малютка» в качестве приложения к одному из последних выпусков за 1907 год напечатал брошюрку под названием «Делание цветов для ёлки» [241]. То же самое регулярно предлагал и «журнал для семейного чтения» «Нива»: «Для детей не может быть большего удовольствия, как украшать ёлку. Красивые образцы украшений, которые мы даём здесь, большею частью приспособлены для украшения бонбоньерок», – сообщается в декабрьском выпуске этого издания в 1908 году [276, 879‑880 ]. Книжки‑заготовки давали возможность нарядить ёлку, не потратив на это много денег или же вообще обойтись без покупок: «Во многих семьях, во многих школах на Руси бывают ёлки. Но много есть таких глухих местечек, где негде достать украшений для ёлки. Попробуем же сами сделать кое‑что для нашего милого рождественского деревца», – предлагает автор одной из таких книжек [485, 192 ].
В повести «Детство Никиты» А.Н. Толстой пишет, что во время совместного изготовления игрушек матушка рассказывала, «как в давнишнее время ёлочных украшений не было и в помине и всё приходилось делать самому» [423, III, 198 ]. Для игрушек‑самоделок использовались всевозможные подручные материалы: пустое яйцо (для головы клоуна или паяца), материя, вата, бумага и т.д. Одним из самых распространённых самодельных украшений стали бумажные цепи, изготовление которых было столь простым, что к этому делу можно было привлекать самых маленьких детей.
«Перед самым Рождеством и перед ёлкой начинается детская суматоха и возня с устройством и клейкой разных украшений и картонажей» [277, 905 ]. Дети сами или же под руководством взрослых делали фонарики, корзиночки, домики, флажки и пр. О таких занятиях в преддверии страстно ожидаемой ёлки рассказывается в воспоминаниях детей Льва Толстого. Мы узнаём, как в начале 1870‑х годов перед Рождеством С.А. Толстая ездила из Ясной Поляны в Тулу для закупки множества специальных голеньких куколок, которых дети прозвали «скелетцами». Т.Л. Сухотина‑Толстая вспоминает:
Теперь этих кукол давно уже не делают. А в моё время ни одна ёлка не обходилась без «скелетцев». Это были неодетые деревянные куклы, которые гнулись только в бёдрах. Головка с крашеными чёрными волосами и очень розовыми щеками была сделана заодно с туловищем. Ноги были вделаны в круглую деревянную дощечку, так, чтобы кукла могла стоять. Этих «скелетцев» мама покупала целый ящик, штук в сто.
Дети шили для них нарядные костюмы, одевали их и подвешивали на ёлку:
Все мы запасались иголками, нитками, ножницами и начинали мастерить платья для голых «скелетцев». Одевали мы их девочками, и мальчиками, и ангелами, и царями, и царицами, и наряжали в разные национальные костюмы: тут были и русские крестьянки, шотландцы, и итальянцы, и итальянки.
Потом, уже на празднике, эти наряженные «скелетцы» раздавались приглашённым на ёлку крестьянским ребятишкам. Мемуаристка детально описывает сложный процесс золочения орехов и приделывания к ним петелек, а также изготовления картонажей:
По вечерам мы все собирались вокруг круглого стола под лампой и принимались за работу… Мама приносила большой мешок с грецкими орехами, распущенный в какой‑нибудь посудине вишнёвый клей …, и каждому из нас давалось по кисточке и по тетрадочке с тоненькими, трепетавшими от всякого движения воздуха, золотыми и серебряными листочками.
Кисточками мы обмазывали грецкий орех, потом клали его на золотую бумажку и осторожно, едва касаясь его пальцами, прикрепляли бумажку к ореху. Готовые орехи клались на блюдо и потом, когда они высыхали, к ним булавкой прикалывалась розовая ленточка в виде петли так, чтобы на эту петлю вешать орех на ёлку. Это была самая трудная работа: надо было найти в орехе то место, в которое свободно входила бы булавка, и надо было её всю всунуть в орех. Часто булавка гнулась, не войдя в орех до головки, часто кололись пальцы, иногда плохо захватывалась ленточка и, не выдерживая тяжести ореха, выщипывалась и обрывалась.
Кончивши орехи, мы принимались за картонажи. Заранее была куплена бумага, пёстрая, золотая и серебряная. Были и каёмки золотые, и звёздочки для украшения склеенных нами коробочек. Каждый из нас старался придумывать что‑нибудь новое, интересное и красивое. Клеились корзиночки, кружочки, кастрюлечки, бочонки, коробочки с крышками и без них, украшенные картиночками, звёздочками и разными фигурами.
[417, 88‑89 ]
О семейном изготовлении ёлочных игрушек вспоминает и Елизавета Рачинская:
На столе в столовой снималась скатерть. Дети во главе с отцом садились клеить ёлочные цепи, серебряные и золотые, нарезая неширокими полосами тускло отсвечивающие металлом листы бумаги и склеивая их кольцо в кольцо; золотили и серебрили орехи, отдувая в сторону лёгкие, сияющие листки, переложенные прозрачными бумажками, осторожно отделяя один и кладя на него предварительно обмазанный белком большой грецкий орех; бумажка нежно прилипала к нему, по ней легко похлопывали ваткой, выделяя при этом всю красоту, все выпуклости и извилины нарядной ореховой скорлупы; потом кончики осторожно обрезались ножницами и аккуратно заделывались; в серединку, туда, где сходятся половинки ореха, вставлялась тонко обструганная палочка, и к ней прикреплялась пухлая, праздничная, яркая шерстинка.
[348, 15 ]
Ирина Токмакова, рассказывая о ёлках своего детства, пришедшегося на 1930‑е годы, также описывает процесс изготовления ёлочных игрушек:
В то далёкое довоенное время у нас вечерами все – взрослые и дети – собирались за квадратным обеденным столом… Начиналось священнодействие. На стоявшей в прихожей керосинке… варился крахмальный клейстер. Когда он поостынет, им густо промазывались кусочки ваты. Вата становилась податливой, и из неё можно было вылепить, например, морковку, корзиночку, грибочки, кто поискуснее, у того получался даже зайчик или цыплёнок. Когда клейстер высыхал и игрушка становилась твёрденькой, её раскрашивали школьными акварельными красками. Ах, как хороши были грибочки, помещённые в корзиночку на заготовленный ещё с лета зелёный мох!
Далее следует подробный рассказ об изготовлении клоунов и матрёшек из яичной скорлупы, цепей, бабочек и снежинок из бумаги, гирлянд из соломы. Самым трудным был процесс делания китайских фонариков. «У меня, – признаётся Ирина Токмакова, – как следует такой фонарик не получился ни разу!» [421, 122‑123 ].
Многие мемуары и автобиографические повести включают в себя рассказы о семейном изготовлении ёлочных игрушек: и повесть А. Круглова «Далёкое Рождество», и «Детство Никиты» А.Н. Толстого, и «Чук и Гек» Аркадия Гайдара:
Из чего‑чего только не выдумывали они мастерить игрушки! Они ободрали все цветные картинки из старых журналов. Из лоскутов и ваты понашили зверьков, кукол. Вытянули у отца из ящика всю папиросную бумагу и навертели пышных цветов.
[86, 62 ]
В воспоминаниях эпизоды, посвящённые подготовке к ёлке и особенно деланья украшений, даются, как правило, наиболее обстоятельно и подробно: не только сознание, но и руки в течение всей последующей жизни хранили память о материале, из которого в детстве с таким увлечением изготовлялись игрушки. Чего стоят такие детали, как старательный поиск детьми нужного места в орехе для просовывания в него булавки или палочки или же «отдувание в сторону» лёгких сияющих листков, которыми обклеивались орехи.
Елизавета Рачинская вспоминает:
Ёлку украшали опять‑таки всей семьёй. Сутра в Сочельник на рояле, на столах и креслах, на подоконниках и даже прямо на полу появлялись лёгкие картонные коробки с гнёздышками внутри, где в опилках, в стружках, в шёлковой бумаге, в вате ютились райские птички, деды‑морозы, девки‑чернавки, яркие разноцветные стеклянные игрушки… причудливый, фантастический мир детского счастья, такой хрупкий и такой прекрасный, такой волшебно нереальный и в тоже время теперь, через многие годы, кажущийся единственно реальным из всего, что было когда‑то в жизни.
[348, 16 ]
В каждом доме, в каждой семье закреплялся свой, излюбленный облик ёлки, отличающийся и внешним видом (высотой, густотой, хвоей, формой), и стилем её украшения, в чём отражалась семейная традиция, вкус и характер членов семьи:
При украшении ёлки соблюдались раз и навсегда принятые порядки. В глубине, ближе к стволу, вешались сначала крымские яблочки, просвечивавшие сквозь тёмную хвою своими розовыми бочками; потом шли орехи, которые никогда не допускались выше середины дерева. Ствол и крестовина, покрытая ватой с блёстками, опутывались золотыми и серебряными бумажными цепями и цепями из цветных леденцов. Внизу же вешались шоколадные фигурки зверей, птиц, детей и чудные печатные пряники с картинками, незабываемо вкусные, без которых не обходилось ни одно Рождество. Чем выше, тем ёлка становилась наряднее и ярче. На кончиках ветвей повисали блестящие стеклянные шары, покачивались, распустив хвосты, райские птицы; подняв паруса, куда‑то в неведомую даль по зелёным хвойным волнам плыли сказочные корабли, летели ангелы, прижимая к груди миниатюрные ёлочки, весёлые колокольчики на самом верху, вблизи лучистой Вифлеемской звезды, казалось, вот‑вот зазвенят хрустальным праздничным звоном, а серебряные пушистые цепи и дрожащий, струящийся «дождь», наброшенный, как сверкающая сетка, поверх всего этого великолепия, превращали ёлку в какое‑то сказочное видение, от которого трудно было оторвать глаз.
[348, 16 ]
Новшества, которые меняли привычный стиль украшения ёлки, вызывали у детей сопротивление. Н.В. Розанова вспоминает о своём огорчении в связи с тем, что её сёстры, увлёкшись «декадансом», «стали украшать ёлку только снегом и свечами (ах, этот декаданс!), и как же скучно было смотреть на это дерево! Мне думалось, что все немного притворяются, восхищаясь “строгой прелестью” и иллюзией настоящей свежей ёлки!.. Какая тоска! Это вместо золотых орехов, пряников, яблок, хлопушек, от которых деревцо гнулось, но продолжало весело полыхать огнями…» [355, 26 ].
Как за границей, так и в России в рекомендациях по устройству ёлки излагались общие эстетические принципы её декорирования – в зависимости от формы и величины дерева, а также возможностей помещения: «Подобно другим украшениям, дерево должно гармонировать по оформлению, цвету, гамме и духу с помещением, в котором оно установлено. Оно должно отражать хороший вкус» [503, 9 ].
В советское время даже ёлочные украшения использовались с пропагандистскими целями: производство игрушек с советской символикой, отражающих самые разнообразные достижения социалистического общества, было обычным делом. Целый ряд предприятий начали выпускать игрушки картонажи, которые в ассортименте советских ёлочных украшений заняли одно из первых мест. Из картона штамповались животные, птицы, рыбы, звёзды, автомобили, дирижабли, аэропланы и т.д., склеивались две половинки с петелькой наверху, оклеивались серебряной бумагой и пускались в продажу. Первое время они делались по старым штампам; налаживание заготовки новых штампов для производства картонажей ощущалось как первейшая потребность игрушечного производства, которая вскоре была удовлетворена [134, 36 ].
Когда ёлка в СССР была разрешена, в Комитет по игрушке какой‑то человек принёс набор ёлочных украшений, который «в декоративном и световом отношении давал близкие современные образы: стратостат, парашют, дирижабль, фабрика, Днепрогэс, военное судно, метро и т.д.». Рассказывая об этом, составительница сборника «Ёлка в детском саду» Е.Л. Флерина в целом одобрила этот набор («Для ребёнка будет приятно найти на ёлке эти новые предметы»), но вместе с тем она и упрекнула изготовителя игрушек в том, что «он противопоставляет свою тематику “старой” и предлагает дать ёлку с одной классововыдержанной тематикой». По её мнению, «старым и чуждым ассортиментом являются религиозные образы (ангелы, изображение рождества христова). Этого, – решительно заявляет советский педагог, – на нашей ёлке дети не увидят» [448, 14 ].
С появлением электричества в некоторых обеспеченных домах вместо свечей на ёлку стали вешать электрические гирлянды. В 1872 году электрическое освещение впервые было использовано на празднике ёлки в зале Дворянского собрания в Петербурге. Мода на освещение домашних ёлок электрическими лампочками возникла в конце XIX века. В одном из рассказов того времени слуги, обряжая рождественское дерево, наряду с другими украшениями, вешают на него электрическую гирлянду, поскольку, по мнению их хозяйки, «теперь ни в одном порядочном доме не налепят восковых свеч» [459, 3 ]. В романе Леонида Добычина «Город Эн» мальчик, от имени которого ведётся повествование, рассказывая о событиях Рождества 1902 года, замечает: «На ёлке горели разноцветные лампочки. Инженер сообщил нам, что они – электрические» [118, 118 ]. В одних домах предпочитали (и до сих пор продолжают предпочитать) традиционные свечи, в других – электрические гирлянды. Это противопоставление не снято и поныне. В некоторых семьях возник обычай зажигать ёлочные свечи от стоящих под иконами лампадок: «После рождественской службы дома зазорили (по выражению матери) ёлку от лампадного огня» [280, 50 ]. Во многих семьях до сих пор свечи, в отличие от лампочек, считаются признаком уюта, естественности и теплоты: «В комнате так тихо и так ласково светятся свечи на ёлке» [490, 26 ]. В наибольшей степени это свойственно домам, в которых принято придерживаться традиции: «…только в этом доме на ней всегда были и остаются до сих пор исчезнувшие из магазинов настоящие живые свечи» [356, 113 ].
Особое внимание уделялось выбору ёлки: дерево должно было быть стройным, правильной формы, густым и свежим, а иглы его – упругими и живыми. Опытные покупатели знали, что если срез выделяет смолу, можно быть уверенным в том, что дерево свежее, недавно срубленное. Если же у купленной ёлки обнаруживался какой‑нибудь дефект (кривизна ствола, недостаток ветвей с какого‑либо боку, искривлённая верхушка и т.п.), то считалось необходимым «провести работу по улучшению её внешнего вида», чтобы скрыть эти недостатки. Дерево с недостатками стремились «исправить», обрезая нарушающие его симметрию ветки, а потом проволокой или верёвочками прикрепляя их в нужном месте; выпрямляли или подрезали верхушку; устанавливали дерево таким образом, чтобы скрыть его несовершенство или же чтобы сделать дефекты менее бросающимися в глаза. В стихотворении О.А. Белявской 1911 года «Ёлкич» проснувшиеся засветло дети бегут в зал, где, увидев бородатого старика, колющего лучинки, спрашивают его: «Для чего тебе, Ёлкич, лучина?» и слышат в ответ:
Чтобы прямо стояла лесина.
Вишь, всё на бок, на правый она норовит,
Мы – лучины под правую ножку.
«Погляди‑кось, теперь хорошо ли стоит?»
«Чуть‑чуть вправо, нет – влево немножко».
[39, 23‑24 ]
(Ср. также: «Надо и ёлочек нарубить, кресты на подножки им изготовить, чтобы ёлочки и на полу так же, как в лесу, прямо стояли» [360, 6 ].)
Бывали случаи, когда перед праздниками ёлки разыгрывались настоящие детские «драмы». Е. Скрябина рассказывает, что её семья в 1905 году вынуждена была переехать из Нижнего Новгорода в Петербург. Привыкшие к тому, что в Нижнем им обычно приносили ёлку на дом знакомые торговцы, родители и на новом месте не спешили с покупкой ёлки, а когда наконец приехали на ёлочный базар, то там «ёлок нужного размера и вида не оказалось. Вернулись ни с чем, – пишет мемуаристка. – Моему отчаянию не было границ». Все попытки достать дерево оканчивались неудачей, и только на второй день Рождества, когда девочка потеряла всякую надежду, позвонил её двоюродный брат, предложив привезти ёлку, которая уже была использована в Офицерском собрании для солдат их полка:
Долго я помнила тот момент, когда несколько солдат внесли знаменитую ёлку в нашу квартиру. Много веток было сломано и дерево действительно имело плачевный вид. Братья утешали меня, что они приложат все усилия, дабы исправить нанесённый дереву урон. Я не особенно доверяла и ждала с трепетом вечера, когда соберутся все мои маленькие гости. Когда же в назначенный день и час десятки приглашённых детей, ожидавших открытия дверей в кабинете отца, ворвались в гостиную, то все замерли от восторга, а я не поверила своим глазам – настолько чудесная картина представилась нам.
По‑видимому, мать и братья приложили большие усилия, чтобы придать ободранному дереву такой исключительно красивый вид.
[392, 13 ]
Ёлка, приносившая детям столько удовольствия, таила в себе и определённые опасности. Одна из них была связана с обычаем вешать на дерево сласти, которые дети могли срывать и съедать. В XIX веке предназначавшееся для ёлки съестное делалось как можно более ярким и блестящим. Для этой цели кондитеры использовали специальные краски, порою включавшие в себя ядовитые вещества, из‑за чего не раз случались отравления детей. В газетах конца XIX века встречаются заметки медиков, которые предупреждают родителей об этой опасности, не рекомендуя им позволять детям съедать висевшие на дереве сласти ввиду того, что они могут быть окрашены ядовитыми веществами. Сусальные орехи обычно красились веществом, в которое входило олово; конфеты обёртывались в свинцовую бумагу; в некоторые сласти добавляли анилин, а крашеные нити содержали мышьяковые и анилиновые краски. Яблоки же, висевшие на ёлке, могли стать ядовитыми от капающего на них окрашенного свечного воска. Обсуждая вопрос гигиены рождественской ёлки, медики писали: «Конечно, как‑то тяжело портить удовольствие детей запрещением снимать с ёлки висящие на ней заманчивые сласти. Но лучше отравить им немножко их праздничное настроение, чем допустить отравление их ядовитыми красками» [95, 1287 ]. Разумеется, появление на ёлке съестного, которое могло стать причиной отравления, явилось следствием стремления сделать ёлку как можно более эффектной. Однако сласти, превратившиеся в «запретный плод», искажали смысл самого праздника, на котором дети всегда получали с ёлки разные «вкусности». В наше время обычай вешать на дерево пряники и конфеты, широко распространённый ещё несколько десятилетий назад, начинает постепенно исчезать, о чём нередко высказываются сожаления. Светлана Волкова, родившаяся в 1977 году, делится своими детскими впечатлениями:
Ёлку мы украшали разного рода игрушками, гирляндами, ватой и старыми конфетами. Это были старые конфеты в красивых, ярких и пышных обёртках, ими раньше украшали ёлки, и мне очень жаль, что «сейчас» эта «традиция» ушла… Позже конфеты исчезли с ёлки вовсе, остались только стеклянные шарики, гирлянда из цветных лампочек и гирлянды блестящие…
[80]
Другую опасность – опасность пожара – таили в себе горящие на ёлке свечи. И хотя маленькие металлические подсвечники стали использовать очень рано, возгорание ёлок было нередким явлением, и во многих семьях рассказы о пожарах во время праздника вошли в семейный фольклор. И.М. Дьяконов вспоминает, как однажды, когда он пытался обойти вокруг ёлки, у него загорелись волосы: «Оказывается, я задел головой о свечку» [127, 8 ]. Бывали случаи с трагическим исходом. Об одном из них, запомнившемся с детства и тяжело пережитом, рассказывает Юрий Олеша:
Господин Орлов пошёл с дочкой на ёлку в гости, и там, когда дети танцевали, ёлка опрокинулась, в результате чего дочка Орлова сгорела. В тот день, когда её похоронили, он пошёл в цирк. Мы, дети, ужасались, когда нам рассказывали об этом, но взрослые оправдывали Орлова, – он, говорили они, очень горевал и именно поэтому пошёл в цирк.
[293, 83 ]
Поэтому неудивительны запреты на использование свечей на общественных ёлках в целях противопожарной безопасности: «На ёлке может быть допущено только электрическое освещение… Совершенно нельзя допускать освещения ёлки свечами или керосиновыми лампами» [136, 3 ].
Если в первые годы после усвоения ёлки в России дерево, согласно немецкому образцу, устанавливалось в Сочельник, то впоследствии по поводу того, когда следует устраивать ёлку, стали возникать разногласия. Деятели Православной церкви не раз писали, что устраивать ёлку накануне Великого праздника, в последний день Филиппова (или Рождественского) поста, не пристало: слишком серьёзное и торжественное событие свершается в ночь на Рождество и никаких развлечений в этот вечер и в эту ночь быть не должно. Поэтому они рекомендовали устраивать её на второй или даже лучше на третий день праздника, а иногда и на Новый год. И всё же в большинстве домов, по немецкому обычаю, дерево продолжали устанавливать, наряжать и зажигать именно в Сочельник. Однако постепенно «ёлочный режим» становился всё более и более гибким. В домах закреплялись свои традиции, которые поддерживались из года в год. А.Н. Бенуа вспоминает: «Обыкновенно ёлка у моего старшего брата устраивалась не так, как у нас, – вечером 24 декабря, а ранним утром 25, ещё до восхода солнца (что, кстати сказать, получалось довольно своеобразно и таинственно)» [42, 349 ]. Порою отложенный по той или иной причине праздник проводился на Новый год или даже на второй неделе святок, ближе к Крещению. Так, например, в одном из рассказов Е.А. Бекетовой говорится, что празднование ёлки пришлось перенести на Новый год: «…со всех сторон собирались весёлые люди праздновать весёлую ёлку, отложенную до Нового года по болезни Жени…» [32, 46 ].
Первоначально ёлка была предметом,так сказать, разового пользования – она стояла лишь в течение одного вечера, в конце которого дети опустошали её, и она выбрасывалась. Однако со временем её пребывание в доме всё более и более удлинялось. Как детям, так и взрослым хотелось продлить присутствие в доме прекрасного дерева, и его не спешили убирать: «…и часто ёлочка несколько дней не оставляет той комнаты, где в первый вечер зажгли её» [152, 6 ]. В семьях, где дерево принято было держать в помещении в течение нескольких дней, общение с ним детей продолжалось и впоследствии, доставляя им дополнительное и в чём‑то несхожее с первым днём удовольствие. Зажигание на ёлке свечей (а позже – фонариков или лампочек) превратилось в важный семейный ритуал: «Ёлку у Павловых в этом году зажигали два дня сряду» [378, 111 ]; «Второй раз ёлка зажигалась на моё рождение…» [127, 132 ]. Нередко её оставляли стоять до Крещения, а иногда до конца святок и даже позже. «У нас прелестная ёлка, будет стоять до Крещения (6/19‑го января)…», – писала Марина Цветаева 11 января 1925 года своей чешской корреспондентке Анне Тесковой [465, 27 ]. Порою дерево оставалось в доме до конца января: «А если ёлка была свежая и хорошо стояла, то она зажигалась ещё и в третий раз, на Алешин день рождения, 31 января», – вспоминает И.М. Дьяконов [127, 132 ]. Т.П. Милютина, обручившаяся со своим первым мужем 8 февраля, вспоминает, что в этот день в доме «ещё стояла нарядная, по вечерам светящаяся и звенящая ёлка»: «Сияла огнями ёлка, на наши левые руки были надеты кольца. Долгие годы я разбирала ёлку только после 8 февраля» [257, 60 ].
Удлинение срока пребывания ёлки в доме (что особенно стало характерно для последних десятилетий) привело к возникновению анекдота, датируемого, скорее всего, 1980‑ми годами:
Приходит мужик на первомайскую демонстрацию и жалуется сотрудникам, что жена ему сутра всё настроение испортила: у всех праздник, всем хорошо, всем весело, а она нудит: «Вынеси ёлку! Вынеси ёлку!»
Порою дерево, установленное в сосуд с водой и регулярно поливаемое, освоившись в домашнем тепле, начинает давать свежие побеги, и тогда его высаживают в грунт на балкон или вывозят на дачу, где оно, несмотря на известную «капризность» деревьев еловой породы, иногда приживается, продолжая свою жизнь и тем самым как бы разрушая жертвенный образ рождественской ёлки, так много раз обыгранный в «ёлочной» литературе.
Лочные подарки и их дарители
В Германии обычай вручения детям подарков именно на ёлке был известен, по меньшей мере, с середины XVIII века. В русских же семьях ещё до того, как в моду вошла ёлка, детям также было принято готовить к Рождеству подарки. Однако, судя по заметкам в прессе о том, что в Европе на Рождество «имеют обыкновение обмениваться подарками» [383, 1 ], в России этот обычай не имел широкого распространения. Он был воспринят у немцев вместе с рождественским деревом, о чём, как о новшестве, в 1842 году сообщает журнал «Звёздочка»: «Прежде родители делали это у нас просто, отдавая детям подарки в то время, когда они приходили в утро первого дня поздравлять их с праздником; теперь около приготовленной ёлки или под нею раскладываются и расставляются подарки, и к каждому прикрепляется билетик с именем того из детей, которому он назначается» [337, 4‑5 ]. Прикрепление билетиков или записок к подарочным пакетам практиковалось и на детских ёлках с большим числом приглашённых. Н.В. Розанова вспоминает: «…потом, помню, писалось множество записок и прикалывалось к каждой игрушке, чтобы знать, кому из гостей какой подарок, и всё это укладывалось на стол…» [355, 25 ]. Подарки к ёлке приобретались в магазинах и в кондитерских, где, начиная с 1840‑х годов, перед Рождеством, наряду с убранными ёлками, продавались игрушки и книги, а также другая праздничная продукция, главным образом импортная: «В кондитерской г‑на Излера получены из Парижа превосходные картонажи и сюрпризы…» Иногда в предрождественские дни бывал столь большой покупательский спрос на подарки, что «надлежало ждать очереди, чтобы подойти к товарам» [384, 1 ].
Для детей, в зависимости от возраста, готовились разные подарки: «Старших детей дарят туалетными весами и книгами, младших – книгами, игрушками и конфетами» [382, 1 ]. «Северная пчела», призывая своих читателей купить «премилую новую детскую книжечку “Ёлка”», пишет: «Не забудьте к ёлке книжечек! Это стоит конфектов» [385, 1 ]. Анастасия Цветаева вспоминает «золотые обрезы книг в тяжёлых, с золотом, переплётах, с картинками, от которых щемило сердце» [464, 69 ]. Такие книги ей с сестрой обычно дарили на ёлку.
Первое время подарки приготовлялись старшими членами семьи и предназначались только детям: «Детям в этот день готовится и ёлка с сластями, и масса подарков … Старики для себя берут масленицу, а Рождество со святками отдают детворе» [402, 2 ]. Ёлочные подарки, «лучшие подарки года», как и саму ёлку, готовили в строжайшей тайне от детей. О незабываемых предрождественских днях своего детства пишет Елизавета Рачинская:
…Особенно ярко запомнились рождественские праздники, с приближением которых наш дом начинал жить какой‑то новой, таинственной жизнью. Старшие о чём‑то оживлённо совещались, замолкая при появлении детей. Отец, иногда с матерью, несколько раз ездил в Москву. Степан выходил к поезду его встречать и возвращался нагруженный всевозможными свёртками, коробками, плетёнками, кульками и кулёчками.
[348, 14 ]
Дети, конечно же, знали, что на ёлке они получат подарки и ждали их с тем же нетерпением, с каким и встречи с ёлкой. При описании ёлок детства мемуаристы никогда не забывают упомянуть о разложенных под ёлкой подарках: «Большие», убрав ёлку; «раскладывают по столикам наши подарки» [424, 66 ]; в зале «мама с гостями» «расстанавливает по столам подарки…» [417, 91 ]; «А под ёлкой, на белой простыне, скрывавшей крестовину, были расставлены подарки» [127, 131 ]; «Там же под ёлкой лежали бумажные пакеты с подарками для мальчиков и девочек, завёрнутые в разноцветные платки» [423, III, 202 ]; «Запас наших игрушек пополнялся раз в год, на ёлке» [424, 65 ].
Впущенные, наконец, в помещение, где стояла убранная ёлка, и налюбовавшись на неё, дети знакомились со своими подарками:
Вдоль стены наши столики с подарками: цветная почтовая бумага, сургуч, пенал, это почти всегда дарилось всем… Огромная кукла, «закрывающая глаза»… Детская кухня, кастрюлечки, сковороды, тарелки и вилки, медведь на колёсиках, качающий головой и мычащий, заводные машинки, разные всадники на лошадях, мышки, паровики и чего‑чего только нам не дарили.
[424, 67 ]
Дети любили рассматривать подарки и на следующий день, наедине, без взрослых, «без отвлеканья к нерассмотренным ещё подаркам…» [465, 69‑70 ].
Со временем во многих семьях подарки к ёлке стали делать не только родители детям, но и дети родителям. Дети, как правило, дарили старшим вещи собственного изготовления, которые взрослыми, конечно же, ценились гораздо больше, нежели покупные. Девочки готовили предметы рукоделия (главным образом, вышивки), мальчики – разного рода поделки из дерева и других материалов. Принято было дарить рисунки, а также стихи, которые дети красиво переписывали, оформляли и читали на празднике. На худой конец можно было воспользоваться и готовыми текстами, переписав их из сборников стихотворений «на случай» (многие из которых были приурочены к Рождеству) и выучив наизусть. Для того чтобы дать представление об этих стишках, приведу несколько цитат:
Милый папаша!
Ёлка для нас –
Радость вся наша
В нынешний час.
Зелень, игрушки,
Свет там и сям,
Куколки‑душки,
Что ж лучше нам?
[138, 3‑4 ]
Вас поздравляю с Рождеством
Я, маменька, моя родная,
От сердца детского желая.
Вас сим порадовать стишком.
Я мал и молод; нет во мне
Ни дара, ни искусства.
Чтоб мог я выразить вполне
Мои признательные чувства.
[133, 24 ]
Сегодня праздник Рождества
И торжество по воле Божества.
Когда б я, мама, жил подоле
И знал немного бы поболе,
Я долго ждать бы не заставил
И вам Христа тотчас прославил…
[133, 29 ]
Когда со второй половины XIX века в некоторых помещичьих усадьбах на праздник ёлки стали приглашать крестьянских ребятишек, то и они, конечно, получали подарки. И.Л. Толстой вспоминает:
В это время большие раздают деревенским детям скелетики, пряники, орехи и яблоки. Их впустили в другие двери, и они стоят кучей с правой стороны ёлки и на нашу сторону не переходят. «Тётенька, мне, мне куколку! Ване уже давали. Мне гостинцу не хватило».
[424, 66 ]
О раздаче на ёлке подарков крестьянским ребятишкам рассказывает и Т.Л. Сухотина‑Толстая:
Когда все нагляделись на ёлку и на свои подарки, мама с помощью Ханны и своих гостей раздаёт с ёлки всем детям «скелетцев», пряники, крымские яблоки, золочёные орехи и конфеты, и все, нагруженные своими подарками и сладостями, расходятся по домам.
[417, 93 ]
Дарили подарки и на ёлках в учебных и воспитательных заведениях. Они покупались на пожертвованные деньги или же на средства самих устроителей. Вручению подарков на общественных ёлках предшествовали выступления детей (что иногда практиковалось и на семейных ёлках): чаще всего декламация стихотворений или исполнение песен, реже – танцы.
На первых порах дети знали, что подарки им готовят родители. Позже эта роль стала приписываться младенцу Христу, поскольку обычай дарения на Рождество поддерживался евангельской легендой о волхвах или трёх восточных магах, принёсших Иисусу дары: «Сам Господь наш Иисус Христос в этот великий праздник Младенцем является, всех детей утешает, всем им разные дары посылает в память того, как сам от волхвов дары получил, когда в Вифлееме родился» [360, 6 ]. В память этого евангельского события и подарки дарили прежде всего детям. Аналогичная мотивировка одаривания детей на Рождество использовалась и в других странах: у французов, например, в качестве дарителя выступал маленький Иисус (Petit Jesus). Согласно обычаю некоторых европейских народов, не все дети были достойны рождественских подарков, но только те, которые «хорошо себя вели» в течение года. «Плохие» дети, «шалуны», или ничего не получали, или получали вместо подарков розги. Насколько мне известно, этот суровый обычай в скором времени выпал из праздничного сценария, а в моих материалах о русской ёлке он ни разу не встречается: в день Рождества предполагалось полное равенство детей, ибо Иисус любит всех одинаково. И всё же в ряде стихотворений мотив лишения «шалунов‑проказников» ёлочных подарков сохранился:
А коль есть шалун‑проказник.
То скажу я вам.
То такому я на праздник
Ничего не дам.
[403, 1 ]
К концу XIX века в России стала оформляться легенда о новом дарителе ёлочных подарков. Эта легенда пришла из Европы и связана с традицией одаривания детей в день тезоименитства св. Николая. В скандинавских странах издавна существовал обычай готовить детям подарки в день св. Николая, который отмечался 6 декабря и считался детским праздником. Св. Николай Мирликийский, родившийся в III веке нашей эры в Ликии (Малая Азия, бывшая тогда провинцией Римской империи) и там же ставший впоследствии архиепископом, был одним из самых почитаемых святых. Он покровительствовал рыбакам, пивоварам, паломникам и вообще – путешественникам, а также детям. Последнее обстоятельство послужило тому, что у ряда северных европейских народов, по преимуществу протестантских, возник обычай 6 декабря одаривать детей гостинцами. Накануне этого дня дети писали св. Николаю записки с просьбой принести подарки, высказывая в них свои заветные желания. Подарки св. Николай оставлял на подоконнике, опускал в каминную трубу (для чего накануне 6 декабря трубу оставляли открытой) или же клал их в детские чулочки и в башмачки, которые дети с вечера, ложась спать, оставляли возле камина. На окне или у камина принято было оставлять еду для святого. Особенно популярен св. Николай был у голландцев, у которых он и превратился в дарителя. Голландские дети в течение нескольких столетий в ночь на 6 декабря ставили возле камина свои башмачки. В некоторых домах этот обычай сохранился до сих пор. Иногда ему следовали и русские семьи, ориентированные на западную культуру, о чём, например, пишет В.В. Набоков в автобиографической книге «Другие берега»:
По английскому обычаю, гувернантка привязывала к нашим кроваткам в рождественскую ночь, пока мы спали, по чулку, набитому подарками…
[266, IV, 155 ]
В других же европейских странах со временем произошло слияние двух приходящихся на декабрь праздников – дня св. Николая и дня Рождества Христова. По мере того как всё меньше отмечался первый праздник, всё большую популярность завоёвывал второй, и традиции, связанные с первым, переносились на второй и усваивались им. Св. Николай, превратившийся в мифологическое существо, стал теперь приходить не в день своих именин, а в ночь на Рождество. Он получил имя Санта Клауса (Santa Claus), что является искажением имени св. Николая (Saint Nicolas). Формирование мифа о Санта Клаусе совершалось постепенно, в процессе переработки существовавших о нём легенд. Особенное распространение миф о Санта Клаусе получил в Англии, а впоследствии – в Америке. Этот новый персонаж уже мало чем напоминал греческого св. Николая. Внешне он представлялся в образе доброго старого джентльмена, весёлого, бодрого и краснощёкого старика с длинной белой бородой, одетого в красную шубу и высокую красную шапку. Иногда Санта Клауса отождествляют с существами подземного мира – гномами, что подтверждается и его внешним видом (длинной белой бородой) и одеждой (гномов обычно изображают в красных плащах и колпаках) [174, 93‑94 ]. Порою Санта Клауса связывают с нечистой силой, что, по предположению Б.А. Успенского, объясняется объединением образа св. Николая с противником Бога Громовержца; этот факт характерен не только для славянских территорий, но и для Запада [439, 116 ]. Некоторые фольклористы полагают, что представление о персонаже, столь щедро одаривающем детей в день св. Николая или на Рождество, смешалось с верой в старое тевтонское божество, живущее где‑то на севере и приходящее оттуда на праздник, чтобы раздать подарки. Дети знали, что канун Рождества – Сочельник – это то время, когда к ним в санях, запряжённых оленем, приезжает Санта Клаус для того, чтобы опустить мешок подарков в трубу и наполнить башмачки или чулочки хороших детей игрушками и сластями.
Любопытно, что практичные американцы ещё в XIX веке поставили вопрос не только о том, кто приносит подарки, но и о том, откуда он их берёт. В результате возникло представление о Санта Клаусе, который прилежно трудится перед Рождеством над изготовлением игрушек для детей: сохранилась гравюра, созданная в 1869 году, на которой бодрый упитанный старик в добротных сапогах и с дымящей трубкой во рту энергично работает рубанком на верстаке. В «мастерской» Санта Клауса топится печка типа «буржуйки», на которой варится клей, на полу и на полках расставлены уже сделанные им игрушки (традиционный конь‑качалка, домик, куклы); на стенах аккуратно развешаны инструменты. На полу валяются стружки и доски [см.: 512, 174 ].
Помимо св. Николая, превратившегося в Санта Клауса, у европейских народов существовали представления и о других мифологических дарителях, которые, посещая дома на зимних праздниках, приносили детям подарки. История «коллег» или двойников Санта Клауса достаточно запутанная. В странах Скандинавии в этой роли мог выступать Рождественский Дед, во Франции – Пер Ноэль (Père Noël или Bonhomme Noël), а в Англии и в Америке – Отец Рождество (Father Christmas) и др. [см.: 509]. Прообразом английского образа Father Christmas'a, возможно, является Рождественский Дед – традиционный персонаж рождественских пантомим, представляющих собой особую разновидность народной драмы. В последние десятилетия Santa Claus и Father Christmas стали взаимозаменимыми. В Голландии св. Николая (Sinterklass'a) иногда сопровождает его помощник Чёрный Пётр (Zwarte Piet). Св. Николай скачет на белом коне через крыши города, за ним следует Чёрный Петр, напоминающий собою мавра. Чёрный Петр залезает в трубы для того, чтобы оставить детям подарки, в то время как св. Николай, опасаясь запачкать свою белую мантию и красную рясу, просто бросает конфеты в каминную трубу и в «ожидающие» его башмачки [500, 25 ]. Пер Ноэль оставляет подарки для французских детей на очаге или в камине. Иногда его тоже сопровождает помощник или же компаньон Père Fouettard, который приносит связки прутьев для плохих детей. У немцев, так же как и у скандинавов, существовал культ св. Николая, однако вскоре после Реформации он был замещён «Рождественским дитя» (Christkinder), которое обычно изображалось с нимбом и едущим на белом осле. Не вполне ясно, был ли это младенец Иисус или же посланный им ребёнок. Его обычно сопровождал чернолицый великан, известный под разными именами, из которых наиболее распространённым был Кнехт Рупрехт (Knecht Ruprecht). Были у немцев и другие дарители: Николай в мехах (Pelznickel) и рождественский человек (Weihnachstmann).
В некоторых районах Италии подарки приносит волшебница Бефана (Befana). Согласно древней христианской легенде, проезжавшие мимо её дома три мудреца пригласили её идти вместе с ними в Вифлеем. Бефана отказалась присоединиться к ним, сославшись на занятость, и за это каким‑то таинственным вихрем была исторгнута из своего дома. С тех пор над ней тяготеет проклятие, которое не даёт ей умереть, и она, неприкаянная, бродит по всему свету. Сожалея о своём отказе идти в Вифлеем, Бефана каждый год накануне двенадцатой ночи (5 января, дня поклонения волхвов) соскальзывает на метле в трубы для того, чтобы наполнить детские башмачки и чулки конфетами и игрушками. В Испании подарки доставляют сами маги, идущие поклониться родившемуся Христу [500, 27 ]. Образы всех этих рождественских дарителей оформились относительно недавно – не ранее середины XIX века.
Разнообразные контакты с Европой, а также развитие собственно русской «ёлочной» мифологии привели к тому, что и во многих русских семьях миф о дарителе начал изменяться. Детям стали говорить, что подарки на ёлку им приносит старик, которого называли по‑разному, но при этом никогда не использовали имя св. Николая. Связи с Европой и распространение с конца XIX века рождественских открыток, которые на первых порах были только иностранного производства, привели к быстрому усвоению мифа о новом дарителе подарков, тем более, что в России для этого уже была приготовлена почва. Имя Санта Клауса у русских не прижилось: в связи с созданием нового русифицированного ёлочного мифа и даритель должен был получить русское имя. Поэтому начались эксперименты по выбору подходящего образа и имени дарителя.
В западной литературе относительно русских дарителей закрепилась странная легенда, переходящая из книги в книгу. Когда и на какой основе она возникла, как она сформировалась, неизвестно. Состоит она в следующем (привожу перевод из недавнего, времени перестройки, источника):
В России до того, как коммунисты взяли верх, Бефана имела в качестве своего женского двойника старую крестьянскую женщину по имени Бабушка и св. Николая, которые 7 января (по русскому календарю) оставляли подарки возле украшенной ёлки. Коммунистические лидеры упразднили этот праздник. В настоящее время игрушки на Новый год приносит Дедушка Мороз, сопровождаемый Снежной Девушкой. Дерево называется новогодним. Может быть, вместе со свежим ветром, который начинает дуть по Советскому Союзу, святой Николай и Бабушка вернутся. Дедушка Мороз – это толстый старый парень в красном костюме, который выглядит точно так же, как и Санта Клаус.
[500, 28 ]
Несоответствие этой легенды тому, что было в действительности, показательно и любопытно. «Крестьянская женщина Бабушка» скорее всего попала в неё из стихотворения В. Соллогуба «Зима», в котором (напомню) говорится о том, что «в гости к нам заторопилась / Бабушка зима», которая «Ёлочку несёт/ И, мотая головою, / Песенку поёт…» [403, 2 ]. Что же касается св. Николая, якобы приносившего русским детям подарки на Рождество, то, как уже говорилось, в русской традиции он никогда не выступал в роли дарителя. «Дедушка Мороз» и «Снежная Девушка», как мы увидим далее, вовсе не являются образами, созданными в советскую эпоху, а надежды на то, что «св. Николай» и «Бабушка» снова вернутся к нам, уже не оправдались: наоборот – идёт процесс активного развития и, я бы сказала, усложнения образов Деда Мороза и Снегурочки, их приживания и «узаконения» в русской жизни. Функции этих персонажей в современном рождественско‑новогоднем ритуале меняются с каждым годом. Но речь об этом ещё впереди.
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 213; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!