СОДЕРЖАНИЕ И СТРУКТУРА ДОКАЗЫВАНИЯ. 12 страница

129

Особенностью данной модели является то, что при любых допустимых вероятностных значениях аргументов (от нуля до единицы) надежность вывода никогда не может достигнуть единицы. Она может выражаться лишь величиной, бесконечно приближающейся к ней (поскольку произведение любого числа как угодно малых величин не может быть равным нулю). Это означает, что в судебном доказывании четкой обозначенной грани между вероятностью и достоверностью нет. Вероятность перерастает в достоверность постепенно и неуловимо, теоретически до бесконечности приближаясь к единице. Поэтому достоверность — опять же теоретически — может быть представлена как очень высокая степень вероятности¹.

•-До каких же пор продолжается накопление доказательств? Где тот предел, за которым вероятность можно считать достоверностью? И как он определяется?

Такое накопление идет до момента достижения практической достоверности, т.е. до тех пор, пока случайное совпадение собранной совокупности становится практически нереальным. Теоретически же возможность такого совпадения остается всегда. Но это — из серии так называемого чуда Эддингтона — когда обезьяна, ударяя наугад по клавишам пишущей машины, напечатает, допустим, «Войну и мир» Л. Толстого. Чисто теоретически такую возможность исключить нельзя, но каждому ясно, что практически такая возможность совершенно немыслима. (Вопрос о том, как определяется момент достижения практической достоверности будет рассмотрен ниже.)

Хорошей иллюстрацией рассматриваемой логической модели может служить процесс экспертного идентификационного исследования, особенно в традиционных видах экспертиз, достигших высокого уровня формализации и автоматизации (почерковедение, дактилоскопия и др.). Большинство методик там основано на вероятностно-статистических методах. Каждый идентификационный признак (например, почерка) имеет свою, математически выраженную идентификационную значимость. Она обратно пропорциональна его частоте встречаемости (вероятности появления). Последняя определяется путем изучения большого массива статистического материала. Таким образом, чем чаще встречается данный признак, тем больше вероятность его случайного появления и соответственно ниже идентификационная значимость (и наоборот, чем он реже встречается, тем более ценен). Подсчет суммарной вероятности превращается в чисто математическую процедуру. Категорический вывод дается, когда его вероятность достигает

очень высокой степени, близкой к единице (в каждом виде исследований имеется такая пороговая величина, тоже основанная на статистическом материале, обычно с большим «запасом прочности»).

Таким образом, именно из «суммы» вероятностей, вопреки распространенному мнению, возникает достоверное знание. Точно такая же закономерность действует и в доказывании в целом, с той только разницей, что степень вероятности там не может быть точно исчислена. В тех же сферах, где такое возможно, этот процесс предстает в своем, так сказать, математически чистом виде.

Вероятностная логика доказывания создана несколько десятилетий назад. До этого в процессуальной науке господствовала противоположная модель, основанная на дедуктивной логике. Достоверное знание, согласно этой модели, достигается путем опровержения всех возможных вариантов, за исключением одного, который и становится достоверным. В наиболее полном виде эта концепция представлена А.А. Старченко¹.

После разработки А.А. Эйсманом вероятностной логики доказывания она довольно быстро получила признание и стала господствующей. Вместе с тем некоторые видные ученые того времени до конца своих дней (а здравствующие и поныне) ее так и не восприняли (хотя опровергнуть по существу даже на пытались). Основной камень преткновения между сторонниками и противниками вероятностной логики заключается в том, что последние отрицают возможность постепенного перехода вероятности в достоверность, проводя между ними резкую грань. «Разница между вероятностью и достоверностью не количественная, а качественная, достоверность ни в коем случае нельзя рассматривать как высокую степень вероятности», — писал, например, М.С. Строгович². Сходную мысль высказывали и другие ученые³.

К сожалению, сторонники этой концепции обычно ограничиваются лишь декларацией данного положения, обходя вопрос о том, каким образом совершается такое внезапное и чудодейственное превращение вероятного сознания в достоверное, где, на каком этапе накопления доказательств осуществляется этот качественный скачок. Остается неясным, где именно проходит та грань, которая четко отделяет вероятность от достоверности, почему, например, данный факт признается установленным достоверно на основании, допустим, показаний пяти свидетелей, а не четырех или шести. Задача до-

131

казывания значительно упрощалась, если бы существовала такая формула, однозначно отделяющая вероятный вывод от достоверного.

Те же авторы, которые пытаются как-то обосновать такой резкий и внезапный переход вероятности в достоверность, как и А.А. Стар-ченко, исходят из того, что это происходит в результате последовательного отпадения по мере накопления доказательственной информации всех вероятных вариантов, кроме одного¹. Отсюда и требование выдвижения по делу всех возможных версий².

Однако такой путь познания — путем перебора всех возможных вариантов — возможен лишь в ситуациях, когда число этих вариантов конечно и может быть выражено математической величиной (так называемая полная система событий, сумма вероятностей которых равна единице). Только при этом условии возможен достоверный вывод на основе дедукции. (Например, при доказательстве геометрических теорем, когда истинность какого-то положения устанавливается путем обоснования ложности всех остальных.) В судебном же доказывании такие ситуации если и встречаются, то как редкое исключение. Недаром А.А. Старченко так охотно оперировал примерами, которые были редкостью даже в те времена — преступлениями, совершенными на пустынных полярных островах, где круг их возможных участников очень ограничен. В детективных произведениях тоже излюбленным сюжетом является совершение преступления в каком-то замкнутом пространстве — на яхте, в старинном замке и т.п. Но их цель — занимательность, интрига, а не жизненная правда. Это, конечно, увлекательно — «вычислять* вместе с автором преступника из узкого круга подозреваемых, но довольно далеко от реального расследования. Ни в каком, даже самом захудалом городишке преступления не раскрываются путем поголовной проверки и доказывания невиновности всех его жителей, за исключением одного или нескольких. Истина устанавливается путем накопления доказательств, подтверждающих какую-то одну версию, постепенного превращения ее из вероятной в практически достоверную. (Это, конечно, не исключает параллельного опровержения конкурирующих вариантов, но вовсе не абсолютно всех, теоретически мыслимых.)

Таким образом, только вероятностный подход дает достаточно удовлетворительную модель логической структуры процесса получения достоверного знания в судебном доказывании. (Заметим, кстати, что эта модель была создана, лишь когда получили достаточное развитие вероятностная логика и теория правдоподобных рассуждений.

До этого она возникнуть просто не могла ввиду отсутствия для этого объективных условий. Поэтому изложенная критика предшествующей логической модели — дедуктивной — означает не упрек в адрес А.А. Старченко и других ее создателей, а констатацию объективного положения вещей.)

Если метод перебора вариантов в судебном доказывании исключен и скачкообразный переход вероятности в достоверность невозможен, то как же определяется момент, когда вероятность, пусть и очень высокая, превращается в практическую достоверность? Ответ в общем-то ясен — по внутреннему убеждению. Поскольку какой-то универсальной формулы такого определения не существует (за исключением некоторых видов экспертных исследований, где вероятность поддается математическому исчислению), то остается только один путь — свободная оценка по внутреннему убеждению. И здесь мы подходим к еще одному аспекту этого понятия — внутреннему убеждению как к критерию (точнее, одному из критериев) истины.

Критерием истины, как известно, является практика (во всяком случае, лучшего пока еще никто не предложил). Однако в судебном доказывании (в отличие, например, от естественных наук) возможности прямой экспериментальной проверки, как правило, не бывает. Поэтому критерий практики действует здесь опосредованно. И формы его проявления весьма разнообразны. Это и коллективная практика правоохранительных органов и судов, использование достижений естественных и технических наук, применение различных приборов и аппаратуры как овеществленной практики, прямая экспериментальная проверка там, где это возможно (следственный эксперимент, экспертиза), и др.¹

Коллективная практика всегда аккумулируется в знаниях конкретных носителей, индивидов. Такими носителями и являются лица, осуществляющие оценку доказательств — следователи, прокуроры, судьи. Их личный житейский и профессиональный опыт в определенной мере концентрирует знания, накопленные и апробированные обществом. Внутреннее убеждение формируется на базе этого опыта. Поэтому оно — одно из косвенных проявлений критерия практики.

Было бы крайним упрощением считать, что внутреннее убеждение является при оценке доказательств прямым и однозначным критерием правильности этой оценки. Внутреннее убеждение одного субъекта не обязательно для других, оно никак не учитывается при

133

проверке обоснованности решения и вообще, как указывалось, не имеет какого-либо правового значения. И тем не менее оно — критерий практики как отражение объективного в субъективном. Только в этом смысле можно говорить о внутреннем убеждении как о критерии истины. Разумеется, критерий этот не единственный, а лишь одно из многих проявлений более общего критерия — практики, и не абсолютный, а относительный. И тем не менее отрицать такую роль внутреннего убеждения было бы неверно.

В связи с этим трудно согласиться с авторами, которые рассматривают внутреннее убеждение как исключительно субъективный критерий при оценке доказательств, лишенный какого-либо объективного содержания¹, либо вовсе отрицают такую роль внутреннего убеждения². Вся существующая система иерархии субъектов доказывания, коллегиальность в рассмотрении дел — все это призвано максимально использовать рассматриваемый критерий. Увеличение числа субъектов повышает эффективность субъективного критерия, придает ему в какой-то мере объективный характер. Гарантии истинности значительно возрастают, если к одному и тому же выводу придут многие субъекты, да еще независимо друг от друга.

Кстати, точно такую же закономерность можно отметить и в некоторых других сферах человеческой деятельности. Особенно наглядна аналогия со спортивным судейством. В тех видах спорта, где имеются четкие формальные показатели — килограммы, метры, секунды, — число судей минимально, оно определяется просто их физическими возможностями. Там же, где таких критериев нет, где судейство носит оценочный характер (например, фигурное катание на льду), состав судейской коллегии максимальный. И что интересно — при отсутствии каких-либо заданных четких критериев десять судей независимо друг от друга дают примерно одинаковую оценку в цифрах. Разброс бывает обычно невелик, в пределах 10%. Так срабатывает субъективный критерий, наполняясь по мере увеличения числа субъектов объективным содержанием — коллективным опытом³.

Таким образом, противопоставление объективного и субъективного критериев истины не носит абсолютного характера. При невоз-

можности прямой экспериментальной проверки вывода субъективный критерий нередко выступает как одно из косвенных проявлений объективного, концентрированное выражение коллективного опыта, общественной практики. Именно такую роль выполняет внутреннее убеждение субъектов доказывания, которое является, с одной стороны, методом оценки доказательств, а с другой — в качестве результата этой оценки выступает одним из критериев ее правильности.

В заключение остановимся на вопросе о роли в доказывании презумпций. Презумпция (от лат. praesumptio — предположение) — общее правило, на основании которого заранее постулируется (пре-зюмируется) какой-то факт'. Существуют различные виды презумпций, но нас интересует лишь некоторые категории — те, которые, во-первых, закреплены в законе (правовые презумпции), и, во-вторых, относящиеся к логике доказывания. Они трактуются как «признание факта юридически достоверным, пока не будет доказано обратное»².

Наиболее важной среди них, можно сказать, определяющей тип процесса, является презумпция невиновности. Как известно, впервые она была провозглашена во время Великой французской революции, а затем воспринята в большинстве цивилизованных стран как демократический институт и необходимый атрибут правового государства. Но в нашей стране история становления этого принципа была сложна и драматична. В советский период он длительное время отрицался и порицался как буржуазный и реакционный. В последние десятилетия началась борьба прогрессивно настроенных юристов за его реабилитацию, которая в конечном счете увенчалась успехом. В конце 80-х — начале 90-х гг. он был закреплен сначала в союзном, а потом и во всероссийском законодательстве. В ныне действующей Конституции РФ ему посвящена ст. 49 (ч. 1): «Каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда».

Однако этому победному финишу предшествовал длительный и тернистый путь. На протяжении нескольких десятилетий велись бурные (если не сказать — ожесточенные) дискуссии и споры³.

Немало известных ученых выступало с возражениями, порой довольно резкими, против презумпции невиновности¹. И вовсе не потому, что были ярыми реакционерами. Нет, многие из них были людьми, настроенными достаточно демократично и гуманистично. Основная их ошибка, по-моему, заключается в том, что они рассматривали презумпцию невиновности исключительно в ее логическом аспекте. А при таком подходе она, действительно, приводит к парадоксам и противоречиям (например, типа: если он не виновен, то почему за решеткой?). Но этот принцип имеет не логическую, а социальную природу и с чисто логических позиций объяснен быть не может. С точки зрения логики абсолютно равноправным будет и прямо противоположный тезис — обвиняемый считается виновным до тех пор, пока не будет оправдан судом. Возможен и третий, промежуточный вариант — обвиняемый не считается ни тем, ни другим, а находится под подозрением. Как известно, в истории права все эти варианты имели место. Презумпция невиновности (или виновности — неважно) — постулат, который общество принимает исходя из своих социальных ценностей и представлений. В правовых, демократических государствах провозглашается презумпция невиновности. Можно только порадоваться, что наконец-то это сделано и у нас.

Вернемся, однако, к логике доказывания. Презумпция невиновности, при всей ее важности, прямого отношения к логике доказывания не имеет. Она определяет, во-первых, правовой статус обвиняемого. Он считается невиновным, следовательно, не может подвергаться никаким ограничениям и лишениям, за исключением самых необходимых мер процессуального принуждения. И, во-вторых, презумпция невиновности еще раз подчеркивает исключительное право суда на признание лица виновным (хотя, строго говоря, это уже совсем другой принцип — осуществление правосудия только судом, закрепленный в других нормах — ст. 118 Конституции РФ). Все это весьма важно и принципиально, но от логики доказывания все же далековато. А вот следствия из презумпции невиновности имеют к этой логике прямое отношение.

Таких следствий три.

Первое — правило об обязанности доказывания (ч. 2 ст. 49 Конституции РФ). Обвиняемый не обязан доказывать свою невинов-

136

Доказывание и доказательства в уголовном процессе

ность, такая обязанность лежит на соответствующих государственных органах (этот вопрос рассмотрен в гл. 3).

Второе правило о толковании сомнений. Неустранимые сомнения в виновности лица толкуются в пользу обвиняемого (ч. 3 ст. 49 Конституции РФ). Это означает, что если какой-то факт не удалось достоверно ни подтвердить, ни опровергнуть, он считается существующим, когда свидетельствует в пользу обвиняемого, и не имевшим места, если говорит против него.

Третье — недоказанная виновность приравнивается к доказанной невиновности. Это правило, хотя и не сформулировано прямо в законе, вытекает из оправдания лица по мотивам недоказанности обвинения (или прекращения дела на следствии по этому основанию (о преюдициях как разновидности формальной истины см. гл. 2).

Строго говоря, применительно к доказыванию логическими презумпциями являются только два последние упомянутые следствия. Второе содержит правило о толковании доказательственных (промежуточных) фактов, третье дает предписание для случаев принятия окончательного решения по делу.

В литературе помимо утверждения, что приговор, не может быть основан на предположениях, называются еще иные, кроме указанных в законе, следствия из презумпции невиновности — недопустимость выводов о виновности лица на основании противоречивых данных и др.¹ Но все они, хоть как-то и связаны с рассматриваемым принципом, сами презумпциями не являются. Презумпция — как говорилось, узаконенное предположение. Данные же правила представляют собой самые элементарные логические требования, предъявляемые к обоснованию любого вывода.

Итак, презумпции в доказывании (логические презумпции) — это узаконенные постулаты, правила принятия решений. Они действуют только в тех случаях, когда достоверное знание оказывается недостижимым, когда истина не может быть установлена. Именно на эти случаи они и рассчитаны. Конечно, хорошо, что у нас есть презумпции. И хорошо, что они такие, какие есть. Но их применение — метод принятия решений и за неимением лучшего, когда просто нет другого выхода. Поэтому автор не может разделить восторгов и умиления по поводу каждого оправдательного приговора, вынесенного за недоказанностью обвинения. Наверное, какие-то плюсы в этом есть. Возможно, повысилось требовательность судов к качеству следствия. Хорошо, что справедливость, хоть и с опозданием, восторжествовала и подсудимый реабилитирован (хотя было бы лучше, если

См.: Кокорев Л.Д., Кузнецов Н.П. Уголовный процесс: доказательства и доказывание. С. 255-257.

137

бы он вообше не привлекался). Но это, если преступление совершил, действительно, не он. А если он? Ведь мы же этого так и не узнали. Тогда все плохо. Лицо, совершившее преступление, уходит от ответственности, выигрывает в борьбе с государством. Опасность для общества остается. Государство демонстрирует свою беспомощность. Интересы потерпевшего никак не защищены, причиненный ему вред не возмещен и т.д.

В итоге можно констатировать, что применение логических презумпций — издержки доказывания. Неизбежные, но издержки. Так к ним и нужно относиться — чем их меньше, тем лучше.

;

Глава 9 ВИДЫ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ

Источники фактических данных (сведений об обстоятельствах, имеющих значение для дела) делятся на следующие виды: показания подозреваемого, обвиняемого; показания потерпевшего, свидетеля; заключение и показания эксперта; заключение и показания специалиста; вещественные доказательства; протоколы следственных и судебных действий; иные документы. Перечень этих видов доказательств установлен законом (ч. 2 ст. 74 УПК) и является исчерпывающим¹. Фактические данные, полученные из иных, не предусмотренных законом источников, не имеют доказательного значения, они недопустимы.

Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 205; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!