Форма и паталогия взаимоотношений 7 страница
Клинические иллюстрации
Ситуацию "двойного послания" иллюстрирует анализ небольшого происшествия, имевшего место между пациентом-шизофреником и его матерью. Молодого человека, состояние которого заметно улучшилось после острого психотического приступа, навестила в больнице его мать. Обрадованный встречей, он импульсивно обнял ее, и в то же мгновение она напряглась и как бы окаменела. Он сразу убрал руку. "Разве ты меня больше не любишь?" - тут же спросила мать. Услышав это, молодой человек покраснел, а она заметила: "Дорогой, ты не должен так легко смущаться и бояться своих чувств". После этих слов пациент был не в состоянии оставаться с матерью более нескольких минут, а когда она ушла, он набросился на санитара и его пришлось фиксировать.
Очевидно, что такого исхода можно было избежать, если бы молодой человек был способен сказать: "Мама, тебе явно стало не по себе, когда я тебя обнял. Тебе трудно принимать проявления моей любви". Однако для пациента-шизофреника такая возможность закрыта. Его сильная зависимость и особенности воспитания не позволяют ему комментировать коммуникативное поведение матери, в то время как она не только комментирует его коммуникативное поведение, но и вынуждает сына принять ее сложные, путаные коммуникативные последовательности и как-то с ними справляться. В чем состоит эта сложность, путанность для пациента?
|
|
|
(1) Свою реакцию непринятия проявлений любви сына мать искусно маскирует осуждением сына за то, что тот отдернул руку. Принимая это осуждение, пациент отрицает свое собственное восприятие ситуации.
(2) В этом контексте заявление "Разве ты меня больше не любишь?", по-видимому, означает следующее:
a) "Я достойна любви".
b) "Ты должен любить меня, а если ты меня не любишь, ты поступаешь дурно, либо заблуждаешься".
c) "Несмотря на то, что раньше ты меня любил, больше ты меня не любишь", - таким образом центр тяжести смещается с выражения любви сына на его неспособность любить. Такое значение ее заявления имеет под собой реальные основания, поскольку пациент в самом деле испытывает к ней, помимо прочих чувств, и прилив ненависти, который рождает в нем переживание вины. А оно тут же становится предметом нападок матери.
d) "То, что ты сейчас проявил, не является любовью". Чтобы принять это утверждение, пациент должен отринуть все то, чему мать и культура научили его в отношении выражения любви. Кроме того, пациент должен подвергнуть сомнению все случаи в прошлом, когда во взаимодействии с матерью или другими людьми, он был уверен, что испытывает любовь, и, судя по их поведению, ему казалось, что они воспринимают его чувство именно так. Здесь у него возникает состояние утраты опоры, и он впадает в сомнение относительно достоверности прошлого опыта.
|
|
|
(3) Утверждение "Ты не должен так легко смущаться и бояться собственных чувств", по-видимому, означает:
a) "Ты не похож на меня и отличаешься от других - хороших, или нормальных - людей, потому что мы открыто выражаем наши чувства".
b) "С твоими чувствами все в порядке, дело только в том, что ты не можешь принять их". Но поскольку застывшая, напряженная поза матери как бы указывала, что это - "неприемлемые" чувства, то тем самым юноше было сказано, что он не должен смущаться неприемлемых чувств. А так как у него уже есть немалый опыт в отношении того, что приемлемо, а что не приемлемо для матери и общества в целом, он снова вступает в конфликт со своим прошлым. Если он не боится своих собственных чувств (к чему призывает его мать), ему не следует пугаться и своего чувства любви, но тогда он вполне мог бы заметить, что на самом деле страх испытывает мать, однако он не должен замечать этого, поскольку ее подход в целом направлен на сокрытие этого изъяна в ней самой.
Таким образом, выстраивается невыносимая дилемма: "Если я хочу сохранить связь с матерью, я не должен показывать ей, что я ее люблю. Но если я не буду этого показывать, я ее потеряю".
|
|
|
Насколько важно бывает для матери иметь некий специальный метод контроля над отношениями с детьми, прекрасно иллюстрирует семейная ситуация молодой женщины, страдающей шизофренией. На первой встрече с терапевтом она вместо приветствия заявила: "Маме нужно было выйти замуж, и вот я здесь". Какие предположения мог сделать терапевт, пытаясь понять смысл этой фразы?
(1) Пациентка была зачата вне брака.
(2) С этим фактом, по ее мнению, связан ее теперешний психоз.
(3) "Здесь" относится как к психиатрическому кабинету, так и к ее существованию на земле, за которое она в вечном долгу перед матерью, особенно потому, что та согрешила и претерпела страдания ради того, чтобы дать ей жизнь.
(4) Слова "нужно было выйти замуж" не только констатируют вынужденный характер замужества матери, но касаются и ее реакции на эту вынужденность: мать возмущена таким давлением обстоятельств и во всем винит дочь.
Все эти предположения позже действительно подтвердились в ходе попыток психотерапевтической работы с матерью пациентки. В каждом коммуникативном действии матери, адресованном дочери, подспудно присутствовало следующее утверждение: "Я достойна любви, я люблю и вполне довольна собой. Ты достойна любви, когда ты похожа на меня и когда делаешь то, что я тебе говорю". В то же время мать и словами, и поведением показывает дочери: "У тебя слабое здоровье, ты неумна и не такая, как я (ты не "нормальная"). Поэтому ты нуждаешься во мне, и лишь во мне одной, и я буду заботиться о тебе и любить тебя". В результате между дочерью и матерью сложилось как бы негласное соглашение, по которому жизнь пациентки превратилась в череду разных начинаний, попыток обрести собственный опыт - попыток, всякий раз завершавшихся крахом и откатом назад, в лоно материнского дома.
|
|
|
Во время психотерапевтической сессии, где участвовали они обе, обнаружилось, что существуют некоторые темы, особо важные для материнской самооценки и одновременно особо конфликтные для дочери. Например, для матери было важно тешить себя иллюзией, что она очень близка со своей семьей и что между нею и ее собственной матерью существует глубокая взаимная привязанность. Ее взаимоотношения со своей собственной матерью служили прототипом отношений матери с дочерью. Однажды, когда пациентке было 7-8 лет, бабка в раздражении швырнула нож, и он едва не задел девочку. Мать, ни слова не сказав бабке, быстро увела дочь из комнаты, приговаривая: "На самом деле бабушка тебя любит". Особенно важно, что бабка убедила себя, будто за девочкой плохо присматривают, недостаточно контролируют ее поведение, и, бывало, бранила дочь за такое легкомысленное отношение к ребенку. Во время одного из психотических приступов пациентки бабка жила в их доме, и девочка получила огромное наслаждение, бросая в бабку и мать все, что попадало под руку, а те сжимались от страха. Мать считала себя весьма привлекательной в молодости и не раз говорила, что дочь очень похожа на нее. При этом она находила способ так похвалить внешность дочери, что становилось очевидно: дочь все же явно менее привлекательна, чем она сама. Один из психотических эпизодов пациентки начался с заявления, что она пострижется наголо. Несмотря на мольбы матери остановиться, она все же осуществила свое намерение. Впоследствии мать показывала свои фотографии в молодости и объясняла знакомым, как могла бы выглядеть пациентка, если бы она оставила свои прекрасные волосы.
Мать относилась к состоянию дочери так, будто у девочки были какие-то органические мозговые нарушения или она попросту была не слишком смышленым ребенком, при этом явно не понимая всей значимости такого отношения. Она постоянно подчеркивала умственную неполноценность дочери, вспоминая о собственных школьных успехах. Внешне она обращалась с дочерью предельно заботливо и бережно, но это обращение не было искренним. Например, в присутствии психиатра она уверяла дочь, что не позволит делать ей шоковую терапию, а как только девушка вышла из комнаты, тут же спросила врача, не следует ли ее госпитализировать и назначить ей электрошоковую терапию. Один из ключей к разгадке подобного двуличия обнаружился во время сеанса психотерапии с матерью. Хотя до этого дочь уже трижды госпитализировалась, мать никогда не сообщала врачам, что у нее самой был психотический срыв, когда она обнаружила, что беременна. Семья быстро пристроила ее в маленький санаторий в соседнем городе, где она, по ее собственному утверждению, была прикована к постели в течение шести недель. Семья не навещала ее, и никто, кроме родителей и сестры, не знал, что она госпитализирована.
Во время психотерапевтической работы с матерью дважды она оказалась сильно взволнованной. Первый раз - когда она рассказывала о собственном психотическом опыте; второй случай произошел во время ее последнего визита, когда она обвинила терапевта в попытке свести ее с ума, вынуждая сделать выбор между дочерью и мужем. После этого, несмотря на советы врачей, она настояла на прекращении сеансов психотерапии с ее дочерью.
Отец пациентки не меньше, чем мать, был вовлечен в гомеостатические аспекты семейной ситуации. Он утверждал, к примеру, что был вынужден оставить любимую работу ради того, чтобы перевезти семью в район, где дочери могли оказать компетентную психиатрическую помощь. Однако позже, пользуясь некоторыми намеками пациентки (например, она часто упоминала некий персонаж по прозвищу "Нервный Нед"), терапевту удалось получить у ее отца признание, что он ненавидел свою работу и вот уже много лет пытался "сбросить с себя это ярмо". Тем не менее дочери дали почувствовать, что переезжают именно из-за нее.
Работая с этим клиническим случаем, мы сделали ряд важных наблюдений.
(1) ДП-ситуация порождает в пациентке беспомощность, страх, раздражение и злость, которые мать безмятежно игнорирует, не понимая сути происходящего. Судя по реакциям отца, он либо сам создает ДП-ситуации, либо поддерживает и усиливает созданные матерью. Отец, слабый, поддающийся нажиму и в общем беспомощный человек, и сам попадается в те же психологические ловушки, что и его дочь.
(2) Психоз оказывается отчасти способом совладения с ДП-ситуациями, помогающим справиться с ее подавляющим влиянием. Психотический пациент может делать проницательные, содержательные, облеченные зачастую в метафорическую форму замечания, которые говорят о его способности постичь суть сковывающих его сил. С другой стороны, он сам может стать настоящим специалистом в создании ДП-ситуаций.
(3) Согласно нашей теории, описываемая здесь коммуникативная ситуация необходима для материнской безопасности и, таким образом, для семейного гомеостаза. Если это и в самом деле так, то, когда психотерапия поможет пациенту стать менее уязвимым для материнских попыток управления и контроля, у матери возникнет тревога. Если же терапевт объяснит матери, какие силы движут ею при создании ДП-ситуаций, это опять-таки породит в ней тревогу. По нашему мнению, если контакт между пациентом и семьей сохраняется (особенно когда во время психотерапии пациент живет дома, а не лежит в клинике), это часто приводит к довольно тяжелому нарушению психического состояния у матери, а иногда и у матери, и у отца, и у братьев и сестер пациента (Jackson, 1954).
Современное положение и перспективы
Многие авторы подходят к шизофрении с позиций ее полной противоположности любым другим формам человеческого мышления и поведения. Несмотря на то, что шизофрению действительно можно выделить как самостоятельный феномен, такой большой упор на отличии шизофреников от нормальных людей - равно как и мотивированная боязнью физическая сегрегация психотиков - не поможет решить проблему. В своем подходе мы предполагаем, что шизофрения вступает в противоречие с общими принципами, существенными для любой коммуникации, и что, таким образом, основываясь на этом сходстве, можно отыскать много полезной информации и в "нормальных" коммуникативных ситуациях.
Особый интерес для нас представляли и представляют те виды коммуникации, которые предполагают одновременно и эмоциональную насыщенность, и необходимость различать уровни сообщения. К подобным ситуациям относятся игра, юмор, ритуал, поэзия и художественная проза. Игру, в частности игры животных, мы изучали довольно подробно (см.: "Теория игры и фантазии" в этой книге). В игре наличие метасообщений проявляется особенно отчетливо, поскольку это именно та ситуация, в которой кооперация участников не может существовать без различения и опознания метасообщений; например, у животных ошибка в таком различении легко может привести вместо игры к схватке. С игрой наиболее тесно связан юмор, который в настоящее время является предметом нашего исследования. Он предполагает неожиданный сдвиг в логических типах с одновременным различением этих сдвигов. Ритуал - это область, в которой совершается на редкость реальное, буквальное приписывание логического типа и защищается оно также решительно, как шизофреник отстаивает "реальность" своих галлюцинаций. Поэзия демонстрирует коммуникативную силу метафоры - даже очень необычной метафоры, за счет того, что здесь метафора маркируется как таковая различными знаками, в отличие от сбивающей с толку, никак не отмеченной метафоры шизофреника. В целом наиболее релевантна исследованию шизофрении та сфера коммуникации, которую называют художественной прозой или беллетристикой, - повествование или изображение последовательности событий, отмеченных маркером большей или меньшей реальности. Нас интересует не столько содержательная интерпретация беллетристики - хотя анализ оральных или деструктивных мотивов многое объясняет изучающему шизофрению - сколько проблемы формы, предполагающей одновременное существование множественных уровней сообщения в литературном изображении "реальности". Особенно интересна в этом отношении драма: здесь и актеры, и зрители получают сообщения одновременно и о действительной, и о сценической реальности.
Особое внимание мы уделяем гипнозу. Целый ряд феноменов, являющихся симптомами шизофрении (галлюцинации, бред, личностные изменения, амнезии и т.п.) могут быть на время вызваны у нормального человека в гипнозе. Нет нужды специально их внушать, но можно получить их как "спонтанный" результат подходящей для этой цели коммуникативной последовательности. Например, Эриксон (Erickson, 1955 - личное сообщение) может индуцировать галлюцинацию, вызвав вначале каталепсию руки испытуемого, а затем дав ему инструкцию: "Не существует никаких мыслимых способов, какими ваша рука могла бы двигаться, однако, когда я подам сигнал, она должна двигаться". По сути, он говорит испытуемому, что рука будет оставаться на месте и, несмотря на это, будет двигаться, причем таким способом, который испытуемый не может и помыслить. В результате, когда Эриксон подает сигнал, испытуемый галлюцинирует, что его рука движется или что сам он оказался в другом месте и тем самым передвинулась его рука. Такое обращение к галлюцинациям позволяет испытуемому разрешить проблему, порожденную противоречащими друг другу командами, которые к тому же не подлежат обсуждению, а нам иллюстрирует выход из ДП-ситуации через сдвиг в логических типах. Гипнотические реакции на прямое внушение также обычно предполагают сдвиги в логическом типе, проявляющиеся, например, в принятии слов "Здесь стоит стакан с водой" или "Вы чувствуете себя усталым" в качестве внешней или внутренней реальности или в буквальной реакции на метафорическое утверждение, что во многом напоминает поведение шизофреников. Мы надеемся, что дальнейшие экспериментальные исследования гипноза, процессов вхождения в гипнотическое состояние и выхода из него помогут нам легче опознавать те коммуникативные последовательности, которые порождают феномены, подобные шизофрении.
В другом эксперименте Эриксона коммуникативную последовательность "двойного послания" можно обнаружить и без применения гипноза. Один из своих семинаров Эрикcон организовал таким образом, что некий молодой человек, заядлый курильщик, оказавшийся без сигарет, сидел рядом с ним; остальные участники эксперимента получили инструкции относительно своих действий. Суть эксперимента сводилась к следующему: Эриксон многократно оборачивался к молодому человеку, чтобы предложить ему сигарету, и каждый раз кто-то из участников прерывал его движение каким-нибудь вопросом; Эриксон, реагируя на вопрос, поворачивался и "неумышленно" отводил руку с сигаретами, так что они оказывались вне досягаемости для молодого человека. Через некоторое время один из участников семинара спросил молодого человека, дал ли ему Эриксон сигарету. "Какую сигарету?" - удивился тот, и при этом было совершенно очевидно, что целая последовательность событий им забыта; он даже отказался от сигарет, предложенных ему другими членами группы, утверждая, что слишком увлечен дискуссией, чтобы курить. По нашему мнению, этот молодой человек попал в экспериментальную ситуацию, аналогичную ДП-ситуации, в которой пребывает шизофреник во время взаимодействия с матерью: налицо важные взаимоотношения, несовместимые друг с другом сообщения (здесь это предложение и отбирание) и исключение возможности комментирования поскольку продолжается семинар и, как бы то ни было, все это делается "неумышленно". Отметим итог эксперимента: амнезия на ДП-последовательность и поворот от "он не дает" к "я не хочу".
Несмотря на определенный интерес к описанным выше сферам исследования, основным предметом наших научных изысканий была и остается шизофрения. Все мы работали непосредственно с пациентами-шизофрениками, и многое из нашей работы записано на пленку для более подробного изучения. Кроме того, сейчас мы записываем интервью, даваемые совместно пациентами и их семьями, и снимаем фильмы о детях, страдающих расстройствами психики, предположительно предшизофренического характера, и их матерях. Такого рода процедурами мы надеемся обеспечить фиксацию систематического создания ДП-последовательностей в семейной ситуации индивидов, которые становятся шизофрениками. Мы предполагаем, что число подобных ситуаций неуклонно возрастает, начиная с самого рождения ребенка. Хотя в этой статье внимание было уделено главным образом лишь базисной семейной ситуации и коммуникативным характеристикам шизофрении, мы можем рассчитывать, что наши понятия и некоторые из полученных данных окажутся полезными в будущих исследованиях проблем шизофрении, таких как проблема многообразия симптомов шизофрении; характерных особенностей "адаптированного состояния", имевшего место до манифестации шизофрении; природы и условий психотического срыва.
Значение гипотезы для психотерапии
Психотерапия и сама представляет собой контекст многоуровневой коммуникации с поиском зачастую неясных границ между буквальным и метафорическим, реальностью и фантазией. Недаром различные формы игры, драмы и гипноза широко используются в психотерапии. В нашем исследовании мы уделяли большое внимание психотерапии и в добавление к нашим собственным данным собирали и анализировали магнитофонные записи и стенограммы психотерапевтических сеансов других терапевтов, а также их личные отчеты. Из всего этого материала мы отдаем предпочтение точным записям, поскольку убеждены, что то, как разговаривает шизофреник, зависит в очень существенной степени от того, как другой человек разговаривает с ним, хотя эта зависимость далеко не всегда очевидна. Если имеется лишь описание психотерапевтической беседы, к тому же уже переведенное на научный язык, почти невозможно оценить, что же на самом деле происходило во время сеанса.
В настоящее время мы еще не готовы к тому, чтобы дать подробный анализ "двойного послания" в психотерапии. Пока можно сделать лишь несколько самых общих замечаний и вывести ряд умозрительных заключений.
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 132; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!