Вещи простые и составные, совокупности вещей и прав
А. Простые вещи, или вещи-индивиды (singulae res), суть телесные или бестелесные предметы, физически или духовно связанные в своих частях и трактуемые правом как единые и замкнутые в себе объекты права. Части таких вещей-индивидов не существуют как самостоятельные вещи, так как они обезразличиваются в составе целой вещи, представляющей собой единство.
Природа вещи служит основанием этого единства только отчасти. В гораздо большей степени единство вещи определяется целью, которая вкладывается в нее воззрениями гражданского оборота. Земельные участки составляют часть единой земной поверхности, не принимаемой, однако, за вещь в юридическом смысле; эти участки разграничиваются и делаются вещами только действием человеческой воли. Точно так же и многие движимости, как, напр., жидкости и газы, получают значение вещей не ранее, чем их заключают в известные сосуды, а другие движимости, как, напр., песок, сено, мука, волосы, шерсть и т. д., становятся вещами только тогда, когда они берутся в известной массе.
Природные единства составляют только живые существа, тогда как единство других вещей определяется человеческой волей и воззрениями гражданского оборота. Поэтому вещи-индивиды и не представляют для права такой неразложимости, как живые индивиды. Они могут не только делиться и превращаться этим путем из одной вещи во множество вещей или соединяться с другими вещами и входить в них новыми составными частями. Вещи-индивиды представляют также различные степени единства и в связанном состоянии своих частей. В этих частях оказываются возможными, как мы увидим это ниже, и особые юридические отношения, отличные от юридических отношений в целой вещи. Но, в общем, единство частей характеризует понятие простой вещи и также характеризует, хотя это не всегда замечается, и понятие бестелесной вещи. Например, художественное произведение как объект авторского права есть индивидуализированное правом единство, ингредиенты которого суть не вещи, а составные части вещи, точно так же, как и права по обязательствам, если они индивидуализированы, представляют собой единство, не нарушаемое и признанным за ним во многих случаях свойством делимости*(459).
|
|
|
Б) Составные вещи (universitates rerum coherentium) суть такие вещи, части которых, хотя и связаны между собой физически, могут быть отличны друг от друга, и, по отделении от целого, составить предмет особого права. Примерами могут служить дом, корабль, часы, кольцо с драгоценными камнями и т. д., состоящие из частей, которые перестают быть вещами только на время связи с целым, но не теряют своих качеств вещей и снова делаются таковыми, отделяясь от целого.
|
|
|
Такие составные вещи выступают как физически связанное целое и представляют собой единство, а не простую сумму частей. Они сходятся, в сущности, с вещами-индивидами и не могут быть строго отграничены от последних. Различие между ними получает юридическое значение только тогда, когда положительное право связывает с той и другой категорией вещей различное нормирование их составных частей*(460).
В) Совокупности вещей (universitates facti, или rerum distantium) дают нам единство физически не связанных между собой вещей, из которых ни одна не играет роли главной вещи в отношении к другим и каждая сохраняет значение самостоятельной вещи. Таковы, напр., стадо, библиотека, картинная галерея, лавка с товаром и т. д. Реального единства, как в двух предшествующих случаях, здесь нет, так как при совокупностях вещей мы имеем дело не с одной вещью, а с суммой многих вещей, разъединенных друг от друга, ограниченных в пространстве, обладающих самостоятельной ценностью и представляющих уже поэтому самостоятельные вещи. Но есть идеальное единство, созданное нашим представлением о цели, которой служат все объединенные в одну совокупность вещи. Стадо в 100 овец рассматривается в гражданском обороте как нечто иное, чем 100 овец, приобретаемых в розницу на рынке, и это стадо считается сохраняющим свое тождество и в том случае, если из него выпадает одна или несколько овец. Право не может не соображаться с этим взглядом гражданского оборота на совокупности вещей и признает за ними известное единство - по крайней мере, в тех случаях, когда это соответствует содержанию заключаемых о них сделок. Отсюда не следует, однако, ни того, чтобы совокупности вещей были сами вещами, ни того, чтобы в них были возможны собственность, владение и другие вещные права. Совокупности вещей, как мы уже указывали на это, суть представления о единстве, а не самые единства, и уже поэтому вещные права возможны не в них, а только в составляющих их телесных вещах. Поэтому если в совокупность вещей попадает чужая вещь, напр., чужая книга в мою библиотеку, то собственность на эту вещь не затрагивается присоединением ее к совокупности вещей*(461).
|
|
|
Ни римское право, вопреки мнению некоторых стоящих изолированно писателей, ни новые законодательства, если не считать Австрийского уложения и нескольких других кодексов, следующих признанному теперь ошибочным толкованию римского права, не признают в совокупностях вещей ни особой собственности, ни особого владения: то и другое право мыслится лишь в отдельных вещах, принадлежащих к этим совокупностям. Применение в римском праве вещного иска, единственно между всеми такими совокупностями вещей, к стаду (gregis vindicatio) как одному целому, не представляет отступления от указываемого принципа, так как этот иск не носил универсального характера и был в действительности не единой виндикацией, а суммой виндикаций на каждого из входивших в стадо животных*(462). С другой стороны, вещный иск в данном применении находил свое объяснение и в оборотном воззрении на стадо как на хозяйственное и само себя восполняющее единство.
|
|
|
Но если не в виде общей нормы, то в силу определений частной воли предметом юридического отношения могут быть не только единичные вещи, но и их совокупности в указанный сделкой момент времени, и понятие universitas rerum distantium получает в этом случае значение, соответствующее понятию universitas personarum, или юридического лица. Как это последнее означает в своем основном применении неизменность субъекта права, несмотря на возможные перемены в составе входящих в него физических лиц, так и при совокупности вещей договаривающиеся стороны могут желать неизменности в объекте права, т. е. исключения влияния на возникающее между ними юридическое отношение всех перемен в составе вещей, входящих в ту или другую их совокупность.
Таким образом, понятие совокупности вещей, не допуская применения к себе общих и всегда одинаковых норм, носит характер относительности и условленности юридического эффекта воль сторон. Один и тот же комплекс вещей может представлять в известном направлении universitas как единство, а в другом - не представлять такой universitas. Например, лавка как целое не может быть украдена, так как краже подлежат лишь отдельные вещи, составляющие лавку, но она может быть продана или заложена, в смысле целого, если таково намерение сторон, вступающих по этому предмету в отношение купли-продажи или залога.
От этих представлений, принадлежащих как римскому, так и большинству новых законодательств (прусский Landr., I, 2, § 32, 36-39; Баварский кодекс II, 5, § 6; Сакс., § 63; Code civil., art. 616, 1800 и др.), уклоняется в известной мере новое Германское уложение, мотивы которого категорически заявляют, что "совокупности вещей не могут быть предметом прав"*(463). Заявление это связано логически с принятым в этом уложении определением вещи, которым, с одной стороны, не допускается мысль о бестелесной вещи, а с другой - понятие объекта вещного права отождествляется с понятием телесной вещи. Отсюда вытекает само собой признание права не в совокупности, но в каждой из единичных вещей, составляющих совокупность. Это предполагает, в свою очередь, самостоятельную ценность в обороте и таких единичных вещей, каковы, напр., овца и книга, входящие в стадо и библиотеку. Иначе, т. е. если бы ценность с точки зрения оборота связывалась не с единичной вещью, а с ограниченным в пространстве множеством вещей, как мы видим это, напр., при совокупностях зерна, жидкости и даже пчел в пчелином рое, то подобные совокупности представляли бы и по Немецкому уложению единую в юридическом смысле вещь.
Вообще разграничение простых, составных и совокупностей вещей совершается в праве на почве исторически развивающихся воззрений и отношений. Что есть простая или составная вещь, и что - совокупность вещей, это определяется не столько вперед установленными юридическими нормами, сколько воззрениями гражданского оборота.
Г) Совокупности прав и обязанностей (universitates juris), принадлежащих данному лицу, сходятся с совокупностями вещей в том, что те и другие суть не реальные единства, не вещи в юридическом смысле этого слова, а только представления об их единстве, вызванные требованиями гражданского оборота. Есть, однако, и существенное различие, лежащее не только в объекте, которым служат в одном случае вещи, а в другом - права и обязанности, но и в том, что напряженность единства при совокупностях прав и обязанностей гораздо значительнее, чем при совокупностях вещей. Это сближает совокупности прав и обязанностей с простыми вещами и делает из них как бы промежуточную ступень между последними и совокупностями вещей. Единство обусловливается в этом случае удобствами приурочения всего целого прав и обязанностей, сходящихся в одном лице, к сфере обладания этого лица, которое остается субъектом всех этих прав и обязанностей, несмотря ни на какие перемены в их объекте: то, что вошло в данное единство, остается при нем, как тело при личности.
Главный случай такого единства представляет имущество в юридическом смысле, под которым понимают не только совокупность всех прав и обязанностей, принадлежащих тому или другому лицу, но и известные комплексы прав и обязанностей в пределах этой совокупности, выделяемые из нее с какой-либо специальной целью, как это имеет место, напр., при товарищеском имуществе, приданом, общем имуществе супругов, отдельном детском имуществе (peculium) и т. д. Это "особое имущество" (Sondervermцgen) состоит также из прав и обязанностей, а не вещей, отличаясь этим от разобранных выше категорий совокупностей и сходясь с ними в идее единства, а не суммы частей, которые могут прибавляться или уменьшаться, не нарушая целости и этого единства, раз оно признано таковым объективным правом. Это разграничивает "особое имущество" и от случайного объединения в какой-либо сделке целого ряда юридических отношений, состав которых определяется толкованием сделки, а не нормами объективного права, устанавливающими различные степени единства "особого имущества" независимо от определений частной воли. Поэтому не следует и преувеличивать это единство, применяя, по примеру господствовавшей прежде теории, ко всем видам имущества одни и те же положения права. Самое распространенное из этих положений гласило: res succedit in locum pretii et pretium in locum rei, и это означало, что все приобретаемое на средства целого присоединяется само собой к этому целому. Это положение, равно как и утверждение универсального иска для всех видов имущества, объясняется перенесением теорией немецкого "общего права" римских норм о наследственном имуществе на другие имущества, не имеющие ничего общего с наследством. Неправильность такого обобщения не составляет теперь предмета сомнения, и оба приведенных положения отвергнуты на том простом основании, что различные имущества объединяются различными целями и уже поэтому не допускают применения к себе одних и тех же положений*(464).
Еще более, чем отдельные виды имущества, надо различать имущество в юридическом смысле от имущества в житейском или экономическом смысле. Первое, с одной стороны, шире, с другой - yже второго. Шире оно тем, что под имуществом в юридическом смысле разумеется совокупность не одних прав, но и обязанностей, так что в этом понятии имущества объединяется как то, чем человек в действительности обладает, так и то, что он должен другим, - объединяются плюс и минус юридического обладания, его актив и пассив. Это объединение в одном понятии всех юридических отношений лица по имуществу дает не пустую абстракцию, а чрезвычайно важную в юриспруденции категорию, которая требует применения к совокупности прав и обязанностей других норм, чем к отдельным видам этих прав и обязанностей, и оказывает большие услуги при определении имущественной состоятельности и несостоятельности, ответственности за долги, счете наследства и других отношениях, с которыми мы встретимся в специальной части гражданского права.
Таким образом, не подлежит сомнению, что в смысле единства актива и пассива понятие имущества в юридическом смысле шире этого понятия в смысле житейском, всегда предполагающем в имуществе нечто положительное, остающееся за вычетом его долгов.
С другой стороны, юридическое понятие имущества теснее житейского, а именно: под первым понимается совокупность не всех, а только тех прав, которые принадлежат данному лицу и обладают качеством меновой ценности или переложимости на деньги. Иначе счет имущества, долженствующий представить его ценность для всех заинтересованных лиц, был бы неосуществим. Поэтому политическая экономия знает, напр., народное и даже мировое имущество, но не знает долгового, а право не знает ни народного, ни мирового, но знает долговое имущество. Поэтому же понятие имущества в юридическом смысле должно быть теснее и понятия ценности. Имущество состоит, конечно, из ценностей, так как права, обладающие меновой ценностью, суть несомненные ценности. Но поставить между ценностями вообще и имуществом знак равенства нельзя. Существуют ценности, не имеющие менового значения и не могущие войти в состав юридического понятия имущества. Таковы, напр., права на реальное исполнение действий, не имеющих имущественного характера, права на денежное вознаграждение за нарушение неимущественных интересов, надежды на приобретение, напр., ожидаемого наследства, хотя действия, препятствующие осуществлению этих надежд, могут повести и к обязанности вознаграждения за вред и убытки. Далее, в разряд ценностей, не входящих в состав юридического понятия имущества, должны быть отнесены и различные фактические отношения, не получившие защиты права, так как имущество в юридическом смысле слагается из прав, а не из фактов. Сюда принадлежат, напр., не только вещи, находящиеся в несанкционированном правом обладании, напр., вещи краденые и приобретенные другими незаконными способами, но и такие ценности, которые пользуются защитой права и передаются по сделкам об отчуждении других прав, напр., клиенты адвоката, врача и т. д. По тем же основаниям из юридического понятия имущества исключаются и другие фактические отношения, напр., различные знания и технические сведения, которые имеют с точки зрения экономистов большую ценность и причисляются ими справедливо к имуществу в экономическом смысле, расходящемуся в данном случае, как и во многих других, с имуществом в смысле юридическом. Наконец, существует еще много других благ, имеющих несомненную ценность и пользующихся защитой права, но исключаемых тем не менее из имущества - потому же, что они не обладают рыночной ценностью, способной выражаться в деньгах, и не могут фигурировать в торговом обороте в качестве предмета юридических сделок. Таковы, напр., малолетние дети, подчиненные родительской власти, супружеские отношения, отношения родства, должности, право голоса и т. д.
Из сказанного видно, что к имуществу в юридическом смысле могут быть отнесены не все, а лишь те права и обязанности, которые имеют своим предметом телесную или бестелесную вещь, способную служить хозяйственным целям человека и быть переложенной на деньги. Отсюда мы опять приходим к уже отмеченному нами положению, что круг имущественных прав не покрывает всего круга прав гражданских. С одной стороны, не все гражданские права и обязанности имеют имущественное значение; сошлемся, сверх приведенных выше случаев защиты неимущественных интересов в гражданском праве, на индивидуальные права личности, личные семейные права и все так назыв. социальные, в тесном смысле этого слова, отделы гражданского права. С другой стороны, и не все имущественные права и обязанности принадлежат гражданскому праву; вспомним право бедности, налоговое обложение, платеж денежного штрафа и т. д. Наконец, многие юридические отношения отличаются смешанным характером, соединяя в себе имущественные элементы и неимущественные. Иные даже чисто имущественные права заключают в себе или производят из себя и чисто личные отношения, при регулировании которых имущественная точка зрения отступает на задний план. Приведем, в виде примеров, обязанность взаимной верности в феодальных отношениях, личную сторону договора найма и рабочего договора, право голоса, принадлежащее члену акционерной компании, который не может ни продать его, ни подарить, ни заложить, и ограничения имущественной стороны - путем, напр., запрещения залога - таких прав по обязательствам, которые имеют своим предметом доставление пропитания (алименты), ренты и т. д. Точно так же и неимущественные отношения содержат в себе нередко такие имущественные элементы, которым право придает самостоятельное значение и относит к имуществу. Сюда принадлежат, напр., личные права пользования супругов в их взаимном имуществе и родителей - в имуществе детей, личные права пользования членов общины в ее угодьях, право бедности, сословные, издательские, патентные права и т. д.
Таким образом, разграничение имущественного и неимущественного права постоянно колеблется и затрудняется разнообразием отношений, к которым оно применяется. И не только различные законодательства, но и нормы одного и того же законодательства проводят это разграничение неравномерно и далеко не последовательно в отдельных своих частях. Тем не менее общим свойством всех имущественных прав остается самостоятельная хозяйственная ценность их объекта, и притом такая ценность, которая переложима на деньги. Поэтому меновая ценность есть для имущественных прав, несмотря на их разнообразие, общий знаменатель, к которому они все подводятся и без которого нельзя обойтись ни при определении общего понятия имущества, ни при разграничении, с одной стороны, понятий имущества в юридическом и житейском смысле, и с другой - понятий имущественных, неимущественных и промежуточных между теми и другими правами.
Новое Немецкое уложение трактует совокупности прав и обязанностей так же, как и совокупности вещей, не распространяя понятия вещи ни на те, ни на другие совокупности и отрицая, в принципе, всякие о них сделки, отличные от сделок на составляющие их вещи и права. Но в отношении к единству прав и обязанностей оно не выдерживает этой точки зрения и само оперирует этим единством, говоря, напр., о переходе наследства в смысле одного целого (§ 1922), о товарищеском имуществе (§ 718), об общем имуществе супругов (§ 1438), об отдельном имуществе жены, детей, подопекаемого (§ 1363, 1627, 1793) и т. д.
В нашем законодательстве нет вовсе особых определений о простых, составных и совокупных вещах; но что и ему не чужды эти понятия и, особенно, понятие universitas juris, это видно в отношении к составу вещи из ст. 89 т. XI ч. 2 Уст. о пром., а в отношении к universitas juris - из ст. 1104 т. Х ч. I и ст. 553 т. XI ч. 2. Первый из приводимых законов говорит о праве собственника фабрики, завода или мануфактуры отчуждать принадлежащие его заведению земли, строения и инструменты, все в совокупности или по частям, а второй и третий - указывают на наследство и имущество несостоятельного должника, как на совокупность прав и обязательств, остающуюся в одном случае после умершего, а в другом - при производстве о несостоятельности.
Недвижимые и движимые вещи
Деление вещей на движимости и недвижимости может быть просто и запутанно. Оно просто, если в основу его кладутся природные свойства вещей, не создаваемые правом, а только констатируемые им и сопровождаемые известными юридическими последствиями. Одно из таких природных свойств вещей есть способность или неспособность их к перемещению. В первом случае мы получаем движимые вещи, или движимости, во втором - недвижимые вещи, или недвижимости. Движимостью будет то, что может быть перенесено без ущерба для своего существа из одного места в другое; недвижимость - земля и все, что с нею физически связано. Так различались по своим природным свойствам движимости от недвижимостей в римском праве, и такое различие, не выходившее за пределы телесных вещей, было ясно и не подавало повода к спорам.
Это простое различие запуталось, когда в европейской юриспруденции его распространили от телесных вещей на бестелесные, и к принципу, заимствованному из природы вещей, присоединили другие принципы, не лишенные значения, но трудно согласимые с различием движимостей и недвижимостей по их природным свойствам. Таковы, напр., определения Французского (ст. 517) и многих других новых кодексов о недвижимостях "по назначению" (par destination), превращающие движимости в недвижимости для целей, достижение которых вовсе не требует обращения к каким бы то ни было фикциям. Недвижимости "по назначению" (ст. 524 Code civil) называют вещи, которые, будучи по своей природе движимыми, рассматриваются как недвижимые только потому, что они служат "принадлежностью" того имения, которое пострадало бы от признания их движимостями. Сюда принадлежат случаи раздела, принудительного исполнения, общности или раздельности супружеского имущества и т. д., когда имеют в виду избегнуть отделения связанных с недвижимым имением движимостей помимо воли собственника первого и поэтому ставят эти движимости в более гарантированное юридическое положение недвижимостей. Но эта цель достигается уже тем, что "принадлежности" следуют, как мы увидим это ниже, судьбе главной вещи и не отделяются от нее помимо воли ее собственника. Какая же тогда надобность извращать природные свойства вещей и обращаться к фикции недвижимости для движимостей*(465)?
Объяснение как приведенного, так и многих других искусственных определений европейских законодательств, зачисляющих фиктивно то движимости в недвижимости, то недвижимости в движимости, лежат в том, что средневековое право не знало деления вещей на движимости и недвижимости по их природным свойствам. Оно различало вещи, как мы это сейчас увидим, только по их ценности и роли в гражданском обороте. Поэтому и неудивительно, что при рецепции римского учения о движимостях и недвижимостях в него были внесены с помощью фикций положения, стоявшие в стороне от этого учения и принадлежавшие другому порядку идей.
Это объясняет и распространение различия между движимостями и недвижимостями на права, которые, не существуя в пространстве и не будучи им ограничены, не могут быть в действительности ни движимыми, ни недвижимыми. В основании этого распространения лежат не столько потребности права, сколько обыденные представления о том, что противоположение движимостей недвижимостям есть как будто исчерпывающее и обнимающее весь состав имущества, особенно в отношении к наследству. Когда юрист имеет дело с завещательным распоряжением, договором или законом, где все имущество распределяется по категориям движимостей и недвижимостей, то он не может довольствоваться признанием этих категорий нелогичными: ему необходимо приурочить их к данному случаю, не выходя из пределов своего положительного права.
Практика "общего права" Германии выработала в этом отношении следующее правило: все права, имеющие своим предметом недвижимость, напр., недвижимая собственность, такое же владение, предиальные сервитуты, эмфитевзис, суперфиций, реальные повинности (Realgerechtigkeit), десятины и даже обязательственные притязания на недвижимые вещи, отождествляемые в обыденной жизни с правами на самую вещь, причисляются к недвижимостям. Все другие права, связанные с движимыми и даже недвижимыми вещами, если только права последнего рода являются дополнением к обязательству или средством к его обеспечению, как, напр., ипотека, считаются движимостями. Подобным же образом, хотя и не без некоторых существенных видоизменений в подробностях, относятся к этому вопросу и новые законодательства, включая в их число как Французский кодекс (Code civil, ст. 526, 529), Саксонский (§ 59, 60), Прусский (I, 2, § 7-9), Немецкое уложение 1900 г. (§§ 952, 1549, 1551 и др.), так и наш Свод законов гражданских (ст. 390, 416, 418, 419 т. Х ч. I).
Таким образом, противоположение движимых и недвижимых вещей стало в европейском праве шире этого противоположения в римском праве, где оно не выходило за пределы своей логической допустимости и ограничивалось, как это уже было замечено, кругом телесных вещей. Кроме того, в европейском праве это противоположение стало и глубже. В римском праве оно определялось только физическими свойствами переносимости или непереносимости вещи и имело, в общем, так мало значения, что к обоим членам этого противоположения, т. е. к движимостям и недвижимостям, применялись, за немногими исключениями - касавшимися, главным образом, действия давности, распоряжения приданым и некоторых ограничений земельных сервитутов и владельческих средств защиты - одни и те же юридические нормы. Напротив, в средневековом и новом праве это противоположение определяется уже не физическими свойствами вещей, а их общественно-экономическими функциями и сопровождается такими важными различиями, которые проводят резкую грань между институтами, имеющими место не столько в недвижимых и движимых имуществах, сколько в имуществах, принимаемых за недвижимые или движимые по их общественным функциям.
Различие в этом отношении между римским и европейским правом находит свое объяснение в том, что натуральное хозяйство и землевладение играли в Средние века, - а последнее продолжает играть и в настоящее время несравненно более важную роль, чем это было в Древнем Риме. На земле и всем том, что стояло в связи с ней, покоились семья, община, феодальная организация и весь вообще строй Средних веков. Поэтому земля и была главной средневековой ценностью и получила характер связанности, неподвижности или "недвижимости" в этом именно смысле - со всеми вытекающими отсюда последствиями: неделимостью, неотчуждаемостью и т. д. Напротив, движимости, за немногими исключениями, имели мало значения: слабое развитие промышленности и торговли, вместе с редкостью звонкой монеты, лишали их почти всякой ценности. Вот почему средневековая классификация имуществ, исходившая, подобно древнейшему разделению вещей в римском праве на res mancipi и res nec manipi, из различия полезности вещей*(466), остановилась не на признаке переносимости вещи; выработанном позднейшей юридической техникой, а на признаке прочности и способности вещи служить постоянной опорой и источником постоянного дохода. Имущества, отличавшиеся этими качествами, ставились особо и назывались heritage, Erbe, т. е. наследственным имуществом, составлявшим основу благосостояния именно потому, что это имущество было наиболее ценное, прочное и постоянное. Все остальные имущества, отнесенные впоследствии к движимостям, отличались ничтожной ценностью и преходящим существованием. Отсюда и характеристика движимостей как res vilis, и не совпадающее с римским распределение имуществ. Недвижимости разбиваются на две части: наиболее важные, прочные и доставляющие постоянный доход причисляются к наследственному имуществу, снабжаются крепкими гарантиями в защите и регулируются особыми нормами - главным образом, при наследственном переходе; другие, менее важные и не столь прочные, как, напр., сельские постройки, амбары, конюшни, неплодоносные деревья и т. д., образуют среднюю между недвижимостями и движимостями категорию (chatels или cateux в средневековом французском праве) и приравниваются во многих отношениях - особенно, в том же наследственном переходе - к движимостям. С другой стороны, и выступающие впоследствии ценные движимости, как, напр., ренты и приобретаемые покупкой должности, причисляются к недвижимостям и окружаются такими же гарантиями, как и эти последние.
Напротив, к малоценным движимостям средневековое право относится пренебрежительно, и то же отношение к ним мы можем констатировать, в виде переживания, и в новых законодательствах, несмотря на то, что движимое имущество составляет уже давно главную часть народного богатства и уже поэтому исключает применение к себе средневековой поговорки: res mobilis, res vilis. Например, как во французском, так и в большинстве европейских кодексов мы встречаемся еще с законами, ограничивающими право распоряжения отца и мужа только в недвижимом имуществе малолетнего и жены, тогда как их движимое имущество, могущее быть гораздо значительнее недвижимого, остается неогражденным от произвольных распоряжений тех же лиц. И если французский закон 1880 г. вводит некоторые поправки в это положение дела, то различие в гарантиях недвижимой и движимой собственности в ущерб этой последней продолжает до сих пор отличать как французское, так и все другие европейские законодательства*(467).
В общем, можно сказать, что движимости стали теперь под действие господствовавшего в римском праве принципа свободы распоряжения и заняли положение, аналогичное тому, которое принадлежало им и в Риме. Напротив, недвижимая собственность, несмотря на всю тенденцию Нового времени к ее мобилизации, не перестает сохранять свое привилегированное положение между другими объектами физического обладания, и сам капитал ищет до сих пор своего постоянного утверждения в землевладении. Вот почему средневековое противоположение между движимостью и недвижимостью не теряет своей силы, хотя и в смягченной форме, до настоящего времени.
Критерий, лежащий в физических свойствах тех и других вещей, оказался неудовлетворительным для Средних веков. Разрешая, напр., вопрос: чем считать ренту, движимостью или недвижимостью, нельзя было руководствоваться соображениями о ее переносимости или непереносимости. Критерий для разрешения подобных вопросов брался, как мы это видели, из функции тех благ, принадлежность которых к той или другой категории вещей требовала определения. Раз было признано, что земля должна иметь особое юридическое положение, характеризуемое как право недвижимости вследствие того, что она служила постоянным основанием для существования семьи, общины и т. д. - отсюда следовала сама собой квалификация юридической недвижимости и для всех благ, которые способны были служить той же общественной цели, исполнять ту же социальную функцию, что и земля. Недвижимостью стало, в общем, все, что называется теперь постоянным или стоячим капиталом, а движимостью почитался оборотный капитал.
Правда, этот критерий не всегда выступал сознательно и часто перекрещивался с римским критерием, который в новых законодательствах стал даже преобладающим. Но юридическое деление перестало вообще совпадать с естественным, и, то расширяя, то суживая римский критерий, новые законодательства стоят в оценке различия между движимостями и недвижимостями скорее на средневековой германской, чем на римской точке зрения. Французский кодекс, напр., только и формулирует деление имуществ, что на движимые и недвижимые ("Tous les biens sont meubles ou immeubles", ст. 516 Code civil), и французские юристы, видя в этом делении summa divisio rerum, отмечают следующие существенные различия в юридическом положении того и другого рода имуществ по своему праву. а) Недвижимости подвергаются давности в других условиях, чем движимости; приобретение собственности на недвижимости не обходится во многих случаях без давности, тогда как приобретение собственности на движимости совершается, по общему правилу, моментально и без посредства какой бы то ни было давности. б) Владельческие средства защиты применяются только к недвижимостям и не имеют места в отношении к движимостям. в) Отчуждение недвижимостей происходит публично через записку в ипотечные книги, тогда как отчуждение движимостей не требует, в виде общего правила, никакой публичности. г) Недвижимости, если они находятся даже в руках иностранцев, стоят всегда под действием французских законов, чего нельзя сказать о движимостях. д) Недвижимости, в противоположность движимостям, способны к ипотеке. е) Взыскание с недвижимого имущества производится в другом порядке, чем с движимого. ж) Подсудность определяется там - по месту нахождения имущества, здесь - по месту жительства ответчика. з) Недвижимости не входят в общее имущество супругов, тогда как движимости составляют это общее имущество и т. д.*(468)
Новое Гражданское уложение Германии удерживает тоже важные различия между правами в недвижимостях и движимостях, обусловливаемые не только действием ипотечной системы и различием порядка взыскания в тех и других имуществах, но и особенностями имущественно-брачного права, договоров найма, аренды, права опеки и т. д. Наш Свод не дает общего определения движимых и недвижимых имуществ, довольствуясь примерным перечислением тех и других: недвижимости - земля, всякие угодья, дома; движимости - мореходные и речные суда, книги, рукописи, картины, скот и т. д. Но из ст. 401 (в конце) и ст. 384 можно вывести и общий признак: связь с землей - для недвижимостей, и отсутствие этой связи или потеря ее, напр., хлеб сжатый или в зерне, лес срубленный и т. д., - для движимостей. Поэтому, хотя наша ст. 384 и говорит о недвижимых имуществах "по закону", но из делаемого как в этой, так и в других статьях нашего т. Х перечисления недвижимых и движимых имуществ можно заключить, что это перечисление исходит из природных свойств тех и других имуществ и совпадает - по крайней мере, в отношении к недвижимостям - с представлением Французского кодекса (ст. 518) о недвижимостях по их "природе" (immeubles par la nature)*(469). Но наш закон относит к движимым имуществам и наличные капиталы, и обязательства всякого рода, хотя бы предметом их была недвижимость (билеты кредитных установлений), и права золотопромышленников на золотые прииски, и иски вместе с тяжбами (ст. 402, 403). Этим постановлениям ставится справедливо в упрек то, что они, во-первых, упускают из виду некоторые права, как, напр., аренду, причисляемую на этом основании сенатской практикой к движимому имуществу, и, во-вторых, не различают прав по их предмету, почему к движимостям у нас могли бы быть отнесены все права*(470). Во всяком случае, в нашем законодательстве нет прямого постановления о применении различия между движимостями и недвижимостями к бестелесным вещам. Но что и наш Свод не ограничивает этого различия одними телесными вещами, а распространяет его на весь состав имуществ, это видно, во-первых, из уже цитированных нами ст. 416, 418 и 419, говорящих об имуществах "наличных и долговых" и разумеющих под ними одинаково движимые и недвижимые имущества; во-вторых, следуя при определении тех и других имуществ методу перечисления и сознавая, очевидно, недостаточность этого метода, наш законодатель дополняет сам в целом ряде статей, которые мы приведем несколько ниже, недостаточность своего перечисления и указывает на различные "принадлежности" движимых и недвижимых имуществ. Одна из этих статей (390), трактующая о принадлежностях недвижимых имуществ, называет в их числе крепостные акты и межевые планы, юридическое значение которых заключается не в них самих, как телесных вещах, а в свидетельствуемых ими правах.
Различия, устанавливаемые нашим законодательством в отношении к праву на движимости и недвижимости, касаются, главным образом, способов приобретения, порядка наследования, содержания ограничений собственности в том и другом имуществе, подсудности и т. д. В отношении к способам приобретения недвижимости требуют крепостных актов, засвидетельствованных нотариальным порядком, для движимостей довольно простой передачи или бесформенной сделки об этой передаче (ст. 806 Уст. Торг. представляет единственное исключение: мореходные суда в первый раз переходят по купчей крепости, а затем по особым надписям). В наследственном праве при совместном наследовании мужчин и женщин жена получает ? движимости и 1/8 недвижимости, сестра при брате - 1/8 движимого и ? недвижимого имущества. Ограничения земельной собственности в ее содержании гораздо значительнее, чем ограничения движимой собственности; напротив, ограничения движимой собственности в ее способах защиты несравненно значительнее, чем того же рода ограничения в недвижимой собственности. С подробностями и другими различиями права движимостей и недвижимостей мы ознакомимся ближе в специальной части гражданского права.
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 370; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!