Ошибочные представления о мистицизме
«Можно не делать различий между человеком, который мало ест и видит рай, и человеком, который много пьет и видит змей. И то, и другое, – ненормальное физическое состояние, следовательно, для него характерно ненормальное восприятие»[609].
Философ‑аналитик Бертран Рассел (1872–1970).
Как мы уже видели, популярные объяснения мистицизма иногда содержат ошибочные представления, например, что мистики обычно слышат голоса и сталкиваются с видениями и что наука дает им материалистское объяснение. Мы рассмотрим эти заблуждения, что поможет нам лучше понять мистиков.
Некоторые термины, связанные с опытом обращения в веру
Харизматичный : свободный и яркий образ поклонения, особенно в контексте католичества.
Евангелический : образ религиозной веры, которая подчеркивает, в числе прочего, потребность в личном опыте религиозного обращения.
Пятидесятнический : яркий и свободный образ поклонения, с которым может ассоциироваться «говорение языками» (глоссолалия) или схожие феномены[610].
Мистицизм как таковой – это не голоса и не видения . Некоторые известные религиозные деятели, такие, как апостол Павел, сталкивались с драматическими видениями, меняющими их жизнь. Одни провидцы при этом склонялись к мистицизму, как, очевидно, и сам Павел, другие нет. Как правило, серьезно настроенные мистики не стремятся к таким проявлениям, независимо от того, реальны они (видения во плоти) или видны мысленным взглядом (внутренние видения), поскольку это не мистическое сознание как таковое . Погоня за видениями рассматривается как момент, отвлекающий от мистического сознания[611].
|
|
|
Кстати говоря, вовсе не Фрейд «открыл» то, что подсознательные желания способны одурачить людей, заставить их считать, будто бы они что‑то видят или слышат. Духовные наставники на протяжении веков слишком хорошо знали это! В начале XV века Уолтер Хилтон посоветовал мистику, столкнувшемуся с видениями подобного рода, «отвергнуть их и не придавать им значения»[612]. Иоанн Креста позднее давал тот же совет с объяснением: «То, что исходит напрямую от Бога – это исключительно духовная связь»[613]. Стейс разделяет это мнение, отмечая, что «подлинный мистический опыт не относится к чувственным. Он не имеет формы, вида, цвета, запаха и звука»[614].
Мистики, как правило, не являются непрактичными идеалистами . Многие мистики – например, апостол Павел, Франциск Ассизский, Екатерина Генуэзская, управлявшая больницей, и Тереза Авильская, были способными руководителями. Мистики проводят значительное время в молитве и созерцании, однако обратной зависимости между способностью к созерцанию и способностью к эффективному действию не существует.
|
|
|
Мистики обычно ведут аскетический образ жизни, чтобы не отвлекаться, а не с целью наказания самих себя . Серьезно настроенным мистикам, подобно профессиональным спортсменам, приходится отказываться как от хорошего, так и от плохого. Андерхилл объясняет, что посредством строгой самодисциплины они стремятся к свободе от «результатов влияния среды и мирского образования, от гордости и предубеждения, предпочтений и неприязни»[615]. Другими словами, они стремятся освободиться от всего, что обычно наполняет повседневное сознание. С исторической точки зрения некоторые мистики склонны к наказаниям самих себя, – впрочем, как и многие другие люди, не имеющие мистических наклонностей.
В древней буддийской притче странствующий учитель и его ученики решают обходиться самым минимумом вещей. Путешествуя, они несут миски для риса в руках. Но кое‑кто из учеников настаивает на приобретении мешка для мисок. Учитель молчит, ожидая, когда ученики сами все поймут. Вскоре в мешке образуется дыра, и всей группе приходится задержаться в ближайшем городке, чтобы починить мешок. Тогда один ученик предлагает носить с собой нитки и иголки. Развивается спор насчет философского смысла этого имущества. В конце концов даже самые несообразительные ученики понимают, что отвлекающие моменты множатся. Сами по себе все эти предметы полезны, но тем не менее отвлекают.
|
|
|
Наука не в состоянии объяснить мистическое сознание . В XX веке психологи рассуждали о мистическом сознании, зачастую приписывая его «подсознательному», подавленной сексуальности, воображаемому исполнению желания, физическим заболеваниям или истерии[616]. Кое‑кто даже утверждал, что мистическое сознание проистекает от социальной власти, которую приобретают состоявшиеся мистики, – то есть чувство значимости считалось порождающим измененное состояние[617].
Это последнее предположение говорит о трудностях материализма с объяснением сознания любого типа больше, чем о мистическом сознании в частности. Мало кто из серьезно настроенных мистиков стремится к столь явным отвлекающим моментам, как социальная власть. Гипотеза социальной власти также не дает объяснения тому, каким образом в действительности приобретается мистическое сознание. Джером Геллмен справедливо отмечает: «Натуралистические предложения такого рода преувеличивают масштабы и влияние факторов, на которые ссылаются, иногда предпочитая делать акцент на неожиданном и броском в ущерб более обыденному»[618]. Как и во всех научных дисциплинах, обычным явлениям полагается быть в фокусе исследований.
|
|
|
На протяжении более чем столетия было принято подразумевать, что любые домыслы относительно мистицизма научны, если они относятся к материалистским и редукционистским. В большинстве случаев редукционизм был в действительности роковой ошибкой. Как указывает Андерхилл, делая различие между мистическим сознанием и истерией (которые материалисты зачастую приравнивали одно к другому),
и мистицизм, и истерия имеют отношение к доминированию в сознании одной постоянной и глубокой идеи или озарения, которое управляет жизнью и способно давать поразительные физические и психические результаты. У пациента с истерией эта идея зачастую является тривиальной и патологической, но благодаря нестабильному психическому состоянию она становится одержимостью. У мистика доминирующая идея велика, настолько велика, что когда человеческое сознание охватывает ее во всей полноте, избавление от всего прочего становится почти неизбежностью. Это не что иное как идея или представление о трансцендентной реальности и присутствии Бога. Следовательно, «моноидеизм» мистика рационален, а пациента с истерией – заведомо иррационален[619].
Если не считать трудов таких основоположников, как Джеймс, Андерхилл и Стейс, предпринималось мало попыток изучать мистиков. Достаточными считались домыслы о том, как объяснить это явление. С точки зрения науки такие домыслы не относятся к фальсифицируемым; то есть попросту не существует способа узнать, является ли данное утверждение ошибочным или фальсифицированным.
Еще одна проблема состоит в том, что материалисты нередко считают себя достаточно компетентными, чтобы высказываться по поводу мистического опыта, несмотря на отсутствие базовых знаний. К примеру, Эделмен и Тонони пишут:
Парадоксально, но мы, наделенные сознанием человеческие существа, не в состоянии полностью избавиться от сознания высшего порядка, сохранив лишь непрекращающийся и обусловленный событиями поток первичного сознания. В сущности, возможно, что к этому состоянию и направлены устремления мистиков[620].
Первичное сознание, которое имеют в виду Эделмен и Тонони, – сплошной поток мимолетных и неконтролируемых ментальных событий, – возможно, имеется у собак, но едва ли его можно назвать целью мистиков. Мистик пытается приобрести опыт разума, который лежит в основе вселенной или олицетворяет ее. Эделмена и Тонони, по‑видимому, сбило с толку то, что людям с трудом удается достичь как высших, так и низших уровней сознания, отличающихся от интеллектуальной нормы. Но эти два направления не эквивалентны, а противоположны.
Оксфордский зоолог Алистер Харди (1896–1985) избрал совершенно иной и более плодотворный подход. Научную известность ему обеспечила разработка способа подсчета численности микроскопических форм жизни в океане, однако он также изучал и собирал сведения об РДМО на протяжении пятидесяти лет. Вопреки бытующей в биологии тенденции низводить РДМО до уровня функции или дисфункции генов или нейронных цепочек, он обратился к новой и перспективной области исследований, задавшись вопросом: кто сталкивается с РДМО? Одинаков ли РДМО во всех культурных средах, что вызывает РДМО и каковы его последствия?
Сбор сведений об РДМО
«Веру можно объяснить во многом так же, как и рак. Думаю, пришло время избавиться от нашего табу, которое гласит: «А здесь давайте передвигаться строго на цыпочках, все это нам вовсе незачем изучать». Людям кажется, что они многое знают о религии. Но они ошибаются»[621].
Философ‑материалист Дэниел Деннет
«Я всегда считал планирование своих исследований упражнением в социальной экологии, ибо для меня одним из величайших вкладов, который биология способна внести в историю человечества, является разработка экологического мировоззрения, учитывающего не только экономические и пищевые потребности человека, но также его эмоциональное и духовное поведение»[622].
Зоолог и основоположник исследований духовности Алистер Харди
Зоолог Алистер Харди работал в середине XX века, но несмотря на это не был сторонником редукционизма. Он считал, что животных следует изучать как живое целое в их естественной среде. Их невозможно с пользой для дела низвести до физики и химии. Он соглашался с первыми нейробиологами Чарльзом Шеррингтоном и Джоном Экклсом в том, что разум отличен от мозга.
Харди не ставил перед собой цели продемонстрировать истину какого‑либо конкретного религиозного учения, однако пятьдесят лет исследований привели его к выводу, что «человек религиозен по натуре» и что современный мир не способствует тяге к духовной философии, берущей свое начало в эволюции человека. Но найти результаты научных исследований духовности Харди не удалось. В середине XX века в фокусе исследований оказалась религия как институт, хотя некоторые первопроходцы, подобно Стейсу, изучали также мистицизм. Духовность, отличная от мистического сознания, оставалась незамеченной.
Недостаток сведений не представлял проблемы. Религиозные группы собирали огромное количество отчетов о духовном опыте, однако все они выступали в поддержку того или иного института или доктрины. Большинство этих групп, несмотря на всю добросовестность, не были заинтересованы в преодолении проблемы «картотеки», печально известной в научных исследованиях: они намеренно собирали отчеты, подкрепляющие их взгляды, и избегали тех, которые этим взглядам противоречили. На редкость ироничный поворот: на протяжении десятилетий этот «научный» подход способствовал выдумыванию материалистских теорий, основанных на минимальном количестве данных или не основанных на них вообще. Итак, люди, располагавшие данными, не могли оценить их объективно, а люди, которые могли их оценить, предпочитали данным теорию.
Харди решил, что неизбежным первым шагом должен стать выход в «дебри» (что неудивительно для зоолога), сбор большого количества реальных образцов с целью последующего описания и классификации. Начиная с 1969 года он обращался через объявление в газете и через брошюры к британской публике в целом с просьбой рассказать об имеющемся духовном опыте. Этот подход вызвал недовольство некоторых социальных психологов, считавших, что Харди следовало бы начать с опросных листов. Но Харди стоял на своем, утверждая: «Образцы, за которыми мы охотимся, чувствительны и пугливы, а нам надо по возможности сохранить их в естественном состоянии; мы должны любой ценой избегать нанесения им ущерба и искажений, пытаясь поймать их в ловушку в искусственных структурах»[623]. Вместе с коллегами он тщательно изучил полученные отчеты и по результатам составил опросник – как только стало ясно, о чем именно следует расспрашивать.
В своем только что открытом Центре исследований религиозного опыта (RERU) в Манчестер‑колледже, Оксфорд, группа Харди обработала более четырех тысяч рассказов из первых рук о «конкретном, прочувствованном, трансцендентальном опыте», который заставил людей, испытавших его, осознать «благожелательную нефизическую силу, находящуюся частично или полностью за пределами этого мира и значительно превосходящую индивидуальное «я»:
Они не обязательно называют эти чувства религиозными, они возникают не только у тех, кто придерживается официальной религии или совершает ритуалы поклонения. Зачастую такие чувства возникают у детей, атеистов и агностиков, обычно они вызывают у человека, о котором идет речь, убежденность, что обычный мир – далеко не вся реальность, что в жизни есть и другое измерение.
Некоторые люди после получения такого опыта испытывают чувство личной преданности этой силе; одни называют ее Богом, другие нет. Некоторые воспринимают ее как аспект более масштабного «я», благодаря которому был получен данный опыт, другие – как элемент человеческого сознания в целом[624].
Харди приступил к этой работе в надежде, что ему удастся классифицировать отчеты о полученном опыте, разработав удобную систему классификации. Но лишь в некоторых отчетах значился только один элемент. В дальнейшем Харди с коллегами решили разделить отчеты на двенадцать общих классификационных групп с целью анализа.
Виды опыта, выявленные Харди
«Я понимаю, что характер видения и слова, которые я слышала, стали результатом моей образовательной и культурной предыстории, но этот голос, хотя и раздавался ближе, чем биение моего сердца, был всецело отделен от меня»[625].
Воспоминания госпитализированной с депрессией женщины об утешительном РДМО
«Глядя на руины аббатства, я проникалась глубоким ощущением покоя, словно видела себя в потоке истории и понимала, где в ней мое место… как будто я действительно прикоснулась к Жизни во всей ее непрерывности и целеустремленности»[626].
Человек, который безуспешно попытался логически обосновать свой РДМО
«В тот вечер, возвращаясь обратно в автобусе, я чувствовал себя и был совершенно другим человеком. К собственному изумлению, я улыбался людям и подвигался, освобождая им место, – вместо того, что ненавидеть садящихся рядом со мной»[627].
Человек, мировоззрение которого изменилось после РДМО
Харди и его коллеги выявили ряд «триггеров» РДМО, как они их назвали: от пребывания в священных местах до секса и даже анестезии. Решение Харди начать с отчетов из первых рук, а не с опросников, все‑таки оправдалось, потому что менее распространенные триггеры было бы невозможно выявить заранее. Кроме того, оказалось, что ученые поступили мудро, отказавшись полагаться только на отчеты добровольцев или информацию, предоставленную религиозными группами, придерживающимися конкретного подхода к делу.
Единственным распространенным триггером оказалась депрессия или отчаяние. Вторым по распространенности – молитва или медитация, а красота природы почти вплотную приблизилась ко второму, ее упоминали чаще, чем религиозное поклонение[628]. Разумеется, эти категории не были взаимно исключающими. Участник исследования мог молиться или любоваться природой, находясь в состоянии депрессии. В некоторых культурах применяется сенсорная и ментальная стимуляция – игра на барабане, пение, танцы в состоянии шаманского транса или употребление психоделических веществ (энтеогенов), но едва ли стоит удивляться тому, что все они редко упоминались в отчетах британцев, присланных Харди. Кроме того, он отметил явное отсутствие «суеверий, самообмана, противоречивых теологических теорий» в отчетах, которые получил[629].
Многие респонденты испытывали ощущение сверхъестественного или трансцендентного присутствия. Некоторые чувствовали ужас, раскаяние или угрызения совести. У других в результате этого опыта пропал страх перед смертью. В целом исследователи обнаружили следующее:
Люди испытывали столкновение с абстрактной силой самым различным образом. Одни описывали свои ощущения как доверие, благоговение, радость или блаженство; в эмоциональном отношении они достигли вершин экстаза. Другие получили сенсорные впечатления, видели свет, слышали голоса, им казалось, что к ним прикасаются[630].
РДМО часто вызывает ощущение цели или нового смысла жизни, а также позитивную перемену в мировоззрении, о чем мы подробно поговорим в главе 8.
У кого возникает РДМО?
Ни в первом в своем роде исследовании группы Харди, ни в ходе последующих исследований при поддержке Washington Post (1993) не было высказано предположение, что РДМО коррелирует с «бедностью, необразованностью и готовностью подчиняться»[631]:
В изначальном исследовании 1969 года женщины сообщали об РДМО более чем в два раза чаще, нежели мужчины, но, вероятно, это объясняется тем, что сперва данные поступали от участников, которых просили составить письмо с описанием. В последующих исследованиях Д. Хэй и Э. Мориси (1978) было обнаружено, что женщины лишь немногим чаще, чем мужчины, сообщали о своем РДМО, отвечая на вопросы анкеты[632].
Мать Тереза
«Я знаю, что Бог не пошлет мне того, с чем я не могу справиться. Мне хотелось бы только, чтобы Он не полагался на меня так всецело».
Мать Тереза о своей работе с нуждающимися
Когда албанская девушка Аньэза Бояджиу (1910–1997) решила посвятить себя религии, она назвалась в память о кармелитке Терезе из Лизье, «мистике обыденного». Молодая монахиня объясняла, что не дерзнула взять себе имя «большой Терезы» – великой монахини‑кармелитки и мистика Терезы Авильской.
Новая Тереза радостно служила людям, преподавая в Индии в середине ХХ века. Но после четырех мистических опытов в 1946 и 1947 годах она отправилась в один из беднейших городов мира и основала собственный миссионерский орден милосердия с центром в Индии, предназначенный для служения беднейшим из бедных. К Терезе присоединилось несколько ее бывших учениц. В первую очередь Тереза занялась поискам неимущих людей, которым отказали в лечении в больницах: для них был основан «дом умирающих». Терезе хотелось, чтобы люди, спасти которых невозможно, умирали, окруженные любовью и заботой.
После 1947 года мистические опыты матери Терезы больше не повторялись, что глубоко печалило ее. Но труд ее ордена узнали и оценили во всем мире[633].
Респонденты старшего возраста значительно чаще сообщали о РДМО, согласно данным Хэй и Мориси, но как указывал Хэй, это статистический эффект. У немолодых людей просто было больше времени, чтобы получить подобный опыт.
Представители высших социальных классов и более образованные люди чаще сообщали о РДМО, и это, как отмечает Харди, опровергает гипотезу о РДМО как психологическом механизме, чтобы справиться с социальной несправедливостью.
Респонденты, сообщавшие о РДМО, «значительно чаще» набирали больше баллов по шкале хорошего психологического самочувствия, чем те, кто не получал РДМО.
Эндрю Грили сообщал о подобных результатах в Америке (1975), другие исследователи в Европе получили в целом те же результаты[634].
Детский религиозный опыт
15 % респондентов в исследовании Харди начали свои объяснения с упоминания о собственном детстве, хотя об этом их не просили[635]. Преемник Харди в Центре исследований религиозного опыта Эдвард Робинсон, позднее попытался исследовать детский опыт более подробно, расспрашивая тех же респондентов. Очевидно, что единственным затруднением при оценке подобных воспоминаний является то, что со временем они могли измениться. Однако многие утверждали, что у них сохранились отчетливые воспоминания о сверхъестественном или духовном опыте, которые трудно не принимать во внимание. К примеру, ссылаясь на утверждение Фрейда, что детский религиозный опыт вызван идеализацией родителей, один респондент сообщал:
Я вовсе не считаю, что мои первые представления о Боге как‑то связаны с тем, как я воспринимал своих родителей. Как мне дали понять, Бог – великий Творец всего сущего, таинственный и удивительный, которому надо поклоняться, подчиняться и любить его. Он знает все и обо всем. С таким же успехом можно сказать, что представление о слоне удастся получить, посмотрев на муравья[636].
Респонденты Харди обычно негативно воспринимали религиозные наставления в школе. Одним из факторов могло быть то, что религиозные наставники в школе неизбежно внушают рациональные концепции, нравственные предписания или катехизис, и редко обращаются к духовности, тому самому элементу, который побудил респондентов к общению с Харди.
В конечном итоге Харди и его коллеги пришли к тем же общим выводам, что и Джеймс: что «видимый мир является частью более духовной вселенной, из которой он черпает основную значимость», и союз с ней – наша истинная цель[637].
В конце «Духовной природы человека» (1979) Харди обращается к обвинению в том, что его мышление окрашено его прежними взглядами. Он указывает, что к своим выводам пришел по той же причине, что и сторонник прагматизма Джеймс: потому что факты явно указывают в этом направлении. Лишь былая приверженность материализму, добавляет он, могла бы побудить его игнорировать столь обширную совокупность данных. И действительно, излагая свои взгляды на молитву и Бога, Харди ясно дает понять, что может принять материалистские гипотезы в тех случаях, когда считает, что они подкреплены свидетельствами[638]. Но основываясь на собранной информации, он подытоживает: «Я убежден, что нам надлежит пересмотреть широко признанное мировоззрение, которого сегодня придерживается так много интеллектуалов», и в подкрепление своих слов цитирует «Науку и человеческие ценности» Броновски (1964):
До настоящего момента почти не сохранилось научных теорий, которых придерживались, допустим, к началу Промышленной революции, к 1760 году. Чаще всего современные теории решительно противоречат теориям 1760 года, многие противоречат теориям 1900 года. В космологии, в квантовой механике, в генетике, в общественных науках – кто сейчас придерживается убеждений, которые казались непреложными шестьдесят лет назад?
Общие результаты, полученные Харди и его коллегами 35 лет назад в Великобритании, с тех пор были воспроизведены в разных условиях и в настоящее время вызывают все больше интереса. К примеру, в 2005 году, в ходе опроса, проведенного Newsweek и Beliefnet , 57 % опрошенных американцев заявили, что духовность играет «чрезвычайно важную» роль в их повседневной жизни[639]. Однако следует спросить: как же другие культуры? Какое влияние культура оказывает на РДМО?
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 260; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!