Встреча со «святым отцом» Жекой
На следующее утро Артур вышел из квартиры рано – хотел купить продуктов, съездить по делам. Но не успел он выйти из дома, как услышал звук церковного колокола. В начале 1990‑х это было довольно необычное явление для Москвы, к которому еще не успели привыкнуть. И он вспомнил, что недалеко от них есть церковь, которую открыли примерно два года назад, и сейчас туда по воскресеньям приходит очень много людей.
Видимо, был какой‑то праздник: чем ближе Артур подходил, тем большим становился поток людей. Кто‑то шел из церкви, кто‑то шел по направлению к ней. Несколько женщин были одеты в длинные юбки и платки, что также несколько удивило его.
У него не было какого‑то определенного отношения к церкви. Как‑то зашел, поставил свечки, поприсутствовал на службе. Прабабушка Артура крестила его в детстве и много рассказывала о православной вере. В тот раз он зашел, скорее, чтобы отдать дань уважения ей. Но в церкви он услышал, как какая‑то пожилая женщина ворчала и ругала других людей, и это дополнялось мрачной атмосферой, царившей в той церкви, что произвело на него тяжелое впечатление. Больше туда ходить ему не хотелось.
После того как он прочитал «Архипелаг ГУЛАГ» и еще несколько статей в газетах, где говорилось, что практически не осталось священников, которые не были бы связаны с советской властью и не работали бы на КГБ, доверие к ним и церкви пропало окончательно.
|
|
|
* * *
Он шел, наслаждаясь чудным солнечным утром, пением птиц. И вдруг увидел идущего ему навстречу священника – довольно молодого, бородатого, длинноволосого, пристально смотрящего в его сторону. Ему стало несколько некомфортно от этого взгляда. Он попытался опустить глаза, ускорить шаг, но вдруг услышал, как его громко зовут по имени: «Артур! Артур!»
Он не мог ожидать, что священник окликнет его… Но в момент, когда раздалось шутливое «Артурыч», он понял – зовут его. На первых курсах института его прозвали Артурычем. Почти у каждого была какая‑то кличка. Артур остановился, сомнений не было: обращались к нему. Священник, светясь очень доброй улыбкой, спросил: «Артурыч, не узнаешь?» И вдруг он вспомнил. Как будто на него вылили ушат холодной воды: «Жека?» Это прозвище в институте принадлежало Евгению, то есть Женьке.
Жека был родом из Вологодской области. Его папа был большим начальником в районном центре и сделал все, что мог, чтобы сын поступил в столичный институт. Но сын учился не слишком хорошо и был выгнан за драки и пьянку уже во втором семестре первого курса. И никаких хороших впечатлений о себе он не оставил. Особенно было неприятно, что Жека подозревался в воровстве среди однокурсников, а это считалось последней низостью. Он не был пойман на содеянном, но два раза, когда он оставался дежурным в общежитии, там пропадали деньги и ценные вещи. Доказать его вину не смогли, хотя больше никого на этаже не было.
|
|
|
В общем, никаких хороших впечатлений о Жеке у Артура не было. Глядя на Женю и пытаясь улыбнуться в ответ, внутри он испытывал сильное смятение, проносились мысли: «О боже, уж если такие люди пошли в церковь…»
За доли секунды перед ним пролетели картины прошлого. Он замешкался, не имея никакого желания общаться со «святым отцом», как он про себя назвал Женю. Обменявшись любезностями, Артур спросил: «Так как тебя называть? Отец Евгений, наверное?» Тот отвечал: «Да ладно, брось… Не совсем так, но это сейчас неважно. Я просто рад тебя видеть. Я понимаю, о чем ты сейчас думаешь. Явно хороших воспоминаний у тебя обо мне не осталось. Я представляю… Но я очень рад тебя видеть. Если хочешь, можно пообщаться. Я тебе многим обязан. Когда‑то на лекции по философии ты поднял очень важный вопрос о смысле жизни, твой спор с преподавателем очень повлиял на меня. Не раз под обстрелом я его вспоминал».
Артур пропустил мимо ушей высказывание Жеки про обстрел. Вспомнил только, что действительно много обсуждал важные жизненные проблемы и спорил на занятиях по философии, пока ему комсорг группы не намекнул, что если он хочет закончить институт, то лучше этого не делать.
|
|
|
Артуру неудобно было отказывать в общении, хотя желания и не было. Но что‑то внутри говорило, что стоит согласиться. И, скорее из вежливости, он сказал: «Да, давай».
Они зашли в только что открывшееся кафе и сели за столик на улице. Артур коротко рассказал о себе, ничего, мол, интересного, и попросил Жеку рассказать о своем «божественном изменении». Тот стал рассказывать.
Артур делал вид, что слушает, сам же обдумывал, как бы побыстрее закончить общение со «святым отцом». Они заказали сладости, и Жека нараспев, с вологодским акцентом, поведал свою историю. Чем больше он говорил, тем больше завораживал его рассказ. Они провели за общением около трех часов. И Артур, придя домой вечером, вновь записал этот рассказ максимально близко к тексту к себе в дневник. Ему захотелось показать его своим будущим детям.
* * *
Жека рассказал, что он в Москве проездом, на несколько дней. Что он служит в одном из небольших приходов, что сейчас не хватает священнослужителей, так как увеличивается количество прихожан и открывается много церквей.
|
|
|
Он приехал на церковные праздники, встречу и обучение. У него есть невеста – искренняя, верующая девушка.
Когда Жеку выгнали из института, ему дали очень плохую характеристику, и даже его отец не захотел помогать ему, сказав: «Ну иди, служи в армии. Я служил, и ты служи. Не хотел учиться? Армия научит». И хотя у него были возможности либо откупить сына от армии, либо устроить на работу в «теплое» местечко, ничего делать не стал, так как был очень зол на сына.
Заканчивался весенний призыв. В военкомате после медкомиссии к Жеке подошел подполковник и грубо спросил:
– Что, драться любишь? Драчун, говоришь, горячий хлопец? Ну что ж, отправим тебя туда, где ты, я думаю, надерешься, и твое искусство даже пригодится. Хочешь в десантники? Не боишься?
– Нет.
– Ну, тогда – с Богом, в добрый путь.
Его отправили в десантные войска, в Туркестанский военный округ, в Ферганский боевой десантный полк. Все знали: уже через несколько дней, в поезде, что, скорее всего, они все отправятся в Афганистан, потому что в Фергане была учебка и полк, который стоял там, принимал активное участие в боевых действиях в самом Афганистане.
От этого Жеке стало страшно, потому что и в их родном городе, и в Москве он знал много людей, которые были ранены, или погибли, или кого‑то потеряли в Афганистане. В газетах мало писали об этом, а если и писали, то хвалебные статьи, и только тот, кто умел читать советские газеты между строк, понимал, насколько там плохи дела.
Глава VI
Афган
В Фергане его ждало учебное подразделение и ускоренный курс подготовки, где солдат обучали примерно три месяца перед отправкой в Афганистан (это называлось КМБ – курс молодого бойца). Там было действительно очень тяжело, в первую очередь из‑за сильной дедовщины – за любой проступок сержанты очень сурово наказывали. Офицеров за их требовательность все солдаты и сержанты называли шакалами. Но в общем‑то их строгость была оправданна, так как и сержанты и офицеры сами прошли уже многие боевые операции и прилетели за новым пополнением – они знали, что ждет новобранцев.
Их учили стрельбе, рукопашному бою, прыжкам с парашюта, проводили усиленную физическую подготовку и много различных учений в пустыне. Потом их на несколько недель отправили в горы, где вначале Жеке показалось, что он умрет от перегрузок. Иногда в день они проходили 20–30 километров в полном боевом снаряжении, параллельно отрабатывая различные боевые ситуации и проводя учебные стрельбы. Как он ни обматывал портянками ступни, ноги выглядели одной сплошной кровоточащей мозолью. Воды давали не более полулитровой фляжки в день.
Но настоящий ад и испытания начались через три месяца, когда их отправили в Афган.
* * *
У Артура в записях не сохранилось точных названий всех городов и фамилий. Единственное, что запомнилось, – Кабул, Кандагар, Зеленка и чаще всего – Баграм.
В Афганистане, с одной стороны, было легче, потому что им не устраивали никаких учебных тревог посреди ночи, но, с другой стороны, было постоянное психологическое напряжение, и это на фоне непосильных физических нагрузок. Два первых месяца они стояли на большой базе. Их часть обстреляли с соседних гор в первую же неделю, и два человека из первой роты погибли, несколько было ранено. Это было первое боевое крещение, и он понял, что здесь не шутят. Молиться Богу Жека стал при первом обстреле: «Господи, защити, спаси, если Ты есть!» – совершенно от себя этого и не ожидая, ведь про Бога слышал только от своей старой бабушки, и то в детстве, да и не так уж много: она рассказывала в основном общие вещи: как молиться, креститься и кто такой Иисус Христос.
Примерно через два месяца он заболел серьезным кишечным расстройством и, проведя несколько дней в госпитале, был отправлен в отдельный батальон, задачей которого было охранять безопасность в отдаленном районе: удерживать несколько высоток, обеспечивать безопасность колоннам машин, проводить разведывательные рейды.
Времена были очень тяжелые во всех отношениях. Хоть это была осень, но стояла ужасно жаркая, сухая погода, и с каждым днем становилось все более ветрено.
В ноябре начались сильные пыльные бури, а ночью становилось все холоднее и холоднее. Но самое главное, к чему было тяжело привыкнуть, – большие потери в Советской армии. Смерть, ранения, пропажа без вести были обычным делом.
У духов (душманов) появился опыт войны, их обучали американские наемники, которые еще и обеспечивали их самым современным оружием. Самыми опасными были «Стингеры»: они легко сбивали вертолеты, часто подбивали боевые машины десанта американскими и трофейными советскими гранатометами, а расстрел автоколонны стал обычным явлением.
Самое тяжелое было в том, что в целом все понимали бессмысленность этой бойни и то, что эта так называемая интернациональная помощь на самом деле не нужна этой стране.
Самолеты возвращались в Союз, полностью забитые ранеными или «грузом 200», как называли цинковые гробы. Когда не хватало места, гробы стояли на жаре какое‑то время перед отправкой.
Попав в этот батальон, многие старослужащие, которым оставалось всего месяц до приказа об увольнении, делали все, чтобы вернуться живыми и невредимыми домой. Самым страшным считалось, пройдя за два года все круги ада, быть покалеченным или убитым перед приказом.
Последний год стал самым тяжелым для батальона за всю афганскую кампанию. Примерно половина батальона было убито или ранено, из выживших многие заболели инфекционными заболеваниями. Вследствие чего прибывало очень много новых солдат и офицеров, в основном еще не обстрелянных.
Жеке оставалось служить больше полутора лет. Это казалось чем‑то неизмеримо долгим и необъятным, ибо каждый день тянулся для него до отчаяния томительно… В придачу ко всему он заснул ночью в наряде, когда был дневальным по роте, – событие пренеприятное. Дежурный по батальону долго материл его, а когда ушел, то сержант профессиональным боксерским ударом послал Жеку в нокаут со словами: «Из‑за таких, как ты… роты целые вырезают». Утром замкомандира батальона прошипел: «Спать любишь на боевых дежурствах? К Пархомину пойдешь, там у него не заснешь…»
И его отправили в отдельный усиленный разведвзвод, которым командовал старший лейтенант Пархомин. И этот отдельный взвод выполнял самые тяжелые задачи и постоянно участвовал в боевых действиях.
* * *
Знакомство с командиром взвода Жеке очень запомнилось – тот сразу расположил к себе. Старший лейтенант сидел на кровати и на доклад о прибытии в его распоряжение нового солдата как‑то по‑отечески произнес: «Рады, что прибыл, расскажи о себе». И этот отеческий тон поразил Жеку, он чуть не заплакал… С ним уже давно так никто не говорил, даже отец перед отправкой в армию был очень жесток с ним.
После того как Жека рассказал о себе, Пархомин показал, где тот может поесть, и дал напутствие: «Старайся служить хорошо, потому что здесь все зависят друг от друга, и твоя небольшая ошибка может стоить многим жизни – и твоим сослуживцам, и тем, кого мы будем защищать». После этого, дав еще несколько важных наставлений, отправил его к сержанту Зубину.
И начались боевые будни. Подъем по тревоге: какая‑то колонна попала в засаду, и они обязаны первыми вылететь на место; сами по несколько дней просиживали в засаде, поджидая духов, вытаскивали раненых и убитых с поля боя, сопровождали машины с тяжелоранеными до госпиталя, выполняли и другие подобные задания.
К концу весны он уже превратился в довольно опытного воина. Он хорошо стрелял, легко проходил 20‑километровые марши по горам в полном боевом снаряжении, быстро находил самые безопасные места при обстреле, умел бесшумно передвигаться, успевал выспаться на 30‑минутном привале. Он привык жить от письма до письма.
За все время во взводе не было людских потерь, что было очень удивительно, потому что в батальоне потери продолжались. Во многом так было благодаря их командиру, у которого помимо опыта было какое‑то особое чутье и интуиция, не раз спасавшие солдат.
* * *
Как‑то раз возвращались они на базу полностью измотанными, после двухдневного марша. До базы оставалось километров шесть, важно было вернуться до захода солнца. Тропа шла вниз, и первые побежали, потому что очень хотели есть, пить, успеть отдохнуть до утра. Это считалось уже своей, безопасной территорией… И вдруг командир Пархомин крикнул: «Стоять! Не шевелиться». И медленно пошел вперед с сапером. И буквально через десять метров они обнаружили натяжку – нитку, привязанную к гранате. Если зацепить эту нитку, граната начинала катиться и через какое‑то время взрывалась. Это было рассчитано на группу, идущую по узкой тропе. Разминировать ее времени не было, тем более что дальше виднелась еще одна натяжка. Он приказал: «Аккуратно обойдите».
Как‑то они заняли позиции на высоте и заметили, как приближаются душманы на соседней высоте, чтобы обстрелять колонну, которая уже виднелась внизу. Начался бой, перестрелка, командир управлял боем из укрытия. Вдруг по рации закричал пулеметному расчету: «Выдвиньтесь из ложбинки, выйдите. Покинуть срочно вашу позицию и переместиться на 30 метров в овраг, быстро! Лечь, прикрыть голову». И через минуту раздался выстрел из гранатомета прямо по тому месту, где они только что находились. И хоть они были несколько оглушены, но все же выжили. И такое бывало не раз.
Он также обладал каким‑то чутьем на людей, всегда знал, кого и куда назначить. Радистом он взял себе литовца Саулюса. Хотя русский язык был для него не родной, и говорил он с сильным акцентом, и все, даже сержанты в курилке, поговаривали: «А этот “Лабас” сможет говорить во время боя? Вдруг он забудет русский?»
Как‑то они спускались с горы с литовцем. Начался обстрел. Саулюс упал, подвернул ногу, покатился вниз и ненароком ударил рацию несколько раз о камни, затем в нее попал осколок, и она перестала работать. На них наступали душманы, пытаясь их окружить, и нужно было срочно вызывать подмогу. Он засел и погрузился в ремонт с головой, что‑то разбирал, собирал, и примерно через пять минут рация заработала. Они вызвали подмогу, прилетели два вертолета и открыли огонь по наступающим душманам. Также подключилась артиллерия и стала бить по тем высотам, откуда по ним велся огонь, откуда шло наступление. И в результате группе дали уйти. Один боец получил ранение, но, как потом выяснилось, несерьезное – осколки‑царапины, и он через несколько дней вернулся в строй.
Пархомин – это офицер, которого солдаты, даже из других подразделений, уважали, избегая называть «шакал», как других офицеров. Был он хоть и жестким и требовательным, но смелым и всегда заботился о своих солдатах. Например, он мог позвонить заместителю по тылу полка и потребовать от него замены просроченных сухпайков, выдачи большего количества продуктов, мог при этом разговаривать жестко, хотя собеседником был майор. Он добивался для солдат всегда максимально лучшего.
Один ефрейтор еще до прихода Жеки в подразделение был тяжело ранен и отправлен на базу, в госпиталь: ему осколком сильно ранило правое бедро. Осколок, хоть кость и не задел, но прошел близко к колену и задел сухожилия, а другой осколок попал в бок, раздробив ребро. Ефрейтора звали Величко Андрей. Он пролежал в госпитале несколько недель перед отправкой в Союз, и Пархомин, когда был в части, сам завез ему письма, привез его вещи, продукты, поддержал его, поблагодарил за службу. От него исходили забота и участие, и все это чувствовали.
Но больше всего Жеку поразила его смелость, когда тот стал отчитывать двух солдат‑дагестанцев, оставленных на важной позиции – прикрывать высадку десанта. Но из‑за начавшейся стрельбы они внезапно без приказа покинули позицию, тем самым дав возможность вести прицельный огонь по всей группе.
Все залегли, а вертолет, так и не высадив до конца солдат, улетел, и было просто чудом, что все обошлось без жертв. Когда они прибыли в казармы, Пархомин орал на них: «Сволочи! Негодяи! Вы – трусы! Я так и напишу в ваш аул, чтобы ваши деды и родители знали, что они воспитали трусов». Он обзывал их последними словами и сказал, что в следующий раз, если кто погибнет, они будут писать похоронки, объяснять родителям на своем неграмотном русском языке: «Простите, маманя, я струсил и сбежал, а его убили…»
Это продолжалось минут 10, после чего он заявил, что даже в тылу такие гады что‑то да испортят. Они пытались что‑то сказать в свою защиту, их ноздри раздувались. Это были кавказцы, горячие ребята, которые вообще не привыкли, чтобы с ними так разговаривали. Им было приказано месяц носить все дополнительные боеприпасы на заданиях и убирать туалеты по возвращении. В принципе такое поведение мало кто мог себе позволить, потому что душманы – это одна опасность, а была и другая, когда особо жесткие с молодыми солдатами сержанты вдруг как‑то неожиданно получали пулю сзади по ногам или даже по телу. Да и просто осознание того, что твой тыл прикрывают те, кто тебя ненавидит, увеличивало и без того большое психологическое напряжение.
К чести этих солдат, они больше не проявляли трусости.
* * *
В конце весны Пархомин уехал в отпуск на месяц. На это время их подразделение оставили в части. Они ходили на большие задания только дважды, и то в составе всей разведроты, но Жека заметил, как все тоскуют и чувствуют себя некомфортно. Все почувствовали, как им не хватает этого офицера.
Пархомин вернулся из отпуска очень вдохновленный, но все же какой‑то грустный и задумчивый. Пока он был в отпуске, пришел приказ о присвоении ему воинского звания – капитан.
У него был двухлетний сын, жена, и он больше года их не видел, потому что его отпуск все время откладывался. Его никто не мог подменить, что в Афганистане, к сожалению, в отдаленных частях случалось. Родители его погибли в автокатастрофе, когда он учился в 10 классе. Это стало одной из причин, почему он выбрал учебу в военном училище: там государство брало на себя все расходы по содержанию. Он хорошо закончил английскую спецшколу и легко поступил в военное училище.
В Афганистане ему оставалось прослужить около 6–7 месяцев.
Примерно в конце августа начались серьезные бои. Почти каждый день обстрелы, подрывы – душманы активизировались. Наступили очень тяжелые времена. Вновь прошел слух, что их скоро выведут в Союз.
Но потери увеличивались с каждым днем, в том числе и в их подразделении, как их ни берег Пархомин. Примерно через два месяца после отпуска их перебросили на боевые машины десанта (БМД), на помощь пехоте, и из деревни на противоположном склоне небольшого ущелья по ним неожиданно открыли сильный огонь из пулеметов и гранатометов. Хотя там должен был стоять гарнизон местной (союзной) афганской армии.
Душманы, особенно в последние годы, использовали пренеприятную тактику: входили в дома местных жителей, занимали там боевую позицию и стреляли, при этом запрещали владельцам домов покидать их. Поэтому, когда в ответ лился огонь, погибало много гражданского населения. Они это фотографировали и использовали в пропаганде против Советской армии. Это им также помогало набирать себе новых солдат, желающих отомстить за погибших родственников.
Солдаты залегли – кто за БМД, кто за камнями – и практически не могли поднять голову. Из‑за большой плотности огня из крупнокалиберных пулеметов и гранатометов один БМД загорелся.
По рации попросили подмогу. С другой стороны ущелья вертолеты высадили десант, который стал наступать и брать деревню в кольцо. Вертолеты также выпустили несколько залпов. Два их БМД стреляли из своей легкой пушки. Практически все, кто был на этой стороне, стали активно стрелять, так как плотность огня душманов уменьшалась.
Их гранатометчики заняли позиции и начали подавлять позиции душманов. Это была довольно опасная, хорошо вооруженная группировка, что‑то вроде спецназа, прошедшая обучение в Пакистане.
В итоге подразделение, наступавшее сверху, заняло деревню к вечеру, никому не дав уйти: двух раненых душманов захватили живыми, и 16 были убиты. К сожалению, погибло несколько семей местных жителей.
Пархомин сказал: «Что мы можем сделать? Это они выбрали такую участь для своего народа. Если их религия, их мировоззрение позволяют использовать своих же как живой щит, что мы можем сделать?»
Командир их полка ввел новую тактику – стрелять на поражение, даже если огонь ведется из жилых домов. Раньше это могли делать только снайперы. Это спасло жизни многих десантников, но потери среди местных жителей увеличились. Правда, со временем их отношение к душманам тоже ухудшилось.
Картина была очень тяжелая: было много погибших и раненых, особенно среди наступавших.
У них во взводе погибло шесть человек, включая сержанта Зубина, которому оставалось совсем немного до приказа об увольнении и который во время боя спасал раненых, оттаскивая их за валуны. В самом конце боя он прикрыл собой выскочившего из горящего БМД оглушенного механика‑водителя. Посмертно его представили к ордену Славы. В Питере у него остались мать и любимая девушка, которую он любил еще со школы. Они вместе учились в политехническом институте и планировали пожениться. Спустя время Пархомин скажет о нем, что настоящим героем может быть только такой человек, который умеет по‑настоящему любить.
Десятеро были ранены, практически все – тяжело. Радисту Саулюсу оторвало ноги ниже колен. Он стонал и периодически терял сознание. Врач был всего один, он пытался всем помочь. Стали прибывать вертолеты и забирать раненых и погибших. В полуразрушенной мечети солдаты нашли большой склад с оружием, обмундированием и книгами.
Жека до этого боя молился Богу, прося о своей защите, но в этот раз он обратился к Нему с отчаянными вопросами: «Почему так? Почему страдают невинные? Почему молодые становятся калеками? Зачем эта никому не нужная война? Что эти ребята сделали Богу плохого? Почему, чем религиознее душман, тем он более жесток? Объясни мне, Бог, почему все это происходит? Зачем Тебе наши страдания? Почему я именно здесь, и Саулюс, и Зубин? И пострадал не я, а они, хорошие ребята, которых ждут любимые девушки, родители, и они хорошо учились. Я хочу знать, почему? И еще: хочу что‑то сделать, чтобы этого никогда не повторялось…»
Они вернулись на базу. Настроение у всех было очень тяжелое. Им дали два дня на восстановление. Пятнадцать новых солдат, недавно прибывших из учебки, должны были заменить выбывших. Прапорщик принес спирт, чтобы помянуть погибших, и все напились, кроме Пархомина – тот никогда не пил, не курил и не поощрял этого. Он считал, что вредные привычки делают человека рабом и болезненным человеком во всех отношениях. Но на этот раз он не вмешивался, так как почти не выходил из каптерки и был занят множеством дел.
* * *
Через два дня они получили задание – закрепиться на высоте и докладывать обо всех передвижениях противника, стараясь не вступать в бой. Это была заброшенная деревенька. Они заняли там позиции. Уже на следующий вечер несколько душманов попытались войти в деревню, но когда они приблизились, по ним открыли огонь: двое были убиты, а один скрылся. Было понятно, что это разведка и что душманы теперь о них знают.
И действительно, рано утром их начали обстреливать. Завязался серьезный бой. Пархомин взял Жеку, еще двух опытных бойцов, радиста, и они перебрались в пустой дом, стоявший на возвышении в стороне. Оттуда был лучший вид для обстрела наступавших душманов и для командования боем.
Пархомин приказал им занять позицию, беречь патроны, стрелять наверняка. Им пообещали подкрепление, но проходили часы, а его все не было. Позднее выяснилось, что этим утром были сбиты два вертолета и практически уничтожена автоколонна. Солдаты отстреливались, но потихоньку их брали в кольцо.
Душманы наступали мелкими перебежками, при постоянной огневой поддержке пулеметов, очень затруднявших ведение боя. Видно было, что это опытные бойцы.
В «их» доме практически не было крыши, и один душман, которому удалось незаметно приблизиться к ним, бросил гранату…
В этом месте рассказа Жека покраснел, закрыл глаза и сказал: «Я раньше слышал рассказы очевидцев подобных событий, что в такие моменты идет обострение и замедление всего происходящего, – так было и со мной: все вдруг начало происходить, как в замедленной съемке».
…Душманы наступали с восточной и южной сторон, солнце очень слепило, и вдруг что‑то мелькнуло. Жека посмотрел наверх и увидел: медленно летит граната – летит в сторону, чуть ближе к Пархомину. Он смотрел, как она крутится в воздухе и медленно падает. Огромный страх сковал Жеку, буквально вся его жизнь промелькнула перед глазами, и он понял, что вот она – смерть…
Он видел, что ничего особенного не сделал, что жизнь прошла совершенно бесполезно. Ему было страшно. Мгновения текли медом, и все для него остановилось. Он посмотрел на гранату, на Пархомина. Тот что‑то кричал радисту и вдруг заметил гранату. Жека увидел, что в его глазах мелькнул сильнейший испуг, но лишь на мгновение, затем – сожаление. Он мельком бросил взгляд на глиняную перегородку в укрытии: у него был еще шанс спастись, но у двоих других – Жеки и пулеметчика – не было бы ни малейшей, даже теоретической возможности выжить. Более того, если бы граната разорвалась, то она, скорей всего, завалила бы тех, кто был за глиняной, довольно тонкой, стенкой в другой комнате.
Оставалось только одно решение. Взгляд Пархомина стал очень ясным, четким, и он бросился на эту гранату. Жека несколько раз повторил: «Я это очень ясно помню. Все происходило, как при замедленной съемке».
Как в игре регби, Пархомин схватил эту гранату и упал с ней под небольшой стол, – деревянный, очень простой, но прочный стол, успев прокричать: «Ложись!» Жека и Ручников, родом из Рязанской области, повалились на пол и закрыли голову, как их учили, и в это время раздался оглушительный взрыв. Они практически не пострадали, просто на какое‑то время оглохли. Душманы прекратили наступать на их дом, решив, что там все погибли.
Немного погодя они увидели, что в небе что‑то мелькает – это были вертолеты, которые подавили наступающих душманов. Прибыло подкрепление, и они были спасены.
Дальше для Жеки все было как в тумане. Он понимал, что Пархомин спас их от верной смерти ценой собственной жизни. Саперы из прибывшего подкрепления заминировали деревню, и всем было приказано вернуться на базу. Когда они вернулись в часть, раненые, те, кого доставили на вертолете, сказали, что один погиб, но его невозможно было забрать, потому что его тело было практически разорвано, и это, вероятно, или радист, или командир. Никто не хотел даже и думать, что это мог быть Пархомин. Когда же выяснилось, чье это тело, то все сняли шлемы, и многие солдаты откровенно плакали.
Старший лейтенант Семенко – солдаты его звали просто «Сема», «шакал Сема» – не стесняясь, заплакал и простонал: «Как вы не уберегли, скоты…» И выругался.
Семенко дружил с Пархоминым. Когда он впервые прибыл в часть, начался минометный обстрел, в штабе сидели двое: один сержант – помощник дежурного по части и его друг – начальник караула. Они должны были демобилизоваться через пару недель. Увидев, что молодой «лейтеха» идет к штабу, а начался обстрел, они стали кричать ему по громкой связи: «Лейтенант Семенко, пригнитесь, срочно пригнитесь! Упадите, вам сказали. Вам что, жить не хочется?»
Они смеялись над ним: это была мертвая зона, туда не могли попасть осколки снарядов, но они развлекались: «Пригнитесь! Ползите! Прикройте голову и ползите». Когда лейтенант в буквальном смысле заполз в управление батальона, он понял, что над ним посмеялись, но был бессилен против опытных сержантов, тем более что он был из другого подразделения. И в этот момент появился Пархомин и обрушил на них свой гнев: «Что, издеваетесь?! Смелые стали? Уже полгода, как в штабе сидите. Я вас завтра же на задание отправлю: пойдете со мной колонну с топливом прикрывать, поговорю с комбатом насчет вас». Побледнев, они стали извиняться. И было чего испугаться: ведь оставалось всего две недели до приказа, и мыслями они были уже дома, а Пархомин имел привычку выполнять свои обещания.
Потом Пархомин направился к лейтенанту, обнял его и сказал: «Да не переживай. Тут все бывает. Все вначале боятся. Главное, смог ли ты преодолеть страх». Он как‑то просто и по‑человечески его поддержал, ничего особенного и не сказав. Лейтенант Семенко через какое‑то время тоже заслужил уважение солдат, потому что хорошо водил группы. За несколько боев ему дали даже орден Красной Звезды и звание старшего лейтенанта всего через полгода. Через год он уже был достаточно опытен, над ним уже никто не смеялся, но он помнил те слова поддержки: «Не переживай. Тут все боятся. Главное, смог ли ты преодолеть страх…»
А сейчас этого героя, преодолевшего страх и спасшего ценой своей жизни других, больше не было среди них. Служить в Афгане ему оставалось совсем немного…
* * *
Всех солдат с легкими ранениями перевели на базу и дали две недели на отдых и восстановление. Первую неделю их даже не ставили в наряды. В это время пришел замкомандира батальона по политработе и дал Жеке задание – написать неофициальную похоронку родителям и жене Пархомина с описанием подробностей его геройской смерти и сказал: «Все его ценные вещи мы перешлем, а ты возьми, что останется, и передай им – ты ведь скоро увольняешься».
Действительно, у Пархомина в оружейной комнате был старый рюкзак десантника, в котором были фото семьи, несколько тельняшек, книги, две исписанные тонкие тетради и письмо сыну. В каптерке, в его тумбочке, Жека нашел под вещами какую‑то черную книгу на английском, и в ней были заметки от руки: несколько непонятных слов, и на листе на русском было несколько страниц перевода. Он стал читать и понял, что это – Библия.
Он нашел дневник Пархомина и опешил, потому что, если у солдат находили такое, это могло закончиться дисциплинарным батальоном. Тут он вспомнил, что полгода назад, еще до отпуска Пархомина, из разведуправления полка поступила информация, что в одной из деревень располагаются наемники‑американцы. Так было не раз: наемники уходили буквально из‑под их носа – разведка у них была очень хорошая. В этот раз было так же. Придя на место, отряда наемников не обнаружили, но нашли трофеи, много боеприпасов, и среди вещей были какие‑то книги, и, видимо, эта Библия была одной из них.
Жека читал перевод Библии, и его поражала глубина текста и что‑то необычное, напоминающее послание из другого мира. Дневники было запрещено вести, особенно дневники с описанием мест, где они были, на каких заданиях. Но на страницах этого дневника содержались философские мысли, написанные очень мелким, но понятным почерком.
Видно было, что записи велись для себя, не для чужих глаз, и из них выходило, что Пархомин был духовным человеком. Были даже выписаны несколько молитв. В вещах Жека нашел православную христианскую молитву, оберег (как потом выяснилось, еще с войны его деда), но почему‑то на последнее задание Пархомин не взял оберег с собой. Жека узнал позже, встретившись с его родственниками, что дед всю войну прошел с этим оберегом, и он понял истоки идеалов Пархомина.
Было также письмо сыну. На большом конверте было написано: «Если со мной что‑то случится, то отправьте это сыну. Пусть он его прочтет, когда ему исполнится 16».
Жека прочел несколько абзацев перевода из Библии… и они произвели на него глубокое впечатление, хотя это были всего лишь слова. С тех пор он стал молиться, вспомнил, как бабушка учила его креститься, и он крестился. Он делал это втайне, потому что его бы никто не понял.
Поскольку он был легко контужен, его перебросили в охрану штаба и складов. У него появилось много времени для размышлений над своей жизнью. Он дал слово Богу еще раз, только в этот раз намного осознанней: «Бог, если я вернусь живым, я хочу Тебе служить и хочу читать и изучать Библию. Я живу только потому, что такие личности, как капитан Пархомин, пожертвовали ради меня своей жизнью, и я не имею право жить недостойно».
Через несколько месяцев он вернулся в Союз. В Союзе он помнил, как приехал на таможню и на накопленные чеки (им выдавали солдатское пособие в чеках, которые были намного ценнее обычных рублей) купил один маленький магнитофон, японский, и часы. На таможне у него довольно жестко их отобрали, отругали и прямо при нем стали решать, кому из таможенников достанутся эти необычные для тех времен «ценности». «Тепло встречают», – отметил он про себя. Ему было противно смотреть, как ради каких‑то побрякушек люди были готовы на подлости, обман и предательство. «Под обстрел бы вас», – как‑то по‑отечески подумал он. У него почему‑то не возникло агрессии, сожаления, гнева, раздражения; и хотя те вещи были его единственными ценностями, для него было намного важнее то, что не отобрали записи Пархомина.
* * *
Жеку встретили дома, как героя: у него уже была медаль «За отвагу», и в военкомате сообщили отцу, что он представлен к ордену. Отец пообещал сыну, что восстановит его в институте, но Жека сказал, что ему сейчас не до того, и уехал к вдове Пархомина. Она его очень тепло встретила. Сквозь грусть в глазах было видно, что она сильный человек.
Жека отдал ей записи. Она прочитала письмо и заплакала. Она быстро прочитала записи Пархомина, хорошо зная его почерк. Потом разрешила прочитать это письмо и Жеке. Он прочел и попросил разрешения переписать, так оно его вдохновило, а также – записи Пархомина. Это были цитаты из Библии, выводы о духовной жизни. Жека все переписал, рассказал об исключительном отношении солдат к Пархомину в батальоне, о его благородном поведении, подробностях боев, в том числе и геройского, последнего… И на этом он попрощался.
* * *
Сидя в ресторане с Артуром, после завершения разговора Жека отдал ему эти записи и сказал: «Что‑то мне подсказывает, что тебе тоже нужно ознакомиться с их содержанием, и я думаю, они тебе также будут полезны. Не переживай – я сделал несколько копий». Все записи были сделаны аккуратным почерком.
В Союзе только начиналась перестройка, все бурлило, – это была совсем другая жизнь, нежели та, которую помнил Жека два года назад. Он начал ходить в церковь, и как‑то на выходе ему дали напечатанную на листах Библию. Он стал читать – это был Новый Завет. Он перечитал его несколько раз. Книга потрясла его. Его желание полностью посвятить свою жизнь Богу только окрепло.
Библия ассоциировалась с Пархоминым. Он хотел стать таким же, как он: бесстрашным, скромным, умиротворенным и готовым пожертвовать всем ради служения другим.
Он пришел в церковь и сказал, что хочет служить, хочет быть священником, духовным лицом, ничего иного не хочет в этом мире. Его направили к другому священнику, в другую, большую церковь на собеседование. Он коротко рассказал, что был в Афганистане, дал слово, что будет служить Богу, и рассказал об участи Пархомина, про чтение Библии.
Его направили на обучение в подмосковную духовную семинарию. Каждый день открывались церкви, и нужны были священники. И вот недавно он стал помощником священника и полностью погрузился в служение.
Он сказал, что Библия открыла ему смысл жизни. Когда Жека произнес эти слова, Артур вздрогнул: «Это Книга Книг, и если ты хочешь продвигаться, то должен читать ее, заниматься духовным развитием». Так он вдохновил Артура на чтение Библии.
«У меня нет ее с собой, но ты можешь купить тотчас же в лавке при храме», – сказал Жека. Когда он рассказывал свою историю, его лицо было серьезным, спокойным и умиротворенным, и видно было, что этот человек нашел свой Путь. Рассказ Евгения, бывшего Жеки, очень повлиял на Артура.
* * *
Дойдя до конца рассказа, Евгений помолчал и задал вопрос:
– А зачем ты живешь?
– Это как раз то, что я хочу узнать.
– О, одно то, что ты имеешь это желание, – просто замечательно.
«Просите, и дано будет вам; ищите и найдете; стучите, и отворят вам,
ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят».
(Лк. 11: 9–10)
«Молись искренне, Бог слышит всех, если ты будешь искренен, тебя направят…»
«Совсем необязательно становиться священником для нахождения своего Пути, – сказал Евгений, – у каждого он свой, но я тебе советую прочитать, а еще лучше – изучать Библию. Пойми, ты можешь узнать Истину только в священных писаниях, а также в книгах старцев и мудрецов, в описании их жизни; другие книги могут быть чем‑то полезны, но в большинстве своем они – от ума».
Еще поговорив какое‑то время, Евгений и Артур расстались. На прощание Евгений перекрестил его и сказал: «Бог даст, свидимся. Удачи тебе!»
Они попрощались.
(Позже Евгений попросился в приход, куда никто не хотел ехать, – в район с большой преступностью, находящийся в окружении многих тюрем и воинских частей, где он активно занимался служением, отстраивал церковь. Когда его жена была беременна пятым ребенком, на нее напали трое подвыпивших парней около их дома, ударили по голове и отобрали деньги и сумку. Услышав шум, Жека выскочил из дома и, увидев, что трое здоровых мужчин неторопливо уходят, крикнул старшей дочери: «Вызывай скорую!», а сам с дубиной бросился на обидчиков. Их главарь, достав нож, процедил сквозь зубы: «Ну что, поп, тоже хочешь? Это тебе не свечки в церкви продавать». Через минуту главарь с раздробленным черепом уже лежал на земле, второй от удара в живот корчился и орал: «Не по‑божески это!» Третий, бросив в него камень, убежал. В итоге у его жены случился выкидыш, а Жека год не мог двигать правой рукой – камень попал в плечо. Позже он сказал своим прихожанам: «Господь дал мне урок – простить обидчиков».
Состоялся суд, но Евгения оправдали, хотя временно и отлучили от церкви. Однако Евгений не захотел потом туда возвращаться. Последний раз его видели в Москве.
У сбежавшего нападавшего были влиятельные родственники, которые выбили ему условный приговор, но он погиб через год на стройке при невыясненных обстоятельствах. Второй был признан инвалидом – ему тоже дали условный срок.
Все это мне рассказала женщина, родственница другого священника, знавшая отца Евгения, – она была у меня на консультации в 2011 году.)
Артуру не терпелось сесть, чтобы все прочитать. И действительно, эти записи полностью перевернули его жизнь. Письмо к сыну было очень трогательным и необычайно глубоким. В нем подразумевалось, что это последний контакт отца и сына.
Глава VII
Показатель настоящего воина
Электричка была полупустая, и как только Артур устроился поудобнее, жадно перечитал письмо, которое было бы полезно прочитать многим отцам и детям.
Дорогой Коленька, здравствуй. Я надеюсь, что тебе не придется читать это письмо, и многие вещи, которые в нем содержатся, я расскажу тебе сам. Но, к сожалению, моя интуиция подсказывает другое, и обстоятельства складываются так, что мы можем никогда уже больше и не увидеться. Может, я буду тяжело ранен, потому что нас вызывали в штаб батальона, где перед нами были поставлены очень серьезные задачи, которые подразумевают ожесточенные бои. И так как я – командир спецподразделения, мне придется быть в самом центре событий. Против нас направлены большие группы хорошо подготовленных и отлично вооруженных душманов из Пакистана. Поэтому я пишу тебе это письмо.
Ты мне очень дорог, я очень люблю твою маму и тебя. Вы и мои родители – самые близкие люди на свете. Мне бы очень хотелось вырастить тебя самому, но опасаюсь, что этого может не случиться. Я не знаю, одобришь ты мое решение или нет, но когда я был в отпуске, мне позвонил подполковник – преподаватель тактики из нашего училища, который предложил мне работу преподавателя в нашем военном училище. А это было моей мечтой.
Подполковник пообещал мне сначала отсрочку от возвращения в часть и позже – перевод в училище. Но я не хотел лгать и притворяться, что у меня есть некоторые проблемы из‑за легкой контузии.
Второй причиной было то, что я не мог просто так уйти и бросить своих ребят, так как быстро найти замену мне там не смогли бы. Вместо меня пришлось бы проводить бои молодому лейтенанту, что, несомненно, привело бы к большим потерям. Я понял, что мой долг быть там, а дальше – как решат Свыше.
Я хотел рассказать тебе, что, когда я был еще ребенком, я начал задумываться о смысле существования и понял, что наша жизнь довольно коротка и все материальные вещи, которые мы копим, могут закончиться или исчезнуть. Позднее, в Афгане, я в этом убедился на практике (жизнь скоротечна, все бренно, в любой момент мы можем умереть, стать калекой). Все временно. И у меня к тебе большая просьба: мне очень хочется, чтобы ты стал Человеком с большой буквы, состоялся как личность. Ложась спать в конце прожитого дня, пусть тебе не будет стыдно или неловко ни за какие свои поступки, совершенные в течение дня.
В нашей жизни важно иметь высокие моральные принципы и жить, не предавая их. Быть честным, благородным, в том числе с деньгами. Во многом человек проверяется по тому, как он относится к деньгам: если он жаден, завистлив, презрительно относится к тем, у кого меньше денег, готов предать ради денег, то этот подход примитивен и такой человек никогда не будет счастлив. Ты не представляешь, как противно видеть солдат, ворующих чеки (конвертируемые рубли, позволяющие делать покупки иностранных товаров в спецмагазинах бывшего СССР. – Прим. Р. Б.) у тех, кто делит с ними одну казарму и с кем он вместе ходит на боевые задания.
– Совершая какой‑нибудь поступок, всегда представляй своего учителя или мать – смог бы ты его совершить в их присутствии. Никогда никого не обманывай, ибо обман порождается страхом. Ничего не бойся: в любой момент мы в этом мире можем что‑то потерять, что‑то может случиться, но наше внутреннее состояние – это то, что будет с нами всегда. Лучше жить беднее и проще, чем умирать с нечистой совестью.
Старайся как можно больше читать литературу, которая служит возвышению сознания, его очищению и которая обучает. Не трать времени на «пустую» литературу и уж тем более на ту, которая отупляет.
Когда ты пойдешь в школу, мне бы очень хотелось, чтобы ты хорошо учился, но самое главное – чтобы ты был высокоморальным и нравственным. Физика, математика и иные предметы со временем забываются, как бы хорошо ты их ни учил. Самое главное, чему мы можем научиться, – это порядочности и нравственности, поэтому всегда старайся быть таким. Качества твоего характера – это главное твое богатство. Цельная личность не зависит от похвал, от отношения окружающих людей, хотя и умеет слышать объективную критику.
Еще очень тебя прошу – никогда не кури и не пей алкогольных напитков. Я тоже пробовал в юности алкоголь, но поверь, это дрянь, даже пиво, в котором нет ничего полезного, и употребление этих напитков не превращает тебя во взрослого. Знай, что это, скорее, признаки слабого человека: неумение отказаться в компании от рюмки или употребление алкоголя ради того, чтобы показать себя героем или «крутым». Ибо ничто так не разрушает организм, психику, как спиртное, курение и уж тем более наркотики. На самом деле с психологической стороны, наоборот, если подросток, да и взрослый, имеет вредные привычки – это говорит о его слабости.
Многие говорят, что нужно пить, чтобы снять напряжение. Не знаю, верно ли это, ведь напряжение, которое мы испытываем тут, в Афганистане, наверняка одно из самых сильных, которое можно только представить, но я никогда здесь не пил алкоголя, и это дважды спасло мне жизнь. Я не думаю, что выгляжу хуже или напряженней, чем те, кто снимает стресс таким способом… Заметил также, что чем больше употребляет спиртное прапорщик или офицер, тем больше у него проблем с психикой и со здоровьем по возвращении в Союз.
Трое моих бывших одноклассников уже спились, хотя им нет еще и тридцати лет. Шаг к деградации начинается с маленькой рюмки и одной сигареты. Спиртное совершенно не украшает мужчину и уж тем более женщину.
Мне бы очень хотелось, чтобы ты нашел в жизни свое призвание и работал в соответствии со своим предназначением. Я пошел в военное училище, потому что в детстве любил играть в войну, но также и потому, что у меня не было возможности жить в другом городе и учиться – безденежье тому виной, а военное училище обеспечивало воспитанников всем. Я надеюсь, что, когда ты вырастешь, общество изменится и для тебя не будет закрыт доступ к желаемому образованию. И самое главное – ты должен делать то, к чему у тебя лежит душа, что тебе хочется делать больше всего, а не идти туда, где престижнее или можно больше заработать. И очень важно, чтобы твоя деятельность приносила благо миру, окружающим людям («велик тот, кто служит»), в противном случае ты почувствуешь бесцельность жизни. А бесцельная жизнь – это самое страшное.
В жизни необходимо иметь цель. Самая важная цель, к которой мы должны прийти, – это безусловная любовь к Богу – любовь без условий. Наша задача – научиться любить так, как дитя любит свою мать, и мать – свое дитя. Человек жив по‑настоящему только тогда, когда он любит. Но ты должен быть достойным любви, не все умеют по‑настоящему любить. Помни это. Только большому, чистому сердцу дается большая и чистая любовь. Не забывай это – береги свое сердце от зависти, жадности, агрессии и других тяжелых пороков.
Береги мать и прости меня, если я что‑то сделал не так в своей жизни. Но я все‑таки надеюсь, что тебе не придется читать эти строки, и я сам все тебе расскажу. Очень люблю тебя и целую. Бог даст – свидимся.
Твой папа, капитан Пархомин
На других страницах были цитаты из Библии и записи Пархомина. Артур прочитал их все, надолго задумался… Он был потрясен.
Слово от автора
В 2005 году я проводил семинары по восточной психологии в Канаде, и у меня на лекции был один очень высокий молодой парень лет 18–19. Приятный, интеллигентный, его очень интересовала тема семинаров. Он узнал, что я в прошлом был офицером ВДВ и, как его отец, служил на юге СССР. Он говорил с легким акцентом, хотя и сказал, что он русский и православный, но самое интересное – его фамилия была Пархомин.
Мы разговорились с ним после семинара, и я понял, что это сын того незабываемого и прославленного капитана Пархомина. Я рассказал ему, что знаком с его отцом заочно. Он позвонил матери, и мы пообщались с ней по мобильному телефону.
На следующий день она пришла (красивая, спокойная, с едва заметной грустью в глазах) и рассказала свою историю: после извещения о смерти мужа они жили очень тяжело в течение двух лет. Через три года, где‑то в начале 1991 года, им позвонил некий Саша и представился близким другом ее погибшего мужа. Он спросил, как они живут, и, поняв, что едва выживают, предложил уехать из страны.
Расспросы о ее родственниках и предках привели к идее перебраться в Израиль – ее бабушка оказалась еврейкой по национальности. Они решились уехать. Он перечислил им деньги на несколько месяцев и помог с оформлением документов. В Израиле их встретили знакомые этого Саши и помогли обустроиться.
Они поселились в городе Холоне, недалеко от Тель‑Авива. Через какое‑то время тот же мужской голос позвонил им и, узнав, что они живут бедно и у сына нет возможности учиться на хороших курсах, и что не прижились они в этой стране, предложил им уехать в Канаду. Прожив год в Израиле, они улетели в Канаду.
Этот голос постоянно их сопровождал, подсказывая, что делать. Он оплатил работу хороших адвокатов, и семья осталась жить в Канаде, получив хорошее финансовое обеспечение. Вначале они прожили четыре года в Монреале, затем перебрались в Торонто. Голос этого человека по‑прежнему их сопровождал, подсказывал, что делать, и несколько раз передавал привет от тех, кто служил с ее мужем. Однажды она спросила: «Вы так уверенно даете указания, наверное, в Афгане командовали моим мужем?» На что он ответил: «Нет, мы были его подчиненными…»
Сын Пархомина вырос высоконравственным, благочестивым человеком, его интересовали вопросы предназначения человека, и как раз для этого он пришел на мой тренинг. Он свободно говорит на русском, французском и английском языках, а также с сильным акцентом на иврите.
Когда мать дала прочитать письмо отца десятилетнему сыну, он долго плакал, а наутро пообещал матери, что ей никогда не будет стыдно за него и он ей будет всячески помогать, а когда он умрет и встретится с папой, то тот будет им гордиться. Фото отца всегда висело над его кроватью.
Вдова Пархомина показала все записи, которые он вел с последнего курса военного училища, и разрешила их законспектировать и напечатать. Среди них содержались запи‑си о древневосточном воинском искусстве – в первую очередь, о важности философии. Ведь настоящий воин – это его дух и мировоззрение, поэтому философскому пониманию мира уделялось большое внимание, а развитие внешних воинских навыков было хоть и важно, но второстепенно.
Вот несколько цитат:
● Ты можешь победить врага, только если ты его любишь безусловно.
● Главная победа – это победа над собственной ленью, алчностью, гневом и страстью.
● Настоящая жизнь и победа возможны, только если мы живем в настоящем моменте, здесь и сейчас.
● Жизнь – это игра, кто‑то играет роль твоего врага, кто‑то – друга, ты сам играешь много ролей. Не вживайся в них, они временны и иллюзорны.
● Настоящий воин и правитель – тот, кто не имеет привязанностей в этом мире, кто ради исполнения своего долга готов умереть в любой момент, оставив без сожаления все привязанности.
● Благородство, бесстрашие и малословие – это показатель настоящего воина.
Оказалось, что Пархомин занимался карате и другими видами единоборств, ездил по библиотекам и искал книги по истории и философии.
* * *
Записи из Библии, которые были найдены в дневнике Пархомина, ниже даются полностью с указанием первоисточника.
«Если я говорю языками человеческими или ангельскими, а любви не имею, то я медь звенящая… Если я имею дар пророчества и знаю все тайны и имею всякое познание и всю веру так, что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я – ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы» (1 Кор. 13:1–3).
«Если вы намереваетесь совершить дела благотворения или любви, – делайте их со щедрым сердцем. И ни одно ваше действие да не будет исходить из надежды на прибыль и торговый расчет» (Жизнь Святого Иссы, 9–12, 13, 16).
«Не о себе только каждый заботься, но о других» (Филипп. 2:4–5).
«Заповедь новую даю вам: да любите друг друга! Как я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга» (Ин. 13:34).
«Более… всего имейте усердную любовь друг к другу, потому что любовь покрывает множество грехов» (1 Петра 4:8).
«Кто говорит: “я люблю Бога”, а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, которого не видит?» (1 Ин. 4:20).
«Возлюбленные! Будем любить друг друга, потому что любовь от Бога, и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь» (1 Ин. 4:7–8).
«Любовь да будет непритворна! Отвращайтесь зла, прилепляйтесь к добру!
Будьте братолюбивы друг к другу с нежностью!..» (Рим. 12:9–10).
«Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог – в нем» (1 Ин. 4:16).
«Не оставайтесь должными никому ничем, кроме… любви…» (Рим. 13:8).
«Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, все собою покрывает, всегда сохраняет веру и во всем доверяет (Богу), все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут…» (1 Кор. 13:1–8).
«Возлюбленные! Если так возлюбил нас Бог, то и мы должны любить друг друга… Если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас» (1 Ин. 4:11–12).
«…Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас…» (Мф. 5:44).
«…Если вы любите (только) любящих вас, какая вам награда?..» (Мф. 5:46).
«…Если в своем сердце вы имеете горькую зависть и сварливость (вместо любви), то не хвалитесь и не лгите на истину: это не есть мудрость, нисходящая свыше, но («мудрость»)…бесовская…» (Иак. 3:13–15).
«…Кто говорит, что он во свете, а ненавидит брата своего, тот еще во тьме» (1 Ин. 2:9).
«…Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22:39).
«Люби брата твоего, как душу твою. Охраняй его, как зеницу ока твоего» (Евангелие от Фомы, 30).
«Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего.
А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных.
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 204; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!