Реформирование мышления (брэйнвошинг)
Проанализируем исторические факты, чтобы лучше понять внедрение фальшивых воспоминаний, которые приводят к ложным признаниям. В середине 1950‑х годов возник серьезный интерес к отчетам о попытках коммунистов как в Советском Союзе, так и в коммунистических странах Азии «промыть мозги» политическим заключенным, изменить убеждения (и воспоминания) этих людей, а не просто наказать, как обычно поступали с такими преступниками (Берле, 1957). Военнопленные считались государственными преступниками. В отношении их также применялись методы реформирования мышления. Американцы, попавшие в плен в ходе Корейской войны (1950–1953), и захваченные члены военного формирования Пуэбло (1967–1968) утверждали, что корейцы старались изменить их убеждения. Давление на членов Пуэбло было особенно масштабным. От них силой добивались признания и «воспитывали» через наставления и демонстрацию силы (Форд, 1975). Некоторые американские военнопленные в Корейской войне подвергались интенсивным попыткам реформировать мышление, и лишь некоторым удалось остаться верным Родине. На первый взгляд, это очевидный показатель успеха в изменении убеждений (Сигал, 1954).
Коммунистический и другие режимы, прибегающие к реформированию мышления, пользуются простыми методами (Бмдерман, 1957; Хинкл и Вольф, 1956, 1957; Лифтон, 1957; Сигал, 1954).
Когда заключенный почти теряет психологическое равновесие и нуждается в освобождении, отношение изменяется на умеренную снисходительность. Дознавателя, возможно, незнакомого человека, представляют жертве, которая в этот момент так нуждается в человеческом общении, что видит в дознавателе потенциального спасителя. Важный момент в трансформации мыслей – изменение давления, которое снижается благодаря одобрению и признанию. От жертвы добиваются «признания» часто в форме длинного письменного отчета о своей личной истории. Специалист по реформированию мышления прочитывает историю вместе с жертвой и туманно хвалит ее за отдельные места, но его похвала была двусмысленной и в общем указывала на неудовлетворенность написанным. Так повторялось много раз, и история развивалась. Жертва часто испытывала значительное облегчение, когда его историю наконец принимали. Личные истории жертвы, записанные на бумагу и сохраненные в памяти, значительно изменялись, чтобы отвечать чужим требованиям. Эти новые воспоминания, представленные как признание, оказываются сложной смесью рационализации, измененных воспоминаний и – вымысла.
|
|
|
ЗАКЛЮЧЕННЫЕ ВОСПРИИМЧИВЫ К ТРАНСФОРМАЦИИ МЫСЛЕЙ ИЗЗА ВЫНУЖДЕННОЙ ИЗОЛЯЦИИ, ДЕГРАДАЦИИ, УГРОЗ, СТИМУЛИРУЮЩИХ СТРАХ, РЕГРЕССИЮ И ПОВЫШЕНИЕ ВНУШАЕМОСТИ.
|
|
|
Китайцы и корейцы чаще использовали групповые процессы как средство добиться реформирования мышления. В группу входили от шести до восьми заключенных, толпившихся в маленькой камере. Такое размещение обусловливало эмоциональную наготу и ощущение собственной никчемности, которые вызывали критическое отношение заключенных к себе, спровоцированное постоянным переписыванием автобиографий. В таких группах рождалось необыкновенное давление схожести положения (см. «Групповое сознание», глава 13), что усиливало процесс реформирования мышления. Хинкл и Вулфф (1956) писали, что «наивысшие достижения правильной рационализации и принятия в группу связано с чувством облегчения, которое иногда воодушевляет, а иногда обладает чертами религиозного «обращения».
Такое описание реформирования мышления не просто отдаленно напоминает некоторые формы психотерапии, особенно типы консультаций, сориентированных на восстановление воспоминаний. Пациент, уже испытывающий стресс, может пойти к терапевту, который будет неоднократно задавать ему вопросы, касающиеся детства. «Воспоминания» о пережитом насилии или других травмах прошлого по-разному усиливаются. Например, благодаря принадлежности к группе и чтению определенной литературы. Сравнение с религиозным «обращением», сделанное Хинклом и Вулффом, вполне уместно при данных обстоятельствах.
|
|
|
Ложные обвинения
Современные средства массовой информации часто освещают ситуации, в которых серьезные обвинения, сделанные жертвой, отрицаются обвиняемым. Многие обвинения справедливые, другие ложные.
Жертва насилия
Сорокадевятилетняя замужняя женщина, заявившая, что ее изнасиловали в примерочной известного в стране торгового центра, добилась известности и всеобщего сочувствия (Джонс, 1993). Она вышла из примерочной полураздетая и растрепанная. Экспертиза зафиксировала механические повреждения и следы семенной жидкости на одежде. Торговый центр, который раскритиковали за недостаточный уровень безопасности, назначил вознаграждение за информацию, которая приведет к поимке преступника. Полицейское управление попросило содействия широкой общественности. На самом деле ее не насиловали. Тщательное расследование показало, что женщина сама нанесла себе раны магнитофонной лентой и испачкала одежду семенной жидкостью собственного мужа. Ни торговый центр, ни полицейское управление не выдвинули против нее никаких обвинений и сохранили в тайне имя лжежертвы.
|
|
|
Ложные обвинения – устойчивая форма лжи, один из самых агрессивных типов вербальных нападок. Ложные обвинения в насилии, пожалуй, самая распространенная форма этого вида лжи. Сейчас общественное внимание приковано к сексуальному насилию, и выдвинуто огромное количество обвинений в этом преступлении. Многие из них правдивы, но некоторые ложны (Матас и Мариот, 1987). Это не современная тенденция; у Хили и Хили (1915) в классической работе, опубликованной 80 лет назад, есть достаточно примеров ложных обвинений в сексуальном насилии и нападениях.
Один из мотивов ложного обвинения в нападении – желание отомстить мужчине за его проступки. Эта очевидная мотивация, однако, встречается не так часто и не так важна, как внутрипсихические потребности «жертвы». Обвинение может быть проекцией злости и агрессии женщины на окружающих, страдающей от внутреннего расстройства и собственной противоречивой сексуальности (Снайдер, 1986). Другая причина – потребность играть роль жертвы. Здесь обвиняемый в преступлении лишь вспомогательное средство. Как жертва, женщина оказывается в центре внимания, интереса, получает всеобщее сочувствие и заботу. Такие обвинители схожи с пациентами, страдающими от симулятивных расстройств (см. главу 8). Как и эти пациенты, большинство женщин, заявляющих о фальшивом изнасиловании, имеют признаки гистрионического и пограничного личностных расстройств.
Ложные признания
Антоним ложных обвинений – ложные признания в преступлениях, которых не совершали.
Повешенный лжец
Тимоти Эванс был удостоен королевского помилования, но это произошло лишь через несколько лет после того, как он был повешен в 1950 году за убийство, которого не совершал (Шеррок и Крессвил, 1989). Сначала Эванс добровольно пришел в полицейский участок и признался, что убил свою жену и дочь. Потом он сделал ряд противоречивых признаний, от которых позднее отказался. Суд вынес обвинительный приговор на основе первоначального признания, которое (т. к. он был известным лжецом), по мнению суда, выглядело более весомым, чем позднейший отказ от него. Мать отзывалась о нем как о человеке с живым воображением и об «ужасном вруне». Следует отметить, что уровень образованности у него был ниже среднего, он едва умел читать.
Можно обнаружить сходства между Эвансом и другим англичанином, который давал ложные признания в убийстве. Он называл себя «лордом А., пятым маркизом бас» (несуществующий титул) и разными способами демонстрировал фантастическую псевдологию (этот феномен рассмотрен в главах 2 и 7). Его случай изучали Шеррок и Крессвелл (1989). Лорд А. имел некоторый уровень образования, но страдал от дислексии и неспецифических неврологических дисфункций. Также выяснилось, что он экстраверт, легко поддается внушению и внешнему давлению.
Доктор Гисли Гаджонссон из Лондона изучил многих пациентов, которые оговаривали себя. По данным судебной экспертизы, они отличались низким уровнем образованности, легкой внушаемостью и податливостью (Гаджонссон, 1990). Необходимо внимательно оценивать каждое признание и средства, которыми оно получено. Среди факторов, оказывающих влияние на человека и заставляющих его делать ложные признания, выделяются: продолжительное время, проведенное в заключении, без возможности общения с адвокатами, друзьями и родными; отсутствие контроля над обстановкой; подчинение влиятельной законной власти; недостаточное питание и сон; ужас, внушаемый офицерами полиции; страх за собственную безопасность (Гаджонссон и Маккейт, 1988). Эти факторы соответствуют техникам реформирования мышления, применяемым для получения ложных признаний от политических заключенных.
Офицеры правоохранительных органов хорошо знакомы с феноменом спонтанно рождающихся ложных признаний, которые сопровождают каждое громкое преступление. Причины в потребности привлечь к себе внимание (при этом человек не думает о средствах его достижения) или невозможности отделить действительность от вымысла. Особенно когда человека мучает чувство вины.
Свидетельские показания
Два честных свидетеля могут давать диаметрально противоположные показания в зале суда. При этом каждый верит, что он говорит правду, а второй лжет. К сожалению, многие невиновные люди несправедливо обвинены, приговорены к тюремному заключению и даже к смертной казни на основе ложных свидетельских показаний (Лофтус и Кетчам, 1991). Понимание податливости памяти помогает разобраться в том, как разные люди воспринимают и запоминают одно и то же событие, и как посторонний человек манипулирует воспоминанием о событии, используя внушение.
Наводящие вопросы дознавателей, офицеров полиции, прокуроров и даже психиатров способны значительно и навсегда изменить чужие воспоминания. Лофтус и Пальмер (1974) доказали, что, переформулируя вопрос, можно редактировать воспоминания человека о событии. Опытной группе продемонстрировали видеокассету с записью автомобильной аварии с участием двух машин. Участников эксперимента попросили приблизительно оценить скорость движения автомобилей. Когда вопрос звучал как: «Насколько быстро двигались машины перед жуткой аварией ?» – называли значительно бо́льшие скорости, чем когда вопрос формулировался как: «Насколько быстро двигались автомобили перед столкновением ?». Через неделю тех же людей спросили, заметили ли они разбитое стекло после аварии (его на кассете было не было видно). Те, кого спрашивали о страшной катастрофе, в основном отвечали «да», в отличие от тех, кого спрашивали о столкновении (Лофтус, 1975). Таким образом, формулировка изначального простого вопроса внесла изменения в воспоминания. Даже незначительные различия в вопросах приводили к совершенно иным ответам. Те, у кого спрашивали: «А вы увидели на записи разбитую фару?», чаще отвечали «да», чем те, кого спрашивали: «Вы видели на записи разбитые фары?» (Лофтус и Занни, 1975).
На основе своего эксперимента Лофтус решила (и мы частично согласны с ней), что в зависимости от того, как полиция допрашивает свидетелей, как их готовят адвокаты и как определяют их позицию, варьируются их показания. Чужие мысли становятся частью его собственных воспоминаний и показаний под присягой.
Разгораются ожесточенные споры по поводу достоверности детских воспоминаний и способности детей к точным свидетельским показаниям в суде. Различные исследования, в том числе работы Сеси и коллег (1987) и Тейт и коллег (1992), указывают на то, что маленькие дети в возрасте 3–4 лет «врут» и «неверно запоминают факты». Особенно часто они делают это под влиянием знакомого им должностного лица. Сеси и коллеги доказали, что «внушения после события могут изменять воспоминания».
В ходе своего исследования Хаугаард (1993) установил, что маленькие дети, включая дошкольников, имеют точное представление о лжи. По сути, все дети понимают разницу между правдой и ложью, когда идут в школу. Но их воспоминания могут изменяться, когда авторитетный для них взрослый поддерживает ложь. Методы, к которым прибегал Хаугаард, включали использование видеокассет, все «факты» на которых были очевидны. На одной кассете мальчик обманывает взрослого мужчину, утверждая, что его дочь его ударила. Присутствующая мать мальчика слушала, но никак не реагировала. Все дети сразу распознали ложь. На другой кассете мать активно поддерживала обман сына. И воспоминания детей о том, что же на самом деле случилось на второй записи, сильно разнились. Дошкольники «запомнили», что один ребенок ударил другого, хотя на пленке этого не было.
Последняя ученая статья Сеси и Брука (1993) синтезировала доступные эмпирические данные с учетом детской доверчивости. Авторы пришли к выводу, что дети – даже дошкольники – могут воспроизводить информацию, важную для судебного процесса. Но дети внушаемы (как и взрослые). Манера их допроса может влиять на их воспоминания о событиях. Они более склонны «воспроизводить» события, которые были им внушены, если непрерывно задавать наводящие вопросы. Как и взрослые, дети способны видоизменять свои воспоминания и показания, чтобы отвечать ожиданиям авторитетного должностного лица.
Выводы
При подробном изучении память оказывается куда более податливой, чем принято считать. Воспоминание о событии находится в процессе постоянной реконструкции, на него влияют личная оценка новой информации, эмоции и стимулы. Важным компонентом являются также внушения. Друзья, знакомые, офицеры полиции, прокуроры и психотерапевты способны посредством внушения или наводящих вопросов создавать новые твердые воспоминания у других людей. Этот эффект усиливается, если человек, внушающий информацию, воспринимается как авторитет. В курсе психотерапии пациенты могут конструировать ложные воспоминания о прошлом. Свидетели преступления могут вспоминать то, что никогда не происходило, а некоторые – признаваться в том, чего не совершали. Обиженная женщина может лжесвидетельствовать против мужчины, обвиняя его в насилии, а многократно повторяя свои обвинения, поверить в собственный вымысел. Политические убеждения и особый взгляд на историю могут систематически отражаться на политическом заключенном, которого «трансформируют» в ходе процесса.
Самообман одного человека или откровенная ложь могут стать твердым воспоминанием другого и его «правдой».
Глава 10
Распознавание обмана
Тот, у кого есть глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать, может быть уверен в том, что ни один смертный не способен сохранить тайну. Если его губы безмолвны, он объясняется на пальцах: предательство сочится из него через каждую пору кожи.
Фрейд
Мы живем в эпоху информации, наполненную неиссякаемыми потоками данных. Мы не просто постоянно получаем информацию, истинность которой должны оценивать, из общения. На нас обрушивается лавина сообщений средств массовой информации (прессы, радио, телевидения и даже компьютерных модемов). Если информация – власть, тогда дезинформация ослабляет власть. Таким образом, мы все должны быть детекторами лжи и постоянно затрачивать энергию на оценку достоверности входящей информации и мотивацию ее источника.
Кажется, что поиск истины стал общественно принятым стандартом. Если человек принимает все на веру и не задает вопросов, мы называем его доверчивым и наивным простаком. Если кто-то слишком бдительный и подозрительный, мы считаем его параноиком. Существует оптимальный ряд действий по раскрытию обмана, и принятие некоторой информации на веру воспринимается как социально приемлемое. В данной главе мы сосредоточимся на разоблачении лжи, которой каждый из нас занимается в повседневной жизни. В главе 11 обратимся к технологическим методам по раскрытию обмана.
Человек как детектор лжи
Четырнадцатилетний мальчик стоит перед директором школы, его обвиняют в том, что он украл часы из чужого шкафчика. Мальчик запинается и отрицает вину, переминается с ноги на ногу, пристально смотрит на книжный шкаф, чтобы не встретиться взглядом с директором. Директор не знает, что у мальчика деспотичный, жестокий отец, который часто бьет его за проступки. Каковы шансы директора определить искренность мальчика и с чего ему следует начать?
Мы все затрачиваем значительное количество психических сил, оценивая непрерывный поток информации. Она сопоставляется с приобретенными ранее знаниями, а последующая информация будет оцениваться в свете новоприобретенных данных. Этот процесс уже давно стал автономным, и обычно мы его не замечаем. Он достигает нашего сознания, только когда расхождения становятся велики или возникают нежелательные эмоции. Из-за потребности в самообмане мы часто осознанно не проверяем ложную информацию, как свежую, так и старую. Однако большой объем сообщаемого оценивается автоматически, и впоследствии влияние на наши эмоции и поступки.
Клинический случай, иллюстрирующий результат подсознательного принятия дезинформации, связан с началом приступов паники у молодого человека, который проводил каникулы с родителями. Раньше с ним не случалось ничего подобного. Когда он вернулся домой, узнал, что его девушка ему изменяла. В течение последующей психиатрической оценки как врачу, так и пациенту стало очевидно, что девушка обманывала его уже несколько недель. Он принимал данные, указывающие на предательство, но не мог преодолеть желание быть любимым и потребность сохранить связь, поэтому не допускал нежелательную информацию в сознание. Когда девушка изменяла в открытую, пользуясь тем, что бойфренд уехал на каникулы, он испытывал острое чувство тревоги, но не понимал ее причину. Сходные приступы паники у другого пациента начались, когда командировка разлучила его с любовницей. Симптомы предшествовали сознательному признанию, что отношения под угрозой, и сознательному пониманию беспорядочного поведения любовницы.
Мы постоянно оцениваем ценность и достоверность информации, которую получаем. Отдельные слова проверить сложно, поэтому мы используем другие средства для оценки «правдивости» полученного послания. При встрече лицом к лицу или живом разговоре (например, по телефону) уделяем внимание невербальному общению. Для этого мгновенно обрабатываем большое количество разных типов информации и приходим к «интуитивным» выводам, врет ли нам собеседник. Относительно немногие люди намеренно разделяют все данные на отдельные компоненты.
В каждом послании сочетаются разные виды коммуникации.
По одной из гипотез, когда человек пытается обмануть, он более смущен, встревожен и неуверен, чем тот, кто говорит правду (Дипауло и др., 1985). Могут происходить изменения поведения, заметные остальным. Сильные эмоции (например, тревога) усиливаются, когда речь заходит об уже взволновавшей его теме (независимо от истинности высказываний), из-за страха перед последствиями недоверия, из-за чувства вины, вызванного неподобающим или греховным, по признанным нормам, поведением. То есть начало эмоциональной активности чаще всего связано со спорной или волнительной темой. Обсуждение может затрагивать раздражающие темы и вопросы сексуальной сферы. Оно увеличивается, когда ставки высоки (например, обманщик будет наказан, если ему не поверят). Когда человек убежден, что ложь – это грех, идя на обман, он чувствует себя очень виноватым, проявляет страх и тревогу, даже если его обман оправдан с точки зрения морали (например, ложь гестапо о местоположении евреев).
КОММУНИКАЦИЯ ВКЛЮЧАЕТ САМИ СЛОВА, ТЕМП, ГРОМКОСТЬ И ВЫСОТУ ГОЛОСА, ВЫРАЖЕНИЕ ЛИЦА, ЖЕСТЫ И ПОЛОЖЕНИЕ КОРПУСА И РУК, ЗАМЕТНЫЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ РЕАКЦИИ НА ВОЛНЕНИЕ, ТАКИЕ КАК РУМЯНЕЦ НА ЩЕКАХ И ПОТ НА ЛАДОНЯХ.
С одной стороны, человек, говорящий правду, мог бы выдать свое волнение при тех же обстоятельствах. Из страха, что в его правду не поверят, или тема разговора оказалась спорной и неловкой. Кроме того, все проявляют волнение и смущение по-разному и в разной степени даже при одинаковых обстоятельствах. Экман (1992) ввел термин ошибка Отелло для обозначения риска неверного понимания эмоциональной реакции как доказательства лжи. Он же использовал термин идиосинкратическая ошибка для ситуаций, когда человек демонстрирует характерное для него поведение, которое воспринимается как доказательство лжи. Например, некоторым людям свойственно почти не смотреть в глаза собеседнику. У собеседников может зародиться подозрение в неискренности, хотя на самом деле это никак не связано с содержанием и правдивостью высказываний.
Другая возможная ошибка при определении искренности собеседника исходя из его волнения – это вероятность того, что не все психологически реагируют на тревожные ситуации. Люди с антисоциальным расстройством, чья ложь обычно приносит наибольший вред, обладают низким уровнем автономности и субъективной тревоги в разных социальных ситуациях (Ликкен, 1957; Шмаук, 1970). Парадоксально, но людей, которых больше всего стараешься уличить в обмане, сложнее всего разгадать.
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 186; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!