XVII век — Густав II Адольф, Кромвель, Тюренн

Мы подошли к первой великой войне современной истории — Тридцатилетней войне.

Кстати, те, кто используют этот термин в отношении войны 1914–1918 годов, чуть-чуть запоздали с таким определением, потому что даже за три столетия до этого титул уже становился затертым от частого употребления.

В Тридцатилетней войне мы не найдем ни одной кампании, которую можно было бы назвать решающей. Наиболее близок к такому определению заключительный этап противоборства между Густавом II Адольфом и Валленштейном, который из-за смерти первого в кульминационной битве при Лютцене был решающим в том плане, что устранил возможность, даже вероятность, великой протестантской конфедерации под шведским руководством, и, если бы не французская интервенция и убийство Валленштейна, сражение при Лютцене могло бы стать решающим фактором в создании объединенной Германии за более чем триста лет до того, как это было достигнуто в реальности. Эти частично решающие результаты и возможности были определенно обретены применением непрямых действий, потому что финальная и единственная решительная битва закончилась поражением, хотя и опять не решающим, то есть не стала той, которая склоняла весы истории. (Далеко не единственная. В 1631 г. при Брейтенфельде Густав II Адольф разгромил имперское войско под командованием Тилли. До этого была судьбоносная для Чехии битва на Белой горе (1629), где имперцы Тилли разбили чехов (после чего страна подверглась террору, а ее население сократилось в несколько раз). — Ред. ) И все-таки, если это поражение произошло частично из-за несовершенства боевой машины Валленштейна по отношению к той, что была у шведов, частично и из-за неспособности Валленштейна воспользоваться тактически своей стратегической возможностью, — ведь он, несомненно, еще до начала сражения имел реальное преимущество. И стоит еще заметить, что оно пришло не с помощью одного, а целых трех последовательных непрямых действий — которые воистину изменили весь внешний вид войны. Призванный вновь командовать несуществующей армией по просьбе суверена (императора Фердинанда II), который был к нему несправедлив, Валленштейн за три месяца собрал около 40 тысяч солдат удачи, привлеченных блеском его имени. Несмотря на срочный призыв о помощи из Баварии, покоренной тогда непобедимой армией Густава II Адольфа, Валленштейн, напротив, повернул на север против более слабого союзника Густава — саксонцев, и после того, как выбил их из Чехии, пошел на саму Саксонию. И даже вынудил упрямого курфюрста Баварии привести свою армию и соединить с Валленштейном, тем самым оставив Баварию еще более беззащитной, чем когда-либо. Но в действительности все было иначе, и расчеты Валленштейна оправдались, потому что угроза потерять своего младшего партнера вынудила Густава II Адольфа покинуть Баварию и поспешить на спасение Саксонии. До того, как он мог подойти, Валленштейн и курфюрст объединились, и, оказавшись лицом к лицу перед их единым войском, Густав II Адольф отступил на Нюрнберг. А Валленштейн последовал за ним, но, обнаружив, что шведы прочно закрепились на позициях, заметил, что «сражений было уже достаточно разыграно, настало время испробовать другой метод». Вместо того чтобы бросать в бой своих новобранцев против давно не знавших поражений шведов, он сам окопался на позиции, на которой, пока его армия отдыхала в безопасности, с каждым днем все более укреплялся в уверенности, что своей легкой кавалерией сможет перехватить линии снабжения Густава II Адольфа. Валленштейн придерживался этой тактики и шел к цели, не сворачивая, оставаясь глух ко всем призывам к сражению, пока шведский король, чувствуя костлявую руку голода, попытался безуспешно атаковать позицию Валленштейна (24 августа 1632 г. — Ред. ). Данный Густаву II Адольфу отпор был в военном отношении всего лишь неудачным инцидентом, но в политическом отношении его отголоски прозвучали во всей Европе. Он если и не уничтожил, то поколебал авторитет, завоеванный шведским королем в ходе многочисленных одержанных им побед, и тем самым ослабил силу его хватки, которой он держал германские государства. Валленштейн сочетал реалистическое понимание ограниченности его средств с дальновидным расчетом пути к «великой стратегической» цели.

Из Нюрнберга Густав II Адольф двинулся на юг в еще один поход против Баварии — а Валленштейн повернул на север против Саксонии. Этот мастерский ход так же быстро усмирил шведского короля, как и до этого, но своим исключительным марш-броском он оказался на месте раньше, чем Валленштейн смог принудить саксонцев к сепаратному миру. И в последовавшей за этим безнадежной битве под Лютценом шведская армия скомпенсировала свое стратегическое поражение тактическим успехом; но ценой смерти своего вождя и отказом от плана создания великой протестантской комбинации под шведским управлением. И вследствие этого войне было суждено тянуться еще 16 изнурительных и бесполезных лет, в результате чего Германия превратилась в пустыню (погибло две трети населения страны) и уступила Франции господствующую роль в политике Европы.

Поразительный контраст, на который, как правило, историки обращают внимание, между гражданскими войнами 1642–1652 годов в Великобритании и войнами XVII века на континенте состоит в стремлении к победе, которым отличались первые в этом сравнении войны. Дух, который царил вплоть до этого последнего великого конфликта в нашей собственной стране (Англии. — Ред. ), великолепно выражен в «Мемуарах кавалера»: «Мы никогда не разбивали лагерь и не окапывались… либо отлеживались за оградой из рек и ущелий. Это было главным девизом войны — где враг? Идем и сразимся с ним!»

И все-таки первая гражданская война тянулась четыре года, не явив ни одного сражения, оказавшегося однозначно решающим, за исключением тактического выигрыша, и когда она окончательно погасла в 1646 году, оставив роялистские угольки настолько многочисленными и так сильно тлеющими, что в результате разногласий между победителями пламя смогло разгореться вновь, два года спустя с еще большей, чем раньше, силой.

Изучая причины неопределенного исхода войны, где дух решительности был настолько заметен, мы приходим к выводу, что военные кампании принимали форму неоднократных прямых атак то одной стороной, то другой, перемежаемых, как бы мы это назвали на современном языке, операциями прочесывания, которые имели всего лишь местный и преходящий эффект — ценой истощения сил.

Вначале королевские войска базировались на западе и в Мидленде, а парламентские — в Лондоне. Первое роялистское наступление на Лондон окончилось позорным крахом при Тернем-Грин, часто описываемым как «Вальми Гражданской войны». Это было бескровное поражение, явившееся моральным следствием кровавого, но окончившегося безрезультатно сражения главных сил обеих армий у Эдж-Хилла, где главные силы вступили в бой с марша. И с того времени Оксфорд и окружающие его города стали укрепленным опорным пунктом роялистов, а на краю этой зоны две главные армии безрезультатно противостояли друг другу, в то время как стычки с переменным успехом между местными войсками и отрядами продолжались на западе и на севере. Наконец в сентябре 1643 года срочная необходимость оказания помощи осажденному Глостеру вынудила главную парламентскую армию под командованием Эссекса двинуться на его освобождение в обход Оксфордского района. Это позволило роялистам преградить ей обратный путь, но опять прямое столкновение у Ньюбери не дало победы ни одной из сторон. В этот момент естественная усталость от войны могла бы перевести войну в переговорный процесс, но политическая слепота Карла I, заключившего перемирие с ирландскими мятежниками, которое внешне вроде бы должно было привести католиков-ирландцев в подчинение протестантской Англии, вместо этого прибавило весу пресвитерианской Шотландии, вступившей в борьбу против короля. Имея на своей стороне шотландскую армию, надвигавшуюся для сражения с северными роялистами, парламент теперь мог сосредоточить свои силы на прямом наступлении на Оксфордскую зону — наступлении, которое не дало более чем захват нескольких лежащих поблизости крепостей. И король действительно был даже в состоянии отправить Руперта для быстрого объединения сил вместе с северными роялистами против шотландцев. К несчастью для него, тактическое поражение под Марстон-Мур совершенно уничтожило эффект этой стратегической возможности. Но победители мало что выиграли от этого. Вновь неэффективность прямых действий против Оксфорда привела к падению морального духа и дезертирству, и для любых, не таких несгибаемых людей, как Кромвель, могла бы привести к заключению мира в результате взаимного истощения враждующих сторон. К счастью для парламента, дело защиты королевского режима разрушалось изнутри, причем еще более катастрофически, чем под внешними ударами. Так что это был морально и количественно уступающий враг, столь долго просуществовавший лишь из-за ошибочной стратегии парламента, и Ферфакс и Кромвель с армией новой модели нанесли поражение роялистам в 1645 году при Нейби. (Роялисты здесь имели всего 7,5 тысячи, в том числе 4 тысячи конницы против 14 тысяч в парламентской армии (в том числе 6,5 тысячи конницы). — Ред. ) И все-таки даже эта тактически решающая победа не помешала этой войне продолжаться еще один год.

И перед нами уже другая картина, когда мы подходим ко второй гражданской войне, где Кромвель выступает в роли правящего гения. Вместо наступления на Шотландию или даже попытки сперва встретить вторгшуюся шотландскую армию, Кромвель и Ферфакс быстро расправились с различными бунтами в Англии, а Ламберту было поручено задержать шотландцев, медленно отступая назад перед ними. Приказ Кромвеля об «обращении» тут заслуживает внимания в связи с доктриной, что, «когда и если» главный враг будет повергнут, более мелких противников можно оставить в покое и дать им рухнуть самим. Ибо с удивлением обнаруживаешь, что так трудно найти историческое оправдание этой доктрине, логически разумной, как и легко найти успешные примеры обратного порядка.

Наконец, после падения Пембрука в Уэльсе 11 июля 1648 года Кромвель был в состоянии двигаться на север. Но вместо прямого наступления навстречу шотландцам, которые подходили дорогой по западному побережью, он направился обходным путем через Ноттингем и Донкастер, а потом на северо-запад на соединение с Ламбертом в Отли со стороны фланга шотландской армии — растянувшейся на линии между Уиганом и Престоном, с корпусом из 3500 человек под командой Лангдейла, прикрывавшим левый фланг. У Кромвеля было только 8600 человек, включая конников Ламберта и милицию Йоркшира, против примерно 20 тысяч солдат у противника. Но, вцепившись в хвост шотландской колонны в Престоне, он нарушил ее равновесие, и это вынудило ее развернуться и вступать с ним в бой частями по очереди. При Престоне был разгромлен корпус Лангдейла, а затем, организовав яростное преследование врага, Кромвель прошелся по шотландской колонне, преследуя ее через Уиган до Юттоксетера и Ашборна, где, столкнувшись по фронту с мидлендской милицией и подпираемая сзади кавалерией Кромвеля, она сдалась 25 августа. Эта победа была решающей; в результате не только были сокрушены враги парламента, но она позволила армии провести чистку парламента, довести дело до суда над королем и его казни.

Последующее вторжение в Шотландию — это на самом деле отдельная война, которую вела укрепившаяся новая власть, с целью сорвать план сына короля, будущего короля Карла II, вернуть с шотландской помощью утраченный трон. Так что она вряд ли подходит под категорию военных кампаний, которые решающим образом повлияли на ход истории. В то же самое время она дает нам блестящее доказательство того, насколько умело владел Кромвель стратегией непрямых действий. Когда он обнаружил, что шотландская армия под командой Лесли заняла позицию на его пути в Эдинбург, простая разведка боем убедила его в прочности позиции Лесли, и, хоть и находясь в пределах видимости своей цели, у него хватило самообладания отойти к Массельбургу. И даже когда Лесли двинулся вперед, чтобы встретиться с ним, Кромвель отказался от боя и вместо этого приказал раздать трехдневный рацион как предварительный шаг перед обходным маневром через холмы на Эдинбург и в тыл врага. И когда Лесли удалось перегородить ему дорогу прямо у Корстофайн-Хилл (21 августа 1650 г.), Кромвель, хотя и находясь на удалении от своей базы, предпринял еще одну попытку обойти противника справа, но его снова блокировал Лесли у Гогара (22 августа). Большинство в этой ситуации сделало бы ставку на встречный бой. Но не Кромвель. Оставив больных, он отошел на Массельбург, а потом на Данбар, увлекая за собой Лесли. Однако он не дал приказа своей армии вступить в бой, как призывали его к этому различные офицеры, но дожидался у Данбара, пока не подошли его оппоненты (2 сентября) и не перегородили ему путь отхода на Берик — таким образом случайно расположив Кромвеля на своей дороге! На следующее утро тактическое непрямое воздействие Кромвеля застало врасплох и подавило врага, в два раза превосходившего по численности, венчая триумфом кампанию, в которой Кромвель устоял перед всеми искушениями, даже при очевидной опасности для судьбы, отказаться верности стратегии непрямых действий.

Данбар дал Кромвелю контроль над Южной Шотландией и практически стер пресвитерианскую армию и ковенантеров из расклада сил в войне. Из противников уцелели только чисто роялистские элементы горной части Северной и Западной Шотландии. Процесс окончательного их уничтожения был заторможен тяжелой болезнью Кромвеля, а тем временем Лесли получил передышку для организации и обучения новой роялистской армии за рекой Форт.

Когда в конце июня 1651 года Кромвель поправил здоровье и был в состоянии возобновить операции, он столкнулся с трудной проблемой. И его решение в плане изящества и мастерства расчета выиграет в сравнении с любой стратегической комбинацией в истории войн. Хотя сейчас и впервые превосходство было на его стороне, перед ним был хитрый соперник, обосновавшийся в районе болот и торфяников, которые давали все естественные преимущества местности более слабой стороне, чтобы преградить подходы к Стерлингу. Если бы Кромвелю не удалось преодолеть сопротивление за короткий промежуток времени, он был бы обречен провести еще одну мучительную зиму в Шотландии, причиняя неизбежные страдания своим войскам, да к тому же при вероятности возрастающих трудностей у себя дома. И выбить врага с этих позиций было бы недостаточно, потому что частичный успех только бы рассеял противника в Хайленде (Северо-Шотландском нагорье), где он так и оставался бы «занозой в заднице Кромвеля». Давайте понаблюдаем за развертыванием плана Кромвеля. Вначале он создает угрозу Лесли с фронта, атакуя Калландер-Хаус возле Фолкерка. Затем он переправляет поэтапно всю свою армию через Ферт-оф-Форт и идет маршем на Перт, тем самым обойдя с фланга оборонительный рубеж Лесли на подступах к Стерлингу и захватив ключ к его базам снабжения. Этим маневром он, однако, открыл дорогу на Англию. И тут прячется высший артистизм плана Кромвеля. Он навис над открытым тылом врага, которому сейчас грозят голод и дезертирство, — и он оставляет узкий канал для выхода открытым. Как говорил один из них, «мы вынуждены либо умереть с голоду, либо распустить армию, либо пойти с горсткой людей в Англию. Последнее кажется наименьшим из зол, и все равно весьма безнадежно». Шотландцы, естественно, выбрали последнее и 31 июля начали марш на юг в Англию. Предвидя это, Кромвель подготовил для них прием с помощью властей в Вестминстере. Быстро была собрана милиция, все подозреваемые роялисты взяты под наблюдение, были захвачены тайники с оружием. И опять шотландцы двинулись дорогой по западному побережью. Кромвель послал кавалерию Ламберта следовать за ними, Гаррисон двинулся наискось от Ньюкасла на Уоррингтон, а Флитвуд пошел на север с мидлендской милицией. Ламберт обогнул вражеский фланг, и, соединившись с Гаррисоном 13 августа, эти двое сейчас отступали с боями, тормозя продвижение противника. Тем временем Кромвель шел маршем, покрывая 30 километров в день при августовской жаре, по восточному побережью, а потом на юго-запад. Таким образом, маршруты четырех армий сходились на попавшем в ловушку агрессоре. Даже поворот Карла от лондонской дороги на долину Северна позволил задержать исход лишь на несколько дней и не смог помешать смыканию клещей. 3 сентября, в годовщину боев при Данбаре, сражение при Вустере увенчалось блестящей победой Кромвеля.

Непрекращающаяся череда войн между концом Тридцатилетней войны (1618–1648) и началом Войны за испанское наследство (1701–1714), в которой армии Людовика XIV (и его союзников) противостояли все вместе или по очереди, большинство других сильнейших армий Европы (кроме Швеции, Польши, Саксонии и России — они сражались в судьбоносной Северной войне 1700–1721 гг. — Ред. ), выделяется или, скорее, не выделяется своей безрезультатностью, отсутствием явной победы одной из сторон. Цели часто были ограничены, как и задачи. Но две более глубокие причины этого отсутствия решающего результата были, во-первых, в том, что фортификация обогнала мощь оружия и дала обороне превосходство, которое было возвращено оружию в ХХ веке разработкой пулемета. Во-вторых, армии еще не были разделены на постоянные автономные части, а обычно перемещались и сражались как единое целое — условие, которое ограничивало их силу «отвлечения» — обмана противника и лишения его свободы движения. Во всей серии шедших одна за другой войн, известных как Фронда, войны за наследство (испанское, австрийское. — Ред. ), голландские войны и войны Священного союза, только одна кампания выделяется как решающая. Это зимняя кампания Тюренна 1674–1675 годов, увенчавшаяся победой у Тюркхайма (Тюркема). Это было критическое время для Франции. Союзники один за другим покинули Людовика XIV, и испанцы, голландцы, датчане, австрийцы и большинство германских князей присоединились к враждебной коалиции. Тюренн был вынужден отступить через Рейн после того, как уничтожил пфальцграфство, а курфюрст Бранденбургский приближался сюда, чтобы объединиться с имперской армией Бурнонвилля. После нанесения удара в октябре 1674 го да у Энцхайма по Бурнонвиллю до того, как подошел курфюрст, Тюренну пришлось ретироваться в Детвайлер, пока немцы разошлись по Эльзасу и стали на зимние квартиры в городах между Страсбургом и Бельфором. Так что была подготовлена сцена для прекраснейшего шедевра Тюренна. Первоначальная внезапность состояла в том, чтобы решиться на кампанию посреди зимы. Чтобы обмануть противника, он привел крепости среднего Эльзаса в состояние готовности. А потом тихо вывел всю полевую армию в Лотарингию. Далее Тюренн совершил быстрый марш на юг, прикрываясь Вогезскими горами и набирая на своем пути все возможные подкрепления. На последних этапах этой операции он даже разделил свои войска на многочисленные небольшие отряды, чтобы ввести в заблуждение вражеских шпионов. После сурового марша через гористую местность и сквозь метели он собрал свою армию воедино возле Бельфора и без какой-либо паузы ворвался в Эльзас с юга, а не с севера. Бурнонвилль с имевшимися у него поблизости войсками попытался остановить его у Мюлуза (29 декабря), но был сметен с дороги. И тут французский шквал ринулся вверх по ущелью между Вогезами и Рейном, гоня разбитые отряды имперских войск на север в направлении Страсбурга и отрезая каждый отряд, который пытался сопротивляться. В Кольмаре, на полпути к Страсбургу, курфюрст, теперь командовавший немцами, построил последнюю преграду, подкрепленную силой, равной той, что была у Тюренна. Но импульс как физический, так и моральный был на стороне Тюренна и искусно поддерживался тактическим непрямым воздействием на поле битвы у Тюркхайма (Тюргейма, современный Тюркем). Здесь Тюренн не столько старался уничтожить армию противника, сколько подавить крепнущее сопротивление, предоставляя природе самой завершить дело разгрома врага. Он в этом настолько преуспел, что через несколько дней мог доложить, что в Эльзасе не осталось ни одного вражеского солдата. Французы затем восстановили силы на зимних квартирах в Страсбурге, свободно добывая провиант на противоположном германском берегу Рейна и даже вплоть до реки Неккар. Курфюрст отступил с остатками войск в Бранденбург, а старый соперник Тюренна Монтекукколи был вновь призван весной командовать имперскими войсками. И его также завели в позицию, в которой Тюренн имел над ним преимущество (у Оттерсвейера 27 июля 1675 г.); но в самом начале боя Тюренн, выехав на рекогносцировку, был убит орудийным ядром (в результате единственного орудийного выстрела. — Ред. ), и с его смертью баланс сил в этой войне опять изменился (имперцы вторглись в Эльзас, но здесь их остановил Конде).

Почему решительность в этой зимней кампании Тюренна являет собой такой поразительный контраст с остальными кампаниями XVII века в Европе? Это был век, когда военачальники, как бы ни был ограничен их горизонт, были как минимум весьма искусны в маневре. Но они были настолько равны друг другу в этом искусстве, что даже фланговые обходы, которые в другие века удались бы, сейчас умело парировались, а реальное смещение баланса «системы» оппонента было достигнуто всего лишь один раз. Тюренн известен как один из великих полководцев, которые постоянно совершенствовали свое военное искусство, и наверняка есть какое-то особое значение в том факте и в манере, в которой после командования в большем числе кампаний, чем любой другой генерал в истории, он нашел в своем финале решение проблемы достижения окончательной победы в войне XVII века. Потому что Тюренн делал это, не отступая от золотого правила тех времен — разбрасываться хорошо обученными солдатами выйдет слишком дорого.

Из его опыта очевидно, что в этих условиях конечный результат может быть достигнут только с помощью стратегического плана, в котором воздействие было радикально более непрямое, чем любое другое, замышлявшееся до сих пор. Таким образом, во времена, когда маневры основывались на крепостных опорных пунктах, которые также представляли собой и защищенные склады припасов для поддержания полевых армий, он отрывался от этой базы и видел в своей внезапности и мобильности не только ключ к конечной победе, но и к своей безопасности. Это была не азартная игра, но точный расчет на нарушение устойчивости противника в контексте ментальности, боевого духа и снабжения, и этот расчет давал Тюренну солидный запас прочности.

Глава 6

XVIII век — Мальборо[1] и Фридрих

Война за испанское наследство (1701–1714) — это вторая общеевропейская или великая война в современной истории. Интересно, что они произошли с интервалом в одно столетие. В начальный период XVII века мы видим начало Тридцатилетней войны; в начале XVIII века — Война за испанское наследство; в конце того же столетия Европу охватил пожар Великой французской революции, но только в первые два десятилетия XIX века угроза Наполеона подняла борьбу на критическую высоту; а во втором десятилетии ХХ века разразилась самая напряженная из всех до сих пор происходивших великих войн.

Война за испанское наследство примечательна своей странной двойной сутью. В политике это был одновременно и крайний случай «войны с ограниченной целью», и решающее сражение для того, чтобы укрепить или разрушить господствующую власть Франции при Людовике XIV. В стратегии эта война в основном состояла из безрезультатной серии прямых воздействий или редко более осмысленных непрямых операций, но все же перемежалась рядом блестящих непрямых действий, главным образом связанных с прославленным именем Мальборо (скорее, Евгения Савойского, а с французской стороны — маршала Виллара. — Ред. ). Существенный интерес представляет то, как такие действия определили несколько решающих моментов войны.

Коалиция против Франции включала в себя Австрию, Великобританию, несколько германских государств, Голландию, Данию и Португалию, в то время как основная поддержка Людовику XIV исходила из Испании, Баварии и, в начале военных действий, Савойи. Война началась в Северной Италии, а в это время другие армии к ней готовились. Австрийцы под командованием Евгения Савойского собрались в Тироле, и Евгений делал демонстративные приготовления к прямому наступлению, на что противостоявшая ему армия под командованием маршала Катина расположилась так, чтобы блокировать ему путь через узкий проход у Риволи. Но Евгений, проведя тайную разведку трудного горного прохода, давно не использовавшегося войсками, спустился в долину, совершив обходной маневр (и одержав победу при Капри 9 июля 1701 г. над ослабленным левым флангом французов). Подкрепляя полученное таким образом преимущество последующими маневрами, которые неоднократно вводили его оппонентов в заблуждение относительно его истинных намерений, он, в конце концов, спровоцировал их на самоубийственную атаку при Кьяри (1 сентября 1701 г.) и утвердился в Северной Италии. Результат этих непрямых действий не только повысил боевой дух союзников, в самом начале войны с непобедимыми армиями великого монарха (Людовика XIV), но и нанес удар по французским и испанским позициям в Италии, от которого противник не оправился. Важным следствием было и то, что герцог Савойский, прирожденный сторонник сильнейшей партии, перешел на сторону антифранцузской коалиции.

В 1702 году началась основная борьба. Самая большая французская армия была собрана во Фландрии, где французы укрепили 70-мильную Брабантскую линию от Антверпена до Юи возле Льежа, чтобы обезопасить тыл во время своего предполагаемого наступления. При угрозе вторжения французов единственной мыслью голландцев было засесть в своих крепостях, но у британского командующего Мальборо была другая концепция ведения войны. Он не просто поменял эту пассивную оборону на прямое наступление на французскую армию под командованием маршала Буффлера, в тот момент продвигавшегося к Рейну. Вместо этого, оставляя драгоценные крепости без прикрытия, он быстро направился к Брабантской линии и пути отхода Буффлера. Последний, сразу же ощутив натяжение этого морального «лассо», поспешил назад. Физически и морально уставшая и морально подорванная французская армия была бы легкой жертвой для Мальборо, который поджидал ее, но голландские парламентские депутаты, скромно удовлетворенные тем, что вторжение провалилось, запретили вступление в битву. В тот год Буффлер еще два раза попадал в ловушку, расставленную Мальборо, и каждый раз голландцы спасали его. На следующий год Мальборо наметил хитроумный маневр для взятия Антверпена и захвата укрепленного мола. Он заманил французскую армию на восток, проскользнул мимо нее и помчался на запад к Антверпену — и, увы, обнаружил там, что голландские генералы не соблаговолили собраться в нужное время и тем самым обесценили весь замысел. В раздражении Мальборо отказался вести войну мелких осад, столь любимую голландцами. Однако в 1704 году он совершил свое самое крупное непрямое действие.

Из вражеских армий одна под командованием Виллеруа находилась во Фландрии, вторая под главенством Таллара — на верхнем Рейне между Мангеймом и Страсбургом. Объединенная армия баварцев и французов, которой руководили курфюрст Баварии Максимилиан и маршал Марсень, — между Ульмом и Дунаем. Она угрожающе продвигалась из Баварии в направлении Вены. Мальборо намеревался перебросить английскую часть своей армии, оставив позади себя голландцев, из Меца на Дунай, а затем нанести решительный удар по баварцам, младшему партнеру вражеской компании. Эта дальнобойная операция в точку, столь удаленную от его базы и от прямых интересов, которые Мальборо защищал на севере, была отчаянно дерзкой по любым стандартам, но еще более — по канонам осторожной стратегии его времени. Безопасность ее зиждилась на воздействии внезапности, нарушающем равновесие противника. Когда он пошел на юг по Рейну, казалось, что он нацелился на французские войска на этом театре военных действий, и, демонстративно занявшись приготовлениями к переправе через Рейн у Филипсбурга, Мальборо укрепил эту естественную иллюзию правды. Но, дойдя до Мангейма, когда его очевидным дальнейшим направлением должен был быть юго-запад, он повернул на юго-восток, исчез в долине Неккара, а затем по основанию треугольника Рейн — Дунай проследовал в сторону Ульма. Соединившись с маркграфом Баденским и принцем Евгением Савойским, он пошел дальше вместе с войсками первого, а второй отошел назад, чтобы удержать или, по крайней мере, задержать французские армии на Рейне, а Виллеруа запоздало последовал за Мальборо из Фландрии.

Но, хотя Мальборо оказался в тылу франко-баварской армии по отношению к Франции, он все еще был перед ее фронтом по отношению к Баварии. Такое положение его войск в сочетании с другими условиями не давало ему возможности использовать созданные им благоприятные стратегические преимущества. Одно из условий было обычным для того времени — отсутствие гибкости в тактической организации войск, что затрудняло завершение стратегического маневра. Британский командующий мог заманить противника к «воде», но не мог заставить его выпить ее — не мог заставить врага принять бой против его воли. Другим условием было то, что Мальборо должен был поочередно (через день) меняться главенством командования с осторожным маркграфом Баденским.

Враг обосновался на сильной позиции у Ульма на Дунае. Мальборо сначала думал отыскать неохраняемый проход дальше на восток, чтобы проникнуть в тыл противника, но скорее из риска, чем из-за задержки осторожного маркграфа выбрал свой день командования для успешного, хотя и дорого стоившего нападения на отряд противника, прикрывавший переправу у Донауверта. Однако главная армия благополучно отошла к Аугсбургу. Тогда Мальборо опустошил Баварию из стремления принудить ее курфюрста к миру либо принять бой в невыгодной позиции. Эта цель оказалась обесцененной еще одним условием того времени — поскольку войны велись правителями, а не народами, эти побочные неприятности оказали очень малое влияние на самого курфюрста Баварского. Так что у Таллара было время прийти с Рейна, но его приход был компенсирован прибытием Евгения Савойского, который избрал дерзкий маршрут, ускользнув под носом у Виллеруа, чтобы присоединиться к Мальборо. Затем Мальборо и Евгений (имея 48 тысяч) неожиданно пошли в атаку на объединенную армию Таллара, Марсеня и курфюрста (всего 47 тысяч) и, хотя полная внезапность достигнута не была, застали тех у Бленхейма (в нашей историографии — у Гохштедта (Хехштетта). — Ред. ) в такой невыгодной диспозиции, что дали Мальборо (прежде всего Евгению Савойскому. — Ред. ) возможность опрокинуть войска противника. Помимо поражения франко-баварской армии и поблекшего ореола «непобедимости» французского оружия, младший партнер Франции, Бавария, был вычеркнут из состава ее союзников. (Французы и баварцы при Хехштетте потеряли, по разным данным, от 5 до 12 тысяч убитыми и от 9 до 14 тысяч пленными. Победители потеряли около 5 тысяч убитыми — по большей части австрийцев Евгения Савойского, на которых легла основная тяжесть битвы. — Ред. )

Потом Мальборо вернулся во Фландрию, после чего французская армия отошла за свою новую оборонительную линию — от Антверпена до Намюра. В 1705 году он снова отвлек французскую армию в ложном направлении и, изменив направление, прорвался через слабый сектор только для того, чтобы лишиться победы из-за своих голландских «деревянных башмаков». В кампании следующего года Мальборо задумал еще более непрямое воздействие — соединиться с Евгением Савойским в Италии, но голландская «скромность» накрепко привязала его к Фландрии. Тем не менее внезапная вспышка активности Виллеруа, рискнувшего выйти за свои укрепленные позиции, позволила Мальборо, который не стал дожидаться отрядов своих союзников, перехватить французов до того, как они могли добраться до крепостей Меца. При Рамийи (в 1706 г.) блестящий тактический непрямой подход принес ему победу, которой он воспользовался, эффективно преследуя противника, и вся Фландрия и Брабант оказались у него в руках. В том же году война в Италии завершилась практически еще одним примером непрямых действий. На начальном этапе принц Евгений Савойский был вынужден отойти на восток до самого озера Гарда и далее в горы, в то время как его союзник, герцог Савойский, был осажден в Турине. Вместо того чтобы пробиваться вперед, Евгений перехитрил и ускользнул от противника, бросив свою базу на произвол судьбы, прошел с боями через Ломбардию и Пьемонт, а при Турине нанес решающее поражение численно превосходящему (45 тысяч против 36 тысяч), но морально подавленному неприятелю.

Приливная волна войны уже докатилась до французских границ, как северных, так и южных. Но в 1707 году отсутствие единства цели среди союзников дало Франции время собрать силы, а в следующем году она сосредоточила свои главные силы против Мальборо (и принца Евгения Савойского. — Ред. ). Привязанные к Фландрии и значительно уступая в численности, он и Евгений «повторили в обратном направлении» Дунайскую операцию, перебросив армию Евгения с Рейна для соединения с Мальборо. Но сейчас французами командовал способный военачальник Вандом, и они перешли в наступление еще до прибытия Евгения. Вынудив Мальборо отступить к Лувену своей прямой угрозой, Вандом реализовал свою первую хитрость, неожиданно повернув на запад, чем отвоевал Гент, Брюгге и практически всю Фландрию к западу от Шельды без усилий. Но вместо того, чтобы отправиться навстречу на бой лицом к лицу, Мальборо (и Евгений Савойский. — Ред. ) азартно и рискованно ударил в направлении на юго-запад, чтобы встать между ним и французской границей. При Ауденарде первоначальное преимущество, завоеванное стратегическим маневром, было развито тактическим успехом (11 июля 1708 г. французы потеряли 15 тысяч, из них 8 тысяч пленными (из 100 тысяч), союзники 3 тысячи из 105 тысяч. — Ред. ).

Если бы Мальборо удалось осуществить свое желание начать быстрое наступление на Париж, война могла бы быть закончена. И в реальности Людовик XIV искал мира той зимой, предлагая условия, которые вполне удовлетворяли целям союзников, но те отвергли условия перемирия ради перспективы полного унижения французского короля. Так что эта война вспыхнула вновь в 1709 году. План Мальборо заключался в непрямом военном действии на ключевую политическую цель — его идея состояла в том, чтобы проскользнуть мимо вражеских войск, блокируя их крепости, и нацелиться на Париж. Но это было слишком дерзко даже для Евгения Савойского. Так что план был переделан, и в новом варианте исключалась прямая атака на траншейные позиции, прикрывающие границу между Дуэ и Бетюном, но вместо этого план был нацелен на то, чтобы захватить фланговые крепости Турне и Монс в качестве предварительного шага перед вторжением во Францию по дороге, проходящей восточнее укрепленной зоны. И опять Мальборо удалось ввести в заблуждение оппонентов. Его угроза прямой атаки на укрепленные позиции заставила противника отвести большую часть гарнизона Турне для их укрепления, и в ответ на это Мальборо развернулся и замкнул кольцо вокруг Турне. Но тем не менее эта крепость столь упрямо сопротивлялась, что это стоило ему двух месяцев задержки. Однако затем он обрушился на Монс и обложил его. Но французы достаточно быстро передислоцировались, чтобы блокировать Мальборо и Евгению Савойскому путь вперед и помешать дальнейшему развитию намеченного плана. Теперь Мальборо впервые сам занялся организацией прямого воздействия, проявляя меньшую мудрость, чем Кромвель перед Данбаром, и, хотя атака хорошо окопавшегося и подготовленного противника, удерживавшего «ворота» Мальплаке, закончилась победой, она стоила таких непропорциональных потерь, что маршал Виллар (тяжело раненный в этой битве), командующий французской армией, писал Людовику: «Если Господь дарует нам еще одно такое поражение, противники вашего величества будут уничтожены». (11 сентября 1709 г. при Мальплаке атаковавшие союзники (117 тысяч) под командованием Евгения Савойского и Мальборо потеряли 25–30 тысяч убитыми и ранеными. Французы (90 тысяч), потеряв 14 тысяч убитыми и ранеными, в полном порядке отступили. В результате в октябре пал Монс, которому они не смогли помочь. — Ред. ) Его приговор содержал пророческую истину, потому что победа у Мальплаке стоила союзникам их надежд на победу в войне.

В 1710 году воцарилась тупиковая ситуация, когда Мальборо оказался, как в клетке, за решеткой укрепленных оборонительных сооружений, которые французы соорудили от Валансьена до моря, а его политические враги получили новый рычаг для ослабления его позиций у себя дома. Вскоре Мальборо отозвали на родину, чтобы встретить с позором (обвинен в растрате. — Ред. ), и в 1712 году Англия покинула своих союзников, предоставив им возможность воевать без нее (подобное британцы делали много раз в своей истории. — Ред. ). Австрийцы и голландцы под началом Евгения Савойского все еще какое-то время держались, и обе стороны в равной степени все более и более изматывались. Но в 1712 году Виллар совершил сложный маневр и в результате одержал недорогой ценой решающую победу над союзниками у Денена (18–24 июля 1712 г. армия Виллара (108 тысяч) нанесла поражение австро-голландской армии (122 тысяч) Евгения Савойского. Французы взяли Денен, потеряв 2 тысячи. В Денене погибло две трети его 12-тысячного гарнизона. — Ред. ). Это довершило развал коалиции, и Людовик теперь мог добиться мира совсем не на тех условиях, которые достались бы ему перед Мальплаке. Одно прямое действие уничтожило совокупное преимущество, которое создали только непрямые действия, и не менее важная особенность состояла в том, что теперь вопрос был окончательно урегулирован, правда, другим путем, но все же с помощью еще одного примера непрямых действий.

Хотя союзники не добились своей главной цели — помешать созданию Людовиком XIV реального союза Франции и Испании, Англия вышла из этой войны с территориальными приобретениями. И это произошло благодаря дальновидности Мальборо, простиравшейся за узкие рамки его собственных театров военных действий. С целью военного отвлечения и для достижения политических преимуществ он сочетал удаленные операции в Средиземноморье со своими собственными во Фландрии. Экспедиции 1702 и 1703 годов помогли исключить Португалию и Савойю из баланса вражеских сил и подготовить почву для операции против более крупной «подпорки» — Испании. Следующим шагом стало взятие в 1704 году Гибралтара. Затем Питерборо искусно провел в Испании отвлекающий маневр, и в 1708 году в ходе другой экспедиции был захвачен остров Менорка. Хотя более поздние военные операции союзников в Испании велись при неудачном командовании и были менее успешны по результату (попросту проиграны. — Ред. ), Англия вышла из войны, владея Гибралтаром и Меноркой, этими двумя ключами к господству в Средиземном море, а также Новой Шотландией и Ньюфаундлендом в Северной Атлантике.

Неустойчивые результаты Войны за австрийское наследство в 1740–1748 годах невозможно лучше иллюстрировать чем-то иным, нежели фактом, что самая успешная в военном отношении нация — французы — почерпнула из нее фразу «ты глуп, как мир (антитеза войны. — Пер. )», чтобы разражаться ею в адрес соотечественников, вызывающих неприязнь. Фридрих II Великий, из тех правителей, что созданы выигрывать, был, однако, «барышником». Он вначале захватил Силезию, а потом отстранился от участия в войне и, хотя позднее опять вступил в нее, много рисковал, больше не получив, кроме как права приукрасить некоторые блестящие победы цветами своего флага. Однако война дала Пруссии престиж великой военной державы. События, решившие уступку Силезии в пользу Пруссии ранним мирным договором в Бреслау в 1742 году, заслуживают внимания. Ибо в начале того года подобная перспектива представлялась скорее увядающей. Было организовано совместное наступление французской и прусской армий на австрийские главные силы. Но французы вскоре вынуждены были остановиться. Тогда Фридрих вместо продолжения марша на запад для соединения со своим союзником внезапно повернул на юг в направлении Вены. Хотя его передовые отряды появились перед неприятельской столицей, он быстро отошел назад, пока армия противника надвигалась с целью отрезать его от своего тыла. Это наступление Фридриха обычно осуждалось как всего лишь опрометчивая демонстрация, и все-таки ввиду ее последствий такое обвинение может оказаться чересчур суровым. Потому что его быстрый отход, явное «спасайся, кто может», увлек австрийцев в погоню за ним далеко от Силезии, где, оказавшись в безвыходном положении, он нанес резкий удар, выполнив поворот кругом, развивая успех решительным преследованием противника. Всего лишь через три недели Австрия заключила с Фридрихом сепаратный мир, по которому уступила Силезию. Было бы не очень разумно делать серьезные выводы из этого события, и все-таки по крайней мере интересно, что внезапное предрасположение австрийцев к миру с уступками последовало за всего одним непрямым действием в войне на этом театре, хотя оно состояло в простом появлении перед Веной и маленькой тактической победе, вырванной явно из пасти разгрома, да к тому же куда менее зрелищной, чем многие другие победы Фридриха.

Если Война за австрийское наследство была неопределенной по части решительных результатов, другая очередная крупная война середины XVIII века была не лучше — с точки зрения европейской политики. Страной, которая достигла результатов, которые решительным образом повлияли на ход европейской истории, была Англия. И хотя Англия не была прямым участником Семилетней войны (1756–1763), она внесла свой вклад и извлекла свои прибыли непрямым путем. Дело в том, что, пока армии Европы изматывали себя и свои государства в прямых боях, небольшие отряды из Англии превращали это ослабление влияния европейских стран в преимущество, завоевывая земли для будущей Британской империи. Кроме того, факт, что Пруссия, находясь на грани истощения (полного краха. — Ред. ), получила мир неопределенного характера вместо мира оскорбительного, был в равной мере обязан как косвенному нарушению наступательной мощи Франции из-за ее колониальных бед, так и срыву намеченного смертельного удара России по Пруссии из-за смерти русской царицы Елизаветы. Для Фридриха длинная цепочка блестящих побед в сражении закончилась тем, что к 1762 году он остался почти без ресурсов и неспособным к дальнейшему сопротивлению. (Заняв в декабре 1761 г. трон, Петр III (внук Петра I, сын царевны Анны Петровны и герцога Карла Фридриха Гольштейн-Готторпского), поклонник прусского короля Фридриха II, отдал ему все завоеванное русской армией, и даже приказал повернуть штыки против союзников. Вскоре в ходе дворцового заговора был свергнут и убит, но дело было сделано — Пруссия уцелела. — Ред. )

Таким образом, лишь одну кампанию между европейскими войсками в этой длиной серии можно назвать истинно решающей как в смысле военных, так и политических результатов — это Квебек. И она была не только самой короткой, но и велась на второстепенном театре военных действий. Поскольку взятие Квебека стало возможным благодаря способности к крупному стратегическому непрямому действию, содержавшейся в морской мощи, потому действительный военный ход этой кампании был решен с помощью стратегических непрямых действий. Кроме того, урок этот еще более впечатляющ, потому этот явно опасный непрямой подход был предпринят только после того, как прямое наступление англичан на линию Монморанси (французские форты) провалилось, сопровождаясь тяжелыми потерями в живой силе, а еще больше — в боевом духе. Справедливости ради надо заметить, что Вулф (Вульф) отказался от этого прямого воздействия после того, как различные приманки — бомбардировка Квебека и демонстрационные действия отдельных отрядов в Пуэн-Леви и возле водопадов Монморанси — не смогли выманить французов с их крепких позиций. Но неудача этих акций в сравнении с успехом его финального десанта во французском тылу выше Квебека — вот где урок. Выманить врага — недостаточно; необходимо вытянуть его насильно. То же и в неудаче финтов, ложных выпадов, которыми Вульф пытался подготовить свое прямое воздействие. Ввести врага в заблуждение еще недостаточно; его надо отвлечь — а это требует сочетания обмана мозга противника, лишения его свободы предпринять какие-то контрмеры, а также распыления его сил. Последний ход азартного игрока — вот как со стороны выглядит конечная операция Вулфа, причем все эти условия были выполнены — и в результате была победа. Для тех, кто изучает военную историю, степень ослабления французских войск не выглядит оправдывающей степень их поражения. Были написаны многочисленные научные труды с целью показать, что могли бы сделать французы и как они могли бы вполне исправить свою ситуацию. Но Квебек ярко демонстрирует ту истину, что победа скорее достигается подрывом морального духа и срывом планов командования противника, чем физическим воздействием на его войска. Влияние этих факторов значительно важнее географических и статистических данных, анализ которых зачастую занимает девять десятых объема книг по военной истории. (Взятие Квебека стало следствием блокады с моря французских сил в Канаде, которые не получали подкреплений. Квебек защищали в основном ополченцы, охотники и союзные индейцы, а также менее одной тысячи солдат регулярной армии. И англичане одержали очередную «великую победу». — Ред. )

Но как показывает история, ход Семилетней войны, несмотря на многие тактические победы, был столь неопределенным по своему курсу, что стоит изучить это событие подробней. Если количество врагов Фридриха II является обычным объяснением, сумма его достоинств — это настолько сильный противовес, то принимать такое объяснение вообще не имеет смысла. Надо копнуть глубже.

Дело в том, что, как Александр Македонский и Наполеон (в отличие от подчиненного правительству Мальборо), Фридрих II был свободен от ответственности и ограничений, которые налагаются на стратега в строгом смысле этого слова. Он сочетал в собственной персоне функции как стратега, так и военного политика. Более того, постоянная связь между ним, королем, и его армией позволяла ему готовить и развивать средства для намеченной им цели. Еще одним преимуществом была сравнительная редкость крепостей на его театре военных действий.

Хотя ему и пришлось столкнуться с коалицией Австрии, Франции, России, Швеции и Саксонии, имея в качестве единственного союзника Англию, Фридрих II с начала боевых действий и до середины второй кампании обладал превосходством в фактически имевшихся военных силах. Кроме того, он обладал двумя великими активами: тактикой, которая была лучше, чем у любого из соперников (тактика русских войск не уступала прусской. — Ред. ), а также преимуществом центрального месторасположения. Это позволяло ему осуществлять то, что обычно именуется стратегией «внутренних линий», нанося удары из центрального опорного пункта по одному из противников, находящихся на окружности, и используя более короткое расстояние, которое ему, таким образом, приходилось преодолевать, чтобы сосредоточиться против одного из вражеских войск до того, как его сумеют поддержать другие. Внешне может показаться, что чем дальше друг от друга будут располагаться эти вражеские войска, тем легче должно быть достижение решающего успеха. В смысле времени, пространства и количества это, несомненно, справедливо. Но опять в игру вступает моральный элемент. Когда вражеские войска действуют далеко друг от друга, каждое из них действует самостоятельно и под внешним давлением стремится консолидироваться, сосредоточиться. Когда такие войска действуют близко друг к другу, они стремятся слиться в единое целое и стать «членами друг друга», взаимно завися друг от друга в образе мыслей, боевом духе и сути дела. Умы командиров воздействуют друг на друга, душевные впечатления быстро передаются, ими обмениваются, и даже перемещение одной из армий легко может помешать или дезорганизовать переброску другой армии. Таким образом, несмотря на то что занимающий центральное положение имеет меньше времени и пространства для маневра, результат его сказывается на противнике быстрее. Более того, когда войска, расположенные по периферии, находятся близко друг от друга, то простое отклонение противника, занимающего центральное положение, от сближения с одной из вражеских армий, может оказаться совершенно неожиданным и, следовательно, непрямым действием по отношению к другой вражеской армии. И наоборот, если вражеские войска рассредоточены на большом пространстве, то они будут иметь больше времени, чтобы отразить следующий удар армии, действующей из центра, которая нанесла первый удар по одной из группировок противника, или уклониться от него.

Использование «внутренних линий», как их применял Мальборо в своем походе к Дунаю, — это форма непрямых действий. Но хотя это непрямое действие по отношению к вражескому войску в целом, это не так по отношению к той группировке, которая является фактической целью, если только она не застигнута врасплох. В противном случае это воздействие надо дополнить дальнейшим непрямым действием — к самому объекту нападения.

Фридрих настойчиво использовал свое центральное положение, чтобы сосредотачивать свои силы против одной из группировок противника. И он всегда использовал тактику непрямых действий. Таким путем он одержал много побед. Но его тактический непрямой подход был скорее геометрическим, чем психологическим — не подготовленный более изощренными формами внезапности, которые обожал Сципион, — и при всем их исполнительском мастерстве маневрам Фридриха II недоставало размаха. Оппонент мог быть не в состоянии отразить следующий удар прусского короля из-за косности своего мышления (или подготовки войск и тактики), но сам удар не обрушивался на него неожиданно.

При Праге (6 мая 1757 г.) боевые действия начались непрямым образом, но стали прямыми до того, как маневр был завершен, и только по прибытии на поле боя кавалерии Цитена (чего совсем не ожидали австрийцы), совершившей широкий фланговый охват, склонили чашу весов. При Колине (18 июня 1757 г.) этот маневр был настолько лишен размаха, что войска Фридриха II (34 тысячи), поражаемые огнем австрийцев (54 тысячи), отклонились от своего курса и были вовлечены во фронтальную атаку, закончившуюся катастрофически (Фридрих II потерял 14 тысяч, австрийцы 8 тысяч). В Росбахе (5 ноября 1757 г.) французы и их союзники австрийцы, в два раза превосходя Фридриха по численности (43 тысячи против 22 тысяч), попытались скопировать маневр Фридриха и обратить его против прусского короля, то есть совершить обход. Однако малая глубина обхода, необоснованное предположение союзников о мнимом отходе войска Фридриха и в связи с этим изменение боевых порядков для его преследования дали Фридриху возможность разгадать их намерения и предпринять контрманевр. Он нанес удар по удаленному флангу войск союзников и разгромил их. Так что Фридрих выполнил настоящее непрямое действие внезапностью, а не всего лишь подвижностью. И это была, вне сомнений, самая экономичная из всех его побед, потому что ценой потери лишь 500 своих солдат он разгромил противника, потерявшего около 7 тысяч человек (в основном пленными), и разогнал армию в 64 тысячи (43 тысячи. — Ред. ) человек. К сожалению, Фридрих II слишком истощил свои резервы в предыдущих боях, чтобы в полной мере воспользоваться плодами этой победы. Ему еще надо было разобраться с австрийской армией, что ему не удалось выполнить при Праге и Колине, и, хотя это ему почти удалось при Лейтене (5 декабря 1757 г.), победа, которая была одержана блестящим, хотя и очевидно непрямым действием, стоила ему больше того, что он мог себе позволить. (При Лейтене австрийцы (66 тысяч, 300 орудий) потеряли 27 тысяч пленными, убитыми и ранеными, всю артиллерию и обоз. Пруссаки (около 40 тысяч, 167 орудий) потеряли 6,5 тысячи убитыми и ранеными. — Ред. ) Таким образом, эта война и применение Фридрихом тактики «внутренних линий» продолжались с более мрачными перспективами и в 1758 году. Он начал год настоящим непрямым действием, пройдя прямо через австрийский фронт и мимо их фланга на Оломоуц, в 60 километрах в глубине вражеской территории. И даже когда он потерял ценный обоз с провиантом и боеприпасами, он не стал отступать, а вместо этого продолжал свой марш через Богемию (Чехию и Моравию) прямо во вражеский тыл и к укрепленной базе австрийской армии в Кениггреце (Градец-Кралове). Но тут ему пришлось еще раз расплачиваться за возможности, утраченные в Праге и Колине, потому что «русский паровоз» наконец-то развел пары и покатил вперед через Восточную Пруссию на Познань, имея целью Берлин. Фридрих решил, что ему следует воздержаться от завершения своей богемской кампании и ринуться на север, чтобы остановить русских. Ему это удалось, и Цорндорф (14 августа 1758 г.) стал еще одной Прагой, где кавалерия Зейдлица сыграла косвенную роль «ангела-хранителя», как под Прагой Цитен. (Кровавая упорная битва при Цорндорфе не принесла победы ни одной из сторон. Пруссаки (33 тысячи) потеряли 11 тысяч, русские (42 тысячи) — 16 тысяч, после чего противники разошлись. Фридрих II был потрясен стойкостью русского солдата. — Ред. ) Так что со своим еще более сократившимся человеческим капиталом ему пришлось оставить русских набирать сил, а самому вернуться к австрийцам — чтобы при Хохкирхе (14 октября 1758 г.) не только понести новые человеческие потери, но и потерпеть поражение из-за необоснованной уверенности, что его старый австрийский оппонент Даун никогда не возьмет инициативу в свои руки. Так что Фридрих был «удивлен» в двукратном размере и под покровом ночи спасся от гибели только потому, что кавалерия Цитена удержала открытым проход для его бегства. И так война перешла и в год 1759-й, а силы Фридриха все уменьшались. При Кунерсдорфе (1 августа 1759 г.) он потерпел самое тяжелое в своей карьере поражение от русских. (Русские (41 тысяча) и австрийцы (свыше 18 тысяч) совершенно разгромили прусскую армию (48 тысяч). Прусаки потеряли 19 тысяч (в том числе 7,6 тысячи убитыми) русские 2,6 тысячи убитыми и 10,8 тысячи ранеными, австрийцы 0,89 тысячи убитыми и 1,4 тысячи ранеными. — Ред. ) При Максене — еще одно от Дауна — и снова из-за самоуверенности — и с этого времени он ничего не мог сделать больше, чем пассивно блокировать врага. Но в то время, как над Пруссией сгущались сумерки, в Канаде ярко сияло солнце (англичане добивали ополченцев и охотников-трапперов. — Ред. ), а победа Вулфа воодушевила Англию и помогла ей отправить войска прямо в Германию, и, победив французов при Миндене (1 августа 1759 г., как и битва при Кунерсдорфе), англичане и их союзники спасли Фридриха от окончательного разгрома. Тем не менее его слабость стала еще более очевидной в 1760 году. Он завоевал передышку в боях с русскими с помощью хитрости, позволив русским перехватить депешу, в которой было написано следующее: «Австрийцы сегодня наголову разбиты, сейчас примемся за русских. Делай так, как мы с тобой договорились». Но хотя русские и оперативно среагировали на этот вежливый намек и отошли, «запоздалое» поражение австрийцев у Торгау стало для Фридриха еще одной пирровой победой. Парализованный собственными потерями, имея в общей сложности всего 60 тысяч человек, он не мог отважиться на еще одно сражение и был даже заперт в Силезии, отрезан от Пруссии. К счастью, стратегия австрийской армии была, как обычно, вялой и малодушной, а тыловые службы русской армии работали с постоянными перебоями, что всегда было их отличительным качеством. И в течение этого затяжного кризиса умирает царица Елизавета, а ее наследник (Петр III) не только заключил мир, но и замыслил помощь Фридриху II. В течение нескольких месяцев Франция и Австрия продолжали беспорядочные стычки, но силы первой были подорваны ее колониальными поражениями (наверное, все же континентальными сражениями. — Ред. ), а с Австрией, уже не только инертной, но и утомленной, скоро был организован мир, в результате которого все воюющие страны вышли из войны истощенными, и никто, кроме Англии, не стал богаче за семь лет обильного кровопролития.

Если извлечь много уроков из кампаний Фридриха, то самый важный будет заключаться во фразе «Его непрямота была слишком прямой». Или, иными словами, что он рассматривал непрямое воздействие как дело чистой мобильности, а не комбинацию подвижности и внезапности. Так что, несмотря на блестящее полководческое мастерство Фридриха, его принцип экономии сил оказался несостоятельным.

Глава 7

Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 173; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!