Понятие уголовного дела и обстоятельства, ему препятствующие. 17 страница
В постсоветских странах Средней Азии (Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Туркменистан, Узбекистан) развитие уголовного процесса по географическим причинам не могло определяться европейскими интеграционными тенденциями. В то же время сам среднеазиатский уголовный процесс гомогенным не является. Здесь надо выделить две группы стран. В первую из них входят Казахстан и Киргизия (Кыргызстан). Они также приняли на волне первых постсоветских кодификаций свои национальные УПК в 1997 г. (Казахстан) и в 1999 г. (Киргизия), основанные на Модельном УПК для стран СНГ и достаточно бережно воспринявшие советскую уголовно-процессуальную инфраструктуру. Примерно десятилетие спустя здесь также начались работы по разработке новых УПК, которые ведутся при активном участии иностранных экспертов (прежде всего из США и Германии) и международных организаций. Если в Киргизии эта работа еще продолжается, то в Казахстане она завершилась принятием нового (уже второго постсоветского) УПК, вступившего в силу с 1 января 2015 г. Однако в целом с точки зрения тенденций развития казахский и киргизский уголовный процессы находятся в общем русле развития с такими странами, как Армения, Молдавия, Украина (о ней см. далее), отчасти Грузия и др., не забывая, разумеется, и о России. Скажем, в Казахстане в 2011 г. была подготовлена краткая Концепция нового УПК РК, на основе которой писался новый Кодекс и которая выполнена не без влияния германской модели. В Киргизии активная деятельность по разработке нового УПК началась после принятия Конституции 2010 г. при участии различных структур ООН и ОБСЕ. Во вторую группу среднеазиатских стран входят Узбекистан и Туркменистан, отличающиеся едва ли не максимальной стабильностью уголовно-процессуальных систем на постсоветском пространстве. Здесь ничего не меняет даже тот факт, что Узбекистан принял новый (первый постсоветский) УПК одним из первых (1994 г.), а Туркменистан - одним из последних (2009 г.). В обоих случаях речь идет о достаточно консервативных реформах, сохраняющих даже такие положения, от которых законодатели остальных постсоветских стран отказались, скажем, право суда самостоятельно возбуждать уголовное дело. Промежуточное положение занимает среди среднеазиатских государств Таджикистан, принявший новый УПК в 2009 г. С одной стороны, речь также идет о достаточно умеренной кодификации, которую в определенном духе можно назвать консервативной и которая выдержана скорее в духе постсоветских УПК "первой волны" (1990-х годов). С другой стороны, при разработке нового УПК Таджикистан в значительно большей мере, нежели, допустим, Туркменистан, следовал реформаторским тенденциям, прислушивался к мнению зарубежных экспертов и стремился отказаться от советской уголовно-процессуальной инфраструктуры.
|
|
|
|
|
|
Особое место в постсоветских реформах уголовного процесса занимают Белоруссия и Украина. Белоруссия до сих пор не является членом Совета Европы, в связи с чем влияние международных организаций и иностранных экспертов на уголовно-процессуальное развитие этой страны минимально, что обеспечивает стабильность уголовно-процессуального законодательства. Поэтому после принятия УПК Беларуси 1999 г. - достаточно типичного кодекса первой постсоветской волны - ни о каком новом УПК речь сегодня не идет даже на уровне законопроектных работ. Что касается Украины, то она оказалась последней постсоветской страной, заменившей в 2012 г. советский УПК на постсоветский. С одной стороны, тщательность разработки кодекса приближает Украину к прибалтийским странам и Молдавии. Более того, УПК Украины сегодня воспринимается едва ли не как некий образец для остальных постсоветских стран, заменив в этом смысле на постсоветском уголовно-процессуальном "олимпе" УПК РФ 2001 г. Очень большую роль при разработке УПК Украины сыграли европейские и американские эксперты, различные международные организации и т.п. С другой стороны, длительность украинских кодификационных работ объясняется не столько уголовно-процессуальной стратегией и стремлением создать образцовый европейский кодекс "под вступление" в ЕС (как в прибалтийских странах), сколько внутренними дискуссиями украинских специалистов и наличием на Украине исторически очень сильных научных школ (Киев, Харьков, Одесса и др.), воспитанных на традициях Устава уголовного судопроизводства и достижениях советской науки уголовного процесса. В такой ситуации украинский законодатель, как когда-то и его российские коллеги, был вынужден идти на компромиссы и прибегать к эклектичному сложению элементов разных процессуальных систем, что, в свою очередь, иногда не устраивало ни международных наблюдателей, ни украинских процессуалистов и приводило к замедлению законопроектных работ. Впрочем, с учетом последних политических событий вряд ли следует рассчитывать на стабильность нового УПК Украины 2012 г. Скорее всего, уголовный процесс будет развиваться в этой стране в радикальном грузинском направлении (периода президентства М. Саакашвили), имея уже мало отношения к достижениям харьковской или киевской научных процессуальных школ.
|
|
|
2. Общие проблемы и тенденции развития постсоветского уголовного процесса. Как мы убедились, уголовный процесс в постсоветских странах более не является единым целым. За истекшие 25 лет произошло его очевидное расслоение, когда каждая страна (группа стран) выбирает свой собственный путь уголовно-процессуального развития, в результате чего сравнительно-правовая карта постсоветского пространства сегодня уже представляет собой достаточно пеструю и разнообразную палитру национальных уголовно-процессуальных систем. Наиболее ярким примером такого расслоения является, допустим, сравнение принятых почти одновременно в 2009 г. второго УПК Грузии и УПК Туркменистана. В первом случае мы имеем дело с отказом от континентальных традиций и осознанной попыткой имплементации уголовного процесса США, причем в его чистом виде, что проявляется даже на уровне уголовно-процессуальной терминологии. Во втором - законодатель предпочел "законсервировать" континентальную модель в ее крайнем советском варианте, т.е. без учета эволюции последних десятилетий. При взгляде на эти кодексы сложно говорить о единой постсоветской модели уголовного процесса.
|
|
|
В то же время уголовно-процессуальную дифференциацию постсоветского пространства не стоит и преувеличивать. Единые исторические и сравнительно-правовые корни государств бывшего СССР позволяют и, видимо, еще долго будут позволять говорить об общих проблемах и тенденциях развития уголовного судопроизводства. Иногда эти проблемы и тенденции являются региональными (Восточная Европа, Прибалтика, Закавказье, Средняя Азия), иногда - межрегиональными, в некоторых случаях они проявляются фактически на всем постсоветском пространстве. Обоснованно ли говорить в этом смысле о перспективах появления автономной модели уголовного судопроизводства или по крайней мере уголовно-процессуальной семьи, которую можно было бы назвать постсоветской? Исключать этого нельзя. По крайней мере общность проблем и предлагаемых путей их решения становится все более заметной, пусть во многих случаях она является проявлением скорее общего влияния международных организаций и иностранных экспертов, нежели обмена мнениями в ходе собственного институционального строительства.
В целом пока еще законодатели большинства постсоветских государств так и не сделали выбор между сохранением исторически присущей их странам континентальной инфраструктуры уголовного процесса и ее полным демонтажем с заменой на нечто вроде англосаксонского уголовного процесса. Такого рода "метания" и "колебания", которые мы наблюдаем не только в России <1>, но и во многих других постсоветских странах (Украина, Казахстан, Армения, Киргизия и др.), нередко приводят к технически недопустимой уголовно-процессуальной эклектике, когда отдельные англо-американские институты искусственно встраиваются в континентальную уголовно-процессуальную ткань, в силу чего не работает система как таковая. Даже грузинский пример выглядит не столько окончательным "англосаксонским выбором", сколько крайним проявлением такого рода метаний, когда маятник колебаний зашел просто-напросто слишком далеко.
--------------------------------
<1> См. п. 2 § 2 гл. 4 настоящего курса.
Если говорить об общих проблемах и тенденциях развития уголовного процесса стран постсоветского пространства в более конкретной плоскости, то следует выделить самые значимые из них.
1. Почти все законодатели озабочены решением проблемы стадии возбуждения уголовного дела, институционально сформировавшейся в советский период, когда, с одной стороны, производство предварительного расследования требует непременного вынесения постановления о возбуждении уголовного дела с юридической (уголовно-правовой) оценкой деяния, а с другой - для вынесения такого решения необходимо... произвести расследование для выяснения наличия или отсутствия признаков преступления. В некоторых странах попытка отказа от данной стадии уже произошла (Украина, прибалтийские государства, Грузия, Казахстан), хотя не везде ее можно назвать до конца успешной <1>, где-то соответствующие реформы еще обсуждаются или имеют менее радикальный характер (Россия, Армения, Киргизия), однако сама по себе проблема сомнений не вызывает, и ее решение определяет одну из тенденций развития постсоветского уголовного процесса.
--------------------------------
<1> Если взять, например, Украину и Казахстан, то там произошел скорее отказ от термина "возбуждение уголовного дела", нежели от стадии как таковой.
2. Другим направлением постсоветских реформ является оптимизация как общей структуры предварительного расследования, так и конкретных институтов данной стадии процесса. Во многих случаях имеет место устранение дуализма двух форм расследования и их унификация в рамках единой формы, попытка интегрировать в уголовно-процессуальную ткань оперативно-розыскную деятельность с целью исключения "параллелизма" уголовного процесса и ОРД. В то же время постсоветские законодатели по-прежнему не определили процессуальную природу следователя и его положение в системе уголовно-процессуального "разделения властей", коими повсеместно являются власти полицейская, прокурорская и судебная. Какое место в этой системе занимает предварительное следствие? Советское право "разорвало" с французской моделью судебных следователей, принадлежавших судейскому корпусу, передав часть соответствующих полномочий в полицию (МВД, КГБ), часть - в прокуратуру. Значит ли это, что нынешнее следствие, по сути, соответствует континентальному полицейскому дознанию или англо-американскому полицейскому расследованию? Нет, поскольку следователи по-прежнему принимают юрисдикционные решения, разрешают дело в форме его прекращения, осуществляют юридическую квалификацию деяния, принимают к рассмотрению гражданские иски и выполняют иные полномочия, оставшиеся им в наследство от французской модели предварительного следствия и не имеющие ничего общего с полицейским дознанием (расследованием), не говоря уже о том, что подобными же полномочиями наделены в постсоветских странах даже дознаватели. С учетом нерешенности проблемы конституционно-правового статуса следователя (кто он - следственный судья или полицейский?) нерешенной остается и проблема взаимоотношений прокурора и следователя, а также объем прокурорского надзора в ходе предварительного расследования. Варианты здесь могут быть разные. Скажем, Казахстан стремится сохранить максимально широкие надзорные полномочия прокурора в духе германской традиции прокурорского дознания. Россия, как известно, пошла по пути процессуальной автономии следствия, так пока и не определив, идет ли речь о французской концепции независимого предварительного следствия или об американской теории автономии полиции. Украина пока пытается найти компромисс, однако в новом УПК наметила поэтапное движение по российскому пути, хотя и более плавное. Однако понятно, что решение проблемы прокурорского надзора взаимосвязано с решением проблемы статуса следователя и общей идеологией организации предварительного расследования.
3. Обращают на себя внимание попытки реформирования судебного контроля в досудебном производстве путем создания специальных должностей следственных судей (судей над следствием) в их не совсем верно понятом германском варианте, исключительной обязанностью которых становится принятие решений об ограничении конституционных прав граждан (заключение под стражу, обыск в жилище и т.п.) и рассмотрение жалоб на действия и решения дознавателя, следователя, прокурора <1>. По такому пути уже пошли Эстония, Молдавия, Украина, Казахстан. Такая же система заложена в проектах новых УПК Армении и Киргизии. Обсуждалась она de lege ferenda и в России, хотя нашла отклик далеко не у всех процессуалистов. Положительные результаты нововведения пока еще не очевидны, но концепция витает в воздухе, увлекая все больше постсоветских законодателей и превращаясь в подлинную тенденцию.
--------------------------------
<1> Напомним, что в Германии никакой строгой судоустройственной специализации на самом деле нет - речь идет о сугубо процессуальном понятии следственного судьи, т.е. судьи, принявшего уголовное дело к своему производству в порядке судебного контроля. Понятно, что в большинстве случаев судебный контроль требует оперативности и круглосуточной доступности (при санкционировании обысков, заключений под стражу и т.п.), с чем физически не может справиться один специально выделенный судья, который должен спать, есть, отдыхать и т.п. Недостаточное осознание данного фактора вкупе с не совсем верной трактовкой немецкого понятия Ermittlungsrichter приводит к тому, что говорить об успехе соответствующих реформ в большинстве постсоветских стран пока не приходится.
4. В стадии судебного разбирательства постсоветские законодатели в большинстве своем так пока и не смогли окончательно решить, придерживаются ли они континентальной доктрины "активного судьи" или англосаксонской доктрины "пассивного судьи". Последний вариант является на постсоветском пространстве достаточно "модным", однако неизбежно сталкивается с социальными проблемами - освобождение суда от обязанности по своей инициативе устанавливать все обстоятельства дела приводит к крайне негативным последствиям для огромной массы населения, не имеющей возможности оплатить помощь квалифицированного и заинтересованного защитника и оказывающейся в результате едва ли не беззащитной перед обвинением. Это, видимо, и является причиной "колебаний" постсоветского законодателя, разрушающего адекватную континентальную модель "активного судьи" и видящего тщетность попыток создания на ее месте эффективной системы "пассивного судьи".
Но при таких "колебаниях" немыслимо правильно решить ни проблему возвращения дела на дополнительное расследование, ни проблему процессуальных последствий отказа прокурора от обвинения, ни многие другие проблемы, возникающие в ходе судебного разбирательства. Удач здесь пока немного.
5. Среди несомненных тенденций нельзя не отметить также попытки внедрения в постсоветский уголовный процесс разного рода "сделок о признании" или "сделок с правосудием" англо-американского типа. Впрочем, здесь далеко не все просто, поскольку процессуальная природа таких институтов и их место в уголовно-процессуальной системе полностью зависят от избранной модели процесса: "активный судья" или "пассивный судья". В первом случае любые соглашения между обвинением и защитой могут иметь лишь локальный характер, будучи основанием ускорения процесса по некоторым делам, т.е. одним из особых производств ограниченного применения. Во втором случае "сделки" представляют собой центральный элемент уголовно-процессуальной идеологии и применяются по всем делам без исключения, покоясь не только на признании вины, но и на запрете для суда рассматривать любое уголовное дело, где нет спора сторон, пусть даже на чаше весов лежит пожизненное лишение свободы. Можно предположить, что вектор развития постсоветского уголовного процесса ляжет в первом направлении, хотя грузинский опыт, который еще предстоит изучать и который на данном этапе является скорее негативным (резкое и беспрецедентное увеличение обвинительных приговоров и тюремного населения), говорит об ином. Но в любом случае "сделки" не могут являться неким абсолютно автономным институтом или явлением - они лишь элемент, чья функциональная нагрузка зависит от общей конструкции уголовно-процессуального механизма.
6. Наконец, постсоветский уголовный процесс пока еще находится в процессе поиска логичной и адекватной инстанционной системы пересмотра приговоров. Общий вектор развития направлен на восстановление классических подходов, унаследованных от Судебных уставов 1864 г. и отчасти утраченных в советский период. В одних странах законодателю это почти удалось (прибалтийские государства, Молдавия, Армения). В других - допущены и продолжают допускаться явные институциональные ошибки (Украина, Россия, Казахстан <1> и т.п.), связанные с чрезмерным наслоением друг на друга судебных инстанций, попытками совместить классическую кассацию с советским надзором, иногда превращающимися в оригинальные варианты множественности кассаций, вступлением приговора в законную силу до его кассационного рассмотрения (на уровне апелляции) и др. Но общая тенденция развития очевидна, хотя здесь постсоветская специфика в большей мере проявляется в законодательных просчетах, поскольку классическая континентальная схема давно известна и вряд ли подлежит существенной модификации.
--------------------------------
<1> Уже через год после вступления в силу нового УПК Казахстан приступил к серьезной реформе судебных инстанций, что говорит о качестве уголовно-процессуальной кодификации и степени самостоятельности национального законодателя.
3. Особенности развития уголовного процесса отдельных государств на территории бывшего СССР. В качестве иллюстрации типичных вариантов развития постсоветского уголовного процесса рассмотрим несколько стран, где в течение последних 10 лет прошли и завершились достаточно кардинальные уголовно-процессуальные реформы. При этом речь идет именно о тех странах, которые выразили намерение по возможности отказаться от советского уголовно-процессуального наследия. Противоположный выбор в духе большей преемственности (Белоруссия, Таджикистан и др.), разумеется, заслуживает не меньшего уважения и внимания, но вынудит нас повторять те решения и подходы, которые уже излагались применительно к советскому периоду <1> или будут излагаться далее в связи с анализом современного российского уголовного процесса, включая эволюцию отдельных стадий и институтов.
--------------------------------
<1> См. § 2 гл. 4 настоящего курса.
В Эстонии (УПК 2003 г.) стадия возбуждения уголовного дела отсутствует, поэтому производство возбуждается "путем совершения первого следственного или иного процессуального действия" (ст. 193). Надо также отметить, что все действия, в том числе то из них, которое открывает производство по делу, фиксируются в специальном едином электронном информационном реестре, который ведет Министерство юстиции. При этом возбудить производство и начать расследование вправе как прокуратура, так и следственный орган. Прокуратура в такой ситуации передает материалы для производства расследования в следственный орган, а если производство по собственной инициативе начал последний, то он обязан в кратчайший срок уведомить об этом прокуратуру. Общее руководство предварительным расследованием осуществляет прокурор, сохраняющий максимально возможный набор надзорных полномочий в отношении следственного органа. В частности, после начала расследования уголовное дело может быть прекращено исключительно по решению прокурора или с согласия последнего. Жалобы на действия следственных органов и прокурора рассматривает судья, именуемый в немецком духе судьей по предварительному следствию (ст. 230), который, помимо того, выдает по их запросам разрешение на производство следственных действий и применение мер пресечения, ограничивающих конституционные права личности. Обратим также внимание на положения ч. 2 ст. 211 УПК Эстонии, согласно которому "в ходе досудебного производства следственные органы и прокуратура выясняют обстоятельства, оправдывающие и уличающие подозреваемого и обвиняемого" (принцип материальной истины). Эстонский уголовный процесс знает также немало упрощенных и ускоренных производств в досудебных и судебных стадиях уголовного процесса. Судебное разбирательство во всех случаях происходит без участия присяжных заседателей. Способы пересмотра приговоров в основном вписываются в классическую континентальную схему, где есть апелляция и кассация, но нет надзора. В целом не вызывает сомнений, что эстонский законодатель придерживается германской модели уголовного процесса, причем его нельзя упрекнуть ни в непоследовательности, ни в уголовно-процессуальной эклектике.
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 226; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!