КАТОЛИЧЕСКИЕ КОРОЛИ И ИТАЛЬЯНСКАЯ АВАНТЮРА 28 страница
По условиям русско-турецкого соглашения в мае 1800 г. острова становились независимой федеративной республикой; она находилась под покровительством царя и выплачивала ежегодную дань Высокой Порте. Когда возобновилась война между Англией и Францией, поначалу казалось, что независимость нового государства не пострадает. Но Наполеон по-прежнему бредил идеей завладеть Корфу, и, согласно дополнению к Тильзитскому договору — он и царь подписали его на пароме посреди реки Неман в июле 1807 г., — острова были переданы Россией под покровительство Франции. Годом позже последовал еще один удар по самолюбию британцев, когда Франция заняла Капри: главнокомандующий Средиземноморского флота лорд Коллингвуд, узнав от нескольких купцов с Кефалонии и Дзанте, что островитяне горят желанием вновь обрести независимость, решил отомстить, захватив как можно больше островов Ионического архипелага. Значительные силы, отплывшие в 1809 г. с Сицилии, с легкостью заняли Кефалонию и Дзанте, Итаку и Киферу, но Корфу обладал слишком мощными укреплениями, и его нельзя было взять штурмом. Единственной альтернативой представлялась блокада, обернувшаяся почти что фарсом: в ней участвовало только два маленьких фрегата, и стоило им скрыться из виду, как французские лодки пересекали пролив, приставали к албанскому берегу и возвращались, нагруженные всем необходимым. Так в течение следующих шести лет военные представители двух держав, притом что страны эти оставались «на ножах» в Европе, проводили сходную мирную политику на островах, часто на виду друг у друга.
|
|
|
Обеим сторонам нелегко давалось управление местными жителями. В этих краях кровная месть оставалась нормой жизни, ежедневно совершались убийства, везде царили невежество и суеверия. Английский путешественник сообщает, что когда губернатор Кефалонии попытался внедрить на острове разведение картофеля, «некоторые священники потрудились убедить крестьян, что это то самое яблоко, коим змий соблазнил в раю Адама и Еву». Постепенно, однако, они оказались побеждены, и к марту 1811 г. майор Ричард Черч успешно сформировал на Дзанте соединение, названное им первым греческим полком легкой пехоты герцога Йоркского. Второй полк, сформированный на Кефалонии (офицерский состав был представлен исключительно греками), принял участие во взятии Паксоса в феврале 1814 г. Хотя оба полка были распущены по окончании наполеоновских войн, многие греки, служившие в них офицерами и солдатами, впоследствии успешно применили свой опыт в качестве лидеров греческой войны за независимость; упомянем прежде всего знаменитого Теодора Колокотрониса, который на всех портретах, будь то картина или скульптура, неизменно изображался в британском шлеме.
|
|
|
В ноябре 1815 г. полномочные представители Британии, Пруссии, России и Австрии пришли к соглашению, что Ионические острова отныне должны стать независимым государством под покровительством Британии и под управлением британского верховного комиссара. Через месяц занять этот пост прибыл тогдашний губернатор Мальты сэр Томас Мейтланд. Сэр Чарлз Непир, служивший под его началом, описывая его как «неотесанного старого деспота… невыносимо грубого и резкого» в обращении, «чрезвычайно нечистоплотного», «вечно пьяного и окруженного доносчиками». Однако несмотря на эти недостатки, а также на шотландский акцент, который делал его речь непонятной как для жителей Корфу, так и для его соотечественников, «Король Том» правил островом твердой рукой последующие десять лет и неожиданно показал себя просвещенным губернатором.
Тем временем на континенте, в лежащей за проливом Албании, начала разворачиваться куда более зловещая драма. Она разыгралась из-за амбиций номинального турецкого правителя города Янины, некоего Али-паши. Байрон, посетивший его в 1809 г., писал:
|
|
|
«Его высочеству шестьдесят лет, он очень толст и невысок, однако красив лицом; у него светло-голубые глаза и белая борода. В обращении он очень добр, и вместе с тем ему присуще достоинство, которое, по моим наблюдениям, является чрезвычайно распространенным качеством среди турок… Внешность его являет все, что угодно, кроме его истинного характера, ибо это немилосердный тиран, повинный в ужаснейших жестокостях; он очень храбр и является столь превосходным военачальником, что подданные называют его мусульманским Бонапартом».
В начале своего жизненного пути Али был разбойником, и, по сути, им и остался. В молодости он и его последователи установили в Албании и Эпире нечто вроде царства террора. Стремясь сокрушить его, османские власти делали все, что могли, но ему вновь и вновь удавалось перехитрить или победить их, пока наконец в отчаянии они не решили подкупить его, пожаловав ему высокий пост. Он стал губернатором Янины еще в 1787 г.; используя эту, так сказать, стартовую площадку, он и его семья распространили свою власть буквально на всю Албанию и Грецию, за исключением Аттики и самих Афин. Али также преобразовал свою столицу. Янина всегда была красива; она расположена в живописном месте в горах, близ озера. Он улучшил дороги, учредил ежегодное проведение двух ярмарок, построил караван-сараи для купцов и даже выкопал судоходный канал. Его роскошный дворец мог похвастать самыми большими гобеленами на свете (прежде они висели в Версале).
|
|
|
Переменчивая судьба Ионических островов всегда интересовала, а иногда и заботила Али. В те годы, когда ими владела Венеция, она также контролировала четыре главных города на близлежащем побережье континента: Бутринт (ныне в Албании), расположенный прямо напротив Корфу; Превезу и Воницу, фланкирующих вход в залив Арта, и Пергу, находящуюся неподалеку от Паксоса. Когда в 1807 г. эти острова перешли под власть Франции, Али занял первые три города прежде, чем кто бы то ни было успел остановить его; однако русские, державшие в Перге сильный гарнизон, передали ее Франции в соответствии с условиями соглашения. Местное население, не любившее французов, поначалу не имело иной возможности, кроме как примириться с ними и налаживать отношения в меру сил, однако когда звезда Наполеона начала клониться к закату, они подняли британский флаг и обратились к британцам с просьбой о поддержке. Так и случилось, что 22 марта 1814 г. небольшие силы англичан взяли власть над городом. Теперь все должно было идти благополучно, но, к несчастью, когда на следующий год Венский конгресс передал Ионические острова под защиту Британии, для городов на побережье было специально сделано исключение: их отдали туркам с оговоркой, что любому жителю Перги должно быть разрешено перебраться на острова в соответствии с его желанием.
Если бы конгресс оставил дело в таком виде, большинство пергиотов, вероятно, не сдвинулось бы с насиженных мест, однако он пошел еще дальше, уточнив, что османское правительство должно выплатить компенсацию всем эмигрантам за собственность, которую те оставят на континенте. В результате все предпочли уехать, и турки, столкнувшись с необходимостью громадных компенсационных выплат, предложили Пергу Али. В конечном итоге размер суммы определили в 150 000 фунтов стерлингов; Али выплатил ее в соответствии с условиями соглашения, и в 1819 г., в Страстную пятницу, примерно 3000 пергиотов, взяв с собой иконы, священные реликвии и даже кости предков, пересекли пролив и перебрались на Корфу, где разделили деньги между собой. Они были безутешны, а их история стала одной из величайших легенд о страданиях греков под властью турок. Чрезвычайно редко отмечается, что они покинули свои дома добровольно и получили за это компенсацию, а также то, что, останься в Перге, они жили бы не хуже, чем население соседних городов, которым было отказано в возможности уехать.
Но Али-паша не успел насладиться своим новым приобретением. В феврале 1820 г. произошло покушение на убийство одного из его родственников, некоего Измаила-паши, который навлек на себя его неудовольствие и бежал в Константинополь; следы привели к Али, и султан Махмуд II получил шанс расправиться с ним, чего так долго ждал. Он назначил Измаила правителем вместо Али, дал ему маленькую армию и приказал довершить остальное. Той же осенью, когда войска Измаила приближались к Янине, Али поджег город и отступил в свою цитадель, расположенную на вдававшемся в озеро мысе и дополнительно защищенную широким рвом. Здесь он, казалось, мог держаться бесконечно, но в январе 1821 г. в условиях патовой ситуации Махмуд сместил Измаила и заменил его куда более способным Хуршид-пашой, правителем Мореи. Хуршид, видя, что от разнородной армии Измаила ничего ожидать не приходится — она состояла из отрядов, каждый из которых действовал на свой лад под командованием собственного паши, — потратил следующее лето на то, чтобы привести ее в порядок; затем, в начале 1822 г., пробился в цитадель. Существуют различные истории о том, как Али встретил свой конец; через несколько дней его голову, воздетую на пику, выставили на всеобщее обозрение в Янине, а затем с триумфом отправили в Константинополь.
Глава XXV
СВОБОДУ ГРЕЦИИ!
Начало борьбы греков за независимость от власти турок можно датировать сентябрем 1814 г., когда три грека основали в Одессе тайное общество. Во избежание подозрений они умышленно дали ему неопределенное название «Филики этерия» — «Свободное содружество». Ни один из этих троих ничем особенным не выделялся — Николаос Скуфас был продавцом шляп, Эммануил Ксантос — разорившимся торговцем оливковым маслом, Афанасиос Цакалов вообще не имел какого-то определенного рода занятий. Начали они с малого. Хотя все трое родились в Греции, будучи эмигрантами, они не могли прибегнуть к возможностям, имевшимся на родине, и даже в греческой черноморской диаспоре их положение было слишком незначительно, чтобы их могли всерьез воспринимать богатые торговцы, в чьей поддержке они нуждались.
Мало-помалу, однако, число членов общества увеличивалось. Его основатели перебрались в Константинополь, где в то время греков было почти столько же, сколько и турок, и оттуда стали отправлять своих эмиссаров в саму Грецию: одного — в Македонию и Фессалию, другого — на Пелопоннес и богатые острова Гидра и Спеце, а еще двоих — на Мани (центральный из трех выступов Южного Пелопоннеса). Мани был центром произошедшего ранее неудачного восстания, спровоцированного в 1770 г. Екатериной Великой с помощью ее фаворита, графа Григория Орлова.[322] В чем-то парадоксальным результатом этого инцидента стало то, что османские власти изъяли Мани из-под юрисдикции правителя Пелопоннеса и передали в непосредственное подчинение капудан-паше, главе вооруженных сил Турции и повелителю Эгеиды, а он, в свою очередь, передоверил власть главе одной из местных фамилий, даровав ей титул беев. Восьмой из этих беев[323], занявших должность в 1815 г., впоследствии стал одним из героев греческой революции; не менее 49 человек из его семьи погибло в бою в ходе последовавшей борьбы. Его звали Петробей Мавромихалис.
Подобно всем представителям своего рода Петробей отличался исключительной красотой — чего и следовало ожидать, поскольку его предок Георгий, согласно общему мнению, был женат на русалке. Это качество он сочетал с учтивостью манер, чрезвычайным умом и, как впоследствии выяснилось, неукротимой храбростью. Подобно любому племенному вождю он был способен на жестокие действия, когда считал их оправданными, но также проявлял великодушие, улаживая проявления кровной мести повсюду, где мог, и делал все от него зависящее, способствуя формированию солидарности, которая, как он понимал, будет необходима в дальнейшем. Когда содружество обратилось к нему, он немедленно оказал ему поддержку.
Однако, прежде чем вести речь о том, чтобы взять в руки оружие, движение должно было обрести руководителя. Самым выдающимся греком из людей того времени — и, очевидно, первым, на кого пал выбор, — был Иоаннис Каподистриас, более известный за пределами Греции как Каподистриа. Родившийся на Корфу, он происходил из древнего рода, эмигрировавшего на Ионические острова из Италии в XIV в. В юности он активно участвовал в местной политической жизни и произвел на русских, оккупировавших остров, такое впечатление, что получил приглашение занять один из руководящих постов в Санкт-Петербурге. В нормальных обстоятельствах его статус гражданского служащего Российской империи не помешал бы ему возглавить содружество, однако, к несчастью, в 1815 г. царь Александр назначил его товарищем министра иностранных дел, так что когда в 1820 г. Эммануил Ксантос попросил у него аудиенцию и высказал свое предложение, то получил решительный отказ.
Затем содружество обратило свои взоры на блестящего императорского адъютанта Александра Ипсиланти, который, хотя ему еще не исполнилось тридцати лет, уже потерял руку на царской службе. Два его брата уже были членами общества, и он согласился без колебаний. Предстояло еще сделать немало: общество насчитывало всего около тысячи человек. Но Ипсиланти не терпелось начать, и 8 октября 1820 г. он выпустил прокламацию, призывавшую всех греков готовиться к грядущей борьбе. Революция, заявлял он, должна начаться на Пелопоннесе еще до конца года. Что характерно, ему не удалось посоветоваться со своими агентами на местах, которые теперь вынуждены были сообщить ему, что Пелопоннес еще не готов. По этой причине он решил, что лучше начать не на юге, а на севере, в дунайских княжествах — Молдавии и Валахии.
Во многих отношениях этот выбор казался удивительным. Ни один из этих районов — оба находятся на территории современной Румынии — не являлся частью Греции. Фактически они не входили и в Османскую империю: с точки зрения закона они имели вассальный статус, и султану, согласно договору, запрещалось посылать туда войска без согласия русских. Это означало, что в интересах единоверцев-православных царя нужно было убедить не допустить противостояния турецких войск инсургентам. Вдобавок могло пригодиться и то, что в течение предыдущего столетия оба района управлялись греками, жителями Константинополя, и можно было ожидать, что этот город окажет восставшим всемерную поддержку. Подобные соображения вселяли в Ипсиланти надежду, и 6 марта 1821 г. он с двумя младшими братьями и несколькими товарищами пересек молдавскую границу. В тот же вечер они прибыли в столицу Яссы, где выпустили еще одну прокламацию, в которой обещали, что ценой «совсем незначительных усилий» полностью уничтожат турок, тогда как «могущественная империя защитит наши права».
На самом деле налицо были все признаки, что «могущественная империя» не сделает этого: и Каподистриа, и сам царь дали Ипсиланти понять, что не одобряют проект как таковой и не желают иметь к нему никакого отношения. С этого момента кампания — если ее можно так назвать — обернулась катастрофой. В Галаце, городке, отстоящем от Ясс примерно на 100 миль к югу, восставшие перебили турецкий гарнизон и всех турецких купцов. Когда новости об этом достигли Ясс, 50 солдат-османцев, уже разоруженных и получивших обещание, что их жизнь и имущество пощадят, также были преданы мечу. Более того, Ипсиланти, увидев, что средства, которые он с уверенностью ожидал получить в Яссах, не поступят в его распоряжение, начал вымогать деньги у богатых банкиров. Тем временем собранные им войска, оставшиеся без жалованья, грабили местные деревни. Серьезно встревоженный, Ипсиланти двинулся на Бухарест, но лишь для того, чтобы обнаружить, что местный авантюрист Тудор Владимиреску явился туда первым и занял город, призвав местное население к восстанию не против турок, а против греков-фанариотов[324] — «драконов, которые глотают нас живьем».
Но впереди его ждали два еще более сильных удара. Во-первых, патриарх православной церкви в Константинополе, поддержанный двадцатью двумя епископами, приговорил Ипсиланти и других предводителей мятежа к «отлучению и проклятию»: «нет им прощения, да будут преданы анафеме и после смерти, и да страдают во веки веков». Затем восстание подверглось осуждению со стороны самого царя. В заявлении, составленном Каподистриа, Ипсиланти отстранялся от службы на том основании, что отверг «все заповеди религии и морали». Ему и его товарищам Россия отказывала в какой бы то ни было помощи; ему навеки воспрещалось возвращаться туда.
К счастью, Владимиреску вскоре схватили и доставили в лагерь Ипсиланти, где поспешно казнили. Число мятежников умножилось за счет его бывших последователей; теперь восставшие решили открыто нанести туркам удар и 19 июня вступили в схватку со значительными силами османцев близ деревни Драгазани. В последовавшей битве половина греков были изрублены на куски, другая половина спаслась бегством. Ипсиланти бежал в Австрию, но был арестован на границе. Его заточили в тюрьму в Мохаче, где он находился до 1827 г.; на следующий год он умер. В Греции в легендах, имевших хождение в широких кругах, он обычно изображается героем и мучеником, и в каком-то смысле так и было. Однако он не обладал ни умом, ни опытом, необходимыми для того, чтобы восстание, во главе которого он стоял, завершилось успехом. В равной мере из-за его полной некомпетентности и ряда иных причин первая кампания войны за независимость Греции окончилась провалом.
На Пелопоннесе перспективы приближающегося восстания выглядели несколько более обнадеживающими, особенно после отъезда в январе 1821 г. Хуршида-паши, правителя Мореи, на войну с Али-пашой Янинским. Хуршид представлял собой значительную силу в тех краях, и появление на его посту молодого, неспособного к эффективным действиям заместителя привело к немедленному ослаблению турецкой власти. Всего через несколько дней с Дзанте прибыл громкоголосый черноусый пятидесятилетний мужчина, бывший разбойник, которому суждено было, как никому другому, стать олицетворением войны за независимость Греции, — Теодор Колокотронис. Благодаря своему представительному внешнему виду и громкому смеху (а также тому, что в ярости он был ужасен) он был прирожденным лидером; не прошло и нескольких дней после его приезда, как он произвел неизгладимое впечатление на всех окружающих.
Пороховой заряд, так сказать, был уже заложен, но именно Колокотронис зажег фитиль; он назначил восстание на 25 марта.[325] Даже несмотря на это, несколько общин начали действовать раньше времени. Надпись на мемориальной доске на площади Святого Михаила в маленьком городке Ареополисе гласит: «На этой исторической площади 17 марта 1821 г. началось великое восстание под предводительством Петробея». Честь первенства, таким образом, принадлежит Мавромихалису. Но Колокотронис не отстал, возглавив 20 марта отряд, состоявший примерно из 2000 вооруженных людей; они прошли через Каламату среди ликующих толп. Три дня спустя им сдался турецкий гарнизон; повстанцы пообещали пощадить турок. (Увы, они не сдержали слова. О турках писатель-современник выразился следующим образом: «луна пожрала их»).[326] Не прошло и недели, как весь Пелопоннес охватило восстание.
Не везде, однако, все шло так, как хотелось мятежникам. В Патрасе, крупном портовом городе, восстание в последних числах марта встретило серьезное сопротивление. Турки забаррикадировались в цитадели и обстреливали осаждавших сверху из пушки. Через несколько дней последовала новая неприятность. Епископ Герман — который не только занимал кафедру в Патрасе, но и являлся ведущим церковным иерархом и номинальным предводителем восстания — обратился ко всем христианским странам за поддержкой и 29 марта получил ответ с Корфу от сэра Томаса Мейтленда. Жителям Ионических островов, писал Мейтленд, запрещено участвовать в борьбе, к какой бы стороне они ни присоединились: сделав это, они немедленно лишились бы защиты своего правительства.
Затем, в Вербное воскресенье, 3 марта, турецкие силы под командованием некоего Юсуф-паши, насчитывавшие несколько сот человек, достигли Патраса. Юсуф недавно прекратил осаду Янины, получив новый пост: его назначили правителем Эвбеи. По дороге, минуя Миссолунги (ныне Месолонгион), он получил известие о беспорядках и тут же поспешил освободить город. Он и его люди вошли в Патрас на рассвете, застав греческое население врасплох: жители еще не успели подняться с постелей. Большинство вскочили, охваченные паникой, и бежали, спасая свои жизни; Юсуф же приказал спалить дотла дома виднейших граждан. Сильный сирокко раздул пламя, и в результате сгорело около 700 зданий. Тем временем улицы заполнились турками; охваченные яростью, они жаждали крови греков. Из оставшихся в городе жителей в течение нескольких часов они обезглавили 40 человек.
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 177; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!