Конец тамплиеров и новая роль госпитальеров: секуляризация в Европе. – Родос. – Поздние Крестовые походы

 

Никогда не сидят они без дела и не слоняются бесцельно, а по редким случаям, когда не находятся на посту, всегда заботятся о том, чтобы заслужить свой хлеб, чиня изношенные доспехи и изорванную одежду или просто наводя порядок. В остальном ими руководят общие нужды и приказания их наставника.

Бернар Клервоский. Похвала новому рыцарству

 

Глава 12

Перестройка и роспуск ордена тамплиеров

 

В 1303 году мамлюки захватили остров Руад, а его тамплиерский гарнизон доставили в цепях в Каир, где расстреляли из луков. Братья безуспешно совершали набеги на Александрию в 1300 году, а два года спустя они попытались, но безуспешно, закрепиться в Тортосе; теперь же они потеряли последний клочок земли на сирийском побережье. Обремененная непомерными налогами, Европа больше не желала давать денег на священные войны, и ее короли были слишком заняты другими делами, чтобы ходить в Крестовые походы. Тем не менее в утрате Утремера винили военно-духовные ордена.

Новой штаб-квартирой ордена Святого Иоанна стал госпиталь в Лимасоле; великая кипрская командория в Колосси, внушительный оплот на расстоянии 10 километров, издавна была их самым богатым владением в Леванте. Будучи главным морским портом острова, Лимасол представлял собой прекрасную базу для военных галер – в 1299 году адмирал стал одним из высших офицеров ордена[86]. Однако в 1302 году кипрская обитель располагала всего 65 братьями-рыцарями, пятеро из них были англичанами. Бедные Рыцари также перевели свою штаб-квартиру в Лимасол; помимо великой прецептории, их главный дом на Кипре, видимо, находился в Темплосе, в Киринии, и у них было почти 50 земельных владений на острове. Естественно, два великих братства ссорились. Вскоре тамплиеры начали вмешиваться в политику на Кипре. Король Генрих запретил им приобретать новую землю, и они сговорились сменить его Амальриком, братом короля; тамплиеры схватили Генриха и поместили в тюрьму в Армении, где он стал невольным гостем царя Ошина. Орден Святого Лазаря вскоре отказался от военной деятельности как слишком дорогостоящей для бедного братства, причем совсем неясно, то ли магистр был приором Капуи, то ли прецептором Буаньи, хотя последнего признавали английские и шотландские братья. Вероятно, этот орден никогда не был свободным – то есть свободным от епископского контроля, как тамплиеры и госпитальеры, и вполне возможно, что местные епископы хотели воспользоваться его доходами, уменьшив роль братьев-рыцарей. Госпитальеров Святого Фомы постиг аналогичный упадок, хотя им и удавалось сохранять прецепторию на Кипре на протяжении XIV века.

Однако мощь орденов в Европе оказалась незатронутой. В Англии иоанниты владели тридцатью командориями, у каждой была часовня или церковь, иногда построенная по образцу храма Гроба Господня. В таких домах обычно жили трое братьев (рыцарь, капеллан и сержант) и кандидаты; кандидаты могли вступить в орден в возрасте 16 лет, но отправлялись служить на Востоке лишь по достижении 20 лет. В командории вели монашескую жизнь, каждый день отстаивали службу. Иногда командории поменьше давали капелланам, реже сержантам. К каждой командории было прикреплено несколько меньших домов или усадеб, где часто жил эконом и священник из белого духовенства. Всего, пожалуй, было около 45 таких заведений. Независимо от того, где находилась командория, в сельской глубинке или в городе, командор должен был принимать местную знать и при этом соблюдать обеты.

Главой был приор в Клеркенвелле. К его территории относился Уэльс с единственной командорией Слебех в Пемброкшире. Приор Ирландии, чья великая командория находилась в Килмейнеме, перешла под юрисдикцию Клеркенвелла, хотя она никогда не была особо эффективной, поскольку ирландские братья отличались прискорбной склонностью ввязываться в клановые войны. В Шотландии была только одна командория – Торфихен в Мидлотиане, хотя ее глава всегда назывался приором Шотландии. Он тоже подчинялся Лондону. Приор Англии, «господин Святого Иоанна», имевший приоритет перед всеми мирскими баронами, был важной фигурой в жизни Англии, не в последнюю очередь из-за своей великолепной резиденции с рыцарями и капелланами. Клеркенвелл был вторым богатейшим монастырским заведением в Лондоне и владел большим лесом Святого Иоанна и поместьем Хэмптон-Корт.

Как и госпитальеры, Бедные Рыцари владели домами от Сицилии до Скандинавии, сгруппированными по провинциям; все подчинялись Иерусалимскому храму – теперь в Лимасоле, но и магистру парижского Храма, где собирался «капитул Запада». После магистров провинций, которых обычно называли великими прецепторами, шли приоры, которые управляли группами прецепторий. Великому прецептору Англии – второму по старшинству лицу в Европе – подчинялись великие прецепторы Шотландии и Ирландии, но на практике его власть была ограниченна. Жизнь в британских прецепториях очень по ходила на жизнь в госпитальерских командориях, хотя тамплиеры не держали госпиталей и странноприимных домов, не считая домов для пожилых братьев. «Красные монахи» играли даже еще большую роль в общественной жизни, чем иоанниты, и тамплиеры всегда затмевали своим великолепием госпитальеров. Лондонский дом получал доход в 4 тысячи фунтов от своих прецепторий – огромный доход для того времени. Однако из-за их алчности тамплиеров очень не любили. Самым известным из отвратительных инцидентов стала Эперстоунская афера. Муж приобрел себе пенсион (ежегодное пособие на проживание и питание) в прецептории Балентродах за свою половину в имуществе жены. После его смерти Бедные Рыцари предъявили претензию на дом вдовы. Она отказалась уезжать и, когда ее вытаскивали, цеплялась руками за дверной косяк, и рыцарь ножом обрубил ей пальцы. Король Эдуард I вернул несчастной женщине ее собственность, но потом тамплиеры убили ее сына, после чего вступили во владение. Они также принимали участие в гражданских войнах, ирландские братья участвовали в стычках местных кланов, а шотландские помогли Эдуарду I разгромить Уильяма Уоллеса при Фолкерке.

В отличие от них иоанниты держали множество больниц, раздавали еду и принимали паломников, больных и неимущих. Кроме того, в средневековой Англии было почти 200 лепрозориев, и, пожалуй, двадцатью из них управляла прецептория Бертон-Лазарс, где проживали магистр и восемь братьев, а также прокаженные братья. Обычно дома, посвященные святому Лазарю или Марии Магдалине, принадлежали ордену Святого Лазаря, но не все они установлены. Его лондонский дом находился в Сент-Джайлз-за-городом. Прецептор «Магдалины» в Локо, графство Дербишир, непосредственно подчинялся Буаньи. У ордена Святого Фомы была штаб-квартира в Чипсайде с магистром и 20 братьями, не считая больниц в Донкастере и Беркхамстеде[87].

Тамплиеров критиковали еще в дни святого Бернара и Гуго де Пейна. В конце XII века немец Оттон из монастыря Святого Власия обвинил и тамплиеров, и госпитальеров в том, что они заключили тайное соглашение с мусульманами, и по прошествии времени военно-религиозные ордена стали подвергаться критике со всех сторон. В 1250 году английский летописец Матвей Парижский написал, что тамплиеры и госпитальеры получают такие огромные доходы «просто за защиту Святой земли», что им грозит опасность попасть в ад; еще он предположил, что они нарочно отговаривали от новых Крестовых походов, потому что в случае успеха они бы лишились работы. В 1258 году тевтонских рыцарей обвинили в том, что они пытались помешать обращению пруссов в христианство, или в продаже в рабство обращенных, хотя эти обвинения почти наверняка исходили от их польских соседей, настроенных к ним враждебно. В 1260-х годах францисканец Роджер Бэкон утверждал, что агрессивная позиция этого ордена мешает проповеди Евангелия, в 1289 году такое же обвинение выдвинул и против тамплиеров архидьякон Вальтер Мап. Видимо, ни одна из этих отповедей не причинила орденам никакого вреда. Они слишком крепко срослись с истеблишментом Римско-католической церкви.

Однако с падением Акры все изменилось. Братья всегда утверждали, что лишь одни они способны спасти Святую землю, и теперь их совершенно несправедливо обвиняют в том, что они не справились с задачей, которую сами же возложили на себя. Папа Николай IV публично заявил, что распри между тамплиерами и госпитальерами внесли свой вклад в это несчастье, и предложил слить оба ордена. По крайней мере один христианский король обратил жадный взор на их огромные богатства.

Много лет о тамплиерах, страдавших манией секретности, ходили странные слухи. Враждебно настроенный разум был слишком готов поверить в мрачные обвинения; «подозрения среди мыслей – словно летучие мыши среди птиц, они всегда летают во мраке», и братья оказались в миазмах ядовитых сплетен. Во Франции Бедные Рыцари страдали особой самоуверенностью и высокомерием. Их магистр Жак де Моле был крестным отцом сына Филиппа IV, и, хотя в 1287 году Филипп объявил о конфискации всей собственности тамплиеров, приобретенной после 1258 года, решение это он не провел в жизнь. Они поддерживали его в борьбе с папой Бонифацием VIII и подтвердили тайный договор о союзе в 1303 году, а в 1306 году король три дня укрывался во французском Тампле (Храме), прячась от разъяренной черни. Это убежище было и королевской сокровищницей. Возможно, вынужденное пребывание Филиппа у тамплиеров разбудило в нем жадность; он уже организовал подлый погром евреев, захватив их собственность, а кроме того, вынуждал ломбардцев давать ему займы. Да, у него были причины оценить богатства братьев, ведь он занимал крупные суммы (на особых условиях), включая и приданое для своей дочери Изабеллы, «французской волчицы», отданной за будущего Эдуарда II. Парижский Тампль представлял собой нечто вроде европейского валютного рынка. Прецептории были надежнейшими банками, а кредитные условия выгодно отличались от еврейских и ломбардских, притом что обменные бумаги тамплиеров принимались везде. Видимо, братья предпочитали деньги земельной собственности; около 1250 года Матвей Парижский оценил собственность госпитальеров в 19 тысяч усадеб, а Бедных Рыцарей – в 9 тысяч. Однако последние были несомненно богаче. У всех орденов были собратья-миряне, которые вели обычную жизнь, но проводили некоторое время в обителях и приходили на помощь братьям в критических ситуациях. Уставы тамплиеров и госпитальеров содержали оговорки о женатых собратьях, которые имели право жить в прецепториях вместе с женами в отдельных помещениях, хотя на практике такое встречалось очень редко. Все собратья получали выгодные привилегии, и в Европе было несколько тысяч почетных тамплиеров, многие из них богатые люди.

Французский король Филипп Красивый был знаменит своей привлекательной внешностью, но в его бледно-голубых глазах под густыми белокурыми волосами отражалась холодная бесчеловечность. Скрытный по натуре, он был загадкой для своих придворных. Он стремился к тому, чтобы Франция заняла место Священной Римской империи, а для этого ему нужны были послушные папы и деньги.

Некоторые авторы высказывали планы возвращения Святой земли; самый практичный появился в 1305 году, его составил арагонский доминиканец Раймунд Луллий: европейские короли должны объединить ресурсы под началом одного «короля-военачальника», который организует кампанию, а военные ордена следует объединить в один орден «рыцарей Иерусалимских». Этот план рассматривался очень серьезно, и папа обдумывал назначение брата Фулька де Вильяре, магистра иоаннитов, главой этого нового братства. Еще раньше появился проект Пьера Дюбуа, изложенный в трактате De recuperatione Terrae Sanctae («О возвращении Святой земли) около 1300 года, где автор также отстаивал объединение военных орденов; в секретном приложении объяснялось, каким образом король может получить контроль над всей церковью через кардиналов. Филипп торжественно предложил Риму следующее: он сам станет королем-военачальником, французские короли будут назначаться наследственными магистрами Иерусалимских рыцарей, избытки доходов всех орденов перейдут в распоряжение короля-военачальника, а новый магистр будет иметь четыре голоса на конклавах, избирающих папу. Братья, однако, категорически противились любым предложениям о слиянии орденов.

Падение империи открыло путь для возникновения национальных монархий; никогда уже понтифик не мог низлагать принцев, собирать Европу на Крестовый поход, когда вздумается, или защищать священников от разгневанного короля. Поражение Бонифация VIII от рук Филиппа Красивого ознаменовало окончательное падение папских претензий на власть. Они поссорились из-за налога на духовенство, и конфликт закончился смертью Бонифация после того, как его захватили французские войска. Климент V, бывший архиепископ Бордо, который стал папой в 1305 году, перевел папский двор в Авиньон, где он оставался больше 70 лет в «вавилонском пленении». Этот новый наместник Христа, слабый, нездоровый, до ужаса боялся своего бывшего суверена, который обеспечил его избрание огромными взятками.

Решение уничтожить тамплиеров, вероятно, принял советник Филиппа IV Гийом Ногаре, юрист, чьих родителей сожгли на костре как еретиков-альбигойцев. Он недолюбливал римских пап и стал главным инструментом короля в борьбе с Бонифацием. Он также отвечал за королевские финансы. Предположение, будто Филипп боялся государственного переворота со стороны тамплиеров, беспочвенно; ударные войска ордена находились на Кипре. Ногаре нуждался в «доказательствах». Его первым осведомителем стал некий Скин де Флориан из Безье. Этот ренегат, когда-то приор тамплиеров в Монфоконе, был изгнан за нарушения устава и, пытаясь добиться «справедливости», совершил как минимум одно убийство. В 1305 году Скин предложил продать королю Арагона Хайме «тайну» своих бывших братьев, обвинив их в кощунстве и чудовищных пороках. Это не произвело впечатления на короля, но агенты Франции увидели, чем Скин может оказаться им полезным, и попросили его дать показания в суде. На следующий год королевские чиновники набрали двенадцать шпионов, которые вступили в орден. К 1307 году у Ногаре скопилось достаточно, так сказать, материала, чтобы положить его в основу обвинения.

Климент был слаб и доверчив, но не бесчестен. Крестовый поход еще был на повестке дня, и 6 июня 1306 года папа со всей искренностью написал магистрам Храма и Госпиталя: «Мы желали бы посоветоваться с вами о Крестовом походе вместе с королями Кипра и Армении». Магистр тамплиеров Жак де Моле ответил подробным меморандумом, заявив, что лично посетит Климента, чтобы все досконально обсудить; несомненно, он надеялся опередить госпитальеров и выбить руководство походом для себя. Он высадился в Марселе в начале 1307 года с 60 братьями-рыцарями и с большой помпой отправился в Париж. В багаже у них было двенадцать вьюков золота и серебра, включая 150 тысяч золотых флоринов; потом они пожалеют о такой показухе. Король Филипп тепло встретил их, но великий прецептор Франции чувствовал: что-то носится в воздухе. Однако, встретившись с папой в Пуатье и попросив его создать комиссию для расследования и развеивания неприятных слухов об ордене, Жак вернулся в парижский Тампль. В четверг 12 октября 1307 года, ночью, туда ворвались солдаты Филиппа, чтобы арестовать Моле и 60 братьев. Некоторых бросили в королевские тюрьмы, а прочих в собственные темницы Тампля. К утру пятницы 13 октября было арестовано 15 тысяч человек: рыцари, капелланы, сержанты, собратья и маркитанты – даже батраки на фермах ордена. Пожалуй, полноправными членами было не более 500 человек, и менее 200 – рыцарями. Уже в субботу народные проповедники разоблачали Бедных Рыцарей перед испуганными толпами по всей Франции.

Арест был незаконным; гражданская власть не имела права арестовывать духовных лиц, которые отвечали только перед Римом. Но Филипп надеялся подкрепить некоторые обвинения: отрицание Христа, идолопоклонство, плевание на распятие и мужеложство – этот противоестественный порок связывался с альбигойцами, и все это были стандартные обвинения на судах над еретиками. Во французской инквизиции трудились доминиканцы, «псы Господни», специалисты по вырыванию признаний. Члены ордена, неграмотные солдаты, предстали перед юристами с их перекрестными допросами и палачами с их пыточными, где к услугам правосудия были такие инструменты, как тиски для пальцев, испанский сапог и дыба для выворачивания рук и ног. Людей растягивали и раздавливали свинцовыми грузами или заливали в них воду через воронку, пока они не начинали захлебываться. Еще им «жгли ноги». Пожалуй, самыми мучительными пытками были самые простые – когда забивали клинья под ногти, вырывали зубы и терзали обнаженные нервы. Тамплиеры пережили все муки, уготовленные мусульманами, но теперь, ослабленные заключением в сырых и грязных камерах и постоянным голодом, они чувствовали безысходность потому, что их пытали свои же братья-христиане.

Неудивительно, что 36 братьев умерло или что из 138 допрошенных 123 сознались в наименее омерзительном из предъявленных обвинений – что плевали на крест, ибо средневековому человеку было привычно лжесвидетельствовать под нажимом и потом получать прощение грехов, оказавшись в безопасности. Даже магистр Жак де Моле прибегнул к этой уловке, униженный обвинением в мужеложстве, которое яростно отрицал. Однако, хотя его «признание», возможно, и было политическим, все же оно встревожило братьев, а брат Гуго де Пейро напугал их еще больше тем, что признал все обвинения; этот лукавый казначей, «из ивы, а не из дуба», сотрудничал со следствием охотно и с упоением и рассказал, что поклонялся идолу прямо в капитуле. Двое братьев в Каркассоне сознались, что почитали деревянную статую Бафомета, один флорентийский тамплиер назвал его «Махометом», а другой брат сказал, что у него длинная борода и нет тела. Королевские агенты отчаянно искали этого Бафомета и «нашли» обитый металлом череп, подозрительно похожий на реликварий. (В основе истории с Бафометом, возможно, лежит обыкновение госпитальеров почитать изображение отрубленной головы Иоанна Крестителя, их святого покровителя; иногда по бокам изображались солнце и луна, кроме того, его писали на доске, как икону, а также это была печать приории Англии.)

Эти признания в идолопоклонстве только дискредитировали остальные улики, ведь человек скажет что угодно, лишь бы прекратить страшную боль и мучения. Однако всего трое братьев сознались в гомосексуальных действиях, другие отвергали обвинение в «непристойных поцелуях». О тамплиерах говорили, что в ритуале посвящения от кандидатов требовалось целовать своих начальников в пупок или в поясницу – возможно, некоторые прецепторы и позволяли себе подобные безобразия, но такой ритуал очень маловероятен. И никакие интенсивные поиски так и не привели к «тайному уставу» тамплиеров.

Если подумать, как тамплиеры сражались и погибали во время Крестовых походов, трудно не поверить в их невиновность. Однако до того, как были открыты документы процесса над арагонскими братьями, большинство историков склонялись к их виновности. И по сей день даже такой авторитет, как сэр Стивен Рансиман, сохраняет подозрения. В конце своей «Истории Крестовых походов», говоря об обвинениях против ордена, он пишет: «Было бы неразумно отмахиваться от этих слухов как от беспочвенной выдумки врагов. Вероятно, они были вполне обоснованы и позволяли выработать линию, по которой можно было бы наиболее убедительным образом атаковать орден». В «Средневековом манихее» сэр Стивен предполагает в тамплиерской среде возможное влияние дуалистических идей и практик. Это действительно может оказаться для нас подсказкой. Конечно, это не простое совпадение, что самые громкие обвинения пришли из самого сердца альбигойской ереси; Ногаре был провансальцем, брат Скин – каталонцем. Местные тамплиеры из этих регионов вполне могли превратить изолированные прецептории в ячейки катаров за предыдущий век, когда ересь была в своем зените, а банкиры ордена имели все возможности защитить беглых еретиков, чтобы заполучить сокровища катаров, исчезнувшие перед самым падением их последнего оплота в 1244 году. Предположительно катарская ересь практически исчезла к 1307 году; но смутные воспоминания внутри ордена, хранившиеся в секрете во избежание скандала, воспоминания о годах до того, как началось гонение на ересь, могли стать источником слухов о дьяволопоклонстве, о тайных ритуалах и содомии, ведь все эти обвинения предъявлялись и к катарам. Пожалуй, смятение папы Климента, в конце концов, не так уж и удивительно.

Но неужели король, канцлер, великий инквизитор, епископы и архиепископы смогли унизиться до лжесвидетельства? Поначалу папа резко протестовал и приостановил деятельность французской инквизиции 27 октября 1307 года. Но затем Филипп объявил о сенсационных «открытиях», включая письмо с признанием брата Жака, и тогда в конце ноября Климент издал вторую буллу с повелением арестовать всех тамплиеров. Следственные суды открылись по всему христианскому миру. В январе 1308 года Англия с некоторой неохотой арестовала своих тамплиеров. Их во всей стране было не больше 135 человек: 118 сержантов, 11 капелланов и всего 6 рыцарей. Великого прецептора, брата Уильяма де ла Мора, бросили в лондонский Тауэр, его братьев – в прочие тюрьмы, хотя в течение полугода их даже никто не допрашивал. Ирландские и шотландские тамплиеры тоже оказались в заключении. Все, кроме двух шотландских братьев, сбежали; король Роберт так и не утвердил по закону роспуск шотландских тамплиеров.

Арагонские тамплиеры были немногочисленными, но слишком гордыми, чтобы безропотно сдаться[88]; Монсон капитулировал только в мае, Кастельят держался до ноября, другие же крепости полуострова сопротивлялись еще дольше. Арагонская следственная комиссия сочла братьев невиновными, и архиепископ Компостелы провозгласил кастильских братьев такими же безвинными, как и португальские епископы своих тамплиеров. Принц Амальрик, регент Кипра, получивший власть благодаря Бедным Рыцарям, затягивал дело до мая, потом признал, что получил папское послание; его страна тоже едва ли могла себе позволить лишиться этих ценных войск. Он, видимо, предупредил братьев, которые сдались, выторговав себе условия. Даже когда король Генрих сбежал из Армении, чтобы вернуть себе трон при помощи госпитальеров, его суды оправдали тамплиеров. Вильдграф и рейнграф Гуго, пфлегер (прецептор) Грумбаха, и двадцать рыцарей в полном боевом облачении, с мечами, явились на совет архиепископа Метца. Пфлегер прокричал, что не только орден тамплиеров невиновен в инкриминируемых им омерзительных деяниях и его гроссмейстер – человек набожный и честный, но что папа Климент – злобствующий, незаконно избранный тиран, которого он, Гуго, и его рыцари объявляют низложенным. Далее все братья готовы были пройти испытание боем; они примут любой вызов. Архиепископ поспешно распустил совет.

Во Франции ситуация радикально переменилась в конце июня 1308 года. В мае Филипп приехал в Пуатье, чтобы обсудить дело с Климентом, наконец согласившись передать тамплиеров папской комиссии. В ответ папа снова разрешил приступить к делам великому инквизитору – духовнику самого Филиппа IV – Гийому Парижскому. По сути дела Климент предоставил полный контроль врагам ордена тамплиеров, ведь французская церковь была заполнена агентами короля. Филипп продвинул одну из своих креатур – Филиппа де Мариньи на пост архиепископа Санса. Парижский епископ должен был подчиняться новому архиепископу. Сразу же после этого в Пуатье доставили 72 тамплиеров, где они все вместе повторили свои «признания» перед пришедшим в ужас Климентом. Папа допросил брата Жака и великих прецепторов Кипра, Нормандии и Аквитании, которые признали свою вину. Говорить правду им мешал страх перед возмездием, поскольку они знали, что Климент слаб, и были в отчаянии от его неспособности их спасти. Только оказавшись в безопасности, когда их дело передадут комиссии, они посмеют сказать правду; возможно, большинство братьев получили такие указания от своих начальников. К сожалению, эти первые признания произвели на Климента неизгладимое впечатление, и он так и остался убежден в виновности братьев. Большинство историков считают папу совершенно беспринципным человеком, однако Климент был не только напуган, он был к тому же болен и немощен, не только нерешителен по характеру, но и упрям, как слабый человек.

Из Испании и Кипра пришли известия о невиновности тамплиеров, вдобавок расследования, проведенные в Священной Римской империи, тоже нашли их невиновными. Можно было оказать давление на Англию, но там многие заключенные сбежали, а когда допросили оставшихся 50, ничего не смогли добиться; второе расследование 1310 года изучило дела 228 братьев, не придя к особым результатам. В конце концов Климент приказал Эдуарду II прибегнуть к пыткам. Король Эдуард не сразу согласился, оговорив, что не должно быть «увечий, неизлечимых ран или сильного кровотечения». Из более чем 200 подвергнутых мучительным пыткам тамплиеров, включая собратьев-мирян и маркитантов, допрошенных в 1310 и 1311 году, лишь четверо признались, что плевали на крест. Великий прецептор молил своих допросчиков «ради Господа Бога, в ожидании спасения души судите нас так, как вас будет судить Господь». Но пощады не было.

В конце концов комиссия собралась в августе 1309 года. Семеро членов заседали во дворце епископа Парижского; председатель – архиепископ Нарбона был ставленником Филиппа. Сначала тамплиеры были не уверены, что это и в самом деле та самая комиссия, которой они так ждали. Потом прецептор Парижа отказался от своего признания, а 26 ноября перед комиссией предстал Великий магистр. Он яростно отверг сделанное им признание и категорически опроверг «порочные и ложные обвинения врагов ордена». После этого мастер проревел, как бы ему хотелось, чтобы во Франции был обычай «рубить голову клятвопреступникам, как у сарацин и татар». Он заявил, что ни один другой орден не имеет таких же богатых церквей и превосходных реликвий, священников, которые служили бы мессу с большим достоинством и преданностью, и прибавил, что «ни один орден в Палестине не бился решительнее, храбрее, не проливал свою кровь щедрее за веру Христову». Кроме того, брат Жак простыми, но трогательными словами исповедал свою веру. Ногаре прервал его: «Разврат ордена всем известен… в хронике Сен-Дени говорится, что после разгрома тамплиеров Саладин винил в их несчастье порок и содомию, отступничество от их собственной веры». Рыцарь ответил, что прежде он ничего подобного не слышал, хотя, конечно, ради спасения Утремера заключались союзы. Ему удалось произвести впечатление на суд. Однако члены комиссии не могли поверить в такой масштаб лжесвидетельств. С другой стороны, этот человек казался столь искренним – он умолял, чтобы ему позволили исповедаться и причаститься. Жака де Моле спросили, не хотел бы он сам вести защиту своего ордена. И тогда магистр совершил две роковые ошибки.

Сначала он потребовал встречи с папой Климентом, ведь теперь, когда собралась комиссия, он мог говорить без страха. К сожалению, брат Жак оказался слишком изощренным; после той первой обличительной беседы Климент принял решение раз и навсегда. Второй ошибкой де Моле был отказ взять на себя защиту братьев. Сначала он сказал суду, что был бы «несчастнейшим созданием», если бы не согласился на это, но тогда ему нужны деньги и юристы. Однако по размышлении брат Жак отказался, поняв, что агенты короля могут запугать адвокатов. В одиночку вести защиту было невозможно, поскольку Моле, будучи неграмотным, всецело полагался на секретарей. Он все поставил на папу, и, если бы он мог действительно свободно говорить с Климентом, он сумел бы убедить его и спасти братьев. Но папа не желал его принимать. Председатель комиссии коварно отложил заседание до февраля 1310 года; к тому времени тамплиеры уже услышат об отказе своего магистра защищать их и будут полностью деморализованы. В марте во время своего последнего появления перед комиссией Моле снова отказался вести защиту и попросил об аудиенции у папы.

Видимо, Филипп IV и его советники уже не ждали никаких неприятных осложнений. И все-таки еще оставалась большая вероятность, что братья, разбросанные по тюрьмам в течение двух кошмарных лет, закованные в кандалы и цепи, каким-то образом умудрились сообщаться и договориться об общей линии поведения. В апреле внезапно брат за братом стали отказываться от своих признаний, и более 500 из них предложили стать защитниками ордена. Суду пришлось отнестись к их заявлениям серьезно; арестованных собрали в саду дворца, где заседала комиссия, чтобы избрать четырех представителей – двух рыцарей и двух капелланов. Самым способным из них был священник Пьер де Булонь, когда-то прецептор Рима. 7 апреля он предстал перед комиссией и сделал заявление для папы, подтвердив невиновность ордена. Прецептор потребовал, чтобы его братьев выпустили из королевских тюрем, чтобы из числа судей исключили мирян – агентов Филиппа и чтобы обвиняемым предоставили средства. Он продемонстрировал удивительное владение юридической ситуацией, указав, что если члены ордена согласятся предстать перед судом, это еще не значит, что они признают его законность. Пьер отстаивал свою позицию уверенно и разумно. Как могут тамплиеры отвергать Христа, когда столь многие погибли в Палестине как раз из-за отказа сделать это? Комиссия явно пребывала в нерешительности.

Но ставленник Филиппа архиепископ Санский контролировал церковную машину Парижа; 54 тамплиеров передали мирским властям, чтобы сжечь их как снова впавших в ересь. Новые пытки, подкупы, выступления родственников в суде не смогли их устрашить. Все встретили мучительную смерть с решимостью, громко заявляя о невиновности. Но все же один брат – Амори де Вилье-ле-Дюк, «бледный и испуганный», сорвался перед папской комиссией. Ему было пятьдесят лет, тридцать из них он пробыл в ордене и вполне мог быть палестинским ветераном. Брат Амори прокричал, что его подвергали таким чудовищным пыткам, что он сознался бы в чем угодно, и умолял трибунал не говорить тюремщикам о его словах; перед костром он «поклянется, что убил самого Господа Бога», если будет нужно. Поскольку рассказ об этом содержался в официальном отчете, к которому имели доступ агенты короля, лучше даже не думать о последующей судьбе этого несчастного. К концу мая 120 тамплиеров было сожжено. Архиепископ Санский потребовал передать для допроса Рено де Прюно, коллегу Пьера де Булоня. Комиссия начинала паниковать; 30 мая она отложила заседание, сдав Рено и Пьера совету Санса. Оба брата взяли назад и свой отказ от признания, и предложение защищать орден.

Возможно, наихудшей для тамплиеров была духовная мука – наверное, им казалось, что умер сам Бог, и, наверное, многие братья сошли с ума. Однако о них ходили самые дикие слухи, ведь общественное мнение во Франции несомненно верило в виновность братьев. Они якобы вызывали дьяволиц из ада и развратничали с ними, а выродков сжигали перед образами, обмазанными детским жиром, и поклонялись котам. Комиссия снова собралась, чтобы выслушать свидетелей, которые и не пытались защищаться.

Филипп побаивался общего церковного совета, который должен был вскоре собраться. Пропагандистская кампания против папы Климента возобновилась. Он был вынужден посмертно осудить Бонифация, и покойного понтифика обвинили во всех мыслимых беззакониях, включая чернокнижие. У этого нелепого фарса была та же цель, что и у заговора против тамплиеров, – очернить папство, поставив его под контроль Франции. Однако обвинение дискредитировала его собственная абсурдность, и от суда было решено отказаться в обмен на осуждение папой его бывшей охраны. Однако когда в октябре совет встретился в Вене, он снова предложил тамплиерам защищаться. Семеро рыцарей, с бородами, в доспехах, плащах с красным крестом, возникли словно бы ниоткуда. Климент пришел в ужас; этим чудовищным гениям вероломства вполне по силам убедить иностранных епископов в своей невиновности. Он поспешно отложил совет. Этих доверившихся ему братьев арестовали, и началась яростная охота на их товарищей, 1500 которых предположительно скрывались в соседнем Лионе.

В феврале 1312 года французские Генеральные штаты потребовали осудить орден. Наконец в марте Климент на частной консистории (то есть на совещании со своими советниками) формально объявил Бедных Рыцарей Храма Соломона виновными по всем предъявленным обвинениям. Когда совет снова встретился 3 апреля, ему как свершившийся факт представили буллу Vox in excelso («Голос на высотах»), объявившую орден распущенным. Папа объяснил свои причины; канонически тамплиеров нельзя было осудить на основании имеющихся улик, но он сам убежден в их вине и поэтому воспользовался своей прерогативой их распустить. Генеральный совет одобрил его решение без возражений. 2 мая вышла новая булла, которая распорядилась землями братства: их передали госпитальерам. Те тамплиеры, которые отреклись от своих признаний или вообще отказались признаваться, получили пожизненное заключение, а те, кто признался и стоял на этом, были отпущены и получили минимальную пенсию, большинство кончило в нищете. Климент медлил, перед тем как приговорить высших лиц ордена – Жака де Моле (все просившего об аудиенции), казначея и прецепторов Мэна и Нормандии.

Госпитальеры взирали на уничтожение соперников со смешанными чувствами. Они не могли полностью подавить жалость к людям, которые так часто были их товарищами по оружию; английские госпитальеры всегда называли мучеником умершего в Тауэре великого прецептора де ла Мора, а их приор Уильям де Тотейл составил список магистров тамплиеров, чтобы молиться за упокой их души. Однако даже самым сочувствующим не терпелось прибрать к рукам их богатство. Но все прецептории уже захватили короли и не желали с ними расставаться; Филипп забрал себе все их доходы, утверждая, что тамплиеры задолжали ему ту сумму, которую он потратил на суд, а в Англии Эдуард II уже поделил добычу, и орден иоаннитов столкнулся с бесчисленными исками от тех, кто занимал эти владения, и от потомков тех, кто их изначально пожертвовал тамплиерам. Даже когда в 1324 году парламент своим актом признал права госпитальеров, ушли годы, чтобы провести его в жизнь, – церковь тамплиеров на Стрэнде была возвращена только в 1340 году, а остальное оставили на юристов. В Европе половина владений Бедных Рыцарей перешла к светским лицам.

Тем не менее госпитальеры приобрели огромное богатство[89]. В Германии большие владения тамплиеров позволили мейстерам бранденбургского баллея ордена иоаннитов стать почти автономными. До тех пор среди немецких земель госпитальеры обладали могуществом в Австрии, Силезии, Брайсгау и Швейцарии. Теперь они приобрели огромные имения в Брауншвейге и Хальберштадте.

Английские командории пришлось кардинально реорганизовать, чтобы они смогли поглотить новые земли; иногда сами командории переводили в бывшие прецептории, как Игл в Линкольншире. В Шотландии был такой хаос, что указ о роспуске шотландского Храма так и не был ратифицирован, однако это неправда, что тамплиеры затем стали частью объединенного ордена, даже госпитальеры приняли к себе нескольких бывших Бедных Рыцарей. Некоторые английские братья получили пансион; в 1338 году бывший тамплиер еще жил в Игле. Наконец, через несколько лет судебных разбирательств, количество домов госпитальеров в Англии возросло до 55. В 1338 году они насчитывали 34 рыцаря, 48 сержантов и 34 капеллана.

Даже самых корыстолюбивых госпитальеров не мог не потрясти последний акт трагедии. 14 марта 1314 года четыре высших лица ордена тамплиеров поднялись на эшафот у Нотр-Дама, чтобы выслушать свой приговор – пожизненное заключение. Потом де Моле заговорил с этого страшного помоста, последнего поля боя тамплиеров: «Справедливость требует, чтобы в этот торжественный миг, когда моя жизнь близится к концу [ему было почти 70 лет], я разоблачил ложь и поведал правду. Перед лицом земли и неба, перед всеми вами как свидетелями я утверждаю, что виновен в тягчайшем беззаконии. Однако заключается оно в том, что я признал себя виновным в гнусных злодеяниях, предъявленных нашему ордену. Я заявляю и не могу не заявить, что орден невиновен. Его чистота и святость несомненна. Я и утверждал обратное, но лишь для того только, чтобы спастись от чрезмерных пыток, сказав то, что хотели услышать мои враги. Прочих рыцарей, которые отказались от своих признаний, подвергли костру; но мысль о смерти не так страшна, чтобы заставить меня признаться в мерзких преступлениях, которых я никогда не совершал. Мне предлагают жизнь, но жизнь ценой бесчестья. Жизнь, купленная такой ценой, ничего не стоит. Я не скорблю, что должен умереть, если жизнь можно купить только нагромождением новой лжи».

Двое братьев слушали своего начальника со страхом, но прецептор Нормандии, брат Жоффруа де Шарне поддержал Великого магистра и высказался с таким же вызовом. На следующее утро двух братьев по вере сожгли заживо на медленном огне на острове посреди Сены, пока они кричали о своей невиновности сквозь языки пламени. Возникла легенда, что Жак де Моле призвал Филиппа и Климента на суд Божий; во всяком случае, папа умер в течение месяца, король к осени, да и трое его сыновей и наследников умерли молодыми.

Не надо видеть в ударе по тамплиерам отдельный инцидент. Подобные обвинения в страшных пороках предъявлялись и к тевтонским рыцарям, так что им пришлось перенести свою штаб-квартиру из Венеции в Пруссию. Кризис укрепил госпитальеров в решении перебраться на Родос, ускорив их преобразование в федерацию национальных братств; Филипп пытался, хотя и безуспешно, положить конец этой реорганизации, ведь она лишала Францию шансов завладеть и имуществом госпитальеров. Кроме того, он стал причиной разделения ордена Святого Лазаря; в 1308 году король Филипп взял под свое покровительство Тома де Сенвиля, Великого магистра лазаритов, и все владения ордена, но, когда Тома умер в 1312 году, Неаполь не признал его преемника, и в 1318 году папа Иоанн XXII дал приории Капуи полную независимость. С тех пор существовали две отдельные ветви ордена прокаженных рыцарей – Буаньи поддерживал Бертон-Лазарс.

Иногда римская церковь оказывалась неродной матерью и терзала тех, кто любил ее больше всего, как иезуитов XVIII века, но редко она была столь падкой на обман и жестокой, как в булле Vox in excelso. Как сказал Хилэр Беллок, «когда вспоминаешь, как и кто управлял католической церковью, понимаешь, что без участия Бога она вообще не могла сохраниться». Некоторые кастильские тамплиеры натерпелись такого ужаса, что бежали в Гранаду и перешли в ислам. Самым долгоживущим достижением Бедных Рыцарей стало изменение отношения церкви к ростовщичеству. Ни один средневековый институт не сделал больше для возникновения капитализма. Однако все-таки тамплиеров стоит помнить не как финансистов, а как героев Акры.

 

Глава 13

Родос и морские рыцари

 

В отличие от тамплиеров госпитальеры блестяще ответили на вызовы изменившихся условий. Родос превратился в гнездо пиратов, греческих, итальянских и сарацинских, эта левантийская Тортуга подрывала христианскую торговлю во всем Эгейском регионе. Сначала братья захватили остров только по этой причине, но удар по тамплиерам потряс их и заставил сделать остров своей новой штаб-квартирой. В 1306 году, после того как шпионы донесли до госпитальеров ужасные вести, магистр Фульк де Вильяре, бывший первый адмирал ордена, отправился в июне на Родос на двух галерах и нескольких транспортных кораблях всего с 35 рыцарями и 500 пешими солдатами. По дороге к нему присоединился генуэзский искатель приключений Виньоло де Виньоли, который привел еще две галеры. Два крупных порта отбили их первый удар, но в ноябре была взята ключевая крепость Филермо, и госпитальеры всерьез осадили Родос. К изгнанному гарнизону присоединились греческие войска, так как византийский император не желал лишиться своего номинального суверенитета, но маленькая армия упорно держалась, и брат Фульк занимал деньги, чтобы набрать новых солдат. Наконец город взяли штурмом, и его защитники бежали в холмы. Видимо, это произошло в начале 1307 года, и через два года туда перевели обитель.

Этот холмистый остров длиной в 70 километров и шириной в 35, разделенный горами, был знаменит идиллическим климатом и плодородной почвой, хотя там не было городов, кроме Родоса, который братья превратили в самую безопасную торговую базу в Леванте с закрытыми гаванями, которые укрепили цепями, заграждениями и дамбами. Египту и анатолийским эмиратам пришлось терпеть бесконечные рейды; они не без причины назвали логово госпитальеров «оплотом адских псов». Обычно перечисляют шесть государств крестоносцев, но Родос вполне может претендовать на роль седьмого.

Широкие реформы коснулись новых морских обязанностей; с 1299 года ранг адмирала стал равным бейлифу, и такое же повышение получил туркопольер, на которого теперь была возложена береговая охрана. Живучесть ордена была не менее эффектной, чем падение его соперников. Угроза со стороны Филиппа IV сыграла роль катализатора структурной революции; еще в XIII веке в ордене наблюдалось зачаточное деление на ланги – языки, то есть группирование по признаку одного языка. Теперь же орден разделился на семь таких лангов, каждый включал в себя семь приорий под началом великого приора и свой собственный оберж (резиденцию): на Родосе, в Провансе, Оверни, Франции, Италии, Испании, Англии (с Ирландией) и Германии (включая Скандинавию и Богемию-Польшу). Из-за большого числа галлов в ордене Франция получила три ланга, а в XV веке испанский ланг разделился на Арагон (с Каталонией и Наваррой) и Кастилию (с Крату, то есть Португалией). На Родосе брат, командующий лангом, хотя и считался ниже великого приора своей нации, был одним из бейлифов и назывался столпом (pilier): ланг Прованса был под началом великого командора, заместителя магистра, управляющего имуществом ордена; Оверни – под началом маршала, старшего военного офицера; Франции – госпитальера; Италии – адмирала; Испании – интенданта; Англия – туркопольера; Германии – великого бейлифа.

В генеральном капитуле участвовали все братья от мастера до самого скромного служащего, но, поскольку его заседания проходили бурно и часто с неповиновением, он собирался все реже и реже. Повседневным управлением занимался совет – кворум старших офицеров, а самым важным конституционным органом был священный совет бейлифов – бейлифа обители, Сирии (номинально, за исключением Армении) и Европы. У Италии было семь приоров, у Пиренейского полуострова – пять (кастелян Ампосты по рангу был приравнен к приору Арагона). У Англии было четверо членов: туркопольер, приоры Англии и Ирландии и командор Игла, называвшийся бейлифом. Все ланги делили между собой сирийские посты и семь кипрских командорий. Чтобы стать бейлифом, нужно было провести на Родосе пятнадцать лет. Высших офицеров отличал более крупный крест, который называли «большим бейлифским крестом», и они получали особо денежные командории – английский приор, например, занимал четыре, не считая Клеркенвелла.

XIV век оказался сложным для ордена Святого Иоанна, ведь концепция Крестового похода умирала, а итальянские купцы душили латинский Запад своими капиталистическими щупальцами, не желая отталкивать своих деловых партнеров-мусульман. Несмотря на богатство, полученное от тамплиеров, доходы неуклонно падали, и к тому же орден понес тяжелые потери из-за эпидемии «черной смерти». Он уже сильно пострадал в финансовом отношении, когда рухнули флорентийские банки в 1340-х. Кроме того, сильные внутренние разногласия были даже на Родосе. Брат Фульк, одаренный, но самонадеянный человек, становился все более властным и потом совсем пошел вразнос, стал гулять и пьянствовать. В 1317 году рассерженные братья под предводительством пожилого и ожесточенного командора Мориса де Паньяка попытались его убить, но он бежал в замок в акрополе Линдоса[90]. В 1319 году Иоанн XXII подтвердил низложение брата Фулька, и он удалился в командорию в Лангедоке[91]. Паньяк умер, и братья избрали своим начальником Элиона де Вильнева.

Однако жизнь на Родосе оставалась монашеской. Братья ели и спали в своем ланге, ходили на службу в свою часовню. Все обержи вместе составляли одну обитель, и все братья посещали капитулы в магистерском дворце и на главные праздники собирались в церкви ордена, где новички давали торжественную клятву перед магистром. Несколько сотен рыцарей жили на Родосе – двести в 1330 году, 28 из них англичане, так что селить их всех в одном пункте было непрактично. На родосских монетах изображен магистр на коленях перед распятием, что говорит и о его религиозном статусе, и о роли «заступника бедных». Все братья работали в большой больнице на 1000 коек, где больные спали на льняных простынях, ели с серебряных тарелок и пили вино из серебряных кубков. Среди пациентов были раненные в боях, купцы, паломники и неимущие жители острова. Каждый вечер на закате во «дворце больных» капелланы читали молитву о «наших господах больных». Они также молились за всех христианских королей, паломников, пленных и благодетелей.

Однако главной задачей госпитальеров была морская – защищать христианских купцов и подстерегать мусульманских. Они сами держали флот из судов для перевозки грузов и паломников. Их военный флот редко насчитывал больше дюжины галер, однако это были самые эффективные боевые корабли того времени, небольшие, но очень быстроходные; как правило, на них размещалось 25 тяжеловооруженных воинов и намного большее число арбалетчиков. Они были оснащены железными таранами, пробивающими борта, словно торпеды, и артиллерийскими орудиями – мангонелями: огромный валун мог пробить дно корабля, а зажигательные снаряды, нефть или горящие стрелы его поджигали. Такие способы скорее наносили ущерб кораблям, чем их топили, и флот противника оказывался обездвижен – с пробоинами ниже ватерлинии, с разбитыми веслами, с дырами от металлического носа или притянутый абордажными крюками таким образом, чтобы рыцари могли взойти на вражеский борт с арбалетами и расстрелять команду. На Родос часто обрушивались внезапные шторма, и госпитальеры стали превосходными моряками, лучшими мореходами своего века; как великолепно сказал Эдвард Гиббон: «Под их [рыцарей Святого Иоанна Иерусалимского] управлением этот остров сделался славен и богат; знаменитые и воинственные монахи этого ордена прославились и на суше, и на море; и оплот христианства нередко привлекал к себе и отражал армии турок и арабов».

Сохранялась опасность со стороны сильных египетских мамлюков, а Малая Азия превратилась в массу мелких сельджукских эмиратов, в которых властвовали гази («воины за веру»). Самыми крупными бейликами были Караман, вассал Конийского султаната, и Гермиян, однако благодаря целому ряду сменявших друг друга превосходных вождей мелкий клан Османов приобрел доминирующее положение, и все честолюбивые гази поспешили под его штандарты с конскими хвостами. В 1326 году Орхан I Гази – «Султан, сын Султана Гази, Гази, сын Гази, Защитник Границ, Герой Мира» – захватил Бурсу, а в 1329 году Никею. Это был вопрос времени, когда османские сипахи завоюют Балканы.

 

 

Морской бой между родосскими рыцарями и турками, XV в.

 

Что касается христианских соседей, то Греция – Романия – являла собой мозаику мелких, яростно враждующих государств. Возрождение Палеологов сошло на нет до того, как Византийская империя пришла в окончательный упадок с гражданскими войнами середины XIV века. Каждым холмом, каждым островом управлял независимый сеньор – греческий, французский, испанский или итальянский, а генуэзцы и венецианцы владели множеством торговых поселений. У госпитальеров было несколько командорий, отдельные командории – у тевтонцев. Главным соседом Родоса был Кипр. Гуго IV (1324–1358) и его потомки короновались королями Кипра в Никосии и королями Иерусалима в Фамагусте, ближайшей к материку, а их сыновья назывались князьями Антиохии или Тира. Несмотря на ностальгию по «сладкой Сирии» – франкские дамы всегда носили черное в траур по потерянному королевству, кипрские дворяне с именами, напоминающими об Утремере, – Ибелины, Джибелеты, Скандельоны, – сибаритствовали на роскошных виллах посреди розовых садов и виноградных лоз. Для госпитальеров кипрский монарх был важнейшим сувереном христианского мира, но, как писал Жак де Моле папе Клименту, его армия была слишком мала. Еще надо вспомнить Армению, находившуюся под сильным натиском мамлюков. Когда последний Хетумид умер в 1342 году, киликийцы избрали королем Ги де Лузиньяна, племянника Гуго IV. Но эти свирепые горцы не отличались ненадежностью; они не только враждовали между собой – в 1344 году Ги убили, – но и яростно сопротивлялись бестактным попыткам окатоличить григорианскую церковь с ее католикосами в капюшонах, вардапетами (архимандритами) в венцах и драматичными богослужениями. Даже когда их страна сократилась до размеров одного столичного города Сиса, полосы прибрежных крепостей и еще нескольких горных оплотов вдали от берега, эти гордые и воинственные бароны не отступали со своих зеленых долин и утесов. И все же, несмотря на всю их отвагу, «Эрминия» была обречена.

Морские рыцари одерживали победу за победой. Те из их жертв, которым удалось бежать, возвращались домой покалеченными с ужасными рассказами о злобных псах из самой Геенны. В 1319 году великий командор Альбрехт фон Шварцбург сопровождал генуэзского правителя Хиоса на его остров, когда их атаковал турецкий флот, но был разбит. Лишь шесть вражеских судов спаслись под покровом ночи, а большинство мусульман утонуло. Гази горели жаждой мщения, и в июне 1320 года 80 боевых кораблей блокировали Родос. Однако воинственный Альбрехт выплыл им навстречу с боевой эскадрой из 4 орденских галер и еще 12 судов. Большинство вражеских кораблей рыцари взяли на абордаж или затопили, а весь ударный отряд противника, высадившийся на соседний остров, захватили в плен. В 1334 году флот из госпитальеров и крестоносцев папы, Кипра, Франции и Венеции застал врасплох эмира Марморы Якши рядом с островом Эпископия у побережья Негропонта (Эвбеи) и во время боя, который продолжался 9 дней, обогнал и одолел турок, которые потеряли более 100 судов.

В 1344 году Климент VI, узнав, что Умур-бей, эмир Айды на, строит целую армаду десантных судов, сформировал Латинский союз, который включил в себя Кипр, Венецию и Родос. Их объединенный флот из двадцати четырех галер под командованием приора Ломбардии Джана де Бьяндры, в октябре взял крепость Умура в Смирне и сжег весь его флот в 300 кораблей, стоявший на якоре. Весь христианский мир возликовал, а в 1346 году прибыла армия крестоносцев в 15 тысяч человек, в основном французов. Еще одна победа была одержана у Имвроса в 1347 году под началом приора Каталонии Пере-Арналя де Перес-Тортеса, где турки потеряли 100 галер, а на следующий год сам Умур погиб при смелой попытке вернуть свой любимый Измир, который удерживали рыцари для папы. Однако это возвращение крестоносцев остановила бубонная чума. На Кипре не заразилась только крепость Святого Иллариона, где укрылась королевская семья, а смертность была настолько высока, что многие годы после эпидемии люди боялись приезжать на остров из-за слухов о его болезнетворном, отравленном воздухе.

После роспуска тамплиеров госпитальеры были ослаблены, так как многие братья поспешно возвращались в Европу в надежде прибрать к рукам какую-нибудь богатую командорию. Генеральный капитул 1330 года постановил, что, перед тем как получить повышение по службе, каждый брат должен отслужить пять лет в «обители», в том числе сопроводить три каравана. В 1342 году папа пожаловался брату Элиону на вялость ордена, пригрозив создать новое братство на излишки доходов. К концу XIV века мало в каких европейских командориях было больше одного брата – самого командора. В Англии не осталось обителей, за исключением Клеркенвелла, и кандидаты в новобранцы отправлялись на Родос. Ордена Святого Лазаря и Святого Фомы близились к своему концу. После эпидемии «черной смерти» прокаженных стало заметно меньше. Бывшие дома, такие как Бертон-Лазарс, с отдельными кельями на каждого прокаженного и лечебными банями раньше принимали только страдающих кожными болезнями; теперь же стали принимать и обычных больных, хотя «правитель, попечитель и магистр Бертон-Лазарса» приезжал с инспекциями до середины XV века, а иногда выполнял роль заместителя магистра Буаньи в Шотландии. Последний известный рыцарь ордена Святого Фомы – брат Ричард де Тикхилл был посвящен и получил свое облачение от прецептора Кипра Гуго де Курте в 1357 году в церкви Святого Николая Английского в Никосии.

Родос владел двумя портами; внешний, или «гавань галер», был образован длинной, изогнутой косой, а внутренний был закрытой бухтой, узкий вход в которую защищали дамбы с башнями Святого Иоанна и Святого Михаила. Город был выстроен в форме полукруга вокруг этого внутреннего порта, его защищала двойная стена с 13 башнями и 5 выступающими бастионами – один из которых отдали английским братьям, – а также крепостным валом вдоль гавани. Хотя большой собор Святого Иоанна, заложенный в 1310 году, был построен в гибридном каталонско-итальянском стиле, другие церкви, например Святой Екатерины, были украшены пламенеющими портальными арками, а дома богатых купцов рядом с Коллахием были одновременно и внушительными, и роскошными и, как и дома братьев, тонули в море цветов – роз, олеандров, бугенвиллей, турецких тюльпанов, мимоз и жасмина. Во внутренних районах острова, насколько хватало глаз, открывался роскошный вид на зеленые сады, виноградники, фермы с изобилием фиговых деревьев, нектаринов и персиков. Все в городе, даже его крепостные валы, было построено из камня медового цвета. На рынках продавались всевозможные предметы роскоши – шелка, пряности, благовония, сандаловое дерево, дамасская сталь, драгоценные камни, агат, меха, янтарь и рабы, – поскольку этот защищенный порт занимал ключевое место на торговых путях Леванта. По его узким мощеным улочкам за готическими воротами ходили, толпясь, не только греки и европейцы, но и египетские копты, армянские беженцы, сирийцы – пулены или яковиты по происхождению – и даже грузины, не говоря уже о евреях из гетто. Однако Родос был их родным домом, и они сохраняли верность своим господам, сыновьям сельских помещиков из Йоркшира, Лимузена, Вестфалии, Кампаньи, Кастилии или любой другой области Западной Европы.

Коллахий – это участок, где находилась собственно «обитель», включая магистерский дворец, церковь ордена, лазарет и обержи на «улице Рыцарей». К тому времени у каждого ланга был свой оберж, хотя в предыдущем веке приор Каталонии Пере-Арналь де Перес-Тортес писал, что по прибытии «ему пришлось молить о приюте на улицах», после чего он воздвиг прекрасный арагонский оберж. Естественно, некоторые ланги были более многочисленны, чем другие, особенно французские, а вот поляки и скандинавы, пожалуй, чувствовали себя одиноко в немецком доме. Общее количество рыцарей в обители выросло с 300 до 350 в 1466 году, до 400 в 1501-м и, наконец, до 550 в 1514-м, но английских братьев там никогда не было больше дюжины. Несмотря на такие расхождения, система работала достаточно хорошо, не считая редких ссор по поводу старшинства. Многие размещались вне обители. Остров располагал крепостями во внутренних районах, защищавшими небольшие села, кроме того, был замок в заливе Трианда, в нескольких километрах западнее Родоса, а также в линдосском акрополе, на укрепленной горе с плоской вершиной, тамошний гарнизон включал 12 братьев под началом командора. Орден управлял всем архипелагом Додеканес, и самым важным ост ровом был Кос, иначе Ланго, с цветущим городом. Кос часто называли Родосом в миниатюре. Сими и Лерос защищали сильные крепости, а в полутораста километрах на восток, у самого анатолийского побережья, находился Кастелоризон, или Шатору, Красный замок. Все располагали гаванями, где могли укрыться и пополнить запасы галеры ордена. Разумеется, рыцари, назначенные на эти изолированные аванпосты, тосковали по обители, где они ели с серебряной утвари, а их блюда приправлялись мускатным орехом, корицей и перцем в немыслимых для Европы количествах, за исключением величайших приоров, да и сахар был обычным делом. Им подавали хурму, финики и гранаты в тот век, когда даже апельсины и лимоны были экзотической роскошью для Запада, а еще и сладкие вина, столь популярные в Средневековье. Братья, возвращавшиеся после вони трюмной воды и галерных рабов, высоко ценили удовольствие горячей бани. Для развлечения у них была соколиная охота, охота на оленей и, разумеется, морские прогулки и рыбалка. Гостей всегда принимали приветливо, и порой приезжали даже королевские особы из Византии или с Кипра, не считая турецкого и египетского посольств. Однако Коллахий делал Родос настоящей обителью, к исполнению духовных обязанностей братьев принуждали тяжелой рукой; иногда некоторые непокорные души, находившие их слишком суровыми, убегали в бордели на Кипре.

Король Кипра Гуго IV отрекся в 1358 году, чтобы уступить место своему сыну Петру (Пьеру) I, вдохновенному энтузиасту, который вознамерился отвоевать Иерусалим. Его правление началось с ряда эффектных побед. Поскольку Армения обратилась за помощью к Риму, в 1361 году Петр поставил гарнизон в армянский порт Корикос, находившийся под сильным давлением, после чего при содействии экипажей четырех госпитальерских галер штурмовал пиратский город Адалию. Вскоре турки стали бояться этого свирепого короля, который привязывал захваченных гази к конскому хвосту; но Пьер уехал в Европу просить о Крестовом походе и объездил Венецию, Авиньон, Францию, Англию, Германию, Богемию и Польшу. В 1364 году он вернулся; Кипр опустошили сельджукские набеги, и дружественные до той поры эмиры начали представлять опасность. В июне 1365 года король отплыл со своими крестоносцами из Венеции на Родос, где в августе к нему присоединился кипрский флот.

Вместе с госпитальерской флотилией из 16 галер с сотней братьев и наемниками под командованием адмирала ордена, брата Ферлино д’Айраски, эта армада в 165 судов отправилась в Александрию. Она включала в себя плоскодонные суда, откуда всадники могли выезжать верхом прямо на берег. Пункт назначения держался в тайне, и мамлюков удалось застать врасплох. Папский легат Пьер де Тома выступил с речью перед своей паствой: «Солдаты Христа утешаются Господом и святым его крестом и с доблестью сражаются в священной войне, так не страшитесь врага и молитесь Богу о победе. Врата рая открыты». Египтяне отчаянно защищали стены с помощью пушек, бочек с кипящим маслом и расплавленным свинцом, огнеметов – деревянных трубок, выпускавших струи горящей нефти, и даже газовых бомб – негорючих дисков, которые испускали густой серный и аммиачный дым, вызывая рвоту и удушье у ослепленного противника, и нападающие отшатывались назад. Вначале христиан отбили, их лестницы сбросили, но потом несколько моряков проползли по дренажной канаве и открыли ворота, и осаждающие ворвались в великий город. Многие члены ордена пали во время штурма, и брат Роберт Хейлс, бейлиф Игла, проявил чудеса отваги.

 

О достойный Петро, король Кипра, и

Сия Алисандрия, побежденная Великим магистром…

 

Славная победа была омрачена резней: 20 тысяч мужчин, женщин и детей погибли при разграблении города.

К сожалению, крестоносцы, пресыщенные грабежом, истощенные насилием, отказались идти на Каир, и Петр с разбитым сердцем был вынужден уйти из завоеванной с таким трудом Александрии. Деспотический нрав и богатая событиями личная жизнь нажили королю множество врагов дома, включая и саму королеву (хотя Петр расстилал ее ночную сорочку на своей постели всякий раз, когда проводил ночь без нее!). Однажды вечером 1369 года, когда король спал со своей любимой фавориткой, некий недовольный дворянин ворвался в опочивальню и убил его. После этого туркопольер Кипра оскопил королевский труп; вместе с Петром умерла и жизненная сила Лузиньянов.

Его старого товарища ждала еще худшая участь. Европейские короли начали использовать приоров госпитальеров в качестве министров, и в 1380 году Роберт Хейлс, герой Александрии и приор Англии, стал казначеем Ричарда II. Увы, введенный королем подушный налог спровоцировал крестьянский бунт. Толпа сожгла Клеркенвелл, брата Роберта и архиепископа Кентерберийского выбросили из Тауэра, отрубили им головы и насадили на колья, а митру архиепископа прибили прямо к его черепу гвоздями.

Хуан Фернандес де Эредия стал магистром в 1374 году. Этот безденежный отпрыск великого арагонского рода, появившийся на свет в 1310 году, вступил в орден уже после того, как дважды овдовел. До тех пор его карьера была борьбой за власть – и деньги, чтобы оставить их детям, которых взял на воспитание его брат. Снискав расположение нескольких пап подряд, он стал капитаном папской гвардии. Он бился при Креси в 1346 году – сомнительный поступок для посланца понтифика, даже если он спас жизнь королю Франции, и многие братья смотрели на него с большим неодобрением. Однако друзья при папском дворе в Авиньоне купили ему повышение и в конце концов место магистра. Заняв это место, он взял Ахею в аренду на пять лет за 4 тысячи дукатов в год. Он покинул Рим в 1377 году, помог венецианцам штурмовать Патры, где первым перелез через стену и лично обезглавил эмира в единственной стычке – невиданное свершение для 67-летнего человека. Потом он отвоевал Лепанто по ту сторону Коринфского залива, недавно захваченный албанскими племенами, но попал в засаду, был продан туркам и год провел в плену. Когда вскоре после этого наваррские наемники вторглись в Ахейское княжество, он решил вывести войска ордена.

Последние годы Хуана были омрачены папским расколом, когда Урбан VI правил в Авиньоне, а «Климент VII», антипапа, в Риме. Магистр вместе с королями Франции и Испании поддерживал второго, и потому Урбан назначил «антимагистра» – брата Рикардо Карраччоло, приора Капуи. Некоторые братья стали пиратами, как Гийом де Тальбар, который в 1391 году у побережья Сардинии взял на абордаж два купеческих арагонских корабля и захватил ценный груз кораллов. Однако обитель хранила верность Эредии, который пользовался любовью подчиненных до самой своей смерти в Авиньоне в 1396 году.

Будучи любителем гуманитарных наук, Эредия заказал первый перевод Плутарха на простонародный язык – арагонский, – а также части «Пелопоннесской войны» Фукидида, истории путешествий Марко Поло и нескольких восточных трудов. Да, среди госпитальеров встречались интеллектуалы, такие как Жан Эден, декан богословского факультета Парижа, любитель классики и представитель французской партии в спорах о возвращении папы в Рим, на которого нападал Петрарка. Несколько братьев были магистрами канонического права – это была необходимая квалификация для того, чтобы иметь дело с римской бюрократией.

Конечно, членов орденов призывали быть божьими людьми, «чтобы таковой жизнью быть удостоенными награды вечной жизни». Каждый день эти просоленные моряки читали малый оффиций, заупокойные молитвы или «Отче наш» сто пятьдесят раз. Они по-прежнему носили черную тунику и плащ, и, хотя едва ли родосские рыцари хором пели гимны на мессе, как испанские кабальеро, по большим праздникам они посещали литургии часов в орденской церкви, где священнические обязанности исполняли братья-капелланы, а магистр восседал в кресле настоятеля. Даже в караванах морские рыцари читали положенное число «Отче наш» во главе с капелланом корабля, и галеры останавливались во время чтения «Ангела Господня», и рабы на веслах были благодарны за эту передышку. Госпитальерам было недостаточно заменить слова «защита Святой земли» словами «защита святой католической веры от неверных и врагов христианской религии»; они приносили двойную присягу. Церковь благословляла рыцарей-мирян, и во время этого ритуала меч, пояс и шпоры приобретали почти сакраментальное качество. Эта церемония стала у госпитальеров прелюдией к прежнему, невоенному ритуалу посвящения, на котором кандидату вручали облачение. Таким образом они подчеркивали свое двойное призвание. Против тех, кому монашеская жизнь казалась слишком трудной, применяли драконовские наказания. Члена ордена, виновного в небрежении или клевете, могли подвергнуть «септану»: недельному заключению в оберже, где ему приходилось сидеть на хлебе и воде, причем хлеб есть с пола, отгоняя собак, а каждые 24 часа его бичевали «ремнями» перед высоким алтарем орденской церкви. Более тяжкие нарушения дисциплины, как азартные игры и посещение таверн, наказывались «карантином» – 40 днями подобного обращения. «Преступления блуда», содержание любовницы, дуэль или симония карались заключением в орденскую тюрьму и поркой. Все братья были обязаны исповедоваться перед священниками ордена, которые делились на два разряда: капелланы на Родосе, подчинявшиеся своему приору, и священники в Европе – низший разряд, они не должны были предоставлять доказательства благородного происхождения и нечасто получали командории. Настоящим духовным главою братства был преподобный Великий магистр, слуга нищих и попечитель Иерусалимского госпиталя.

Нередко команда египетской каракки, застрявшая в штиль у какого-нибудь прелестного эгейского островка, проснувшись на рассвете, видела, как из тихой бухты под сиреневым небом внезапно выплывает галера. Шум она производила ужасный: огромные весла ритмично бьют по воде под громкие свистки или удары гонга. Когда железный нос корабля вонзался в бревна, раздавался оглушительный грохот, и потом сквозь дым по тарану или абордажным мосткам на каракку лился поток одетых в сталь рыцарей.

Все рыцари стремились отслужить в необходимых для продвижения караванах. Путешествие длилось по нескольку месяцев, и братья жили в страшных неудобствах, встраиваясь в механизм, созданный для скорости и войны. Братья и их начальники спали вповалку под пологом на жестком полу, их рацион ограничивался вымоченным в масле печеньем и разбавленным вином. Настоящей пыткой была вонь от гребцов, и порой братья затыкали носы. Недоедающих гребцов, преступников или сарацинских пленников, приковывали к лавкам, где их били надсмотрщики, и только по прибытии в порт их укрывали навесом из парусины. Однако шкиперы заботились о том, чтобы сохранить им хотя бы минимальное здоровье, ведь оголодавшие или чесоточные гребцы не могли обеспечивать кораблю достаточно высокую скорость. К тому времени на кораблях появились пушки – заряжающиеся с казенной части ломбарды, ненадежные и опасные, но достаточно эффективные на короткой дистанции. Мореходная иерархия ордена состояла из «генерала галер» на постоянном месте службы в боевой эскадре и «патронов», капитанов кораблей, которые часто были бейлифами. Корабль, патрулировавший Родос днем и ночью, был укомплектован фиксированным экипажем из братьев.

Весь латинский Восток находился в упадке, даже Кипр. В 1372 году после пира по случаю коронации несколько генуэзцев были убиты в пьяной потасовке, после чего республика вторглась на остров. В конце концов был заключен недобрый мир, Генуя сохранила Фамагусту. Яков (Жак) I, освобожденный из железной клетки, изолировал порт кольцом укреплений, но монархия была чрезвычайно ослаблена, хотя он и стал королем Армении в 1393 году, так как мамлюки завоевали последние армянские крепости. Турки постепенно поглощали Грецию; Адрианополь стал их столицей в 1366 году. Королевство Босния, империя сербов и царства болгар тоже вскоре были завоеваны. В 1394 году Баязид провозгласил себя султаном Рума (Рима). Его армия была непобедима, его главными войсками были сипахи (лучники в стальных шлемах, кольчужных рубахах, со щитами, копьями и ятаганами), которых поддерживали подобным же образом вооруженные феодальные войска под командованием беев. Тактикой по-прежнему оставался массированный обстрел из луков и молниеносные броски.

Папе все же удалось положить начало величайшему Крестовому походу после дней Людовика Святого. Филипп де Мезьер, когда-то канцлер Петра I, странствовал по всей Европе почти полвека, проповедуя священную войну. До Балкан можно было добраться без опасного путешествия по морю, к тому же под рукой были могущественные союзники: Венгрия-Хорватия и Валахия. Жан де Невер привел 10 тысяч бургундцев и французов, граф Хантингдон – 1000 англичан. Из Германии прибыли 6 тысяч воинов, также явились чехи, поляки, испанцы и итальянцы. Все встретились в Буде в июле 1396 года, где король Венгрии Сигизмунд собрал 60 тысяч венгров и трансильванцев с 10 тысячами валахов под началом их князя Мирчи Старого. Большинство западных контингентов составляла жандармерия в гротескных бацинетах типа хундсгугел с забралом «свиное рыло» и жупонах (коротких стеганых туниках поверх кольчуги). Большинство восточноевропейских войск представляло собой легкую кавалерию или копейщиков. К сентябрю, помимо разгула и распития плохого вина, они обложили болгарский город Никополь и две недели пытались вынудить его османский гарнизон сдаться из-за голода. К ним присоединились венецианцы, генуэзцы и госпитальеры, последними руководил магистр Филибер де Нейяк, чьи галеры прибыли по Дунаю с Черного моря.

25 сентября 1396 года появился Баязид Йылдырым (Молниеносный) с такой же огромной армией – 100 тысяч человек, включая контингент сербов-христиан под началом их деспота Стефана Лазаревича. В первой линии султанского войска стояли легкие вспомогательные войска – акинджи (конники) и азебы (пешие), за ними ряды заостренных кольев. Они укрывали его настоящую пехоту, вооруженную луками и топорами. За ними, совершенно скрытые грядой низких холмов, стояли сипахи и феодальная конница. Французская кавалерия атаковала легкие войска турок. Убив не менее 10 тысяч, всадники спешились, чтобы вытащить колья и добраться до лучников, которые побежали вверх по холму. Рыцари гнались за ними пешими по крутым склонам в своем тяжелом вооружении. Внезапно «сорок тысяч» сипахов галопом примчались через гребень холма и напали на вспотевших рыцарей, которые с трудом тащились навстречу им. Последовала резня, и даже не получившие ранений покатились с холма и распростерлись у подножия. Сигизмунд со своими венграми, немцы и рыцари орденов поехали навстречу туркам, но их румынские союзники бежали. Христиане перебили 15 тысяч неверных, и на миг показалось, что Баязида еще удастся разгромить, но ему на помощь пришли сербы и бешено атаковали врага. Сигизмунд и Филибер бежали на кораблях по Дунаю, а лучники галопом скакали по берегу и обстреливали их, пока беглецов не подобрала венецианская галера. Однако большинство венгров полегли бок о бок со своими немецкими товарищами, и многие братья пали рядом с ними. На следующий день, не считая 300 крупных дворян, у которых хватало богатства на выплату непомерного выкупа, турки перерезали всех пленных рыцарей «с утра до вечерни». Никополь стал смертным приговором Латинскому Востоку.

Затем Баязид семь лет осаждал Константинополь, но госпитальеры были нужны в других местах. В 1400 году они купили Мистру и Акрокоринф у деспота Мореи, который бежал на Родос. Мистра отказалась впустить братьев, поскольку турки ушли с Пелопоннеса, но Акрокоринф, более открытый, приветствовал их с радостью. Однако через четыре года магистр продал эти греческие владения империи. Баязид же усилил осаду Константинополя в 1402 году, грозя резней и полным уничтожением, но в том же году сам потерпел поражение от Тамерлана на равнине Чибукабад.

2 декабря 1402 года Тамерлан осадил Смирну. В первый день белый флаг взлетел над шатром хана: знак, что, если город сдастся, все жители останутся живы; на второй день взвился красный флаг, обещая милость простолюдинам, но не их правителям; на третий же день флаг стал черным – значит, пощады не будет ни мужчинам, ни женщинам, ни детям. Осаждающих были десятки тысяч, и они привезли с собой все мыслимые осадные орудия. Военачальнику Смирны брату Иньиго д’Альфаре с его 200 братьями и некоторым количеством наемников пришлось обороняться под черным от стрел и ядер небом, в то время как минеры непрерывно рыли подкопы прямо под их ногами. Однако современный им персидский историк написал, что татары, побеждавшие повсюду от Дели до Дона, говорили о защитниках, что те дерутся, «как банда разъяренных чертей». Через две недели показался флот госпитальеров, но осаждающие удвоили свои усилия и разрушили городские стены. Остатки гарнизона пробились к пристаням и вплавь бросились на галеры. Последовала оргия разгрома, в которой ликующая орда стреляла головами павших братьев по кораблям христиан.

Смирна защищала морские пути на Черном море, и поэтому через несколько лет брат Филибер взял турецкий замок Бодрум на полуострове напротив Родоса и построил великую крепость Святого Петра с семью линиями фортификаций и надежно укрепленной гаванью. Это был необычайно одаренный магистр, который объединил брать ев, несмотря на продолжающийся папский раскол. Пожалуй, самые большие затруднения для него представляли финансы, поскольку доходы от европейских командорий тревожно сократились. Он объездил многие столицы Запада в поисках средств и в 1410 году приехал в Лондон. Братья активизировали коммерческую деятельность, вкладывались в итальянские предприятия или торговали напрямую с Александрией и Дамьеттой. Но даже если они заключали договоры с Египтом, их караваны продолжали рассекать левантийские воды.

К счастью для Родоса, своим главным врагом Каир считал Кипр. Остров ослабили повторяющиеся вспышки чумы, налеты саранчи и падение авторитета обедневшей монархии. Однако король Кипра Янус видел себя новым Петром. Киприоты совершали частые набеги на египетское побережье и беспощадно нападали на мусульманских купцов, потому что Янус никак не ограничивал своих каперов. Во времена Петра мамлюки были не так сильны на море из-за недостатка корабельного леса, но теперь они завладели киликийскими лесами. В 1426 году султан Барсбой отправил армаду в 180 галер с конницей и регулярными войсками из тюркских племен, которые высадились на берег в конце июня. Короля, проявившегося себя самым жалким и несостоятельным образом, окружили и разгромили у Хирокитии, его коня убили прямо под ним, а других подходящих лошадей для него не нашлось, потому что он был слишком жирным. Тогда мамлюки сожгли Никосию дотла и опустошили все королевство. В Каире несчастного Януса провезли по улицам на осле, заковав его босые ноги в кандалы под ослиным брюхом, и время от времени стражники, издеваясь, заставляли его слезать с осла и целовать землю. Через год короля, который «больше никогда не улыбался», освободили после уплаты огромного выкупа в 200 тысяч дукатов, из которых 30 тысяч поступило от ордена.

Отныне кипрские короли стали вассалами, и чуть ли не наутро воинственное государство крестоносцев превратилось в безобидную торговую базу. Авторитет короля практически сошел на нет, и ему самому и его крупнейшей знати так и не удалось оправиться от разорения. Кроме того, дома ордена иоаннитов, крупнейшего землевладельца страны, практически обанкротились: в 1428 году великий командор Герман фон Ов сдал Колосси двум братьям на семь лет с уплатой номинальной ренты в 4 дуката – при условии, что они поставят командорию на ноги, – тогда как обычный доход составлял 12 тысяч дукатов. В 1440 году орден заключил соглашение с Каиром, по которому Кипр обязался не участвовать ни в каких будущих военных действиях. Братья не могли ожидать большой помощи от немногих сил разбитого королевства и не располагали средствами и ресурсами для его защиты, притом что обе стороны стремились обеспечить свои меркантильные интересы. Теперь Родос остался единственным наследником крестоносного Иерусалима.

 

Глава 14

Три осады

 

Растущая угроза обители только усилила преданность братьев. Не случайно госпитальеры, говоря о своем ордене, стали чаще прибегать к выражению «наша святая религия», а когда избранный в 1421 году Антонио Флувиан принял титул Великого магистра, это отразило и возрожденное назначение ордена, и его мирское величие. Родос стал новым Иерусалимским королевством, где воины охраняли священную цитадель под покровительством Святой Девы Филермской. Но у них уже не было товарищей-соперников, которые боролись бы с ними плечом к плечу.

Тамплиеры уже исчезли, а лазариты исчезали. В Англии после 1351 года уже нет упоминаний об их прецептории и больнице в Локко, хотя Бертон-Лазарс продолжал получать доходы, а Чоузли уже пропал к 1458 году. В 1450-м папа удовлетворил прошение магистра Уильяма Саттона о том, чтобы, когда Бертон-Лазарс выберет себе главу, его уже не требовалось утверждать. Шотландия чуть дольше сохраняла верность Буаньи, хотя во Франции прецептории тоже превращались в синекуры. Прокаженные рыцари Утремера с трудом узнали бы в этих братьях своих преемников.

Родос был постоянно готов к нападению. Сторожевой корабль непрерывно патрулировал берег, на Сими стояла высокая сторожевая башня, и не только посланники госпитальеров активно действовали в Египте, но и родосские купцы были в курсе всех слухов, которые ходили в Каире и Александрии. К счастью, мореходное мастерство ордена часто давало ему возможность обогнать и победить более крупные силы. Это со всей очевидностью проявилось в 1440 году, когда султан Египта Джакмак, который все сильнее негодовал из-за налетов пиратов-монахов, выслал против них свой флот. Уничтожив деревни в Кастелоризоне, восемнадцать его галер, «превосходно укомплектованных солдатами, гребцами, пушками и боеприпасами», затем атаковали саму обитель. Едва завидев их, маршал ордена Луи де Сен-Себастьен вывел всю свою боевую эскадру в восемь галер и четыре вооруженных грузовых судна под боевую музыку и пушечную стрельбу. Египтян так испугал этот неожиданно агрессивный прием, что они борт о борт друг к другу поплыли к берегу и развернулись кормой к морю. Там они удерживали братьев до ночи заградительным огнем из пушек и снарядами греческого огня. Потом они торопливо поставили паруса – можно было подумать, что они намеревались идти в Турцию, однако от захваченного мамлюка брат Луи узнал, что на самом деле пунктом назначения был Ланго. Он упорно гнался за ними всю ночь и сумел перехватить. Испуганные египтяне снова не пожелали принять бой и укрылись в необитаемой гавани, «которую турки зовут Каратоа». Они полагали, что находятся в безопасности на ее песчаных отмелях, ибо караккам госпитальеров требовалась большая глубина, чтобы преследовать их. Брат Луи тут же перевел тяжеловооруженных воинов с каракк на свои галеры и атаковал. Последовала «великая кровопролитная битва», в которой мамлюки потеряли 700 человек, а родосцы – 60. Только наступление ночи и прилив спасли турок от полного уничтожения.

Осиное гнездо невозможно потревожить безнаказанно. Летом 1444 года египетская армада высадила на остров 18 тысяч человек, которые его опустошили, затем осадили город и его обитель. К счастью, из Бургундии и Каталонии только что прибыли небольшие подкрепления. Через шесть недель пушкам мамлюков удалось пробить массивные куртины, и Великий магистр Жан Бонпар де Ластик понял, что большой штурм неизбежен. 24 августа перед рассветом, в темноте, он молча собрал свои войска за крепостным валом, поставив в центре рыцарей и пикинеров и арбалетчиков на флангах. В те дни братья бились пешими, одетые в бригантины (кожаные куртки с наклепанными металлическими пластинами) и стальные шлемы-саллеты, а будучи моряками, они, вероятно, предпочитали абордажные пики. Среди присутствовавших там англичан был туркопольер Хью Миддлтон. Когда забрезжил рассвет, прозвучал сигнал к атаке, после чего под рев труб и грохот литавр и цимбал маленькая, но грозная армия ворвалась в спящий лагерь мамлюков, крича старый боевой клич «За святого Иоанна!». Вскоре все было кончено: враг бросился на свои корабли, хотя к тому времени уже сотни турок были перебиты восторженными братьями, которые захватили весь осадный обоз. Джакмак был настолько подавлен, что в 1446 году заключил мир.

Но если обители и удалось выстоять в первой большой осаде, вскоре ей было суждено столкнуться с гораздо более страшным противником. Турки постепенно захватывали Грецию; латинские сеньоры островов и материковых регионов часто обращались с отчаянными просьбами о помощи к бейлифу Мореи, а сама империя близилась к своему концу, сократившись до Константинополя и нескольких небольших городов. В 1451 году на османский трон взошел свирепейший среди всех султанов – Мехмед II, который несколько раз поклялся, что после Константинополя завоюет Родос. Вероятно, рыцари горше чем кто бы то ни было оплакивали падение Византии и героическую гибель восемьдесят первого римского императора в 1453 году как апокалиптическое подтверждение участи всего Латинского Востока. Великий магистр Жак де Мийи осуществил ряд весьма успешных рейдов на турецкое побережье, пока Мехмед занимался покорением остатков Романии. Потом, в 1462 году, так и не смог осуществиться проповедуемый Пием II Крестовый поход. С разбитым сердцем папа умер. Хотя братьям удалось сорвать попытку египтян захватить Кипр, дела королевства шли все хуже, и, несомненно, все сильнее становилось ощущение изоляции, которое вызвало рост обители до 400 рыцарей в 1466 году. Орден как следует обдумал, как их использовать; в 1460 году гарнизон Бодрума увеличили до 50 человек, а Коса – до 25, и 40 человек назначили на сторожевой корабль. К счастью, турок отвлекала затянувшаяся война с Венецией, которая продолжалась до 1479 года.

Великим командором Кипра в 1467 году был брат Джон Лангстротер, англичанин, отличавшийся безграничным честолюбием. Его молодость была прекрасным примером успешной карьеры в ордене. Родившись в 1416 году, в 1448-м он стал командором и заместителем туркопольера, кастеляном Родоса в 1453-м, бейлифом Игла в 1464-м и великим приором Англии в 1469-м. Граф Уорик назначил брата Джона казначеем королевства еще до того, как сверг с престола Эдуарда IV. Потом Эдуард сместил Лангстротера, но в 1471 году «господин святого Иоанна» под держал Генриха VI и командовал отрядом на стороне Ланкастеров при Тьюксбери. После разгрома он скрылся в аббатстве, но его вытащили оттуда и обезглавили.

Ситуация в Ирландии показывает, какая анархия царила в некоторых европейских приориях и как мало они давали выгоды. Там большинство командорий сдавали в аренду мирянам, и ирландских братьев никогда не видели на Родосе, потому что они слишком глубоко увязли в местной клановой политике. Деградация ордена усугубилась в период правления брата Джеймса Китинга, который стал приором в правление Эдуарда IV. Он был едва лучше разбойника и однажды захватил Дублинский замок. Он проигнорировал общее предписание 1480 года и, во всяком случае, так и не послал доходов в обитель. Великий магистр д’Обюссон объявил о его смещении в 1482 году, но, когда брат Мармадюк Ламли явился занять его место, Китинг тут же заточил в тюрьму своего неосмотрительного собрата. И даже в правление Генриха VII брат Джеймс по-прежнему был катастрофически деятелен.

Большинство братьев происходили из низшего дворянства – в Англии из помещиков. Английские братья редко носили великие фамилии, и, даже если их отцы были купцами, которые купили землю и герб, или их братья были подмастерьями в каком-либо ремесле, существовал очень большой разрыв между рыцарями и горожанами. Может быть, в XV веке и не сложилась такая строгая стратификация, как seize quartiers[92], но в этом странном маскарадном мире род занятий человека имел почти мистический смысл, и все военные члены орденов пользовались привилегиями аристократии.

Рыцарство пока еще процветало в Северной Европе, но, скорее, как эстетический культ, посвященные в который принадлежали к придворным орденам, таким как орден Золотого руна, Звезды, Дикобраза, Подвязки. Они жили мечтой о Круглом столе, давали фантастические обеты, их поприщем были турниры, а не поле боя. И когда эти экзотические братства собирались на «капитулы», одетые в «облачения», и посещали специальные богослужения в собственных церквах, их идеалы были идеалами «Смерти Артура», а не монастыря. А братья на Родосе, которые вели простую жизнь в нелегких условиях, мало походили на чудаковатых щеголей бургундского двора.

Даже если в ордене были грешники, поддавшиеся «силе подлых страстей», в основном они оставались Божьими людьми. В «Богослужебной книге для использования в церкви Госпиталя Святого Иоанна», составленной на Родосе в 1465 году, праздник их покровителя отмечали тремя мессами – последняя из них была торжественная понтификальная – в полночь, на рассвете и при полном свете дня; подобное обычно бывало только в Рождество. В конце века кардинал-магистр возглавлял богослужения в орденской церкви, облаченный в ризу и митру. И даже сегодня современный капеллан ордена может написать: «Для рыцаря бедные люди – не что иное, как сам Христос, воплощенный в их страдании, и в их лице рыцарь заботится о Христе».

Однако петля уже затягивалась. В 1463 году сеньор Лесбоса обратился к ордену с отчаянной просьбой о помощи, и, хотя братья поспешили на защиту его столицы Метилены, она пала из-за вероломной измены. В 1470 году турки напали на Эвбею (Негропонт), после чего орден отправил флотилию под командованием брата Пьера д’Обюссона освобождать ее венецианский гарнизон – но безуспешно, потому что адмирал республики уже пал духом. Рыцари сосредоточились на укреплении собственного острова. Им пришлось встретиться с новыми и грозными войсками – янычарами. Их набирали из числа мальчиков-христиан, которых турки забирали в качестве обязательной дани, и они превратились в ударную боевую единицу, которую использовали для штурмов или в безнадежных военных предприятиях; до наступления XVI века их было не больше двух тысяч. Они не просто воздерживались от вина, азартных игр и женщин, им было даже запрещено жениться, и ночевали они в общих спальнях. Они были приписаны к ордену дервишей бекташей, чей основатель Хаджи Бекташи из Хорасана благословил их основание. Вооруженные копьями и ятаганами, они производили странное и пугающее впечатление во время атаки, в которую шли под началом старших офицеров чорбаджи (суповара) и каведжи (кофе-вара) странным строевым шагом, напоминающим минуэт – три шага вперед, пауза, еще три шага вперед, – под звук мехтера, военного оркестра. Поверх кольчужных рубах они носили форму из зелено-желтых плащей с белыми страусовыми перьями и кистями на высоких белых тюрбанах; за штандарт у них было развевающееся знамя из белого шелка с конскими хвостами. И дрались они не менее примечательно, чем выглядели.

К 1479 году Мехмед был готов свести счеты. Он нашел достойного противника в лице Великого магистра Пьера д’Обюссона. Этот пятый сын знатного семейства из Ли-музена, родившийся в 1423 году, вступил в орден, когда ему было под тридцать лет и он уже испытал себя на службе в войне против англичан. Несмотря на северное происхождение, у него, пожалуй, было больше общего с принцами ренессансной Италии, чем позднесредневековой Франции или герцогами Бургундии, – он был настолько интеллектуалом Кватроченто, что взял в свои латинские секретари гуманиста и поэта Джан-Марию Филельфо. Брат Пьер был превосходный воин, администратор и дипломат, и его самыми замечательными качествами были реализм и лидерство, и притом он сочетал магнетизм с привлекательной внешностью. И братья, и жители Родоса были преданы ему. Мехмед отправил к нему посла, чтобы усыпить подозрения братьев, но Пьер не позволил себя обмануть. В целом он, пожалуй, мог собрать около 600 братьев и 1500 наемников, родосских ополченцев и каперов, однако со дня своего избрания он укреплял фортификации, углублял рвы, сносил постройки, стоящие близко от городских стен, размещал артиллерию и накапливал запасы провианта и боеприпасов.

 

Гийом Каурсин (очевидец) презентует Великому магистру Пьеру д’Обюссону свой бестселлер об осаде Родоса в 1480 г.

 

Однако, по мнению турецких агентов, гарнизон был абсолютно недостаточен. Визирем и командующим новым походом Мехмед назначил Месих-пашу, отступника и родственника византийского императора Палеолога. В апреле 1480 года впередсмотрящие на Родосе заметили вражеские корабли, а 23 мая 70 тысяч человек высадились в бухте Трианда, и 50 галер блокировали порт. Месих-паша разбил лагерь на горе Святого Стефана, с которой открывался вид на остров. Ключом к осаде был форт Святого Николая, стоявший на мысе на боковой стороне внешней гавани: как только он падет, Родос можно заставить голодать и так принудить к сдаче. На противоположном берегу турки построили большую артиллерийскую батарею с тремя медными василисками – тогдашними гаубицами, которые стреляли каменными ядрами диаметром больше 60 см.

Эти пушки направлял мейстер Георг, немецкий артиллерист. Вдруг он возник перед стенами крепости, прося убежища «ради совести». На самом деле он был двойным агентом, которого подкупили, чтобы он узнал, в каких местах артиллерийский обстрел нанесет больше всего ущерба, и вдобавок он пытался посеять панику в гарнизоне, расписывая огромный размер и свирепость осаждающей армии. Все поверили в то, что, если Родос падет, их живьем посадят на кол, ведь турки привезли с собой множество заостренных кольев. Но Великий магистр видел этого лживого перебежчика[93] насквозь и позднее повесил его.

Когда турецкие пушки пробили крупную брешь в стенах форта, визирь отдал приказ о первом штурме. Турецкие галеры подошли к берегу, чтобы высадить войска по обе стороны от дамбы. Идя по отмели, они натыкались ногами на корабельные гвозди и старые ножи, которые вбили в деревянные чурбаки и бросили на морское дно. Турки в смятении остановились и стали прекрасными мишенями для стрелков и арбалетчиков, а в бреши их рвал на части перекрестный огонь из установленных по бокам батарей, а потом христиане во главе с д’Обюссоном нанесли контрудар. Пушечное ядро сбило шлем с головы брата Пьера, и он пошутил насчет улучшения карьерных перспектив и тут же вернулся к бою. В конце концов вражеские галеры отступили перед флотилией брандеров, после чего Месих-паша отозвал свои полностью деморализованные войска, оставив 600 человек мертвыми.

Расстояние между фортом Святого Николая и противоположным берегом едва ли составляло 140 метров. Поэтому турки возвели понтон, и как-то ночью небольшая лодка закрепила якорь среди камней под молом, к которому был привязан канат, чтобы таким образом подтянуть плавучий мост. Однако английский моряк нырнул и убрал якорь. Затем 18 июля состоялся ночной штурм, турки атаковали вдоль всего мола с армады мелких суденышек и установили свой понтон в нужное положение, а галеры бомбардировали форт. Ночную тьму освещало странное зарево горящей нефти и расплавленного свинца, пушечных вспышек и пламени брандеров; несколько вражеских галер загорелись, и гарнизонная артиллерия потопила не меньше четырех. Битва бушевала с полуночи до 10 часов следующего утра. По сообщениям, турки потеряли 2500 человек, включая офицера, возглавлявшего штурмовой отряд, зятя султана. Месих-паша так пал духом, что три дня ничего не делал, а только сидел мрачный в своей палатке.

В начале осады он отдал приказ об общем обстреле, а затем сконцентрировался на юго-восточном сегменте крепостного вала, за которым находился еврейский квартал. Даже если до этого пушки разрушили магистерский дворец, здание не представляло стратегической важности, хотя гибель винного погреба магистра расстроила некоторых братьев, но в этом месте стены были старые и не особо прочные. Вражеские батареи беспрерывно грохотали под защитой земляных насыпей и бревенчатых укрытий – в самом большом было установлено восемь медных василисков, а турецкие инженеры подрывали фундаменты. Когда вскоре начали рушиться стены, д’Обюссон велел вырыть за ними канаву и возвести кирпичную стену. В работе участвовали все, горожане и рыцари трудились днем и ночью, и сам магистр подавал пример. Дождь из подожженных стрел и гранат вызвал пожары по всему Родосу, поэтому магистр отослал женщин и детей в подвалы или укрытия с бревенчатыми крышами. Кроме того, он приказал построить старомодный требушет, который сардонически назвали «подношением», и эта дьявольская машина метала такие большие камни, что они в щепки разносили деревянные укрытия турок и взрывали под копы.

Некоторые итальянские братья утратили самообладание и нашли себе представителя в лице секретаря магистра Филельфо, который умолял д’Обюссона пойти на переговоры. Магистр вызвал всех их к себе и холодно сказал, что одна галера еще может вырваться за блокаду и они могут уплывать немедленно, а потом угрозами и уговорами вселил в них храбрость. Месих-паша прибегнул к византийским методам; он отправил в город двоих «дезертиров», албанца и далматинца, с известием, что Мехмед на подходе с сотней тысяч человек. Д’Обюссон отказался в это поверить, и тогда они попытались договориться с Филельфо и попытаться убить магистра. Итальянец сразу же сообщил обо всем д’Обюссону, и гарнизон расправился с несчастными.

Все это время продолжалась бомбардировка юго-восточной стены. Одну батарею под прикрытием темноты штурмовали итальянцы и вернулись с насаженными на пики турецкими головами, но визирь забросал ров щебнем. Через шесть недель между братьями и их врагами осталась только груда кирпичей от рухнувшей кладки в достаточно широкой бреши, чтобы туда проехала кавалерия. Посланец Месих-паши Сулейман-бей подошел к бреши и сказал, что такая хорошая оборона заслуживает хороших условий: если гарнизон сдастся, он может стать союзником султана Мехмеда, а если продолжит сопротивляться, то будет уничтожен – брешь открыта, 40 тысяч ударных войск стоят наготове. Брат Антуан Готье, кастелян Родоса, ответил, что, если стены падут, за ними встанет новая оборона, что нападающие могут рассчитывать только на такой же прием, который они встретили на молу Святого Николая, что у султана странный способ заводить друзей и что, невзирая ни на что, братья готовы встретить атаку. День и ночь все турецкие орудия стреляли в брешь. За час до рассвета 28 июля обстрел прекратился, и затем раздался единственный выстрел в качестве сигнала, после чего штурмовые отряды молча стали карабкаться по лестницам. Изможденный, оглушенный гарнизон спал, турки легко схватили нескольких часовых, и всего за несколько минут турки не только вошли в брешь, но и взяли бастион Италии и послали к паше сказать, чтобы он вывел больше войск.

Великий магистр брат Пьер д’Обюссон сразу же явился на место, сжимая в руках полупику, и прокричал своим братьям, что они должны спасти Родос или погибнуть вместе с ним. Он первым поднялся по лестнице на груду обломков, его дважды сбивали с ног, но он поднимался снова. Вскоре рыцари и турки перешли в рукопашную вдоль всего разбитого крепостного вала. Обычно доспехи восполняли недостаток численности, большим налокотником можно было остановить и переломить меч, и в ближнем бою тяжеловооруженный воин разорвал бы легковооруженного противника в клочья. Однако теперь казалось, что защитников, падавших от усталости, просто столкнут со стен. Пробившись вперед в своих позолоченных доспехах, магистр в сопровождении трех знаменосцев и горстки рыцарей стал живым знаменем для воодушевления своих братьев, и тогда Месих-паша послал отряд янычар с приказом его убить.

Вскоре Великий магистр Пьер д’Обюссон едва не пал, трижды раненный; прилив повернулся вспять, когда братья бросились к нему на выручку, но тогда он рухнул с еще двумя ужасными ранами, в том числе с пробитым легким. Братья яростно бросились на изумленных турок, и те вдруг подались; они не только смели противника с вала и вон из бреши – где многие оказались зажаты и погибли, – но и штурмовали лагерь визиря и захватили его штандарт.

Месих-паша в отчаянии сдался. Как говорили в гарнизоне, 3500 павших турок увеличили его потери до 9000 человек, то есть защитники крепости убили в два с лишним раза больше врагов, чем было их самих, не говоря уже о 30 тысячах раненых. Даже если визирь знал, что погибло более половины братьев, в том числе большинство бейлифов, все равно известие о том, что раны магистра не смертельны, должно было его порядком разочаровать[94]. Его армия пала духом, и, когда неаполитанская каракка и папская бригантина прорвали блокаду, униженные турки сожгли свои запасы, подняли паруса и снялись с места через три месяца после начала осады порта.

Совершенно ясно, что разгром турок был чудом, братья, как в Мариенбурге, узрели Богоматерь в сонме ангелов и рядом с нею знакомую фигуру во власянице из верблюжьей шерсти – Иоанна Крестителя; а тактичные пленные охотно подтвердили реальность видения. Пьер д’Обюссон выздоровел и стал героем Европы[95].

Мехмед пришел в бешенство и начал готовиться к новому походу, но в мае 1481 года умер. Он хотел, чтобы ему наследовал младший сын Джем, но старший сын Баязид пользовался большей популярностью, и брату пришлось прятаться от него в Караманских горах. Джем решился на отчаянный шаг и обратился с мольбой об убежище к д’Обюссону, который и выслал галеру, чтобы его забрать. Джем прибыл на Родос в середине лета и был принят с почестями, подобающими действующему правителю государства. Жестокий и вероломный, прирожденный солдат, этот потомок Османов был грозен не менее своего отца, и если бы он сел на трон, то без каких-либо угрызений совести обратил оружие против того, кто сейчас дал ему приют. Для братьев же трудно было найти лучшего султана, чем Баязид II, благочестивый мусульманин, занятый строительством мечетей и миролюбивый по характеру. Разумеется, что Великий магистр рассчитывал на дипломатические выгоды и вскоре отправил Джема во Францию, где он пребывал в почетном заключении в крупных командориях. Пьер получил для него пенсион от Баязида в 30 тысяч золотых дукатов, не считая ежегодного пожертвования на орден в 10 тысяч. Наконец в 1488 году этого бездействующего султана передали папе Иннокентию VIII, и в 1495 году он умер, якобы отравленный папой Александром VI Борджа.

 

Осада Родоса, 1480 г.

 

В 1485 году брат Пьер стал кардиналом и папским легатом. Он не только возвел церковь в благодарность за свою чудесную победу, но и укрепил дисциплину ордена. Некоторые братья к тому времени завели обычай одеваться в шелка и бархат, носить золотые цепи и украшенные драгоценными камнями ножны; они подверглись строгому взысканию, и им пришлось надеть свое облачение: черную тунику, скуфью и плащ с небольшим белым крестом с левой стороны груди. Европейские командоры могли жить, как богатые сельские помещики, однако гость, приезжающий на Родос, знал, что он в монастыре; на тогдашних изображениях члены ордена одеты, словно монахи в капитуле, и слушают Писание в трапезе или трудятся в госпитале. Между тем были отстроены городские стены, возведены новые башни. Форт Святого Николая стал великим бастионом в форме звезды, и благодаря угловым огневым позициям его лобовой штурм стал невозможен. Также защитники разместили более тяжелые пушки, а их постоянный гарнизон вырос до 450 братьев в 1501 году. В том же году выгнали всех евреев как потенциальную пятую колонну. Задачей Пьера было выжить, и по той же причине, по которой он изгнал евреев, он привечал местных родосцев, допуская их в орден и даже в бейливики.

Обитель поддерживала хорошие отношения с большинством европейских владык, которые любили назначать великих приоров. Клеркенвелл избежал этой участи, хотя у английской приории были свои проблемы: в 1515 году большой женский монастырь в Бакленде разорвал связи с орденом, а кардинал Вулси добился от приора Томаса Докры передачи ему в аренду Хэмптон-Корта, их самого богатого владения. Но в целом у госпитальеров были прекрасные отношения с Англией. Генриха VII называли «защитником ордена», и великие приоры Англии продолжали посещать парламент и возглавлять посольства в Риме и Париже.

В 1494 году король Франции Карл VIII, который боготворил д’Обюссона, вторгся в Италию с целью идти дальше и завоевать Константинополь и Иерусалим. На следующий год в Неаполе его короновали императором Востока и королем Иерусалима, а папа Александр VI организовал Святой союз против турок с д’Обюссоном в качестве генералиссимуса; в союз входили император Максимилиан и короли Испании, Португалии и Венгрии, а также преемник Карла Людовик XII и венецианский дож. Обитель провела широкую подготовку, но Крестовый поход так и не состоялся. Брат Пьер «умер от досады» в 1503 году в возрасте 80 лет, измученный постоянным ожиданием угроз. На Родосе его похоронили с почестями, подобающими великому монарху; траурная процессия прошла по молчащему городу во главе с четырьмя братьями, которые несли его личные знамена, а еще двое несли его красную шляпу и крест легата. В процессии шли и греческие, и католические священники и епископы.

Своими сведениями об осаде мы обязаны рассказу очевидца – вице-канцлера иоаннитов Гийома Каурсина, француза из Дуэ, секретаря д’Обюссона. Он писал депеши Великого магистра папе и императору, а впоследствии вставил их в свою книгу Obsidionis Rhodiae urbis descriptio, которая (впервые вышедшая из печати всего через четыре месяца) стала бестселлером. Ее популярность вполне понятна, ведь Западная Европа испытывала ужас перед угрозой, которую представляло расширение империи Османов. Всего через несколько дней после снятия осады с Родоса турки захватили и разграбили Отранто на побережье Адриатического моря в Северной Италии и занимали его целый год – и обезглавили всех отказавшихся принять ислам. Султан Мехмед намеревался завоевать и Родос, и весь Апеннинский полуостров, но братья спасли Италию, разгромив его войско. Они стали вдохновением для всего христианского мира.

На острове всегда находилось не больше горсти английских рыцарей, может быть, меньше двенадцати из 550 братьев на Родосе. В 1514 году английский ланг насчитывал всего 28 рыцарей, и большинству приходилось оставаться дома. Эта задача была возложена на великого приора Англии, приора Ирландии и приора Шотландии, который заседал в шотландском парламенте, как и великий приор Англии в английском, тогда как большинство братьев среднего и старшего возраста требовались для управления командориями. Также было несколько «почетных рыцарей», которым Великий магистр вручил золотой «крест преданности».

Среди этих почетных братьев были Томас Стэнли, 2-й граф Дерби, которого приняли в орден в 1517 году, и Чарльз Сомерсет, 1-й граф Вустер, принятый тогда же. Они ни разу в жизни не бывали на острове.

Однако англичане поскромнее, не связанные с орденом, приезжали на Родос. После падения Константинополя он стал убежищем для греческих ученых, которые привлекали желающих научиться греческому языку. Один из учеников – Уильям Лили – стал первым главным магистром школы Святого Павла в Лондоне.

Непосредственно среди рыцарей встречались люди высокообразованные и даже ученые. Каурсин неплохо разбирался в классической литературе, а последний великий канцлер на Родосе, брат Андреа д’Амараль, как говорили, знал труды Плиния, как свое собственное имя. Брат Сабба да Кастильоне, принятый в орден на Родосе в 1505 году, был увлеченным антикваром и тратил свободное время на поиски античных скульптур в Эгейском регионе, которые затем отправлял на родину в Мантую.

Для завоевателей Рума само существование Родоса было оскорблением, и в 1503 году корсар Джамали совершил набег на остров, чтобы терроризировать его жителей. Однако братья расставили кавалерию в стратегических точках, и враги двинулись на Лерос. На этом островке-скале находилось только два рыцаря в крохотном форте – пожилой, прикованный к постели командор и юный брат Паоло Симеони восемнадцати лет. Но на следующее же утро неверные с изумлением увидели, что в проеме стены их ожидает большой контингент госпитальеров, и поспешно подняли паруса. Дело в том, что брат Паоло одел всех жителей острова, и мужчин, и женщин, в красные сюрко ордена. В 1506 году семь египетских «флейт» – чрезвычайно быстрых и необычайно длинных и узких галер с очень большими парусами – атаковали Кос. Две вышли вперед на разведку, но внезапно из-за мыса появились два родосских военных корабля, перерезав им путь, после чего мамлюки пристали к берегу и бросились на сушу. Госпитальеры сами поднялись на египетские корабли и заманили остаток флотилии в бухту, где стояли в засаде галеры ордена, после чего захватили экипажи всех пяти кораблей и продали пленников в рабство. Еще более эффектным оказался захват александрийской «Большой каракки» в 1509 году. Каждый год этот корабль-сокровищница под названием «Могарбина», «Царица морей», ходил между Тунисом и Константинополем, перевозя богатых купцов и сказочно роскошные товары из Индии. «Могарбина» представляла собой гигантское судно с семью палубами, и ее главную мачту «могли обхватить шестеро человек», ее защищали «100 пушек и 1000 солдат». Купцы без боязни вверяли ей свои самые богатые товары, ведь каракка уже несколько раз отражала нападения братьев. Командор де Катино, хитрый лимузенец, подстерег этого исполина у Крита. Под видом переговоров он поставил борт о борт с «Могарбиной» большую каракку ордена и потом одним смертоносным залпом картечи скосил и ее капитана, и офицеров на корме. Оставшаяся без начальства команда сдалась, рыцари взошли на борт и нашли там поразительный груз: серебро и драгоценные камни, тюки шелка и кашемира, ковры, большое количество перца, имбиря, гвоздики и корицы. На обратном пути братья захватили три грузовых корабля поменьше и в конечном итоге все сокровища распродали во Франции, а за владельцев взяли выкуп или продали в рабство.

В августе 1510 года египетский султан Кансух аль-Гаури послал своего племянника с 25 парусниками в «Лаяццо» – Айас на побережье Малой Азии рядом с Александреттой, – чтобы привести груз корабельного леса, в котором сильно нуждался. Шпионы ордена доложили об этом на Родос. Внезапно, откуда ни возьмись, братья возникли у Айаса на четырех галерах под началом брата Андреа д’Амараля и восемнадцати вооруженных каракках и фелуках под началом брата Филиппа де Вилье де л’Иль-Адама (разделение командования позднее принесет горькие плоды). Мамлюки быстро направились к ним навстречу в боевом порядке. После особо кровопролитной схватки борт о борт братья одержали славную победу, захватив четыре военные галеры и 11 прочих судов. Это была величайшая из всех морских битв родосских рыцарей и блистательная победа их шпионской сети. Вдобавок в деле была замешана и политика. Лес предназначался для нового египетского флота, который должен был присоединиться к турецкому и выбить португальцев с Красного моря: этот недолгий союз оказался последним между мамлюками и турками-османами, которые вскоре обратились друг против друга. В 1516 году турки разгромили и убили Кансуха аль-Гаури и через год повесили последнего султана мамлюков. В первую очередь, битва при Айасе была для Порты неудобным напоминанием о том, что Родос становился все более грозной морской державой.

Мягкого Баязида в 1512 году заставил отречься от престола и отравил его собственный сын Селим I Грозный, в котором кровожадность и вероломство достигли невиданной высоты. Он был блестящим военачальником и одержал множество побед, а своих янычаров снабдил аркебузами. Земля под орденом задрожала, но, к счастью, Селима занимали войны с Венгрией, Персией и Египтом. Потом в 1517 году он прибавил к своим владениям Каир и халифат; обитель оказалась в кольце врагов. Однако как раз в то время, когда Селим в 1521 году намеревался взяться за Родос, он умер. Его преемник Сулейман Великолепный, самый обаятельный и самый грозный из турецких султанов, унаследовал привыкшую к победам, закаленную боями армию. Анатолия к тому моменту находилась в сердце Османской империи, однако всего в нескольких километрах от ее берега лежало это осиное гнездо пиратов и идолопоклонников, которое тогдашний летописец Кемаль-паша-заде назвал «источником греха и местом сбора извратителей религии». Пока оно не уничтожено, Турции нужны были все корабли для охраны собственных вод, и поэтому она могла сама стать великой морской державой. На выборах магистра в 1521 году на этот пост претендовали приор Англии Томас Докра, португальский приор Кастилии Андреа д’Амараль и приор Оверни Филипп де Вилье де л’Иль-Адам. Выбрали третьего, к шумному смятению Амараля, который прокричал: «Это будет последний Великий магистр Родоса!» Получив письмо с поздравлением от нового султана, брат Филипп написал сардонический ответ, который фактически означал брошенный вызов, так как его шпионы проникли во дворец Сулеймана, и он знал, что нападение неминуемо. Европа проигнорировала его просьбы о помощи, но находчивый магистр нанял 500 критских арбалетчиков, несмотря на запрет их венецианского господина, переодев их купцами и палубными матросами. А лучше всего было то, что он нанял Габри эле Тадино де Мартиненго, величайшего военного инженера того времени, которому пришлось добираться до Родоса вопреки яростным попыткам ему помешать. Оказавшись на острове, богобоязненный Мартиненго был так потрясен, что попросился в орден, так как не был женат. Филипп пришел в восторг и не только сделал этого талантливого кандидата рыцарем, но и даровал ему большой крест, и новый бейлиф с энтузиазмом взялся за усиление обороны: перед каждым бастионом расположили равелины – двойные окопы треугольной формы вершиной к противнику, во всех опасных местах сложили «фашины и габионы» – связки прутьев и корзины с землей, и все батареи, защищенные мантелетами из дерева и веревок, разместили таким образом, чтобы обеспечить максимальный охват. Гарнизон Филиппа был чуть больше, чем гарнизон д’Обюссона, – он располагал пятью сотнями братьев, тысячей тяжеловооруженных воинов и некоторым числом ополченцев, – но у него были более сильные укрепления и неизмеримо превосходящая огневая мощь.

26 июля 1522 года, через два дня после праздника Иоан на Крестителя, в виду показалась турецкая армада в 103 галеры и 300 прочих судов. Все жители Родоса сбежались в орденскую церковь, где «по окончании проповеди со всей торжественностью отслужили понтификальную мессу» и «досточтимый господин Великий магистр» возложил на алтарь ключи от города, вверяя их святому Иоанну. В конце концов он лично взял в руки гостию и благословил остров с его гарнизоном. Затем в своих золоченых доспехах он проехал по улицам, а братья стояли на посту. Магистр уже разметил сектора обороны и проинспектировал контингенты всех лангов, построившиеся у своих обержей в полной боеготовности.

По сведениям, которые дают его современники, осаждающих было 140 тысяч солдат, а также 60 тысяч балканских крестьян для производства работ. Ими командовал родственник Сулеймана Лала Мустафа-паша, смелый, но неопытный, «скорее храбрый солдат, чем бывалый полководец». И даже если главой его штаба был видавший виды, поседевший в боях ага Пири Мехмед-паша, молодой вельможа отнюдь не внушал уверенности ветеранам кампаний Селима. Пири написал Сулейману, что боевой дух ослаб и что султан должен сам прибыть на место, чтобы его войска взяли Родос; и 28 июля их великий господин прибыл на остров с 15 тысячами войск.

Весь август турки обстреливали фортификационные сооружения между бастионом Арагона и морем. На этот раз они вели бомбардировку более научно, чем в 1480 году, и к тому же у них были мортиры для навесной стрельбы. В подкопы теперь закладывали порох, а также их рыли быстрее, так как турки располагали большим количеством минеров, однако Мартиненго удавалось обнаруживать многие из них при помощи своего рода барабанных сейсмографов с колокольчиками. Орудия методически разрушали тщательно выбранные участки, и, чтобы вести стрельбу по городу, были возведены два громадных земляных вала высотой с городские стены – «чудесные великие холмы». 4 сентября два огромных заминированных подкопа взорвались под бастионом Англии, и 11 метров крепостного вала рухнули, заполнив ров, – идеальная брешь. Турки сразу же пошли на штурм и вскоре заняли брешь. Филипп служил мессу в соседней церкви. Вдохновленный ее первыми словами «Deus in auditorium meum intende» («Боже, поспеши мне на помощь»), он схватил свою полупику и выбежал на улицу, где увидел штандарты с конскими хвостами на разрушенной стене. Английские братья под началом брата Николаса Хасси отважно удерживали внутреннюю баррикаду, с которой Филипп и осуществил контрудар с таким напором, что турки оставили брешь, побросали штандарты, хотя Мустафа собственноручно рубил мечом бегущих. Магистерский знаменосец, англичанин Генри Манселл, получил смертельное ранение, но осаждающие потеряли гораздо больше, включая трех санджак-беев.

Еще дважды Мустафа пытался взять штурмом поврежденный бастион Англии. Шеренги «детей пророка» в тысячу человек глубиной с ревом преодолели баррикады, но туркопольер Джон Бак нанес контрудар с обломков. Вражеские солдаты отшатнулись назад, и сам Мустафа бросился к ним на помощь. Однако теперь к англичанам подоспела помощь – немецкие братья во главе с Кристофом фон Вальднером, а также прибыла артиллерия: легко транспортируемые кулеврины и фальконеты (шести– и трехфунтовые), чтобы стрелять и косить врага в упор. Паша сражался, словно лев, пока турки же не оттащили его прочь. Орден тоже потерял многих, в том числе Бака и фон Вальднера и множество английских и немецких братьев. Мустафа решил рискнуть всем и 24 сентября отдал приказ к общему штурму, за которым, удобно расположившись на холме, наблюдал султан Сулейман. Четыре бастиона: Арагона, Англии, Прованса и Италии – подверглись безжалостному обстрелу, и затем сквозь дым показались янычары и бросились на стены. Арагонцы едва не поддались под напором – ведь им противостоял сам ага янычар, но тут подоспел Великий магистр с двумя сотнями свежих воинов и отбросил агу. Сулейман дал сигнал к отступлению; его воины были готовы дрогнуть. Они еще никогда не встречали таких противников – фанатиков свирепее самых диких дервишей. Больше 2 тысяч турецких трупов осталось лежать на поле боя.

Пылая от стыда, султан выстроил всю армию, чтобы расстрелять Мустафу-пашу из луков, но все же пощадил его после того, как старый Пири Мехмед умолил его проявить милость. Сулейман хотел снять осаду, но тут дезертир-албанец сообщил, что орден потерял стольких братьев, что Родос не выдержит нового штурма, и тогда султан назначил новым главнокомандующим Ахмеда-пашу, знающего инженера и военачальника с огромным опытом. Этот «Хекмек Башо»[96] выбрал в качестве стратегии войну на износ.

У Филиппа заканчивался порох, и, хотя братья построили импровизированную мельницу для его производства, им не хватало селитры. Пушки Ахмеда-паши упорно разрушали стены; каждый день на ногах оставалось все меньше защитников. Зимние шторма мешали прибывшим из приорий контингентам выйти из Мессины; буря застала английский корабль с бейлифом Игла на борту в Бискайском заливе, и он затонул со всеми матросами. Потом одна турецкая рабыня уговорила остальных рабов поджечь город, но их поймали и казнили. Также нашли еврейского врача, который отправлял донесения в стан врага, выстреливая их. Что еще хуже, оказалось, что слуга Андреа д’Амараля сообщается с турками таким же способом. Под пыткой он донес на своего господина, приора Кастилии и великого канцлера. Будучи допрошен, Амараль отверг обвинение, хотя, возможно, он и пытался провести переговоры частным образом. Тем не менее, даже если этот желчный старик и не был ренегатом, его пораженческие настроения тревожно подействовали на весь гарнизон. Его торжественно разжаловали и затем обезглавили.

Турки под прикрытием огромных деревянных щитов прорыли траншеи до самых стен. Во время атаки на бастион Арагона бесценный Габриэле Мартиненго был ранен в глаз – пуля прошила его голову насквозь. Сам магистр пришел к рушащейся башне и не покидал ее в течение пяти недель и спал на соломенном тюфяке посреди обломков. Отчаявшиеся защитники вглядывались в горизонт в надежде на помощь. Наконец Филипп приказал гарнизонам архипелага и Бодрума прорвать блокаду на фелуках с 12 рыцарями и 100 воинами. К концу ноября из-за обстрела настолько разрушился бастион Италии, что пришлось снести две церкви, чтобы построить баррикады, а от бастионов Англии и Арагона остались одни руины. Когда турки пошли в новый штурм, Мартиненго уже был на ногах, и они с Филиппом обошли все изможденные войска, чтобы их подбодрить. К счастью, пошел дождь, и турецкие насыпи превратились в болота грязи, порох у них размок, и янычаров снова удалось отбить с тяжелыми потерями.

Верто, который хорошо знал свой орден, говорит: «Солдат силен и доблестен, когда не боится смерти». Сулейман был в отчаянии. Он потерял более 50 тысяч человек – как полагали братья, – не считая тысяч умерших от чумы и холода. Он послал своего офицера на стены, чтобы предложить хорошие условия сдачи и сказать гарнизону, что он обречен. «Иоанниты ведут переговоры только мечом», – прокричал командующий. Английский брат Николас Робертс впоследствии написал: «…Большинство наших людей были убиты, у нас не было ни пороха, ни боеприпасов, ни провизии, один только хлеб и вода; мы были твердо намерены погибнуть на поле боя, а не быть посаженными на кол, поскольку мы сомневались, что он оставит нам жизнь, ведь погибло столько его людей…» Воцарилась зима с воющими ветрами и снежными буранами. Великий магистр созвал совет.

До нас дошел рассказ очевидца об этом драматичном событии. Его записал пожилой командор, который случайно оказался на Родосе, так как приехал туда по делу, а не для того, чтобы сражаться. «Брат Жак, бастард Бурбона», как он нелицеприятно назвал себя, поскольку был незаконнорожденным сыном принца-епископа Льежа, рассказывает, что все старшие офицеры сообщали об ужасных потерях. Мартиненго говорил особенно прямолинейно. «Капитан Габриэль» поведал самому преподобному магистру и досточтимым господам – членам совета, что: «…увидев и обдумав ужасный обстрел, которому подвергся город, увидев великую брешь и вражеские окопы в пределах города до 100 футов глубиной и более 70 футов шириной, а также увидев, что они прорвались за стены в двух других местах, и что большая часть наших тяжеловооруженных воинов – и рыцарей, и прочих – мертвы или ранены, а припасы на исходе, и что простые рабочие встают на их место, невозможно сопротивляться долее, если не придет какая-либо помощь, чтобы заставить турок снять осаду».

«Бастард» прибавляет, что последовал горячий спор о том, что лучше, «погибнуть до последнего человека или спасти людей». Многие утверждали, что «лучше и святее умереть за веру», а другие указывали, что условия, предложенные султаном, не требуют от них отречься от Христа. Вдруг появился греческий епископ с делегацией плачущих горожан, умоляя братьев капитулировать. Брат Филипп «упал чуть не замертво». Оправившись, он и бейлифы в конце концов согласились, что «более богоугодно стремиться к миру и спасти жизни простых людей, женщин и детей».

Было заключено перемирие, но не прошла неделя, как оно было нарушено. Затем, 16 декабря, брат Николас Фэйрфакс прорвал блокаду на бригантине и доставил все, что смог найти: груз вина и 100 критских арбалетчиков. К тому времени стены города превратились в груды обломков, уцелевшие братья жили в грязных ямах, где укрывались от снега и слякоти. 17 декабря турки атаковали и затем еще раз на следующий день. Оставшись без пороха, слабые от холода и голода, едва держась на ногах, братья все же сумели их отбросить. Возможно, именно в этот последний ужасный бой гречанка, любовница погибшего англичанина, члена ордена, перерезала горло двоим их детям, надела его доспехи, взяла его меч и пошла в окопы, где билась, пока сама не сложила голову. Однако другие родосцы дезертировали, несмотря на показательные казни. 20 декабря Великий магистр снова попросил о перемирии.

Сулейман предложил великодушные условия: в обмен на Родос, его архипелаг с Бодрумом и Кастелоризоном братья могли свободно уйти, взяв все свое имущество. Турки даже предоставят им корабли. Они не будут превращать церкви в мечети и оставят родосцам свободу вероисповедания и, кроме того, освободят их от всех налогов на пять лет. Приняв в своем «красном шатре» Великого магистра, султан Сулейман без эскорта посетил разрушенный город, где Филипп показал ему жалкие баррикады. Султан просил его пойти на службу к туркам, но магистр ответил: «Не будет чести великому владыке, если он наймет отступника». Позднее султан заметил, что ему жаль принуждать «чудесного старика покидать его дом».

В ночь 1 января 1523 года протрубила единственная труба, и затем, к изумлению осаждающих, показались братья, шагавшие под барабанную дробь парадным строем в сияющих доспехах под развевающимися флагами. Потом с самыми своими драгоценными реликвиями (иконой Богоматери Филермской и рукой святого Иоанна Крестителя), архивами и ключом от города Родос они отправились на Крит. Над галерой Великого магистра, на полумачте, взлетел флаг Матери Скорбящей, держащей мертвое тело своего сына, со словами «Afflictis tu spes unica rebus» – «Во всех страданиях ты наша единственная надежда». Император Карл V сказал: «Ничто в мире не было настолько же потеряно, как Родос», однако госпитальеры, уплывавшие в снежную тьму, знали, что Иерусалим пал снова.

 

 

VI

Последний крестовый поход

1523–1571

---

Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 216; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!