Географическая основа всемирной истории 18 страница
Поэтому у такого народа нельзя искать того, что мы называем историей в двояком смысле этого слова, и в этом всего отчетливее и резче обнаруживается различие между Китаем и Индией. У китайцев имеется точнейшая история их страны, и уже было упомянуто, какие меры принимаются в Китае для того, чтобы все точно записывалось в исторических книгах. Совсем не то мы видим в Индии. Если в новейшее время, ознакомившись с сокровищами индийской литературы, мы нашли, что индусы заслуживают больших похвал за их успехи в геометрии, астрономии и алгебре, что они достигли значительных успехов в философии, что грамматика настолько разработана, что санскрит следует признать наиболее развитым из всех языков, то мы находим, что историей у них пренебрегают или, лучше сказать, ее совсем не существует. Ведь для истории необходим рассудок, нужна способность предоставлять объекту свободу для себя и рассматривать его в свойственной ему рациональной связи. Поэтому способностью к истории и вообще к прозе обладают только те народы, которые дошли до того, что индивидуумы, исходя из самосознания, постигают себя как существующих для себя.
Китайцы почитаются соответственно тому, чем они сделали себя в великом государственном целом. Достигнув таким образом внутри себя бытия, они предоставляют свободу и предметам и рассматривают их так, как они даны, в их определенности и в их связи. Наоборот, индусы от рождения приурочиваются к субстанциальной определенности, и в то же время их дух возвышается до идеальности, так что им присуще противоречие, заключающееся в том, что они разлагают прочную рассудочную определенность на ее идеальность, а с другой стороны, низводят последнюю до чувственного различия. Это делает их неспособными к историографии. Все совершающееся расплывается у них в бессвязные грезы. У индусов нельзя искать того, что мы называем исторической истиной и правдивостью, рациональным, осмы{154}сленным рассмотрением событий и их верной передачей. Частью раздражительность и слабость нервов не дозволяют им переносить и определенно понимать наличное бытие, – их чувствительность и фантазия обращают их понимание наличного бытия в лихорадочный бред; частью правдивость противоречит их природе, в иных случаях они даже сознательно и намеренно лгут, когда знают правду. Поскольку индийский дух сводится к мечтательности и полету фантазии, к безличному разложению, и предметы расплываются для него в нереальные образы и в нечто беспредельное. Эта черта абсолютно характерна, и лишь благодаря ей можно понять индийский дух в его определенности и вывести из него все вышеизложенное.
|
|
|
Однако история всегда имеет большое значение для народа, так как благодаря ей он сознает ход развития своего духа, выражающегося в законах, обычаях и деяниях. Законы, как и обычаи и учреждения, вообще отличаются прочностью. Но история дает народу его изображение в таком состоянии, которое благодаря этому становится для него объективным. Без истории его наличное бытие во времени является лишь слепой и повторяющейся игрой произвола в разнообразных формах. История фиксирует эту случайность, вносит в нее постоянство, придает ей форму всеобщности, и именно благодаря этому устанавливает правило для нее и против нее. Она имеет существенное значение в развитии и определении конституции, т.е. разумного политического состояния, потому что она является эмпирическим способом выражения всеобщего, так как она устанавливает нечто длительное для представления. Так как у индусов нет истории как историографии, то у них нет и истории как деяний (res gestae), т.е. нет развития, благодаря которому устанавливалось бы истинно политическое состояние.
|
|
|
В индийских литературных произведениях идет речь о периодах и больших числах, которые часто имеют астрономическое значение, а еще чаще совершенно произвольны. Так например о царях говорится, что они правили семьдесят тысяч лет или более. Брама, первое лицо в космогонии, само себя родившее, жил двадцать миллионов лет и т.д. Упоминается бесчисленное множество имен царей, в том числе воплощения Вишну. Смешно было бы принимать такого рода указания за нечто историческое. В поэтических произведениях часто идет речь о царях: конечно это были исторические лица, но они оказываются совершенно баснословными; например они совершенно удаляются от мира, а затем вновь появляются, после того как провели десять тысяч лет в уединении. Итак, числа не имеют того значения и рационального смысла, который они имеют у нас.{155}
|
|
|
Поэтому древнейшими и достовернейшими источниками индийской истории являются заметки греческих историков, после того как Александр Великий открыл путь в Индию. Из них мы узнаем, что уже тогда все учреждения существовали в том же виде, в каком они существуют теперь: Сантаракотт (Чандрагупта) упоминается как замечательный властитель в северной части Индии, до которой простиралось бактрийское государство. Другим источником являются магометанские историки, так как уже в X веке начались вторжения магометан. Один турецкий раб стал родоначальником газневидов; его сын Махмуд вторгнулся в Индостан и завоевал почти всю страну. Его столица находилась к западу от Кабула и при его дворе жил поэт Фирдуси. Вскоре газневидская династия была свергнута афганцами, а затем совершенно истреблена монголами. В новейшее время почти вся Индия была завоевана европейцами. Итак, то, что мы знаем об индийской истории, стало известно преимущественно благодаря иноземцам, а в туземной литературе указываются лишь неопределенные данные. Европейцы утверждают, что невозможно разобраться в трясине индийских рассказов. Более определенные данные можно было бы извлечь из надписей и документов, в особенности из документов относительно участков земли, которые разные лица дарили пагодам и божествам, но в этих источниках мы находим только имена. Другим источником являлись бы астрономические сочинения, которые очень древни. Кольбрук тщательно изучал эти сочинения, но чрезвычайно трудно достать рукописи, так как брамины очень стараются скрыть их, а кроме того рукописи искажены множеством вставок. Оказывается, что указания относительно созвездий часто противоречат друг другу и что брамины своими вставками вносят в эти древние сочинения то, что относится к их времени. Правда, у индусов имеются списки и перечисления их царей, но и в них обнаруживается величайшая произвольность, так как часто в одном списке оказывается двадцатью царями больше, чем в другом, и даже в том случае, если бы эти списки были верны, они еще не могли бы составлять истории. Брамины проявляют совершенно бессовестное отношение к истине. Капитан Вильфорд с большим трудом и с большими издержками достал себе отовсюду рукописи, он собрал вокруг себя нескольких браминов и поручил им сделать выписки из этих сочинений и произвести изыскания относительно некоторых знаменитых событий, об Адаме и Еве, о потопе и т.д. Чтобы угодить своему господину, брамины состряпали для него нечто такое, чего не было в рукописях. Тогда Вильфорд написал по этому поводу несколько статей, но наконец он заметил обман и понял, что его старания оказались {156}тщетными. Правда, у индусов принята определенная эра: они ведут летосчисление от Викрамадитьи , при блестящем дворе которого жил Калидаса, автор Сакунталы. Вообще в эту эпоху жили замечательнейшие поэты. Брамины говорят, что при дворе Викрамадитьи блистало девять жемчужин, но нельзя установить, когда существовал этот блеск. На основе различных данных установлен 1491 г. до Р.Х. как начало этой эры, другие относят его к 50 г. до Р.Х., и таково обычное предположение. Наконец на основании своих исследований Бентлей пришел к тому выводу, что Викрамадитья царствовал в XII веке до Р.Х. Наконец оказалось еще, что в Индии существовало пять и даже восемь или девять царей этого имени. И притом все это опять-таки оказывается совершенно недостоверным.
|
|
|
Когда европейцы ознакомились с Индией, они нашли множество маленьких государств, во главе которых стояли магометанские и индийские государи. Существовал строй, напоминающий ленную систему, и государства разделялись на округа, начальниками которых были магометане или лица, принадлежавшие к касте воинов. Эти начальники взимали налоги и вели войны и они составляли, так сказать, аристократию, совет государя. Но государи сильны, лишь поскольку их боятся и поскольку они внушают страх, и если бы они не применяли насилия, то для них ничего не делалось бы. Пока у государя нет недостатка в деньгах, он располагает войсками, и если соседние государи менее сильны, чем он, то они часто должны платить ему подати, которые они однако уплачивают, лишь поскольку оказывается возможным взимать эти подати. Таким образом весь строй характеризуется тем, что спокойствия нет нигде, и происходит непрекращающаяся борьба, которая однако не вызывает развития чего-либо и ни к чему не приводит. Это борьба энергичной воли одного государя против менее сильной воли другого государя, история династий, а не народов, ряд непрерывных интриг и восстаний, и притом не восстаний подданных против их притеснителей, а сына государя против своего отца, братьев, дядей и племянников друг против друга и чиновников против своих властелинов. Можно было бы думать, что когда европейцы нашли такое состояние, оно явилось результатом разложения прежних, более совершенных организаций, а именно можно было бы предполагать, что времена монгольского владычества являлись периодом счастья и блеска и такого политического состояния, при котором Индия с ее религиозной и политической жизнью не была раздроблена, подавлена и дезорганизована чужеземными завоевателями. Но следы и черты исторической жизни, сохранившиеся в поэти{157}ческих описаниях и легендах, постоянно указывают на такое же состояние разрозненности вследствие войн и непостоянства политических отношений; и легко доказать, что противоположное мнение оказывается мечтой и пустой фантазией. Это состояние вытекает из вышеуказанного понятия индийской жизни и его необходимости. Войны между сектами, браминистами и буддистами, поклонниками Вишну и Шивы еще более усиливали это расстройство. Правда, во всей Индии обнаруживается одна общая характерная черта, но тем не менее отдельные индийские государства в высшей степени отличаются друг от друга, так что в одном индийском государстве обнаруживается величайшая изнеженность, а в другом, наоборот, огромная сила и жестокость.
Итак, если мы теперь в заключение еще раз в общих чертах сравним Индию с Китаем, оказывается, что в Китае мы нашли совершенно чуждую фантазии рассудочность, прозаическую жизнь в точно определенной действительности; в индийском мире, можно сказать, не оказывается ни одного предмета, который был бы реален, был бы точно определен, который не был бы тотчас же обращаем фантазией в противоположность того, чем он представляется рассудочному сознанию. В Китае моральное начало, которое составляет содержание законов, обратилось во внешние, точно определенные отношения, и на все простирается патриархальная заботливость императора, который, как отец, одинаково заботится обо всех своих подданных. Наоборот, у индусов субстанциальным началом оказывается не это единство, а их различие: религия, война, ремесло, торговля, даже ничтожнейшие занятия становятся постоянно обособляющимися, и это обособление составляет субстанцию подчиняемой им единичной воли и исчерпывает ее. С этим связано чудовищное, неразумное воображение, которое сводит ценность и поведение человека к бесконечному множеству бессмысленных и бессердечных действий и не обращает никакого внимания на благо людей. Оно даже вменяет в обязанность жесточайшее и беспощаднейшее нанесение им вреда. Прочность этих различий приводит к тому, что для всеобщей единой государственной воли не остается ничего кроме чистого произвола, от всемогущества которого в некоторых отношениях может защищать лишь субстанциальность кастового различия. Китайцы со свойственною им прозаичною рассудочностью чтут выше всего лишь абстрактного верховного властителя и придают определенное значение постыдному суеверию. У индусов не существует такого суеверия, поскольку оно противоречит рассудку; но, собственно говоря, вся их жизнь и все их представления оказы{158}ваются лишь сплошным суеверием, так как у них все сводится к мечтательности и находится в рабской зависимости от нее. Полное уничтожение, отвержение разума, моральности и субъективности может доходить до положительного чувства и самосознания, лишь переходя в беспредельную дикую фантазию, в которой опустошенный дух не находит успокоения и не в состоянии понять себя, но лишь таким способом находит наслаждение; это можно сравнить с тем, как совершенно опустившийся в физическом и духовном отношениях человек делает свое существование бессмысленным и находит его нестерпимым и лишь благодаря опиуму создает себе мир грез и счастье безумия.
Буддизм
[14]Пора расстаться с мечтательным образом индийского духа, который в бессвязнейшем бреду мечется во всех формах, встречающихся в природе и в духовной жизни, которому свойственны грубейшая чувственность и предчувствие самых глубоких мыслей и который именно поэтому не выходит из унизительнейшего, беспомощнейшего рабства во всем том, что относится к свободной и разумной действительности. В этом рабстве разнообразные абстрактные формы, на которые расчленяется конкретная человеческая жизнь, стали неизменными, и права и образование зависят только от этих различий. Этой мечтательной жизни, полной упоения, но в действительности несвободной, противоположна наивная, мечтательная жизнь, которая, с одной стороны, грубее и не дошла до вышеупомянутого обособления форм жизни, но именно поэтому и не подвергалась вызванному им порабощению; она свободнее, самостоятельнее фиксирована в себе, и поэтому мир свойственных ей представлений оказывается более простым.
И в этой форме основным принципом духа является тот же основной принцип индийского воззрения, но он сосредоточен в себе, его религия проще и политическое состояние спокойнее и устойчивее. Сюда относятся в высшей степени разнообразные народы и страны: Цейлон, Индо-Китай с Бирманской империей, Сиам, Аннам, к северу от них Тибет, затем китайское плоскогорие с его различными монгольскими и татарскими племенами. Я не буду рассматривать здесь особых индивидуальностей этих народов, но лишь вкратце охарактеризую их рели {159}гию , представляющую собой интереснейшую сторону их жизни. Религией этих народов является буддизм , который оказывается наиболее распространенной религией на нашей земле. В Китае Будда почитается, как Фо , на острове Цейлоне, как Гаутама , в Тибете и у монголов эта религия приняла форму ламаизма . В Китае, где религия Фо распространилась уже очень рано и вызвала развитие монастырской жизни, она получает значение существенного момента по отношению к китайскому принципу. Подобно тому как субстанциальный дух в Китае развивается только до единства светской государственной жизни, которая лишь удерживает индивидуумов в отношении постоянной зависимости, так и религия не освобождает их от этой зависимости. В ней не оказывается момента освобождения, потому что ее объектом является принцип природы вообще, небо, всеобщая материя. Но истиной этого вне-себя-бытия духа является идеальное единство, возвышение над конечностью, свойственною природе и наличному бытию вообще, возвращение сознания во внутренний мир. Этот момент, присущий буддизму, был усвоен в Китае, поскольку китайцы почувствовали бессмысленность своего состояния и несвободу своего сознания. В этой религии, которую вообще можно назвать религией внутри-себя-бытия[15], возвышение от бессмысленности во внутренний мир совершается двумя способами, из которых один является отрицательной, а другой положительной формой.
Что касается отрицательной формы, то она является возвышением духа до бесконечного и должна выражаться прежде всего в религиозных определениях. Она заключается в основном догмате, согласно которому Ничто есть принцип всех вещей, все произошло из Ничего и в Ничто все опять обратится. Существующие в мире различия оказываются лишь разными способами происхождения. Если бы кто-нибудь попытался разложить различные формы, то они утратили бы свое качество, так как в себе все вещи суть одно и то же, нераздельны, и эта субстанция есть Ничто. Этим объясняется связь с метемпсихозом. Все сводится к изменению формы. Бесконечность духа в себе, бесконечная конкретная самостоятельность весьма далеки от этого. Абстрактное Ничто есть то, что находится за пределами конечности и что мы называем высшим существом. Это истинное начало, говорят, пребывает в вечном покое и оно в себе неизменно: его сущность состоит именно в бездеятельности и безвольности. Ведь Ничто есть абстрактно Единое с собой. Чтобы быть счастливым, человек должен стараться {160}уподобиться этому началу путем постоянных побед над собой, а следовательно ничего не делать, ничего не желать, ничего не требовать. Итак, в этом блаженном состоянии не может быть речи ни о пороке, ни о добродетели, потому что истинное блаженство состоит в единстве с Ничем. Чем более человек приближается к такому состоянию, где исчезают все определения, тем более он совершенствуется, и именно в полном бездействии, в чистой пассивности он уподобляется Фо. Пустое единство является не только будущим, потусторонним состоянием духа, но и нынешним, истиной, которая существует для человека и в нем должна осуществляться. На острове Цейлоне и в Бирманском государстве, где укрепилось это буддистское верование, господствует воззрение, что человек путем размышления может дойти до того, чтобы перестать быть подверженным болезни, старости, смерти.
Если такова отрицательная форма возвышения духа от внешних для него форм (Aeusserlichkeit) до самого себя, то эта религия доходит и до сознания чего-то утвердительного . Абсолютное есть дух. Но в понимании духа существенное значение имеет та определенная форма, в которой представляется дух. Если мы говорим о духе как о всеобщем, то мы знаем, что для нас он существует лишь во внутреннем представлении; но то, что он вообще дан лишь во внутреннем мире мышления и представления, само является лишь результатом дальнейшего развития образования. На рассматриваемой нами теперь ступени исторического развития формой духа еще является непосредственность. Бог объективен в непосредственной форме, а не в форме мысли. Но этой непосредственной формой является человеческий образ. Солнце, звезды еще не являются духом, но духом конечно является человек, которому там поклоняются как божеству, как Будде , Гаутаме , Фо , во образе умершего учителя и во образе живого человека, верховного ламы . Абстрактный рассудок обыкновенно восстает против такого представления о богочеловеке, признавая его неудовлетворительным в том отношении, что формой духа является нечто непосредственное, а именно человек, как этот человек. В связи с этим религиозным направлением здесь находится характер целого народа. Монголы , живущие во всей Средней Азии до Сибири, где они находятся под властью русских, чтут ламу, и в связи с этим почитанием находится простой политический строй, патриархальная жизнь, так как они, собственно говоря, номады, и лишь иногда они волнуются, как бы выходят из себя и вызывают народные движения и потрясения. Главных лам всего-навсего три: наиболее известен из них далай-лама, который обитает в Лхассе в Тибете; второй лама – даших-лама, который обитает в Даших-{161}Лумбо и носит титул пань-чэнь-рин-боче; третий живет в южной Сибири. Два первых ламы стоят во главе двух различных сект, у одной из которых священники носят желтые шапки, а у другой – красные. Желтошапочники, во главе которых стоит далай-лама и на стороне которых стоит китайский император, ввели безбрачие для духовенства, между тем как красношапочники разрешают браки священников. Англичане завязали сношения главным образом с даших-ламой и описывали его.
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 176; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!