Как научиться врать: развитие навыков обмана
Как и у правды, у лжи существуют и свои нормы, и своя патология.
Арнольд Голдберг
Большинство людей, несмотря на известное выражение, не рождаются лжецами. Человек учится лгать опытным путем. Понятия правды и лжи непременно переплетаются, каждое из них требует присутствия другого, потому что невозможно лгать, не зная правды. Кроме того, ребенок неспособен ни врать, ни говорить правду, пока не достигнет определенного уровня зрелости в когнитивных процессах. Необходима, во‑первых, некоторая способность оценки реальности, а во‑вторых, достаточно развитые мыслительные процессы, позволяющие отличать внутренний мир от внешнего (А. Фрейд, 1965). Ложь требует представления о феномене обмана. Как заставить человека поверить в нечто, отличное от «правды»?
Этапы развития
Для данного исследования мы разделили развитие обмана на три этапа. Естественно, границы между ними размыты. Вот эти три этапа: 1) раннее детство, приблизительно от 2 до 6 лет; 2) латентный период, от 6 до 12 лет; 3) юность, от 12 до 18 лет. При изучении процесса развития необходимо учитывать и контекст, в котором он происходит. Каждый человек растет внутри социума и подвергается влиянию внешних факторов. Поэтому мы учитываем воспитание детей, социальное окружение и значимость нестандартных (травмирующих) факторов.
Раннее детство
До сих пор нет единого мнения: способны ли дети врать в этом возрасте. Чтобы избежать термина «ложь», для описания разных видов обманного поведения у маленьких детей исследователи используют другие лексемы, такие как ложные высказывания или псевдо-ложь (Содиан, 1991). Чтобы быть способным на настоящую ложь, ребенок должен иметь представление о чужих убеждениях. Ложь является намеренной попыткой внушить кому-то другому ложное убеждение. Считается (Лафреньер, 1988; Содиан, 1988), что представление о чужом сознании (противоречащее детскому нарциссизму) отсутствует у ребенка как минимум до 3,5 лет. Исследователи рассматривают обманное поведение в раннем возрасте как попытку ребенка быть приятным (податливым) в глазах авторитетных взрослых, или как усвоенную реакцию, позволяющую избежать наказания.
|
|
|
Ликэм (1992) описал три уровня лжи. Каждый предполагает расширение социального кругозора в сочетании с когнитивным развитием. Первый уровень – манипуляция поведением другого человека. Ребенок может отрицать свои проступки и обвинять другого ребенка в надежде избежать наказания или осуждения. При этом он не думает о том, чтобы повлиять на чужие убеждения. Достигнув второго уровня, ребенок учитывает чужие убеждения и старается ими манипулировать.
|
|
|
СПОСОБНОСТЬ ОСОЗНАВАТЬ ЧУЖИЕ УБЕЖДЕНИЯ ПОЗВОЛЯЕТ ОБМАНЫВАТЬ БОЛЕЕ УСПЕШНО.
Также ребенок понимает, что жертва обмана в будущем будет оценивать все утверждения в свете нового убеждения. На третьем уровне лжец принимает во внимание тот факт, что собеседник оценивает его намерение и искренность. Важно, чтобы собеседник поверил его словам. Таким образом, у лжеца уже есть представление о невербальном поведении и способности измерить уровень доверчивости. Эта система обратной связи позволяет значительно повысить способность сочинять правдоподобные истории.
Вульф (1949) утверждал, что дети неспособны на ложь до 4 лет, потому что они еще не знают правду. Он считал, что после 5 лет понимание лжи делается более четким, и ребенок начинает лучше отличать окружающую реальность от вымысла. Возрастные рамки обмана, установленные Вульфом, подвергались сомнению. Лафреньер описал примеры обманного поведения у полуторагодовалых малышей. По мнению исследователя, обман в этом возрасте преимущественно шутливый, он призван рассмешить и привлечь внимание. В качестве примера я могу привести случай из личной жизни, когда играл со своим крошечным сыном. Он распознавал животных в книге с картинками, при этом упорно называл зебру жирафом и громко смеялся над моими попытками его исправить. Лафреньер описывал ситуации, когда 2‑летний мальчик обвинял своего брата (которого даже не было дома) в том, что это он разлил молоко, и когда 2,5‑летняя девочка сама себя укусила, а потом заявила, что это сделал другой ребенок.
|
|
|
Доктор Майкл Льюис и его коллеги (1989) из Института изучения детского развития, Медицинская школа им. Роберта Вуда Джонсона в Нью-Джерси, провели очень интересный эксперимент: 3‑летним детям запретили смотреть на игрушку (при этом в комнате велось видеонаблюдение). Врач, проводивший эксперимент, вышел из комнаты и вернулся через 5 минут, чтобы спросить детей, посмотрели ли они на игрушку. 85 % детей нарушили запрет, но только 38 % в этом признались. Некоторые дети отказались отвечать на вопрос. Среди обманувших детей было больше девочек, чем мальчиков, и ложь девочек было сложнее распознать. Интересно, что совравшие дети больше улыбались и выглядели спокойнее, чем те, кто сказал правду. Дети, отказавшиеся отвечать на вопрос (все они нарушили запрет), проявляли свое тревожное состояние: их навыки обмана уступали навыкам детей, обманувших вербально.
|
|
|
Играя с маленькими детьми в прятки в целях эксперимента, исследователи выяснили, что 2,5‑летние дети могут сознательно пытаться вводить играющих в заблуждение. Чендлер и его коллеги (1989) из Университета Британской Колумбии заявили, что наблюдаемые ими дети «не только ловко врали и хитро сбивали соперников с толку, но и делали это с обезоруживающим восторгом».
Фантазирование характерно для малышей и для более взрослых детей, которые пасуют перед стрессовыми и сложными ситуациями (А. Фрейд, 1965). Фантазирующий ребенок в раннем возрасте может говорить о своих желаниях так, словно они уже осуществились (о каких-нибудь игрушках или поездке в Диснейленд, особенно если у ровесника это уже есть или было).
Некоторые исследователи утверждают, что ложь – неотъемлемая часть психического развития (Голдберг, 1973; Кохут, 1966; Тауск, 1933). Разрыв с родителями, особенно с матерью, – важная задача. Она решается не только на физическом, но и на психологическом уровне. Если придерживаться этой точки зрения, логично ли утверждать, что здесь заканчиваются границы одного внутреннего эго и начинается область другого? У маленького ребенка неизбежно появляются вопросы: «Принадлежу ли я самому себе?», «Являюсь ли я частью мамы?», «А она умеет читать мои мысли?»
Ложь становится важным, возможно, неотъемлемым механизмом, посредством которого ребенок определяет границы собственного «я» и устанавливает свою автономию. Если он врет, а мама реагирует так, словно верит, то очевидно, что мама не сможет направлять и читать мысли. Таким образом, ложь – это средство отделять себя от окружающих в попытке обозначить различия и свою индивидуальность. Тауск (1933) писал про первую детскую ложь: «Стремление иметь право на секреты от родителей – это один из самых мощных факторов формирования собственного эго, особенно при определении и исполнении своей воли» (с. 67). Экштейн и Карус расширили эту гипотезу, утверждая, что истинная близость подтверждается умением хранить и делить секреты.
Хайнц Кохут (1966) предложил дальнейшее развитие этой гипотезы, учитывая важность лжи для ребенка с психологической точки зрения. Он предположил, что нераспознанная ложь ребенка открывает ему недостаток идеального всезнающего родителя. Другими словами, если детям удается обмануть родителей, значит, родители не такие совершенные, как они раньше думали. Кохут (1966) также считал, что развенчание родительского всеведения является частью перенимания индивидуальных механизмов контроля (самодисциплины), и становится «важным аспектом всевидящего ока, всеведения суперэго».
Эти выводы указывают на то, что если родители не воспринимаются как всемогущие, и поэтому способные защитить и контролировать ребенка, то ребенок вынужден развивать собственные механизмы самоконтроля.
А еще, поскольку развитие связано с обособленностью или автономией, ложь играет важную роль в развитии самоконтроля.
Латентный период
В раннем детстве процесс развития вращается вокруг отношений с родителями, самоопределения и автономии и элементарных представлений о том, что такое хорошо и что такое плохо (зачатки сознания, или, в терминах психоаналитики, суперэго ). Когда дети идут в школу, перед ними возникают новые задачи: установление межличностных отношений за пределами семьи, определение собственного взаимодействия с обществом. Процесс социализации как прямо, так и косвенно развивает приемлемые модели поведения по мере обучения детей. Также дети начинают ощущать конфликт между элементами системы ценностей: «правдой», внушенной в родительском доме, и другими, с которыми они сталкиваются в обществе. Они открывают, что усвоенная в семье «правда» признается не всеми. Кроме того, интимные детали их семьи, сообщенные им прямо или косвенно, должны держаться в секрете.
Большая часть наших знаний о способности детей врать получена благодаря работе экспериментальных психологов. Например, один из методов исследователей (Р. С. Фельдман и др., 1979) заключался в том, чтобы дать детям разных возрастов либо вкусные, либо горькие напитки. Дети должны были убедить взрослых наблюдателей, которые не знали, кому достались горькие напитки, что все напитки вкусные. Результаты были однозначными. Попытки первоклассников ввести наблюдателей в заблуждение проваливались. Их выдавало выражение лица. У учеников седьмого класса все получалось значительно лучше. Главной их тактикой было постараться выглядеть одинаково довольными и когда они пьют горький напиток, и когда им достается вкусный. Студенты колледжа наслаждались игрой, демонстрируя, что горькие напитки нравятся им даже больше, чем сладкие.
ЛАТЕНТНЫЙ ПЕРИОД – ЭТО ВРЕМЯ, КОГДА ДЕТИ УЧАТСЯ ТОМУ, КАК ОБЩАТЬСЯ, ЧТО МОЖНО РАССКАЗЫВАТЬ И КАК ОБМАНЫВАТЬ.
Эксперимент показал, что важным компонентом обмана являются не только слова, но и контроль над своим невербальным поведением, включая выражение лица и движения тела. Дети 6–7 лет уже умеют обманывать на словах, но еще не достаточно научились контролировать свое невербальное поведение. С возрастом и увеличением опыта ребенок осваивает контроль над другими каналами общения и использование ложных невербальных посылов в дополнение к ложным словам. Другое исследование (Р. С. Фельдман и Уайт, 1980) убедило, что успешный обман с помощью выражения лица может сочетаться с неудачными движениями тела, разоблачающими лжеца (и наоборот). И что дети ограничены в использовании разных каналов общения и механизмов обмана.
Б. М. Дипауло и Джордан (1982) предположили, что с развитием более тонко налаженных коммуникативных способностей, как вербальных, так и невербальных, успешные лжецы сначала учатся хорошо чувствовать собеседника (жертву их обмана), видеть признаки скептицизма, а затем изменять свое послание в соответствии с полученной информацией. Эта хитрость требует способности читать скрытые, часто невербальные сообщения другого человека (обратная связь) и затем корректировать собственную коммуникацию.
Б. М. Дипауло и Джордан (1982) выяснили, что вербальные методы обмана включают отрицание, искажение, уклончивость, неискренность, отсутствие реакции, вымысел и ошибки в очевидных фактах. По их мнению, отрицание (например, «нет, я не ел печенья!») есть самый простой способ и поэтому развивается первым, а ложь имеет много разновидностей, и разные ее виды могут появляться на разных этапах развития. Они считали, что обман с целью получения материальной выгоды осваивается раньше, чем обман с целью получения неосязаемых социальных благ. Например, 4‑летняя девочка, которой пообещали дать свежеиспеченные шоколадные пирожные, как только она уберет свои игрушки, быстро вернулась и сказала, что все убрала. Родители легко убедились, что она ничего не сделала.
Ложь с целью избежать наказания (обвинение другого человека) появляется позже; самые маленькие дети (до 4–5 лет) признаются в том, что сделали. Например, 3‑летний брат плачущего малыша, скорее всего, честно ответит на вопрос: «Ты его ударил?». К 5–6 годам ребенок уже может соврать. Благородная ложь (ложь с целью спасти друга) обычно проявляется позже, Дипауло и Джордан считают, что она предшествует альтруистической лжи, когда человек берет на себя чужую вину или принимает наказание за то, что не выдает друга.
Брагински (1970) описала некоторые характеристики и методы детей с развитыми навыками лжи. Проводя исследование, она сказала пятиклассникам, что является представителем компании по производству крекеров, и дала 10‑летним детям попробовать крекеры, которые предварительно обмакнула в горький раствор хинина. Потом она предложила школьникам убедить своих ничего не подозревающих сверстников съесть крекеры. За каждый она давала им по 5 центов. Дети, более склонные к манипуляции, что оценивалось по баллам за тест на макиавеллизм[2], успешнее справлялись с поставленной задачей, убеждая ровесников есть горькие крекеры. Они шли на маленькие хитрости, на намеренный обман, взятки, двусмысленные аргументы и на перекладывание вины на экспериментатора. Аудиозаписи разговоров детей со сверстниками продемонстрировали, что дети, склонные к манипуляции, казались более наивными, тихими и спокойными. Кроме того, они приводили более убедительные (необязательно правдивые) аргументы.
В рамках этого эксперимента девочки использовали иные средства манипуляции, нежели мальчики. Они чаще шли на маленькие хитрости (утаивание информации, уклонение от ответов). У каждого пола была своя стратегия, насколько эффективнее хитрость использовалась девочками, чем мальчиками, настолько же намеренный обман эффективнее использовался мальчиками, чем девочками. Эти результаты во многом сходны с результатами наблюдения за взрослыми лжецами, описанными Дипауло и его коллегами (1982 а). Исследователи обнаружили, что при обмане женщины, в отличие от мужчин, легче дают нейтральные комментарии (более уклончивые и неопределенные), чем когда они говорят правду.
Развивая навыки в том или ином виде спорта или игре, дети этого возраста активно учатся обманывать. По сути, спорт и игры являются подготовленной почвой для усовершенствования навыков обмана. Например, в таком спорте, как баскетбол или футбол, игроков учат обманным маневрам, включая и зрительные, чтобы дезориентировать соперников относительно направления полета мяча. Карточные игры, такие как акулина, учат детей контролировать свои эмоции и выражения лица, чтобы не выдать расположения акулины. Настольные игры, такие как шахматы и шашки, учат ребенка сдерживать восторг и разочарование в ответ на ходы соперника. На деле опытные игроки умеют подавать ложные сигналы (выражение лица игрока в покер подробно рассматривается в главе 10).
Некорректное правдивое высказывание маленького ребенка может быть забавным: «Бабушка, у тебя такая смешная шляпа!» Ребенок постарше часто не скажет правду в подобных ситуациях. У него уже есть представление о социальных нормах приличия и невинной лжи (обычно они складываются параллельно с порицанием лжи). Ребенка учат не говорить ничего такого, что могло бы поставить другого человека в неловкое положение (включая близких членов семьи), даже если это правда. Дела семьи, такие как секс, деньги и злоупотребление препаратами, – особые области осторожности и обмана. Горе мальчику, который публично выскажется о мамином или папином окрашивании волос! В семье нужно уметь хранить секреты, например, про алкоголизм. В семье с «темными секретами» (сексуальными, физическими или связанными со злоупотреблением препаратами) много сил тратится на обман, чтобы не утратить внешнюю социальную пристойность (Саарни и фон Салиш, 1993). В результате дети втягиваются в двойную бухгалтерию, они прячут часть своих знаний от посторонних глаз, даже если для этого они вынуждены врать. В той или иной степени с этим сталкивается каждая семья, но в большинстве их проблема касается лишь маминой или папиной краски для волос или ссор родителей по поводу того, во сколько обошелся отпуск.
В латентный период дети осваивают эффективную ложь и ищут свое место в обществе. По мнению Мари Васек (1986), психолога, изучавшего развитие навыков лжи у детей, «навыки, необходимые для обмана, используются нами, чтобы быть сострадательными и согласовывать наши действия с чужими. Без них человечество, возможно, не существовало бы».
Юность
В этот период вновь обостряется конфликт между правдой и ложью. Психологические стрессы юности (разрыв, половое влечение и сексуальное поведение) порой приводят к расщеплению личности, которое заканчивается патологической ложью как симптомом (Голдберг, 1973). Подростки и их родители иногда затрудняются решить, что говорить, а что скрывать друг от друга. Подростки могут считать родителей лицемерными, порочными или лживыми. В то же время борьба детей за освобождение от родительского контроля и опеки нередко провоцирует скрытность и обман как попытку стать независимой личностью. Некоторые подростки могут слишком остро реагировать на собственный страх перед ложью и притворством родителей и «патологически говорить правду». Иногда это принимает форму крайней скрупулезности, когда подростки начинают знакомиться со своими внутренними регулирующими механизмами. Голдберг (1973), описывая юношество, сказал: «Никакой другой период лучше не демонстрирует, что ложь – такая же неотъемлемая часть человеческого роста и развития, как правда». Дальше он замечает: «Основной переходный момент от юности к взрослости – это понимание того, что открытость часто подразумевает жестокость, а озвучивание своих мыслей – роскошь, которую себе не может позволить ни один взрослый».
Усвоение этики обмана
Другая задача, связанная с правдой и ложью, определяет этику обмана. Врать хорошо или плохо? Первым исследователем в этой области стал швейцарский психолог Жан Пиаже (1932–1965). Он исследовал склонность детей к вранью как естественную тенденцию, «такую спонтанную и универсальную, что мы можем рассматривать ее как неотъемлемую часть эгоцентризма ребенка». То есть у ребенка проблема лжи заключается в столкновении эгоцентризма с моральными нормами взрослого человека. Пиаже установил, что маленькие дети (около 6 лет) приравнивают бранные (нехорошие) слова ко лжи; врать значит совершать моральное преступление посредством языка. В этом возрасте дети понимают разницу между намеренным обманом и невольной ошибкой, но не разделяют их, считая и то и другое ложью. Примерно в 8 лет дети перестают считать такие ошибки ложью, но ясно понимать под ложью заведомо неверное высказывание ребенок начинает не раньше 10 лет.
Маленькие дети (лет шести) судят о масштабах лжи по ее отличию от реальности, а не по вреду, который она может нанести. Например, дети в этом возрасте решат, что девочка, которая утверждает, что видела собаку размером с корову, бо́льшая лгунья, чем девочка, которая врет о своих школьных оценках. Сходным образом маленьким детям ложь кажется более серьезной, если она сопровождается неприятными физическими действиями (например, если разлить ведро с краской). Также при оценке лжи маленькие дети часто учитывают ее последствия: ложь плоха, потому что за нее наказывают.
Пиаже считал, что к 10–11 годам дети оценивают намерение солгать скорее с нравственной точки зрения, обращая меньше внимания на содержание. Он объяснял эти изменения способностью ребенка отойти от эгоцентричной позиции, которая подразумевает склонность к изменению правды и реальности в угоду желаниям.
Настоящая независимость требует воспринимать окружающих отдельно и признавать истинность необходимой для взаимного уважения и доверия.
Работа Пиаже побудила других исследователей изучать нравственные представления о лжи у детей. Виммер и его коллеги (1985) установили, что нравственное чутье у маленьких детей (4–5 лет) довольно развито по сравнению с их определением лжи. Другими словами, понимание хорошего и плохого в правде сформировано лучше, чем лингвистическая способность определить ложь. Петерсон и его коллеги (1983) показали записанные на кассету примеры, иллюстрирующие намеренную ложь и ненамеренные неправдивые утверждения, полученные от детей 5 лет и взрослых респондентов. В поздних исследованиях подтверждались многие положения работы Пиаже 1932 года, хотя были и отличия. Исследователи пришли к выводу, что маленькие дети резко осуждают ложь, но по мере взросления отношение меняется на более лояльное. Все возрастные группы больше осуждали ложь, мотивированную личной выгодой, чем ненамеренные, ошибочные утверждения. Также исследователи выясняли, что маленькие дети объясняют запрет обманывать карательными санкциями властей, а ребята постарше рассматривают этот запрет с нравственной точки зрения.
Главное отличие между работой Петерсона и его коллег и работой Пиаже заключается в том, что Петерсон выяснил, что развитие отношения ко лжи у разных возрастных групп имеет более четкие этапы и что маленькие дети (в возрасте около 5 лет) способны лучше оценивать личную выгоду и нравственную сторону обмана, чем полагал Пиаже. Эти различия могли повлиять 1) на культуру за более чем полувековой период; 2) на методологические факторы; 3) на интерпретацию данных (например, Виммер и его коллеги (1985) не соглашались с истолкованием данных Пиаже).
Изучение (Басси, 1992) оценки правды и лжи детьми в Австралии показало, что около 70 % детей дошкольного возраста хорошо отличали правдивые утверждения от обмана. С возрастом этот процент увеличивался, и к 11 годам фактически все дети безошибочно опознавали правду. Однако Басси выяснил, что маленькие дети (в возрасте 4–5 лет) скорее старались избегать обмана, чем стремились говорить правду, особенно когда за правду они ожидали наказания. Таким образом, у маленьких детей мотивацией скорее является страх, а не усвоенная положительная оценка правды. Дети постарше (в возрасте 8—11 лет) могут гордиться честностью. Басси предположил, что успешная социализация определяется переходом от внешних форм контроля к внутреннему самоконтролю и что это происходит в ранний латентный период.
Управление эмоциями
Эрвинг Гоффман (1959) в своей книге The Presentation of Self in Everyday Life, которая сегодня считается классической работой по социальной психологии, использовал метафору театра для описания попыток человека представить себя миру. До известной степени весь мир – это сцена, на которой мы презентуем себя так, чтобы у зрителей сложилось именно то впечатление о нас, которое мы хотим. Часто эти представления определяются социальными нормами (правилами).
Иногда мы играем предписанные нам роли, в остальных случаях предпринимаем попытку обмануть. Агент по продажам будет оставаться вежливым и любезным даже после того, как потенциальный покупатель, на которого он потратил большое количество времени, так и не совершил покупку; врач будет сохранять уверенность в себе, даже когда у него появляются сомнения насчет болезни пациента, а покупатель, который на самом деле жаждет приобрести автомобиль, может притворяться равнодушным в надежде добиться таким образом более выгодной цены. Хотя степень мастерства может быть разной, к взрослым годам практически все развивают навыки, допускающие расхождения между подлинными внутренними мыслями и чувствами и теми, которые мы демонстрируем публично.
Доктор Каролин Саарни из Сономского государственного университета, штат Калифорния, стала ведущим исследователем в области того, когда и как дети учатся контролировать и скрывать свои эмоции (Саарни, 1979b, 1982; Саарни и фон Салиш, 1993). Она выясняла, что к 6 годам у детей складывается некоторое представление о том, какие эмоциональные проявления допустимы, и с возрастом понимание этого растет. Дети осознают, что прямое и открытое выражение эмоций сделает их уязвимей, приведет к утрате уверенности в себе, нарушит нормы приличия или заденет чувства других людей.
Саарни (1984) изучала эмоциональное притворство, давая детям разных возрастов игрушки, не подходящие для их возрастной группы, и внимательно наблюдая за их реакцией. Социально принятой реакцией на подарок является радость, истинные чувства при этом неважны. Дети в возрасте шести лет, особенно мальчики, открыто демонстрировали смятение, получив игрушку, предназначенную для младенцев. К 10–11 годам большинство детей, особенно девочек, положительно реагировали на подарок, хотя на самом деле были расстроены.
Успешный обман во многом зависит от адекватности и честности невербального поведения. Есть все основания полагать, что социальные навыки, касающиеся эмоционального притворства (игра определенной социальной роли в соответствующее время) развивает навыки обмана (Саарни, 1982).
Стили воспитания детей
Несмотря на то что нейропсихологические различия (см. главу 3) у людей могут влиять на их склонность к тому, чтобы говорить правду, не приходится сомневаться в том, что родительский и культурный факторы также определяют уровень детской лжи (Смит, 1968). Например, как родители реагировали на первую ложь ребенка? Подвергался ли он за это суровому наказанию? Или на обман не обращали внимания? А может, он получил положительную оценку? Поощрялись ли безоговорочно все детские фантазии или сурово пресекались, или родители помогали ребенку понять разницу между реальностью и вымыслом?
В результате большого количества исследований установлено, что главная причина детского обмана – попытка избежать неприятных последствий. Так Стоутамер-Лоэбер (1986) считал, что у очень строгих родителей дети извлекают бо́льшую выгоду из обмана и в результате могут установить модель лжи. Дети, получившие высокие баллы в тесте на макиавеллизм, рассматривали окружающих как потенциальных жертв обмана, были непослушными и старались манипулировать людьми. А крайняя степень макиавеллизма была связана с неприятием или разочарованием в родителях как в образцах надлежащего поведения (Тухи, 1973). Напротив, родители, которые посчитали, что правда и ложь должны объясняться детям, могли более полезно проводить с ними время и положительно повлиять на их поведение.
Сиссела Бок (1978b) предостерегала родителей от чрезмерной защиты детей от суровой правды. Она считала, что из родительской лжи ребенок усваивает, что взрослые изменяют правду, когда им это выгодно. С другой стороны, она говорит, что строгие родители, которые исключают всякий вымысел и сказки из жизни своих детей, подавляют воображение как у своих детей, так и у самих себя.
Правдиво‑обманчивая социальная среда
Не менее важно в реакции родителей и окружающих на детскую ложь и вымысел то, насколько обман ребенка был разоблачен в чужих глазах. Были ли данные ребенку обещания немедленно нарушены? Часто ли родители обманывают ребенка? Например, говорят ли ему, что берут его с собой в кино, а на самом деле приводят к стоматологу? Много ли в доме секретов? Под запретом ли определенные темы, касающиеся прошлой жизни родителей? Присутствует ли лицемерие в их религиозных привычках и исполнении законов? Такие персонажи, как Санта-Клаус, преподносятся как миф или как реальность? Список бесконечен, и ни одну семью нельзя назвать до конца честной, но мы можем рассмотреть различия между разными семьями.
Одна женщина (см. главу 6), которая во взрослой жизни привыкла обманывать, еще подростком усвоила, что у ее отца (убежденного протестанта, яростного противника беспорядочных половых связей и разводов) имелась любовница, а у матери это был уже не первый брак. Кроме того, миф о Санта-Клаусе (интересный парадокс, если принять во внимание религиозные убеждения отца) искусно поддерживался все ее детство. Этот обман родителей был виртуозным: вечером они оставляли молоко и печенье для Санта-Клауса, а рождественским утром на их месте оказывались пустой стакан и крошки. В шесть лет девочка узнала от одноклассника, что Санта-Клауса не существует. Женщина до сих пор вспоминает о разводе своей матери и о мифичности Санта-Клауса как о двух самых болезненных моментах своего детства.
Хили и Хили (1915) описали два клинических случая: пациенты считали, что их патологическая ложь передалась им от их домочадцев. В первом случае заметные улучшения у пациента связали с его выходом из атмосферы лжи и обмана. Во втором пациенткой была девочка-подросток, чьего отца мать называла неисправимым лгуном. Однажды девочка пропустила процедуру. Позже мать поинтересовалась у лечащего врача, была ли дочь на приеме, и, когда ей ответили, что нет, пожала плечами: «Я не сомневалась – я нашла в ее кошельке процедурный талон. Как мне теперь поступить? Как дать ей понять, что я знаю про талон?» Терапевт посоветовал честно признаться во всем дочери. Мать возразила: «Я никогда так не делала!»
Культура и субкультура тоже могут повлиять на поведение человека, в том числе и на его отношение ко лжи. Субкультура определяется наличием системы ценностей, норм и поведения, которые стали традиционными среди людей, объединенных определенным родом занятий, принадлежностью к одной этнической группе, социальному классу, закрытому институту или возрастной группе. Молодые люди, которые испытывают на себе давление со стороны членов своего круга и хотят быть принятыми своими ровесниками, особенно восприимчивы к установленным ценностям своей группы (субкультуры).
В одной молодежной субкультуре были установлены шесть областей интересов: неприятность, выносливость, ум, предвкушение, судьба и независимость (У. Б. Миллер и др., 1961). Ум определялся как способность легко дурачить и облапошивать окружающих, восхвалялись достоинства ловкого обмана, а доверчивость считалась постыдной. Таким образом, поощрялось обманное поведение подростков вне группы. То есть человек оказывался между противоречащими ценностями всего общества и его субкультуры. Другим примером может быть заключенный, который сталкивается с конфликтом, когда вынужден выбирать между ложью сокамерникам и обманом людей, находящихся на свободе (МакГиверн, 1982).
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 196; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!