Основные современные направления в буржуазной криминологии

В советской криминологической литературе обоснованно подчеркивается, что исключительно высокий уровень уголовной преступности, характерный для буржуазных стран в настоящее время, вызывает серьезное беспокойство у представителей господствующего класса, > защите интересов которого и служит буржуазное государство. Примером этого может служить опубликованный в США доклад Комитета по экономическому развитию, являющегося связующим звеном между корпорациями большого бизнеса и правительственной администрацией. Представители Комитета сочли, что для большого бизнеса настало время активного вмешательства в правительственную политику по контролю над преступностью, для активизации этой политики с тем, чтобы недовольство существующей социальной системой не превысило критического уровня. Комитет организовал специальную комиссию, в состав которой вошли президенты и вице-президенты шести крупных корпораций и банков. Комиссия от имени комитета опубликовала специальный доклад по проблемам борьбы с преступностью и деятельности системы уголовной юстиции. В докладе указано, что уровень, которого достигла организованная и так называемая стихийная преступность в стране, подрывает экономику, основывающуюся на принципах предпринимательства, усили-

из

вает недовольство существующей социальной системой среди бедных и среди национальных меньшинств.

Руководители корпораций и банков потребовали серьезной перестройки всех звеньев системы уголовной юстиции на более рациональных принципах с тем, чтобы добиться хотя бы какой-то стабилизации контроля над преступностью. В докладе выдвинуты требования об интенсификации криминологических исследований прикладного характера. Это отвечает тенденции, которая наметилась в развитии криминологии на Западе с конца шестидесятых годов. На VI Международном криминологическом конгрессе, который состоялся в 1970 г. в Мадриде, ряд видных западных криминологов призвали своих коллег, читающих в университетах курсы этой науки почти на том же теоретическом уровне, который был характерен для работ Горофало и Ферри, выйти за пределы «башни из слоновой кости» и попытаться в какой-то мере трансформировать криминологию, приблизить ее к нуждам практических органов.

Ж. Пинатель, находясь на посту президента Международного криминологического общества, подчеркивал, что практические работники юридических ведомств в западных странах все чаще стали обращать свои взоры к криминологии в надежде, что она укажет им возможные пути разрешения кризисного положения с преступностью. «Однако криминология, — как констатировал Ж. Пинатель, — смогла только ответить, что решение проблемы нужно

" 63 Г"

искать с помощью научных исследовании» . с-ще раз подтвердился разрыв между традиционными положениями, которые постулировались в западных университетских курсах криминологии и практическими потребностями органов, осуществляющих борьбу с преступностью.

В начале 70-х годов в буржуазной криминологии стало складываться направление так называемой прикладной криминологии. Его представители поставили перед собой задачи разработать методику оценки эффективности деятельности уголовной юстиции в целом и отдельных ее звеньев, искать более совершенные методы управления в этой системе. Попытались они решить и ряд иных вопросов. При этом они столкнулись с серьезными трудностями. Основное препятствие заключалось в противоречии между декларируемыми целями системы уголовной юстиции и теми реальными целями, к которым на практике стремится буржуазная уголовная юстиция.

Это дало основание некоторым криминологам выступить с вполне закономерными утверждениями о том, что уголовная юстиция в буржуазных странах ориентирована не столько на борьбу с преступностью, сколько на нейтрализацию через систему правонарушение — наказание тех, кто представляет реальную или потенциальную угрозу социальному строю. И все ее звенья уже довольно хорошо отработаны для выполнения этой задачи. В результате возникло вполне естественное различие между теми, кто попытался с научными методами подойти к изучению функционирования буржуазной уголовной юстиции, и руководителями этой системы.

В этом плане весьма характерно заявление видного американско-

124

го криминолога А. Джермена, опубликовавшего статью, которую он озаглавил: «Ко всем, кто проводит исследования эффективностей системы уголовной юстиции, — предупреждение!» А. Джермен прямо пишет, что если исследователь попытается в процессе своей работы углубиться в те области деятельности аппарата юстиции и иных органов борьбы с преступностью, которые свидетельствуют об антигуманных тенденциях, нарушении законности и т. п., то такой исследователь «сразу же объявляется персоной поп grata независимо от уровня его квалификации или образования и тех целей, которые он перед собой ставил»⁶⁴. Исследование с такими выводами, как свидетельствует проведенное А. Джерменом обобщение опыта последних 25 лет, не имеет ни малейшего шанса на завершение \

Характерно, что буржуазный криминолог сам указал на непреодолимые препятствия на пути исследования. Не смог он лишь подняться до оценки его происхождения, вытекающего из самого характера отношений, существующих при капиталистическом строе. Оценочные исследования могут содержать только такую «оценку», которая приемлема для тех, кто стоит во главе истеблишмента.

Показательна позиция западногерманского криминолога Г. Кайзера, выступившего с работой «Криминология как прикладная наука». Высказав ряд суждений, в силу которых, по его мнению, необходимо развивать прикладные направления в криминологии, он подчеркнул, что самый основной и принципиальный вопрос заключается в том, чтобы не было отклонений в исходных концепциях, т. е, выхода за очерченные рамки исследования, иначе прикладная криминология может соскользнуть на путь «критической» криминологии". Это весьма знаменательная позиция, которая многое ставит на свои места. Прикладная криминология должна быть заключена в строгие рамки с тем, чтобы не давать объективного материала, получаемого с помощью исследований, для показа действительного положения в современной системе буржуазной уголовной юстиции. При этом по возможности она должна высказывать частные рекомендации, которые хотя бы в какой-то степени могли использоваться в практике борьбы с преступностью. Можно констатировать, что в последние десятилетия западные криминологи вносили отдельные предложения, которые использовались в работе полиции и других юридических органов. Однако существенного прогресса в практику борьбы с преступностью эти предложения внести не смогли, ибо их авторы рассматривали лишь отдельные частные проблемы.

Значительное внимание буржуазной уголовной юстиции уделяют и сторонники так называемого интеракционистского подхода, зародившегося в буржуазной криминологии в середине 60-х годов. Ими сформулировано два теоретических положения: во-первых, каждое общество само определяет поведение, которое квалифицируется как девиантное (т. е. отклоняющееся от норм) и объявляется нежелательным; во-вторых, реакция со стороны общества даже при широком распространении девиантности может быть направлена не на все, а только на отдельные виды такого рода поведения. Для сторонников интеракционистского подхода важно только то отклоняющееся

125

поведение, которое провозглашено таковым официальными органами социального контроля. По мнению сторонников этого направления, существует большое различие между отклоняющимся поведением до того, как оно попа \о в поле зрения официальных органов социального контроля, что повлекло за собой «наклеивание определенного ярлыка» — стигмы, т. е. возведения того или иного лица в ранг девианта, и после этого «возведения». В 1976 году французский криминолог Э. Сушон опубликовал даже специальное исследование, посвященное использованию в буржуазной криминологии понятия стигмы.

Среди теоретиков интеракционистского подхода в криминологии — американские социологи Г. Беккер, Д. Китсус, К. Эриксон, Э. Лемерт, Е. Гофман.

Анализ интеракционистской концепции следует начать с работы Г. Беккера «Аутсайдеры. Исследование социологии девиантно-сти»' , которая считается классическим произведением современного интеракционизма. Является ли данное деяние девиантным или не является таковым, пишет Г. Беккер, зависит, с одной стороны, от характера деяния (т. е. нарушено или нет какое-либо правило), а с другой — от того, как окружающие реагируют на него. Некоторые могут заявить, — продолжает автор, — что это простая игра слов. Можно говорить о поведении, нарушающем установленные правила как о де-виантном без ссылки на реакцию окружающих. Это, конечно, правильно. Тем не менее, — утверждает Г. Беккер, — термин «девиант-ное» следует использовать только применительно к тем, кого заклеймила в качестве таковых определенная часть общества⁶⁸.

По мнению Г. Беккера, «заклейменные» и «незаклейменные» правонарушители в корне отличаются по своим взглядам, ибо факт «клеймения» предопределяет сознательный переход лица к девиантным поступкам. Основная концепция Г. Беккера состоит в следующем: решающее значение имеют не объективные характеристики поступка, а отношение к нему, оценки этого поступка со стороны других людей. Это существенно меняет содержание понятия девиантно-сти, которая оказывается при такой оценке не качественной характеристикой совершенного лицом акта, а скорее последствием применения со стороны окружающих правил и санкций к данному лицу как к «преступнику». «Девиант — это тот, на кого наложено клеймо аутсайдера, чужого в обществе, а девиантное поведение — это поведе-

'                 69

ние, которое люди заклеймили» .

Выступая за признание в принципе правильного положения о том, что определение преступления в буржуазном обществе зависит от определенных политических интересов, Г. Беккер полностью переносит центр тяжести с объективных характеристик самого поступка на общественную реакцию на этот поступок. Этой реакции придается доминирующая роль. За ней признается способность изменить самооценку индивида и побудить его в дальнейшем сознательно осуществлять девиантное поведение.

По представлениям Г. Беккера, до вмешательства органов социального контроля индивид не осознал себя «девиантом», а следова-

126

тельно, и не имел осознанной склонности к отклоняющемуся поведению. Положение якобы резко меняется после вмешательства органов социального контроля. Отношения между теми, кто наклеивает ярлык, и теми, на кого этот ярлык наклеивается, интеракционисты определили бехивиористской формулой «стимул-реакция». При этом положение, согласно которому наклеивание ярлыка влечет однозначную реакцию, наступление которой можно прогнозировать почти со стопроцентной уверенностью, возводится ими в аксиому.

Отметим, что сторонники данной концепции не имели для столь серьезных выводов достаточно репрезентативных результатов исследований: они основывались на проводившемся в США опыте со школьниками, который якобы доказал, что если школьника считать плохим учеником, то он в конце концов им и станет, а если считать хорошим, то школьник станет хорошим учеником.

В идеологическом плане взгляды Г. Беккера и других приверженцев данного направления западные исследователи интеракцио-низма относят к либерально-критическим концепциям: безжалостное общество клеймит беззащитного человека, тем самым лишая его возможности вести нормальный образ жизни . Человек беззащитен, он вызывает сочувствие и сострадание.

По-видимому, не случайно в работе «Аутсайдеры. Исследование социологии девиантности» Г. Беккер анализирует в основном один вид правонарушителей — лиц, потребляющих сравнительно слабый наркотик — марихуану. По мнению Г. Беккера, эти люди достойны скорее сострадания, чем осуждения, в то время как общество приклеивает к ним ярлык делинквента, что приводит к отрицательным социальным последствиям для заклейменных.

Интеракционистский подход внешне основывается на анализе существующих общественных отношений и даже выступает с критикой происходящих в обществе процессов. Это позволяет сторонникам названного направления заявить о разрыве с позитивизмом. Однако при внимательном рассмотрении методологических основ этого течения становится очевидным, что сторонники интеракционистского подхода подменяют изучение реальных причин, вызывающих в обществе отклоняющееся поведение, лишь рассмотрением процесса реагирования на это поведение, хотя важность этого аспекта и не следует отрицать. Таким образом, их выступление против позитивизма оказалось формальным.

Выступая против позитивизма и внешне провозглашая важность изучения реальных общественных процессов, сторонники интерак-ционизма тем не менее подменяют глубокий социологический анализ причин преступности рассмотрением процесса реагирования на отклоняющееся поведение со стороны правоохранительных органов, провозглашая деятельность этих органов одной из основных причин отклоняющегося поведения, в том числе и преступности.

Известно, что в буржуазном обществе деятельность органов, призванных осуществлять борьбу с преступностью, неэффективна. Коррупция, бюрократизм и множество других больших и малых пороков, свойственных буржуазному государственному аппарату, с

127

неумолимой закономерностью сказываются и на деятельности органов, осуществляющих борьбу с преступностью. Вмешательство этих органов вместо положительного результата часто приводит к отрицательным последствиям.

Человек, попавший в орбиту буржуазной юстиции, нередко оказывается раздавленным ее репрессивной машиной. Можно согласиться с интеракционистами, считающими, что органы социального контроля драматизируют «зло», усугубляя проблему преступности. Однако «зло» существует в силу глубоких закономерностей, присущих буржуазному обществу, и будет существовать в нем даже при самой рациональной «реакции на отклонение».

Сторонники интеракционистского подхода, анализируя отклоняющееся поведение, подчеркивают важность учета социально-психологических взаимодействий личности и социальной среды. Само по себе это положение не вызывает, да и не может вызвать возражений. Однако никак нельзя согласиться с тем, что в этом взаимодействии человеку отводится роль лишь пассивного объекта воздействия. Сторонники интеракционизма исключают саму возможность формирования поведения человека в качестве прямого противодействия среде, в качестве элемента, реформирующего среду, что приводит к упрощенческому восприятию действительности.

Подобное упрощение присуще и более гибкой разновидности ин-теракционистской концепции, с которой выступил американский социолог Э. Лемерт. За формулой Э. Лемерта в буржуазной криминологии закрепилось название «вторичная девиантность». С наибольшей полнотой свои взгляды на данную проблему Э. Лемерт изложил в работе «Человеческая девиантность, социальные проблемы и социальный контроль»⁷¹.

Согласно утверждению Э. Лемерта, первичная девиантность «появляется в широком разнообразии социальных, культурных, психологических связей и, в лучшем случае, может оказывать только пограничные воздействия на психическую структуру индивида: она не приводит к символической реорганизации на уровне самоосознаваемых отношений и социальных ролей, в то время как вторичная девиантность должна пониматься как отклоняющееся поведение (или социальные роли, основывающиеся на этом поведении), которое становится средством защиты, атаки или адаптации к открытым или скрытым проблемам, создаваемым социальной реакцией на первичную девиантность».

Итак, отклонение как таковое в соответствии с построением Лемерта, не имеет существенного значения, если оно не воспринято субъективно. Первая важная посылка.

Для того, чтобы отклонение приобрело большую значимость, субъект должен прореагировать на свое собственное поведение и зафиксировать его в социально-психологических образах — вторая посылка Лемерта. Однако и в этом случае отклонение еще не является важной детерминантой поведения, пока субъект не начинает соотносить с ними свой статус в обществе.

Толчком для начала такого соотнесения может послужить пер-

128

вичная стигматизация, т. е. «заклеймение» отклоняющегося поведения официальными органами или референтной группой, к которой субъект принадлежит. Это в свою очередь вызывает защитную реакцию со стороны индивида, попытку сохранить свое социальное «Я». Иерархия ценностей индивида претерпевает изменения, и индивид приспосабливается к использованию тех возможностей, которые остаются доступными в его новом положении.

С утратой прежнего статуса у субъекта может меняться и реакция на меры, применяемые к нему со стороны общества. Э. Аемерт приводит пример с алкоголиком, который глубоко переживает первый арест за появление в нетрезвом виде в общественном месте, а затем, получив прочную репутацию пьяницы, начинает рассматривать эту меру как средство добывания пищи, крова и даже как повод для временного воздержания от потребления алкогольных напитков *. По мнению Э. Аемерта, для правильного и полного понимания девиантности в современном плюралистском обществе (такой термин начал широко использоваться в шестидесятые годы) необходимо четкое разграничение между первичной и вторичной девиантностью. Более того, как настоятельно подчеркивал этот автор, «исследование проблем вторичной девиантности с прагматической точки зрения для социологии важнее, чем исследование проблем, связанных с первичной девиантностью»'³.

Концепция Э. Лемерта, несомненно, более гибкая, чем концепция Г. Беккера. Но и в построении Э. Лемерта совершенно очевидно механическое противопоставление причин, которые предопределили поведение лица до и после регистрации его в качестве девианта. Регистрация, «заклеймение» поведения — рубикон, переход через который приводит к тому, что перестают действовать одни причины и вступают в силу другие. После регистрации у индивида начинается своеобразный процесс борьбы с наложенной на него стигмой, выливающийся в вызов обществу. Э. Лемерт исключает какую-либо возможность возврата для «заклейменного». Подобно пилигриму, шествующему за тысячи километров к святым местам, ему остается лишь одно — осознать свою «стигму» и нести ее до конца дней. Можно отметить, что сторонники интеракционистской концепции справедливо обращают внимание на отрицательные аспекты в деятельности органов социального контроля в буржуазном обществе. Справедлив их вывод и о стигматизирующем воздействии наказания в буржуазном обществе, неспособности его правоохранительных органов достигать целей ресоциализации правонарушителей, широко рекламируемой в работах буржуазных пенитенциаристов, провозглашаемой в зконодательных актах, регламентирующих вопросы исполнения уголовного наказания, которые принимаются в последнее десятилетие. В этом — определенный шаг вперед по сравнению с позитивистским подходом в криминологии.

Констатируя те или иные взаимосвязи в буржуазном обществе, интеракционисты дают им идеалистическое объяснение, подменяют анализ первичных глубинных процессов тем, что лежит на поверхности, является следствием объективно действующих закономерностей.

5 Зак. 49!

129

Попытки следовать интеракционистской концепции снижают социальную и научную значимость работы тех ученых, которые, пытаясь выявить объективные закономерности, действующие в буржуазном обществе, тем не менее пытаются втиснуть их в узкие рамки теории интеракционизма.

Почти в те же годы, когда складывались интеракционистские концепции в буржуазной криминологии, возникло так называемое радикальное, или критическое направление.

Еще в середине пятидесятых годов Э. Фромм, Г. Маркузе и ряд других западных социологов подчеркивали, что буржуазное общество — это больной организм, ибо здоровым организмом может быть лишь общество, свободное от эксплуатации. В этом больном обществе отклонения не есть что-то ненормальное, а напротив, — вполне закономерное явление, вытекающее из самого характера общества, основывающегося на эксплуатации. В западной социологии была поставлена проблема коренной «переоценки ценностей»⁷⁴.

К подобной «переоценке ценностей» призывает и критическое направление в криминологии. Можно обратиться к работе двух известных криминологов: Г. Блоха и Д. Рейса «Преступность и общество, формы преступного поведения», вышедшей в Нью-Йорке еще в 1962 году. Проанализировав реальное состояние преступности в современном американском обществе, причины, порождающие неудержимый рост преступности, эти авторы в качестве «тезисов, подлежащих дальнейшему изучению и исследованию», отметили, что преступность в США является «неизбежным ответом на существующий социальный порядок и культурную организацию в данный период ее исторического развития» ^J. При этом Г. Блох и Д. Рейс подчеркивали, что определенные виды преступности возможны исключительно в рамках данной социокультурной структуры.

Тем самым Г. Блох и Д. Рейс утверждали, что преступность порождается не обществом в целом, как это провозглашал еще Дюрк-гейм, а применительно к США — американским обществом в данной форме его социальной организации и в данный период его исторического развития, причем подкрепляли свой вывод материалами конкретных исследований.

Тезис Г. Блоха и Д. Рейса был развит в работах других американских криминологов, и в частности в книге Д. Конгера и В. Миллера «Личность, социальный класс и делинквентность» также на материале конкретных исследований и в ряде других работ. При проведении исследований, результаты которых были обобщены в их книге, Д. Конгер и В. Миллер использовали метод, известный в криминологии под названием «прослеживание жизни». Этот метод довольно широко применялся, например, супругами Глюк, опубликовавшими ряд монографий, а также другими криминологами. Как правило, в результате использования этого метода авторы приходили к довольно ограниченным, а часто и вовсе ошибочным позитивистским выводам, ибо, наблюдая за судьбой определенной группы людей, криминолог чаще всего сосредоточивает свое внимание на конкретном индивиде, пытаясь найти черты, которые отличали бы его от

130

других людей, и в результате причины социального характера оказываются заслоненными личностью правонарушителя.

Д. Конгер и В. Миллер в своем исследовании удачно сочетали метод «прослеживания жизни» с более широкими обобщениями. В результате авторы пришли к выводу, что эффективная организация предупреждения преступности в современном американском обществе невозможна без радикальных изменений всей системы ценностей, структуры и функций всего общества. «Захотим ли мы заплатить эту цену, чтобы предоставить растущему числу делинквентной молодежи шансы для положительного развития личности, достижения счастья и внесения конструктивного вклада в развитие общества — будущее покажет»'⁰.

Вполне понятно, что подобные выводы вызывали одобрение далеко не у всех буржуазных криминологов. Многие из них вообще предпочли за благо отмахнуться от них, заявив, что все эти рассуждения не более, чем «отражение американского представления о себе». Да и среди американских криминологов многие были склонны оценить подобные выводы как студенческий радикализм. Например, профессора Ф. Вести и А. Тарк в статье, вышедшей под характерным названием «Стратегия исследований социальных классов и де-линквентности», признавая, что в последнее время «почва для теоретических предположений действительно подготовлена», тем не менее писали: «мы все более и более уподобляемся студентам, которые прослушали поверхностный обзор социальной жизни, получили много знаний, но вместе с тем и чувство неудовлетворенности от того, что уже способны вступить в спор по основным вопросам, вытекающим из природы и процессов социальной системы» .

Криминологи, занимавшие ведущее положение в буржуазной криминологии, ни в коей мере не хотели вступить в спор «по основным вопросам, вытекающим из природы и процессов социальной системы». Однако и преградить путь этому «спору» они оказались бессильными.

В самом начале семидесятых годов американские преподаватели криминологи Герман и Юлия Швендингер, а также переехавший из Англии в США Тони Платт организовали на базе школы криминологии в Берлине союз радикальных криминологов, который стал выпускать журнал «Преступление и социальная юстиция». Радикально настроенные криминологи организовали также секцию в Канаде на базе Монреальской школы криминологии, в Англии сторонники этого же направления провели национальную конференцию по девиант-ности, в ФРГ приверженцы «радикальной криминологии» организовали рабочий кружок молодых криминологов, опубликовавший свои программные взгляды в сборнике «Критическая криминология»⁷⁸. Работы сторонников «радикальной криминологии» были опубликованы и в других западных странах. В настоящее время это течение стало весьма заметным направлением в современной западной криминологии.

Углубление кризиса современного капиталистического общества, обострение всех противоречий, присущих монополистическому капи-

тализму, находит одно из своих проявлении в кризисе индивидуально-личностного сознания. В современном буржуазном обществе человек утрачивает свою ценность, индивидуальность, свое внутреннее «Я«, все яснее ощущая бессилие, бессмысленность и безысходность существования. Капиталистический способ производства, усиливающееся господство монополий приводят к большему порабощению человека. В. И. Ленин, характеризуя усиливающееся господство монополистического капитализма, подчеркивал: «Отношения господства и связанного с ним насилия — вот что типично для «новейшей фазы в развитии капитализма», вот что с неизбежностью должно было проистечь и проистекало из образования всесильных экономических монополий»'⁹.

Если конкуренция в эпоху домонополистического капитализма еще могла воспитывать предприимчивость, энергию, смелость почина, то господство монополий не может не означать все более широкого, все более ощутимого личностью подавления каких бы то ни было форм самодеятельности масс населения, в том числе интеллигенции, которая в силу ряда социальных и профессиональных качеств особо остро ощущает рост государственно-монополистических тенденций в духовной жизни современного капитализма .

Утрата человеком целостности, индивидуальности, превращение его в условиях буржуазного общества в безликое существо, вынужденное приспосабливаться к бездушной и подавляющей все человеческое социальной системе, вызывает у радикально настроенных криминологов вполне закономерный протест. Однако этот протест не идет дальше выступления против социальных и культурных ограничений, налагаемых на личность в условиях современного буржуазного общества, дальше абстрактного декларирования права человека на отличие, самобытность, отклонение от правил и норм, предписываемых буржуазным обществом. Тем самым они сводят свою роль лишь к отрицанию и созерцательной рефлексии.

Характерно, что некоторые западные исследователи взглядов «радикального» течения, в частности, французский профессор Р. Гассэн, правильно связывают взгляды его сторонников с догматами франкфуртской философской школы, концепции которой являются наиболее концентрированным выражением так называемого неомарксизма⁸¹. «Представители французской школы, лавируя между оппозицией и апологетикой, создают утопически-романтические конструкции, которые не составляют никакой практической альтернативы современному капитализму, но используются в системе антикоммунизма как средство для дискредитации реального социализма»⁸ .

Касаясь содержательной части той критики, с которой выступают сторонники «радикальной» криминологии, следует особо обратить внимание на показ ими ограниченности, служебной, апологетической роли традиционной буржуазной криминологии. Эта критика свидетельствует о том тупике, в который зашла современная буржуазная криминология.

В последние годы резко критическая позиция стала еще более характерна для представителей «радикального» направления, чем они,

132

видимо, стремятся оправдать уже созданную в буржуазной криминологии репутацию. В частности, на ежегодной конференции Американского криминологического общества Д. Гиффт, Д. Салливэн, Л. Сигэл подчеркнули, что при анализе теоретических перспектив и направленности традиционной для западных стран криминологии, несмотря на ее внешнюю аполитичность, становится явно заметной идеологическая установка, направленная на поддержку существующего социального строя⁸³. «Мы же, — отмечалось в докладе этих криминологов, — нуждаемся в новой криминологии, в такой криминологии, которая срывала бы маски, пробуждала бы новое сознание, подчеркивала бы освободительные тенденции. Это новое сознание должно разоблачать и опровергнуть мифы, которые были созданы и поддерживаются существующим социальным устройством» .

Подчеркивая критическую направленность «радикальной» криминологии, Л. Гиффт, Д. Салливэн, Л. Сигэл выдвинули три основных элемента, на которых основывается эта критическая направленность: 1) необходимость разоблачения существующих социальных условий и того образа жизни, который предопределяется этими условиями; 2) необходимость отмежеваться от той криминологии, которая поддерживает социальный строй; 3) недопустимость расходования денег на исследования, в то время как другие люди страдают от голода, на который обрекает их расистская, капиталистическая политика³⁵.

Итак, можно констатировать, что критическое направление, став заметным среди течений в современной западной криминологии, в какой-то мере способствовало дальнейшему разоблачению апологетического характера тех традиционных догматов, которые многие десятилетия постулировались буржуазными криминологами. Однако оно не смогло предложить какой-либо позитивной программы.

Снижение интереса как у практических, так и у научных работников к объяснению причин преступности, выдвигаемым традиционными направлениями в буржуазной криминологии, неспособность выдвинуть позитивную программу контроля над преступностью привело к возрождению «клинического» направления в буржуазной криминологии. Это объясняется той крайне примитивной теоретической основой, на которой «клиницисты» пытались развивать свои взгляды. Для иллюстрации обратимся к «основополагающей» работе одного из главных теоретиков данного направления пятидесятых годов — итальянского профессора Бениньо Ди Туллио «Принципы клинической криминологии и судебная психиатрия». Второе издание этой работы было опубликовано в Риме в 1960 году.

Излагая теоретические основы клинической криминологии, Б. Ди Туллио подчеркнул, что все преступления совершаются тремя основными группами делинквентов: случайными преступниками, имеющими конституциональные особенности (конституциональный тип), и душевнобольными .

По мнению Б. Ди Туллио, случайные преступники, совершающие преступления под влиянием ситуации или других причин так называемого «разового воздействия», для клинической криминологии'

133

интереса не представляют. Поэтому данный автор обращается к конституциональному типу преступника, к которому он отнес делинквентов, освбая биопсихическая организация которых создает, по его мнению, предрасположенность к совершению правонарушений, причем, как правило, тяжких⁸⁷. Ди Туллио в значительной части повторил теорию Ломброзо о прирожденном преступнике, попытавшись перевести постулаты этой теории на язык современной терминологии. Однако, очевидно, что поиск прирожденного преступника не мог привести ни к чему иному, как к крушению самой клинической криминологии.

Не содействовали усилению авторитета к\инической криминологии и «теоретические уточнения» Ж. Пинателя, подчеркивавшего, что концептуальная база клинической криминологии основывается на понятии опасного состояния преступника⁸⁸. Концепция «опасного состояния» даже у буржуазных криминологов ассоциировалась с самыми реакционными тенденциями. Поиск «измерений» опасного состояния, хотя и с некоторыми оговорками, которые делал Ж. Пина-тель , представлялся мало привлекательным и для подавляющего большинства буржуазных криминологов. В результате в начале 70-х годов в учебниках криминологии, выходивших в ряде капиталистических стран, если и делалось беглое упоминание о клинической криминологии, то подчеркивалось, что это направление в основном имеет цели изучения личности преступника с помощью индивидуальных методов³ . При этом упоминались фамилии итальянских криминологов, и вопрос считался исчерпанным.

Положение стало изменяться в начале 70-х годов. Причины этого изменения довольно откровенно раскрыл английский криминолог Т. К. Гиббенс в докладе, опубликованном монреальским центром сравнительной криминологии. В этом докладе Т. Гиббенс подчеркнул, что сторонники клинической криминологии на протяжении многих лет вели дискуссию с юристами, работающими в области уголовного права. Эта дискуссия затрагивала в основном принципы уголовной ответственности. Однако в последние годы на сцене появилась третья сила — криминология, придерживающаяся сугубо социологической ориентации, которая «скорее критикует, чем сотрудничает». В результате, по мнению Т. Гиббенса, «двухсторонний спор между криминологией и уголовным правом стал трехсторонним спором, в котором криминолог-клиницист критикуется с двух сторон. Существует естественная общность мышления между теоретиками права и социологами. И те и другие концентрируются на теориях, не проявляя интереса к методам естественных наук. Фактически теоретики права представляют консервативную отрасль социологии: оба направления тесно связаны с политической теорией» '. Из всех перечисленных дисциплин, по мнению Т. Гиббенса, лишь клиническая криминология рассматривает преступность как явление, коренящееся в индивидуальных особенностях правонарушителей, и, следовательно, не имеет якобы связи с социальным строем.

На протяжении десятилетий клиническая криминология довольно мирно уживалась с так называемыми социологическими направле-

134

ниями в буржуазной криминологии, ибо «социологизм» этих направлений не шел дальше корреляции между преступностью и тем или иным набором факторов ближайшего окружения правонарушителей. Это не вызвало особых протестов у сторонников клинической криминологии, ибо даже помогало создавать видимость спокойной научной дискуссии, в которой каждая сторона в конечном счете готова была пойти на взаимные уступки. В результате появилась приемлемая для обеих сторон схема: преступность порождается негативными условиями ближайшего окружения в сочетании с психическими и психологическими особенностями индивидов.

В последние годы, как отмечено, в буржуазной криминологии возникло новое направление — «радикальное». Мотивированность ряда критических положений «радикального направления в криминологии наносит значительный удар по схемам «клиницистов». Однако превращение двухстороннего «джентельментского разговора» в трехстороннюю дискуссию приносит криминологам-клиницистам и определенные выгоды. Традиционные направления в современной буржуазной криминологии исчерпали себя, им нечего противопоставить мотивированной критике существующего строя со стороны нового направления. В этих условиях происходит оживление клинических теорий в криминологии, превращение их в идеологическое оружие защиты существующего строя. Т. Гиббенс прекрасно понимает это обстоятельство и по-своему, видимо, даже рад появлению «радикальной» криминологии.

Обострение дискуссии в рамках буржуазной криминологии дает основание теоретикам типа Т. Гиббенса надеяться, что клиницисты вернут утраченные ими позиции, и в буржуазной криминологии вновь возникнет положение, которое довольно точно охарактеризовал американский криминолог Р. Блэнчард. «В прошлом наиболее влиятельной теорией преступного поведения, — писал он, — была медицинская модель, основывающаяся на вере в то, что преступник — больной человек, нуждающийся в таком же обращении, как лицо, страдающее физическим заболеванием»⁴².

За активное возрождение клинической криминологии выступает Ж. Пинатель. Как и Т. Гиббенс, он также прогнозирует возрастание роли клинической криминологии. Помимо усиления «теоретических разногласий» в рамках буржуазной криминологии Ж. Пинатель выделяет и такой фактор, который, по его мнению, будет содействовать возрождению клинического направления, как неуклонный рост преступности в капиталистических странах и прежде всего различных форм насильственных преступлений. Неспособность осуществлять контроль над преступностью с помощью социальных средств, по его мнению, заставит криминологов обратить внимание на исследования, проводившиеся клиницистами⁹³.

Однако, будучи в значительной мере прагматиком, Ж. Пинатель считает, что из недавнего сокрушительного поражения, приведшего к полному упадку клинической криминологии, следует сделать ряд выводов. Он призывает, во-первых, смягчить слишком откровенные нападки на социологические концепции; во-вторых, предусмотреть в

135

теории клинической криминологии признание «индивидуальной свободы человека» с тем, чтобы эта теория не выглядела более реакционной, чем другие, и, наконец, в-третьих, воздерживаться от заявлений, что в «клинической криминологии можно достичь всего».

Ж. Пинатель высказывается и за сближение клинической криминологии с социологией, однако представляет себе этот процесс несколько своеобразно. Такое сближение, — утверждает, он, — должно послужить фундаментом для развития клинической социологии, т. е. такой социологии, которая с помощью своих методов и средств проводила бы в рамках своего предмета идеи «клиницистов». Большим достижением в этом направлении Ж. Пинатель считает создание в 1967 году Международного центра сравнительной криминологии в Монреале и назначение на пост директора этого центра Д. Сабо, который первым выдвинул идею о клинической социологии и проводит ее в жизнь.

Весьма важной задачей Ж. Пинатель считает установление более тесных контактов между двумя звеньями «клинической» криминологии: занимающейся изучением взрослых преступников и имеющей объектами своих исследований несовершеннолетних правонарушителей. По его мнению, указанная вторая часть клинической криминологии значительно опережает первую. Влияние, оказываемое клинической криминологией, занимающейся несовершеннолетними, более существенно на законодательство. В частности, к несовершеннолетним правонарушителям шире применяются неопределенные приговоры.

Практика применения неопределенных приговоров должна, по мнению Ж. Пинателя, распространяться и на взрослых преступников.

Несмотря на то, что применение таких приговоров и самому Ж. Пинателю представляется «слишком опасным для индивидуальных свобод», «шаг навстречу этим свободам» Ж. Пинатель видит в указании максимальных сроков при применении неопределенных приговоров⁹⁴.

Ж. Пинатель попытался сформулировать позицию клинической криминологии и по самой центральной для этого направления проблеме: «кто же — судья или психиатр будет ответствен за вынесение судебного решения?»

По мнению Ж. Пинателя, клиницисту не следует желать приобретения функций того, кого сегодня называют «принимающим решение» в судебной области, он должен оставаться советником для тех, кто дает заключение по рассматриваемому предмету. С этой точки зрения, полагает Ж. Пинатель, юридически не возникает проблемы компетенции клинициста и судьи. «Однако остается моральная проблема исключительной важности, ибо какими бы ни были юридические различия, именно мнение клинициста должно быть определяющим для судьи: в моральном плане клиницист должен нести полную ответственность за принятое решение °.

Следовательно, юридически приговор должен выноситься от имени суда, фактически же он должен определяться советниками-клини-

136

цистами, основывающимися на концепции опасного состояния. Таким образом, Ж. Пинатель не отошел ни на шаг от одной из самых старых и реакционных концепций так называемой позитивной итальянской школы уголовного права — от теории «опасного состоя-

96 г⁴                                             «                                               "

ния» . Ьще один важный вопрос, который по-прежнему продолжают задавать в той же самой перспективе, заключается в том, как можно оправдать диагностику опасного состояния. По мнению Ж. Пинателя, «долг клинициста заключается в том, чтобы не уклоняться от диагностики опасного состояния». Однако для самого Ж. Пинателя очевидно, что «речь идет о диагностике, предпринимаемой в рамках современного состояния знаний и с помощью того инструментария, которым клиницист располагает для своей интерпретации в настоящее время, и ошибки в данной области являются естественными»⁴⁷.

Если подытожить основные положения, с которыми выступают Т. Гиббенс, Ж. Пинатель и другие сторонники клинической криминологии, то окажется, что они сводятся к отказу от принципов уголовной ответственности; предоставлению доминирующей роли при назначении наказания эксперту-клиницисту, руководствующемуся концепцией «опасного состояния» личности; расширению системы неопределенных приговоров; стиранию граней между тюрьмами и психиатрическими лечебницами; провозглашению преступности медицинской проблемой; отказу от критики существующего строя, который якобы «не может нести ответственность за подсознательные импульсы индивидов».

Итак, можно констатировать, что в последнее десятилетие положение в буржуазной криминологии несколько усложнилось. За рамками традиционных криминологических концепций сформировалось новое направление, отвергающее позитивистские основы криминологии. Борясь с позитивизмом, представители этого направления пытаются «взорвать» буржуазную криминологию извне. Однако в лучшем случае им удается пробить небольшие бреши, так как позитивная программа этого направления более чем ограничена, а в ряде случаев и вообще отсутствует. Внутри традиционных направлений также наметились определенные «реформаторские» тенденции, стремление превратить криминологию во что-то вроде «социальной инженерии», полезной «для любой власти». Очевидно, что внешняя аполитичность подобных концепций, так же как и концепций, развиваемых «клиницистами», отнюдь не скрывает их явного классового характера. Буржуазная криминология продолжает служить интересам господствующего эксплуататорского класса, предлагая свои услуги в разработке той манипулятивной идеологии, которая призвана поддерживать существующие устои эксплуататорского общества.

Наздел второй ПРЕСТУПНОСТЬ И ЕЕ ПРИЧИНЫ

 

 

 

лава седьмая ПОНЯТИЕ И ПРИРОДА ПРЕСТУПНОСТИ

Л 1 П

Природа преступности

 

Преступность — это возникшее в эксплуататорских общественно-экономических формациях классово-обусловленное, исторически преходящее, изменяющееся, носящее антагонистический характер социально-правовое явление, включающее в себя совокупность всех преступлений, совершаемых в данном обществе и в данный период, и характеризующееся количественными (динамика, состояние) и качественными (структура, характер) показателями.

Таково наиболее общее определение преступности, выработанное советскими криминологами¹.

В работах советских авторов-криминологов имеются и другие определения понятия преступности. В некоторых из них преступность рассматривается как некая абстрактная и вневременная категория. Так, Д. А. Шестаков под этим явлением понимает «свойство классового общества порождать массовое совершение опасных для него деяний» . В этом определении по существу отсутствует указание на признаки определяемого предмета н речь идет не о преступности, а об ее причинах, содержание и природа которых не раскрыты. Если Д. А. Шестаков упоминает такие черты преступности, как «классовость» и «массовость», то Л. И. Спиридонов не делает и этого. Он рассматривает преступность как «один из параметров общества, характеризующих состояние социального механизма, рассогласованность между его составными частями» .

О преступности написано много. Нет, вероятно, ни одного сколько-нибудь известного политического или общественного деятеля, философа или социолога, психолога или юриста, писателя и даже представителя естественных наук, которые бы так или иначе не затрагивали бы эту жгучую для человечества проблему. Вокруг определения преступности кипели страсти, «скрещивались шпаги» представителей различных научных течений — прогрессивных и реакционных. Шли дебаты не только о том, что же такое преступ-

138

ность, но и о том, можно ли с ней успешпи w^_K-----------

она постоянным и неизбежным спутником человеческого общества или ее можно преодолеть. Те ученые и мыслители, которые рассматривали человеческое общество как постоянно совершенствующееся, говорили о возможности избавления его от преступности. Рождались утопические идеи Кампанеллы, Т. Мора и других, обещавших обществу жизнь без преступлений. И, наоборот, другие мыслители полагали, что общества без преступлений быть не может, что преступность — явление, «присущее всякому здоровому обществу» (Дюркгейм).

Можно, пожалуй, утверждать, что до социалистов-утопистов ни один ученый или мыслитель нс ставил вопроса о возможности преодоления преступности в жизни общества с достаточной четкостью. Естествен и вопрос — почему? Ответ на него может быть сформулирован следующим образом. Во-первых, уровень знаний о путях развития человеческого общества в целом и отдельных социальных явлений и условий жизни был явно недостаточен для того, чтобы ставить такой вопрос и хотя бы приблизительно его решить, даже в форме вероятностного прогноза. Во-вторых, в науке господствовали церковные догматы о «природной греховности» человека. Всякая попытка преступить их требовала и научной смелости, и веской аргументации, и, наконец, главное, переворота в мировоззрении и взглядах людей . В-третьих, уже тогда (как, впрочем, и теперь) господствующие эксплуататорские классы всегда стремились доказать вечность и незыблемость тех отношений и порядков, которые существовали (и существуют); хотя преступность мешала обществу, но она в то же время была выгодна (именно выгодна!) этим классам и остается таковой по своему существу и поныне.

Современные буржуазные идеологи не могут и не хотят признать тот факт, что преступность органически присуща эксплуататорскому строю, что она им порождена и является неизбежной составной частью существующих в нем общественных отношений. Считая капиталистическое общество вечным, они признают вечными и все его пороки, крайним выражением которых является преступность (Дюркгейм)'. А потому они стремятся своим концепциям преступности придать «всеобщий» характер (например, У. Лан-ден, Брейтель)'.

Поскольку преступность включает в себя сумму преступлений — актов человеческого поведения, большое место заняло в науке изучение людей, совершающих преступления. И здесь борьба происходила между теми, кто считал, что человек рожден для созидания, для совершенствования и самосовершенствования и что возможно достичь таких общественных отношений, когда преступные деяния будут невозможны, и теми, кто считал, что человек — это пораженное пороками существо, мало отличающееся от животных, что человек от природы обречен либо, по крайней мере, предрасположен быть преступником.

Иными словами, в той или иной степени, но речь шла и идет о

139

том, вечна ли преступность в жизни общества. Однако вопрос этот не может быть понят без изучения общих закономерностей развития человеческого общества, со всеми его сложными взаимосвязями и взаимозависимостями. Возможности познания и объяснения такого столь сложного явления, как преступность, заложены в истори-ко-материалистической и диалектической методологии марксизма-ленинизма. В. И. Ленин писал, что «марксизм указал путь к всеобъемлющему, всестороннему изучению процесса возникновения, развития и упадка общественно-экономических формаций, рассматривая совокупность всех противоречивых тенденций, сводя их к точно определяемым условиям жизни и производства различных классов общества, устраняя субъективизм и произвол в выборе отдельных «главенствующих» идей или в толковании их, вскрывая корни без исключения всех идей и всех различных тенденций в состоянии материальных производительных сил»'.

Наконец, нельзя не отметить идеологический, политический аспект понимания преступности. Обострение противоречий современного капитализма, ведущее ко все большему его разложению, попранию достоинства и прав человеческой личности, падению моральных ценностей, отчуждению личности, закономерно привело это общество к небывалому росту преступности⁸. Объяснение таких процессов представляет для идеологов буржуазии значительные трудности. Одним из способов уйти от подобного объяснения является «обвинение» социализма в том, что мол «и в социалистических государствах существует преступность». Подчеркивая это, идеологи капитализма не видят или преднамеренно замалчивают принципиальные отличия в характере, структуре и динамике преступности в капиталистическом и социалистическом обществе.

Размах преступности, ее организованный характер, использование преступников заправилами капиталистического бизнеса для достижения максимальных прибылей и подавления конкурентов, а капиталистическими политиками — для расправ со своими политическими противниками придало преступности острый политический характер (вспомним, хотя бы, убийства Д. Кеннеди и его брата; покушения на других американских президентов, включая Рейгана; убийство Мартина Лютера Кинга, наконец, использование ЦРУ террористов для подавления прогрессивных сил и национально-освободительных движений во всем мире). В свое время Маркс говорил, что «особое внимание привлекает к себе тот или иной вопрос лишь тогда, когда он становится политическим...»⁴.

Политическая значимость проблемы преступности определяется тем, что она стала в условиях современного капитализма и бизнесом, и средством достижения политических целей. Руководители многих капиталистических монополий пользуются услугами преступников; мафия проникла в сферы капиталистического бизнеса; политические убийства практически не осуждаются, а деятельность против политических противников становится по существу политикой уголовщины.

140

Эти общие соображения необходимо иметь в виду для того, чтобы понять значение проблемы, правильно подойти к определению понятия преступности во всей его глубине и уяснить принципиальное отличие от ее истолкований буржуазными учеными.

2. Преступность — исторически обусловленное явление в жизни человеческого общества. Возникновение ее связано с появлением частной собственности, разделением общества на классы и образованием государственной власти. Господствующие в обществе классы, защищая свои интересы, установили посредством права, какие действия, посягающие на это господство, являются преступлениями. Это сразу же определило понимание преступности как явления социального, обусловленного характером общественных отношений, выражающего и отражающего те противоречия и конфликты, которые существуют в данном обществе и в данный период. Нарушение правил поведения, установленных господствующими классами, каралось с помощью законов (тоже одного из проявлений социальной жизни), регулирующих жизнь общества.

Бесправное положение и эксплуатация большинства в классовом обществе, основанном на частной собственности, явились той силой, которая неизбежно и закономерно вовлекала это большинство в конфликт с эксплуататорами. Стремясь преодолеть или, скорее, подавить возникающие конфликты, господствующие классы определяли в зависимости от исторически складывающейся обстановки, что именно является преступным.

В то же время классовое, социаль юе и имущественное неравенство, а также нахождение у власти меньшинства позволяли либо скрывать по существу преступные действия имущих, либо не провозглашать их преступлениями по закону, либо, наконец, оставлять преступления безнаказанными, обходить закон, поскольку органы правосудия находились и находятся в руках господствующего класса и служат его интересам.

Классовый характер общества в сфере общественных отношений, а вслед за этим изменения в законодательстве накладывали свой отпечаток и на преступность как социальное явление, и на то, что в определенный исторический период понималось под преступностью, что было отнесено к категории преступного по закону.

Абсолютное бесправие рабов в рабовладельческом обществе было на практике воплощено в формулу «раб-вещь». Убийство раба преступлением не являлось.

При феодализме изменились общественные отношения, иным стало и социальное положение людей. Однако эти изменения свелись лишь к тому, что феодал, в отличие от рабовладельца, убивая крепостного, рассматривал убийство как защиту своих прав.

Наивысшего уровня преступность достигает при капитализме. К. Маркс писал, что «... среднее число преступлений, совершаемых среди той или иной национальной части общества, зависит не столько от особых политических учреждений данной страны, сколько от основных условий, свойственных современному буржуазному

141

обществу в целом»¹⁰. Исторически изменяется и понимание преступного. Это изменение можно наблюдать в своеобразном «раздвоении» преступности.

С одной стороны, она проявляется в конфликте между личностью и признанными официально общественными интересами. При этом она коренится в наличии частной собственности на средства производства, отношениях эксплуатации человека человеком, безработице и иных пороках, присущих капитализму. С другой стороны, преступность в современном капиталистическом обществе стала одним из средств существования самого господствующего класса, что также объясняется сущностью капитализма и наиболее ярко проявляется в преступных деяниях верхушки капиталистического общества.

Изменения преступности и ее форм зависели и зависят от экономических условий жизни общества и от тех методов и средств, к которым прибегал и прибегает господствующий класс, управляя обществом и защищая свои интересы. Весьма характерно в этой связи известное высказывание К. Маркса о том, что тогда, «когда англичане перестали сжигать на кострах ведьм, они стали вешать подделывателей банкнот»'¹.

Будучи порождением эксплуататорских общественно-экономических формаций, преступность, выросшая из них как проявление классовых и социальных конфликтов, вызванных пороками этих формаций, есть явление негативное в социально-историческом смысле. Хотя некоторые преступления, совершаемые представителями трудящихся, и являются своеобразной формой протеста против эксплуатации и угнетения, преступность в целом — объективно отрицательное социальное явление. Рассматривая историю рабочего движения, Энгельс писал по поводу преступности как одной из форм возмущения рабочих политикой буржуазии: «Первой, наиболее грубой и самой бесплодной формой этого возмущения было преступление. Рабочий жил в нужде и нищете и видел, что другим людям живется лучше, чем ему. Ему было непонятно, почему именно он, делающий для общества больше, чем богатый бездельник, должен -.терпеть такие лишения. Нужда к тому же побеждала его традиционное уважение к собственности — он воровал... Но рабочие скоро обнаружили, что таким путем ничего не добьешься. Своим воровством преступники могли протестовать против существующего общественного строя лишь в одиночку, как отдельные лица; вся власть общества обрушивалась на каждого в отдельности и подавляла его чрезмерным превосходством своих сил. К тому же кража была самой примитивной, самой несознательной формой протеста и уже по одному этому не могла стать всеобщим выражением общественного мнения рабочих, хотя бы они в душе и одобряли

В условиях капитализма стихия преступности вовлекает в свою орбиту многих людей, разлагает их морально, в чем часто заинтересованы господствующие классы, хотя преступность и вредит общественному развитию (в этом парадоксе — одно из неразрешимых

142

противоречий капиталистического общества). Вовлеченные в преступность трудящиеся деклассируются, утрачивают чувство классовой солидарности и свои классовые интересы. Вот почему перед буржуазией стоит двоякая задача: отвлечь трудящихся от классовой борьбы, даже закрывая глаза на все большее вовлечение их в преступность, и в то же время не дать стихии преступности «захлестнуть» общество. Преступность при капитализме посягает на установленный в обществе правопорядок, чем подрывает устои капитализма, и одновременно является неизбежным, а во многих случаях даже «желанным» спутником капитализма.

Классики марксизма-ленинизма, отмечая прогрессивность каждой новой эксплуататорской общественно-экономической формации, давали в то же время соответствующие оценки их антинародной сущности, вытекающей из антагонистической природы этих формаций. К. Маркс, в частности, писал: «С развитием капиталистического производства в течение мануфактурного периода общественное мнение Европы освободилось от последних остатков стыда и совести». «...Новорожденный капитал источает кровь и грязь из всех своих пор, с головы до пят»' . Таким образом, каждый новый эксплуататорский строй рождал новые преступления, ибо без этого немыслимы его становление и утверждение. Вслед за Марксом В. И. Ленин так охарактеризовал сущность капитализма: «...вся история капитала есть история насилий и грабежа, крови и грязи»¹⁴.

Современный период развития империализма в полной мере подтвердил эти оценки. Не только потому, что преступность захлестнула страны капитализма. Но потому, что современный капитализм осуществляет политику экспорта преступности. Формы организованной преступности типа гангстеризма, преступной деятельности межнациональных монополий и т. п. захлестнули мир. Мафиозные организации американского образца творят преступления на территории государств, находящихся на многие тысячи километров от США. Преступные методы уничтожения неугодных политических деятелей — печальная реальность современного мира. Свержение правительств в других государствах, разгул терроризма и насилия -— тоже. И все это сопровождается пропагандистской кампанией, направленной против Советского Союза, прогрессивных и национально-освободительных движений.

Из сказанного вытекает следующее. Преступность как социальное явление появилась на определенном этапе развития общественных отношений, отражая те антагонистические противоречия, которые с неизбежностью привели к ее появлению.

Возникновение и размах нреступности, ее характер в эксплуататорских общественно-экономических формациях показывает, что она коренится в самой основе производственных отношений этих формаций, ими порождается. Социальная природа преступности, таким образом, определяется прежде всего ее происхождением, исторической и классовой обусловленностью.

143

3. Изменение характера общественных отношений изменяет понятие преступного, а также влияет на состояние, структуру, динамику преступности, которые также исторически и социально обусловлены, как и преступность в целом.

Господствующие общественные отношения — суть социальные условия жизни общества. Отсюда и характер мер борьбы с преступностью в свою очередь социально обусловлен.

Если преступность носит исторически преходящий изменчивый характер, если она возникла в эксплуататорских общественно-экономических формациях как следствие социальных конфликтов, то может ли она измениться при социализме? Вечна ли преступность? На эти вопросы советская криминология дает следующие ответы. При социализме изменяются конкретные характеристики преступности, ее причины и условия, уничтожается органическая связь преступности с господствующими общественными отношениями (как это имеет место при капитализме). Однако природа преступности и при социализме остается социальной, не превращается в биологическую, космическую или какую-то иную. Судебная статистика показывает, что количество тяжких преступлений в структуре преступности изменяется в условиях социалистических общественных отношений в сторону уменьшения их удельного веса в общей массе преступлений, что, естественно, уменьшает общественную опасность преступности. Такой процесс связан и с изменениями в мотивации преступлений. Во всех социалистических странах постоянно происходят изменения в состоянии и уровне преступности, уменьшающие степень ее общественной опасности (как в целом, так и отдельных видов преступлений). Разумеется, в конкретных условиях места и времени процессы могут быть и обратными; тенденции в динамике преступности не всегда достаточно устойчивы и одноплановы.

Во всех этих случаях изменяются характер преступности, степень ее общественной опасности, но не ее социальная природа. Известно, что понятия социального и общественного — синонимы. Общественное есть социальное, социальное — общественное. А у общественного явления должны быть социальные (общественные) причины. Преступность есть следствие конфликтов в обществе, в социальных отношениях, в отношениях между людьми.

Вопрос о социальной природе преступности — вопрос принципиальный. В криминологии всегда шла борьба между теми, кто утверждал, что преступность связана с общественными отношениями людей, и теми, кто утверждал, что преступность имеет биологическое происхождение, что якобы преступен от природы сам человек (или предрасположен к преступлениям)'°. Есть и теории, авторы которых стремятся эклектически «соединить» социальность преступности с ее биологическим либо биопсихологическим толкованием.

Стремление рассматривать преступность с социальных и с биологических позиций, даже отдавая на словах предпочтение социаль-

144

ным факторам, на практике ведет одновременно к смешению несовместимых явлений. При этом нужно иметь в виду, что разнопорядковые явления никогда не дают в сумме явления одного порядка. Так, в каком бы количестве не «собрались» вместе биологические факторы, они в сумме не дадут социального. Вот почему неверны попытки на массовом уровне объявлять преступность явлением социальным, а на единичном уровне (человек) искать истоки преступного в биологических (в частности, генетических) качествах .

С позиций марксизма-ленинизма очевидно, что социальные явления с помощью биологических законов объяснить нельзя. В этой связи следует напомнить известное ленинское положение: «...перенесение биологических понятий вообше в область общественных наук есть фраза. С «хорошими» ли целями предпринимается такое перенесение или с целями подкрепления ложных социологических выводов, от этого фраза не перестает быть фразой»'⁷.

В соответствии с историко-материалистнческим подходом к развитию человечества, к различным социальным явлениям основоположники марксизма-ленинизма показали, что антиобщественные поступки и преступность имеют социальную природу и социальные причины. Отвергнув биологизацию общественной жизни, они раскрыли исторически преходящий характер преступности, показали, где, в каком обществе зародилась преступность и каковы пути ее преодоления.

4. Для понимания социальной природы и характера преступности (в том числе при социализме) исходным является марксистско-ленинское положение об исторически обусловленном характере социальных явлений. Оно имеет большое значение для опровержения нападок буржуазных идеологов на социализм, «обвиняющих» его в том, что он до сих пор «не справился» с преступностью, намеренно игнорирующих тот факт, что в социалистическом обществе нет наиболее опасных форм преступности, присущих предшествующим формациям, типа гангстеризма, рекета; нет сращивания преступного -мира с государственным аппаратом; нет целых слоев населения, наживающихся на преступности и заинтересованных в ней; нет политиков, стремящихся прийти к власти с помощью преступных методов. Это огромные преимущества социализма, достигнутые вследствие коренного преобразования социальной жизни за очень короткий исторический период времени: преступность существует многие тысячелетия, а социализм — немногим более шестидесяти лет.

В социалистических странах изменился характер преступности, уменьшился удельный вес тяжких преступлений, исчез целый ряд преступлений, имевших место в недалеком (исторически) прошлом.

Сказанное в то же время не означает, что при социализме исчезли проблемы преступности, что социальная жизнь проходит без конфликтов и противоречий, вызывающих преступность, что не может быть периодов, связанных даже с увеличением числа преступлений, например, вследствие обострения международной обстановки, просчетов и недостатков в экономической жизни и т. п.

145

Родившись, новый общественный строй не мог и не может в короткий срок избавиться от всех пороков старого строя, как не является гладкой столбовой дорогой и практика строительства нового общества. Отсюда следует весьма важный вывод: преступность не порождена социалистическими общественными отношениями — она представляет собой сложное отрицательное социальное явление, уходящее своими корнями в предшествующие общественно-экономические формации.

Любое общество, в том числе и социалистическое, развивается через преодоление противоречий. Без этого нет развития, нет движения вперед. Некоторые виды противоречий достигают высокой степени остроты. Это полностью относится к преступности — наиболее острому выражению противоречий внутри социалистического общества. «Не являясь непосредственным проявлением классово-антагонистических противоречий капитализма и социализма, общеуголовная преступность сама по себе представляет социальный антагонизм по отношению к принципам коммунизма»' .

Противоречия существуют при социализме не только потому, что еще сохраняются трудности развития, наличие наследия прошлого в сегодняшнем, но и потому, что это исторически неизбежный, закономерный процесс. Именно в этом плане следует понимать преступность в качестве отрицательного социального явления, исторически обусловленного, закономерно пришедшего в социализм из прошлого и до определенного периода — до более высокой ступени развития — существующего в нем.

В то же время для социализма характерна главная закономерность: социалистические общественные отношения ликвидировали коренные пороки эксплуататорских обществ, снеизбежно-с т ь ю рождавшие преступность, и создали предпосылки — экономические, идеологические, социально-культурные и иные — для преодоления преступности в жизни общества, о чем мечтали лучшие умы человечества.

Не следует смешивать закономерное существование преступности при социализме как исторической категории с закономерностями социализма как общественно-экономической формации. Это разные вещи. Социализм содержит в себе элементы старого, что закономерно, исторически обусловлено. Но собственные закономерности развития социализма, ему присущие принципы, свойства и черты позволяют преодолевать это старое и создать новое.

Защита социализма от нападок апологетов капитализма в вопросе совершенствования общественных отношений и преодоления антиобщественных явлений и преступности состоит не в том, чтобы отрицать существующие трудности и проблемы, делать вид, что их нет, а в том, чтобы показать, что мы уже сейчас добились таких успехов в постепенном преодолении отрицательных явлений, каких до социализма человеческая история не знала, и что задача преодоления преступности впервые в истории поставлена на реальную осно-

146

ву. Этому способствует вся социальная политика, проводимая партией, обществом и государством.

Социальная природа и социальный характер преступности обнаруживаются и проявляются не только в ее происхождении и причинах, коренящихся в социальной жизни, ее противоречиях, недостатках, возникающих конфликтных ситуациях, но и в поступках конкретных людей, их поведении, ибо «индивид есть общественное существо. Поэтому всякое проявление его жизни — даже если оно и не выступает в непосредственной форме коллективного, совершаемого совместно с другими, проявления жизни, — является проявлением общественной жизни»' .

Это во многом объясняет и то, что природа преступности и в социалистическом обществе имеет социальный характер, что в свою очередь определяет и социальный характер мер ее предупреждения. Марксистско-ленинское понимание преступности, как социально-детерминированного по своей природе явления, чрезвычайно важно, ибо дает ключ к уяснению корней происхождения преступности, ее причин, характера, структуры применительно к различным общественно-экономическим формациям.

Классовая обусловленность преступности в условиях социалистического общества проявляется и в том, что вся преступность условно делится на две неравные части: общеуголовную (подавляющая часть) и преступность как непосредственное следствие борьбы классов, борьбы враждебных социализму сил против устоев социализма и интересов Советского государства и советского народа (меньшая часть). В последнюю часть включаются преступные деяния, которые направлены непосредственно на причинение вреда нашему обществу в интересах враждебных нам империалистических сил.

Есть и другие обстоятельства, по которым можно судить о классовой обусловленности преступности. С одной стороны, преступными являются деяния, направленные против интересов других социалистических стран или всего социалистического содружества; в силу классовой солидарности трудящихся лица, их совершающие на территории СССР, несут ответственность по советским законам. С другой стороны, существуют преступления международного характера — агрессия, терроризм, наемничество, пиратство, рабство, а также апартеид, геноцид, биоцид и т. п. Эти преступления — наиболее тяжкое порождение эксплуататорских обществ, не случайно они относятся к категории самых опасных для самого существования человечества.

§ 2. Основные свойства преступности

1. Преступность как социальное явление обладает относительной самостоятельностью, которая проявляется прежде всего в ее происхождении. Как известно, преступность не порождена социа-

147

лизмом, а «пришла» в него из предшествующих эксплуататорских общественно-экономических формаций. Далее. Она имеет свои закономерности развития, как чуждое социализму и вредное явление. Эта особенность преступности определяет и специфические формы борьбы с ней, в частности, создания специальных органов, выявляющих преступления, раскрывающих и расследующих их, осуществляющих правосудие, надзирающих за законностью в процессе этой борьбы, наконец, занимающихся исправлением и перевоспитанием людей, совершающих преступления.

Относительно самостоятельный характер преступности проявляется и в том, что она в разных регионах неоднородна, имеет свои специфические особенности и различия. В разных социалистических странах, например, имеются различия и в уровне (состоянии) преступности, и в ее структуре. Чем они вызваны? Ведь общественно-экономическое и политическое их устройство сходно, закономерности социального развития — тоже. Однако каждая страна имеет свои особенности, в том числе национальные, свои обычаи, быт, религию. Все это определяет и специфические формы борьбы с преступностью, воспитательную работу с людьми. И хотя преступность — явление социальное, учет национальных особенностей в ее характеристике абсолютно необходим.

2. Состояние преступности зависит от общих закономерностей развития общества. Тем не менее эта зависимость не лишает преступность элемента стихийности.

Особенность данного явления состоит в том, что каждое отдельное преступление есть результат сознательной деятельности человека, а весь массив преступности складывается стихийно. Ее стихийность проявляется хотя бы в том, что мы можем наблюдать в отдельных регионах — областях, городах, союзных республиках то повышение, то понижение показателей о состоянии преступности. Такие скачки («всплески») можно предсказать, однако сами цифры показателей складываются стихийно.

Является ли преступность целостной функциональной системой? Этот вопрос — сложный. С одной стороны, она обладает некоторыми системными свойствами, например относительной устойчивостью основных показателей. С другой стороны, каждый из актов преступного поведения (преступлений) изолирован, обособлен от других (за редкими исключениями).

Мнения о преступности как системе придерживаются С. Е. Вицин, Г. А. Аванесов и Г. А. Буманов²⁰. В последнее время к этой же позиции склоняются Я. П. Гилинский и Н. Ф. Кузнецова.

На наш взгляд, вряд ли можно признать эту точку зрения бесспорной. Объявлять преступность системой нет достаточных оснований. Связь между преступлениями, как отмечалось выше, в большинстве случаев отсутствует, элементы преступности не представляют собой взаимосвязанных звеньев целостной системы. Преступность существует и сохраняется в обществе не вследствие саморазвития, что свойственно системам, а в силу действия внешних

148

 

для нее обстоятельств — причин и условий, вытекающих из конкретно-исторических особенностей жизни общества.

Ъ. Отметим далее, что преступность — явление не только социальное, но и правовое. Неразрывную связь между социальным содержанием преступности и ее правовой сущностью показал в свое время К. Маркс. Он писал: «Нарушение закона является обычно результатом экономических факторов, не зависящих от законодателя; однако, как свидетельствует применение закона о малолетних правонарушителях, от официального общества до некоторой степени зависит квалификация некоторых нарушений установленных им законов как преступлений или только как проступков» .

В зарубежной науке преступлению и преступности нередко «отказывают» в правовой характеристике. Многие криминологи, справедливо критикуя недостатки современного буржуазного права и существующие там понятия преступного, предлагают отказаться от уголовно-правового понимания преступности. Одни это делают потому, что видят, как из-под действия уголовного закона «выпадают» преступления целых слоев капиталистического общества — «власть имущих» (Сатерленд); другие — потому, что полагают, что преступление есть любое деяние асоциальной личности (Граматика); третьи исходят из того, что определение преступного в законодательстве узко и произвольно (Селлин, Барнз, Титерз, Джонсон). Наконец, есть группа ученых, которые считают преступность «социальным паразитизмом» (Блох, Гейс) либо «социальным неповиновением» (Клайнерд). Понятие преступного часто отождествляется с понятием «отклоняющееся поведение» и подчас тонет в нем, что особенно характерно для американской криминологии.

Эту разноголосицу, не способствующую совершенствованию борьбы с преступностью, а подчас и освящающую возможность произвола, беззакония и усмотрения административных органов, признают и сами западные ученые. Так, американский криминолог Таппен пишет: «Неопределенные, многозначные концепции преступления — это роковой порок как правовой системы, так и системы социологии, стремящейся сохранить объективность. Они дают возможность судье, администратору, а быть может, и социологу легко и свободно по своему полному усмотрению причислить к категории преступников любое лицо или класс, если они сочтут его нечестивым. Это никак — ни политически, ни социологически — не может содействовать достижению желаемой цели» ".

Действительно, во многих случаях буржуазные законы не отражают реальной преступности и, напротив, содержат подчас перечень таких поступков, которые нельзя считать общественно опасными. Но правы и те, кто предупреждает о том, что разнобой в понимании преступности ведет к разрушению законности, что отказываться от юридического определения преступности нельзя. В условиях «раздвоения» преступности в капиталистическом обществе и реальностях его общественного бытия преодолеть эту разноголосицу невозможно.

149

Советские криминологи в принципе единодушны в том, что преступность, будучи социальным явлением, в то же время правовая, точнее — уголовно-правовая категория. Все, что считается преступным, — определено в законе. Это принципиальное положение, только оно может быть совместимо с определением положения личности в обществе, ее правами и интересами, на страже которых стоит социалистическое государство.

В советской криминологической литературе, однако, тоже появилась точка зрения, «отказывающая» преступности в правовой характеристике. Так, И. Б. Михайловская, критикуя Н. Ф. Кузнецову, пишет, что, поскольку «право само — социальный феномен, поэтому «социально-правовое» явление не переходит в какую-либо иную категорию, как все иные социальные явления». И далее, поставив вопрос: «...способна ли правовая форма изменить социальное содержание?», отвечает на него отрицательно²'. На последний вопрос мы тоже ответим отрицательно. Но из этого вовсе не вытекает вывод о том, что преступность не является именно социально-правовым, а не только и не просто социальным явлением. Ничего не меняет в этом плане и утверждение И. Б. Михайловской о том, что право — само социальный феномен. Ошибка И. Б. Михайловской заключается в том, что у нее в понятие преступности включается всякое поведение, которое называют отклоняющимся от нормы. Между тем, хотя преступность социальна по своей природе (т. е. по происхождению, истокам, формам существования и т. п.), но определенное деяние человека может рассматриваться преступным только тогда, когда оно предусмотрено законом. Если встать на иную точку зрения, то стирается грань между разными видами поведения людей, в том числе и антисоциального, а также между формами воздействия на них со стороны государства и общества. Наконец, стирается грань в понимании преступного при различных социально-политических системах. А ведь известно, что многое, признаваемое преступным в условиях социализма, не считается таковым в условиях капиталистического общества, и наоборот.

Отрицание социально-правового характера преступности в буржуазной криминологии можно объяснить кризисом этой науки, ее раздробленностью на отдельные, часто уже потерявшие между собой связь ветви²⁴. Не случайно на VIII Международном криминологическом конгрессе в Лиссабоне (1978г.) представитель Франции А. Сушон, констатировавший этот кризис науки, подчеркнул, что криминология состоит как бы из параллельных теорий, идущих по собственному пути, и что на этой именно базе отрицается правовой характер преступности и растет движение, «которое можно назвать реконструкцией объекта на основе экстранаучных устремлений» '.

Можно утверждать, что именно право формулирует понятие преступного, как бы <'выбирая» из реальной жизни те социальные явления, которые наносят наибольший вред общественным отношениям. Правовые нормы уголовного законодательства имеют обще-

150

предупредительное значение, поскольку они призваны стимулировать людей к должному их поведению в обществе. Устанавливая ту или иную запретную норму, законодатель как бы предупреждает гражданина о том, что если он нарушит этот запрет, то он должен будет претерпеть такое-то наказание. Вместе с тем материальный уголовный закон, определяя понятие преступного, тем самым не дает возможности для расширительного толкования деяний, не представляющих столь значительной общественной опасности, чтобы признавать их преступлениями. В социалистическом обществе борьба с преступностью осуществляется исключительно в рамках закона, устанавливающего порядок действий соответствующих органов государства, т. е. в рамках уголовного и процессуального закона. Опыт борьбы с преступностью показывает, что правовые средства эффективны тогда, когда являются составной частью более широких социально-экономических и культурно-воспитательных мер. Таким образом, правовое понятие преступности есть часть ее социальной характеристики, чрезвычайно важной не только для того, чтобы более четко уяснить ее истоки, происхождение, связь с глубочайшими процессами возникновения в условиях классового общества, но и для того, чтобы правильно оценить наличие и степень опасности тех или иных действий (бездействия) для данной системы общественных отношений. Определение таких деяний, указание о них в законе создает режим законности, без которого невозможно функционирование общественного и государственного организма, позволяет отличать аморальное либо иное непреступное, кажущееся преступным, поведение от действительно преступного, общественно опасные действия душевно больных людей от преступлений и т. п. И хотя с помощью одних лишь правовых мер решающих успехов в борьбе с преступностью добиться нельзя, сами эти меры чрезвычайно важны, ибо право, как часть надстройки, влияет на формирование общественных отношений, обеспечивает их охрану и дальнейшее развитие.

§ 3. Количественные и качественные статистические показатели преступности

Хотя цифра преступности складывается стихийно, образуясь из числа всех отдельно совершенных в данный период времени и в данном обществе преступных деяний, — сама преступность не механическая их сумма, а их органичная совокупность, составные элементы которой взаимосвязаны и взаимообусловлены. Между всеми признаками преступности как социального явления существует диалектическое единство. Оно проявляется, помимо тех общих ее черт, о которых было сказано выше, в количественных (состояние, динамика) и качественных (структура, характер) признаках, находящихся во взаимосвязи. Изменение хотя бы одной из этих характеристик в целом либо в отдельной части ведет к изменению преступ-

151

ности в целом. Познание качественных я количественных характеристик преступности, уяснение их сущности, закономерностей движения и т. п. есть важнейший компонент изучения преступности как социального явления.

Соотношение преступности и преступлений — конкретных и их пидов — это диалектическая связь общего, единичного и особенного. Общее глубже отражает природу, дает более глубокое знание о единичном, ибо указывает направленность, глазное в единичном.

В преступности получают свое выражение существенные черты отдельных деяний. Случайные же признаки, имеющие значение для конкретных преступлении, теряют свое значение, «размываются» на уровне общего — преступности.

Проблема соотношения общего и отдельного, целого и части в преступности в последнее время также рассматривается в нашей литературе неоднозначно. Так, в цитированной статье И. Б. Михайловской это соотношение практически отрицается, ибо она рассматривает преступность, как уже отмечено выше, как абстрактное социальное явление, противопоставляя ей поступки людей, имеющих якобы индивидуальный социально-психологический характер и потому не «вписывающихся» в преступность как часть в целое.

При этом И. Б. Михайловская в числе прочего возражает против понимания соотношения преступности и преступления как общего и отдельного, говоря, что нельзя преступность сводить к совокупности преступлений. Но этот аргумент бьет мимо цели, ибо никто и не сводит преступность к совокупности преступлений. Преступность всегда и всеми криминологами (советскими, во всяком случае) рассматривалась и рассматривается как сложное отрицательное явление, со всеми вытекающими отсюда последствиями в смысле ее всестороннего анализа. Но никому не уйти от того непреложного факта, что масса преступности складывается из суммы преступлений (совокупности) и, коли этот так, то единичное все равно входит в целое как его часть, какие бы возражения против этого ни выдвигались.

Поэтому ни на чем не основано и ни о чем практически не говорит утверждение И. Б. Михайловской, что «определение преступности во всем множестве совершенных преступлений равнозначно признанию того, что преступность — сложный социальный феномен, сущность которого проявляется в виде совокупности отдельных преступлений». Теоретически — абсолютно несостоятельно отрывать отдельное от общего под надуманным предлогом о якобы равнозначности признания сложного социального феномена совокупностью отдельных проявлений.

Автор в общем-то, на наш взгляд, практически спорит с самим собою, ибо, возражая против определений преступности, данных другими авторами, хочет (что несбыточно), чтобы в самом определении была вскрыта сущность явления. Но дать такое определение автор не сумел. В связи с рассматриваемым вопросом вряд ли можно признать точным и положение, высказанное Е. В. Шипиловым.

152

Он пишет: «Само преступное поведение, как и любое другое, представляется явлением социально-психологического уровня. Преступность же — явление социального уровня. Именно в этом качественное различие между совокупностью преступлений и преступно-стью»'""³. Он тоже старается доказать, что кто-то рассматривает преступность лишь как совокупность преступлений. И, «доказывая» это, он как раз сам и нарушает диалектическую связь между общим и отдельным, целым и частью. Пытаясь найти «качественные» различия между отдельным преступлением и преступностью (а они есть, их и «искать» не надо), он, образно говоря, выплескивает вместе с водой и ребенка (отдельное!). Нельзя игнорировать то, что из обобщений отдельных фактов складывается картина явления, которая, будучи дополнена качественным анализом, и представляет целое.

Рассматривая проблему соотношения общего и отдельного, необходимо иметь в виду следующее высказывание К. Маркса: «...Преступления, взятые в большом масштабе, обнаруживают по своему числу и по своей классификации такую же закономерность, как и явления природы...»~^tr°.

Показатель преступности проявляется прежде всего как статистическая цифра, однако не сводится к ней. Еіряд ли точен H. H. Кондрашксв, когда пишет по этому поводу': «Статистические закономерности в преступности отражают>сбзпательный, а не стихийный (случайный) характер пов£дейия людей...»" . Автор смешивает сознательный характе^егГдельных поступков людей и стихийный характер «сложений» цифры преступности. Конечно, стихийность конечной циф^5ы преступности отнюдь не ликвидирует ни наличия за ко но местностей, ей присущих, ни устойчивости отдельных показате_д<ґи, ее составляющих, ни ее массовости.

Именно массовость преступности позволяет более четко понять тенденции отклонения отдельных составляющих от общей массы преступности, колебания как общей цифры преступности, так и отдельных ее видов. Ошибается опять же И. Б. Михайловская, отрицая такое свойство преступности, как массовость, массовидный ее характер. Ее аргументы: «данный вид поведения... отражает существование сравнительно устойчивой объективной ситуации. Эта ситуация не обязательно носит социальный характер (!). Массовость, например, присуща и таким видам поведения, которые связаны с особенностями географической среды обитания», — вообще вызывают лишь удивление.

Если во всей статье И. Б. Михайловская отстаивала идею о преступности как социальном (даже не социально-правовом) явлении, то как после этого можно писать, что «ситуация» (связанная с преступностью.— И. К..) «не обязательно носит социальный характер» (?!). Мы уж не говорим, что автор должен был бы объяснить, что означает применительно к преступности (именно к преступности) «сравнительно устойчивая объективная ситуация»? И, наконец, хочет того или не хочет И. Б. Михайловская, но пре-

153

ступность слагается-таки из суммы преступлений и именно в цифре преступности проявляется ее массовидный характер. Так при чем же тут «географическая среда обитания»? Это ведь природа, а не социальное явление, хотя и в природе существует «массовость», например поголовье оставшихся в живых тигров.

В. И. Ленин писал, что «закономерность не может проявляться иначе как в средней, общественной, массовой закономерности при взаимопогашении индивидуальных уклонений в ту или другую сторону»"³.

Рассмотрим теперь количественные и качественные характеристики преступности.

Количеств eyUï.bi ^e характеристики преступности — это ее со свт ояние и динамика.

Состояние преступности — это число совершенных преступлений и лиц, их совершивших, на определенной территории за определенное время.

При характеристике состояния преступности необходимо иметь в виду следующее: в общем количестве совершенных преступлений должны быть учтены данные о числе лиц, осужденных судами, в том числе условно с обязательным привлечением к труду; о числе всех лиц, переданных на исправление и перевоспитание коллективам трудящихся как судами, так и органами расследования (материалы о преступлениях, которые рассматривались товарищескими судами и общественными организациями); уголовные дела, прекращенные производством вследствие недоказанности участия обвиняемых в совершенных преступлениях; данные о количестве нераскрытых преступлений.

Особые трудности вызывает включение нераскрытых преступлений в общие данные о преступности, ибо их количество не позволяет в должной мере судить о числе действительно совершенных преступлений. Кроме того, следует иметь в виду нередко наблюдаемое искажение этих данных, что может быть результатом недостаточного учета и других нарушений.

Выше отмечалось, что между понятиями преступности и судимости имеются различия. Здесь лишь добавим, что в данные о судимости не включаются сведения о лицах, переданных на исправление и перевоспитание трудовым коллективам без возбуждения уголовного дела.

Понятно, что в большинстве случаев увеличение числа судимых будет свидетельствовать и об увеличении цифры преступности; соответственно уменьшение числа судимых свидетельствует о снижении преступности. Однако это не обязательно. Например, уменьшение судимости может иметь место даже в случае роста преступности, если ухудшилось качество расследования преступлений. Далее, на данные о состоянии преступности (и судимости) могут влиять изменения в законодательстве либо в практике его применения. Законодательство, как известно, меняется, особенно по отдельным видам и составам преступлений. Принятие нового законодательного

154

акта, вводящего уголовную ответственность, неизбежно повлечет увеличение цифры преступности. И, наоборот, отмена закона уменьшит эту цифру²⁹.

Более того, даже в рамках закона колебания судебной практики изменяют статистику преступности. Наиболее ярко это можно видеть на примере хулиганства. Правильно писал М. Д. Шаргород-ский: «Даже число судебных дел о таких более стойких по составу и борьбе с ними деяний, как убийство, может измениться в зависимости, например, от колебаний в вопросе о квалификации тяжких телесных повреждений, повлекших за собою смерть, о разбое, связанном с убийством, и т. п.»^!0.

Для анализа состояния преступности используется и так называемый коэффиц^е^гтпре^гхднрс'ги. ^т- ^е- соотношение числа преступлений е^/^<о^\ичес"т¥ом1?аселения из расчета на 10 тысяч или на 100 тысяч жителей.

Возьмем, к примеру, преступность несовершеннолетних.

Желательно при этом число преступлений брать в соотношении не к общему количеству жителей, а только к населению, не достигшему 18 лет. Предположим, что в исходном периоде преступлений подростков было 50, в сравниваемом стало 55 (увеличение на 10%); всех же несовершеннолетних в составе населения было 10 тыс. чел., а стало 16 тысяч. Ясно, что удельный вес преступлений (в расчете на 10 тыс. несовершеннолетних) стал в сравниваемом периоде меньше, чем в исходном. Такое положение, несмотря на 10-ти процентное увеличение числа преступлений, может быть расценено даже как некоторое улучшение положения дел с преступностью несовершеннолетних. Конечно, идеальным положительным показателем состояния преступности было бы как снижение коэффициента преступности в расчете на определенное число граждан, так и снижение общего количества совершенных преступлений.

Говоря о коэффициенте преступности как об одном из количественных показателей, характеризующих ее состояние, следует избегать его абсолютной фетишизации. Если сравнить этот показатель в крупном городе, где велика концентрация населения на сравнительно небольшой территории, с областью или краем, где на большой территории такое же количество населения, то такое сравнение не будет абсолютно правильным. Дело в том, что при прочих равных условиях концентрация преступности представляет более опасное явление, чем ее «равномерное» распределение. Поэтому необходимо обращать внимание не только на состояние преступности в области или крае в целом, но и на те конкретные участки территории, которые в большей степени поражены преступностью. Очевидно, что для сравнения состояния преступности и для оценки эффективности борьбы с нею нужно выбирать примерно равные по социально-экономической характеристике районы, города или иные административно-территориальные единицы. Нельзя не учитывать и такие факторы, как движение (миграция) населения, изменения в

155

территориальном административном делении, изменения возрастных групп населения и т. п.

Состояние преступности оценивается не только по общему количеству совершенных преступлений, но и по количеству преступлений, представляющих повышенную общественную опасность, их удельному весу в общей массе преступлений. Механизм расчета как числа таких преступлений, так и их удельного веса такой же, как и в приведенном выше примере. Важно не допускать того, чтобы цифрами общего снижения преступности фактически вуалировался рост числа опасных преступлений, предупреждение которых представляет большую сложность. О действительном состоянии преступности можно судить по удельному весу наиболее опасных преступлений, а не только по общей цифре. При характеристике состояния преступности нельзя игнорировать ни один из ее показателей.

Состояние преступности оценивается и по уровню рецидивной преступности.

Для правильной оценки состояния преступности необходимо рассматривать ее в динамике, т. е. в движении и изменении.

Т 7-                                                                                              ''~"~"" ^^-^-^ -~*-

1Ч.ак всякое социальное явление, преступность не неизменна. Цифра ее постоянно изменяется как в силу того, что на нее оказывают влияние (положительное или отрицательное) социальные процессы, происходящие в обществе (обострение либо, наоборот, смягчение противоречий и конфликтов), так и в силу того, что изменяется уголовное законодательство.

Важно следить за всеми изменениями преступности. Анализ краткосрочный (по декадам, месяцам, кварталам, полугодиям) необходим для ориентации органов, ведущих борьбу с преступностью.

Для более глубокого осмысления состояния преступности, выявления тенденций в преступности, причин и условий совершения преступлений, для разработки прогнозов и комплексных планов профилактики анализ должен быть более долговременным. Только сравнения, производимые за длительный период, помогают выявить устойчивость или подвижность как состояния преступности в целом, так и отдельных ее видов. Например, если в какой-то области наметилась устойчивая тенденция к снижению общего количества преступлений, но при этом число краж государственного или общественного имущества стабильно растет, то очевидно, что усилия правоохранительных органов должны быть направлены на проведение соответствующих мероприятий по их предупреждению. Эффективные меры в этом направлении, как правило, сказываются и на положении дел в целом, ибо все проявления преступности взаимосвязаны.

Качественные показатели преступности —

а т о ее структура и характер. & ^r\ i£ * y*4 j» t$~

Çjt? Ç_T-P y ктура- преступности — это удельный вес и соотноше-

ния различных видов преступлений в общем их числе за определен-

ный период времени на определенной территории. От того, какова

156

структура преступности, должно зависеть, образно говоря, и «направление главного удара» в борьбе с ней.

Н. Ф. Кузнецова, характеризуя структуру преступности, выделяет следующие ее показатели: а) соотношение тяжких, менее тяжких и малозначительных преступлений; б) соотношение умышленных и неосторожных преступлений; в) соотношение и удельный вес групп преступлений, исходя из дифференциации по главам особенной части УК; г) удельный вес и соотношение 6—8 наиболее распространенных преступлений (хищений социалистического имущества, преступлений против жизни, здоровья, чести и достоинства, а также половой неприкосновенности граждан, хулиганства, краж личной собственности, автотранспортных преступлений; д) удельный вес рецидивной, профессиональной, групповой преступности; е) доля преступности несовершеннолетних³ .

^Pj «X^a р ак_т_ер преступности определяется тем, каково количество наи&Ялее опасных преступлений в структуре преступности, а также тем, какова характеристика личностей тех, кто совершает преступления.

Нетрудно видеть, что характер преступности выявляется через ее структуру. При этом структура и характер преступности также неизменны и зависят прежде всего от исторических и общественно-экономических условий жизни общества (например, от уровня миграции, возрастного состава населения, его образовательного уровня, культуры и воспитания, от экономической характеристики конкретных территорий — промышленная, сельскохозяйственная и пр., от национальных традиций, нравов, привычек, обычаев), а также от изменений в уголовном законодательстве и т. п.

Среди статистико-демографических характеристик преступности существенное значение имеет деление ее на женскую преступность и мужскую.

Изучение уголовной статистики свидетельствует о том, что женская преступность достаточно стабильна и составляет в нашей стране в среднем 12—15% от числа совершенных преступлений. Их характер, тяжесть и общественная опасность тесно связаны с ролью женщины в социальной жизни, ее социальными и индивидуально-психологическими характеристиками, а также физическими особенностями, возможностями и состоянием. Исследования со всей очевидностью показали несостоятельность объяснений женской преступности биологической предрасположенностью. В то же время социальный статус женщины, ее занятость в определенных сферах производства, как и ее физические возможности, накладывают своего рода ограничительные рамки на круг и объем ее деятельности, в том числе и антиобщественного характера. Так, по некоторым видам преступлений (например, в обмеривании и обвешивании потребителей) процент женщин выше, что впрочем, связано и с тем, что в сфере торговли весьма высок процент работающих там женщин³².

Структура преступности.не может быть полностью охарактери-

157

J

зована без выделения преступности несовершеннолетних. Под нею понимается преступность людей в возрасте от 16 до 18 лет, а по некоторым видам преступлений — с 14 до 18 лет. Хотя этот вид и ограничен возрастными пределами, однако все то, что характеризует преступность как социальное явление, полностью относится и к преступности несовершеннолетних. Важное значение имеет изучение не только абсолютного и относительного числа преступлений несовершеннолетних в общей массе преступности, но и изучение их видов, рецидивной и групповой преступности несовершеннолетних, преступности девочек и мальчиков, изучение наиболее типичных форм совершения преступлений несовершеннолетними, временных ее характеристик, наконец, личности правонарушителя-несовершеннолетнего.

Исследования показывают, что интенсивность антиобщественного поведения людей (включая преступное поведение) в числе прочего зависит и от возраста человека. В криминологии иногда употребляется термин «молодой возраст». Пока что среди ученых (не только юристов) нет единого понимания границ этого возраста. Между тем это имеет значение для выработки четких возрастных категорий преступников и в соответствии с этим определения наиболее характерных видов преступлений для определенных возрастов, а также причин и условий совершения преступлений преступниками различных возрастов. Необходимо также иметь в виду, что уголовное законодательство связывает возраст и с последствиями преступления (снижение наказания несовершеннолетним, смягчение наказания престарелым и т. п.).

Структура преступности не может быть понята без выявления особенностей рецидивной преступности. В науке различают три понятия рецидивной преступности: а) законодательное (уголовно-правовое); б) криминологическое; в) пенитенциарное.

Первое — это повторное совершение преступления после осуждения за совершение преступления при условии, если судимость не погашена или не истекли давностные сроки. Второе — это сам факт совершения второго или более преступлений, независимо от того, был ли виновный осужден за первое преступление. Третье — это повторное пребывание преступника в местах лишения свободы.

При определении правовых последствий для лица, совершившего второе и более преступление, определяющее значение имеет, конечно, первый вид понятия рецидива. В то же время криминологическое определение дает более точную характеристику личностных особенностей преступника, устойчивости антиобщественных взглядов, навыков, привычек и т. п. Пенитенциарное определение наиболее утилитарно, но оно важно для анализа работы исправительно-трудовых учреждений. Все категории рецидивистов долж.ны тщательно изучаться, ибо рецидив говорит о повышенной общественной опасности и преступника, и преступности.

Иногда на практике бытуют упрощенные оценки: если увеличился процент рецидивной преступности в общей массе преступле-

158

ний — значит плохо. При этом, однако, упускается из виду, что оценка уровня рецидива не может быть однозначной вследствие сложности явления. Представим себе, что в какой-либо области было совершено 1000 преступлений. Совершили их 1000 преступников. Из них рецидивистов было 250 (25%). На следующий год в этой же области было совершено тоже 1000 преступлений, рецидив составил 20%, а через год он снизился до 10%. Ясно, что, хотя рецидив уменьшился на 15%, на столько же возросло число так называемых первичных преступников — из числа тех, кто ранее преступлений не совершал. Возможно также, что выбывшие из данной области рецидивисты могли проявить себя где-то в другом месте.

Продолжим пример, несколько изменив исходные данные. В области было совершено 1000 преступлений, рецидив составлял 25%. На следующий год число преступлений увеличилось до 1200, а рецидив остался тем же. Еще через год преступлений стало 1500, а рецидив уменьшился до 20%. Какова должна быть оценка¹ Опять будем осторожны, ибо сокращение процента рецидива произошло на фоне общего увеличения числа преступлений; число же рецидивистов в абсолютном исчислении меньше не стало. Значит, в целом дело стало хуже.

Таким образом, можно сделать вывод, что при общем сокращении количества преступлений и лиц, их совершивших, рост доли рецидива не всегда является показателем плохой работы органов, ведущих борьбу с преступностью, как не всегда и свидетельствует об ухудшении состояния преступности.

Идеальный вариант, свидетельствующий о действительном улучшении дела борьбы с преступностью, — это уменьшение количества совершенных преступлений и числа лиц, их совершивших, при одновременном снижении рецидива.

Все это важно учитывать для того, чтобы не допускать поспешности в оценках состояния преступности. Количественный анализ должен обязательно влечь за собой качественный; необходим дифференцированный подход к изучению разных видов преступлений, а также лиц, их совершающих.

Наконец, нельзя обойти вопрос о так называемой профессиональной преступности. То, что в условиях нашего общества нет сращивания преступного мира с государственным аппаратом и ликвидирована профессиональная преступность, присущая эксплуататорским общественно-экономическим формациям (типа гангстеризма, рекета, наемничества, пиратства и т. п.), еще не означает, что в нашей стране не существует проблемы профессионализма в преступности.

Более того, наблюдающаяся повышенная опасность ряда видов преступности, требует усиленного внимания к ней. Например, вор-рецидивист, судимый за одинаковые по характеру преступления три и более раза, не занимающийся после освобождения из мест лишения свободы общественно полезным трудом, является профессионалом, так как совершение преступлений стало способом

159

его существования. Аналогично мы должны подойти и к характеристике таких видов преступности, как карманные кражи, мошенничество, распространение наркомании и др. Выявление и точная характеристика этой категории преступников и видов преступности имеет важное значение для специализации работы сотрудников органов, ведущих борьбу с преступностью (в основном в уголовном розыске), и выработки конкретных и чисто специфических мер профилактического характера.

Для полной характеристики структуры преступности важное значение имеет учет групповой преступности, т. е. всех преступлений, в которых принимают участие два и более лиц, и обладающей разной степенью организации преступных формирований — стойких, более стойких, случайно сформировавшихся и быстро распадающихся и т. д. ^и.

Групповая преступность, по общему правилу, представляет собой один из наиболее общественно опасных видов проявлений преступности (в том числе с элементами профессионализма). Поэтому необходимо учитывать ее распространенность, удельный вес в общем числе преступлений, а также качественную и количественную характеристики. Выявление этих ее свойств позволит более глубоко понять, как и почему появляются различные формы соучастия в преступлениях, какая социально-психологическая атмосфера существует в преступных группах, уяснить проблемы рецидивной преступности, в частности, разлагающую роль рецидивистов и преступников — «профессионалов» на остальную массу лиц, вставших на преступный путь. Познание специфических свойств групповой преступности дает возможность определить практические меры борьбы как с преступностью в целом, так и с групповой преступностью, в частности; выработать способы воздействия на преступные группы с тем, чтобы разложить их, изолировать организаторов и подстрекателей, оторвать от группы лиц, случайно или вследствие стечения неблагоприятных обстоятельств втянутых в нее.

В условиях эксплуататорских общественно-экономических формаций структура и характер преступности отличаются прежде всего наличием наиболее опасных ее форм (профессиональная, организованная преступность, высокий и устойчивый рецидив); сращиванием преступности с госаппаратом и монополиями, наконец, «экспортом» преступности в наиболее опасных ее формах в другие страны; числом тяжких преступлений в общей массе преступности. Качественная характеристика преступности в странах капитала последовательно ухудшается.

В нашей стране структура и характер преступности изменяются в зависимости от конкретных особенностей каждого этапа развития нашего государства и условий (в том числе внешних), сопровождающих это развитие.

На колебания в структуре и характере преступности оказывают влияние многие факторы общественной жизни. В то же время весь ход развития социалистического общества позволяет сделать сле-

160

дующий общий вывод. Изменение структуры и характера преступности в социалистическом обществе в сторону уменьшения удельного веса тяжких преступлений и опасных форм проявления преступности — это огромное достижение социалистических общественных отношений, осуществленное в исторически короткий отрезок времени. Этого не удавалось достигнуть ни одной, предшествующей социализму, общественно-экономической формации.

Структура и характер преступности не одинаковы в разных союзных республиках, где имеются национальные особенности, свои обычаи, привычки, нравы. Неоднозначны структура и характер преступности в городах и сельской местности вследствие специфических социальных условий, особенностей образа жизни населения. Достаточно, например, сказать, что транспортных преступлений в городах значительно больше, чем в сельской местности. Карманные кражи — это преимущественно «городское» преступление.

Структура преступности может изменяться и в зависимости от «сезонных» колебаний, но не абсолютно. Буржуазные криминологи нередко искали причины преступности в смене времен года. Так, бельгийский статистик и криминолог А. Кетле утверждал, что преступления против личности чаще совершаются в теплом климате и в теплые месяцы года, а преступления против собственности — в холодном климате и зимой. На основании выборочных наблюдений он даже сформулировал «термический закон» преступности'⁴. Такой подход, разумеется, нельзя признать научным. Понятно, что изнасилований, например, летом больше, чем зимой, просто потому, что условия для совершения этих преступлений летом более благоприятны. Это относится и к другим видам преступлений.

Помимо состояния, динамики и структуры преступности в криминологии выделяется также понятие геогрд<^иипреступности, под которой понимают ее распределение по различным регионам (территориям) страны . Изучаются особенности этого количественного и качественного распределения, закономерности и причины, его вызывающие.

Опыт показывает, что неравномерность в состоянии и динамике преступности по регионам объясняется, во-первых, конкретными социальными условиями того или иного региона; во-вторых, экономической его характеристикой; в-третьих, национальным составом и структурой населения; в-четвертых, уровнем культурно-воспитательной работы, организации досуга и быта населения. Немаловажное значение имеет и постановка профилактической работы как в целом, так и органами, ведущими борьбу с преступностью.

Территориальные различия преступности имеются не только в целом по стране, но и в каждой республике, крае, области, городе и районе, причем для организации работы по предупреждению пре ступлений как ученым (для выработки предложений), так и практическим работникам (для проведения конкретных мероприятий) необходимо изучать эти различия весьма детально (включая, например, различия между городской и сельской преступностью, раз-

6 Зак 491

161

 

линия внутри района в городах с районным делением, что может быть выражено в выявлении так называемых мест концентрации преступного элемента и т. д.). Выявление и учет территориальных различий в преступности — ключ к эффективным мерам по предупреждению преступлений. При выявлении территориальных различий становятся более видимыми и конкретные причины преступлений, и условия их совершения, что имеет не только познавательный характер, но и служит основой для организации конкретной практической работы .

Одним из проявлений территориальных различий преступности можно считать различия в состоянии, динамике и структуре преступности в городах и в сельской местности. Советские криминологи изучают их по различным направлениям. К ним можно отнести такие исследования:

1 ) городской и сельской преступности, в рамках которых данные о преступности в сельской местности, как правило, используются в качестве своеобразного «контрольного ряда», при анализе ее состояния в городах, и наоборот ;

2) преступности в городах и сельской местности отдельных ад
министративно-территориальных единиц, позволяющие выявить ре
гиональные особенности ;

3) влияния отдельных социально-экономических, социально-де
мографических, социально-психологических процессов на преступ
ность в городах и на селе³⁹;

4) личности преступников, совершающих преступления в горо
дах и на селе⁴⁰;

5) отдельных видов преступлений, совершенных в различной
местности⁴¹.

В заключение отметим, что при изучении городской и сельской преступности нельзя забывать о правильном определении самих понятий города и села.

В Российской Федерации, в частности, к городам с 1957 года относятся культурные и промышленные центры с населением не менее 12 000 человек, среди которого не менее 85% составляют рабочие и члены их семей⁴². По этой причине не относятся к городам или поселкам городского типа крупные станицы (например, на Дону и на Кубани), хотя по численности населения они бывают и большими, чем населенные пункты, отнесенные к категории городов. Правда, указанное различие постепенно стирается, ибо сейчас есть немало сельских населенных пунктов, в которых сельскохозяйственное производство не является доминирующей сферой применения труда, а в сельских поселениях возрастает доля людей, занятых вне сферы сельскохозяйственного производства⁴³. Поэтому для исследователя весьма важно составить четкую группировку сельских поселений.

Когда речь идет о сельском населении, то под ним следует понимать совокупность постоянных жителей сельских населенных пунктов. В то же время по социальным и функциональным призна-

162

кам жители села тоже неоднородны (рабочие, рабочие совхозов, колхозники, сельская интеллигенция; занятые в промышленности, сельском хозяйстве, в подсобном хозяйстве, в сфере интеллектуального труда).

Латентная преступность

В юридической литературе латентную, т. е. неявную, преступность чаще всего определяют как часть всей преступности, информация о которой не поступила в органы, регистрирующие преступления. Г. Булатов и Н. Майоров, в частности, полагают, что латентная преступность представляет собой «совокупность преступлений, оставшихся невыявленными, неизвестными органам милиции, прокуратуры и суда» .

Этому определению присущ ряд недостатков. Прежде всего отметим, что характеристика латентной преступности как совокупности преступлений, оставшихся неизвестными только органам внутренних дел, прокуратуры и суда, необоснованно сужает перечень органов власти, наделенных правоприменительными функциями.

Если придерживаться такой точки зрения, то окажется, что определенная совокупность преступлений, материалы о которых в установленном законом порядке рассматриваются специально на то уполномоченными органами государственной власти (например, комиссиями по делам несовершеннолетних) и общественных организаций, будет неправильно расценена в качестве скрытой только на том основании, что сведения о ней не поступили в органы суда, прокуратуры и милиции и поэтому не нашли отражения в материалах уголовно-правовой статистики.

Отличным от анализируемых является определение латентной преступности, сформулированное А. С. Шляпочниковым и Г. И. Забрянским. На их взгляд, «латентным следует считать преступление, скрытое от одного из органов, которым по закону предоставлено право расследовать или рассматривать дела о совершенных преступлениях. К таким органам относятся суд, прокуратура, органы МВД, товарищеские суды и комиссии по делам несовершеннолетних»⁴³.

Это определение латентной преступности лишено ряда описанных выше недостатков. Тем не менее и оно небезупречно.

Скрытое, т. е. тайное — это такое явление, которое себя не обнаруживает явно. Можно ли применить такую оценку к латентной преступности? Очевидно, не вполне. Дело в том, что существуют преступления, полная или косвенная информация о которых поступает в правоохранительные органы, однако они по тем или иным причинам не регистрируются.

Например, могут быть случаи, когда факты о совершенных пре-:туплениях не были учтены самими должностными лицами правоохранительных органов. Очевидно, считать их скрытыми от орга-

⁶*                                          163

нов прокуратуры, суда или милиции нет оснований, но они попадают в число незарегистрированных преступлений и, следовательно, в латентную преступность ⁶.

Реальный уровень латентной преступности определяется количеством преступлений, оставшихся вне сферы применения уголовного закона, числом безнаказанных преступников.

Исходя из этого латентную преступность в криминологическом аспекте следует понимать как совокупность преступлений, не включенных при анализе преступности в статистические данные вследствие отсутствия о них к определенному моменту официальных сведений.

Надо сказать, что могут быть и другие определения латентной преступности. Например, в криминалистическом плане ее следует понимать как совокупность преступлений, не раскрытых соответствующими государственными органами.

В процессуальном аспекте в латентную преступность может войти совокупность преступлений, совершение которых не повлекло юридических последствий — возбуждения и разрешения дела в порядке уголовного судопроизводства.

Определения латентной преступности применительно к различным аспектам этого явления позволяют более подробно и всесторонне проанализировать его природу. Это, в свою очередь, необходимо для того, чтобы формулировать и в дальнейшем решать сложные научные и практические задачи. К, их числу с позиций криминологии следует отнести разработку методов более полного определения реального уровня преступности и действительных тенденций в ее динамике и структуре; анализ причин, препятствующих обнаружению латентных преступлений; поиски путей совершенствования методов обнаружения этих преступлений; выработку рекомендаций, обеспечивающих повышение эффективности деятельности органов дознания, следствия и суда по борьбе со скрытой преступностью.

Латентная преступность обусловливается теми же причинами, что и вся преступность. Вместе с тем причины того, что определенная совокупность преступлений остается латентной, лежат в иной плоскости — в области факторов, связанных в основном с работой правоохранительных органов, точнее — с недостаточной эффективностью деятельности системы уголовной юстиции.

Успешное решение задачи совершенствования борьбы с преступностью во многом зависит от достоверности данных, которые кладутся в основу криминологических выводов о состоянии, динамике и структуре преступности.

В настоящее время эти важнейшие параметры преступности определяются на базе анализа уголовной статистики. Она по существу является основным источником и фактическим материалом для изучения преступности и криминологических исследований. Между тем уголовная статистика не содержит полных данных о фактиче-

164

ской преступности, ибо за ее пределами, как отмечалось, остаются сведения, касающиеся латентной части этого социального явления.

Недостаточная осведомленность о реальном состоянии, действительной динамике и фактической структуре преступности влечет целый ряд негативных обстоятельств. Они связаны, в частности, с тем, что в обществе не формируются четкие представления о действительной распространенности преступности, о числе лиц, причастных к этим преступлениям, а также о реальной «цене» преступности.

В настоящее время сведения о количестве совершенных преступлений, которые в максимальной степени приближены к действительности, могут быть получены лишь по незначительной категории преступлений⁴'. Что же касается таких преступлений, значительная часть которых остается латентной, то, к сожалению, выводы о тенденциях динамики этих правонарушений зачастую не могут быть признаны достоверными.

Сказанное в первую очередь относится к хищениям социалистического имущества. Отсутствие сведений о фактической динамике хищений (что относится и к другим видам преступлений, имеющим значительную латентную часть) не только не позволяет проследить степень интенсивности борьбы с хищениями на том или ином ^тапе, но также препятствует всестороннему исследованию факторов, обусловливающих действительные повышения и понижения (разумеется, если они имеют место) в кривой преступных посягательств.

Исследование латентной преступности имеет большое значение для дальнейшего развития теории криминологического прогнозирования. Появившиеся в последние годы работы, посвященные криминологическому прогнозированию, показывают, что в этой обла-

„                                   48

сти сделан определенный шаг вперед .

Вместе с тем успехи в теории и практике криминологического прогнозирования были бы еще большими, если бы криминология располагала полной информацией о скрытой части преступности.

Однако информационный базис прогноза, в основе которого лежит уголовно-правовая статистика, не охватывающая всей совокупности преступлений, не является доброкачественным, во всяком случае для прогнозирования преступлений, имеющих значительную латентную часть. Игнорирование этого обстоятельства может привести к тому, что искаженное представление об основных параметрах преступности сегодняшнего дня неизбежно вызовет еще большее искажение данных о преступности в будущем.

Следовательно, для того чтобы добиться «истинности» прогноза, вначале надо получить доброкачественный информационный базис, который может быть построен только на основе полных данных о всех параметрах преступности сегодняшнего дня. И до тех пор пока криминология не будет располагать таким информационным базисом, трудно ожидать даже вероятностных прогностических выводов о тенденциях и закономерностях, состоянии, уровне преступности в определенной перспективе.

165

В литературе высказывается мнение, что выявление латентных преступлений не облегчит получение максимально точных криминологических прогнозов и в том случае, если прогнозируются тенденции и закономерности развития всей преступности. При этом делаются ссылки на то, что для прогнозирования «движения преступности» достаточно использовать данные о регистрируемой преступности, которые вполне обеспечивают возможность разработки прогнозов тенденций и закономерностей изучаемого явления⁴⁴.

Это — слишком категоричное утверждение, ведущее к неточному определению состояния преступности. Необходимо подчеркнуть, что количество зарегистрированных преступлений в ряде случаев намного меньше количества действительно совершенных преступлений. Поэтому, когда речь идет о видах преступности, имеющих значительную латентную часть, количество зарегистрированных таких преступлений не может рассматриваться как обеспечивающее получение достоверных данных о преступности. Особенно это касается преступных посягательств на социалистическую собственность.

Конечно, глубокий анализ проблемы репрезентативности зарегистрированных преступлений может стать предметом специального исследования⁵⁰. Это позволит обстоятельно рассмотреть многие ее важные аспекты, в том числе разработать соответствующие показатели репрезентативности зарегистрированной доли некоторых категорий преступлений, условия, обеспечивающие репрезентативность при случайном характере выборки, и т. д.

Для получения и последующей обработки информации о скрытой преступности большое значение приобретает использование косвенных методов '.

Одним из чаще всего применяемых косвенных методов исследования скрытой преступности является научно организованный опрос предполагаемых потерпевших о преступлениях, жертвами которых они оказывались, но виновные в совершении преступлений остались ненаказанными.

Применение этого метода (иногда он называется методом вик-тимологизации) позволяет в рамках теории вероятностей определить состояние латентной преступности в соответствующих регионах (районе, городе), причем только в отношении определенных видов преступлений. К таким преступлениям относятся те из них, в качестве потерпевших от которых выступают физические лица (телесные повреждения, разбойные нападения, кражи личной собственности и т. п.). На базе данных опроса жертв преступлений, виновные в совершении которых остались ненаказанными, можно определить соотношение между выявленной и латентной преступностью в исследуемом регионе, установить мотивы сокрытия от правоохранительных органов фактов преступлений, изучить причины и условия, способствующие неразоблачению правонарушителей.

Степень достоверности результатов таких исследований зависит от соблюдения по меньшей мере двух условий. Во-первых, важно построить верную модель потерпевшего (жертвы) преступления,

166

во-вторых, выбор для опроса группы (групп) населен^/. .._r--       ^

по принципу наибольшего приближения к построенной модели . В криминологических исследованиях иногда применяются и более локальные методы. Например, сведения об уровне скрытых телесных повреждений можно получить путем изучения материалов бюро судебно-медицинских экспертиз, поликлиник, больниц и сопоставления их с данными органов милиции, прокуратуры, суда. Такой метод был использован В. В. Панкратовым при изучении в одном из городов РСФСР уровня скрытых умышленных тяжких je-лесных повреждений, причиненных в результате драк, избиении и других аналогичных им действий.

Особо следует сказать о некоторых методах исследования латентных хищений, совершенных должностными и материально ответственными лицами.

В отличие от иных правонарушений, данные о скрытых хищениях социалистического имущества могут быть получены из многих источников. Это, в частности, количественное и стоимостное выражение похищенных материальных ценностей (например, в результате анализа различной экономической информации подсчитывается объем (количество и стоимость) использованного индивидуальными владельцами автомобилей похищенного бензина). Об объеме похищенных материальных ценностей можно также судить на базе анализа соотношения потребностей населения в строительных материалах, необходимых для индивидуального строительства, с размерами их удовлетворения и фактическим расходованием стройматериалов.

К примеру, в одном регионе исследователи установили, что государственным учреждениям и предприятиям для осуществления строительных работ не хватало кровельных материалов, кирпича, цемента, лесоматериалов. Между тем индивидуальное строительство шло полным ходом. По подсчетам экономистов, индивидуальными застройщиками было израсходовано лесоматериалов намного больше, чем отпущено на эти цели государством по всем каналам сбыта. Источником неправомерного приобретения стройматериалов для индивидуального строительства являлись хищения на объектах капитального строительства государственных предприятий.

Получение таких и подобных им сведений весьма важно для общей характеристики скрытых хищений. Но при всей их значимости они имеют существенный недостаток, который состоит в том, что объем похищенного (количество и стоимость ценностей) не указывает на число лиц, совершивших эти хищения, равно как и не определяет количество совершенных преступлений. Данные об объеме преступных посягательств на социалистическую собственность представляют большую ценность для криминологических выводов о состоянии латентных хищений. Установление этого параметра Должно занять важное место в исследованиях скрытой преступности.

Во многих случаях выбор метода исследования зависит от осо-

167

бенностей объекта, характера предполагаемых хищений и контингента правонарушителей. Одни методы пригодны для попыток определить, хотя и приблизительно, количество хищений в рамках отдельных предприятий или регионов. С помощью других можно сделать некоторые выводы об объеме скрытых хищений определенного имущества в масштабе региона либо на отдельных объектах (например, путем анкетирования). Результаты анкетирования, конечно, субъективны, однако и они дают возможность, хотя бы в первом приближении, судить об уровне скрытых хищений, к примеру, на отдельных предприятиях.

Понятно, что исследования, проведенные подобным способом, могут и не дать достаточных оснований для вывода о действительном состоянии скрытых хищений в той или иной отрасли народного хозяйства. Но это может быть первым шагом. В качестве следующего — целесообразно проведение подобного изучения в рамках какой-либо одной замкнутой системы народнохозяйственных объектов. Затем в группе их и т. д.

В числе применявшихся криминологами методов изучения латентной преступности можно назвать метод экспертных оценок, т. е. получение мнений специалистов о вероятном соотношении между выявляемыми и скрытыми преступлениями. Соображения экспертов основываются на их многолетнем опыте борьбы с преступностью и вытекающей из этого достаточной осведомленности о криминологической обстановке в соответствующем регионе.

Практика показывает, что лица, длительное время занимающиеся борьбой с хищениями оперативно-ро-зыскными методами, следователи, имеющие опыт расследования этих преступлений, прокуроры, осуществляющие надзор за исполнением законов об охране социалистической собственности, в том числе и надзор за разрешением органами дознания и следствия заявлений и сообщений о хищениях, а также за расследованием этих преступлений, сопоставляя отдельные дела, анализируя экономические, демографические сведения, уголовно-правовую статистику и др., накапливают широкую информацию о скрытых преступлениях. Существуют определенные способы повышения надежности экспертных оценок. Таким способом является привлечение не одного, не двух-трех, а многих экспертов и сопоставление их мнений. В этом случае устанавливается «средняя», разделяемая большинством, точка зрения.

---

Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 530; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!