Дипломатические отношения с СССР

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 4Следующая ⇒

Начало отношениям Советской России и Китайской республики было положено в ходе визита китайской военно-дипломатической миссии под руководством генерала Чжан Сылиня, прибывшей в Москву 5 сентября 1920 г. - с целью "ведения переговоров от имени Правительства Китайской Республики" [7]. Хотя пребывание делегации было недолгим, а полномочия Чжан Сылиня не были четко обозначены, руководство Советской России попыталось воспользоваться приездом миссии для установления дружественных отношений с Пекином. 27 сентября 1920 г. Чжан Сылиню была вручена нота правительства РСФСР с изложением принципов, предлагаемых СНК и НКИД в основу будущего советско-китайского договора. Но буквально на следующий день пекинское правительство, находившееся под сильным влиянием западных держав, видимо, по их требованию отозвало миссию Чжан Сылиня [8]. Только в феврале 1921 г. китайская сторона дала ответ на российскую ноту от 27 сентября 1920 г. и согласилось начать непосредственные перговоры с правительством Российской Республики. В ответной ноте от 10 марта 1921 г. НКИД немедленно предложил приступить к переговорам в Пекине [19].

Китайское правительство с первых дней начало применять тактику затягивания переговоров. Постоянные проволочки, откладывания, прямые срывы договоренностей со стороны Пекина вообще характерны для советско-китайских переговоров как на этом, первоначальном, этапе, так и в дальнейшем.

Следующим шагом, предпринятым советским руководством для заключения договора с Пекином, было назначение А.А. Иоффе Чрезвычайным и Полномочным представителем РСФСР в Китае. А.А. Иоффе был уже известен как крупный дипломат: член делегации в Бресте, посол в Берлине, он заключил договоры с Эстонией, Латвией и Литвой в 1920 г., был участником мирных переговоров с Польшей в 1921 г. и членом российской делегации в Генуе.

Обычно в советской исторической литературе принято говорить о советско-китайском соглашении 1924 г. как об одном документе. Однако надо иметь в виду, что 31 мая 1924 г. уполномоченным правительства СССР Л.М. Караханом и министром иностранных дел Гу Вэйцзюнем (Веллингтоном Ку) был подписан целый ряд документов: два соглашения и семь деклараций.

Важнейший из этих документов - "Соглашение об общих принципах для урегулирования вопросов между Союзом Советских Социалистических Республик и Китайской республикой" - состоял из 15 статей. Многие из положений СоглашеНия тогда же получили развитие в специальных декларациях, а наиболее сложные вопросы советско-китайских отношений предполагалось рассмотреть на специальной конференции, которую намечалось созвать не позднее следующего месяца.

Оба правительства договорились о немедленном восстановлении нормальных дипломатических и консульских отношений. Статья III Соглашения содержала согласие обоих правительств аннулировать на предстоящей конференции "все конвенции, договоры, соглашения, протоколы, контракты и т. д., заключенные между правительством Китая и царским правительством". Статьей IV Советский Союз подтверждал прежние заявления: "в соответствии с его политикой и с декларациями 1919 и 1920 гг. объявляет не имеющим силы все договоры, затрагивающие права и интересы Китая, заключенные царским правительством с третьей стороной" [1]. Китайское правительство в специальной декларации по этому вопросу аннулировало все договоры и соглашения с царским правительством или с третьей стороной [2].

Советское правительство отказалось от прав экстерриториальности и консульской юрисдикции, специальных прав и привилегий концессий, приобретенных царским правительством в Китае. Китайская сторона, в свою очередь, обязалась не передавать этих специальных прав и привилегий третьей державе или какой-либо иной организации [3]. Специальной декларацией было установлено, что граждане СССР будут всецело подчиняться китайской юрисдикции, а правовые аспекты положения советских граждан должны были быть урегулированы на предстоящей конференции [4]. В Соглашении был официально закреплен отказ СССР от русской доли боксерской контрибуции (ст. XI) и объявлено о направлении этих денег "исключительно и полностью на создание фонда улучшения просвещения китайского народа" [5].

Москва и Пекин договорились о взаимной передаче друг другу всего движимого и недвижимого имущества, принадлежавшего царскому правительству и Китаю [6], об урегулировании на предстоящей конференции вопросов национальных границ (ст. VII), судоходства (ст. VIII), торгового договора и таможенного тарифа (ст. XIII). Китайское правительство признало право собственности СССР в отношении сооружений и земельных участков Русской православной миссии, находящихся в Пекине и Поташу, и обязалось принять меры к передаче их советской стороне [7].

Советская сторона на переговорах и при подписании соглашений пошла на ряд явных уступок Пекину: признание суверенитета Китая во Внешней Монголии и вывод советских войск с ее территории (несмотря на соседство враждебных вооруженных белых формирований), отказ от прав экстерриториальности и консульской юрисдикции (в какой-то степени поощрив этим произвол китайских властей в отношении советских граждан во второй половине 1920-х гг.); отказ от всех договоров и соглашений царского правительства, не дожидаясь намеченной статьей II Соглашения конференции и т. д. Недаром после подписания этих документов одна из газет Северного Китая отмечала, что "китайско-советское соглашение превосходит по своим выгодам самые смелые мечты Китая" [8]. Во многом эти уступки объяснялись провозглашенными сразу после Октябрьской революции общими принципами внешней политики СССР и заинтересованностью в дружественных отношениях с Китайской Республикой. Однако не менее важной причиной явилось желание советского руководства максимально выгодным образом решить вопрос о КВЖД, который занимал на переговорах и в принятых документах центральное место.

Несмотря на провозглашенный принцип отказа от царских договоров и концессий, советское правительство не собиралось терять такой лакомый кусок как КВЖД. Вопросу КВЖД были посвящены статья IX Соглашения [9] и специальное советско-китайское "Соглашение о временном управлении Китайско-Восточной железной дорогой" (31 мая 1924 г.) [10].

Прежде всего обе стороны заявили, что КВЖД является чисто коммерческим предприятием. Все вопросы, за исключением деловых операций, затрагивающие права центрального правительства и местных властей Китайской республики (гражданское управление, полиция, военная администрация, суд и т. д.), находятся в ведении местной администрации. В этом - коренное различие с принципами 1896 г.

Далее советская сторона обязалась взять на себя ответственность за все претензии держателей акций и облигаций и кредиторов КВЖД, возникшие до февральской революции 1917 г.. Правительство СССР согласилось на выкуп китайской стороной КВЖД и всего принадлежащего дороге имущества, с тем, чтобы условия выкупа и порядок передачи были обговорены на предстоящей конференции (ст. IX, п.2.3). Показателен пункт 5-й статьи IX: об определении будущего КВЖД только Советским Союзом и Китайской Республикой - без участия третьей стороны или сторон [11]. Таким образом, была поставлена правовая преграда всем могущим возникнуть попыткам очередной "интернационализации" дороги. Однако СССР позже сам нарушил это положение: переуступив в 1935 г. - без всякого согласования с Китаем - свои права на КВЖД правительству Маньчжу-диго, т. е. Японии.

Стороны договорились подписать Соглашение по КВЖД - до решения вопроса о выкупе дороги китайской стороной (ст. IX, п.6), которое состояло из 11 статей и регламентировало административную сторону деятельности дороги: функции Правления и Управления КВЖД, назначение служащих и т. д.

Согласно статье I Соглашения по КВЖД председателем Правления мог быть только китайский подданный, а управляющим (на самом деле концентрирующим всю власть на дороге) - гражданин СССР. Назначение служащих должно было производиться на основе равного представительства граждан СССР и Китая. Статья IX Соглашения по КВЖД объявляла действующим устав Общества КВЖД от 4 декабря 1896 г., но не более, чем на 6 месяцев - пока Правление не пересмотрит данный устав в соответствии с настоящим Соглашением [12].

На переговорах и в документах не могли быть обойдены такие острые вопросы, как правовое положение многочисленных бывших российских граждан в Маньчжурии. Особенно волновала советское правительство проблема отступивших в ОРВП белогвардейских военных формирований. Статья VI Соглашения гласила, что "правительства обеих Договаривающихся сторон взаимно ручаются не допускать в пределах своих территорий... существования или деятельности каких-либо организаций или групп, задачей которых является борьба при посредстве насильственных действий против правительств какой-либо из Договаривающихся сторон" [13]. Эта статья была направлена исключительно против белоэмигрантов, поскольку трудно представить себе существование в 1924 г. в Советском Союзе какой-либо китайской организации, ведшей борьбу против пекинского или советского правительства. Таким образом советская сторона рассчитывала иметь правовые основания для требований к китайской стороне о прекращении деятельности белоэмигрантских политических и военных организаций в Маньчжурии.

В развитие этого положения в ноте Веллингтона Ку Л.М. Карахану от 31мая 1924 г. пекинское правительство брало на себя инициативу "в видах интересов мирных отношений между Китайской Республикой и Союзом ССР, прекратить службу тех бывших подданных Российской империи, ныне состоящих в китайской армии и полиции, которые персонально и по своим действиям составляют угрозу безопасности СССР" [14]. Более того, министр иностранных дел Китая попросил у Карахана список таких лиц. Забегая вперед, необходимо подчеркнуть, что эти заявления китайской стороны так и остались на бумаге.

Советское правительство понимало, что КВЖД не сможет функционировать должным образом, если безусловно будет выполняться статья V о временном управлении КВЖД - о равном представительстве граждан СССР и Китайской Республики на дороге, так как это будет означать изгнание большинства профессиональных кадров дороги, бывших российских граждан. Поэтому Карахан и Веллингтон Ку подписали еще одну декларацию, в которой заявлялось о том, что "настоящие служащие русской национальности" не должны увольняться в отставку только для соблюдения данного принципа [15]. Однако на деле русские служащие были поставлены перед выбором: чтобы сохранить место на дороге, они должны были принять либо советское, либо китайское гражданство.

Таковы важнейшие положения и общие принципы советско-китайских отношений, определенные документами 31 мая 1924 г. В советской литературе было принято называть эти соглашения первым равноправным договором в истории Китая [16]. И это, бесспорно, так. Более того, договор был безусловно выгоден Китайской Республике. Недаром за него поспешили высказаться буквально все видные деятели страны независимо от политической ориентации. В некоторых китайских периодических изданиях день 31 мая назывался "днем национального возрождения Китая" в противоположность "дню национального позора" (7 мая 1915 г. - дню принятия "21 требования" Японии[17]). Восстановление нормальных дипломатических отношений позволяло регулировать основные политические и экономические вопросы, превращало КВЖД в выгодную хозяйственную структуру, способствовало значительному оживлению экономики Северной Маньчжурии. В развитие соглашений 31 мая советское правительство выступило с инициативой установить дипломатические отношения на уровне посольств [18], что способствовало повышению международного авторитета Китая. Полномочный представитель СССР Л.М. Карахан по протоколу становился в таком случае главой дипломатического корпуса в Пекине - дуайеном. Предложение было встречено в дипкорпусе в Пекине с явным неудовольствием, поскольку Советский Союз в случае согласия Пекина становился первым государством, признавшим Китай в качестве державы высокого ранга. Западные страны возражали и против старшинства советского посла в дипкорпусе. После ожесточенных столкновений по этому вопросу заинтересованных сторон китайское правительство известило Карахана 14 июля 1924 г. о согласии принять в Пекине на взаимной основе посла СССР [19].

Значение соглашений было велико и для СССР. Прежде всего, как отмечал сам Карахан, "ныне Советский Союз становится твердой ногой на Дальнем Востоке, занимая одну из важнейших позиций, которые империалистические державы пытались отнять у него" [20]. Весьма важным было экономическое и военно-стратегическое значение КВЖД, подписание же соглашений ликвидировало возможность ее захвата западными государствами и Японией под видом очередной "интернационализации". Соглашение 31 мая 1924 г. - большой успех советской дипломатии. Меньше, чем полтора года назад кончилась гражданская война. Всего 17 месяцев прошло со дня создания Советского Союза, перед которым стояли сложнейшие внешнеполитические проблемы, внутриполитические и экономические задачи. Сильнейшее противодействие западных держав и Японии, нежелание самих пекинских властей идти на решение проблемы КВЖД - все это ставило возможность достижения советско-китайского соглашения под угрозу. Тем не менее, советская дипломатия, еще даже не накопившая большого международного опыта, смогла заключить с Китайской Республикой договор, отвечающий интересам страны.

Опубликование соглашений и деклараций 31 мая 1924 г. в печати вызвало большой международный резонанс. Зарубежные представители в Пекине и Русско-Азиатский банк заявили протесты МИД Китая по поводу соглашения по КВЖД без предварительного обсуждения с ними вопроса о дороге [21]. Более того, управляющий банком Рендр с представителем французского правительства собирался в Москву для урегулирования ситуации, так как в случае полного соблюдения соглашений 1924 г. Русско-Азиатский банк вынужден был бы ликвидироваться [22]. Французский генеральный консул в Ханькоу заявил, что, несмотря на заключение соглашений, никаких изменений в судьбе бывших русских концессий в Ханькоу без согласия французского правительства быть не может [23].

Самым бесцеремонным образом действовало американское правительство, пугая Пекин "серьезными последствиями" заключенных с СССР соглашений. Недаром Л.М. Карахан в интервью корреспонденту РОСТа сообщил, что "главным условием успеха было сохранение переговоров китайской стороной в "строжайшей тайне", а проходившие параллельно советско-японские переговоры усыпили зоркое внимание дипломатов" [24].

Неоднократные протесты заявляло и правительство Японии, считавшее советско-китайское соглашение о КВЖД прямым нарушением решений Вашингтонской конференции. Японский кабинет направил через своего посланника в Китае ряд нот советскому правительству, в которых указывал "на совершенно самоочевидную сторону вопроса" - "права и интересы Японии и ее подданных в отношении КВЖД не будут ни в коей мере затронуты соглашением" [25]. Однако советское правительство строго придерживалось принципа: "ни одна иностранная держава или ее гражданин не имеют никаких прав или интересов в отношении Китайско-Восточной железной дороги" [26].

Эти шумные протесты и угрозы не произвели впечатления ни на советское, ни на китайское правительства. Китайское министерство иностранных дел заявило, что КВЖД "принадлежит исключительно России и Китаю" и никто не имеет никакого права вмешиваться в русско-китайские отношения по вопросу о КВЖД [27].

Подписание советско-китайских документов не могло не оказать влияния на международную ситуацию на Дальнем Востоке. Наиболее активно отреагировала на заключение соглашения по КВЖД Япония.

Советско-китайские документы 1924 г. непосредственно касались будущего многочисленной русской колонии в Маньчжурии, в большинстве своем существовавшей за счет дороги и подсобных предприятий. Изучение эмигрантской прессы ОРВП за весну-лето 1924 г. показывает, что русское население, за исключением активных врагов советской власти, спокойно отнеслось к заключенным в Пекине соглашениям. Так, торгово-промышленные круги проявили или полное безразличие, никаких изменений в хозяйственной и торговой жизни полосы отчуждения не ожидая, или воодушевление - надеясь на бурный подъем торговли в связи с прибытием большого числа новых советских служащих с семьями. Правые круги харбинского общества видели в признании "Советов", по аналогии с признанием СССР Англией, лишь принятие советским правительством на себя царских долгов и восстановление права собственности [29]. Кстати, в Пекине после 31 мая началась усиленная спекуляция царскими и керенскими бумажными деньгами [30], хотя, естественно, надежды белоэмигрантов на признание этих денег советским правительством были совершенно беспочвенны. Больше всего соглашение 1924 г. о КВЖД встревожило железнодорожных служащих, особенно необходимость выбора гражданства. Но и они не особо переживали. Очень образно передала их настроения Л. Кравченко: "Можно же вернуться, если что - Дорога работает, связывает, словно последний кровеносный сосуд, с Россией, несет живой ток крови и пульсирует. Можно еще что-то думать и выбирать..." [31]

Враждебно встретили Соглашение эмигранты из "непримиримых". В Шанхае 30 вооруженных офицеров из отряда генерала Ф. Глебова захватили здание бывшего русского консульства, заявив, что никогда не допустят передачу здания советскому правительству [32]. Архиепископ Иннокентий обратился с воззванием к китайскому правительству и всем иностранным представительствам по поводу перехода зданий и имущества православной духовной миссии советскому правительству. Он утверждал, что российское государство никогда не имело никакого отношения к имуществу духовной миссии в Пекине и других местах Китая, и поэтому советское правительство также не имеет права претендовать на него [33]. Но протесты архиепископа никто не принял во внимание.

В целом же, вопреки утверждениям советской прессы о панике и унынии в Харбине и на линии, реакция большинства российского населения ОРВП была спокойной. А популярная харбинская газета "Заря" с излишним и не оправдавшимся оптимизмом вообще утверждала, что "все останется по-старому" [34].

В "перестроечной литературе" много говорилось о помощи со стороны СССР коммунистическим движениям и партиям в зарубежных странах за счет и в ущерб интересам собственного народа. Изучение проблемы КВЖД в истории советско-китайских отношений начала 1920-х гг. показывает, что это не совсем верно. Несмотря на начавшуюся серьезную помощь КПК (военными советниками и кадрами, вооружением, деньгами и т. п.) [14] все же на первом месте оставались интересы государственные и национальные, давние российские геополитические традиции, в том числе и нежелание выпускать из рук такой важный инструмент проведения политики на Дальнем Востоке как КВЖД.

Глава 3. Российская эмиграция в Китае

Первое появление российских беженцев в Северной Маньчжурии относится к началу 1918 г. [16] Главная масса русских эмигрантов оказалась в Китае после крушения белого движения в Забайкалье и особенно в Приморье. На рубеже 1922-1923 гг. пределы российского Дальнего Востока покинули последние бойцы белой идеи, большая часть которых устремилась, естественно, в Харбин - крупный промышленный город с многотысячным русским населением. В 20-30-е гг. XX в. Харбин был признанным центром белой эмиграции не только в Китае, но и на всем Дальнем Востоке и Юго-Восточной Азии. "Харбин как крупный промышленный центр с многочисленным русским населением для многих казался заманчивым пристанищем. В нем скорее, чем в другом месте, многие надеялись найти себе и работу, и сочувствие" [17] - отмечалось в Отчете о деятельности Харбинского комитета помощи русским беженцам за 1923-1938 гг.

Итак, 1918-начало 1923 гг. - время создания основы российского дальневосточного зарубежья. Процесс этот - в сравнении с аналогичным в Европе - имел ряд особенностей. Во-первых, беженцы из Советской России стремились не просто в Маньчжурию, а именно на КВЖД, надеясь найти в Харбине и на линии не только работу и кров, но и привычный русский уклад жизни среди российского же населения. Поэтому, обретя в Маньчжурии почти полное подобие жизни дореволюционной России, русские белые чувствовали себя в меньшей степени изгоями, нежели их европейские товарищи по несчастью.

Второй отличительной чертой русского дальневосточного зарубежья являлась "двуслойность" его происхождения - эмигрантская колония образовалась на основе дореволюционного населения полосы отчуждения и из прибывших сюда во время гражданской войны бывших подданных Российской империи.

Таким образом, основную массу российских жителей полосы отчуждения накануне 1917 г. составили следующие категории: железнодорожники и их семьи; гражданское население, занятое торговлей, образованием, здравоохранением и т. п.; члены Заамурского округа, вернувшиеся с фронтов первой мировой войны; семьи казаков, кочевавшие на лето из Забайкалья и т. п. Это как раз те слои русского населения в Маньчжурии, которые меньше всего были обеспокоены революционными событиями в России. Их настроения очень точно охарактеризовала Л. Кравченко: "...то, что произошло в России в семнадцатом году, дошло сюда поначалу таким слабым отголоском, что не обеспокоило переменой жизни. Изменялось управление Дороги, Хорвата сменил Остроумов, но поезда ходили исправно, возили грузы и пассажиров, и жалованье служащим выдавалось так же... И если бы сказал тогда кто-нибудь, что нужно бросать все и немедленно - пока граница открыта, потому что Дорога с двадцать четвертого года стала советско-китайской и продолжала также возить и работать, - немедленно забирать семью и перебираться "на ту сторону", иначе он весь род твой обречет на вечную эмиграцию, он просто не понял бы. Зачем и куда? На Черниговщине ни одной родной души, ни кола, ни двора, а здесь - дом - в казенной квартире" [18].

Событиями революций 1917 г. и гражданской войны в Маньчжурию оказались выброшенными представители всех категорий российского населения: городские обыватели и мелкие торговцы, чиновники и учителя, врачи и инженеры, крестьяне из приграничных районов и рабочие, политические деятели и члены различных "временных" правительств, университетские профессора, журналисты и литераторы. Второй слой российской колонии в Китае составили люди, изгнанные из России грозными событиями гражданской войны:

- Государственные, политические и общественные деятели (Д.Л. Хорват, Н.Л. Гондатти, Н.В. Устрялов и др.).

- Военные руководители белого движения (Г.М. Семенов, М.К. Дитерихс, Б.В. Анненков и др.).

- Члены военных формирований Г.М. Семенова, И.М. Калмыкова, Р.Ф. Унгерна, В.О. Каппеля и т. п., явившиеся одной из самых больших групп эмигрантов в Китае и ставшие основой для создания многочисленных белых военных организаций. Так, по утверждению исследователя Л. Юзефовича, Азиатская дивизия Унгерна почти в полном составе пробилась в Маньчжурию, численность дивизии сам барон определял в 3,5 тысячи человек [19]. В большинстве своем это были люди, почти со школьной скамьи попавшие на фронт первой мировой войны, в течение долгих лет непрерывно воевавшие и не знавшие никакого другого дела и другой обстановки [10].

- Рядовые беженцы из России.

В тесной связи с процессом складывания российской колонии в Маньчжурии находится и третья характерная особенность белой эмиграции в Китае: существование здесь большого числа русских военных организаций, ведших активную борьбу с Советской властью на протяжении тридцати с лишним лет: с начала гражданской войны и до конца второй мировой.

Еще одной особенностью российской эмиграции в Китае можно считать почти полное отсутствие громких аристократических имен царской России. Хотя Вс. Иванов и называет среди "выброшенных взбушевавшимся морем революции на берег Сунгари" семьи Лопухиных (из рода первой жены Петра I), Н.А. Языкова (правнука поэта), Баратынских, Карамзиных, князей Львовых, Ухтомских, Голициных, Аксаковых и других, даже "некую герцогиню Лейхтенбергскую" [15], они, видимо, в последующие годы в большинстве своем перебрались в Западную Европу и США, т. к. эти имена в политической и общественной жизни здешней российской колонии 1920-30-х гг. не встречаются.

В результате гражданской войны сотни тысяч российских граждан оказались за пределами отечества, что привело к возникновению такого уникального явления как Российское зарубежье. Еще в начале 1920-х гг. в советской литературе было принято оценивать число белых эмигрантов примерно в 2 млн человек [15]. Приводимые в более поздних исследованиях данные колебались в пределах 1,5-2,5 млн человек [15]. Что же касается данных по белой эмиграции в Китае, то они весьма противоречивы. Так, подсчеты иркутского исследователя О.Л. Воронина вызывают некоторое недоумение. Без всяких сносок на источники он утверждает, что на территории Китая в 20-х гг. XX в. находилось не менее 500 тыс. русских, больше, чем в любой другой стране мира, за исключением Германии [14]. Исследователь считает, что в Маньчжурии на начало 1922 г. было около 400 тыс.русских, а к концу года - после установления советской власти во Владивостоке и Приморье - не менее 460 тыс. человек. О.Л. Воронин далее полагает, что цифра в 0,5 млн. человек может корректироваться в сторону увеличения, так как сюда не включаются ни отряды Унгерна в Монголии, ни банды туркестанских националистов, ни другие относительно мелкие группы [15]. Последнее утверждение автора действительно находит подтверждение в архивах: остатки этих формирований осели, в основном, в Синьцзяне, где их насчитывалось несколько десятков тысяч человек [15]. Г.В. Мелихов также считает цифру в 400 тыс. человек, с учетом реэмиграции и репатриации 20-х гг., наиболее близкой к истинной [17].

Известный советский публицист Э. Генри также говорит о значительном числе бывших российских подданных в Китае. По его мнению, Китай занимал четвертое место в мире по размерам белоэмигрантской колонии - после Франции, Германии и Польши [18]. Однако цифровых данных не приводит. Интересно, что по официальным данным французского правительства число русских во Франции в 1925 г. составило всего 90 тыс. человек, в Германии в начале 1920-х гг. - примерно 150 тыс. человек [15]. Так сколько же русских было в Китае в 20 - 30-е гг. XX в.? Поскольку количество белых русских в Китае не было постоянным и напрямую зависело от международной ситуации вокруг КВЖД, то для ответа на этот вопрос необходимо четко определить переломные моменты в советско-китайских и советско-японских отношениях, вызывавшие наибольшие перемещения русского населения в ОРВП и Китае в целом. Представляется целесообразным изучение статистических данных о числе эмигрантов в Маньчжурии на протяжении трех периодов: начало и середина 1920-х гг., 1928-1935 гг., 1936-1945 гг.

Итак, одним из последствий Октябрьской революции и гражданской войны для российской колонии в Маньчжурии стало значительное увеличение ее численности. Если с 1912 по 1917 г. число русских в Китае колебалось в пределах 50 тыс.человек, то в 1918-1923 гг. замечается его резкое увеличение. Так, для 1919-1920 гг. китайские источники называют цифру в 144-148 тыс. человек [10]. Эти цифры совпадают с данными, приведенными М.Раевым: в 1922 г. на Дальнем Востоке насчитывалось 145 тыс. русских беженцев [11].

Необходимо подчеркнуть, что статистические данные для начала 1920-х гг., приводимые в различных русских и китайских источниках, имеют существенные расхождения. Справочник "Весь Харбин на 1923 год", ссылаясь на Земельный отдел КВЖД, называет число русских жителей Харбина - 165 857 человек. Все же население Харбина в это время - 300-350 тыс. человек [12]. Китайские же источники, во-первых, приводят данные весьма приблизительные, во-вторых, имеют тенденцию занижать число белых русских в Маньчжурии и в Китае в целом. Так, в архиве отложились данные о количестве всего иностранного населения Китая за 1912-1929 гг., составленные на основе сведений китайских морских таможен. Следует учесть, что данные за 1912-1920 гг. являются наиболее верными, поскольку включают сведения российских консульств. С 1920 г. (времени закрытия царских консульств) эти сведения перестали поступать, а Полицейское управление ОРВП из-за отсутствия налаженной паспортной системы не могло вести точные статистические подсчеты. Поэтому самые неточные сведения, приводимые китайскими источниками, относятся именно к периоду 1921-1928 гг. В соответствии с ними число русских в Китае в середине 1920-х гг. составляет 85 846 человек [16]. Однако отчеты таможен охватывали не все населенные пункты, а только открытые порты и крупные города. По официальным же данным Главного полицейского управления ОРВП только здесь в 1923 г. проживало 98 994 человека бывших российских подданных (41,6 % всего населения) [14].

В собственно эмигрантских изданиях данные о числе русских в Китае встречаются довольно редко и также весьма приблизительны. Так, известный шанхайский журналист Л.В. Арнольдов утверждал, что в "Китае около 300 тыс. русских без подданства" [16]. Вс. Иванов отмечал, что Китай в 1918 г. и позднее в 1922 г. принял около 200 тыс. беженцев из России [16]. Шанхайский комитет защиты прав и интересов русских в 1925 г. сообщал президиуму русского национального съезда в Париже, что в Китае насчитывается до 200 тыс. русских эмигрантов[17]. Архиепископ Нестор также утверждал, что в 1930-е гг. в Маньчжурии было "несколько сот тысяч русских" [16]. Выпускник Харбинского политехнического института П. Фиалковский в 1990 г. вспоминал, что в 1924 г. в Харбине было около 250 тыс. русских [19]. Живший с 1923 г. в Харбине Н. Беляков, напротив, говорил о примерно 100 тыс. русских жителях города [17]. Представляются самыми близкими к истине данные Земельного отдела КВЖД - 165 857 русских в 1923 г. только в Харбине [11]. Во-первых, статистические исследования на КВЖД были всегда организованы на самом высоком уровне. Дорога функционировала в эти годы по старым, еще царским, порядкам, все должности занимали опытные и хорошо подготовленные кадры, поэтому Земельный отдел публиковал максимально приближенные к истине (насколько это возможно в условиях того времени) данные. Если учесть население полосы отчуждения (несколько десятков тысяч человек) и Шанхая (примерно 15 тыс.), то и получится наиболее часто встречаемая в эмигрантских изданиях цифра в 200 тыс. русских белых в Китае.

Таким образом, события Октябрьской революции и гражданской войны вызвали массовый приход русских беженцев в Маньчжурию. 1918-1923 гг. - время формирования белой эмиграции в Китае и на Дальнем Востоке в целом. На протяжении 1920-х гг. численность русской колонии колебалась, так как политические события на КВЖД, прежде всего, советско-китайское соглашение 1924 г., вызвали значительные миграции русского населения. Возникла проблема гражданства: советское, китайское или нансеновские паспорта? Многие молодые люди уезжали в Европу, США и другие страны на работу или учебу. Сотни русских семей эмигрировали в Канаду, Южную Америку и Австралию на постоянное жительство. Поэтому максимальное число белых русских в Китае было, видимо, именно в начале 1920-х гг. - около 200 тыс. человек.

После введения в 1928 г. паспортной системы Полицейское управление ОРВП стало располагать более точными сведениями. Так, в 1930 г. в Маньчжурии было 110 тыс. русских, из них: в Харбине и на КВЖД - 95 тыс., в Мукдене - 2 тыс. и т.д. В Шанхае в то время находилось около 15 тыс. русских эмигрантов [12]. В других городах Китая (Пекине, Тяньцзине, Циндао) русских было совсем мало, по несколько сотен человек. Так, в 1928 г. в Тяньцзине было 387 русских, в том числе 55 женщин [17]. Итого, всего в Китайской республике в 1930 г. находилось примерно 125 тыс. россиян. Однако не все они могут быть отнесены к собственно белой эмиграции, так как после советско-китайского соглашения 1924 г. многие бывшие российские подданные, особенно железнодорожники, вынуждены были перейти в советское гражданство, чтобы не потерять работу. Из общего числа "русских" в Маньчжурии приблизительно 50 тыс. человек являлись гражданами СССР, а остальные 60 тыс.- эмигрантами. Из них - в Харбине и ОРВП - 60 тыс. (в Харбине в 1929 г. 36 752 советских граждан, 30 362 эмигрантов). Все советские граждане, за небольшим исключением, жили в Харбине и полосе отчуждения. В Шанхае их было не более 500 человек, в других городах - несколько десятков. Всего в Китае в 1930 г. насчитывалось примерно 75 тыс. человек (60 тыс. в Маньчжурии и 15 тыс. - в Шанхае) белых эмигрантов [17]. Естественно, что это были не только русские по национальности, а все бывшие подданные Российской империи. Эти цифры представляются убедительными, так как совпадают с более поздними и наиболее точными данными, времен японской оккупации Маньчжурии.

Национальный состав белой эмиграции в Китае был очень пестрым. Поскольку Д.Л. Хорват с самого начала проводил разумную политику, выделяя бесплатные земельные участки для строительства национальных домов и церквей, препятствовал любым проявлениям нетерпимости, таким образом способствуя возникновению национальных объединений в Маньчжурии, то беженцы из России впоследствии смогли найти в ОРВП не только кров и работу, но и очаги родной культуры. Для большинства бывших российских граждан в Харбине и на линии характерно также чувство общей родины - России, активное участие в культурной и духовной жизни русской общественности полосы отчуждения.

Что же касается социального состава российской колонии в Харбине, то исследователи Н.И. Дубинина и Ю.Н. Ципкин приводят следующие данные: 68,7 % -рабочие, крестьяне и казаки; 3,6 % - дворяне; 9,5 % - мещане; 10,9 % - не определившие свой социальный статус [16].

В архивных фондах отложились также материалы, характеризующие семейный и возрастной состав российской колонии и материальное положение белых русских в Маньчжурии. Так, в 1929 г. в Харбине на 100 мужчин-эмигрантов приходилось 97 женщин, в то время как на 100 китайцев - всего 44 женщины. Все 30 362 российских эмигранта составляли 8 156 семей, т.е. в среднем 3,7 человека на одну семью. Это свидетельствовало о преобладании лиц малосемейных или холостых. В Харбине и на линии жили, в основном, семейные люди, в районах концессий, копей и т.п. преимущественно молодые бессемейные. Из 6о тыс. эмигрантов ОРВП треть - 20 тыс. человек - составляли дети и подростки до 18 лет; среди остальных 40 тыс. заметно преобладали мужчины в возрасте от 20 до 45 лет [7].

По капиталовложениям в экономику Маньчжурии российские эмигранты занимали второе - после японцев - место. Каждый русский эмигрант располагал капиталом почти в 10 раз больше капитала среднего статистического китайца. Собственно капитал белых русских во второй половине 1920-х гг. составлял 158 млн золотых рублей: на одного человека в среднем 2 633 золотых рубля, на одного китайца - примерно 280 золотых рублей. Однако в силу различных факторов, прежде всего политики китайских, а затем и японских властей, капиталы и предпринимательская деятельность российских эмигрантов постоянно сокращались, эмиграция беднела и к началу 1940-х гг. материальное положение белых русских было очень тяжелым. Так, в 1943 г. из 657 русских семей, предназначенных к переселению в Тоогенский район, имущих было - 66, малоимущих - 96, неимущих - 505 семей, т. е. примерно 77 % [18].

Трудное материальное положение, высокий уровень безработицы, практическое бесправие, особенно для лиц без гражданства, полицейский гнет китайских и японских властей, необходимость обеспечения будущего детей, напряженная внутриполитическая обстановка в Китайской Республике, постоянные советско-китайские и советско-японские конфликты на КВЖД - все это толкало русских эмигрантов к поискам лучшей доли в других странах. Основные пути дальнейшего продвижения русских эмигрантов в 1920-30-е гг. - Северная и Южная Америка, Австралия, меньше - Европа, и возвращение в СССР. Для 1920-х гг. очень характерна тенденция переселения русских эмигрантов в Канаду и Латинскую Америку. В середине 1920-х гг. русские эмигрантские организации Шанхая через Международное бюро труда при Лиге Наций занимались переселением в Южную Америку. Мексиканское правительство легко разрешало въезд в страну "белым русским, имеющим надлежащее удостоверение личности и... не менее 200 мексиканских долларов" [18]. Сложнее было эмигрировать в Канаду. Канадское правительство допускало только земледельческую эмиграцию (фермеров и сельхозрабочих), ввело возрастные (не старше 45 лет) и имущественные (фермеры должны были иметь не менее 500 американских долларов) ограничения. Более того, Казачий союз в Шанхае должен был поручиться за каждого эмигранта в том, что тот не был членом компартии и не находился под судом [19]. Эмигрировали в Канаду, в основном, казаки. Занимались организацией их переезда известные в эмиграции деятели - великий князь Николай Николаевич, М.М. Плешков, Б.В. Остроумов. Через 10 лет - в середине 1930-х гг. - русские эмигранты, спасаясь от японского давления и притеснений, бежали из Маньчжурии через Шанхай уже в Австралию и США.

Таким образом, можно сделать вывод, что численность российских эмигрантов в Маньчжурии на протяжении 1920-начала 1940-х гг. колебалась в пределах от 70 тыс. до 200 тыс. человек, причем положение белых русских определялось, прежде всего, состоянием советско-китайских и советско-японских отношений и международно-правовым статусом КВЖД.

Заключение

Хотя контакты между Россией и Китаем имеют длительную историю, формирование в России образа Китая, который имел бы значение для внутриполитических дискуссий, можно отнести лишь к XIX столетию. В XVIII веке Китай рассматривался в России в рамках геополитических представлений, развивавшихся западноевропейскими, в основном французскими, просветителями, труды которых составляли в тот период основу российского образования.

К концу XIX - началу XX века Китай стал для России уже не просто теоретической, но и практической политической проблемой. Конечно, военная опасность со стороны слабого Китая в то время не считалась реальной, военная "желтая опасность" виделась в основном со стороны Японии. Реальной была боязнь китайского заселения российского Дальнего Востока. Особенно сильны эти опасения были, естественно, на самом Дальнем Востоке, лишь в 1860 году отошедшем к России и населенном значительным числом самовольных переселенцев из Кореи и Китая

После 1917 года Китай стал рассматриваться новыми правителями России в рамках общего курса на поиск союзников в борьбе с западным империализмом. В соответствии с этой политикой национальные антизападные движения в колониях и полуколониях рассматривались Москвой как естественные союзники, и она через Коминтерн оказывала им всемерное содействие. В Китае объектом основной помощи стал Гоминьдан, хотя споры о том, в какой степени опираться на Гоминьдан, а в какой на Китайскую коммунистическую партию (КПК) и какая из этих сил может стать более полезной для советских интересов, в самом Коминтерне и в советском руководстве велись постоянно [12]. Впоследствии китайский вопрос стал одним из основных в борьбе сталинского большинства ЦК с "левой оппозицией". Пример Китая активно использовался в дискуссиях вокруг концепции "азиатского способа производства".

Попытки правительства Дальнего Востока добиться от пекинского правительства признания своих прав на КВЖД окончились безрезультатно.

Важнейший из документов, регулирующих советско-китайские отношения того времени было - "Соглашение об общих принципах для урегулирования вопросов между Союзом Советских Социалистических Республик и Китайской республикой".

В анализируемый период следует также уделить внимание российской эмиграции в Китае.

Численность российских эмигрантов в Маньчжурии на протяжении 1920-начала 1940-х гг. колебалась в пределах от 70 тыс. до 200 тыс. человек, причем положение белых русских определялось, прежде всего, состоянием советско-китайских и советско-японских отношений и международно-правовым статусом КВЖД.

Список литературы

Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 361; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 1 234 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!