Заминка на праздновании Трехсотлетия 36 страница
Роботу понадобилось четыре взгляда.
– Готово, профессор Нинхаймер.
– Эти абзацы отличаются от первоначального текста.
– Да, сэр. Отличаются.
– Это вы их переделали?
– Да, сэр.
– Почему?
– Эти абзацы, в том виде, как вы их написали, сэр, содержат весьма неодобрительные отзывы о некоторых группах людей. Я счел целесообразным изменить некоторые формулировки, чтобы эти люди не пострадали.
– Да как вы осмелились?
– Профессор, Первый закон не позволяет мне бездействовать, если вследствие этого могут пострадать люди. А принимая во внимание вашу репутацию ученого и ту известность, которую ваша книга получит среди социологов, нетрудно понять, что ваши неодобрительные отзывы причинят этим людям несомненный вред.
– А вы понимаете, какой вред вы причинили мне?
– Из двух зол необходимо выбирать меньшее.
Профессор Нинхаймер ушел вне себя от ярости. Он твердо решил призвать «Ю. С. Роботс» к ответу.
Легкое смятение за столом защиты постепенно возросло, когда обвинение поспешило закрепить достигнутый успех.
– Итак, робот И‑Зет‑27 сообщил вам, что его действия были вызваны Первым законом роботехники?
– Совершенно верно, сэр.
– Иными словами, у робота не было выбора?
– Да, сэр.
– Отсюда вытекает, что «Ю. С. Роботс» создала робота, который неизбежно должен переделывать книги в соответствии со своими понятиями о том, что хорошо и что плохо, и этого робота они выдали за простого корректора. Вы согласны?
|
|
|
Защитник немедленно заявил протест, указав, что обвинитель спрашивает мнение свидетеля по вопросу, в котором тот не компетентен. Судья принял протест и указал обвинителю на недопустимость таких вопросов, но можно было не сомневаться, что стрела попала в цель, – по крайней мере, у защитника не осталось на этот счет никаких иллюзий.
Защитник в свою очередь, перед тем как начать допрос свидетеля, попросил судью, ссылаясь на процессуальные формальности, объявить пятиминутный перерыв, что и было сделано.
Защитник наклонился к Сьюзен Кэлвин.
– Скажите, доктор Кэлвин, существует ли хотя бы малая вероятность, что профессор Нинхаймер говорит правду и поведение Изи было обусловлено действием Первого закона?
– Нет! – сухо ответила Сьюзен Кэлвин. – Это совершенно исключено. Последняя часть показаний Нинхаймера – намеренное лжесвидетельство. Изи не способен выносить суждения об абстрактных идеях, содержащихся в научной монографии по социологии. Он не в состоянии сделать вывод, что та или иная фраза причинит вред определенным группам людей. Попросту говоря, его мозг не годится для этого.
– Боюсь, что мы никогда не сможем доказать это неспециалистам, – с безнадежным видом произнес защитник.
|
|
|
– Не сможем, – согласилась Сьюзен Кэлвин. – Доказательство носит сложный характер. Наш единственный выход – показать, что Нинхаймер лжет. Наша линия остается прежней.
– Хорошо, доктор Кэлвин, – ответил защитник, – я полагаюсь на ваше слово. Будем действовать в соответствии с намеченным планом.
Судья поднял и опустил свой молоточек, и доктор Нинхаймер вновь приготовился давать показания. Он еле заметно улыбнулся, как человек, сознающий несокрушимость своей позиции и с наслаждением предвкушающий бессильные атаки противника.
Защитник начал допрос осторожно и без нажима.
– Итак, доктор Нинхаймер, вы утверждаете, что не имели ни малейшего понятия о поправках, якобы внесенных в вашу рукопись, и узнали о них только из разговора с доктором Шпейделем шестнадцатого июня сего года?
– Совершенно верно, сэр.
– И вы ни разу не просматривали гранки, выправленные роботом И‑Зет‑27?
– Вначале просматривал, но затем счел это пустым занятием. Я доверился рекламным утверждениям «Ю. С. Роботс». Эти абсурдные… мм… поправки появились в последней четверти книги после того, как робот, как я полагаю, нахватался некоторых познаний в социологии…
|
|
|
– Ваши предположения к делу не относятся! – остановил его защитник. – Согласно вашим показаниям, доктор Бейкер по крайней мере один раз видел гранки последней части. Это так?
– Да, сэр. Он сказал мне, что видел один лист и что в этом листе робот заменил слово другим.
– Не кажется ли вам странным, сэр, – вновь прервал его защитник, – что после года непримиримой вражды к роботу, после того, как вы голосовали против аренды робота, после того, как вы категорически отказывались использовать его, не кажется ли вам после всего этого несколько странным ваше решение доверить роботу вашу монографию, труд вашей жизни?
– Не вижу в этом ничего странного. Просто я решил, что могу использовать машину, раз уж мы ее арендуем.
– И вы вдруг прониклись таким доверием к роботу, что даже не удосужились просмотреть после него гранки?
– Я уже сказал вам, что я… мм… поверил пропаганде «Ю. С. Роботс».
– Настолько уверовали, что даже устроили разнос своему коллеге доктору Бейкеру за попытку проверить робота?
– Я не устраивал ему разноса. Просто я не хотел, чтобы он… мм… зря тратил время. Тогда это казалось мне пустой тратой времени, и я не придал особого значения замене слова в…
|
|
|
– Я совершенно уверен, – с подчеркнутой иронией произнес защитник, – что вам посоветовали упомянуть об этом эпизоде с заменой слова, чтобы это обстоятельство попало в протокол… – Предупреждая неминуемый протест обвинения, защитник оборвал фразу и изменил направление атаки. – На самом деле вы крайне рассердились на доктора Бейкера.
– Нет, сэр. Ничуть.
– Но вы не подарили ему свою книгу после ее выхода в свет.
– Простая забывчивость. Я и библиотеке не подарил ни одного экземпляра. Профессора славятся своей рассеянностью. – Нинхаймер позволил себе осторожно улыбнуться.
– А не кажется ли вам странным, что после более чем года безупречной работы робот И‑Зет‑27 допустил ошибки именно в вашей книге? В книге, написанной вами, непримиримым врагом роботов?
– Моя книга была первым значительным трудом о людях, с которым ему пришлось иметь дело. Тут‑то и вступили в действие Три закона роботехники.
– Вы говорите сейчас так, доктор Нинхаймер, – сказал защитник, – словно вы специалист в области робопсихологии. Бесспорно, вы вдруг весьма заинтересовались робопсихологией и даже брали в библиотеке книги по этому предмету. Вы сами упомянули об этом факте, не так ли?
– Всего одну книгу, сэр. Поступок, который мне кажется следствием… мм… вполне естественного любопытства.
– И эта единственная книга, как вы утверждаете, позволила вам понять, почему робот исказил именно вашу монографию?
– Да, сэр.
– Чрезвычайно удобное объяснение. А вы уверены, что вант интерес к робопсихологии не был вызван стремлением научиться управлять роботом, чтобы потом использовать его в своих тайных целях?
– Разумеется нет, сэр! – Нинхаймер побагровел.
Защитник повысил голос:
– Иными словами, уверены ли вы, что этих, будто бы искаженных, абзацев не было в вашей рукописи?
Социолог приподнялся в кресле.
– Это… мм… мм… просто нелепо! У меня есть гранки…
Он не в силах был продолжать, и обвинитель, поднявшись с места, обратился к судье:
– Ваша честь, с вашего позволения я намереваюсь представить в качестве вещественного доказательства корректурные листы, переданные доктором Нинхаймером роботу И‑Зет‑27, и корректурные листы, отправленные указанным роботом в издательство. Я готов, если того пожелает мой многоуважаемый коллега, сделать это немедленно и не буду возражать против перерыва заседания с целью сравнения двух экземпляров корректуры.
– В этом нет нужды, – нетерпеливо отмахнулся защитник. – Мой уважаемый оппонент может представить эти гранки в любое удобное для него время. Я нисколько не сомневаюсь, что в них будут обнаружены все противоречия, о которых говорил истец. Мне бы, однако, хотелось спросить свидетеля, нет ли у него также экземпляра гранок, принадлежащих доктору Бейкеру?
– Гранок доктора Бейкера? – нахмурившись, переспросил Нинхаймер. Он все еще плохо владел собой.
– Именно так, профессор! Меня интересуют гранки доктора Бейкера. Вы сказали, что доктор Бейкер получил от издательства отдельный экземпляр гранок. Я могу попросить секретаря зачитать ваши показания, коль скоро вы стали страдать избирательной потерей памяти. Или это пресловутая профессорская рассеянность, как вы изволили выразиться?
– О гранках доктора Бейкера я помню, – ответил Нинхаймер. – После того как работу передали корректурной машине, необходимость в них отпала…
– И вы их сожгли?
– Нет. Я выбросил их в корзину для бумаг.
– Сожгли, выбросили – не все ли равно? Суть в том, что вы от них избавились.
– Это не имеет отношения к делу, – вяло возразил Нинхаймер.
– Не имеет отношения? – загремел защитник. – Абсолютно никакого, если не считать того обстоятельства, что теперь уже невозможно проверить, не воспользовались ли вы неправлеными листами из экземпляра доктора Бейкера, чтобы подменить корректурные листы в вашем собственном экземпляре, те самые листы, которые вы намеренно исказили, чтобы заставить робота…
Обвинитель яростно запротестовал. Судья Шейн перегнулся через стол, пытаясь выразить на своем добродушном лице всю силу своего негодования.
– Можете ли вы, господин адвокат, привести доказательства, подтверждающие ваше крайне странное заявление? – спросил судья.
– У меня нет прямых доказательств, ваша честь, – негромко ответил защитник. – Но я хочу указать на то, как неожиданно истец отказался от своего предубеждения против роботов, на его внезапный интерес к роботехнике, на то обстоятельство, что он отказался от проверки гранок и не разрешил кому‑либо их проверять, на тот факт, что он сознательно никому не показывал свою книгу после ее выхода из печати, – все эти факты, вместе взятые, четко указывают…
– Господин адвокат! – нетерпеливо прервал его судья. – Здесь неуместны изощренные логические построения. Истец не находится под судом. А вы не являетесь прокурором. Я категорически запрещаю подобные нападки на свидетеля и хочу заметить, что, решаясь от отчаяния на подобный шаг, вы рискуете сильно ослабить свою позицию. Если у вас, господин адвокат, еще остались разрешенные законом вопросы, то можете задать их свидетелю. Но впредь воздержитесь от подобных выходок в зале суда.
– У меня больше нет вопросов, ваша честь.
Едва защитник вернулся к своему столу, как Робертсон раздраженно прошипел:
– Ради бога, зачем вам это понадобилось? Теперь вы окончательно восстановили против себя судью.
– Зато Нинхаймер выбит из колеи, – спокойно ответил защитник. – Теперь он будет нервничать и волноваться. К завтрашнему утру он созреет для нашего очередного шага.
Сьюзен Кэлвин слегка кивнула в знак согласия.
Допрос остальных свидетелей истца прошел относительно спокойно. Доктор Бейкер подтвердил большую часть показаний Нинхаймера. Затем были вызваны доктор Шпейдель и Ипатьев, трогательно поведавшие о том, как они были ошеломлены и расстроены, прочитав упомянутые выше абзацы. Оба высказали мнение, что профессиональная репутация доктора Нинхаймера подорвана самым серьезным образом.
В качестве вещественных доказательств суду были предъявлены гранки и экземпляры монографии.
Защитник в этот день больше не задавал вопросов, и судебное заседание было отложено до следующего утра.
На второй день, едва возобновилось заседание, как защитник сделал свой первый ход. Он ходатайствовал, чтобы робот И‑Зет‑27 был допущен в зал суда. Обвинитель сразу же заявил протест, и судья Шейн попросил обоих адвокатов подойти к судейскому столу.
– Это явное нарушение законов, – с жаром заявил обвинитель. – Робот не может быть допущен ни в одно помещение, открытое для широкой публики.
– Но зал суда, – возразил защитник, – в настоящее время закрыт для всех, кроме лиц, имеющих непосредственное отношение к разбирательству.
– Одно лишь присутствие в зале суда большой машины с неустойчивым и ошибочным поведением вызовет смятение среди моих клиентов и свидетелей. Оно превратит этот процесс в балаган.
Судья, по‑видимому, вполне разделял точку зрения обвинителя. Он повернулся к защитнику и очень сухо спросил:
– Чем вызвано это ходатайство?
– Мы собираемся доказать, что приписываемый роботу И‑Зет‑27 поступок абсолютно для него невозможен. Для этой цели нам понадобится выполнить несколько демонстраций.
– Не вижу в этом смысла, ваша честь, – заявил обвинитель. – В деле, где «Ю. С. Роботс» является ответчиком, демонстрации, выполненные служащими «Ю. С. Роботс», едва ли можно рассматривать как веские доказательства.
– Ваша честь, – возразил защитник, – веские это доказательства или нет, имеете право решать только вы, и уж никак не представитель противной стороны. Во всяком случае, я именно так понимаю судебную процедуру.
– Вы совершенно правы, – ответил судья, задетый посягательством на свои прерогативы. – Тем не менее с присутствием робота в зале суда связаны определенные юридические трудности.
– Ваша честь, никакие трудности не должны препятствовать правосудию. Если робот не будет допущен в зал суда, нас лишат возможности представить единственное доказательство в свою защиту.
Судья задумался.
– Но как доставить робота в зал суда?
– С этой проблемой «Ю. С. Роботс» сталкивается постоянно. У входа в здание суда стоит крытый фургон, оборудованный в соответствии с законами о перевозках роботов. Внутри в специальном контейнере находится робот И‑Зет‑27, его охраняют двое рабочих. Двери фургона заперты. Приняты и все прочие меры предосторожности.
– Кажется, вы заранее были уверены, что получите разрешение представить робота в суд, – произнес судья с явным неудовольствием.
– Вовсе нет, ваша честь. Если мы не получим позволения, то фургон просто уедет восвояси. Мы и не собираемся предугадывать ваше решение.
Судья кивнул:
– Ходатайство защиты удовлетворено.
Двое рабочих ввезли на тележке контейнер и открыли его. В зале воцарилась мертвая тишина.
Когда толстые плиты упаковочного пластика были убраны, Сьюзен Кэлвин протянула руку:
– Пойдем, Изи.
Робот посмотрел в ее сторону и протянул ей свою огромную металлическую руку. Он был на добрых два фута выше Сьюзен Кэлвин, но покорно следовал за ней, словно ребенок за матерью. Кто‑то нервно хихикнул и подавился смешком под пристальным взглядом робопсихолога.
Изи осторожно опустился в массивное кресло, принесенное судебным приставом. Оно затрещало, но выдержало.
– Когда возникнет необходимость, ваша честь, – начал защитник, – мы докажем, что это действительно робот И‑Зет‑27, тот самый робот, который находился в аренде у Северо‑восточного университета на протяжении рассматриваемого срока.
– Очень хорошо, – кивнул судья. – Это следует сделать. Лично я не представляю, как вы ухитряетесь отличать одного робота от другого.
– А теперь, – продолжал защитник, – я бы хотел вызвать в качестве своего первого свидетеля профессора Саймона Нинхаймера.
Секретарь растерянно посмотрел на судью.
– Как, вы вызываете свидетелем самого истца? – с нескрываемым удивлением спросил судья.
– Да, ваша честь.
– Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что своего свидетеля вы не можете допрашивать с такой же свободой, как свидетеля противной стороны?
– Я это делаю с единственной целью установить истину, – невозмутимо ответил защитник. – Мне надо задать ему лишь несколько вежливых вопросов.
– Что ж, – с сомнением в голосе произнес судья, – вам виднее. Вызовите свидетеля.
Нинхаймер вышел вперед и был осведомлен, что он все еще находится под присягой. На этот раз у профессора был встревоженный, почти испуганный вид.
Защитник посмотрел на него почти ласково.
– Итак, профессор Нинхаймер, вы предъявили моему клиенту иск на сумму в семьсот пятьдесят тысяч долларов.
– Да. Именно на эту… мм… сумму.
– Это очень большие деньги.
– А мне был причинен очень большой ущерб.
– Ну, не настолько уж большой. В конце концов, речь идет всего лишь о нескольких абзацах. Неудачных, может быть, абзацах, но если уж на то пошло, то книги со всякого рода курьезами выходят в свет не так уж редко.
У Нинхаймера от негодования раздулись ноздри.
– Сэр, эта книга должна была стать вершиной моей ученой карьеры! А вместо этого она выставила меня перед всем миром жалким недоучкой, извращающим точки зрения моих многоуважаемых друзей и коллег, последователем нелепых и… мм… устарелых взглядов. Моя репутация ученого безвозвратно погублена. Как бы ни закончился этот процесс, ни на одной научной конференции я уже не смогу… мм… смотреть коллегам в глаза. Я лишен возможности продолжать работу, которая была для меня делом всей моей жизни. У меня отняли… мм… цель жизни, уничтожили ее смысл.
Защитник, как ни странно, и не подумал остановить свидетеля; в продолжение всей его речи он рассеянно разглядывал свои ногти. Дождавшись паузы, он вкрадчиво произнес:
– И все же, профессор Нинхаймер, учитывая ваш теперешний возраст, вряд ли вы могли надеяться заработать до конца своей жизни – не будем мелочны – скажем, больше чем полтораста тысяч. И тем не менее вы хотите, чтобы суд присудил вам впятеро большую сумму.
Нинхаймер совсем потерял контроль над собой.
– Да разве у меня погублен только остаток жизни?! Я даже не представляю, сколько поколений социологов будет указывать на меня, как… мм… на дурака или безумца. Мои подлинные достижения будут погребены и забыты. Я погублен не только до конца дней моих, но на все грядущие времена, потому что всегда найдутся люди, которые не поверят, будто в этих искажениях повинен робот…
В этот момент робот И‑Зет‑27 встал. Сьюзен Кэлвин и пальцем не шевельнула, чтобы его удержать. Она сидела, глядя вперед с безучастным видом. Защитник испустил еле слышный вздох облегчения.
Мелодичный голос робота прозвучал громко и отчетливо:
– Я хочу объяснить всем присутствующим, что это действительно я вставил определенные абзацы в корректуру, те абзацы, смысл которых прямо противоположен смыслу оригинала…
Даже обвинителя настолько потрясло зрелище семифутовой громадины, обращающейся к суду, что он не смог разразиться протестом против столь явного нарушения судебной процедуры. Когда он наконец пришел в себя, было уже поздно. Нинхаймер вскочил с искаженным от ярости лицом и в исступлении крикнул:
– Черт тебя побери! Тебе же было велено молчать…
Он захлебнулся и умолк. Молчал и робот.
Обвинитель был уже на ногах и требовал признать судебную ошибку, связанную с вопиющим нарушением процедуры.
Судья Шейн отчаянно барабанил своим молоточком.
– Тихо! Тихо! Нарушение процедуры, бесспорно, имело место, но все же в интересах правосудия я попрошу профессора Нинхаймера закончить свое выступление. Я отчетливо слышал, как он сказал роботу, что тому было велено молчать. Профессор Нинхаймер, в своих показаниях вы ни одним словом не обмолвились, что приказывали роботу о чем‑то молчать!
Нинхаймер безмолвно глядел на судью.
– Приказывали ли вы роботу И‑Зет‑27 молчать или нет? – продолжал судья. – А если приказывали, то о чем именно?
– Ваша честь… – хрипло начал Нинхаймер и не смог продолжать.
Голос судьи стал резким:
– А может, вы в самом деле поручили роботу произвести определенные вставки в текст корректуры, а затем приказали ему молчать об этом распоряжении?
Яростные протесты обвинителя были прерваны выкриком Нинхаймера:
– Что толку отрицать?! Да! Да!
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 139; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!