Поздняя империя (200 - 450 гг. н.э.)

 

Мобильная армия (доктор Роджер Томлин)  

 

Дунайские войны Марка Аврелия сделали явными все недостатки оборонительной системы, которую он унаследовал. Пришлось набирать новые легионы для защиты северных подступов к Италии, создавать на скорую руку «полевые армии», подыскивать и назначать на должности новых офицеров вопреки сложившейся традиции. Валерий Максимиан, один из немногих сенаторов, бывших выходцами из Паннонии, стал предшественником великих дунайских императоров III века: он являлся опытным офицером конницы, Марк Аврелий собственноручно возложил на него венок за то, что он лично убил варварского вождя. Позднее Максимиан поочередно был легатом шести легионов. Первый «солдатский император», Септимий Север, не участвовал в боевых действиях до 193 г., когда дунайские легионы провозгласили его императором. Однако нужда в поддержке войска заставила его отправиться в дальние военные экспедиции в Сирию и Британию. Говорят, что на смертном ложе он завещал своим сыновьям «обогащать войско и пренебрегать всем остальным». Он повысил солдатское жалованье и добавлял к нему щедрые подарки; официально признал солдатские браки; так называемое право ношения золотого кольца символизировало открывшиеся перед солдатами возможности подняться до чина центуриона и выше, даже до административных должностей, ранее доступных только всадникам. Армия легионов была увеличена на одну десятую, за счет создания трех новых Парфянских легионов, командовали которыми (как и Египетским легионом) префекты из сословия всадников, дважды побывавшие примипилами. Два из этих легионов стояли в новой провинции Месопотамии (северной), но II Парфянский легион стоял в крепости близ Рима. Прежняя преторианская гвардия была распущена за то, что поддерживала одного из соперников Севера, и заменена десятью новыми двойными (то есть тысячными) когортами, набранными из легионеров, большей частью родом с Дуная, которые казались такими грубыми и дикими благородным римским сенаторам. Новая гвардия и II Парфянский легион, равные по численности трем легионам, образовали мобильный резерв для легионов, стоящих на границах, готовый как поддержать легионы, так и раздавить возможного узурпатора. Север основал династию, продержавшуюся на престоле четверть века. В эти годы, несмотря на пять новых легионов, созданных самим Севером и Марком Аврелием, напряженность на границах возросла до крайней степени. В Германии существующие племена слились в два союза, ставшие дальними предками современных европейских наций: франки в низовьях Рейна и алеманны к востоку от пограничного вала (limes), шедшего от среднего течения Рейна к верховьям Дуная. Восточные германцы, такие, как готы и вандалы, двинулись от Балтийского моря на юг, тесня прочие племена к дунайской границе и угрожая Дакии и низовьям Дуная. На востоке одряхлевшее парфянское царство пало перед агрессивным натиском возродившейся Персии, что привело к захвату римской территории Месопотамии и Сирии в качестве первого шага отвоевания западных земель, принадлежавших некогда Дарию. Александр Север, внук свояченицы великого Септимия Севера, погиб в Майнце от рук собственного войска в 235 г., после того как не сумел наказать алеман-нов. Унаследовавший ему Максимин был по происхождению придунайским крестьянином. Максимин был первым из «иллирийских» императоров, людей темного происхождения, но наделенных недюжинным полководческим талантом, которые упрямо сражались с захватчиками и друг с другом, пытаясь восстановить равновесие в государстве. Но спокойствие это обходилось чересчур дорого. За период с 235 по 284 год на римском престоле сменилось почти двадцать императоров, не считая номинальных соправителей и бесчисленных узурпаторов; но, не считая Деция, павшего в бою с готами (251), Валериана, погибшего от рук персов (после 259— 260), Клавдия, умершего от чумы (270), и Кара, убитого молнией, возможно, не без участия легионеров (283), все они погибли либо от рук собственных солдат, либо от рук соперников. Дольше всех продержался на престоле Галлиен (254—268), человек достаточно образованный (у него даже нашлось время оказать покровительство философу, который взялся построить город-утопию на берегах Неаполитанского залива). За эти четырнадцать лет алеманны завоевали территорию между Рейном и Дунаем, а готы — Дакию; западные провинции провозгласили своего собственного, галльского императора; на востоке персы захватили Антиохию, столицу Сирии, и были изгнаны только благодаря инициативе римского протектората, караванного города Пальмиры. Так что фактически Галлиен управлял только Италией и северными подступами к ней, придунайскими провинциями (с переменным успехом) и Африкой. Однако его реформы, сведений о которых сохранилось очень мало, выковали оружие, которое послужило преемникам Галлиена для восстановления прежней военной мощи. Средневековый источник приписывает ему создание конницы, «ибо до тех пор римская армия состояла почти из одной пехоты». Это, конечно, преувеличение: независимые конные отряды сыграли немалую роль в победах Севера в гражданской войне. Однако теперь говорится о конной армии под предводительством единого военачальника, а в Медиолане (совр. Милан) были отчеканены золотые монеты в честь (и, видимо, в уплату) «Верности конницы». Эти конные отряды включали в себя «далматов» и «мавров». Видимо, не случайно в IV в. соединения «иллирийских» Equites Dalmatae и Equites Mauri систематически распределяются среди армий, стоящих вдоль границ по Дунаю и дальше на восток, вместе с «иллирийскими» Equites Promoti и Equites Scutarii. Они, должно быть, вели свое начало от «иллирийской» конной армии, набранной среди далматов, мавров, promoti (отдельно действующей легионной конницы) и scutarii (видимо, всадников, пользовавшихся скутумом), которая затем была рассредоточена. Подобное же распределение можно видеть среди частей конных лучников и Equites Stablesiani (вероятно, конных легионеров, которые служили телохранителями наместников провинций). Пехота новой мобильной армии состояла из традиционных отдельных частей (vexillationes) легионов, стоящих на границе, что подтверждается надписями Галлиена в северо-западной Македонии (II Парфянский и III Августов) и в стратегических пунктах в Паннонии, в Сирмии (германские и британские легионы «со своими вспомогательными частями») и Петовионе (два легиона из Береговой Дакии и, вероятно, еще четыре паннонских). Фактическая независимость этих отдельных частей от своих легионов подтверждается «серебряными» монетами, выпущенными Галлиеном в 259—260 гг. в честь преторианской гвардии, II Парфянского легиона и легионов на Рейне и Дунае с девизом времен гражданской войны «Верный и преданный» (pia fidelis). Однако на границах таких монет не найдено — границы тогда не подчинялись Галлиену. Они встречаются в северной Италии и на северо-западных подступах к ней. Эти монеты, очевидно, выплачивались отдельным частям, оставшимся верными Галлиену после того, как их легионы выдвинули узурпаторов. «Сенаторские» источники относятся к Галлиену враждебно — видимо, потому, что около 260 г. он перестал назначать традиционных легатов. Теперь легионами командовали префекты из всадников, такие, как те, что руководили тремя парфянскими легионами Севера. На практике они исполняли обязанности легатов. Некоторые старшие офицеры, в особенности преторианские трибуны и легионные префекты, но также и один центурион из отдельной части, получают титул «защитника императора». Титул «защитник», protector, встречается и раньше (он давался легионерам-телохранителям), но теперь он развивается в целый институт, имевший большое значение в армии эпохи поздней империи. Эта честь, оказанная офицерам, не спасла Галлиена от офицерского заговора, в котором участвовали его преемники Клавдий (268-270) и Аврелиан (270-275). Они и еще один «иллириец», Проб (276—282), восстановили единство империи, разгромив готов и германцев, вторгнувшихся в Галлию; Пальмира была захвачена, «Галльской империи» пришел конец. На востоке римлянам удалось восстановить свое влияние, когда Кар захватил персидскую столицу Ктесифонт (283). Но Аврелиан, подавив германское нашествие на Италию, начал возводить стены, которые и поныне окружают Рим, — признание того факта, что отныне даже сердце империи не застраховано от внезапного нападения.

 

 

Позднеримские мобильные армии и сектора границы около 395 г., согласно «Notitia Dignitatum», иллюстрированному манускрипту того же периода, назначение и внутренняя хронология которого до сих пор являются предметом споров. 

 Политическую стабильность восстановил Диоклетиан (284—305), административный гений, которому удалось на основе полувековых импровизаций выстроить систему. В качестве соправителей Диоклетиан избрал таких же иллирийцев, как он сам, бывших более талантливыми полководцами, чем он: Максимиана (286-305), Констанция (293-306) и Галерия (293—311), которым удалось подавить восстания и восстановить Римскую империю в прежних границах. От территорий между Рейном и Дунаем, занятых алеманнами и готами, пришлось отказаться, но зато Диоклетиану удалось даже немного продвинуться в Месопотамию после того, как Галерий нанес поражение персидскому царю. Враждебный источник обвиняет Диоклетиана в том, что он «учетверил» армию, намекая на трех его соправителей; на самом деле сохранилась большая часть тридцати трех Северовых легионов, а Диоклетиан удвоил общее число солдат. Большая часть легионов была отправлена в пограничные армии, попарно, согласно обычаю, вместе с «отдельными» частями конницы (теперь используется термин vexillatio), очевидно, взятыми из армии Галлиена и его преемников. Эти отдельные части и легионы были сильнее старых ал и когорт, тем более что армиями все чаще вместо прежних наместников провинций командовали профессиональные военные, duces (командиры). (Эта тенденция была доведена до логического завершения в правление Константина, при котором все карьеры стали исключительно военными либо исключительно гражданскими.) Однако два новых легиона, Ioviani («Юпитеровы») и Herculiani («Геркулесовы»), названные в честь богов-покровителей Диоклетиана и Максимиана, не были предназначены для защиты границ. Первоначально дунайские легионеры, вооруженные характерными позднеримскими утяжеленными дротиками (martiobarbulus), были приписаны к comitatus, имперскому двору, сопровождавшему императора. К ним следует добавить и другие элитные легионы IV века, Solenses («Солнечные») и Martenses («Марсовы»), названные в честь богов-покровителей Констанция и Галерия, а также Lanciarii — видимо, отборные преторианцы и легионеры, вооруженные lancea (легкое копье, пика). Самые привилегированные соединения конницы IV века, похоже, тоже были набраны Диоклетианом и присоединены к комитату: там были и наиболее древние scholae (конная гвардия) и знаменитые Equites Promoti и Equites Comites (букв, «конный эскорт»). Постоянные сухопутные войска Диоклетиана и его коллег были невелики по позднейшим меркам, но при необходимости их всегда можно было пополнить из усиленных пограничных армий. Так, в египетском папирусе 295 г. зафиксирована выдача фуража не только комитам, но и еще двум десяткам отдельных конных частей (вероятно, включая два из Береговой Дакии: XIII Сдвоенный и V Македонский). Эти два легиона входят также в гарнизон Геркулеи, новой египетской провинции Диоклетиана, и, видимо, именно он их туда и поместил. Следует предположить, что Диоклетиан (возможно, в отличие от Галлиена) не считал отдельные части легионов постоянными соединениями и при случае возвращал их на границы. Частью армейских реформ было налаживание тылового снабжения армии, установившееся на весь период поздней империи. В течение III в. денежная система (и соответствующая ей система налогообложения) рухнула; армия реквизировала рабочие руки и припасы по необходимости, а расплачивалась «по справедливости», а то и вовсе никак не расплачивалась. Диоклетиан упорядочил систему снабжения, взимая требующийся армии провиант, сырье и готовые изделия (одежду, к примеру) в качестве налога, основываясь на исследованиях ресурсов империи. Так что начальник императорской охраны мог прикинуть, чего и сколько понадобится армии на следующий год, и рассчитать, сколько должна заплатить та или иная область. Через наместников провинций местным выборным чиновникам направлялись соответствующие приказы, чиновники собирали налоги и отправляли собранное туда, где оно требовалось. Конечно, эта система породила жуткую бюрократию (которую тоже надо было кормить и содержать), но тем не менее она работала. Армии теперь регулярно выдавался паек плюс денежное довольствие и подарки в честь важных дат (таких, как 22 декабря, день рождения Диоклетиана). Живое отражение этой системы можно видеть в двух фрагментах из документов египетского помощника наместника в Панополисе. Первый состоит из копий писем, отосланных им в сентябре 298 г. Большинство этих писем посвящено подготовке к долгожданному визиту «владыки нашего императора Диоклетиана», но некоторые являются распоряжениями о выдаче солдатских пайков. Так, чиновникам приказано выдать гарнизону, который можно определить как «1-ю алу иберийцев», двухмесячный рацион ячменя и пшеницы; приведенные общие цифры заставляют предположить, что в але было всего 116 человек с конями. Второй фрагмент состоит из писем, полученных от прокуратора Нижней Фиваиды, многие из которых содержат распоряжения о выдаче денежного довольствия военным соединениям в начале 300 г.: так, 30 января прокуратор написал «стратегу» (получившему его письмо 9 февраля), приказывая выдать I але иберийцев 73 500 денариев (жалованье) и 23600 денариев (вместо пайков), которые им должны были выдать еще 1 января за последние четыре месяца 299 г. Бюрократическая мельница мелет медленно, зато верно: стратег даже отвечает на запрос по поводу кож, отпущенных на починку ворот крепости, и сообщает подателю письма, что данные кожи «погрызены мышами и пришли в негодность». Диоклетиан держал своих соправителей в узде. Когда же он в 305 г. отрекся от престола и удалился на покой, снова вспыхнула череда гражданских войн. Победителем вышел Константин (306— 337), сын Констанция, в 324 г. ставший единственным императором. В результате молниеносной войны (312) погиб Максенций, сын Максимиана, который удерживал Италию даже против Галерия. Константин, пустивший в ход только часть доступных ему сил, ввел в империи христианство. Что касается дел мирских, он присвоил себе новое пехотное соединение, auxilium, из которого потом выросли ударные войска поздне-римской армии. Первые ауксилии были созданы, вероятно, Констанцием или Максимианом: это были Cornuti, «рогатые», которые, похоже, изображены на арке Константина, и «браслетники», Bracchiati. Позднее мы видим, как эти части, а также еще два первоклассных ауксилия, Iovii («Юпитеровы»), и Victores («победители»), идут в бой с германским боевым кличем. Так что есть причины предполагать, что эти грозные ауксилии набирались и пополнялись среди рейнских германцев, либо добровольцев, либо военнопленных, либо из молодых людей, принадлежавших к числу laeti (летов), зависимых германцев, которых Диоклетиан и его соправители поселили на заброшенных землях в Галлии. Кроме того, Константин создал новые легионы. Однако более важным источником новых «мобильных» частей были существующие легионы на границах и гарнизоны, стоящие в других стратегических пунктах. Отдельные части наконец были окончательно оторваны от своих прежних легионов. Часть из них сохранила свои прежние названия, как, например, V Македонский, один из самых живучих легионов — он входил еще в состав армии Юстиниана в VI в.; другие были названы по номерам, как, например, Primani («первые») или Undecimani («одиннадцатые»), или по месту предыдущего расположения, как Divitenses, бывшие отдельной частью второго Италийского легиона, стоявшей в предмостном укреплении в Дивиции. Парной частью с Divitenses были Tungrecani, которые, вероятно, стояли гарнизоном в земле тунгров (близ совр. Тонгра). Старая преторианская гвардия была распущена, несомненно, потому, что она сражалась на стороне Максенция, но еще и потому, что теперь она устарела: возникла новая мобильная армия. Роль телохранителей императора исполняли теперь схолы, отборные конные соединения числом 500 человек (по крайней мере, в VI в.). К концу IV в. этих соединений было уже десять. Далее следовали конные вексиллационы, такие, как элитные Comites и Promotes, набираемые там лее, где и ауксилии (Equites Cornuti и прочие), и множество соединений с названиями, которые встречаются также и в пограничных армиях (Dalmatae, Stablesiani и проч.), напоминающих о конной армии Галлиена. Последних иногда бывало по нескольку штук, различавшихся по номерам (к такой части — VI Стаблезианской — принадлежал, например, хорошо оплачиваемый всадник, которого около 320 г. угораздило утонуть в болоте вместе со своим роскошным шлемом) или носивших названия, напоминающие о бывшем гарнизоне (Equites Dalmatae Passerentiaci). Наиболее правдоподобным объяснением является то, что эти пограничные части действительно пришли из конной армии Галлиена и Константин снова вызвал их, чтобы пополнить свою мобильную армию. Враждебный Константину критик обвиняет его в том, что он придерживался стратегии, противоположной стратегии Диоклетиана, который сделал неприступными границы империи: Константин отвел с границ большую часть войск, разместив их в городах, вовсе не нуждавшихся в гарнизонах, что сделалось дополнительной тяжкой ношей для этих городов и вело к разложению самих войск. Эта критика неправильно истолковывает новую стратегию, которой в основном придерживались и преемники Константина. Держать войска вдоль всех границ в ожидании нападения бьио невозможно: за внешними врагами все равно оставалось преимущество внезапности, и они могли сосредоточить крупные силы на узком участке. Вместо этого вдоль всей границы были оставлены гарнизоны, которые могли — по крайней мере, теоретически — справляться с мелкими вторжениями и сдерживать крупные армии, обороняя укрепленные города, базы с продовольствием и укрепленные пункты вдоль путей сообщения. Это должно было обеспечить защиту мирному населению, лишить врага источников провианта и выиграть время до подхода мобильных войск, которые нанесут контрудар. Захватчикам пришлось бы либо рассредоточиться по местности в поисках припасов — и тогда небольшие мобильные подразделения могли бы отловить их и уничтожить; либо же, если бы они продолжали держаться вместе, можно было дать большое сражение, в котором римская мобильная армия, лучше вооруженная, лучше обученная и регулярно получающая продовольствие, имела большой шанс взять верх даже над противником, превосходящим ее по численности. Разбив захватчиков в сражении, их можно было прогнать туда, откуда они явились, и применять репрессии вплоть до полной капитуляции противника. Для самого императора такая стратегия имела важный дополнительный эффект: он мог лично контролировать лучшие войска империи, так что никакой узурпатор ему был не страшен. Недостатками этой стратегии было то, что бездействующие войска, стоящие на границе или в гарнизонах, утратят боевую готовность, а также медленность сообщения. Ни одна армия, какой бы «мобильной» она ни была, не может двигаться быстрее, чем ее пехота (а это примерно 15—20 миль в день). Таким образом, на протяжении IV века число таких мобильных армий росло; это сокращало время до прихода войск в нужное место, но при этом распыляло силы и повышало риск появления узурпатора. Константину унаследовали его сыновья, Константин II (337—340) на западе, Констант (337—350) в Италии и Констанций II (337—361) на востоке. Констант вскоре устранил Константина II, только затем, чтобы стать жертвой одного из своих военачальников, командира Ioviani Herculiam, которого после долгой и кровавой гражданской войны поверг Констанций. Тысячи comitatenses (гвардейцев) погибли. В Галлию, воспользовавшись случаем, хлынули франки и алеманны. Констанций II, добросовестный, но не слишком даровитый полководец с дурной репутацией человека, который выигрывает гражданские войны, но проигрывает войны с чужеземцами, назначил своего родича Юлиана младшим соправителем в Галлии (355). Сам же Констанций продолжал вести войну с персами, которая досталась ему в наследство от отца. Юлиан, будущий философ, в результате своих ученых занятий отвергший христианство, которое исповедовала вся его семья, оказался талантливым военачальником: в 357 г. он разгромил алеманнскую армию в районе современного Страсбурга и принялся успешно отвоевывать свою родину, а в 360 г. восстал против своего родича. Когда Констанций скончался естественной смертью, Юлиан оказался единственным законным императором (361—363). Но вместо того, чтобы разобраться с насущными проблемами на Рейне и Дунае, Юлиан решил преподать урок персам и напал на Ктесифонт. Поход окончился полным провалом, и сам Юлиан погиб в стычке во время отступления. Новому императору, Иовиану, удалось спасти армию, пойдя на существенные уступки Персии, но несколько месяцев спустя он умер. Армия заменила его суровым императором с границы, в духе «иллирийцев» III в., Валентинианом (364—375), который назначил своего младшего брата, Валента, правителем Восточной империи (364—378). Пока Валент демонстрировал мощь империи вестготам в нижнем течении Дуная и останавливал вторжение персов в Армению, Валентиниан со своими военачальниками вели войны в Британии, на Рейне и в среднем течении Дуная. Внезапная смерть Валентиниана — он скончался от апоплексического удара, вызванного бурными спорами с варварским посольством, — позволила Валенту устроить величайший военный кризис века. В 376 г. в низовья Дуная, спасаясь от гуннов, хлынул поток беженцев, в числе которых были остготы с Украины и вестготы. Валент согласился предоставить вестготам убежище, а под шумок переправились и остготы. Дурное обращение римлян вскоре заставило готов поднять восстание. После того как ограниченные карательные меры не возымели действия, Валент решил бросить на мятежников все свое войско и лично возглавить поход. Произошедшая в результате катастрофа, битва под Адрианополем (9 августа 378 г.), обескровила мобильную армию и положила конец начавшемуся было подъему военной мощи Рима.

 

Источники по IV в. н.э.  

 

 Наши сведения об армии Константина и его преемников основываются на двух источниках: сохранившихся книгах «Истории» Аммиана Марцеллина (в них описан период с 353 по 378 год) и загадочном тексте, озаглавленном «Notitia Dignitatum». Аммиан был грекоязычным офицером, служившим в армии в течение десяти лет, с 353 по 363 год, в течение которых он участвовал в боевых действиях повсюду от Рейна до Тигра. Уйдя в отставку и поселившись в Риме, он в 90-х гг. IV в. начал издавать подробное историческое сочинение, написанное цветистым «цицероновским» стилем. По масштабу это сочинение не знало равных со времен Тацита. Аммиан откровеннее Тацита, а может, просто менее искусно скрывает свои предрассудки и к тому же лучше разбирается в военной истории. К несчастью, он старался писать как «классический» историк, а потому подчас бывает чересчур многословен и к тому же избегает современной терминологии: например, он использует слова «легионы» и «когорты», говоря о позднеримских ауксилиях и конных вексиллационах, и слово «турма», относя его как к коннице, так и к пехоте. «Notitia» — это «список высоких должностей», иллюстрированная рукопись, относящаяся примерно к 395 г. Рукопись разбита на главы, каждая из которых посвящена одному из крупных должностных лиц со схематическим изображением его обязанностей: к примеру, начальник служб, ответственный за схолы и оружейные мастерские, обозначается копьями, щитами, шлемами, панцирями и прочим оружием. В этих главах перечисляются офицеры обеих половин империи, включая главнокомандующих мобильных армий со списками подчиняющихся им частей (расположенных более или менее по старшинству и по родам войск), и приграничные полководцы со списками их частей (и местами их расположения). И в восточных, и в западных главах содержится большое количество сведений, относящихся к значительно более раннему периоду, чем 395 г. (когда империя была разделена таким образом), но только западные списки были «обновлены» в период предводительства верховного главнокомандующего Стилихона (395—408), и даже позднее. Возможно, наша копия «Нотации» принадлежала к числу документов главнокомандующего войск Западной империи: его канцелярия назначала офицеров и получала за это плату, а потому им нужен был список назначений. До нас дошел окончательный черновик прошения к императору от некоего Абиннея, новоиспеченного префекта алы в Фаюме, в Египте. Он жалуется Констанцию II на то, что, хотя он был назначен на должность самим императором, когда он предъявил «священную грамоту» своему непосредственному начальнику, тот сказал, что он уже не первый, кто является с точно таким же письмом, претендуя на ту же должность. Все эти грамоты о назначении были незаконно выданы столичными бюрократами. Абинней был утвержден в должности (около 342 г.), и это большая удача для нас, потому что Абинней сохранил все полученные письма. «Официальную» точку зрения подтверждают также монеты, несколько надписей на стенах, и в первую очередь Феодосиев кодекс, большая компиляция выдержек из имперского законодательства (от Константина до Феодосия II), распределенных в хронологическом порядке по темам, всего 16 книг. Книга VII посвящена законодательным актам, имеющим отношение к армии. Это настоящие залежи подробных инструкций и благих намерений. Например, одна из глав содержит 17 выдержек, имеющих отношение к «дезертирам и тем, кто их укрывает». В дополнение к Аммиану у нас имеется некоторое количество менее серьезных историков, в том числе греческое повествование о IV в. Евнапия, современника Аммиана, частично дошедшее до нас через вторые руки. Временами можно извлечь полезные сведения и из панегириков, любимого литературного жанра поздней империи; так, надгробная речь Либания об императоре Юлиане включает в себя рассказы очевидцев о его последнем походе, а личный летописец Стилихона, поэт Клавдиан, удосужился внести в свои стихи названия семи мобильных частей, которые участвовали в подавлении восстания в 398 г. Важные детали можно найти даже в самых неожиданных источниках: полный список нижних чинов в конном вексиллационе приведен св. Иеронимом в обличительной речи против епископа Иерусалимского.

 

Позднеримская армия, 337—378  

 

 Как мы уже видели, Константин разделил армию на мобильные части (comitatenses) и пограничные войска (limitanei). Последние с помощью более мелких отрядов, стоящих в маленьких укрепленных пунктах (burgi), разбросанных вдоль всех границ, охраняли крепости и города в пограничной зоне. За некоторыми исключениями, эти войска состояли из частей нового типа, включающих в себя отряды equites (всадников), кое-где на Дунае сокращенные до cunei (эскадронов, букв, «клинья») и ауксилий, либо легионов старого типа, ал и когорт. Археологи находят все больше доказательств, что позднеримские крепости, или по крайней мере их гарнизоны, часто были меньше, чем их предшественники эпохи ранней империи. О диоклетиановской але, насчитывавшей, по всей видимости, не более 116 (или 118) человек, уже говорилось; из того же самого источника можно сделать вывод, что легионные Equites Promoti состояли из 77 солдат, Equites Sagittarii («конные стрелки») — из 121 солдата, XI когорта хамавов (германское племя) насчитывала 164 человек, и в каждом из двух легионов было около тысячи солдат. Эти пограничные войска IV века группировались в армии, занимающие одну или больше провинций, под командой «вождя» (дук, dux, позднее «duke», то есть «герцог»), за исключением большей части Африки, где «границы» (горные массивы либо полупустынные земли) делились на сектора, за которые отвечали praepositi limitis («наместники границ»), над которыми стоял comes (комит, буквально — командир, ср. современное «count», «граф») с мощной мобильной армией.

 

Письма, сохраненные Абиннеем, позволяют нам узнать «из первых рук» об обязанностях офицера пограничных войск в сороковых годах IV в., хотя не стоит предполагать, что проблемы «внутренней безопасности» Фаюма были типичны для империи в целом. «Ваша доблесть, господин наместник (ргаеpositus) успешно ограничивает грабежи и несправедливости, творимые в наших краях более могущественными людьми», — пишет ему проситель (Абинней, солдат с более чем сорокалетним опытом военной службы, был также собственником: он владел доходными домами в Александрии и собственной фермой и, видимо, был одним из вездесущих «патронов» позднеримского общества). Он получает прошения от жертв грабежей, от людей, у которых украли овец или свиней. Одного из его собственных подчиненных обвинили в том, что он творил бесчинства в пьяном виде; другого — в том, что он возглавлял шайку, остригшую шерсть с одиннадцати овец и угнавшую шесть свиней. Священник вступается за дезертира, носящего то же имя, напоминая Абиннею о христианской добродетели всепрощения. Другой священник просит одолжить ему сети, хранящиеся в штабе, для отлова газелей, опустошающих его поля. Официальные письма предлагают Абиннею обеспечить эскортом сборщиков налогов, позаботиться о двух ремесленниках, поставляющих древесину конному вексиллациону, помочь в борьбе с незаконной торговлей содой. Однако эти любопытные документы не следует использовать для поддержания устаревшего представления о том, что пограничные войска были чем-то вроде «деревенской милиции». Правда, галльские легионы к началу 50-х гг. IV в. и впрямь порядком разложились, но пограничные легионы, осажденные в Амиде на Тигре в 359 г., весьма искусно и решительно сражались с персами. Пограничные войска из соседней провинции Осроены принимали участие в походе против персов (363 г.), а вскоре после этого части, ставшие лишними после того, как Иовиан уступил часть территорий Персии, были присоединены к мобильной армии на востоке под неуклюжим названием legiones pseudocomitatenses. Уже в V в. это же название получили около тридцати галльских гарнизонных частей, большая часть из которых была остатками, уцелевшими после прорыва рейнской границы в 406—407 гг., но теперь это, должно быть, было просто жестом отчаяния. Комитатенсы, хотя они тоже имели право заводить семьи, не имели постоянного места приписки, как пограничные войска. В то время, когда они не участвовали в боевых действиях, они размещались на постой в городах, где они имели право занимать одну треть имеющегося жилья — система, которая вызывала постоянные трения с гражданскими владельцами домов. Константин создал две должности главнокомандующих — начальник конницы (magister equitum) и начальник пехоты (magister peditum), к которым перешли военные обязанности префекта преторианцев, в то время как последний остался ответственным за обеспечение провиантом и всем необходимым. На практике держать все мобильные части в непосредственном подчинении императору оказалось невозможным: скоро возникают «региональные» армии, наиболее значительные из которых находятся в Галлии, в Иллирии (придунайские провинции) и на востоке (опорный пункт — в Антиохии). В отсутствие императора ими командовал начальник конницы. При необходимости от армий отделялись более мелкие мобильные части под командованием комита, как, например, четыре отряда, отправленные в Британию в экстренных обстоятельствах 367 г. В Африке тоже была создана своя мобильная армия. Ко времени создания «Нотиции» свои мобильные армии были и в Британии, и в Испании, и во Фракии. Феодосии I (379—395) сгруппировал восточные войска в пять армий, две из которых находились в его непосредственном подчинении, и всеми ими командовал начальник солдат (magister militum). Возможно, Феодосии преследовал политические цели: он хотел избежать того, чтобы вся армия подчинялась одному главнокомандующему, вроде того, что произошло на западе, где Стилихон, бывший начальником пехоты, встал во главе всей военной иерархии. Разнообразные мобильные армии времен «Нотиции», т.е. около 395 г. на востоке и в 395—408 гг. на западе, показаны в таблице.

 

 

Подразделения позднеримской армии около 395 г., по Notitia Oignitatum. в которой расписаны все мобильные подразделения Запада. Возможно, наша копия была частью документов западного главнокомандующего. 

В списках восточных армий конница предшествует пехоте; в западных они описаны раздельно. Титул «palatini» («придворные»), относившийся ко всем новым мобильным ауксилиям, а также некоторым легионам и вексиллационам, похоже, скорее является почетным, чем имеет какое-то стратегическое значение. Поскольку в списках перечислены многие недавно созданные соединения, можно приблизительно определить численность армии, хотя размер соединений не обязательно был постоянным. Если не считать pseudocomitatenses и африканских частей, Валентиниан I, взойдя на престол, получил в наследство около 150 частей. Списки, приводимые в «Нотиции», отчасти поддаются проверке. О многих частях известно из других источников. Например, нам известно, что в 405 г. Стилихон собрал в северной Италии по меньшей мере тридцать частей. Однако удивляет то, что у Стилихона было мало конницы и что ее не было в верховьях Дуная: ведь при необходимости Стилихон мог бы мобилизовать конные части из приграничных армий, как это, по-видимому, делалось раньше. Загадку представляет собой и мощная испанская армия: в Испании велись бои в 407 г. и позднее, но об этой армии ничего не слышно. Хуже всего то, что нам очень мало известно о численности воинских подразделений. Точно известно только то, что схола VI в. насчитывала 500 человек. Но в двух дунайских конных частях, бывших в Месопотамии в 359 г., насчитывалось всего около 700 человек; а мобильная конная часть «Unnigardae» в Ливии в начале V века и вообще состояла всего из сорока. Стоит сравнить эти цифры с численностью египетских войск Диоклетиана: Equites Promoti — около 80, Equites Sagittarii и одна ала — около 120. Пехотные части, по всей видимости, были крупнее. В том же источнике предполагается, что в провинциальном легионе — тысяча солдат, а в отдельной части — 500. Аммиан оценивает число осажденных в Амиде в 359 г. (он сам был там), в 20000 человек, в том числе семь легионов. Старые легионы, уже ослабевшие за III век, ко времени «Notitia» уже разбиты на множество отдельных частей: так, например, III Италийский, помимо собственной старой базы в Регенсбурге, разбросан по еще четырем крепостям и вдобавок является «легионом» ближайшей мобильной армии. Аммиан дважды упоминает отдельные части по 300 человек каждая из мобильных подразделений (каких именно, не сказано), один раз — отдельную часть в 500 человек из «легионов». Об императоре Гонории (395—423) сказано, что он отвел из Далматии пять частей, общим числом 6000 человек; однако шесть пехотных подразделений, направленные ему на помощь из Восточной империи вскоре после этого, насчитывали всего 4000 человек. В общем, создается впечатление, что подразделения мобильной пехоты могли насчитывать от 500 до 1000 человек, в то время как конные части — много меньше 500, за исключением, может быть, схол. Это впечатление подкрепляется тем, что Юлиан похвалялся тем, что захватил в плен тысячу германцев «в двух битвах и после осады»; в результате осады голод заставил 600 франков выйти из двух заброшенных крепостей, где они укрывались, и Юлиан отослал их к Констанцию, служить в восточной армии. Элитных частей было мало, и ценились они очень высоко. Армия Юлиана в Страсбурге (357) насчитывала всего 13 000 солдат; в 363 г., когда для похода на Персию были стянуты все силы империи и никаких других кампаний не велось, две армии Юлиана насчитывали всего 65 000 солдат. Но, разумеется, эта численность отборных войск составляет лишь часть всех вооруженных сил империи. Численность армии в правление Диоклетиана, в VI в. (дата не уточняется), указывается как 389 704 чел. Максимальная численность армии в IV в., видимо, соответствует оценке другого источника VI в., говорящего о «старой империи»: 645 000 человек. Сыновья солдат шли по отцовским стопам со времен ранней империи; Диоклетиан сделал наследственную службу обязательной и вдобавок требовал от землевладельцев поставлять рекрутов в качестве особого налога. Трудности, связанные с пополнением армии, заставили Валентиниана уменьшить минимальный рост новобранцев от 5 футов 10 дюймов (римских, ок. 172 см) до 5 футов 7 дюймов (ок. 165 см); он обнаружил также, что его собственные солдаты укрывают военнообязанных под видом «родственников» или «слуг». Среди писем Абиннея есть прошение священника за своего зятя, сына умершего солдата и единственную опору своей овдовевшей матери, которого призвали в армию. Он просит освободить его от службы или, если это невозможно, «не отправлять его в иные земли с эскортом, и пусть Бог вознаградит вас за ваше милосердие». В армию набирались и неримляне, в особенности германцы. Часть из них были военнопленными, как те 600 франков Юлиана, но большинство были добровольцами, привлеченными более высоким уровнем жизни. Некоторые из этих солдат дослуживались до высоких постов и командовали отрядами и армиями: одним из полководцев Валента был алеманнский король, похищенный с пира по приказу Юлиана; и сам великий Стилихон был сыном вандала, офицера конницы. Франкские офицеры при дворе Констанция II в 395 г. оскорбленно заявляли, что они «люди, преданные империи», и удивительно, но факт: нам почти неизвестно о случаях предательства среди солдат германского происхождения. Положение изменилось после Адрианополя (378 г.), когда катастрофическая нехватка обученных солдат заставила римское правительство записывать в армию варварские отряды (federati) под предводительством их собственных вождей. Эти солдаты не ощущали своей «принадлежности» к империи, а после 395 г. они все более проникались сознанием своей политической и военной мощи и принялись вымогать припасы и деньги у своих новых хозяев. Позднеримским солдатам не приходилось оплачивать свое оружие, форму и снаряжение — все это выдавалось им бесплатно. Им выдавались также пайки, растущие по мере повышения в ранге. Валентиниану и Валенту советовали увольнять в отставку людей, имевших право на пятикратный паек, чтобы уменьшить расходы и поощрить набор новых пополнений. Эта плата отчасти дополнялась регулярным жалованьем (stipendium). Жалованье выплачивалось мелкой бронзовой монетой, которую в больших количествах чеканили в IV в., и подарками, которые выдавал император по восшествии на престол и в каждую пятилетнюю годовщину. К 360 году подарки в честь восшествия сделались стандартными: фунт серебра и пять солидов (позднеримская золотая монета, весом на одну шестую меньше старого «аурея») и пять солидов в годовщину. Изготовлялись также императорские дары офицерам: серебряные блюда с надписями, золотые и серебряные «медальоны», золотые и серебряные пряжки и бляхи для поясов, фибулы, бывшие знаком ранга, и специальные серебряные монеты, видимо, для комитатенсов. Святой Иероним перечисляет все действующие чины, используя их как метафору пропасти, лежащей между демоном и ангелом: новобранец, солдат (eques), circitor, biarchus, centenarius, ducenarius, senator, primiceriusi и, наконец, командир (tribunus). Продвижение внутри части происходило медленно, в порядке старшинства. На позднеримским кладбище в Конкордии, в северо-восточной Италии, имеются каменные гробницы примерно тридцати рядовых и низших офицеров мобильной армии; среди них есть биарх, прослуживший 20 лет, центенарий (22года), двадуценария (20 и 23 года), два «сенатора», скончавшиеся в возрасте 40 и 60 лет, и инструктор, обучавший солдат военному делу (campidoctor), из Batavi seniores, скончавшийся после 35-летней службы в возрасте 60 лет. Абинней был дуценарием, отслужившим 33 года в конном вексиллационе, прежде чем отправился по специальному поручению ко двору, где «почтил священный пурпур». Поцеловав край одеяния Констанция, он автоматически сделался protector domesticus. Со времен Диоклетиана протекторы стали чем-то вроде военного колледжа, в котором старшие из нижних чинов готовились командовать отдельными частями. Через три года Абинней стал префектом алы и тут-то и обнаружил, что соперники, воспользовавшись связями, успели его обойти. Так, старшим из протекторов (примицерием) был в 363 г. будущий император Иовиан, которому было всего 32 года. Видимо, не случайно его отец только что ушел в отставку с должности командира префектов, Comes Domesticorum. Должно быть, и у самого Аммиана, который стал протектором, когда ему было немногим больше двадцати, были связи. То же можно сказать и о людях, занимавших более высокие посты. Например, Флавий Меморий, комит Танжерской армии, прежде чем сделаться протектором, отслужил 20 лет в Ioviani. В то же время будущий император Валентиниан в возрасте 36 лет уже командовал конным вексиллационом, а будущий император Феодосии стал дуком в возрасте около 28 лет. Оба были сыновьями военачальников: отец Валентиниана, Грациан, как и Меморий, был одним из немногих рядовых, дослужившихся до чина комита. Офицеры могли сделать себе состояние Грациан, пришедший в армию из крестьян, сделался землевладельцем), но большинство новобранцев, если им удавалось пережить 20—25 лет службы, выходили в отставку простыми ветеранами со скромным достатком. Ветеранов поощряли возделывать заброшенные земли, на что им выдавалось небольшое пособие. Кроме того, они получали кое-какие налоговые льготы, включая ограниченное освобождение от налога на торговлю, выплачивавшегося раз в пять лет, за счет которого выдавались подарки их старым товарищам по оружию. Судя по многим письмам, полученным Абиннеем, ветераны были людьми состоятельными: среди них имеются две просьбы, одна — от «землевладельца», который требует арестовать местных чиновников, с тем чтобы они выдали людей, вломившихся к нему в дом; дочь ветерана, другого «землевладельца», просит принять меры против должника, который вместе с деревенскими стражниками избил ее, когда она потребовала вернуть деньги; еще один ветеран обещает возместить Абиннею любые расходы, которые он мог сделать при дворе, за то, чтобы он обеспечил его сыну продвижение по службе в местной але.

 

 

Армия в действии  

 

 Армия была главным, хотя и не единственным источником политической власти и общественной безопасности. Это символизировали церемонии восшествия на престол, описанные Аммианом. Валентиниан, избранный собранием старших офицеров и гражданских чиновников, был представлен армии на параде. Его провозгласили «Августом», облачили в пурпур и увенчали диадемой. Затем он произнес речь и удалился во дворец, «огражденный орлами и штандартами, уже сделавшийся предметом страха». Существует великолепное описание торжественного въезда Констанция II в Рим. Он ехал один на золотой колеснице, сверкающей драгоценными камнями, и штандарты-драконы пурпурного шелка шелестели на ветру у него над головой. По бокам от него шла доспешная пехота и клибанарии, тяжелые всадники, которые выглядели как движущиеся статуи. Вокруг бушевала буря приветствий, но Констанций смотрел прямо перед собой и шевельнул головой лишь затем, чтобы поклониться, когда повозка проезжала под аркой. Император в полном облачении либо в боевом доспехе, окруженный своей стражей, — это любимый сюжет позднеримского искусства. Его изображают на серебряных блюдах, на рельефах, на мозаиках, на книжных иллюстрациях. Более чем за восемьдесят лет до въезда Констанция в Рим Аврелиан произвел колоссальное впечатление на германское посольство тем, что принял их, стоя на возвышении, позади которого была выстроена полумесяцем вся его армия. Военачальники восседали на конях, а позади красовались имперские штандарты, «золотые орлы, портреты императора, названия частей, начертанные золотыми буквами, и все это — на древках, окованных серебром». Умные императоры любили демонстрировать близость к своему народу. Юлиан питался овсянкой, «которой побрезговал бы и простой солдат». Ходили истории о том, как Констанцию II и Феодосию приходилось в трудную минуту просить корку хлеба; Валентиниан, возглавляя бегущее войско где-то в районе современного Франкфурта, спал под открытым небом, завернувшись в одеяло. Грациан (375—383), сын Валентиниана, утратил связь с армией, предавшись страсти к охоте, а также проникшись особым расположением к одному из аланских подразделений, и армия оставила его ради Максима, командира британских войск, чьи первые монеты (отчеканенные в Лондоне, чтобы уплатить его первым сторонникам) подчеркнуто имитируют чеканившийся на монетах профиль Валентиниана. Тем удивительнее то, что удалось выжить сыновьям Феодосия, Аркадию (395-408) и Гонорию (395^23), поскольку они правили чисто номинально, не проявляя способности к военным делам и не интересуясь ими; недоброжелательный критик сравнивает Аркадия, сидящего в своем дворце, населенном евнухами, с морским моллюском, прячущимся в раковине.

 

Во время войны армия IV в. старалась соответствовать стандартам ранней империи. Аммиан долго распространяется о ее недисциплинированности:

войско Валентиниана проиграло битву потому, что слишком увлеклось грабежом и поджогами, — но в целом рассказ Аммиана опровергает эти упреки. Комитатенсы, при наличии хорошего командования, упорно и обычно довольно успешно сражались даже с превосходящими силами противника. То, что он рассказывает о поддержании дисциплины, должно быть, бьио нетипично. Юлиан, любивший восстанавливать древние традиции, после победы у ворот Ктесифонта наградил многих воинов венками и коронами (corona navalis, civica, castrenses); кроме того, он подверг «децимации» отряд конницы — видимо, Юлиан недопонял смысл этого наказания, потому что вместо того, чтобы казнить каждого десятого, казнил всего десятерых. Валентиниан, если верить одному ненадежному источнику, воскресил еще одно старинное наказание, заставив Batavi располагаться за пределами лагеря. Его полководец Феодосии (отец будущего императора) весьма жестоко расправился с африканскими войсками за предательство: офицерам конницы отрубили руки, выживших легионеров забили до смерти дубинами «по старинному обычаю», дезертиры были сожжены живьем либо тоже лишились рук. Аммиан, который обычно осуждает «немилосердие», похоже, не решается одобрить такую «необходимую суровость» и упоминает о том, что многие порицали эти «жестокие нововведения». Позднеримское законодательство полно подобных угроз; но, как правило, хорошо обученные комитатенсы были слишком ценны, чтобы обращаться с ними столь безжалостно. Солдаты по-прежнему устраивали на привалах походные лагеря с валом и частоколом и строили постоянные крепости из камня. Им полагалось иметь при себе двадцатидневный рацион. Они наводили понтонные мосты через Рейн, Дунай и Евфрат и достаточно умело обращались с маленькими лодками, чтобы устроить ночную высадку в Алеманнии или выслеживать сарматов в болотах у слияния Тисы с Дунаем. Юлиан собрал 500 человек, которые «у себя на родине с раннего детства привыкли преодолевать даже широчайшие реки», как бата-вы времен ранней империи; и после того, как они закрепились на противоположном берегу Тигра, остальная часть армии переправилась следом за ними на плотах либо на надутых мехах, по местному способу. Если комитатенсы IV в. хотя бы отчасти напоминали ауксилиев ранней империи, почему же тогда персидский поход 363 г. окончился таким страшным разгромом? Убедив персов, что намерен вести свои войска по Тигру, Юлиан повел их по Евфрату в полном порядке, с конным заслоном впереди и на фланге, не прикрытом рекой. Его сопровождала речная флотилия более чем в тысячу судов, везущая провиант, и обоз с осадными машинами, что позволило Юлиану разгромить по пути несколько укрепленных городов. Несмотря на задержки, вызванные разливом реки, армия без потерь добралась до Ктесифонта. Основные силы персов все еще находились где-то у Тигра. И, однако, Юлиан принял решение не осаждать Ктесифонта, как сделал некогда Кар, несмотря на то что при нем специально для этого были осадные орудия. Вместо этого он сжег корабли (буквально) и попытался пройти дальше на восток. Это решение было столь эксцентричным, что вскоре возникли легенды, его объясняющие. Конечно, лодкам и впрямь было бы трудно подниматься по Тигру против течения, но провиант, который они везли, был необходим, поскольку персы теперь переняли тактику выжженной земли — ту самую, которую использовали римляне в северной Месопотамии, чтобы оставить без фуража вторгшуюся туда персидскую конницу. Юлиану пришлось отступать вверх по Тигру, сражаясь с основными силами персов (которые как раз теперь подошли), пока он не погиб от пики какого-то араба из персидских нерегулярных войск. При отступлении римской пехоте удалось получить преимущество над персами, но римляне страдали от голода. Нельзя не обвинить Юлиана в стратегическом просчете и недостатке предусмотрительности. Вспоминал ли он поход против франков в 358 году, когда в его армии кончились сухари, а время года было слишком раннее, чтобы добыть провиант на месте? Особенностью персидского похода являются совершенно неудовлетворительные действия конницы. По пути к Ктесифонту Юлиану пришлось дважды наказать отряды конницы, которые бросились врассыпную при внезапном нападении противника, в первый раз — «децимацией», во второй — переведя весь отряд в пехоту, «ибо пехота ниже рангом, и служба там тяжелее». Вскоре после этого пехота пожаловалась на Tertiaci, которые отступили, когда пехота пробивалась сквозь строй персов. Их отправили в обоз, и еще четыре трибуна конницы были уволены за недостойное поведение. Это странно: судя по «Notitia» и прочим источникам, конница действительно считалась старшим родом войск. В 355 г. алеманны, напавшие на временный лагерь, были отброшены вылазкой Scutarii и окончательно отбиты, когда к ним присоединилась вторая схола и элитные Equites Comites и Promoti. В 370 г. засада разбойничьего отряда саксов могла бы привести к катастрофе, если бы не неожиданное вмешательство отряда катафрактов. С другой стороны, в 359 г. начальник конницы вместе со своим штабом (в котором находился и Аммиан) едва не попал в руки персов из-за того, что два уже упомянутых дунайских подразделения конницы оставили свое место в строю. «Трусы» пробрались сквозь армию персов незамеченными. В 357 г. Юлиан, с армией в 13 000 человек, встретился под Страсбургом с алеманнским войском в 35 000, но при этом его солдаты и военачальники были уверены в победе. Римская конница была сосредоточена на правом фланге, против нее стояла алеманнская конница, подкрепленная легкой пехотой, — тактика, которую Цезарь перенял от их предков-свебов. Когда армии сошлись, трибун катафрактов был ранен, и римская конница смешалась и потоптала собственную пехоту (после битвы Юлиан подверг отряд позорному наказанию, заставив их выйти на парад в женском платье). Затем алеманнская пехота совершила ряд атак, завершившийся атакой «бешеного отряда племенной знати, в котором были и короли». Этот отряд прорубился к Primani. Однако этот легион стоял твердо, выстроив «стенку», которую позднее рекомендовал Вегеций, и алеманны заколебались и отступили. При отступлении к Рейну они понесли серьезные потери. Под Страсбургом победила пехота. Алеманнов было больше, замечает Аммиан, однако римляне оказались дисциплинированнее. Позднеримская пехота была по-прежнему надежной, но более гибкой: она годилась и на то, чтобы очищать территорию от исаврийских разбойников, и на то, чтобы штурмовать вершины в Алеманнии, и на то, чтобы смести персидских лучников прежде, чем они успеют выстрелить. С другой стороны, знаменитая тяжелая конница (clibanarii), похоже, была неэффективной и дорогостоящей — в «Notitia» перечислены четыре крупные мастерские, которые ковали доспехи только для них. Клибанарии (название которых происходит от слова «clibanus», «печь» — неизвестно, оттого ли, что они были похожи на печку, или оттого, что в доспехе было так жарко) впервые были использованы в 312 г. в Италии против Константина; его армия просто расступилась, пропустила клибанариев в середину, потом окружила и забила дубинами. Весь отряд был уничтожен. Несколько источников утверждают, что о них особенно заботился Констанций II — Либаний ехидно сопоставляет его стремление превзойти персов с их собственной тяжелой конницей и провалившуюся атаку собственных тяжеловооруженных всадников. На самом деле доказательств того, что клибанарии могли эффективно действовать против дисциплинированного противника, не имеется; однако их появление на параде произвело большое впечатление на Аммиана и поэта Клавдиана. При отсутствии стремян и достаточно мощных лошадей клибанарии были жалкой пародией на будущих средневековых рыцарей. Адрианопольская битва считалась победой конницы над пехотой и революцией в военном деле. К несчастью, в повествовании Аммиана некоторые важные факты сопровождаются избытком красочных подробностей, так что трудно понять, что же там произошло на самом деле. Прежде всего Валент совершил ошибку, вступив в бой прежде, чем подошел его племянник Грациан с западной армией. Возможно, из-за неточных данных разведки военачальники недооценили размер войска готов. Говорят также, что Валент стремился превзойти племянника. Как и в Страсбурге, римское войско сделало длинный переход по жаре, и к тому времени, как впереди показались повозки готов, выстроенные кругом, солдаты были измучены голодом и жаждой. Произошла заминка. Готы возобновили переговоры — хотя бы затем, чтобы дождаться возвращения своей конницы (остготов и аланов), отправившейся добывать продовольствие. Тем временем римское войско надвигалось на них колонной, и правый фланг уже почти вступил в битву, когда левый был только на подходе. Переговоры были в разгаре, когда какой-то отряд римской конницы (по всей видимости, на правом фланге) вопреки приказу завязал стычку, окончившуюся поражением. Стычка переросла во всеобщую свалку, и тут подоспела готская конница. К сожалению, Аммиан не уточняет, куда именно пришелся первый удар, — он говорит только, что к тому времени левый фланг римлян успел добраться до повозок, и тут «прочая конница оставила его, превосходящие силы противника обрушились на него, точно валящаяся стена, и отшвырнули назад, так что пехота осталась беззащитной». Римскую пехоту взяли в клещи, окружили («они огляделись и увидели, что бежать некуда»), строй был прорван, и началась резня. Уцелевших преследовали до темноты. Две трети армии погибли. Аммиан добавляет, что таких потерь не бывало со времен Канн. И здесь тоже римскую конницу прогнали с поля битвы, после чего легионы были окружены и разгромлены. Похоже, основной причиной катастрофы при Адрианополе было решение атаковать полевое укрепление (каковым, собственно, и являлись выстроенные кругом повозки), не нейтрализовав мощную конницу противника. Это «решение» было навязано Валенту недисциплинированной и бестолковой конницей, стоявшей у него на правом фланге. А левый фланг, подтягивавшийся в спешке, был застигнут врасплох мощной атакой сбоку или даже сзади, и оставил пехоту, которая уже растянулась полукругом вдоль повозок и сражалась с защитниками укрепления, без прикрытия. От Либания нам известно, что после катастрофы было проведено расследование, и причиной катастрофы была признана трусость либо недостаток выучки. Похоже, это справедливо по отношению к римской коннице, по чьей вине и была проиграна та битва.

 

Упадок римской армии 378-476 гг. н.э.  

 

 Большая часть обученной пехоты погибла под Адрианополем, и возместить эту потерю было нечем. Новый император, Феодосии I (379—395), чьи потомки были номинальными правителями Восточной и Западной империи до середины V века, позволил готам поселиться в дунайских провинциях под началом своих собственных вождей. После смерти Феодосия готы двинулись дальше на запад — на империю, ослабленную гражданскими войнами, последовавшими за смертью сыновей Валентиниана, Грациана (375-383) и Валентиниана II (375-392). Некоторое время Стилихону, одному из военачальников Феодосия и опекуну его сына Гонория, ставшего новым императором Западной империи, удавалось сдерживать натиск готов, но Стилихон был дискредитирован падением рейнской границы в 406 г., когда восточные германцы, за которыми последовали алеманны и франки, наводнили Галлию и Испанию. В Италию хлынули вестготы; когда Гонорий отказался выполнить их требования, они разграбили Рим. Реальная власть находилась в руках главнокомандующих западной армии, в особенности Констанция (411— 421), Этия (430-454) и Рицимера (456-472), которые пытались удерживать Италию и разрозненные плацдармы в других местах, стравливал варваров друг с другом. Но последняя надежда на возрождение погибла в 429 г., когда вандалы переправились через Гибралтарский пролив и принялись разорять последние провинции Западной империи, оставшиеся нетронутыми. В 444 г.

 

 

Валентиниан III (425—455), внук Феодосия, признал экономическое и военное банкротство империи: «Ни новобранцам, ни ветеранам не хватает тех припасов, что с великими трудами поставляют измученные налогоплательщики, и, по всей видимости, из этого источника ни провиант, ни одежду добывать уже невозможно. Так что если солдаты не смогут кормиться торговлей, занятием недостойным и унизительным для человека, носящего оружие, вряд ли им удастся избежать опасностей голода или гибели от холода... [и однако] если мы потребуем возмещений этих расходов от землевладельца, в дополнение к тем расходам, что он несет теперь, подобное повышение налогов истощит его последние ресурсы».

 

В 455 г., когда Валентиниан был убит, вандалы обрушились на Рим и разграбили его снова. Восточная империя пережила кризис V в.: она была более устойчива экономически, и ее территория, за исключением европейской части, практически не подвергалась нашествиям. Время от времени на нее нападали с запада, но все это было ненадолго. А Западная империя истекала кровью. Она утратила территории, которые могли кормить регулярную армию, и ей все больше приходилось полагаться на «федератов». В последние годы там царит полная неразбериха. Незадолго до того, как новая, теперь уже варварская, армия Италии свергла последнего западного императора, Ромула «Августула»1 (475— 476), появляется последняя весть о пограничных войсках на Дунае. IX когорта Batavorum, гарнизон Пассау, отправила нескольких людей в Италию, чтобы получить не выданное до сих пор жалованье. Вольте о них никто ничего не слышал, пока их тела не приплыли по реке. Подразделение исчезло. «Пока римская империя еще стояла, во многих городах солдаты содержались за общественный счет, для защиты границы; но когда этот обычай исчез, военные отряды исчезли вместе с границей».

 

 

Снаряжение  

 

Со времен Полибия до правления Септимия Севера можно проследить непрерывную эволюцию римского оружия и доспеха. Арка Септимия Севера в Риме — это самый поздний памятник, на котором встречается сегментированная лорика. Этот памятник отмечает конец очередной эпохи римской военной истории. Начиная с середины II в. оружие и доспехи, столь долго ассоциировавшиеся с легионером, начинают исчезать. Изогнутый скутум в течение II в. постепенно вытесняется, а к середине III в. исчезает совсем и заменяется овальным щитом ауксилиев. Одновременно с этим — и, вероятно, именно из-за этого — ножны меча перемещаются с правого бока на левый. На нескольких памятниках появляются круглые щиты. Иногда они принадлежат знаменосцам, как на надгробии Лепонция. Такой щит был для них традиционным. На настенных росписях из синагоги в Дура Европос в Сирии показаны шестиугольные щиты. Таких щитов больше нигде не встречается. Возможно, они были частью снаряжения катафракта. В Дура Европос найдены также пять овальных щитов длиной от 1,07 до 1,18 м. Найденный в Дура скутум (см. стр. 231) — наиболее поздний экземпляр такого типа и, возможно, использовался в церемониальных целях. У всех щитов, найденных в Дура, край укреплен сыромятной кожей, а не бронзой, как обычно. Кожа прошита, как на фаюмском щите.

 

Начиная с III в. доспехи используются все реже. Возможно, это связано с упадком дисциплины, которым сопровождалась анархия большей части этого века. Вегеций жалуется, что солдаты в его время сделались чересчур изнеженны, чтобы таскать на себе тяжелые доспехи. Возможно, то же самое относится и к III в. Доспехи, похоже, остались уделом тяжелой конницы, которая по-прежнему носила кольчуги и чешуйчатые панцири: такие панцири длиной по колено и с длинным рукавом можно видеть на настенной росписи в Дура. Некоторые из них имели капюшон и явно были принадлежностью катафракта. Подобные панцири с капюшоном можно видеть на иллюстрациях к списку «Энеиды» Вергилия V в. Катафракты в чешуйчатых панцирях изображены также на арке Константина в Риме — за исключением офицеров, это единственные воины, одетые в доспех, — и на арке Галерия в Салониках. Чешуйчатые доспехи или кольчуги длиной по колено должны были иметь разрезы спереди или по бокам, чтобы можно было сидеть на лошади. Панцири с разрезом впереди можно видеть среди доспехов на изображении начальника служб в «Notitia Dignitatum». Эти панцири с капюшоном, очень похожие на те, что носили норманнские рыцари, должно быть, весили 25—30 кг. Катафракта следует отличать от клибанария, «человека-печки», который был с головы до ног закован в сочетание пластинчатого и чешуйчатого доспеха.

 

Три чешуйчатые попоны, принадлежащие либо катафракту, либо клибанарию, найдены в башне XIX в. Дура. Они сшиты из двух половин, состоящих из бронзовых либо железных чешуек, соединенных проволокой и нашитых на полотняную подкладку. Эти две половины защищали бока коня и были пришиты к центральной кожаной полосе, идущей вдоль хребта коня. В середине оставлялось отверстие для седла. Подобные же панцири, должно быть, защищали шею и голову коня. На лошадях катафрактов, очень достоверно изображенных на колонне Траяна, имеются наглазники с отверстиями. Поскольку римские всадники использовали наглазники во время спортивных соревнований, логично будет предположить, что такие же наглазники имелись у лошадей катафрактов и клибанариев. Образцов пехотных шлемов III в. у нас практически нет. Начиная со следующего века шлемы снова появляются в большом количестве, но при этом они совершенно иного типа и явно никак не связаны с более ранними типами. Наиболее поздний легионерский шлем, сохраняющий первоначальную форму, — это имперский италийский шлем разновидности Н по Робинсону. Он явно происходит от имперского галльского и италийского типа, не считая того, что назатыльник расширен, что делает его похожим на шлем всадника II в. Следующие пехотные шлемы появляются более чем сто лет спустя. Их можно назвать шлемами интерсизского типа, от Интерсизы в Венгрии, где найдено не менее четырех таких шлемов. Эти шлемы ничем не напоминают ранние легионерские шлемы. Они железные, очень грубой конструкции, состоят из двух половин, соединенных вдоль гребня. Назатыльник небольшой, изготовляется отдельно и обычно не приклепывается к шлему, а просто пришивается к подшлемнику. Нащечники, которые тоже прикрепляются к прокладке, закрывают уши и имеют полукруглый вырез, чтобы хозяин шлема мог нормально слышать. Возможно, такие шлемы принесли в армию наемники северо-восточного происхождения, пришедшие в империю из дунайских регионов. На многих памятниках изображены шлемы, которые на первый взгляд похожи на позднеклассические и эллинистические типы, загибающиеся на верхушке на манер фригийского колпака. Вегеций упоминает о паннонских кожаных колпаках, которые носили солдаты. Видимо, именно они и изображены на таких сценах, как переход через Красное море из катакомб на Виа Латина и в церкви Санта-Мария-Маджоре в Риме. Найдено также несколько весьма изысканных шлемов интерсизского типа. Нащечники у них полностью закрывают уши. Эти шлемы явно принадлежали всадникам. Они хорошо демонстрируют то, как поменялись статусы легионов и конницы. Вероятнее всего, такой тип шлема первоначально был введен в коннице, и только позднее, в более примитивной форме, был перенят пехотой. Эти шлемы имеют практически ту же конструкцию, что и шлемы пехотинцев: они сделаны из двух половин, скрепленных вдоль гребня, назатыльник прикреплен к шлему ремнями с пряжками — пряжка всегда находится на назатыльнике. К началу V в. такие шлемы начали делать из четырех сегментов, прикрепленных к каркасу. Позднее из этого шлема развился Spangenhelm раннего средневековья. И пехотный, и конный шлем обычно имеют щель наверху, вдоль места соединения частей, в которую вставлялся гребень. В конце II — начале III вв. гладиус постепенно уступил место спате. Согласно Вегецию, к эпохе Диоклетиана, в конце III в., все легионеры были вооружены спатой. В Бонне имеется отличный образец спаты IV в., найденный в Колони, с клинком длиной в 70,5 см. Это практически стандартная длина, хотя существует экземпляр из Карнунта с клинком длиной в 85 см. Ножны этого меча не римского типа, они основаны на традиционном германском типе, с кельтской петлей вместо обычных римских колечек, на которых меч подвешивался к перевязи. Кинжал, исчезнувший в начале II в., появляется снова, в значительно более грубой форме, как часть вооружения ауксилиев. В течение III в. cingulum (солдатский пояс), бывший некогда символом солдата, тоже постепенно исчезает, заменяясь кожаным поясом, который часто носили не на талии, а на бедрах. Меч теперь висел на перевязи примерно в 5 см шириной. В IV в., под влиянием хлынувших в армию варварских наемников, такой пояс и перевязь тоже исчезают, заменяясь германским поясом. Пехота времен Вегеция по-прежнему была вооружена метательным оружием, но уже не пилумом, a spiculum, verutum и plumbata, которые, вероятно, вели свое происхождение от пилума. У спикулума был трехгранный железный наконечник длиной в 9 римских дюймов (22 см) и деревянное древко длиной в 5,5 фута (около 1,6 м). Вероятно, это то самое оружие, которое изображено на нескольких надгробиях III в. В целом оно соответствует описанию Вегеция, но между коротким железным наконечником и древком у него имеется овальное утяжеление, вероятно, свинцовое. Верутум, который первоначально назывался vericulum, имел наконечник в 12 см длиной и деревянное древко немногим длиннее метра. К сожалению, Вегеций не дает описания третьего вида оружия, плюмбаты. Однако он рассказывает о том, что во времена Диоклетиана и Максимиана два иллирийских легиона получили прозвище Martiobarbuli (от латинского «barbula» — «бородка, зазубрина») за свое искусство в обращении с этим оружием. Эти два названия заставляют предположить, что это было зазубренное оружие, утяжеленное свинцом, и потому, вероятно, правомерно будет отождествить плюмбату с коротким зазубренным дротиком со свинцовым утяжелением, который находили во многих поселениях III и IV вв. Образец из Роксетера состоит из зазубренного железного наконечника, свинцового утяжеления и обломка деревянного древка толщиной примерно в 1 см. Нейтронные радиографы показывают, что трубка была раздвоенной. Найдены также образцы с хвостовиком с шипами. Покойный Рассел Робинсон изготовил реконструкции таких дротиков, и эксперименты показали, что лучше всего это оружие действует при наличии оперенного древка длиной в 94 см. Возможно, Вегециево описание верутума и спикулума, которые использовались в его время, действительно точное, но, сожалея об исчезновении пилума, он говорит, что пилум имел наконечник в 27—29 см длиной. Так что речь явно идет не о пилуме времен ранней империи.

 

 

В военной истории Греции, а также и Рима (по крайней мере в решающем III в. до н.э.) боевые действия на море сыграли весьма значительную роль. Афины никогда бы не создали свою морскую империю, не имея флота. В «Одиссее» Гомер почти наверняка описывает корабли, распространенные в его время, в VIII в. до н.э. В поэме представлены два типа: легкие и быстроходные двадцативесельные суда и более мощные военные корабли на пятьдесят весел, так называемые пентеконторы (pentekontoros). Вне всякого сомнения, это были корабли типа галер, а вовсе не лодки типа каноэ, поскольку в поэме то и дело упоминаются уключины с кожаными петлями для весел. Были там и скамьи для гребцов. Одиссей строит свой корабль из сосновой древесины, а весла делает из отполированной ели. В море такое судно можно было поставить на якорь при помощи веревки с привязанным тяжелым камнем. Каменные якоря, которые в большинстве случаев представляли собою просто обтесанный камень с отверстием для закрепления каната, существовали начинал с бронзового века. Образчик такого рода, найденный на Кипре, имеет одно большое отверстие для троса и два поменьше: в них вставлялись заостренные колышки. Эти колышки втыкались в дно и надежно удерживали корабль на месте. Куда более эффективный «адмиралтейский якорь» вошел в употребление около 600 г. до н.э., но более раннюю разновидность не вытеснил: каменные якоря продолжали использовать вплоть до эпохи эллинизма. Ночью корабли по возможности втаскивали на берег кормой вперед и подпирали камнями или бревнами. Корабли у Гомера снабжены мачтами и прямыми парусами, которые можно было использовать только при попутном ветре. Еловая мачта вставлялась в гнездо, укрепленное на продольном днищевом наборе. Перед боем и мачту и парус всегда убирали. Пока корабль не спускали на воду, мачту и такелаж снимали и хранили на берегу. Гомеровские корабли управлялись при помощи одного-двух кормовых весел, а на носу крепился таран (бивень). Корабли в «Одиссее» чаще всего описаны как «черные», но, с другой стороны, поэт иногда иногда называет их «багряными» или «синими». Киль корабля смолился: отсюда, очевидно, и возникает эпитет «черный», в то время как прочие цвета, возможно, характеризовали те части корабля, что возвышались над водой. Не следует забывать, что древние греки чаще видели корабли вытащенными на берег, нежели непосредственно на море, так что корабельный корпус ниже ватерлинии был им более знаком, чем нам. На покрытых росписью вазах VIII в. до н.э. нередко встречаются изображения кораблей, правда, до крайности стилизованные. Почерпнуть из них можно не так уж и много, однако на всех рисунках наличествует корма, изогнутая, точно хвост скорпиона, таран и на носу — огромный рог в форме буквы S. В описаниях Гомера суда Ахилла снабжены этими вертикально поставленными рядами. Те же характеристики отличают подставку для дров в форме корабля (обнаружена при раскопке могилы воина в Аргосе, датируемой VIII в.). Благодаря этой подставке проясняется одна небольшая подробность: рог на носу был единым, а не двойным, как полагали прежде. Корабли, изображенные на керамических изделиях с геометрическим узором, — безусловно, гребные, причем гребцы сидят лицом к корме. В росписи нередко присутствуют и уключины. Интерпретация изображений кораблей на сосудах представляется весьма затруднительной. Скорее всего художники пытались изобразить оба борта корабля одновременно. В довершение путаницы показаны якобы два весельных яруса. Воспринимать подобный рисунок, очевидно, следует так: вдоль каждого борта — по одном)' горизонтальному ряду весел. Иначе говоря, живописец изображает унирему а вовсе не бирему. Ситуация усложняется еще и тем, что бирема скорее всего появилась в конце VIII в. Такое судно с двумя горизонтальными рядами весел, по всей вероятности, является изобретением финикийцев, позже взятым на вооружение греками. Усовершенствование заключалось в следующем: корабль снабжался вторым рядом весел, размещаемым чуть выше первого яруса. В силу недостатка данных невозможно охарактеризовать устройство биремы в подробностях. Возможно, принцип действия был таким же, как и у более поздней триремы, но только при двух рядах весел. Самый крупный греческий корабль того периода был оснащен только пятьюдесятью веслами, так что, возможно, создатели биремы ставили целью создать судно не столь длинное, зато более маневренное. После гибели микенской цивилизации владычество над Средиземным морем переходит к финикийцам; позже именно их корабли станут оплотом персидского флота. Финикийцы всегда оставались главным врагом греков на море; вдоль всего средиземноморского побережья колонии постоянно воевали друг с другом из-за торговых интересов. Мир между этими двумя народами воцарился лишь после того, как оба подпали под власть Рима. После первого вторжения персов в Грецию в 490 г. до н.э. Афины ввязались в войну на море с островом Эгина, причем себе во вред. Оскорбленная гордость заставила Афины употребить все ресурсы и средства на постройку современного флота. Когда персы снова вторглись на территорию Греции в 480 г., Афины — пусть в сравнении с финикийскими мореходами им недоставало умения и опыта — смогли спустить на воду флот, состоящий из двухсот суперсовременных трирем: больше, чем все греческие государства, вместе взятые. Без афинского флота военно-морским силам Персии невозможно было бы противостоять, а если бы Персия получила контроль над морем, ничто не помешало бы персам захватить Пелопоннес.

 

После разгрома персов Афины объединили государства Эгейского моря, создав так называемый Делосский морской союз. Каждый из членов союза поставлял корабли или чаще деньги для продолжения войны с Персией. В результате на средства союзников Афины создали огромный флот. К 420 г. численность его достигла 350 кораблей. Для постройки и содержания этого флота требовалось немалое количество древесины; это, по всей вероятности, и повлекло за собою вырубку лесов в центральной части Греции. Эрозия почвы, проклятие нынешних греческих земледельцев, давала о себе знать уже во времена Платона. Афинское владычество над морем просуществовало семьдесят пять лет, так что афинские мореходы славой сравнялись с финикийцами. В 415 г., будучи принуждены снять осаду Сиракуз, Афины поневоле расстались с половиной флота. Спустя десять лет последовал окончательный, позорный разгром при Эгоспотамах. Причиной поражения явилось отнюдь не отсутствие воинского мастерства, но обычное легкомыслие. Когда же Афины пали, спартанцы конфисковали все афинские триремы, за исключением двенадцати.

 

Трирема  

 

 В какой-то момент в ходе VI в. к биреме добавили третий горизонтальный ряд весел — и получилась знаменитая трирема. К концу века трирема становится общепринятым боевым кораблем Средиземноморья. Касательно триремы по многим вопросам мнения расходятся, но в определенных аспектах ясность достигнута. Трирема оснащалась тремя ярусами весел, по одному гребцу на весло. Благодаря одним только изображениям становится вполне очевидно, что весла располагались в три ряда, а случайное замечание у Фукидида — «решено было, что каждый мореход при своем весле, весельном ремне и подушке...» — доказывает, что на каждое весло и впрямь приходилось по гребцу. Из афинских корабельных архивов мы узнаем, что весла эти в длину достигали 4—4,5 м. При раскопках в афинской гавани Пирей были обнаружены корабельные сараи, благодаря которым можно сделать вывод о максимальных размерах кораблей: 37 м в длину и 3 м шириной в подводной части, причем на уровне планшира ширина увеличивается до 6 м. Согласно афинским архивам на нижнем ярусе триремы располагалось по 27 гребцов-таламитов (thalamites) с каждой стороны. Эти гребцы работали веслами, пропущенными сквозь специальные отверстия — так называемые порты. Отверстия эти, хотя и находились сравнительно близко к воде, располагались, судя по всему, достаточно высоко над ватерлинией, чтобы небольшие гребные суда проскальзывали под веслами. Именно эту тактику использовали сиракузцы в ходе осады города, поражая афинских гребцов прямо на скамьях. Второй ярус, зигиты (zygites), тоже насчитывал 27 человек. Гребцы верхнего ряда, траниты (thranites), работали веслами, закрепленными на выступе, идущем вдоль бортов корабля, позволяющем увеличить длину весла. Вдоль каждого борта размещалось по 31 траниту. Как и в предшествующие эпохи, корабли управлялись широкими, укрепленными на корме веслами. Каждое судно снабжалось двумя якорями, побортно закрепленными на крамболах, а также двумя сходнями (их часто изображали на корме кораблей). Экипаж триремы состоял из 200 человек, из них — 170 гребцов (это были представители беднейших слоев населения, но не рабы). В битве при Сала-мине на каждом корабле находилось по 10 человек абордажной команды и по 4 лучника. В экипаж входил также флейтист, задающий ритм гребцам, и 15 палубных матросов. Управлял триремой триерарх (trierachos), назначаемый командующим флотом. На недалеких расстояниях и при благоприятных условиях трирема развивала скорость до 12 км/ч. Существуют многочисленные примеры того, что при плавании на больших расстояниях триремы делали не меньше 8 км/ч. В таких случаях, надо полагать, все три яруса гребли по очереди. Эней Тактик, автор IV в., рекомендовал корабли в качестве быстрейшего способа переброски войск. Реконструированная в 1980 г. трирема «Олимпиада», несмотря на небольшой просчет в проектировании, развивала скорость почти в 13 км/ч на двухкилометровой дистанции при проектной скорости 18 км/ч. Основное вооружение триремы составлял окованный бронзой таран (бивень), но при его использовании требовалось особое мастерство. В ходе Пелопоннесской войны коринфяне, как позже римляне, нашли способ посостязаться с превосходящим морским искусством афинян. Они оковали металлом носы своих кораблей и стали пробивать ими более легкие афинские суда, подменяя умение грубой силой. Греческие корабли, участвовавшие в сражении при Саламине, были практически беззащитны. Палубы настилались лишь отчасти, и, если верить изображениям, скамьи для гребцов, по крайней мере на верхнем ярусе, были полностью открыты, защищал их только верхний настил. Поручнями палубу не оснащали: это, должно быть, упрощало погрузку и посадку. К концу V века гребцы, вероятно, были защищены лучше, так как легким судам сиракузцев приходилось проскальзывать под веслами, чтобы атаковать афинских гребцов сквозь весельные порты.

 

Мощные военные корабли  

 

 В эпоху эллинизма назначение судов меняется: корабли все чаще строятся как бронированные плавучие платформы для перевозки катапульт и воинов. На таких судах палубы настланы полностью, а борта обшиты наглухо. Около 400 г. до н.э. впервые встречаются упоминания о кораблях, гребной мощью превосходящих трирему. Диодор угверждает, что работы по созданию и усовершенствованию этих укрупненных судов впервые начались в военных учреждениях Дионисия I в Сиракузах. По-гречески корабли с тремя ярусами весел назывались триерами (trieres). На смену им приходят тетреры (tetreres) и пентеры (penteres), то есть корабли с четырьмя и пятью горизонтальными рядами весел. «Шестирядные» корабли возникают около 350 г. до н.э., а к концу века число ярусов постепенно возрастает до 13.

 

 

В начале III в. появляется «шестнадцатирядный», а к концу века - «сорокарядный». Подобное увеличение весельных рядов на протяжении многих столетий ставило ученых в тупик; маловероятно, что загадка когда-либо прояснится. Реконструировать эти ряды на бумаге труда не представляет. В 1864 г. Грейзер опубликовал свой труд «De Veterum Re Navali», где и проиллюстрировал расположение весел на таких кораблях. Он просто-напросто умножил основополагающий принцип устройства триремы, так что на его «сорокарядном» корабле гребцы верхнего ряда размещались на высоте 15 м над водой и гребли веслами, длина которых достигала 75 м. Но, как ни смехотворны теории Грейзера, альтернативные подходы, выдвинутые его критиками, в равной степени нелепы. Высказывалось предположение, что на таких кораблях гребцы располагались одним ярусом и не более, а слово «remes», или «reis» (весла), относится к числу гребцов, приходящихся на каждое весло. Вплоть до восьми это звучит вполне убедительно, но граничит с абсурдом, когда счет переходит за шестнадцать. Решение проблемы, как всегда, лежит где-то посередине. По скульптурным изображениям римских кораблей ясно видно, что гребли одновременно на нескольких ярусах, однако больше трех рядов весел нигде не встречается. Здесь-то и кроется ключ к разгадке. Эти корабли — всего лишь увеличенные модификации биремы и триремы. Скорее всего число весельных ярусов никогда не превышало трех. Числа же относятся к общем)' количеству гребцов, приходящихся на каждую вертикальную группу весел: например, на «шестирядном» корабле гребут точно так же, как и на триреме, но по два гребца на весло, или, как на биреме, но три гребца на весло. В XVII—XVIII вв. выяснилось, что восемь гребцов на одно весло — максимальное число, при котором возможно добиться эффективного управления судном. Таким образом, если исходить из принципа триремы, «двадцатичетырехрядный» корабль возможен, хотя и маловероятен. Из числа подобных гигантов чаще всего упоминаются «шестнадцатирядные». Именно таков был флагманский корабль во флоте Персея, последнего правителя Македонии. Бирема с восемью гребцами на одно весло — наиболее приемлемая разновидность подобного типа. Такой корабль должен достигать по меньшей мере 12м в ширину, не считая планшира. Суда, обнаруженные в озере Неми (Италия), в два раза превышают этот размер: вероятно, это и были пресловутые корабли-гиганты. Реконструированная модель судна, приведенная здесь, оснащена двумя ярусами весел, по восемь гребцов на каждое. Очевидно, что «сорокарядный» корабль требовал дальнейшей реконструкции. Касс он предполагает, что такой корабль обладал двойным корпусом и, по сути дела, представлял собою удвоенный «двадцатирядный». На нескольких изображениях эпохи эллинизма представлены корабли с двумя ярусами весел, причем оба закреплены на планшире. Наиболее знаменит тот, что украшает пьедестал Ники Самофракийской. Этот корабль снабжен планширом, причем весельные порты расположены в нем парами в шахматном порядке. Очевидно, именно таково было устройство мощных боевых кораблей.

 

Тактика морского боя  

 

 Боевая тактика греческого флота особой сложностью не отличалась. Победа, как правило, зависела от боеспособности отдельных корабле!!. 1еродот крайне смутно представлял себе принципы ведения боевых действий на море, и его рассказ о битве при Саламине представляется крайне поверхностным. Однако же спустя 173 года имеет место быть битва с тем же названием у города Сала-мин на Кипре. Это сражение, описанное Иеронимом Кардиским, а также Хиосское сражение 201 г., о котором сообщает Полибий, дают нам достаточно отчетливое представление о ведении морского боя гребными судами. К сожалению, отчет Иеронима о битве дошел до нас только через Диодора. В 307 г. до н. э. Деметрий Полиоркет осадил город Саламин на Кипре. Чтобы снять осаду, Птолемей, правитель Египта, привел флот в 140 боевых кораблей и 200 транспортных судов, на борту которых находилось более 10 000 воинов. Все корабли Птолемея являлись либо квадриремами, либо квинквиремами. Деметрий, в распоряжении которого находилось около 190 кораблей, вышел в море и приготовился отразить нападение. Флот его состоял, судя по всем)', в основном из трирем и небольших гребных судов, но и в крупных кораблях Деметрий недостатка не испытывал. Прежде чем спустить суда на воду, весь такелаж с них сняли, равно как и мачты. На носу кораблей Деметрий установил катапульты, способные метать стрелы 55 см длиной. В придачу он взял на борт несколько баллист для метания камней и запас метательных снарядов. Затем, оставив 10 квинквирем блокировать узкий вход в гавань Салами-на, чтобы находящиеся там 60 кораблей не могли вступить в битву, Деметрий вышел в море. Диодор в подробностях описывает только левый фланг Деметриева строя — в две линии: 30 афинских квадрирем и 7 финикийских «семирядных» впереди и 10 квинквирем и 10 «шестирядных» сзади. Левым флангом командовал сам Деметрий с одного из «семирядных» кораблей. Более легкие суда составили центр, а остальные мощные корабли образовывали правый фланг. Предполагая, что на правом фланге находилось около 50 кораблей, можно заключить, что менее мощный центр состоял из примерно 75 трирем и небольших гребных судов. Птолемей разместил транспортные суда в арьергарде, снял такелаж и мачты. Все свои квинквиремы он поставил на левом фланге, где командовал сам, предоставив квадриремам встретить натиск центра и левого фланга Деметрия, куда более мощного. Как только корабли перестроились в боевой порядок, обе стороны воззвали к богам, прося о помощи в грядущей битве; сигнальщики читали молитву, а экипаж подхватывал ответствие. Покончив с молитвами, флотилии двинулись навстречу друг другу, в то время как сигнальщики задавали темп гребцам. Когда расстояние между кораблями сократилось до 500 м, Деметрий подал заранее условленный сигнал готовиться к бою: на флагмане подняли золоченый щит. Сигнал повторили но цепочке вдоль всего строя. Похожий знак подал и Птолемей — и флотилии сошлись. Трубы затрубили атаку, над морем загремели боевые кличи, и корабли ринулись друг на друга. Первыми в бой вступили лучники и артиллерия; а как только противник оказался в пределах досягаемости, в воздухе замелькали и дротики. Воины опустились на палубы, приготовившись к столкновению, в то время как гребцы, подгоняемые сигнальщиками, отчаянно налегали на весла. Некоторые корабли сошлись нос к носу и вынуждены были изменить курс на противоположный, чтобы получить возможность атаковать снова. Едва корабли соприкоснулись, абордажные команды получили возможность обстрелять продольными выстрелами палубы вражеских судов. Если кораблю удавалось протаранить противника в средней части судна и таран надежно застревал в корпусе, воины переходили на пораженный корабль и вступали в рукопашную схватку. Иногда команде протараненного корабля удавалось перебраться на палубу неприятеля и захватить его в свои руки. Такое перескакивание с корабля на корабль заключало в себе немалую опасность: немало воинов, не рассчитав прыжка, так и не сумели надежно ухватиться за поручни и удержаться на ногах. Промахнувшись либо оступившись на скользкой, пропитанной пеной палубе, неудачники падали в воду, где их добивали копьями сверху, с кораблей. Некоторые суда, избежав столкновения с противником в лоб, сумели-таки развернуться кормой и смести весла неприятельского корабля, оставляя его абсолютно беспомощным. Вскоре Деметрий стал одерживать верх. Видя, что его правый фланг смят мощными кораблями противника, Птолемей оставил всякую надежду выиграть битву и отступил. Деметрий разубрал свои победоносные корабли носовыми и кормовыми украшениями и, таща на буксире захваченные суда египтян, с триумфом возвратился в лагерь. Битва при Хиосе, состоявшаяся 106 лет спустя между Филиппом V Македонским и Атталом I, царем Пергамским, обогащает нас новыми подробностями. В обе флотилии входили «десяти-», «девяти-», «восьми-», «семи-» и «шестирядные» корабли наряду с более привычными квинквиремами и множеством небольших гребных судов. Хотя Полибий не распространяется в деталях ни о построении, ни о подготовке к битве, и даже сам исход сражения остается под вопросом, однако в рассказе его содержатся весьма любопытные описания. Особенно отличились жители острова Родос, лучшие мореходы своего времени. Именно они усовершенствовали маневр прорыва строя. Для этого они шли в лобовую атаку, но в последний момент, изменив курс, обходили неприятельский корабль вдоль борта и по возможности сметали его весла. Для такого маневра необходимо было втягивать весла. Оказавшись позади строя, мореходы Родоса, уповая на собственное превосходящее искусство, рассчитывали развернуться быстрее противника и протаранить его сокрушительным ударом в незащищенный борт или даже в корму. Те же жители Родоса разработали особый технический прием, позволяющий им погружать в воду нос корабля при лобовой атаке. К сожалению, Полибий не пишет, как именно этот маневр осуществлялся. Можно только предполагать, что непосредственно перед столкновением мореходы Родоса резко приводили в действие передний комплект весел, словно давая задний ход, так что корма корабля поднималась, а нос уходил вниз, «подныривая» под таран противника. В результате все повреждения, нанесенные родосскому кораблю, приходились выше ватерлинии, в то время как неприятельское судно получало пробоину в днище. Сочетание этих двух приемов, должно быть, оказывало сокрушительный эффект, поскольку враги никогда не знали, чего ожидать. В ходе битвы флагман Филиппа V, мощный «десятирядный», атаковал трихемиолию (trichemiolia) — нечто вроде легкой беспалубной триремы, — оказавшуюся на его пути. Огромный корабль со всей силы протаранил борт небольшого судна. При обычных обстоятельствах такой удар сокрушил бы легкую трирему и, возможно, переломил бы ее надвое, но в данном случае нос «десяти-рядного» крепко застрял под планширом, поддерживающим верхний ярус весел меньшего судна. Выведенный из строя флагман тут же атаковали и потопили две триремы. Счет сравнялся, когда один из флотоводцев атаковал врага на полной скорости, но серьезно просчитался в отношении встречного курса. Он на волосок промахнулся мимо намеченной мишени и, проносясь мимо, зацепился веслами правого борта за корму намеченной жертвы, потеряв не только их, но в придачу и метательные машины. Еще один корабль позорно лишился тарана при атаке, так что в носовой части осталась зияющая дыра. Подобные повреждения, разумеется, были фатальны; несколько минут — и искалеченный корабль шел ко дну. Эти два эпизода дают вполне отчетливое представление о боевых действиях на море в древности.

 

Гавани  

 

 Защищенные гавани, судя по всему, возникли в Средиземноморье в VI в. до н.э. Геродот упоминает гавань на Самосе, огороженную молом протяженностью в 400 м и уходящим в море на глубину 30 м. На протяжении VI в. афиняне вытаскивали корабли на берег в открытом заливе Фалер чуть южнее Пирея, однако в начале V в., по совету Фемистокла, гавань перенесли в Пирей. К северу от этого скалистого мыса находится большая бухта, ставшая торговой гаванью Канфара, а к югу — две бухты поменьше, Зея и Мунихий, превратившиеся в военные гавани. Всю эту область обнесли стеной, сложенной из тяжелых известняковых глыб. Входы в гавань сузили при помощи дамб, так что при необходимости их можно было перегородить цепями. На дамбах возвели стены с башнями в торцах. Вход в гавань Зею сузился до каких-нибудь 35 м. В обеих военных гаванях построили корабельные сараи, представлявшие собою нечто вроде крытых слипов. Эти сараи, сгруппированные по четыре или восемь, в ширину не превышали 6 м, а в длину — 40 м и отделялись рядом колонн, причем на каждую пару приходилась одна крыша. Сараи отлого спускались к морю, а слипы уходили прямо в воду. По слипам корабли втягивались в сарай, скорее всего кормой вперед. В IV в. в Пирее насчитывалось около 400 таких сараев. Главная военная гавань находилась в Зее, где располагались портовые склады. Довершали фортификационный комплекс протяженные стены, соединяющие Пирей и Афины.

 

 

Реконструкция военной гавани в Карфагене, сделанная на основе чертежей доктора Г. Р. Херста и С. К. Гибсона. 

 Крупная «двойная» гавань III в. (одна ее часть считалась торговой, другая — военной) находилась в Карфагене. Ее описал греческий историк Аппиан, возможно, опиравшийся на утраченную часть истории Полибия. Эти две гавани, размещенные одна позади другой, друг от друга отделяла двойная стена. Первый из портов принимал торговые суда. Вход в него, шириной около 20 м, при необходимости перегораживался железной цепью. Военная гавань размещалась за торговым портом, через который и выходили в море военные суда. В центре военной гавани находился остров, на котором располагалась ставка командующего флотом, возвышаясь над окрестными зданиями и фортификационными сооружениями, так что командующий имел возможность наблюдать за морем. Вдоль острова и самой гавани тянулись корабельные сараи и склады, рассчитанные на 200 кораблей. У входа в каждый сарай высилось по две колонны, что придавало как гавани, так и острову вид одного сплошного портика. В юго-восточной части бывшего места расположения Карфагена находятся два водоема: один — в форме подковы, другой — ромбовидный. Долгое время считалось, что именно здесь в древности находились гавани. Но за последние годы на этот счет возникли изрядные сомнения. Уже в 1976 г. французский специалист по Карфагену, ныне покойный Пьер Синта, опубликовал второй том своего труда «Manuel d'Archeologie Punique», в котором пренебрежительно отзывается об описании Аппиана, а также и о предположении о том, что, дескать, два водоема находятся на месте древних гаваней. Но еще до того, как книгу сдали в набор, группа британских археологов под руководством доктора Генри Херста начала раскопки в центре «подковы». Пьер Синта скончался в июле 1974 г., так и не увидев первых результатов этих раскопок, подтвердивших, что военная гавань в самом деле находилась именно здесь, как и следует из описаний Аппиана. В центре «подковы» доктор Херст обнаружил фундамент огромного строения, от которого во все стороны лучами расходились ряды прямоугольных каменных глыб. Эти ряды, отстоящие друг на друга на 5,9 м, не могут быть ничем иным, кроме как основаниями корабельных сараев, а центральное здание — это ставка командующего флотом. Более ста лет назад французский археолог Беле нашел такие же ряды каменных плит в северной части водоема. Была обнаружена также и северная оконечность римской гавани более поздних времен. Если она совпадала с расположением более древней, то, следовательно, в окружности гавань составляла более 1100 м: на такой площади вполне возможно разместить 160 корабельных сараев. Поскольку на острове их 30, свидетельство Аппиана о том, что сараи были рассчитаны на 200 кораблей, вполне подтверждается.

 

Флот Карфагена  

 

 Благодаря своему могучему флоту Карфаген контролировал воды западной части Средиземноморья. Из Полибия мы знаем, что основным боевым кораблем карфагенян в III в. являлась квинквирема, хотя использовались также триремы и квадриремы. В одну из флотилий в качестве флагмана входил также «семи-рядный», отбитый у Пирра при его нападении на Сицилию. Военная гавань в Карфагене вмещала 200 кораблей, но в ходе первой Пунической войны карфагенский флот зачастую далеко превышал эту цифру. В 256 г. Карфаген спустил на воду флотилию в 350 палубных боевых кораблей. Скорее всего в распоряжении Карфагена имелись и вспомогательные флотилии, постоянным местом дислокации которых были Палермо и Лилибей. Нельзя также не учитывать военную гавань, обнаруженную в ходе раскопок на территории ранней карфагенской колонии Мотия на острове у западного побережья Сицилии, уничтоженной Дионисием I в 397 г. до н.э. Одной из самых примечательных особенностей флотилий Карфагена и Рима в III в. до н.э. было то, что корабли сооружались на удивление быстро. В 261 г. до н.э. римляне построили свой первый флот из 120 кораблей за два месяца. Семь лет спустя была создана вторая флотилия из 200 кораблей — за три месяца. В 1971 г. на мелководье чуть севернее Лилибея был обнаружен корпус карфагенского судна. Этот корабль и еще один, найденный неподалеку, как следует из датировки по радиоуглероду, относятся к периоду первой Пунической войны. Клейма разных корабельных плотников на шпангоутах, сохранившиеся до наших дней, наводят на мысль о том, что детали производились в «массовом порядке»; это, безусловно, объясняет скорость постройки. Здесь приводятся некоторые фрагменты двух кораблей из Лилибея: корма первого из обнаруженных судов (1) и часть тарана второго судна (2). Киль сделан из клена, шпангоуты из дуба, а обшивка и клыкообразные части тарана — из сосны. Обшивались корабли вгладь, то есть сперва крепилась наружная обшивка, а затем вставлялись шпангоуты. Доски соединялись при помощи плоских деревянных шипов, которые удерживались на месте деревянными же нагелями. Все корабли Средиземноморья, обнаруженные до сих пор, собирались именно так. Доски прибивались гвоздями к шпангоугам с внешней стороны, и гвоздь загибался внутрь. Стыки уплотнялись чем-то вроде шпатлевки, а затем корпус обшивался свинцовыми листами, а таран оковывали бронзой. Археолог Онор Фрост считает, что оба этих корабля представляли собою либурны (liburnae), разновидность легких и быстрых кораблей, использовавшихся иллирийцами. Можно предположить, что Филипп V заимствовал этот тип кораблей в ходе второй Пунической войны. Однако в литературе нет подтверждений тому, что Карфаген использовал либурны в III в. Быстрый легкий корабль, принадлежавший Ганнибалу, — «Родосец», то и дело прорывавший римскую блокаду Лилибея, — являлся квинквиремой. К такому заключению можно прийти, зная, что римляне построили флотилию квинквирем, используя «Родосец» в качестве образца. Даже если не принимать во взимание этот факт, размеры корабля из Лилибея — приблизительно 35 м в длину и 5 м в ширину, не считая планшира, — очень велики. Корабельные сараи в Карфагене, скорее всего рассчитанные на квинквиремы, в ширину достигали только 5,9 м. Корабли Лилибея, от которых сохранились только кили, интерес представляют главным образом своим устройством. Именно оно было принято во внимание при реконструкции квинквиремы, изображенной ниже. Судовые надстройки воспроизведены по карфагенской монете из Испании и резному изображению из Карфагена (оба приводятся здесь же). И там и тут ясно виден планшир — сразу за рымом, с возвышающейся над ним палубой. На монете изображены овальные щиты, вне всякого сомнения, кельтиберийские, закрепленные на ремнях вдоль поручней. Таран, присутствующий и там и тут, соответствует греческому типу; он крепился на днищевом стрингере. Та разновидность, что обнаружена среди обломков в Лилибее, скорее напоминает тараны, изображенные на колонне Траяна; отсюда можно предположить, что корабль и впрямь является либурной. Утверждая, что на борту карфагенского флота из 350 кораблей находилось 150000 человек, Полибий подразумевает, что экипаж карфагенских кораблей численностью равнялся команде римских судов того же периода: 300 матросов и 120 воинов. По поводу способа гребли на карфагенской/римской квинквиреме мнения резко расходятся. Со всей определенностью можно утверждать, что весла располагались не в один ряд, по пять гребцов на одно весло, как предполагает Тарн; равно как и не в пять рядов. На сохранившихся изображениях времен римской республики видно, что весла располагались двумя и тремя рядами. Трирема оснащалась 170 веслами; причем 62 гребца размещались на верхнем ярусе и по 54 — на каждом из нижних ярусов. Обнаруженные при раскопках корабельные сараи показали, что квадриремы и квинквиремы размерами почти не отличались от трирем. Тем большей неожиданностью явился тот факт, что оснастить веслами квадрирему обходилось дешевле, нежели в случае триремы. На это указывали Моррисон и Уильяме в книге «Греческие гребные суда». Авторы пришли к единственному возможному выводу: по количеству весел квадрирема уступала триреме. Отсюда следует, что весла размещались лишь в два ряда, причем на каждое весло приходилось по два гребца. Исходя из этого, естественно заключить, что на квинквиреме весла размещались тремя рядами, причем на верхних ярусах, там, где корпус всего шире, на одно весло приходилось по два гребца, а на нижнем ярусе — по одному гребцу на весло.

 

Поскольку экипаж триремы насчитывал 200 человек, из которых 170 были гребцами, разумно предположить, что из 300 человек экипажа квинквиремы 270 составляли гребцы. Реконструированная модель, приведенная на стр. 270, оснащена 112 веслами (по 2 гребца на каждое, причем 58 весел расположены на верхнем ярусе и 54 — на втором), плюс 46 весел (по одному гребцу на каждое) на нижнем ярусе. Таким образом, общее число гребцов достигает 270.

 

Флот Древнего Рима  

 

 За три года до начала первой войны с Карфагеном римлянам стало очевидно, что необходимо строить флот. До того римляне использовали корабли, принадлежавшие союзным государствам Великой Греции и Этрурии. Но ни одно из них квинквиремы не использовало. В качестве образца римляне воспользовались карфагенским кораблем, который наскочил на скалу и был захвачен в самом начале войны. Так была создана первая римская флотилия, состоящая из 100 квинквирем и 20 трирем. Пока корабли строились, экипаж обучали гребле на суше. Эти первые суда оказались медлительными и неуклюжими; римляне осознали, что с карфагенскими мореходами им не тягаться. Чтобы уравновесить силы, они разработали абордажное приспособление: в носу корабля устанавливалось бревно, а на нем крепился перекидной мостик с подвешенным на нем длинным железным зубцом. Из-за сходства зубца с клювом матросы прозвали такое устройство «вороном» (corvus). Перекидной мостик достигал 1,2 м в ширину и 11 м в длину, в то время как бревно, с которым он соединялся, было около 7 м высотой и 20 см толщиной. Мостик с каждой стороны оснащался ограждением высотой до колена и поднимался при помощи блока, укрепленного в верхнем конце бревна. При подходе к кораблю противника вплотную мостик выдвигался и падал на неприятельское судно, а зубец зацеплялся за палубу или борт, не давая противнику отойти. Воины устремлялись по мостику, краями щитов опираясь на заграждение и, таким образом, обеспечивая себе надежную защит)'. Это устройство превратило сражение на море в рукопашную битву, из которой великолепно натренированные римские воины неизменно выходили с победой. Хотя благодаря «ворону» первые сражения на море римляне выиграли, однако корабли их стали еще менее пригодными для плавания, нежели прежде; возможно, именно поэтому шторма и непогода обернулись для римлян потерями столь катастрофическими. После первой войны с Карфагеном «ворон» не упоминается ни разу, и впредь потери Рима никогда не бывали настолько внушительны. Помимо квинквирем, римляне построили также два «шестирядных» корабля, которые использовались в качестве флагманов. Скорее всего это были очень большого размера квинквиремы с тремя ярусами весел, по два гребца на весло. При вторжении в Африку в 256 г. римляне выстроили свои корабли в четыре линии, поименовав каждую соответственно первым, вторым, третьим и четвертым легионами. Первые две линии, каждая — во главе с «шестирядным», образовали клин с небольшим зазором в центре. Третья линия стала основанием треугольника. За третьей линией разместились транспортные суда, перевозившие лошадей, а позади них — четвертая линия кораблей, что частично охватывала оба фланга. Эту четвертую колонну римляне не без оригинальности назвали триарии (triarii). В древние времена, когда флот отплывал от берегов, ему неизменно предшествовали суда более легкие, выполняя роль разведчиков. Каждый корабль вел на буксире за кормой четырехвесельную шлюпку. Впервые за всю свою историю Рим спустил на воду флот настолько огромный: 330 палубных военных кораблей. И несмотря на то что шторма и непогода отнимали у римлян флотилию за флотилией, Рим упрямо не отступался — до тех пор, пока не отвоевал у Карфагена власть над морем. Карфагенский флот, потерпев сокрушительное поражение в первую войну, от подобного унижения так и не оправился. В ходе войны с Ганнибалом карфагенский флот предпочитал не вступать в столкновение с римским, даже обладая численным превосходством. Точно так же вел себя и Филипп. В начале лета 216 г. он вывел в Адриатическое море флотилию в 100 либурн, но повернул вспять и обратился в беспорядочное бегство, едва римляне выслали против него 10 квинквирем. Вторую войну с Карфагеном Рим начал с 220 кораблями, не подвергаясь ни малейшему риску утратить контроль над морем. На протяжении первой половины II в. до н.э. Рим сохранял в своем ведении значительное число кораблей, но после разгрома военно-морских сил Родоса и Сирии римляне сочли, что содержать флот нет смысла, поскольку в Средиземноморье царит мир. С этого момента Рим почти всецело полагается на восточные греческие государства, снабжающие его и кораблями, и экипажами по необходимости. Этот общий упадок военно-морской мощи способствовал возникновению пиратства. К первой половине I в. до н.э. восточный берег терроризировали сицилийские пираты, а в 70—68 гг. морские разбойники разорили побережье Италии, затопили консульский флот под Остией и захватили двоих преторов вместе с их ликторами. После этого Помпеи искоренил пиратство, и в Средиземноморье вновь воцарился мир. Те 200 кораблей, с помощью которых Помпеи осуществил свою миссию, очевидно, были предоставлены греческими государствами. В ходе гражданских войн флотилии, точно так же как и легионы, умножились в числе настолько, что после битвы при Актии в 31 г. до н.э. Август остался при 700 кораблях или около того. Хотя Антоний располагал огромными кораблями вплоть до «десятирядных», Август предусмотрительно предпочитал суда, не превышающие размерами «шестирядного», каковой использовал в качестве флагмана. Очень может быть, что на барельефе из Пренесты изображен именно этот корабль.

 

Флот Римской империи  

 

 Октавий использовал эти корабли в качестве основы для регулярного флота, каковой, в силу происхождения, соответствовал греческому образцу. Будь этот регулярный флот создан двумя столетиями раньше, он бы походил на карфагенский. Капитаны назывались триерархами, точно так же, как командиры греческих трирем. Поскольку флотилии были иноземного происхождения, организовывались они не по образцу легионов, но как вспомогательные соединения иностранных наемников, и в силу этой причины оставались на положении низшего рода войск. Август основал три постоянные военно-морские базы: одну — под Форумом Юлия (ныне Фрежюс) близ Массилии, для контроля за Галлией и Испанией, вторую — на мысе Мизены в северной оконечности Неаполитанской бухты, откуда просматривался юго-запад, и третью — в Равенне, для контроля за Адриатикой. Но флот Форума Юлия очень скоро вытеснили италийские корабли, а сама гавань постепенно пришла в упадок. Италийскими флотилиями командовали префекты (praefecti), получавшие приказы от императора, а не от сената. Свидетельств тому, что на кораблях использовали труд рабов, нет, идет ли речь о республике или об империи. Матросы одновременно являлись и солдатами и немало этим гордились. Флотилии были организованы примерно по тому же принципу, что и иностранные наемные войска. Матросы служили 26 лет и, по увольнении из армии, получали римское гражданство. Абордажная команда, тоже наемники, по образцу легионеров подразделялись на центурии, командовали которыми центурионы и их помощники. На заре истории империи на побережьях Сирии и Египта были созданы местные флотилии. Имелись также вспомогательные флотилии на Черном море, в проливе Ла-Манш, на Дунае и Рейне.

 

 

Фортификация и осады.

 

Города-государства  

 

 Фортификация неразрывно связана с искусством ведения осады. Усовершенствование этого искусства неизбежно вызывает изменения в строительстве укреплений, а потому обе эти стороны военного дела рассматриваются здесь вместе. Ранние греческие укрепления явно ведут происхождение от своих ближайших предшественников бронзового века, и потому начать следует с крепостей микенской эпохи. Эти крепости, как правило, строились на холмах и обносились стенами, повторяющими контуры вершины. Стены самих Микен были типичными для той эпохи. Толщина их в среднем пять метров, и выстроены они из массивных каменных блоков, вес которых достигает иногда десяти тонн. Внутрь ведут двое ворот, выстроенных перпендикулярно стене, так, чтобы враг, прежде чем подойти к воротам, оказался открыт для нападения со стены. На дальней от стены стороне ворот был выстроен бастион, чтобы защитники могли осыпать снарядами не прикрытый щитами бок нападающих. В стенах имелись также две узкие дверцы, через которые защитники крепости могли совершать вылазки, не открывая ворот. В стены Тиринфа встроены сводчатые галереи. Кроме того, сохранились признаки того, что над ними находились зубцы из кирпича-сырца. В первые шестьсот лет после падения Микен система фортификации практически не развивалась, поскольку для этого не существовало стимула в виде развитого искусства ведения осады.

 

Основой защитных укреплений города по-прежнему оставалась цитадель, или акрополь. Стены VII в. в Эмпорио на острове Хиос по сути ничем не отличаются от укреплений бронзового века, за исключением того, что они менее мощные. Первые серьезные попытки окружить укреплениями весь город делаются только в VI в. Под давлением сперва Лидии, а затем персов ионийские греки были вынуждены усиливать оборону городов. При строительстве стен вокруг городов обычно старались использовать естественные препятствия, такие, как утесы или отвесные склоны. А это часто вело к расширению территории города. В стенах часто делались узкие двери для вылазок. Более ранние стены строились из неотесанного камня или даже из кирпича-сырца, но к VI веку стали использовать тщательно отесанные прямоугольные либо многоугольные блоки, хотя зубцы, видимо, по-прежнему выкладывались из сырца. Принципиальным нововведением было появление выступающих за линию стен башен. Несмотря на то что бастионы применялись еще в микенскую эпоху, наиболее ранние археологические свидетельства использования башен найдены в поселении конца VT в. в Бу-рункуке на западном побережье Малой Азии. Поначалу башни ставились только в слабых местах и у ворот, но к V в. расположенные через равные промежутки двухэтажные башни вошли в обиход. Такие башни позволяли защитникам гуще осыпать осаждающих снарядами. После изгнания персов афиняне взялись за перестройку своих стен. Афинам было важно обезопасить дорогу к своей новой гавани — порту Пирею. Для этого афиняне обнесли Пирей мощной стеной и провели от гавани к городу длинные стены, снабженные двухэтажными башнями, расположенными через равные промежутки. Эти стены образовали коридор шириной в 100 м и длиной в 6500 м. Прочие приморские города Греции, такие, как Коринф, последовали примеру Афин. Против Спарты подобные укрепления действительно могли быть эффективны, но вряд ли они устояли бы перед массированной осадой персов. В конце V — начале IV в. Афины выстроили ряд приграничных крепостей, чтобы обеспечить безопасность дорог. Крепости эти должны были служить также первой линией обороны против возможного нападения. Типичным примером такого укрепления является крепость в Элевферах (Гифтокастро). Она была выстроена на вершине холма с крутыми склонами, на южном конце перевала между горой Киферон и горой Пастра, и охраняла дорогу из Афин в Фивы. Ее стены, в два метра толщиной, выложены из прямоугольных блоков серого камня, между которыми засыпан бутовый камень. Внутрь и наружу из стен выдаются двухэтажные башни. Большинство башен сосредоточено на северной стороне, откуда легче всего подойти к стенам. Вход в башни — изнутри крепости, через двери, расположенные на уровне земли. Две двери на уровне второго этажа ведут из каждой башни на стены. На стену молено также подняться по лестнице прямо с земли. В начале IV в. на вершинах башен, видимо, находились площадки, обнесенные зубчатой стеной. Башня, обозначенная на плане буквой X, смотрит прямо на перевал, и в ее северной стене имеется бойница, через которую прекрасно просматривается выход с перевала. Напротив верхней точки перевала, к западу от дороги, найдены фундаменты двух сторожевых башен. Отсюда должна была быть прекрасно видна вся равнина Асопа, так что о любом замеченном передвижении войск немедленно сигналили в крепость, а оттуда сообщали в Афины. Огненные и дымовые сигналы использовались с самых ранних времен. Первоначально огненные сигналы ограничивались обычным маяком, извещающим б том, что ожидаемое событие произошло. Эней, автор IV в., писавший о тактике, предложил систему, с помощью которой можно было передавать несколько разных сообщений.

 

Этот метод можно было использовать только при наличии постоянных постов. Основан он на принципе водяных часов. Берутся два больших глиняных сосуда одинакового размера. У каждого сосуда имеется отверстие в дне, из которого вода вытекает с определенной скоростью. В сосуде находится пробковый поплавок со стойкой, размеченной на деления примерно по 3 см шириной. Каждое из делений соответствует заранее условленному посланию. Один из сосудов расположен на наблюдательном пункте, другой — там, где должны принять сообщение. Чтобы отправить сообщение, часовой на наблюдательном пункте поднимает зажженный факел и ждет, пока другой часовой на соседнем пункте не поднимет свой факел, чтобы показать, что он готов. Тогда сигнальщик опускает факел, и оба одновременно вынимают затычки из отверстий, чтобы вода начала вытекать. Когда нужная отметка поравняется с краем сосуда, сигнальщик снова поднимает факел, и принимающий послание читает соответствующее сообщение по отметке на стойке в своем сосуде, которая должна находиться в том же положении. Полибию, историку II в., эта система не очень нравится, и он описывает другой, более совершенный метод, изобретенный некими Клеоксеном и Демоклитом. Если это действительно так, видимо, именно он и использовался в римской армии. Для этой системы нужны пять досок, на каждой из которых по пять букв алфавита. Сигнальщик при этом способе использует пять факелов, которые он поочередно поднимает то слева, то справа, показывая сперва, на которой доске, а потом — которую букву на этой доске он передает. Например, если он хочет передать букву «гамма» (третью в греческом алфавите), он поднимает сперва один факел слева, обозначая первую доску, а потом — три факела справа. При передаче сообщений на дальние расстояния Полибий советует приставлять к глазам две трубки. Это суживает поле зрения и позволяет принимающему не путать левый и правый сигнал. Конечно, эти способы не годились для армии на марше, но сторожевые заставы войска, расположившегося лагерем, вполне могли их использовать, чтобы предупреждать о перемещениях врага. Что касается устройства ворот, тут почти ничего не менялось вплоть до начала IV в. По-прежнему использовались старые микенские типы ворот с незначительными изменениями, как, например, ворота с «коридором смерти», часто охраняемые башней на внешнем конце стены. Такие ворота обычно строились, чтобы противник был вынужден подставлять под удар правый бок, не прикрытый щитом. Когда ворота вели прямо в крепость, по сторонам ворот обычно ставились одна или две башни либо бастионы. Ворота делались из прочного дерева и запирались на засов, удерживаемый на месте цилиндрическим штырем, который опускался в отверстие на засове. Штырь уходил внутрь засова, и без ключа его достать было нельзя. Эней, тактик IV в., предупреждает о способах, какими пользуются предатели, чтобы вынимать штырь, и настаивает на том, чтобы командующий вставлял штырь на место лично, потому что бывали случаи, когда в штыре пропиливали надрез и привязывали нитку, чтобы потом его вытащить. Бывало еще, что предатель насыпал в отверстие мелкий песок и бесшумно потряхивал засов, так что песок набивался под штырь и тот выходил наружу. Был еще один способ: ударить по засову снизу, чтобы штырь выскочил. Чаще же засов просто перепиливали, чтобы впустить неприятельскую армию.

 

Осадная тактика городов-государств  

 

 Сложность и размеры микенских укреплений предполагают наличие столь же сложной техники ведения осады. Увы, никаких сведений о последней не сохранилось — лишь смутные упоминания, встречающиеся у Гомера. Высказывалось предположение, что деревянный конь, с помощью которого греки пробрались в Трою, был не чем иным, как тараном. Не случайно троянцам пришлось выломать часть стены, чтобы втащить его внутрь. Представьте себе примитивный таран: длинное бревно, конец которого окован металлом, подвешенное на деревянной раме, опирающейся на четыре прочные ноги, спереди торчит голова тарана, сзади свисают канаты, за которые его раскачивали... Неудивительно, что его прозвали «конем». Позднее всем осадным орудиям давали подобные же названия. Таран впервые появляется на ассирийских рельефах первой половины IX в. до н.э. из дворца Ашшурнацирпала. Это достаточно сложное устройство, похожее на сундук, над которым возвышается башня. Эта сцена показывает, что к IX в. искусство осады было развито достаточно хорошо. Однако в Греции все существовавшие знания были утрачены в темные века, последовавшие за крушением блестящей микенской цивилизации. Следующие сведения об осадной тактике появляются в Греции не раньше середины V в. На востоке ассирийскую традицию продолжали персы. Геродот несколько раз упоминает их насыпи и подкопы. В Греции о такой тактике ничего не слышно до второй половины V в. И даже тогда основным осадным приемом греков была блокада. Первые сведения о греческой осадной тактике появляются во времена Пелопоннесской войны, когда спартанцы в 429 г. до н.э. осадили старинного союзника Афин, Платею. Фукидид дает весьма живое описание этой осады. Методы, которые применяли спартанцы, ничем не отличались от персидских. Поначалу спартанцы обнесли город частоколом, чтобы никто не ускользнул; потом начали подводить к стене огромную земляную насыпь. Сперва построили две стены из уложенных решеткой бревен. Эти стены должны были служить основой для насыпи. Такие деревянные стены можно видеть на колонне Траяна. Затем начали заполнять пространство между стенами землей, камнями и хворостом. Строительство этой насыпи, с которой спартанцы надеялись ворваться на стену, заняло семьдесят дней и ночей. Платейцы в ответ нарастили стену деревянной загородкой, внутри которой возвели стену, используя кирпичи от соседних домов. Сооружение было покрыто шкурами, чтобы защитить работающих и не дать подпалить дерево зажженными стрелами. Кроме того, они пытались помешать возведению насыпи, пробив дыру внизу стены и затаскивая землю в город. Когда спартанцы обнаружили это и заделали дыру, платейцы прорыли ход под стеной и принялись выгребать землю снизу насыпи. Но боясь, что осаждающих это не остановит, они возвели полукруглую временную стену напротив того места, где строилась насыпь. Строительство второй стены стало одним из традиционных оборонительных приемов. Теперь спартанцы подвели тараны и начали рушить надстройку, которой платейцы нарастили стену. Защитники города пытались помешать им, спуская со стены петли и цепляя ими тараны. В этом приеме тоже не было ничего нового: на ассирийском барельефе IX в., который можно видеть на противоположной странице, защитники города делают то же самое. Кроме того, защитники подвешивали на шестах большие бревна на цепях. Эти бревна роняли на тараны, пытаясь их сломать. Отчаявшиеся спартанцы решились наконец попытаться поджечь город, перекидывая через стены охапки хвороста, из которых была сложена насыпь, бросая следом серу и смолу и поджигая все это. Ветер понес огонь на город, и платейцев спасла только гроза с ливнем.

 

Когда попытки поджечь город тоже закончились ничем, спартанцы потеряли надежду взять город приступом и обратились к обычной греческой и римской тактике: обнесли город стеной, рассчитывая взять его измором. Они распустили большую часть своей армии и принялись копать рвы. Сперва были вырыты два рва на расстоянии примерно восьми метров друг от друга. Между валами были выстроены две стены из необожженного кирпича, сделанного из земли, вынутой из рвов. Стены были перекрыты крышей, так что наверху образовалась площадка для часовых, а внизу жили осаждающие. Площадка была ограждена стеной с зубцами, а через каждые 15 м были выстроены двухэтажные башни. Большинство платейцев успели бежать до начала осады, и в городе остался только гарнизон из 480 человек и 100 женщин, которые должны были стряпать. Они держались два года. В последние месяцы осады половине гарнизона удалось бежать, перебравшись через спартанские осадные стены темной дождливой ночью, но оставшиеся держались, надеясь, что афиняне их выручат. Наконец, под угрозой голодной смерти они сдались. Под давлением фиванцев спартанцы казнили всех 225 выживших, а женщин, которые наравне с мужчинами переносили все тяготы осады, продали в рабство. Через одиннадцать лет после падения Платеи Афины решили аннексировать Сицилию. Экспедиция свелась к осаде Сиракуз, которая могла бы пройти вполне гладко, но из-за суеверности, некомпетентности и нерешительности афинского полководца Никия обернулась полным провалом. Афиняне пристали к берегу в Катании и приготовились к нападению на Сиракузы, лежащие в 50 километрах к югу. Поначалу жители Сиракуз никак не могли поверить, что афиняне направляются именно на их город, и потому не предприняли никаких мер. Начало было блестящим: афиняне отбросили сиракузскую конницу на север и поплыли на юг, намереваясь напасть с моря. Но, несмотря на победу в последовавшей за этим битве, Никий не сумел воспользоваться достигнутыми успехами и отступил. Во второй раз Никий предпринял наступление на Сиракузы только следующим летом. Предвидя афинское нападение, сиракузяне устроили смотр своим войскам на равнине к югу от плато Эпи-полы. Никий узнал о предстоящем смотре и накануне того дня, когда он должен был проходить, посадил свое войско на корабли и поплыл на юг. И снова афиняне начали блестяще. Они высадились к северу от плато и, пока на юге проходил смотр, заняли гору. Закрепившись на плато, афиняне принялись укреплять северный и южный подходы. Они выстроили две крепости, Лабдал и круглый форт. От последнего афиняне принялись возводить двойную линию рвов и стен, как те, что спартанцы построили под Платеей, от берега до берега, чтобы отрезать город от помощи со стороны земли. Рассчитывалось, что стены пойдут на север и восток от круглого форта через плато Эпи-полы к гавани Трогил и на юг через болота к Большой гавани. Сиракузяне пытались помешать строительству с помощью атак конницы, но когда это не удалось, они построили поперечную стену, идущую через стену афинян (X—X на карте). Афиняне предприняли неожиданное нападение и, захватив сиракузян врасплох, взяли поперечную стену приступом. Они разобрали стену и использовали материал для продолжения строительства своей собственной стены. Сиракузяне снова попытались им помешать, на этот раз выкопав ров с валом и частоколом (Y—Y) через болота от берега Большой гавани. Афиняне снова напали на них, таща с собой двери и доски, чтобы с их помощью пройти через болото. И снова удача улыбнулась афинянам. Сиракузяне отступили за стены города, так что осаждающие смогли спокойно завершить строительство стен. На южном конце стены расходились, образуя морскую базу афинян на берегу Большой гавани. В дно гавани были забиты сваи, чтобы защитить корабли от нападения с моря. Теперь, когда афиняне были хозяевами на море и отрезали Сиракузы от подмоги со стороны суши, судьба города, казалось, была решена. Но Никий дал сиракузянам сорваться с крючка совершенно по-дурацки. Убежденный, что город и так сдастся, он не стал завершать стены на плато Эпиполы. Сиракузы обратились к Спарте. Спартанцы армии им не прислали, но прислали военачальника, Гилиппа. Он высадился на севере Сицилии, сумел набрать около трех тысяч нерегулярного войска и пошел к осажденному городу. Гилипп был готов к сражению, но, к его изумлению, его никто не встретил. Под покровом ночи он перевалил через гору Эпиполы и вошел в Сиракузы. И с этого времени дела обернулись не в пользу афинян. Спартанец немедленно взял командование сиракузским войском в свои руки. Решив, что южные укрепления афинян взять нельзя, он сосредоточил свои силы на неоконченных стенах на плато Эпиполы, внезапно напал на гору и взял крепость Лабдал. Потом возвел стену (Z—Z на карте), идущую через вершину горы, так что афиняне уже не могли достроить свою стену. Теперь афинянам следовало бы собраться и отправиться домой, но они решили держаться до последнего, за что и поплатились. Несмотря на то что афиняне получили подкрепления, они так и не смогли обернуть дело в свою пользу. Сиракузяне нанесли им поражение и на суше, и в битве внутри Большой гавани. Сиракузяне захватили афинские склады (N,N,N) на южном берегу Большой гавани и заперли гавань, поставив поперек выхода ряд кораблей, соединенных цепями. Теперь в осаде оказались уже сами афиняне. Афинский флот сделал отчаянную попытку прорваться. Во время этой попытки погибла половина их кораблей. Было принято решение оставить корабли и уходить сушей. Армия отправилась на запад, выстроившись квадратом. Им непрерывно досаждали атаки сиракузской конницы и легковооруженных отрядов. Обнаружив, что на западе прохода нет, афиняне повернули на юг и шли всю ночь. На следующее утро их снова догнала сиракузская конница, и афиняне сдались. От 50 000 человек, отправившихся в эту экспедицию, осталось всего 7000. Сиракузяне казнили всех военачальников, а прочих отправили в каменоломни, где многие умерли от непосильного труда. Выживших позднее продали в рабство. Эти две осады великолепно иллюстрируют уровень развития осадной войны в Греции конца V в. К началу IV в. появились первые серьезные усовершенствования осадной тактики. Шаг вперед был сделан не в Персии и не в Греции, а на Сицилии. В 480 г. до н.э., когда персы вторглись в Грецию, карфагеняне одновременно с ними — и столь же тщетно — напали на Сицилию. Вскоре после того, как афиняне потерпели поражение под Сиракузами, карфагеняне тоже попытались захватить остров. Они возродили и улучшили старую осадную технику, построив огромные передвижные башни, которые были выше стен осаждаемых городов. С этих башен карфагеняне осыпали стены снарядами, очищая их от защитников, так чтобы ничто не мешало подвести к стенам тараны. Эта новая техника сделала контрмеры, которыми пользовались в Платее, бесполезными. Через семь лет после разгрома афинян сиракузяне избрали Дионисия I постоянным стратегом. Этот человек совершил революцию в греческом искусстве осады. Дионисий устроил в Сиракузах научные военные лаборатории и обещал большую награду за новые изобретения. В результате в 397 г., когда Дионисий осадил карфагенский порт Мотия, в его распоряжении были самые совершенные осадные орудия тех времен. Мотия находилась на острове, примерно в километре от западного берега Сицилии, и с острова на берег вела узкая дамба, которую карфагеняне разрушили при приближении сиракузской армии. Дионисий восстановил и расширил дамбу, чтобы подвести свои машины. Это были огромные шестиэтажные башни на колесах и последнее изобретение — катапульты, стреляющие стрелами. Катапульта не была совершенно новым изобретением — вероятно, ее использовали еще ассирийцы, а на Сицилии ее могли ввести карфагеняне. Лук тех времен был сложносоставным и делался из дерева, усиленного жилами и рогом. Благодаря своей конструкции эти луки могли делаться очень мощными. Единственной проблемой было то, что тогда никто не смог бы их натянуть. Наиболее ранней формой катапульты был обычный арбалет (gastraphetes, буквально — «лук живота»). Арбалет назывался так потому, что ложе прижималось к животу, и лук натягивался с помощью веса всего тела. Максимальная дальность полета тяжелой боевой стрелы, выпущенной из обычного сложносоставного лука, равнялась, по-видимому, 150—200 метрам, хотя утверждают, что специальные легкие стрелы могли лететь в два раза дальше. Э.В. Марсден в своей книге «Греческая и римская артиллерия» предполагает, что гастрафет стрелял метров на 250 — этого как раз хватало, чтобы перекрыть дальность выстрела обычных луков противника. Изобретение гастрафета открывало огромные возможности. При наличии подпорки и ворота, натягивающего тетиву, мощность лука могла быть значительно увеличена. Прямых доказательств не имеется, но, возможно, именно такие арбалеты на подпорках и были новым оружием Дионисия.

 

 

Афинская осада Сиракуз. Афиняне пытались окружить город двойной стеной. Сиракузяне старались помешать им, возводя поперечные стены X—X.Y—Y, и наконец им это удалось с помощью стены Z—Z 

 Расширив дамбу, сиракузяне подвели башни, в которых, видимо, находились катапульты (хотя Диодор об этом ничего не говорит), и непрерывно осыпали защитников на стенах снарядами, чтобы прикрыть рабочих, ведущих дамбу дальше. Когда сиракузяне подошли ближе, мотийцы установили на стенах мачты с вращающимися поперечинами, которые поднимались выше башен. На конце поперечин находились укрытия, из которых защитники крепости бросали на башни горящие головни и паклю, пропитанную смолой. Добравшись до острова, сиракузяне подвели тараны. Под прикрытием башен им удалось проломить стену. Защитники отступили к домам, и сиракузяне втащили осадные башни прямо в город. Из башен были выдвинуты деревянные мостки, находившиеся на той же высоте, что и крыши домов, так что солдаты смогли в них пробраться. Падение Мотии сопровождалось обычной резней. Лишь те, кто укрылся в храмах, выжили и были проданы в рабство. Все греки, жившие в городе, были распяты. Как ни странно, новая техника распространилась не так быстро, как могла бы. Серьезный шаг в ее развитии был сделан только при Филиппе II Македонском. Когда македонцы в 340 г. осадили Перинф, они построили башни высотой в 80 локтей (около 35 м), которые были выше городских башен. Стены были обрушены с помощью таранов и подкопов. Однако несмотря на то что Филипп использовал все новейшие технические достижения, любимым его оружием оставался подкуп. Оказавшись перед неприступными стенами, Филипп всегда спрашивал, не возьмет ли эти стены золото. Именно так был взят Олинф. Наиболее важным нововведением в осадной войне было использование метательных орудий как для защиты, так и для нападения. У перинфян не было своих машин, но они позаимствовали кое-что из Византия. Теперь появился новый вид катапульты, стреляющий не с помощью лука, а с помощью жгутов из скрученных жил или волос. Эти торсионные (основанные на принципе скручивания) орудия могли быть какого угодно размера. Они могли метать и стрелы, и камни. Камнеметы впервые появляются в 334 г. во время осады Александром Галикарнаса. Основной целью этих катапульт было прогнать защитников со стен. Через два года, когда Александр осадил Тир, ему пришлось столкнуться почти с теми же проблемами, которые встали перед Дионисием в Мотии. Тир стоял на острове недалеко от берега, и Александру, который не контролировал моря, пришлось строить дамбу, чтобы добраться до города. Тирийцы, которые выдержали ассирийскую осаду, длившуюся тринадцать лет, полагали, что Александру не взять город, вдоль всех стен которого стоят катапульты. Когда Александр подвел дамбу к самым стенам, он выстроил на конце дамбы две башни, вооруженные катапультами, и принялся непрерывно обстреливать стены, как сделал Диодор в Мотии. Кроме того, он подвел камнеметы и использовал их, чтобы разбивать стены. Чтобы защититься от обстрела, защитники установили на стенах вращающиеся колеса с механическим приводом и со множеством спиц. Эти колеса ломали или отбивали стрелы, летящие из катапульт, или хотя бы ослабляли силу удара. Кроме того, тирийцы завесили стены смягчением, чтобы ослабить удары камней. Не довольствуясь обороной, их корабли, вооруженные катапультами, нападали на рабочих на дамбе. Александру пришлось обнести дамбу частоколами. Видя, что дамба продолжает продвигаться, тирийцы приготовили брандер, использовав судно для перевозки конницы, с двумя мачтами впереди. К каждой мачте была привязана двойная рея, и на реях висели котлы со всем, что хорошо горит. Борта корабля нарастили и наполнили его сухим хворостом, стружками, смолой и серой. Корму корабля перегрузили, чтобы поднять нос. И когда ветер подул в нужном направлении, брандер подвели на буксире и выбросили на конец дамбы. Команда брандера подожгла его и спаслась вплавь. Когда реи сгорели, котлы обрушились в огонь, усилив пламя. Под градом снарядов с тирийских боевых кораблей Александру пришлось отступить и наблюдать со стороны, как горят его осадные башни. И тут, когда у Александра почти не осталось надежды взять Тир, ему вдруг невероятно повезло. Флот персов состоял в основном из финикийских судов; когда моряки услышали, что большая часть Финикии сдалась, флот распался, и финикийские и кипрские моряки предложили свои услуги Александру. Теперь, контролируя море, Александр принялся расширять дамбу, так, чтобы на ней могло поместиться больше башен и орудий. Орудия строились прямо на месте. Часть из них была установлена на грузовых кораблях, еще часть — на более тяжелых триремах. Когда все было готово, орудия установили на конце расширенной дамбы, и штурм начался снова. Тирийцы тем временем возвели на стенах, обращенных к дамбе, деревянные башни и набросали валунов на мелководье у подножия стен, чтобы не дать кораблям подойти вплотную. Люди Александра попытались убрать эти валуны и свалить их к самым стенам, но их корабли попали под обстрел из города и со специально приготовленных судов, на которых имелась броня. Кораблям Александра обрубили канаты, так что те уже не могли встать на якорь под стенами. Греческий полководец ответил тем, что послал с кораблями несколько из своих тридцати гребных судов, укрепив их защитной броней и загородив ими суда, которые убирали камни. Тирийцы в ответ послали ныряльщиков, которые обрезали якорные канаты, так что македонцам пришлось заменить их цепями. В конце концов людям Александра удалось обвязать камни веревками и оттащить их к дамбе, откуда их с помощью катапульт забросили в море. Очистив подходы, македонцы подвели корабли с подвешенными на них таранами, чтобы проверить прочность стен. Поначалу ничего не получалось, но в конце концов македонцам удалось обрушить часть стены на южной стороне города. Когда пролом сделался достаточно широк, корабли с таранами отвели и на их место подошли другие, которые перебросили в город мостки. На одном корабле были гипасписты, на другом — таксис фаланги. Вот, кстати, случай, когда фалангиты могли и не быть вооружены сариссами. Другим кораблям было приказано одновременно напасть в разных местах, чтобы заставить защитников рассредоточить силы. В брешь были переброшены мостки, и македонцы ворвались в город. Торицам пришлось испытать обычные жестокости, следующие за осадой. Арриан рассказывает, что 30 000 выживших были проданы в рабство, в то время как Диодор утверждает, что все мужчины, способные носить оружие, были распяты, а прочие проданы в рабство. Эта осада является хорошим примером использования катапульт: стрелометы на башнях препятствуют защитникам выходить на стены, а камнеметы с земли разбивают стены. Катапульты и тараны устанавливались также на кораблях. Это нововведение было вызвано необходимостью штурмовать город на острове.

 

Эллинистический период  

 

 После смерти Александра, когда его военачальники принялись бороться за власть, изготовление осадных машин достигло небывалых высот. Когда Де-метрий Полиоркет («Осаждатель городов») осадил Саламин на Кипре, он выстроил девятиэтажную башню высотой в 90 локтей (около 40 м). Основание башни было 45 локтей (около 20 м) в длину и в ширину, и передвигалась она на четырех прочных колесах восьми локтей (ок. 3,5 м) в высоту. Эту башню прозвали «Helepolis» («берущая города»). Башня была полна катапульт: на нижних этажах находились самые мощные камнеметы, способные метать камни весом до трех талантов (ок. 80 кг), на средних — тяжелые стрелометы, а наверху — легкие стрелометы и камнеметы. Только для обслуживания метательных машин требовалось 200 человек. Тяжелые камнеметы сносили зубцы стен, оставляя верх стены без прикрытия. Возможно, самая интересная и наиболее полно описанная осада эпохи античности — это попытка Деметрия взять Родос в 304—305 гг. Рассказ об осаде Саламина и Родоса имеется у Диодора, который опирался на свидетельство очевидца этих событий, Иеронима Кардиского. Для осады Родоса Диодор построил два навеса — один для камнеметов, другой для стрелометов. Каждый из них был установлен на двух грузовых кораблях, соединенных попарно. Кроме того, Диодор построил две четырехэтажные башни, которые были выше башен гавани, и их тоже установили на кораблях, связанных попарно. Кроме того, было заготовлено плавучее заграждение из бревен квадратного сечения, утыканных шипами, чтобы не дать вражеским кораблям протаранить те, что везли осадные машины. Деметрий намеревался запереть гавань и, таким образом, лишить родосцев зерна, которое им привозили морем. Готовясь к осаде, родосцы стали наращивать стены вдоль гавани. Они установили два навеса на дамбе и три — на грузовых кораблях вблизи от бона, преграждавшего вход в маленькую гавань, и поместили под их защитой стрелометы и камнеметы всех размеров. Они также установили платформы на грузовых кораблях, стоящих в гавани, чтобы разместить там катапульты. Ночью Деметрию удалось захватить конец дамбы примерно в 150 м от городской стены. Он разместил там катапульты всех типов с 400 человек обслуги. На рассвете под прикрытием катапульт на дамбе он завел свои машины, установленные на кораблях, в гавань. Из орудий он использовал легкие стрелометы, имевшие наибольшую дальность выстрела, чтобы прогнать рабочих, наращивавших стены. Потом с помощью камнеметов уничтожил орудия противника и снес стену, которую они строили поперек дамбы.

 

Первая попытка взять гавань окончилась неудачей, и одна из плавучих машин была уничтожена огнем. Деметрию пришлось отступить, чтобы починить свои машины. Когда Деметрий напал снова и уже казалось, что он вот-вот захватит гавань, родосцы предприняли отчаянную вылазку против его трех оставшихся плавучих машин на трех своих сильнейших кораблях. Осыпаемые снарядами, они прорвались через заграждение и принялись таранить машины. Две из них им удалось потопить. Плавучие машины были втянуты в гавань на веревках, и третью машину осаждающим удалось оттащить назад. Когда родосцы пустились в погоню, стараясь потопить и эту, один из их кораблей был захвачен, но двум другим удалось уйти, хотя они и были сильно повреждены. Диодор рассказывает, что после этого Деметрий выстроил огромную плавучую батарею, в три раза выше и в три раза шире предыдущих, но ее разбило бурей, когда ее пытались ввести в гавань. Во время бури родосцы, зная, что Деметрий не сможет прислать подкреплений, атаковали катапульты на конце дамбы и захватили их, вернув себе таким образом контроль над гаванью. Теперь Деметрий оставил попытки взять город с моря и начал вести более традиционную осаду с суши. Впрочем, слово «традиционная» следует употреблять с осторожностью, потому что все действия Деметрия трудно назвать традиционными. Он построил еще одну башню-гелеполу, еще больше той, которую он использовал при осаде Саламина. Ширина ее основания была почти 50 локтей (ок. 22 м). Каркас башни был сделан из балок квадратного сечения и окован железом. Перекладины в основании располагались на расстоянии одного локтя друг от друга, чтобы оставить место для людей, которые будут толкать башню вперед. Передвигалась башня на восьми массивных колесах, каждое почти в метр толщиной, окованных железными полосами. Колеса были установлены на подвижных осях, чтобы башня могла двигаться в любом направлении. Основой башни служили четыре вертикально установленных бревна длиной почти в 100 локтей (ок. 45 м), установленные в углах основания с легким наклоном внутрь, так что вершина башни была шириной около 20 локтей (9 м). Башня была разделена на девять этажей. Передняя и боковые стенки были обиты железными листами, чтобы защитить сооружение" от огненных стрел. В передней стенке на каждом этаже находились порты, прикрытые механически поднимающимися ставнями. Эти ставни были сделаны из сшитых вместе шкур и набиты шерстью. Они обеспечивали превосходную защиту от каменных снарядов. На каждом этаже имелось две широкие лестницы: по одной поднимались, по другой спускались. Башню двигали 3400 человек, часть которых шла внутри, а другие толкали сзади. Если предположить, что перекладины основания, расположенные с промежутком в один локоть, были толщиной в 15 сантиметров, то в основание башни можно было напихать чуть больше тридцати рядов людей; и если предположить, что на каждого человека отводится по 60 см, в каждом ряду тоже должно было быть чуть больше 30 человек. Таким образом, общее число людей, толкающих башню изнутри, не могло быть более тысячи. То ли Диодор ошибся в расчетах, то ли эти 3400 делились на три смены. По словам римского механика Витрувия, эта башня была сконструирована афинским архитектором Эпимахом. К сожалению, у Витрувия приводится другое описание башни: он говорит, что она была 125 футов (римских, 37 м) в высоту и 60 футов (ок. 18 м) в ширин)7 и весила около 120 тони. Он добавляет, что башня была обита козьими шкурами и невыделанными кожами, что позволяло ей выдерживать удары камней из катапульт весом до 360 фунтов (118 кг). Очевидно, Витрувий опирается не на то описание. Это больше похоже на сала-минскую гелеполу.

 

 

Возможно, римский механик просто не знал, что таких башен было две. Витрувий приводит цитату из утерянного сочинения механика Диада, сопровождавшего в походах Александра, в котором даются оптимальные размеры осадных башен. Самая маленькая башня, в десять этажей, должна иметь 60 локтей (ок. 27 м) в высоту и ширину основания 17 локтей (ок. 7,5 м). Верхушка должна быть на 20% уже основания (ок. 6 м). Вертикальные стойки, служащие основой каркаса башни, должны внизу быть толщиной в 22 см, а в верхней части — 15 см. Самая большая башня — Диада—в два раза выше, двадцатиэтажная, с основанием шириной в 23,5 локтя и, соответственно, с верхушкой на 20% уже. Вертикальные стойки должны быть толщиной в 30 см у основания, а в верхней части — тоже 15. Такая двадцатиэтажная башня, основание которой составляло менее одной пятой ее высоты, скорее всего была довольно неустойчивой. Башня Деметрия, основание которой составляло половину высоты, кажется куда более практичной. Башни Диада, обитые сыромятными кожами, имели галереи на каждом этаже. Витрувий добавляет также интересную деталь: эти башни могли опрокидываться в горизонтальное положение, и в таком виде их можно было возить за армией в походе. Деметрий приготовил также укрытия, чтобы защитить людей, заваливающих рвы, а также тараны. Закрытые переходы состояли из передвижных секций. Вегеций, писавший в IV в. н.э., говорит, что эти передвижные галереи делались из секций длиной в 5 м, высотой в 2,5 м и шириной чуть больше 2 м, и нет причин предполагать, что в конце IV в. до н.э. они были другими. Когда все было готово, осаждающие очистили возле стен полосу шириной метров в 600, так что под ударом оказались семь башен и участки стены между ними. Затем начали подводить машины, поставив в центре гелеполу, а по обе стороны от нее — четыре укрытия, соединив их крытыми переходами, так что солдаты могли добраться до своих мест, не подвергаясь опасности. Подогнали также два огромных укрытия, в которых находились тараны. Тараны Деметрий тоже заготовил самые большие и самые лучшие. Каждый таран был 120 локтей (ок. 54 м) в длину и снабжен железным наконечником (Диодор сравнивает силу его удара с ударом корабельного тарана). Таран был установлен на катках. Его обслуживала тысяча человек. К этому описанию многие относятся скептически (в частности, замечают, что при такой длине таран бы неизбежно прогибался), но критики не берут в расчет, что таран не висел, а лежал на катках и прогибаться ему было некуда, а длина была важна для увеличения инерции. Описание тарана такого типа, также позаимствованное из трудов Диада, механика Александра, приводится у Витрувия. Укрытие этого тарана было 32 локтя (ок. 14,5 м) в длину и около 8 м в высоту, с пологой двускатной крышей, над которой возвышалась трехэтажная башня шириной около 2 м и высотой 8— 10 м. На нижних этажах находились сосуды с водой на случай пожара, а на верхнем этаже стояла небольшая катапульта.

 

В укрытии находился сам таран, лежащий на катках. Его двигали взад-вперед с помощью канатов. Более ранние тараны висели на цепях либо канатах под крышей укрытия и действовали по принципу маятника. Сила удара этих таранов была ограничена, и к тому же в момент удара сила инерции была наименьшей. У каткового тарана инерция была постоянной и пробивная сила куда больше. Укрытия этих таранов, называвшиеся «черепахами», были обшиты досками из дуба или еще какого-нибудь плохо воспламеняющегося дерева и покрыты плетенками из зеленых прутьев. Кроме этого, черепаха покрывалась водорослями либо соломой, пропитанной уксусом и набитой между двумя слоями сыромятной кожи. Витрувий приводит также описание большого тарана-черепахи, построенного Гегетором Византийским. Эта черепаха была 18 м в длину, 11 м в высоту и передвигалась на восьми колесах, каждое 2 м в высоту и 1 м в толщину. Таран, действовавший по принципу маятника, свисал с рамы высотой в 12,5 м, и раскачивали его с помощью канатов. В длину этот таран был более 31 м и сделан из балки прямоугольного сечения 30 см в ширину и 22,5 в высоту с ударного конца и 37,5x30 см в противоположном конце. Ударный конец был снабжен наконечником из кованого железа, и 4,5 м балки за наконечником было оковано стальным обручами. От одного конца тарана до другого шли три каната толщиной в 15 см, примотанные веревками. Затем таран обшивали сыромятной кожей. Среди осадных машин Диада были также буравы, которые использовались для сверления дыр в стенах, в противоположность таранам, которые стены просто разбивали. Бурав Диада находился в «черепахе» примерно 22 м длиной. Сам бурав, который представлял собой длинное бревно, вероятно, с железным наконечником, двигался на валках в деревянном желобе. Двигали его с помощью ворота и блоков.

 

Когда родосцы увидели, какая часть стены должна подвергнуться нападению, они немедленно принялись строить общепринятую внутреннюю стену. Осаждающие начали вести подкоп под внешнюю стену, и родосцы в качестве ответной меры прорыли ход изнутри и ворвались в подкоп, помешав саперам довести работу до конца. Но устоять против машин Деметрия было невозможно, и под их непрерывным натиском стены начали рушиться. Множество стрелометов гелеполы не давало защитникам подняться на стены и, как и в Саламине, тяжелые камнеметы с нижних этажей башни смели зубцы со стен. Самая большая из семи башен, попавших под удар, была обрушена вместе с куском куртины, так что защитники уже не могли переходить по верху стены от одной части стены к другой. Однажды безлунной ночью родосцы предприняли вылазку, пытаясь поджечь гелеполу, но им это не удалось. Деметрий, заботясь о безопасности своего чудовищного детища, отвел башню назад. Однако как только башню починили, Деметрий вернул ее к стенам. Пока Деметрий готовился к продолжению осады, родосцы возвели третью внутреннюю стену, охватывавшую все части внешней стены, бывшие в опасном состоянии, и вырыли позади обрушившейся стены глубокий ров, чтобы не дать ввести машины в город. И снова гелепола появилась у стен, катапульты прогнали защитников со стен, и тараны разбили еще два находящихся рядом отрезка куртин, изолировав одну из башен. Однако родосцы отчаянно защищали башню и, невзирая на огромные потери, не позволили Деметрию ее захватить. Тогда Деметрий предпринял последнюю попытку взять город: полторы тысячи отборных воинов ночью ворвались в город через пролом в стене; но, несмотря на отчаянный натиск одновременно с моря и с суши, на следующее утро атаки были отбиты и штурмовики Деметрия выброшены из города. Деметрий исчерпал все свои средства и под давлением других греческих государств был вынужден заключить мир с родосцами. Витрувий добавляет еще кое-какие подробности, хотя они, возможно, апокрифические. По его словам, жители Родоса уговаривали Диогнета, городского архитектора, найти способ захватить гелеполу. Диогнет пробил в городской стене дыру напротив того места, куда должна была подойти гелепола. Затем он приказал родосцам собрать побольше нечистот и жидкой грязи и ночью вылил все это через отверстие в стене, так что образовалось болото, в котором должна была застрять башня.

 

После осады родосцы в пику Деметрию продали его машины и на эти деньги возвели одно из семи чудес света, Колосс Родосский. Эта огромная бронзовая статуя Аполлона, высотой более 30 м, сооружение которой заняло двенадцать лет, стояла у входа в гавань, которую так старался захватить Деметрий. Простояла она всего 56 лет, а потом рухнула во время землетрясения. Почти тысячу лет статуя пролежала в обломках, пока в 672 г. н.э. арабы не захватили остров и не продали ее на лом. Легенда гласит, что продали ее еврею из Эмесы, которому понадобилось 900 верблюдов, чтобы вывезти обломки. Осада Родоса ознаменовала собой конец эпохи. Такие огромные машины никогда больше не применялись. Девяносто лет спустя Филипп V отдавал предпочтение подкупу и более обычным способам ведения осады. Прежде чем начать осаду, он, как правило, обносил город рвом и валом с частоколом. Когда он осадил Фивы во Фтии (217 г. до н.э.), он разделил свое войско натрое и соединил три лагеря рвом и двойным частоколом с деревянными башнями, расположенными через каждые 30 м. Через семнадцать лет в Абиде Филиппу удалось отрезать город от моря, вбив сваи в дно у входа в гавань. Окружив город, Филипп пускал в ход свои катапульты и камнеметы, чтобы прогнать защитников со стен в то время, как он подводил свои осадные машины. В Эхине (211 г. до н.э.), решив напасть одновременно на две башни, он установил напротив каждой башни таран с укрытием и провел параллельно стене галерею от одного тарана до другого, что позволило его людям переходить от одного тарана к другому, не попадая под обстрел со стен. Все это очень напоминало стену, потому что укрытия таранов были сверху огорожены плетенками и верх галереи тоже. Люди, находившиеся в нижнем этаже укрытий таранов, выравнивали землю, чтобы таран мог свободно двигаться вперед. На втором этаже, кроме сосудов с водой и прочего противопожарного снаряжения, стояли катапульты. На верхних этажах, расположенных на том же уровне, что городские башни, находились солдаты, задачей которых было не давать защитникам города мешать работе тарана. Все сооружение двигалось под прикрытием трех батарей катапульт, две из которых состояли из камнеметов, а третья, видимо, из стрелометов. Из лагеря к таранным укрытиям и галереям вели подземные ходы, а оттуда были проложены подкопы к городской стене. Когда все было готово, тараны и саперы начали продвигаться к стене. К сожалению, Полибий больше ничего не рассказывает об этой осаде, кроме того, что город сдался. Однако этот рассказ превосходно описывает Филиппову подготовку к осаде. Основной задачей Филиппа было подобраться к стенам так, чтобы можно было их подрыть. Филипп был специалист по подкопам. Обычно он старался провести вдоль стены подкоп длиной метров шестьдесят, укрепляя потолок подпорками. Потом саперов выводили из подкопа и поджигали подпорки. Когда подпорки сгорали, подкоп рушился вместе со стеной. Это был обычный прием, его применяли и греки, и карфагеняне как минимум с конца V в., а персы — задолго до этого. Но Филипп, похоже, превратил подкоп в настоящее искусство. В Фивах 60 метров стены были подрыты всего за трое суток. Правда, подкоп обвалился прежде, чем успели поджечь подпорки. На осаде Принасса Филипп, который всегда был не прочь сплутовать, воспользовался своей репутацией и за ночь воздвиг огромные кучи земли. Утром горожане увидели это, а царь сообщил, что уже успел завершить подкоп, — и город сдался. Античные авторы рассказывают о разнообразных способах борьбы с подкопами. Наиболее ранний способ приводится у Геродота, в рассказе о том, как персы осаждали город Барка в Египте около 600 г. до н.э. В то время как персы вели подкоп под стены, один кузнец ходил вдоль стены с внутренней стороны с бронзовым щитом, прикладывая его к земле. Там, где подкопа не было, щит не издавал звука, а там, где был подкоп, щит начинал звенеть. Защитники подвели в этом месте контрмину и перебили саперов. Эней Тактик, писавший вскоре после 360 г. до н.э., рекомендует прорыть вдоль стены глубокий ров, чтобы саперы не могли подобраться к стене, не выдав себя. Затем он советует выстроить в этом рву прочную каменную стену. Если же это невозможно, нужно заготовить дров и всякого мусора, и когда подкоп дойдет до рва, свалить туда весь мусор, поджечь и закрыть сверху, чтобы выкурить саперов из хода. К началу II в. приемы борьбы с подкопами были заметно усовершенствованы. В 189 г., когда римляне осадили Амбракию в Эпире и попытались подвести под стены подкоп, они поначалу тайно выносили землю подземным ходом, но в конце концов они уже не могли больше скрывать растущую кучу земли от обитателей города. Горожане немедленно выкопали ров с внутренней стороны стены и разместили вдоль стенки, обращенной к противнику, сосуды из тонкой меди; прикладывая ухо к сосудам, они слышали саперов, ведущих подкоп. Тогда они прорыли ход под стеной и ворвались в подкоп. Не сумев выгнать саперов с помощью оружия, они ввели в подкоп большой сосуд для зерна (сосуды такого размера, около 1,5 м в диаметре, встречаются в Помпеях). В дне сосуда имелось отверстие, а горло было закрыто железной крышкой с отверстиями. Сосуд был наполнен мелким пером и горящими углями. Сосуд плотно загнали в подкоп и плотно закупорили зазор, оставив лишь два отверстия, в которые были пропущены сариссы, не дававшие римлянам подойти к сосуду. В отверстие же в дне сосуда была пропущена железная трубка, к которой приладили кузнечные мехи. Раздувая мехи, защитники наполнили подкоп вонючим дымом, и таким образом им удалось выгнать оттуда осаждающих. Эней рекомендует также множество разных методов борьбы с осадными машинами. Помимо давно известного способа захвата тарана с помощью петли и затягивания его наверх, Эней советует еще подвешивать над стенами большие камни, прикрепленные к балкам крюками. Эти камни должны быть снабжены длинными отвесами, тоже привязанными к балкам, и отпускать их следует только тогда, когда отвес коснется крыши таранного укрытия. Эней рекомендует также бить тараном в стену изнутри, чтобы скомпенсировать удары вражеского тарана. Следует также подрывать башни, чтобы они уходили з землю и их нельзя было сдвинуть с места. Эней приводит также рецепт зажигательных снарядов: наполнить мешок смолой, серой, паклей, измельченным ладаном и сосновыми опилками. Огонь для поджигания этих снарядов следовало держать отдельно, в горшках. Во время осады Лилибея карфагеняне весьма успешно пользовались сосновыми головнями и паклей для поджигания римских осадных машин, Разумеется, штурмовать город было бы невозможно без применения самых примитивных осадных орудий — лестниц. Но и лестницы были не так просты, как может показаться. Для начала, лестницы должны были быть именно такой длины, как нужно для этой конкретной стены. Если они были чересчур длинны, защитникам ничего не стоило оттолкнуть их раздвоенной жердью. Лестницы должны были приставляться к стене под таким углом, чтобы они и не опрокидывались, и не проламывались под весом штурмующих. Они должны были быть достаточно прочными для своей длины. Например, на осаде Нового Карфагена (совр. Картахена) лестницы были так длинны, что ломались под тяжестью штурмующих. Есть много примеров того, как солдаты считали ряды камней в стене, чтобы определить высоту. Полибий указывает, что высоту стены можно определить с помощью тригонометрии и что лестницы должны быть на 20% длиннее, чем высота стены. Так, если высота стены 10 локтей, лестница должна быть длиной в 12 локтей, чтобы ее можно было приставить к стене под нужным углом. Греческий историк рассказывает, как талантливому, но рассеянному Филиппу V представился случай захватить Мелитею с помощью предательства. Он планировал предпринять нападение около полуночи, чтобы застать горожан врасплох, но отправился в путь слишком рано и прибыл на место раньше, чем горожане улеглись спать. Поняв, что для того, чтобы воспользоваться внезапностью, нужно нападать немедленно, Филипп отдал приказ приставить к стенам лестницы — и только тут обнаружил, что лестницы слишком короткие.

 

Эллинистическая фортификация  

 

 Существовал только один надежный способ борьбы с новой осадной техникой: не подпускать врага к стенам. Когда противник уже на стенах, сопротивление бесполезно. И потому улучшения, сделанные в IV—III вв. до н.э., направлены в основном на то, чтобы держать врага на расстоянии. Катапульты можно было с таким же успехом использовать для обороны, как и для нападения, и начиная с середины IV в. стены и башни строились с расчетом на размещение артиллерии. В стенах делались амбразуры и бойницы. Башни строились в четыре-пять этажей. На уровне третьего этажа ставились тяжелые орудия, а наверху — более легкие. Чем выше стояли орудия, тем больше была дальность выстрела. Вместо площадок с зубцами на башнях стали делать островерхие крыши, прежде всего затем, чтобы защитить обороняющихся от камнеметов. В башнях делались боковые выходы для вылазок, чтобы заставить противника держаться подальше от стен. Вдоль стен выкапывался большой ров (или несколько рвов) — не только затем, чтобы не дать подвести подкоп, но и затем, чтобы осложнить работу осадных машин. Внешние рвы обычно снабжались валом с частоколом либо колючей изгородью. Внутренний ров был защищен каменными внешними укреплениями, за которыми располагались катапульты. На подступах к рвам устраивались ямы-ловушки и искусственные болота, в которых должны были застревать машины. Городские стены сделались толще и выше. Прежние зубцы сменились сплошными парапетами с артиллерийскими амбразурами, снабженными ставнями и бойницами. В стены встраивались сводчатые помещения, напоминающие тиринфские, где находились солдатские казармы, а в Карфагене в стенах размещались даже стойла для слонов. Ворота укреплялись особенно тщательно. Северные ворота Селина на Сицилии были снабжены комплексом внешних укреплений, так что возможному противнику для того, чтобы добраться до ворот, пришлось бы сперва пройти под перекрестным огнем. Вход во внешние укрепления охранялся батареей катапульт. Наиболее распространенной формой ворот были ворота со внутренним двориком, когда стены изгибались, образуя перед воротами дворик. На внешней стороне часто имелись вторые ворота. Прекрасным образцом двойных ворот с внутренним двориком, охраняемых двумя башнями, могут служить ворота в седловине между Пниксом и Мусейоном в Афинах. Когда Дионисий I сделался тираном Сиракуз, он выстроил вокруг плато Эпиполы длинную стену, так, чтобы это плато никогда больше не могло было быть использовано в качестве вражеского плацдарма, как это сделали афиняне. Западные ворота, ведущие на плато, были обычными воротами с двориком клиновидного типа с открытой внешней стороной. Позднее, из-за угрозы нападения карфагенян, они были укреплены внешней поперечной стеной, так что подойти к ним напрямую стало нельзя. Первоначально ворота имели три прохода, но позднее один или два из них были заложены. Подобное же заделывание лишних проходов встречается в крепостях, стоящих вдоль Адрианова вала. Ворота Эпиполы были самым слабым местом сиракуз-ских укреплений, и потому перед ними, на отроге плато к югу от ворот, была выстроена крепость Эвриал. Внешние укрепления перед воротами Эпи-полы заставляли врагов отходить к крепости, подставляя под обстрел находящихся там батарей. Эта крепость, как и ворота, неоднократно перестраивалась. Последняя перестройка, вероятно, проводилась под руководством Архимеда, величайшего механика античного мира. Знаменитому ученому было поручено улучшить укрепления родного города. Он расставил на стенах множество машин собственного изобретения, о которых пойдет речь дальше, в рассказе о римской осаде Сиракуз. Но величайшим военным достижением Архимеда была, видимо, все же крепость Эвриал. Главной частью крепости была мощная батарея катапульт, расположенная на пяти толстых каменных опорах в 11 метрах над землей. Там стояли большие камнеметы, дальность выстрела которых благодаря тому, что они стояли высоко над землей, превосходила дальнобойность любых машин, какие мог привести с собой противник. Катапульты были развернуты на запад, в сторону отрога, по которому противник должен был приближаться к крепости. К 211 г. до н.э., когда римляне захватили город, эта система еще не была завершена. Но, несмотря на это, следует отметить, что враги так и не попытались захватить крепость или ворота Эпиполы. Перед большой батареей располагались тройные рвы, вырубленные в скале, самый дальний из которых находился на расстоянии 185 м от катапульт. Вероятно, это была максимальная дальность выстрела из катапульт, так что противнику пришлось бы форсировать ров под обстрелом из крепости, куда его собственные снаряды долететь не могли. А после этого ему пришлось бы миновать еще два рва со стенами, каждый из которых был защищен катапультами, прежде чем добраться до главной батареи. От ворот Эпиполы к укреплениям вели подземные ходы, так что если бы стены были взяты, защитники могли бы спокойно отойти к крепости или в город.

 

Фортификация в ранней Италии  

 

 В Италии VIII в. деревни по большей части ставились на вершинах холмов, как и во всей Европе. Защитой им служили крутые склоны, которые часто дополнительно укреплялись рвом и валом с частоколом. Сотни таких деревушек венчали вершины холмов Этрурии. В VII в., с подъемом этрусского правящего класса, группы таких деревушек начали объединяться, образуя огромные города, и земляные укрепления более раннего периода сменились террасными стенами. Во время раскопок в Вейях, в 12 километрах к северу от Рима, было обнаружено несколько рядов террасных стен, особого вида укреплений, встречающихся во многих этрусских городах. Как и многие другие этрусские города, Вейи были построены на плато с крутыми склонами, подняться на которое можно только в нескольких местах. В нескольких местах вдоль края плато обнаружены стены толщиной от 1,58 до 2,08 м. Эти стены восходят к концу V в., то есть построены незадолго до римской осады. Они сложены из прямоугольных каменных блоков примерно 45x45 см в толщину и в высоту и до 1,38 м в длину. На пологих склонах стены достигают 8 м высоты, не считая зубцов. Перед ними устроен крутой скат, мешающий подвести таран, а позади имеется мощная насыпь, так что пробить в них брешь практически невозможно. На крутом склоне стены ставились чуть ниже края обрыва, и затем пространство между ними и склоном засыпалось землей вровень с краем плато. С другой стороны, если склон был скалистый, скала вырубалась так, чтобы образовался вертикальный уступ, и стена ставилась на уступе. Свободное пространство заполнялось также, как и в предыдущем случае. Перед некоторыми этрусскими укреплениями имеется ров, который иногда приходилось вырубать в скале. Остатков башен в Вейях не обнаружено, однако в Луни, где естественные укрепления были слабыми, был возведен холм, увенчанный башней. Рим, как и этрусские города, возник из нескольких деревень, расположенных на вершинах холмов. Наиболее раннее поселение располагалось на Палатинском холме, стоявшем среди болот на левом берегу Тибра, но соседние холмы тоже были заселены и постепенно объединились в город. Согласно Дионисию Палатинский, Авентинский и Капитолийский холмы во времена Ромула, то есть во второй половине VIII в., были обнесены рвами и валами с частоколом. Вероятно, первыми, кто обнес город единой цепью укреплений, были этруски, и Капитолийский холм сделался цитаделью: это была единственная часть города, не захваченная кельтами в 390 г. до н.э. Вероятно, этруски воздвигли массивное земляное укрепление со рвом, тянувшееся вдоль восточной стороны старого города. Земляные укрепления были замещены каменными стенами, но это не спасло Рим от кельтов. И в 378 г. до н.э. римляне начали постройку стены, которая в те времена была, вероятно, лучшей во всей Италии. Это была знаменитая «Стена Сервиана», сложенная из прямоугольных блоков туфа 60 см в высоту, 45—65 в толщину и от 74 до 210 см в длину. Вдоль слабо защищенной восточной стороны города воздвигли массивную террасную стену; толщина ее была 3,6 м у основания, за ней высился огромный вал 10 м в высоту, выровненный так, что образовался искусственный уступ. Перед стеной имелся ров 10 м глубиной и 30 м шириной. Кладка из прямоугольных блоков была наиболее распространенной в Этрурии и Лации. Однако среди прочих народов Апеннин оставалась в ходу и более примитивная многоугольная кладка, напоминающая микенскую. В Этрурии и Лации почти повсеместно использовались ворота в виде арки, но там, где сохранилась многоугольная кладка, ворота часто строились либо в виде треугольника, либо перекрывались вверху массивной балкой.

 

Колонии  

 

 Этруски создали колонии в завоеванных землях, служившие военными и торговыми аванпостами. Латиняне и римляне следовали этой же практике, но их колонии служили в основном военным целям — закреплению на вражеской территории. Наиболее крупной и известной этрусской колонией была Капуя в Кампании. Как и другие этрусские и римские колонии, Капуя строилась по «шахматной» планировке. Она была очень велика, занимая площадь в 2 кв. км. Вряд ли первоначальное поселение было так велико: это в 80 раз больше размеров обычных римских колоний, таких, как Минтурны или Остия.

 

Латинские и римские колонии обычно располагались в стратегических пунктах завоеванной территории. Часто они стояли на дорогах, ведущих в эту местность. Ливии перечисляет сорок колоний, существовавших в Италии ко времени второй Пунической войны, но расположение их не было систематическим; после войны было основано много новых колоний, особенно на побережье, дававших Риму быстрый доступ в любую часть Италии. Во время второй Пунической войны римские колонии стали одним из важных стратегических факторов, поскольку они позволяли римлянам действовать в глубине территории, захваченной карфагенянами, не разрывая линий сообщения, и предоставляли опорные пункты и продовольственные базы, на которые могло рассчитывать войско. Однако колонии можно было основывать только в завоеванных землях, в результате чего во времена войны с Ганнибалом в Кампании колоний не было, поскольку Кампания до тех пор с Римом не воевала. Это повлекло за собой серьезные осложнения для Рима, когда Кампания в 216 г. после битвы при Каннах подчинилась карфагенянам, поскольку у римлян не было там «островков безопасности». В период республики, когда каждый гражданин, имеющий право быть избранным, был солдатом, население колоний набиралось из людей призывного возраста; позднее в колониях стали селить ветеранов, ушедших в отставку, и распределение завоеванных земель между солдатами стало одним из видов награды за службу. Колонии эпохи империи служили также для романизации провинций. При создании колонии земля нарезалась на участки размером 700x700 м («центурии»), каждый из которых возделывался четырьмя семьями. Это разделение земли на центурии было принято во всей империи.

 

Ранняя римская осадная тактика  

 

 О ранней латинской и римской осадной войне нам ничего не известно — вплоть до III в. до н.э., с которого начинает свой рассказ Полибий, — но, вероятно, она была очень похожа на греческую. Существует предание, что осада Вейев, как и осада Трои, заняла десять лет и что римлянам удалось захватить город, лишь прорыв ход под стенами. В этой легенде может быть зерно истины, поскольку в стенах Вейев имеется множество водосточных тоннелей (cuniculi), выстроенных самими этрусками и заделанных при возведении террасных стен. Вполне возможно, что римляне пробрались в город через один из таких тоннелей.

 

 

 Наиболее ранняя осада, подробности которой нам известны, — это осада Агригента (совр. Агридженто) на Сицилии в 262 г., в начале первой Пунической войны. Во время этой осады уже используются все основные методы римской тактики блокады. Это способ обнесения валом — развитие тактики, применявшейся греками во время Пелопоннесской войны. Вокруг осаждаемого города, на некотором расстоянии от него, устраивалось несколько лагерей. Они соединялись рвами и валами, так что город оказывался отрезан от окружающей местности и бежать оттуда было невозможно. Если за пределами города не имелось вражеской армии, этого было достаточно, но если существовала возможность прихода подкреплений извне, возводилась вторая линия укреплений, обращенная наружу. Между двумя линиями имелось свободное пространство, иногда шириной до нескольких сотен метров, что позволяло войскам быстро переходить к любому участку укреплений. Вдоль всех укреплений размещались редуты и посты, так что все стены постоянно находились под наблюдением. Римляне очень хорошо понимали, как важно запереть все население осажденного города внутри, чтобы исключить возможность прихода помощи извне. К тому же чем больше людей находится в городе, тем быстрее они начнут страдать от голода. Можно вспомнить о том, как Цезарь отказался разрешить старикам, женщинам и детям покинуть осажденную Алезию, поскольку это только затянуло бы осаду. Обнесение валом стало стандартной римской тактикой. Оно идеально подходило к упрямой натуре римлян и использовалось во время больших осад Лили-бея, Капуи, Нуманции и Алезии. Обычно сперва делалась попытка взять город приступом, а в случае неудачи брали измором. Вообще, если римскому военачальнику некуда было спешить, он предпочитал второй способ: ведь если город сдавался, добыча доставалась полководцу, в то время как после штурма город отдавался на разграбление солдатам. При осаде портового города, такого, как Лилибей или Карфаген, обнести валом весь город было невозможно. В Лилибее римляне попытались завалить вход в гавань землей, но ее размыло водой. Когда Сципион Африканский в 147 г. осадил Карфаген, он перегородил валом перешеек, соединяющий город с материком, а затем попытался перекрыть дамбой вход в гавань. Но карфагеняне помешали этому, прорыв новый выход в море с восточной стороны. Единственное полное описание такой тактики — это рассказ Цезаря об осаде Алезии в центральной Галлии в 52 г. до н.э. Алезия стояла на ромбовидном плато длиной в 1500 м, шириной в 1000 м и высотой в 150 м. Сам город занимал лишь западный край плато, а на другом конце стояла восьмидесятитысячная армия Верцингеторига, которая недавно вырвалась из Герговии и отступила в Алезию, считавшуюся неприступной. Придя к Алезии, Цезарь понял, что штурмом эту позицию не возьмешь, и решил устроить блокаду. Холм, где стояла Алезия, был частью более крупного плато, рассекаемого двумя ручьями, протекающими к северу и к юг)' от города. Ручьи текли в двух глубоких долинах, отделявших город от соседних холмов. К западу от города долины выходили на широкую равнину. Цезарь разместил свои легионы вокруг города и наметил линию осадных укреплений. Внутренние линии проходили вдоль подножия холмов к северу и к югу от города, а затем по равнине, примерно в полутора километрах от города. Внешние линии проходили по вершинам холмов и по равнине примерно в 200 м от внутренних линий, оставляя большое пространство для передвижения войск. Вдоль этих линий Цезарь для начала построил 23 редута, чтобы те прикрывали солдат, строящих укрепления, а затем начал копать рвы. Сперва легионеры выкопали ров с отвесными стенками около шести метров шириной у подножия плато. Это было сделано затем, чтобы предотвратить возможные нападения, пока будут возводиться основные укрепления на равнине. В четырехстах метрах от этого рва легионеры выкопали два рва шириной в пять метров и по возможности наполнили внутренний ров водой. Два эти рва шли по равнине и вдоль подножия холмов, окружающих город, замыкаясь в кольцо длиной 16 километров. Землю, вынутую из рвов, свалили за внешним рвом, так что образовался вал, на котором поставили деревянный палисад с башнями через каждые 25 м. Верх вала был утыкан горизонтально торчащими заостренными кольями, чтобы помешать врагу взобраться на него. Чтобы высвободить большую часть своего войска от охраны укреплений и дать им возможность добывать продовольствие и рубить лес, Цезарь устроил на подходах к укреплениям множество ловушек. Выкопали рвы глубиной в 1,5 м, дно которых было утыкано заостренными сучьями, так что образовалась колючая изгородь. Перед этими рвами выкопали пять рядов круглых ям, в дно которых были воткнуты заточенные колья. Эти ямы солдаты прозвали «лилиями», за сходство с цветком. Ловушки забросали сверху хворостом, чтобы скрыть их от атакующих. Такие же ямы были обнаружены возле Антонинова вала в Шотландии. А перед «лилиями» зарыли в землю обрубки бревен длиной сантиметров тридцать, с вбитыми в них зазубренными шипами. Внешняя линия укреплений тянулась на 28 км и была снабжена такими же ловушками. Этот способ осады обычно приносил римлянам успех, в первую очередь благодаря их терпению и упорству. Поскольку, взявшись осаждать город, они всегда доводили дело до конца, осажденные заранее знали, что шансов у них нет, и потому, как правило, сдавались довольно быстро. Однажды посольство осажденных сообщило римскому полководцу, что у них в городе хватит припасов на десять лет. Римлянин небрежно ответил, что в таком случае возьмет город на одиннадцатый год. Город предпочел сдаться сразу. Это упрямство было главным секретом успешности римской осадной тактики.

 

Интересным вариантом тактики об-несения валом является попытка Цезаря окружить войско Помпея в Диррахии. Помпеи встал лагерем на прибрежных холмах близ Диррахия (совр. Дуррес в Албании). В данном случае Цезарь не мог рассчитывать отрезать Помпея от источника продовольствия, поскольку Помпею ежедневно доставляли припасы морем. В войске Помпея было больше конницы, поэтому солдатам Цезаря было сложно добывать продовольствие. И Цезарь решил окружить позиции Помпея валом. Он начал строить редуты на холмах вокруг лагеря Помпея, намереваясь затем соединить их рвами и валом. Когда Помпеи понял намерения Цезаря, он устроил 24 редута на максимальном расстоянии от своего лагеря так что образовалась линия длиной в ?J километра, зная, что Цезарю придет! я расположить свои укрепления дальше этой линии. Цель Помпея была двоякой. Во-первых, это предоставляло ему пространство, в котором можно было добывать фураж для конницы, а во-вторых, заставляло Цезаря чрезмерно растянуть свои укрепления. Когда солдаты Цезаря начали копать рвы, Помпеи принялся строить внутреннюю линию укреплений, стараясь занять как можно больше холмов, чтобы заставить Цезаря растянуть свои укрепления еще дальше. В результате этих маневров и контрманевров двух опытных военачальников Цезарь выстроил внешнюю линию укреплений, а Помпеи — внутреннюю. Но попытки Помпея заставить Цезаря растянуть свои укрепления все-таки окупились: ему удалось прорваться. Что касается технических аспектов искусства осадной войны, римляне сильно уступали в этом эллинистическим монархиям. Римляне пользовались эллинистической техникой, только когда воевали вместе с союзниками-греками: например, под Амброзией они использовали механические стенные крюки, предназначенные для разрушения настенных зубцов; но при этом они не пытались изучать эту технику или вводить ее у себя. Они предпочитали способы, использующие неистощимую энергию легионера — подкопы и строительство укреплений, — и в этом они далеко превосходили греков. Впервые римляне столкнулись с военной техникой, видимо, во время вторжения на Сицилию. Они также должны были многому научиться от греков и карфагенян во время первой Пунической войны. Они использовали тараны на штурме Панорам (совр. Палермо), а во время осады Лилибея использовались как тараны, так и башни. Римляне испытывали большие трудности при осаде портовых городов, таких, как Лилибей или Сиракузы, поскольку им, при их низком уровне техники, не удавалось заблокировать вход в гавань. Так что при осаде таких городов во время первой и второй Пунических войн успеха им удавалось добиться либо тогда, когда город был захвачен врасплох, как Па-норм или Карфаген, либо воспользовавшись небрежностью стражи, либо с помощью предательства. Только во II в. их техника достигла такого уровня, что они смогли перекрыть вход в гавань дамбой. Примером довольно неудачных попыток римлян вести войну по всем правилам военной науки может служить осада Сиракуз в 213 г. Хотя ссылаться на этот пример, быть может, не слишком справедливо — ведь, в конце концов, римлянам пришлось иметь дело с величайшим ученым той эпохи, Архимедом. Дионисий I обнес стеной плато Эпиполы еще в начале IV в., но Архимед усовершенствовал и обновил старые укрепления и расставил на стенах и за стенами множество машин. Римляне, ставшие теперь хозяевами на море, решили предпринять атаку одновременно с двух сторон, с земли и с моря. Марцелл напал с моря с 50 квинкверемами, на которых находилось множество лучников, пращников и метателей дротиков, чьей задачей было прогнать защитников со стен. Наиболее примечательная особенность этой атаки — отсутствие у римлян артиллерии. Восемь квинкверем были связаны попарно, и весла с соприкасающихся бортов были убраны. На каждой из этих пар имелась лестница шириной в 1,2 м, длина которой равнялась высоте стен. Лестница с обеих сторон была снабжена поручнями, и наверху ее имелась площадка, огороженная спереди и по бокам плетеными загородками. На площадке было достаточно места для четырех солдат, которые должны были удерживать защитников на расстоянии, пока лестницу не прислонят к стене. Лестница была уложена вдоль двойного корабля, так что конец ее выдавался за нос. К переднему концу лестницы были привязаны канаты, и она поднималась в вертикальное положение с помощью блоков, прикрепленных к верхушкам двух мачт. Когда лестница была поднята, двойное судно подводилось к стенам на веслах. Это приспособление моряки окрестили «самбукой», за сходство с этим музыкальным инструментом вроде арфы. Как только лестница подводилась к стене, солдаты, стоящие на площадке, отбрасывали плетеные загородки и переходили на стену, в то время как остальные поднимались по самбуке следом за ними. Но римляне не приняли в расчет Архимеда. Стоило им приблизиться к стенам, как их осыпали дождем снарядов из катапульт, которые великий ученый расставил на стенах. Эти машины метали камни на фиксированное расстояние, как на дальнее, так и на близкое, так что римляне, приближаясь к стенам, находились под непрерывным обстрелом. Это заставило римлян остановиться, и Марцелл был вынужден повторить атаку под покровом темноты. Ему удалось подойти к стенам достаточно близко, чтобы выйти из зоны обстрела тяжелых орудий, стоявших на стенах. Но Архимед учел и это. В стенах были проделаны бойницы на уровне атакующих. У бойниц стояли лучники и легкие стрелометы, называемые «скорпионами». Несмотря на непрерывный обстрел, Марцеллу все же удалось поднять свои самбуки. Но тут из-за стен появились невидимые прежде краны-журавли, на стрелах которых висели огромные камни и куски свинца. Стрелы вращались на оси, и грузы, висящие на них, опускались с помощью блоков на конце стрелы. Их можно было разворачивать так, чтобы бить по самбукам, когда римляне пытались их поднять. Другие машины метали вниз камни, достаточно большие, чтобы прогнать солдат с носа корабля. А затем вниз были спущены огромные крюки на цепях. Этими крюками цепляли носы кораблей и поднимали их вверх с помощью противовесов. Когда крюки отпускали, корабль падал набок и либо переворачивался, либо зачерпывал воду. Марцелл был разбит наголову, но отшутился. «Архимед начерпал моими кораблями морскую воду для своих кубков, — сказал он, — но моих солдат с самбуками прогнали с пира с позором». Римлянам пришлось оставить свои попытки взять город приступом. В конце концов Сиракузы были взяты подкупом. Нападение Сципиона на Новый Карфаген (совр. Картахена) три года спустя представляет особый интерес — не из-за применения какой-либо новой техники, а потому, что здесь мы впервые можем видеть, как действовали римляне после взятия города. Полибий особо подчеркивает, что в Картахене римляне следовали своей обычной практике. Ворвавшись в город, солдаты уничтожили все живое — не только людей, но даже собак и прочих домашних животных разрубали надвое и расчленяли. Во время резни грабить было запрещено. Когда военачальник счел, что убийств было довольно, трубы протрубили сигнал к возвращению. Из каждого манипула было отобрано по нескольку солдат (иногда отбирали целые манипулы), назначенных собрать добычу. В этом не могло принимать участие более половины армии. Остальные стояли на страже на случай внезапного нападения. Вся добыча была собрана в одно место, продана, и полученные деньги распределены поровну между всеми солдатами. Этот организованный грабеж может служить яркой иллюстрацией римской дисциплины и превосходства их системы. Ведь немало других армий, увлекшись грабежом, были захвачены противником врасплох. Ужасы, творившиеся после того, как солдаты врывались в город, повторились и на штурме Карфагена в 146 г. Римляне ворвались в город через гавани и захватили рыночную площадь. Отсюда они предприняли нападение на цитадель (Бирсу). От площади к Бирсе вели три узкие улицы, вдоль которых стояли шестиэтажные здания. Чтобы добраться до цитадели, легионерам пришлось брать каждое здание штурмом. Солдаты перебирались из дома в дом по доскам, переброшенным с крыши на крышу над узкими переулками. Добравшись до Бирсы, они подожгли все дома, стоявшие вдоль трех улиц. Пожар распространился, и солдаты принялись рушить дома, где укрылось немало детей и стариков. Некоторые сгорели, другие выбегали на улицу и гибли под обломками. Потом пришлось расчищать улицы, чтобы войска могли свободно передвигаться. Раненых швыряли в ямы вместе с убитыми. Этот кошмар длился шесть дней и ночей. Легионеры сражались посменно. Когда Бирса наконец пала, многие из оставшихся в живых карфагенян затворились в храме Эскулапия и сожгли себя заживо. Остальных продали в рабство. Город был разрушен, земля перепахана и засыпана солью, чтобы там больше ничего не росло. Такому же наказанию тринадцать лет спустя были подвергнуты Нуманция и Иерусалим в 70 г. н.э. Законы осадной войны на протяжении истории менялись мало. Если город не сдавался до того, как таран коснется стен, после взятия он целиком зависел от милости победителя. Никто из горожан не питал иллюзий по поводу того, какая судьба ожидает их в случае отказа сдаться. Так что римляне ничем особенно не выделялись среди прочих наций. Достаточно вспомнить действия войск Веллингтона в Испании. Жестокости, которыми сопровождалось взятие города, были частью психологического давления, необходимого, чтобы ослабить волю к сопротивлению. К тому же удержать солдат было бы практически невозможно. В 49 г. до н.э., во время гражданской войны, Цезарь осадил Массилию (совр. Марсель). Эту осаду можно назвать последней из великих эллинистических осад. У массилийцев были самые современные противоосадные машины, в том числе огромные катапульты, стреляющие стрелами длиной 3,5 м. Эти стрелы пробивали насквозь четырехслойные плетни, и обычные укрытия, сплетенные из лозы, от них не защищали. Поэтому крыши укрытий пришлось укрепить квадратными балками толщиной 30 см, соединенными железными скрепами, и для того, чтобы защитить солдат, расчищающих и выравнивающих подходы к стенам, пришлось построить «черепаху» высотой в 18 м. Самой интересной особенностью этой осады было то, что легионеры выстроили у самой стены кирпичную башню. Первоначальным назначением этой башни с основанием 9x9 м и стенами толщиной в 1,5 м было защитить солдат, действующих под стенами, чтобы они могли укрываться там в случае массированной атаки. Позднее было решено сделать башню выше, и на уровне второго этажа настелили пол на балках, заделанных в стену, так что их нельзя было поджечь. Затем башню принялись достраивать до третьего этажа. До сих пор солдаты были защищены навесом и укрытиями, но дальше башня стала слишком высокой. Поэтому была построена крыша на балках, выступающих из стен, и на этих балках навесили защитные экраны. По мере того как башня росла, крышу поднимали, пока башня не достигла высоты шести этажей. Затем из квадратных балок толщиной 60 см построили крытую галерею, по которой можно было подойти к вражеской башне и стене, которые находились на расстоянии немногим менее 20 м. Сделано это было так: две балки равной длины уложили на землю на расстоянии примерно 1,2 м друг от друга. Затем к ним прикрепили вертикальные стойки высотой 1,5 м. Их соединили стропилами, которые должны были служить основой для кровли. Затем сверху уложили балки толщиной 60 см, закрепленные с помощью скоб и гвоздей. На самом краю крыши и на балках были прикреплены бруски толщиной в 7 см, чтобы поддерживать кирпичи, из которых была сделана крыша. Сверху подвижной навес был покрыт кирпичами и глиной для защиты от огня. Кирпичи обтянули кожами, поскольку они не были обожжены и могли пострадать от воды, и, наконец, поверх всего этого было натянуто смягчение, чтобы защитить галерею от огня и камней. Галерея была сооружена на безопасном расстоянии. После этого ее установили на катки и под прикрытием обстрела лучников, пращников и катапульт, находившихся в кирпичной башне, подвели к одной из стенных башен. Несмотря на обстрел, массилийцам все же удалось пустить в ход «журавли», которые роняли на галерею тяжелые камни и бочонки с горящей смолой. Но проломить крышу галереи так и не удалось, и легионеры сумели расшатать основание башни и обрушить ее. К середине I в. до н.э. большая часть цивилизованного мира оказалась под властью Рима. Единственными оставшимися в Европе врагами Рима были северные варвары, так что в следующем столетии большинство осад приходилось вести против крепостей, расположенных на холмах. Цезарь дает подробное описание техники, которую он использовал при осаде одной из таких крепостей в центральной Галлии. Это был Аварик (совр. Бурж), расположенный на отроге горы, возвышающейся над болотом. Этот отрог сперва спускается к болоту, а потом снова поднимается, образуя небольшой холмик. Вот на этом-то холмике и стоял город, окруженный тем, что Цезарь называет «галльской стеной» (mums Gallicus). Галльская стена состояла из двух каменных облицовок, между которыми засыпалась земля либо щебень, проложенный бревнами, концы которых вделаны в каменную кладку с обеих сторон. Мягкая засыпка и бревенчатый каркас делали такую стену практически неуязвимой для тарана. Горожане, уверенные, что их город неприступен, были готовы бросить вызов Цезарю. Но они не приняли в расчет энергии легионера. Войско Цезаря подошло к городу по отрогу, заполнив низину между холмом и городом широкой насыпью. Тут же, на месте, были сооружены две осадные башни, и, когда насыпь подошла к стенам, башни были подведены к городу. Галлы, следуя обычным приемам обороны, возвели на стенах деревянные башенки, обтянутые шкурами, и попытались подрыть насыпь. Кроме того, они предпринимали частые ночные вылазки, пытаясь поджечь бревенчатую основу насыпи. Для строительства этой основы и прочих осадных сооружений требовалось огромное количество древесины. Иудейский историк Иосиф Флавий сообщает, что после осады римлянами Иерусалима вокруг города в радиусе 18 километров не осталось ни единого дерева. За 25 дней легионеры соорудили огромную платформу в 100 м шириной и 25 м высотой, выровняв таким образом низменность между холмом и городом. С этой платформы они взяли город приступом и вырезали всех мужчин, женщин и детей.

 

Ранняя империя  

 

 Начиная с середины II в. до н.э., из-за отсутствия сложной осадной техники, укрепления на западе стали приходить в упадок, и до начала варварских нашествий эпохи поздней империи особого развития не наблюдается. В I—II вв. н.э. укрепления городов и лагерей обычно состояли из стены либо вала со рвом. Ворота были защищены башнями, обычно прямоугольными и не выходящими за линию стен. Стены часто усиливались угловыми башнями и иногда промежуточными башнями, которые всегда строились внутри линии стен. Единственным серьезным нововведением в эпоху поздней республики и ранней империи была подъемная решетка. Следы наличия такой решетки отчетливо заметны во многих римских городах, например в Ниме, Аосте, Трире. Происхождение этого замечательного устройства неизвестно. Первые упоминания о ней относятся ко времени второй Пунической войны, когда карфагенским солдатам, пытавшимся отбить город Сала-пия в Апулии, попавший в руки римлян, были отрезан путь к бегству такой решеткой. Со времен Адриана римляне начинают больше заботиться об обороне. Но даже укрепления тех времен впечатляют скорее своими масштабами, чем своей мощью. Именно к этому периоду относится сооружение Адрианова вала и длинной цепи лагерей вдоль Рейна и Дуная. Адрианов вал ничем не превосходит укрепления V в до н.э., но он вполне соответствовал тем целям, с которыми его возвели. Толщина стены, тянущейся почти на 120 километров, колеблется от немногим менее двух до немногим более трех метров; высота ее первоначально, видимо, была около пяти метров. Стена охранялась 80 небольшими фортами, расположенными на расстоянии 1500 м друг от друга, и примерно 160 башнями. Две такие башни были расположены между каждыми двумя фортами, на расстоянии примерно 500 м друг от друга. Перед стеной имелись широкая расчищенная полоса и ров шириной в восемь метров и глубиной около трех. За стеной находилось свободное пространство шириной примерно в 35 м, ограниченное рвом глубиной в 6,5 м, который назывался vallum. Этот ров не имел военного значения — видимо, его вырыли затем, чтобы местные жители не подходили к стене иначе как в дозволенных местах. Стена была дополнительно усилена крепостями, встроенными в стену на расстоянии 10 километров друг от друга. Вдоль Рейна была выстроена цепь крепостей, защищающих западный берег. Эти крепости были размещены в промежутках между старыми легионными крепостями. Кроме того, были установлены дозорные и сигнальные башни, так что вся река от Бонна до моря находилась под наблюдением. Точно так лее был укреплен Дунай от Регенсбурга до Черного моря. От точки к югу от Бонна к точке недалеко от Регенсбурга был проведен вал со рвом и частоколом, соединявший две реки. Эти укрепления тянулись примерно на 450 километров и, как и Адрианов вал, охранялись крепостями, расположенными на расстоянии 8—10 километров друг от друга. Ближе к Дунаю вал с частоколом был местами заменен стеной с башнями, такой же, как в Британии.

 

Ранний принципат  

 

 Наиболее яркими примерами осадной техники эпохи раннего принципата могут служить осады Веспасиана и Тита во время иудейского восстания (66 — ок. 73 гг. н.э.). Три из них, осады Иотапаты, Иерусалима и Масады, достаточно подробно описаны Иосифом Флавием. Помимо использования артиллерии, при всех трех осадах римляне обратились к испытанному веками способу возведения насыпи. Иосиф, командовавший иудейским войском в Иотапате, замечает, что для постройки насыпи были вырублены все деревья в округе.

 

Иотапата была горной крепостью в Галилее. Осаждали ее 50 дней. В осаде участвовали три легиона: V Македонский, X Бурный и XV Аполлонов, при поддержке вспомогательных частей. Согласно Иосифу у римлян было 160 катапульт, от скорострельных стрелометов до одноталантовых (ок. 20 кг) камнеметов. Римляне называли стрелометы катапультами, а камнеметы баллистами. Однако за время существования империи значение этих названий изменилось на противоположное, так что для простоты будем называть их просто стрелометами и камнеметами. Вегеций сообщает, что в его время у каждого легиона было 55 единиц артиллерии. Это очень близко к Иосифовым 160 катапультам на три легиона. Для начала Веспасиан подвел свои орудия, чтобы с их помощью прогнать защитников со стен на время постройки насыпи, потому что иудеи сбрасывали камни на осадные щиты (plutei), под которыми работали солдаты, возводившие насыпь. Эти щиты были сплетены из прутьев и, видимо, обтянуты кожей. Позднее Веспасиан таким же образом использовал артиллерию для прикрытия тарана. Таран был примитивного подвесного типа. Иосиф очень выразительно описывает действие катапульт, сносивших зубцы стен и рушивших углы башен. Человеку, стоявшему на стене, оторвало голову, причем сила удара была такова, что голова отлетела на три стадия (ок. 550 м). Беременной женщине снаряд попал в живот, и ребенка отбросило на полстадия. Теккерей, переводчик английского издания, счел нужным сделать примечание: «Иосиф склонен к преувеличениям». Защитники крепости использовали старые, испытанные методы обороны: наращивали стены, причем каменщики работали за деревянными загородками, обтянутыми свежими шкурами; со стены спускали мешки с мякиной, чтобы ослабить удары тарана. Кстати, Иосиф утверждает, что все эти способы были изобретены им лично. Таран был защищен плетеными укрытиями; обычно к такому тарану вели подвижные галереи (vineae). В конце концов в стене была сделана брешь, и в нее ввели осадные мостки, так же как сделал Александр в Тире. Веспасиан приказал начать общий штурм, чтобы отвлечь часть защитников от пролома, и повел своих людей в пролом, выстроив их «черепахой» (testudo). Изображение этого построения, впервые описанного Полибием, который очень удачно сравнил его с черепичной крышей, встречается на колонне Траяна. См. рис. на стр. 297, где изображена «черепаха», состоящая из 27 легионеров. Шесть человек, стоящие в переднем ряду, укрываются за щитами четверых, стоящих в середине, а двое крайних разворачивают щиты наружу. Во втором, третьем и четвертом рядах, состоящих из семи человек каждый, крайние двое разворачивают щиты наружу, а пятеро, стоящие в середине, держат щиты над головой. Это построение могло состоять из любого числа людей, лишь бы в первом ряду стояло на одного человека меньше, чем в остальных. Рассказывают, что по этой «черепахе» гоняли колесницы, чтобы испытать ее прочность, — и ничего, выдерживала. Защитники крепости поливали «черепаху» кипящим маслом, чтобы заставить легионеров сломать строй, и забрасывали мостки вареной греческой сочевицей (вид травы), чтобы сделать их скользкими. После того как Иотапата пала и Иосиф перебежал к римлянам, Веспасиан оставил войну ради борьбы за трон, препоручив ведение военных действий своему сыну Титу. Получив подкрепление в виде XII Молниеносного легиона, Тит двинулся на Иерусалим. Иерусалим был настолько раздираем внутренними конфликтами, что воевать с римлянами им было просто некогда. В город вошли группы религиозных фанатиков, которые непрерывно враждовали друг с другом, не в силах прийти к согласию относительно того, как именно следует вести эту войну. В ходе этих конфликтов часть города была уничтожена пожарами. В числе прочего сгорели зернохранилища, так что большая часть припасов погибла. И только когда Тит начал осаду, иудеи наконец сделали попытку объединиться.

 

Город состоял из пяти частей, каждая из которых была обнесена собственной стеной. Старый город стоял на холме с отвесными склонами на юге и востоке. Выше, к западу от него, находился верхний город с дворцом Ирода Великого. К северу от старого города находился храм с массивными стенами, а между храмом и верхним городом стоял средний город. За ним простирался новый город. Тит переместил лагерь V, XII и XV легионов к стенам нового города и отсюда пошел на приступ. Поскольку защитники были ослаблены внутренними раздорами, эта часть города скоро оказалась в руках римлян. Теперь основной лагерь был перенесен в стены нового города. Пять дней спустя пал и средний город. Теперь Тит разделил свои силы: два легиона должны были напасть на старый город, а два — на храм. В том месте, где стена среднего города соединялась со стеной храма, Ирод Великий возвел крепость, названную Антонией в честь его благодетеля, Марка Антония. Поначалу римляне пытались возвести земляную насыпь, чтобы подвести к крепости осадные машины, но защитникам удалось подрыть насыпь, и она рухнула. Затем Тит окружил город валом с частоколом; завершив постройку укреплений, он снова принялся строить насыпь у стен Антонии. Защитники попытались поджечь насыпь, но им это не удалось, и к стенам подвели тараны. Ночью стена рухнула в результате непрерывной работы таранов, а также из-за того, что защитники, пытаясь подрыть насыпь, прокопали множество ходов под собственными укреплениями. Предвидя, что стена не устоит, защитники возвели внутреннюю стену. В течение двух дней легионеры безуспешно пытались взять эту стену, которая, однако, выдержала все атаки, а подвести к ней тараны не удалось. На вторую ночь небольшой отряд легионеров, в котором были и трубачи, взобрался на стены, снял часовых и подал сигнал Титу начинать штурм. Защитники решили, что стена уже пала, бросили свои посты и отступили к храму. Теперь большая часть крепости была разрушена, так что удалось довести насыпь до стен храма и подвести осадные башни и тараны. Храм держался пять недель. Тит стремился пощадить его, но когда все предложения о сдаче были отвергнуты, а разбить стену таранами не удалось, Тит отдал приказ поджечь ворота. Огонь перекинулся на портики, и большая часть внешних построек храма была уничтожена. Через два дня, после отчаянной рукопашной во внешнем дворе храма, римляне ворвались во внутренний двор. Во время битвы римский солдат швырнул в храм горящую головню, мебель и завесы в святилище вспыхнули, и храм сгорел дотла. После этого два легиона, осаждавшие храм, были отправлены на помощь осаждающим старый город, и он тоже был взят. В руках восставших оставался только верхний город с его мощными укреплениями. Легионеры построили насыпь у западной стены, а вспомогательные войска в это время строили такую же насыпь с востока. Через 18 дней работы были завершены, подвели машины и город был взят штурмом. Осада тянулась пять месяцев, и горожане страдали от голода. Если верить Иосифу, в последние дни осады матери ели своих детей. Город был отдан в распоряжение солдат, и когда те устали от убийств и грабежей, город был предан огню. Затем Тит приказал сровнять руины с землей, оставив только три самые высокие башни и часть стены. У стены разместили гарнизон, а башни должны были напоминать людям о величии города, который некогда стоял на этом месте. После падения Иерусалима Тит вернулся в Рим, предоставив сменившим его римским наместникам ликвидировать оставшиеся очаги сопротивления. Последним из таких очагов была крепость Масада, возвышающаяся на каменном столпе высотой в 400 м на западном берегу Мертвого моря. Взятие этой горной твердыни было поручено X Бурному легиону, к которому были присоединены 4000 вспомогательных войск. Римский легат Сильва сперва, как обычно, обнес холм стеной толщиной почти в два метра, через каждые 25—30 м укрепленной башнями. Его силы были распределены по восьми лагерям у подножия холма. Затем принялись строить огромную насыпь у западного склона холма, по которой подняли осадные машины. Защитники предпочли покончить жизнь самоубийством, чтобы не сдаваться римлянам. Эта осада, сама по себе довольно незначительная, оставила по себе самый отчетливый след во всей истории античных осад: несмотря на то что раскопок там не проводилось, следы вала, лагерей и остатки насыпи видны до сих пор.

 

Фортификация в 284—378 гг. н.э. (Роджер Томлин)  

 

 После того как император Диоклетиан в 305 г. отрекся от престола, он удалился в свою «виллу» на Далматском побережье. Его соправители тоже строили дворцы в своих родных местах, но дворец Диоклетиана в Сплите превосходит их все: это комплекс зданий площадью в 2,9 га — почти столько же, сколько легионная крепость того же времени в Кайзераугсте близ Базеля, — окруженный стеной с башнями, выстроенной из тесаного известняка, высотой в 17 м. И сейчас еще можно войти в ворота с арочной галереей и развалинами восьмиугольных башен и пройти по виа преториа во внутренний дворик с колоннами. Справа от дворика находится часовня Диоклетиана, слева — усыпальница, которая теперь превращена в собор, прямо — дверь с фронтоном, ведущая в императорские покои, занимавшие всю южную сторону дворца. Точно утес, возвышаются они над морем на своем сводчатом основании. Вполне достойный приют для человека, который сам себя наградил титулом «Отец Золотого века» и усеял приграничные земли миниатюрными копиями своего дворца-крепости. Мощные прямоугольные форты, с каменными стенами толщиной не менее трех метров, выступающими башнями и надежно защищенными воротами, иногда точно датируемые правлением Диоклетиана с помощью надписи либо исторического источника, можно найти по всей империи: в Северной Африке, в Швейцарии, на Диоклетиановой дороге в Сирии, соединявшей Дамаск и Пальмиру. Крепость Дионисиада в Фаюмском оазисе, комендантом которой был известный нам Абинней, тоже построена при Диоклетиане: у нее имеются одни ворота и башни, выступающие по углам и вдоль каменной стены, толщина которой почти четыре метра, а высота — не менее семи. Эта мощь укреплений особенно примечательна, если учесть отсутствие серьезной угрозы нападения (как мы помним, жизнь Абиннея была довольно мирной), — она говорит не о том, что империи грозили внутренние раздоры, а о том, как широко распространилась политика Диоклетиана, и об оборонительной направленности стратегии поздней империи. Об этой стратегии уже рассказывалось выше. Диоклетиан и его соправители восстановили империю в прежних границах, кроме земель за Рейном и Дунаем, в южном Египте и западной Мавритании. Чтобы удержать границу длиной более четырех тысяч миль против того, что стратег IV в. называет «неистовством варваров, ярящихся вокруг римской империи», Диоклетиан и его преемники, вплоть до Валентиниана I (364—378), развернули грандиозный план строительства и реконструкции. Диоклетиан рассчитывал на мощные пограничные армии, состоящие из новых конных частей, легионов и возросшего числа ал и когорт, которым понадобятся укрепленные базы. Константин ослабил эти армии, чтобы пополнить мобильный резерв, комитатенсов, но и его стратегия требовала усиления пограничной зоны: сети защитных укреплений, состоящей из цепи фортов вдоль границ и путей сообщения, идущих в глубь страны, призванных защищать от нашествий продовольственные и военные склады (а также граждан-налогоплательщиков) в ожидании подхода мобильных войск. Крепости поздней империи явно рассчитаны на оборону. Это отнюдь не самоочевидно: укрепленные города ранней империи зачастую строили стены как можно более длинными, а ворота в них демонстрировали не столько мощь обороны, сколько процветание строителей. И крепости предназначались для нападения, для наблюдения за продвижением противника: башни их вздымались над стенами для лучшего обзора, а не выступали за стены, для того чтобы лучше обстреливать штурмующих. Армия ранней империи готовилась встречаться с противником на поле битвы; в эпоху же поздней империи эта роль отводилась мобильным войскам, а крепости строились с расчетом на длительную оборону. Конечно, используемые для этого приемы очень разнообразны: так, башни почти всегда выступают за стены, но при этом они могут быть круглыми, полукруглыми, в форме буквы D, веерообразными, многоугольными или квадратными. Различия формы или внутреннего устройства могут иметь значение для датировки, хотя слишком полагаться на них было бы неразумно: например, после правления Константина стало обычной практикой располагать внутренние строения вдоль стены, на манер средневекового замка. Помимо того, что стратегия обороны границ предполагала продвижение оборонительных укреплений в глубь страны, тактикой отдельных крепостей стало стремление задержать неприятеля как можно дольше. Новые крепости ставились на возвышенностях, предпочтительно на плато, даже если неправильные очертания холма заставляли придавать столь же неправильную форму крепостным стенам. Узкие рвы V-об-разного сечения эпохи ранней империи заменяются широкими рвами с плоским дном, по возможности наполняемыми водой и отодвинутыми от стены, чтобы создать «зону смерти», как в средневековых замках. В византийский период появляются двойные стены (самые знаменитые из них — Земляные стены V в., благодаря которым Константинополь столько веков оставался неприступным), и даже брустверы на внутренней стороне рва. Ранний пример такого бруствера встречается на осаде Аквилеи в 361 г., где защитники воспрепятствовали попытке перебраться через ров, сделав вылазку под прикрытием «земляного вала перед стенами». Позднеримским стенам требовался также более широкий обход для прочности — ведь это были уже не земляные валы, облицованные каменными плитами, как при ранней империи, а мощные бетонные куртины, укрепленные каменной кладкой, как в средневековом замке. Виды кладки отличались большим разнообразием: кирпичная "облицовка, как стены Аврелиана в Риме, небольшие тесаные блоки, соединенные кирпичной кладкой, наиболее часто встречающиеся в стенах эпохи Диоклетиана в Йорке. Довольно часто кладка весьма небрежная. Распространено употребление вторичных материалов, в частности плит от памятников и надгробий. Городские стены особенно часто говорят о том, что они строились в спешке, из подручных материалов. Новые стены окружали значительно съежившиеся города, часто одну лишь «цитадель». Иногда частью стены становились более ранние сооружения, как в Риме. Некоторые галльские укрепления в качестве своеобразного бастиона включают в себя амфитеатр. Эта особенность встречается уже в Трире, где в конце II в. без особой спешки выстроили длинную крепостную стену. Этот амфитеатр повидал и взлет, и падение галльской мобильной армии: в 306 г. Константин, чьей первой столицей был именно Трир, бросил здесь зверям двух франкских королей, а веком позже, во время нашествия 406—407 гг., амфитеатр послужил последним убежищем жителям города. Бывает, что стены одной и той же крепости выстроены разными способами. В крепости в Ричборо, на Саксонском берегу, Диоклетиановой по стилю, но восходящей, по всей видимости, к правлению Проба, очень заметно, как меняется кладка с приходом каждой новой команды строителей. Среди главных укреплений Никеи (совр. Изник, Турция), построенных примерно в ту же эпоху, имеются и башни в форме буквы D, построенные из бетона на бревенчатой основе, на фундаменте из барабанов от колонн, и прямоугольные башни, сложенные из великолепных тесаных блоков, взятых из разобранного общественного здания — возможно, театра. Выступающие бастионы, являющиеся отличительной чертой многих поздне-римских укреплений (часто они просто пристраивались к существующей стене, как в Британии) давали возможность вести обстрел вдоль стен и выносить на стены артиллерию. Когда Юлиан в 357 г. перестраивал сторожевую крепость времен Траяна на алеманнской территории, он позаботился о том, чтобы снабдить ее «стенной артиллерией». Основных видов орудий было два — баллиста и скорпион. Баллисты, металлические детали которых найдены в двух позднеримских сторожевых крепостях за Дунаем, встречаются среди изображений «полевой артиллерии» на колонне Траяна. Это двуплечное торсионное орудие, стреляющее длинными стрелами; камнеметная баллиста в эпоху поздней империи, похоже, вышла из употребления, хотя на месопотамской границе в Хатре найдены детали такой баллисты, относящейся к первой половине III в. В одном греческом источнике имеется длинный рассказ о наводчике времен правления Проба, который застрелил человека, выглянувшего из дверцы в воротах. Рассказы Аммиана о том, как в кого-то чуть было не попали из баллисты, показывают, что точность прицела баллисты была довольно велика: стрела, выпущенная в Юлиана, убила стоявшего рядом с ним солдата; некий правитель, находившийся в зависимости от персов, потерял таким же образом сына на осаде Амиды. На той же осаде римлянам с помощью пяти «легких» баллист удалось перестрелять 70 персидских лучников, захвативших одну из башен. Существовали ли специальные артиллерийские части, остается неясным: в поздней империи было несколько отрядов «баллистариев», но упоминается о них только как о пехотном отряде, сопровождавшем Юлиана в его опасном путешествии по пересеченной местности, и еще во фрагментарной надписи на здании в Крыму. Другое метательное орудие, использовавшееся в позднеримской осаде, было нововведением: скорпион (или онагр) представлял собой одноплечное торсионное орудие, метавшее большие каменные шары, как средневековый маньонель. Аммиан рассказывает печальную историю о механике, стоявшем позади скорпиона, у которого сорвался камень во время выстрела, — механика раздавило в лепешку. Скорпионы сыграли важную роль во время осады Амиды, разрушив несколько персидских башен, но недостатком скорпиона была сильная вибрация при выстреле, так что его необходимо было помещать на прочный и упругий фундамент. Многие крепости и форты были просто «модернизированы»: существовавшие укрепления были отремонтированы и несколько улучшены. Так, почти во всех старых крепостях на паннонской границе в правление Константина были выстроены угловые башни нового типа, стандартные для новых крепостей, — веерообразные (хотя они больше напоминают топор), выступающие за стены достаточно далеко, чтобы обеспечить продольный обстрел вдоль обеих стен. Существуют археологические свидетельства того, что велось строительство новых крепостей, а иногда и свидетельства очевидцев. Около 368 г. император Валент решил укрепить слабую точку на границе у нижнего течения Дуная: там было место, где враги могли миновать пограничные войска, перейдя мелкую лагуну. Один из предшественников Валента уже пытался выстроить крепость на этом мысу, но потерпел неудачу из-за того, что туда было очень трудно доставлять камень, кирпич и известь. Присутствовавший на строительстве панегирист Валента рассказывает, что сам видел, как придворные и гвардейцы вносили свою лепту в виде битой черепицы (она была необходимым компонентом особого цемента, который схватывался под водой). В том же году Валентиниан, брат Валента, выстроил укрепления в новом поселении, Альта Рипе (совр. Альтрип) в среднем течении Рейна. Аммиан — или, скорее, его источник — видел, как «вышколенные солдаты часто работали по шею в воде», укрепляя стены дубовыми балками и сваями. Нам известно об укрепленных складах, вроде того, который осадили исаврийские разбойники, «укрепленный участок у моря, где по-прежнему хранятся припасы, предназначенные для солдат, защищающих весь исаврийский сектор». Видимо, это было нечто вроде Велдидены близ Инсбрука, квадрат 70x70 м с выступающими башнями и единственными укрепленными воротами. Внутри находился двор, по обеим сторонам которого имелись большие зернохранилища. Быть может, наиболее характерной чертой позднеримской границы является burgus (бург), отдельно стоящая башня. Цепи таких башен были найдены во время раскопок на Рейне в Швейцарии, в излучине Дуная к северу от Аквинкума и в секторе Железных Ворот. Они ставились между крепостями, на расстоянии видимости одна от другой, как сторожевые башни на границе Железной Завесы. Это были небольшие квадратные, прочно выстроенные здания, обычно не в один этаж, поскольку в них часто имеются основания для опор второго этажа. Одной из наиболее крупных башен, которая упомянута у Аммиана, была башня Робур («Мощь») на вражеском берегу напротив Базеля: 13x13 м, с башенками на углах и со стенами в 4 м толщиной, она была выстроена на «плоту» из бревен, залитых цементом, и, должно быть, напоминала собой средневековый донжон. Некоторые бурги были окружены бруствером, например башни на побережье Северного Йорка. Конечно, сам по себе бург не был позднеримским изобретением. Причина их возведения объясняется в надписи из дунайского сектора к югу от Аквинкума: Коммод в 185 г. «укрепил весь берег новыми бургами и фортами в подходящих местах, чтобы помешать вражеским отрядам незаметно переправляться через реку». Бурги были важным элементом охраны границ. К тому же они обладали тем достоинством, что обходились сравнительно дешево: в 371 г. бург «Торговля» («ибо он был возведен именно с этой целью») был построен рабочим отрядом из I Марсова легиона всего за 48 дней. Особая разновидность бурга иногда встречается на вражеском берегу Рейна и Дуная: он состоял из центральной башни, от которой отходили две стены, заканчивающиеся башенками, стоящими над самой рекой. Похоже, такие бурги задумывались в качестве места для высадки — возможно, для патрульных судов, упоминаемых у Аммиана и в других источниках. Существует рассказ очевидца о строительстве такого бурга напротив крепости в Альтрипе: «Он был окружен стенами... со множеством бойниц, из которых могли стрелять лучники. Крыша башни была позолочена... четырехскатная крыша из свинцовых пластин, похожая на доспех». Это грозное сооружение, тоже построенное Валентинианом, было одним из последних укреплений, выстроенных на границах Западной империи.

 

Осадная война в IV в. (Роджер Томлин)  

 

 Несмотря на то что мобильная армия Восточной империи погибла под Адрианополем (378 г.), готам не удалось взять город штурмом на следующий же день. После тщетной попытки проникнуть за стены вместе с дезертирами из римской армии, готы перешли к массированным атакам на ворота. Оттуда в них полетели камни и другие снаряды. Когда римский скорпион выстрелил каменным ядром, среди осаждающих началась паника, хотя никого и не задело. Еще через два дня готы сдались, жалея, что не последовали совету своего предводителя «не воевать со стенами». Этот эпизод ярко демонстрирует неспособность варваров брать укрепленные города с помощью осады: им не хватало умения и техники (готам пришлось подбирать римские стрелы, чтобы было чем стрелять). Аммиан Марцеллин, наш основной источник, считает это само собой разумеющимся. Зимой 356/7 гг. Юлиан оказался заперт в Сансе со слабым гарнизоном, однако он успешно противостоял с его помощью нападению алеманнов; через месяц германцы сдались, «ворча, что они, должно быть, сошли с ума, раз вздумали осаждать город». В 374 г., когда квады и сарматы вторглись в Паннонию, дунайская столица Сирмий обладала довольно слабыми укреплениями, однако наместник расчистил рвы, отремонтировал стены, и варвары, «которые были мало искушены в тонкостях военного искусства», обошли город стороной. Главный противник Валентиниана, алеманнский король Макриан, считался особенно опасным, потому что он «отваживался даже осаждать укрепленные города». Но, однако, в ноябре 355 г., когда Юлиан был провозглашен цезарем, пришла весть, что Колонь «после ожесточенной осады» сдалась франкам.

 

(Напротив, в середине зимы 357/8 гг. 600 франков два месяца продержались в двух заброшенных римских крепостях, прежде чем голод принудил их сдаться.) К тому времени, как Юлиан прибыл в Галлию, уже сорок пять галльских городов, а также мелких крепостей и башен, пали перед захватчиками — сравните это с семьюдесятью городами, восстановленными Пробом (опять согласно Юлиану), видимо, после великого нашествия 275 года. Чему германцы были обязаны таким успехом — неизвестно. По словам Либания, панегириста Юлиана, некоторые из этих городов были достаточно сильны, чтобы выдержать штурм, и, однако, их обитатели не могли выходить за стены, так что им даже приходилось сеять зерно внутри крепости. В Отене германцы применили «свой обычный способ»: попытались взобраться на стену рядом с неохраняемыми воротами; по словам Аммиана, гарнизон «пребывал в бездействии», однако местные ветераны поднялись на защиту города и продержались до тех пор, пока не подошел Юлиан со своим войском. В 368 г., незадолго до наступления Валентиниана, алеманнам удалось ворваться в Майнц во время христианского праздника, потому что в городе не оказалось гарнизона. Видимо, варвары все же не владели искусством правильной осады, и им приходилось полагаться на удачу, на блокаду и на моральное разложение провинциальных гарнизонов. Западным провинциям довелось повидать настоящие осады только во время гражданских войн — например, осада Аквилеи в 361 г. Этот важнейший город, чье упорное сопротивление в 238 г. погубило императора Максимина, удерживали против узурпатора Юлиана солдаты, преданные Констанцию II. Сохранившиеся укрепления Аквилеи не представляют собой ничего более впечатляющего, чем любая легионная крепость эпохи ранней империи, и трудно понять, почему осаждающие не решились штурмовать стены. Вместо этого они попытались зайти со стороны реки, построив деревянные осадные башни на трех лодках, связанных вместе; но защитники метали зажигательные снаряды, которые подожгли башни, и те обрушились. Аквилея долго сопротивлялась и сдалась только тогда, когда ее защитников наконец удалось убедить, что Констанций умер. Почти все осады, описанные Аммианом, происходят в Месопотамии, где сражались Рим и Персия, унаследовавшие многовековой опыт. Граница проходила примерно посередине между двумя столицами, Антиохией и Ктесифонтом, из-за того, что обеим сторонам было трудно продвинуться вперед через густую сеть укрепленных городов и военных крепостей противника. Такие походы, как персидское наступление 359—360 гг. или наступление Юлиана в 363 г., не могли обойтись без осад. Во время этих осад применялись старые, испытанные методы, причем обе стороны были примерно равны. Правда, персы использовали слонов, дававших большое психологическое преимущество. Аммиан всегда говорит об этих «ходячих горах» с отвращением. Однако реальной пользы от слонов было немного. На осаде Амиды их отогнали горящими головнями. Возможно, римляне имели превосходство в артиллерии: в Амиде персы использовали баллисты, захваченные у римлян за 11 лет до того, а «скорпионов» у них, похоже, не было. Но использование этих орудий служило одной, главной цели: подойти вплотную к стенам для штурма или для того, чтобы проломить их. Существовало четыре основных орудия взятия городов, известных с глубокой древности, так же как и контрмеры против них: тараны, насыпи, осадные башни и подкопы. В идеальном варианте использовались все четыре, причем, пожалуй, самым эффективным был таран. Главная проблема состояла в том, чтобы благополучно подвести их к стенам при наличии выступающих башен. При осаде персами Безабда (360 г.) это оказалось почти невозможным из-за обстрела римлян, использовавших, в числе прочего, железные корзины с горящей смолой, метаемые с помощью «скорпионов». Наконец персам удалось подвести таран к стене, защитив его от огня с помощью мокрых бычьих шкур. Они разрушили башню и ворвались в город. Римляне при попытке отвоевать Безабд в том же году использовали огромный таран, который персы применяли сто лет тому назад при штурме Антиохии и бросили во время отступления. Таран был хорошо защищен от огня мокрыми шкурами и тканью, а также обмазкой бревен квасцами, но защитникам города удалось обезвредить таран, зацепив петлей железный наконечник. В результате успешной вылазки удалось сжечь осадные машины. Поэтому римляне взялись за строительств во насыпей. На каждой насыпи было установлено по две баллисты, что дало римлянам решающее превосходство в артиллерии. Но персы сделали еще одну вылазку и сумели поджечь насыпи, насыпав углей в вязанки хвороста и тростника, из которых они были сложены. Примерно так же могли быть использованы осадные башни: персы в Амиде установили на вершине каждой башни баллисту. На осаде Юлианом Перисаборы (363 г.) одни только приготовления к строительству осадной башни заставили гарнизон сдаться. Некоторые особенности западных крепостей — использование свайных фундаментов и устройство поднятых полов в башнях — считаются предосторожностями против подкопа, но вряд ли германцы обладали необходимым для этого опытом. Однако персы использовали этот способ при осаде Дуры в середине III в. Римляне удачно применили подкоп при осаде Маогамалхи (363 г.) во время похода к Ктесифонту. Когда саперы добрались до фундамента стен, римляне предприняли отвлекающую атаку, что позволило саперам ворваться во внутренние помещения и перебить часовых на стенах. На большой осаде Амиды (359 г.), о которой уже упоминалось выше, использовались почти все способы ведения осады, известные к середине IV в. Подробное описание Аммиана, невольного ее участника, впечатляет еще больше, когда видишь базальтовые стены, которые и до сих пор окружают современный Дийярбакир. Эта черная крепость с 359 г. не раз ремонтировалась и расширялась, но неприступная восточная стена, «под которой зияла скалистая пропасть, в которую никто не мог заглянуть без головокружения», остается почти такой же, как при Констанции. В 359 г. персы по совету римского перебежчика попытались применить новую стратегию: они обошли пограничную крепость Нисибис и прошли вверх по Тигру, чтобы спуститься в Сирию с северо-востока. Римляне были обмануты, но, к несчастью для стратегии персов — и для Амиды, — римский наводчик навел свою баллисту на зависимого от персов правителя и убил его сына, ехавшего бок о бок с отцом. Кодекс чести обязывал персидскую армию отвлечься от первоначальных намерений, чтобы отомстить за его смерть, что обошлось им в 30 000 убитых и 74-дневную задержку, которая и спасла Сирию. В Амиде стоял сильный гарнизон: постоянно находящийся там V Парфянский легион, еще четыре пограничных легиона и пара вспомогательных частей, переведенных сюда из Галлии для поддержки узурпатора Магненция. Последние не принимали большого участия в осаде (Аммиан называет эти части «легионами», но это не более чем литературный архаизм): их вылазки принесли не меньше ущерба им самим, чем персам. Однако пять легионов сражались упрямо и искусно и могли бы спасти Амиду, если бы не судьба. Поначалу персы пытались взять стены приступом, используя слонов, «жутких созданий с морщинистой шкурой — отвратительнейшее зрелище»! Они начали возводить насыпи и осадные башни, обитые железом, с баллистами наверху. Но потом римский дезертир выдал персам подземный ход, ведущий к Тигру от одной из восточных башен. Ночью по этому подземному ходу пробрались в башню 70 персидских лучников. Наутро они открыли стрельбу, прикрывая попытку взять стены приступом, но их прогнали оттуда обстрелом баллист. Потом римлянам удалось с помощью обстрела из «скорпионов» разрушить персидские осадные башни. Но тут, к несчастью, обвалилась насыпь, возведенная с внутренней стороны стены напротив персидских насыпей, завалив проем между стеной и персидской насыпью. Персы бросили туда все свои войска и ворвались в Амиду. Весь день продолжались бои на улицах, но Аммиан благоразумно прятался до прихода ночи, а потом незаметно выскользнул через неохраняемую боковую дверь и «паче чаяния вернулся в Антиохию».

 

 

Римский военный костюм

 

 Эта серия рисунков, иллюстрирующих развитие римского военного костюма и доспеха с I в. до н.э. по III в. н.э., сделана автором книги с помощью Х. Рассела Робинсона для Центрального римско-германского музея в Майнце. Рисунки номер 18 и 19 добавлены, чтобы довести серию до начала V века. Рисунки с 1 по 17 опубликованы здесь с любезного разрешения музея. При возможности реконструкция основывается на археологических находках, подтвержденных памятниками и другими художественными свидетельствами. Количество и качество археологических находок растет вплоть до второй половины I в. н.э., а затем быстро уменьшается, так что относительно лучшего периода нам известно все, вплоть до деталей поясов, перевязей и сандалий, в то время как по III в. сведений очень мало. После середины III в. доспехов почти не носили, так что восстанавливать облик пехотинца той эпохи не стоило труда. Центурион времен ранней империи всегда носит меч на левом боку, а кинжал на правом, в то время как легионер носит их наоборот. Орлоносцы, похоже, носили оружие и так и этак. Прочие же знаменосцы носили меч на правом боку. Звериные шкуры, которые носили знаменосцы, видимо, зависели от ранга: орлоносец ходил в львиной шкуре, а прочие в медвежьих. Однако преторианские знаменосцы ходили в львиных шкурах. Щит знаменосца был круглым. Такой щит изображен перекинутым за спину орлоносца. Отдельные детали снаряжения, показанные на рисунках, не упоминаются в книге. Шлем всадника (рис.6) восстановлен по деталям, найденным в Кобленц-Бубенхайме в Германии. Шлем лучника (рис.12) — из Брястовиц в Болгарии. Панцирь легионера (рис.14) реконструирован по фрагментам, найденным в Ньюстиде в Шотландии. Пряжки от пояса офицера конницы (рис.19) найдены в Тенесе в Северной Африке.

 

 

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

---

Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 195; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!