Мир жизни: Витгенштейн и Гуссерль 6 страница
49
19 Rolling Stone. Jan. 1971. Наркотики и алкоголь, половые излишества, жизнь на износ и сжигание себя к 70‑м годам образовали особый этос всего рока хиппиан‑ской эпохи. Примечательно, что позже, уйдя во многом из жизни, этот этос остался и даже усилился в имидже – прежде всего у металлистов; да и самые страшные панки позже, говорят, пили уже только пиво.
20Карр Р. Спокойно… Спокойно… Еще спокойнее. Интервью с Элтоном Джоном // Ровесник. 1979. № 2. С. 30.
21 См.: Смирнов И. Фольклор новый и старый // Знание ‑ сила. 1987. № 3.
22Вайль П., ГенисА. Шестидесятые. Мир советского человека // Иностранная литература. 1991. № 2.
23 См. обзоры философско‑публицистической литературы данного направления: преимущественно в Англии: Неоконсерватизм в странах Запада. Ч. 2. Социально‑культурные и философские аспекты // Реферативный сборник ИНИОН. М., 1982; в Германии: Френкин А.А. Феномен неоконсерватизма // Вопросы философии. 1991. №5.
24Wiener M.J. English Culture and the Decline of Industrial Spirit. 1850‑1980. Cambridge, 1981.
25Френкин А.А. Феномен неоконсерватизма. С. 67.
26 Здесь и далее обозначение «фолк‑рок» употребляется, как станет ясно из приводимых примеров, в узком, прямом и терминологичном, смысле слова. Такие нередко с ним ассоциируемые явления, как кантри‑рок и ритм‑блюзы, не рассматриваются и не подразумеваются, хотя и входят в общекультурный контекст фолк‑рока.
27 Советская культура. 6.X. 1989.
28 Rock and Folk. Juillet – aout. 1987. P. 11.
|
|
|
29 U‑2. Interview by Jeff Spurrier//Spin. May. 1985. P. 21.
30Davies H. The Beatles. The Authorized Biography. P. 221.
31Goldman A. The Lives of John Lennon. 1988 ‑ 719 p. "Newsweek. 17.X.1988.
33Мюррей Ч.Ш. Музыка с тонущего корабля // Ровесник. 1978. № 2. С. 20.
34 Правда. 21.1.1988.
35Самойлов Д. Дневники // Огонек. 1990. № 23. С. 13.
36 См. подтверждение и развитие этой мысли: ШушаринД. Культура посада: Перед зеркалом как перед иконой // ДИ. 1989. № 4.
37Гростарк Б. Последнее интервью// Ровесник. 1984. № 5. С. 27.
38 Московские новости. 13.Х.1989.
39 Newsweek. 17.X.I988.
40 Imagine: John Lennon // Rock Magazine. 1988. №11.
41 См.: Левин С. Продался ли Боб? // Культурно‑просветительная работа. 1989. № 5.
42Влади М. Владимир, или Прерванный полет. М., 1989. С. 83–84.
43 Для предварительного знакомства можно рекомендовать: MannheimК. The Diagnosis of our Time. London, 1943. P. 31–53; Чайковский Ю.В. Молодежь в разнообразном мире // Социологические исследования. 1986. № 1.
44 См. более подробно: Кнабе Г.С. Внутренние формы культуры //ДИ. 1981. № 1.
45Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М., 1986. С. 48, 50.
46 Там же. С. 56. Ср.: Лотман Ю.М. Клио на распутье // Наше наследие. 1988. № 5.
Диалектика повседневности
Тридцать лет назад существовало свыше 250 определений культуры1 , и за истекшие годы число их, по‑видимому, еще возросло2 . За внешним многообразием, однако, отчетливо обнаруживаются всего две смысловые доминанты. Одни определения варьируют традиционное понимание культуры как совокупности созданных человеком в ходе его истории материальных и духовных ценностей, прежде всего его достижений в области искусства, науки и просвещения. Другие тяготеют к более широкому пониманию культуры как совокупности исторически обусловленных форм отношения человека к природе, обществу и самому себе. Первая группа определений утверждает как основу культуры создаваемые человеком обобщенные отражения действительности в виде знаний о ней и о методах ее изменения, в виде научных теорий и художественных образов, рассматриваемых в их исторической преемственности. Во второй группе определений главное – стремление уловить и зафиксировать непосредственно‑жизненное взаимодействие человека с действительностью, общественно‑исторически детерминированное отражение форм и способов такого взаимодействия во внутреннем мире людей, в их поведении, отношениях друг к другу, повседневном быту. Значение подобной дифференциации двух образов культуры выходит далеко за рамки споров о научных определениях. В самом существовании этих образов и сложных отношениях между ними обнаруживаются некоторые коренные социокультурные процессы второй половины XX столетия, в которые стоит вглядеться. Начнем с рассмотрения некоторых из этих процессов в их простейших проявлениях.
|
|
|
|
|
|
I
Предметы бытового обихода всегда обладали знаковым содержанием и потому характеризовали социокультурную принадлежность человека, ими пользовавшегося. Тога так же представляла комплекс духовных и социально‑правовых характеристик римско‑
51
го гражданина, как зипун – мир и положение русского крестьянина XIX в. Такая связь между предметами повседневной жизни и культурной принадлежностью была малоизбирательной и вне‑индивидуальной. Благодаря зипуну два односельчанина характеризовались как крестьяне, но психологическое, человеческое свое отличие от другого ни один из них с помощью зипуна выразить не мог. В последние десятилетия положение изменилось в корне. Комбинируя в произвольных сочетаниях берет, кепку или шляпу с гимнастеркой, пиджаком или свитером, с сапогами, кроссовками или мокасинами, импортные предметы одежды с отечественными, человек получил возможность выразить сколь угодно тонкие оттенки своего индивидуального культурного самоощущения и эмоционального отношения к действительности3 . Состав и организация бытового интерьера, дизайн домашней звукотехники с успехом служат той же цели. Повседневная жизнь и ее инвентарь взяли на себя во второй половине XX в. функцию эмоционального общественного самовыражения, которая так долго была монополией идеологии, слова, высокого искусства.
|
|
|
Эстетика костюма вот уже несколько десятилетий развивается в сторону преодоления противоположности бытового и официального. В предшествующую пору парадная, праздничная или деловая одежда принципиально отличались от домашней. Надевая последнюю, человек «давал себе волю», надевая первую, отказывался от «воли» ради пусть стесняющего и неудобного, но импозантного внешнего вида, соответствовавшего официальным представлениям о приличном и красивом как противоположном повседневному. Литература XIX в. и частные письма людей этой эпохи пестрят жалобами на невозможность пойти в театр или к некоторым знакомым из‑за отсутствия фрака. И.А. Бунин специально упоминал в своих мемуарах, очевидно, видя в этом совершенно индивидуальное отступление от общих нравов времени, что Чехов не знал деления одежды на домашнюю и выходную – «одет был всегда так, что хоть в незнакомый дом в гости»4 . Сегодня основная масса населения – особенно мужчин – считает подлинно современной только многофункциональную одежду: свитеры, вельветовые, джинсовые или «вареные» брюки, кожаные (еще не так давно замшевые) куртки, спортивную обувь – и избегает всего напоминающего официальность, что еще два‑три поколения назад считалось обязательным, ‑ крахмальных воротничков, галстуков, однотонных костюмов и т. д.
Оппозиция «прикровенность – откровенность» характеризует тот же контраст между былой и современной системами социокуль‑
52
турных координат и ту же тенденцию в их соотношении. На протяжении очень долгого времени быт рассматривался как изнанка бытия, т. е. как неприметная и непривлекательная противоположность высоким формам человеческого самовыражения – общественным, государственно‑политическим, художественным, светским. В Древнем Риме дом делился на атриумную, официально‑парадную половину, где принимали клиентов, выставляли маски предков, держали сундук с семейными, а иногда и государственными документами, и перистильную ‑ там играли дети, хозяйка отдавала распоряжения рабам и слугам, хозяин принимал близких друзей. Этот принцип полностью сохранялся и в Новое время ‑ сначала во дворцах, потом в особняках и, наконец, в распространенном в конце прошлого и начале нынешнего века типе квартир, ‑ принцип, выражавшийся в том, что в главной анфиладе, окнами на улицу, располагались парадные комнаты и жила хозяйская чета, а подальше от глаз, во внутренней анфиладе, окнами во двор, либо на антресолях и в полуподвале, помещались дети с няньками и гувернантками, спали слуги. Архитектурная организация могла быть иной, принцип оставался неизменным, и если сейчас от него отказались, то вовсе не только из‑за нехватки жилплощади, а прежде всего из‑за изменившегося отношения к повседневности, из‑за того, что отпала сама психологическая потребность в делении существования на открытую и закрытую сферы. Функциональная дифференциация жилого пространства строится на совершенно иной основе, предполагающей все то же определяющее для современной цивилизации взаимопроникновение общественно‑деловой, художественно‑культурной и повседневно‑житейской сфер: функциональное зонирование, «перетекание» одного помещения в другое без дверей, с помощью широких проемов и не доходящих до верха внутренних перегородок, использование кухни как места дружеских встреч и семейного общения, нередко включающего просмотр телефильмов и слушание концертов по радио или пластинок5 .
С изживанием противоположности «прикровенность – откровенность» отчетливо связаны все проявления так называемой сексуальной революции 70‑х годов – ослабление грани между официально оформленным браком и свободным сожительством, обсуждение в прессе и в произведениях искусства самых сокровенных сторон семейных отношений, немыслимое в прежнюю пору по своей откровенности изображение обнаженных фигур и любовных сцен в театре и кино, мини‑одежда, вообще выход эротической стихии в повседневную жизнь, за пределы той ин‑
53
тимной сферы, в которой она пребывала при прежних поколениях.
Жизненная среда в не меньшей мере, чем само по себе художественное произведение, становится постепенно реальной формой существования искусства6 . Единицей традиционного искусства является произведение – симфония, скульптура, картина, поэма, роман, драма и т. д., то есть продуманная и рассчитанная конструкция, именно в силу своей внутренней структурности противостоящая неупорядоченной стихии повседневного самовыражения. Преодоление хаоса неорганизованной эмпирической действительности, внесение в него строя и гармонии неоднократно рассматривалось как главное дело искусства7 . В XX в. вообще и в послевоенные десятилетия в частности произведение, при сохранении им, разумеется, всей его традиционной роли, все чаще утрачивает автономию и либо само начинает жить как сгусток окружающей жизненной среды, либо раскрывается ей навстречу и впускает ее в себя, делает своим элементом. Процесс этот представлен особенно ясно, например, в столь популярной сегодня средовой архитектуре. Если на протяжении веков архитектор видел смысл своей деятельности в создании прекрасного сооружения, то ныне главная задача все чаще усматривается в создании не до конца организованной, текучей и изменчивой материально‑пространственной среды обитания (или, точнее, пребывания), призванной породить не столько эстетическое наслаждение как таковое, сколько чувство удовлетворения от свободного и естественного включения человека в жизнь и историю8 . Отдельное произведение архитектурного искусства если и воспринимается, то оценивается не по соответствию канону, а по органичности включения – но не в ансамбль, а в жизненную среду.
На молодежных рок‑концертах 60–70‑х годов, так же как в средовой архитектуре, источником эмоционально‑эстетического наслаждения являлось переживание среды не в меньшей степени, чем переживание произведения. Вернее, произведение здесь неотделимо от поведения воспринимающих, искусство от жизни. В очень многих случаях публика свободно перемещается во время исполнения по залу, где почти нет сидений; люди стоят, ходят, сидят на полу, и эта раскованность индуцирует особую эмоцию, в которой переживание музыкального произведения неотделимо от радости общения, от чувства социокультурной и возрастной солидарности. Уже в 60‑х годах, писал один из исследователей рок‑культуры, «молодежь больше не шла слушать музыку; она шла принять участие в некотором массовом переживании – в ритуале
54
юности»9 . Тот же принцип – раскрытие смысла художественного произведения через среду, которая его окутывает, или материально, или актуализуясь в воспринимающем сознании, – обнаруживается в основе все шире распространяющейся сегодня многофигурной сюжетной и как бы «рассказывающей» скульптуры (Д. Митлянского, например), многих видов конкретного искусства, в эстетике хепенинга, в прямом вторжении документа или других «кусков жизни» в ткань художественного произведения.
Общение с искусством в прошлом веке и в начале нынешнего в городах происходило, как правило, в специализированных учреждениях – картинных галереях, музеях, театрах, консерваториях, концертных залах. Такие формы, как домашнее музицирование и домашние любительские спектакли, были привилегией тонкого слоя интеллигенции. Для послевоенной эры, при сохранении, развитии и распространении специализированных учреждений традиционного типа, характерно неспециализированное, растворенное в повседневной жизни общение с искусством, осуществляемое благодаря телевидению, радио, другим видам домашней звуко‑ и видеотехники, репродукциям и слайдам. Одним из следствий не‑институционализированного общения с искусством является рост массовых и непрофессиональных его форм – самодеятельных вокально‑инструментальных ансамблей и групп, авторской песни и песенных клубов, выставок и выставок‑продаж произведений художников с неудостоверенной профессиональной квалификацией. В определенном смысле сюда же примыкает театрально‑студийное движение. Широкое репродуцирование произведений живописи перестало быть монополией издательств и содержанием только дорогих альбомов. В отдельные периоды (в конце 60‑х – начале 70‑х годов, например) такие произведения широко воспроизводились на предметах бытового обихода – майках, рубашках или куртках, даже на хозяйственных сумках.
Круг потребителей искусства вообще и непрофессионального искусства в частности беспримерно расширился. Первый концерт П.И. Чайковского в США в апреле 1891 г. происходил в Карнеги‑холл в Нью‑Йорке, где его слушали находившиеся в зале немногим более двух тысяч человек; первое в США выступление рок‑группы «Битлз», происходившее в том же зале в феврале 1964 г., смотрели и слушали благодаря телевидению 73 миллиона10 . В последнее время известны концерты, которые по спутниковой связи становятся доступны почти двум миллиардам – половине населения Земли. Непрофессиональное искусство, массовые зрелища, эстрада при этом резко повысили свой престижный статус, стали
55
успешно конкурировать по популярности с элитарным искусством и превзошли его. Примеры здесь вряд ли стоит приводить – они известны каждому из собственного опыта, из бесчисленных газетных и журнальных публикаций. Можно, впрочем, напомнить о высшем ордене Британской империи, которым были награждены члены той же рок‑группы «Битлз» (никогда и нигде музыке не учившиеся и так и не освоившие нотное письмо), или о московских гастролях начинавшего Ива Монтана, проходивших в переполненных Лужниках в присутствии членов дипкорпуса и звезд артистического мира.
Неинституциональные формы распространения знаний также приняли в послевоенном мире масштаб и характер, более ранним историческим периодам неизвестный. Чтобы стать образованным, человек в прошлом веке должен был пройти систематический курс среднего учебного заведения лицейско‑гимназического типа и университета. Существовали ясная черта и ясные критерии, отделявшие образованных от необразованных, культурных от некультурных. «Для чего нужна буква "ять"?» ‑ спросил, говорят, однажды Николай I Уварова. – «А для того, В. в., – отвечал министр просвещения, – чтобы отличать грамотных от неграмотных». Если это и анекдот, то весьма характерный. Послевоенная действительность впервые на таком огромном материале доказала непроизводительность любого вида узкоспециализированной деятельности, лишенной широкой культурно‑гуманитарной основы. На преодоление разрыва между ними были направлены школьные реформы 50–60‑х годов, затронувшие большинство стран Европы; о путях достижения той же цели шла речь на одной из последних Пагуош‑ских конференций; тот же процесс породил. В начале 1980‑х годов повсеместное введение курса истории мировой и отечественной культуры в вузах России; он же обусловил расширение эстетического образования в производственно‑заводском ученичестве.
Дело, однако, не в этих, хотя и весьма показательных, изменениях в системе образования самих по себе. В начале 1980‑х годов общий тираж научно‑популярных журналов перевалил только в нашей стране за 10 миллионов экземпляров, а аудитория образовательных передач радио и телевидения достигла многих миллионов человек. Научные сессии, доклады, читательские конференции, лекции, проводимые музеями и библиотеками, читают ныне самые известные ученые и собирают небывало обширные аудитории, состоящие из людей разного уровня и разных профессий. Примечательно, что на таких встречах из зала нередко поступают
56
записки, обнаруживающие начитанность слушателей в весьма специальной литературе по проблемам теории и истории культуры и искусства. За рубежом сходную роль играют летние школы и университеты особого типа, рассчитанные больше на пропаганду знаний, чем на подготовку специалистов. Насыщенность общества знаниями, самостоятельно почерпнутыми из самых разных источников, проявилась особенно ярко в массовом интересе к истории своей страны, охватившем в последние годы большинство государств и породившем бесчисленные музеи на общественных началах и движения по охране памятников. Античные амфитеатры ожили после почти двух тысяч лет безмолвия – в них проводятся театральные фестивали, исполняются древние трагедии и современные пьесы. Все эти факты, столь характерные для послевоенной реальности, по крайней мере в Европе и Америке, стали одновременно и выражением, и стимулом определенных общественных процессов, знаменуя насыщение неинституционализо‑ванным, как бы «разлитым» знанием всей жизненной среды.
II
Что перед нами – набор случайных фактов или характеристика эпохи? Есть по крайней мере два обстоятельства, заставляющих думать, что верно последнее.
Внимание современной исторической (в самом широком смысле слова) науки в растущей мере привлекают как раз те стороны общественно‑исторической жизни, которые связаны с явлениями, охарактеризованными выше: семиотика вещей и повседневности, восприятие характерной для той или иной эпохи картины мира обыденным сознанием; внеправовые и внеэкономические регуляторы общественного поведения – архетипы массового сознания и этикет, престиж и мода, реклама и имидж; такие аспекты художественной жизни, как дизайн, организация и культурный смысл материально‑пространственной среды и т. д.11 . Все они еще несколько десятилетий назад либо вообще оставались вне научно‑исторического рассмотрения, либо изучались несравненно меньше.
Но ведь каждая эпоха открывает в прошлом прежде всего то, что резонирует в тон с ее общественным и культурным опытом и потому было скрыто от прежних поколений, – у них был другой опыт, и они задавали прошлому другие вопросы. Соответственно, если, как все чаще говорят, одна из горячих точек сегодняшней исторической науки связана с социально‑психологическим прочте‑
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 205; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!