КАТОЛИЧЕСКИЕ КОРОЛИ И ИТАЛЬЯНСКАЯ АВАНТЮРА 17 страница
Катина потерял голову. Полностью утратив бдительность и не понимая намерений Евгения, он разделил армию на множество мелких отрядов, разбросанных на протяжении 60 миль. Это было роковой ошибкой, которой принц не замедлил воспользоваться. Атакуя один отряд за другим, он одержал множество небольших, но решительных побед, кульминацией которых стал предпринятый в середине зимы рейд к Кремоне, чтобы пленить другого маршала, герцога Виллеруа[253], и привести французскую армию в смятение. В следующем году они оправились от неудачи: Катина заменил герцог Вандом, несравненно лучший полководец, а его армия получила значительное подкрепление, отправленное Филиппом Испанским из Неаполя. Евгений, чьи линии коммуникаций с Веной оказались неожиданно перерезанными, впервые перешел к обороне. К тому времени, однако, главные события войны уже разворачивались на иных театрах. Об Италии почти забыли.
Но этого нельзя сказать о Средиземноморье в целом. Уже во время подписания договора о разделе король Вильгельм III всерьез задумывался о будущем Срединного моря. Его интересовало не только продолжение торговли с Испанией. Он понимал, что если Испания окажется в руках Бурбонов, то средиземноморский бассейн станет закрытым для Англии, если она не позаботится о создании оплота на его берегах. Он давно положил глаз на Менорку, а также вместе с адмиралом сэром Джорджем Руком обсуждал план захвата Кадиса, прежде чем это сделает Франция.[254] Смерть Вильгельма в марте 1702 г. поставила крест на этой идее. Сам Рук никогда не проявлял энтузиазма в отношении сего замысла, а его атака на Кадис прошлой осенью потерпела фиаско. Однако два года спустя он тем не менее взял реванш, когда, командуя англо-голландским флотом, овладел Гибралтаром.
|
|
|
Последний находился в руках испанцев с 1462 г., а в 1501 г. королева Изабелла официально присоединила его к Испании. Но защита его была слабой, а крошечный гарнизон выказал мало охоты к сопротивлению. 4 августа Гибралтар капитулировал, продержавшись всего три дня, атакующие же потеряли всего 16 человек убитыми и 200 ранеными. Адмирал получил настоящий шанс показать себя только через три недели, когда 23 августа 1704 г. у испанского побережья близ Малаги он встретил французский флот примерно из 50 судов под командованием графа Тулузского. То, что произошло потом, Рук описывал позднее «как самый памятный день за все время моей службы». Обе стороны несли тяжелые потери, однако нет сомнений, что англичане сражались лучше. С наступлением дня 27 августа ни одного француза на месте боя уже не было. Французский флот отступил к Тулону и до конца войны не предпринимал попыток оспаривать господство союзников в Средиземном море.
|
|
|
Взятие Гибралтара не превратило его сразу в британскую колонию. Строго говоря, Рук овладел им при поддержке имперского претендента эрцгерцога Карла. Ровно через год после его падения, 2 августа 1705 г., эрцгерцог сошел здесь на берег с борта английского корабля и был официально объявлен королем Испании Карлом III. Тем временем Гибралтар занял гарнизон из двух британских и двух голландских полков, и хотя его губернатор сэр Джон Шримптон был англичанином, он и его штаб признавали суверенитет Карла. В день рождения короля 1705 г. три батареи из тридцати пяти орудий салютовали в честь оного. Когда через пять месяцев отмечался день рождения королевы Анны, салютовала только одна батарея из 31 орудия. Но так было лишь поначалу, когда казалось, что у Карла немало шансов добыть испанский престол. Позднее, когда эти шансы уменьшились, будущее Гибралтара стало вырисовываться по-иному Конечно, не могло идти и речи о переходе его под власть ненавистного Филиппа V, а через него, как было всем известно, и еще более ненавистному его деду Людовику XIV. Куда безопаснее постоянно удерживать его под властью Англии…
|
|
|
Следующая большая кампания в Италии началась в 1706 г. Принц Евгений понял, что дальнейшие успехи невозможны без значительных подкреплений, и возвратился в Вену, чтобы добиться их. Воспользовавшись его отсутствием, герцог Вандом неожиданно напал на лагерь имперской армии близ Брешии и отбросил ее в Тироль. Однако он не предусмотрел, что Евгений с 24 тысячами солдат из Германии, набранных на английскую субсидию в 250 тысяч фунтов, вступил в Италию в начале июля по долине Адидже и двинулся на юг к По. После ее пересечения он направился на запад вдоль правого берега, гоня неприятеля перед собой. Около Вилла Стелона, к югу от Павии, он соединился с другой армией под командованием герцога Савойского, и вместе они двинулись к Турину, где (правда, обладая несомненным численным превосходством) они нанесли тяжелое поражение французским войскам. Это был конец. В марте 1707 г. по соглашению в Милане Людовик XIV покинул Северную Италию.
С другой стороны, в Испании он продолжил вести борьбу. В сущности, у него не было выбора. Весной 1706 г. эскадра под командованием адмирала сэра Клоудисли Шовелла, пройдя через Гибралтарский пролив, доставила корпус герцога Питерборо на восточное побережье Пиренейского полуострова — расположенная на нем Барселона добровольно признала королем имперского претендента Карла III. Тем временем англо-голландско-португальская армия под руководством герцога Голвея[255] вторглась в Эстремадуру и продолжила наступление на восток, к Мадриду. Она вступила в Мадрид 26 июня — но лишь для того, чтобы эвакуироваться оттуда всего через несколько недель и тем признать бесспорный факт: Испания за исключением Каталонии и Валенсии поддерживает короля Филиппа. Однако мадридский афронт удалось легко компенсировать успехами на севере Европы. В августе король Людовик дал знать, что согласен на мир на следующих условиях: Испания остается за Карлом в обмен на признание прав Филиппа на Милан, Неаполь и Сицилию.
|
|
|
Едва ли нужно говорить о том, что в это время ни Англия, ни империя не собирались выслушивать такие предложения. Двенадцать месяцев спустя они уже были бы рады сохранить хотя бы то, что имели. 1707 г. не принес им больших побед на севере, но зато на юге их дважды постигла катастрофа. Первая произошла 25 апреля, когда разношерстная армия Голвея численностью примерно 15 000 человек потерпела тяжелое поражение при Альмансе, приблизительно в юго-западу от Валенсии от превосходящих сил французов и испанцев под командованием одного из виднейших генералов короля Людовика герцога Бервика, сына короля Якова II Английского от сестры герцога Мальборо Арабеллы.[256] В один миг союзники потеряли Валенсию, Мурсию и Арагон. Хуже всего, видимо, было то, что они не могли пополнить силы Евгения Савойского, когда в июле он атаковал Тулон. Евгений был не менее выдающимся полководцем, чем его начальник, герцог Мальборо. Крайне неприятно, что последняя операция, предпринятая им в Средиземноморье, бросила тень на репутацию принца, хотя потерпела провал не по его вине. Ответственность за поражение при попытке овладеть Тулоном целиком лежала на двух главных союзниках, императоре Леопольде и герцоге Савойском. Леопольд в решающий момент счел нужным отделить 13 000 человек для нападения на Неаполь, а герцог Савойский со своей стороны проявил слабость и нерешительность — настолько, что когда принц Евгений высадился наконец на побережье Прованса 26 июля, сражение было проиграно. 10 000 человек погибли безо всякой пользы. Некоторым утешением могло послужить то, что, как выяснилось, французы, допуская возможность падения Тулона, сознательно затопили свою эскадру в составе 50 кораблей в гавани. Таким образом, их главный южный порт, который должен был захватить принц Евгений, оказался потерян из-за совершенно неэффективных действий и неразберихи, и английский флот теперь лишился того, в чем особенно нуждался, — хорошей, надежной гавани в Средиземном море, где можно было бы укрыться от зимних штормов и куда можно было беспрепятственно доставлять продовольствие и прочие предметы снабжения и приводить в порядок корабли.
Последствий не пришлось ждать слишком долго. Менорка, самый отдаленный из Балеарских островов (на северо-востоке архипелага) и потому ближайший к Франции, стал объектом особого интереса со стороны британского флота. И летом 1708 г. генерал-майор Джеймс Стенхоуп, отправленный в Испанию в качестве посла, но за несколько месяцев до описываемых событий сменивший Голвея на посту главнокомандующего, получил приказы от Мальборо захватить островную столицу — Порт-Магон. При поддержке флота из тридцати четырех кораблей под командованием адмирала сэра Джона Лика, который поспешил к Менорке с Сардинии, где он подверг бомбардировке Кальяри[257], он высадился на Менорке 14 сентября примерно с 1200 британских, 800 испанских и 600 португальских солдат. Не прошло и двух недель, как он подготовился к атаке. Требовалось построить дорогу, по которой можно было бы тащить пушки и подвозить продовольствие, длиной в милю от места высадки до первой цели — форта Святого Филиппа. Однако господствующее над местностью положение форта, откуда просматривалась гавань, делало это почти невозможным. Стенхоуп разрешил трудность, предложив выгодные условия капитуляции и пригрозив резней всему гарнизону в том случае, если они не будут приняты. Французский и испанский командиры все равно могли бы продолжать сопротивление, но не сделали этого, так как с ними находилось значительное число женщин и детей, которые нашли здесь убежище. Они решили сдаться, о чем потом сожалели. Обоих посадили в тюрьму, и испанский командир покончил с собой.
Другие форты быстро последовали примеру защитников форта Святого Филиппа. Быстрота, с которой продвигался Стенхоуп, во многом обусловливалась доброжелательным отношением местных жителей, среди которых было достаточно много испанцев и французов. Магистраты Порт-Магона добровольно вынесли ключи от своего города, как только приблизились интервенты. К концу месяца остров оказался в руках англичан. Он оставался под их властью, если не считать короткого перерыва между 1756 и 1763 гг., примерно столетие. Стенхоупа не особенно беспокоило, что этот остров, как и Гибралтар, формально капитулировал перед королем Испании Карлом III, который официально был провозглашен таковым 8 ноября. «Англия, — писал он, — не должна терять этот остров, который позволяет господствовать в Средиземноморье во времена как войны, так и мира». Чтобы подчеркнуть это, он оставил на Менорке гарнизон, состоявший целиком из английских солдат, а все испанцы и португальцы вернулись в Испанию, чтобы помогать королю Карлу. В июне 1709 г. он потратил 11 000 фунтов стерлингов на оборону острова.
Что касается Голвея, который в это время находился на материке, в Испании, то его положение становилось все более угрожающим. Он стремился свалить ответственность на свои неудачи преимущественно на португальские войска — под Альмансой они оказались явной помехой — и в начале 1708 г. отправил их на родину. Их заменили немцами под командованием графа фон Штаремберга, которые высвободились после недавнего прекращения боевых действий в Италии. Но даже теперь не удалось предотвратить взятие французскими войсками Тортозы, в результате чего оказались перерезаны коммуникации между Барселоной и Валенсией. Вплоть до 1710 г. не наблюдалось каких-либо серьезных успехов, когда союзники начали второе наступление на Мадрид. Город пал 23 сентября, но вновь Карл не сумел удержать его: в конце года он отступил в Каталонию. Но даже там он действовал не особенно удачно — в январе 1711 г. французы захватили Жерону.
Три месяца спустя, 17 апреля, император Иосиф I умер в Вене в возрасте 33 лет — от оспы, на этот раз вне всяких сомнений, — и вся картина европейской политики неожиданно переменилась. Иосиф наследовал своему отцу Леопольду в 1705 г., провел реформу пришедших в хаос финансов империи и активно поддержал претензии своего младшего брата на престол Испании. Но Карл теперь был не претендентом на испанский трон, но очевидным наследником имперского. Великий альянс сложился только для того, чтобы воспрепятствовать одной династии, Бурбонам, стать слишком могущественными. Если же Карлу предстояло унаследовать имперский престол, как он это и впрямь сделал, будучи избран в следующем году, то теперь возникала угроза чрезмерного усиления Габсбургов, если бы они вновь объединили под своей властью все те земли, которыми обладал их предок Карл V. Прошло еще немало месяцев (иначе не могло и быть), прежде чем европейские державы смогли примириться с новым положением дел; и только в первый день нового, 1712 г. в голландском городе Утрехте начались переговоры между союзниками, с одной стороны, и Францией — с другой.
Прежде чем перенестись в Утрехт, мы должны ненадолго вернуться на Менорку и в Гибралтар, чей статус оставался двусмысленным. В Англии вигов, которые господствовали в первой половине правления королевы Анны[258], сменило правительство тори, и новое министерство решило, что император Карл VI представляет собой теперь куда большую угрозу, чем Бурбоны, и потому отныне не заслуживает английской поддержки. Кроме того, Бурбоны охотно соглашались на мир. Война на севере угрожала Франции катастрофой — Мальборо одолел все препятствия, — и король Людовик все более беспокоился об условиях. Поэтому приходилось идти на уступки, но предпочтительнее — Людовик оставался Людовиком — за счет территорий других народов. И какая уступка устраивала англичан больше, чем признание их претензий на Гибралтар? 31 мая французский король сообщил королеве Анне: «Король Испании обещает нам оставить англичанам Гибралтар в качестве надежной гарантии их торговли в Испании и в Средиземноморье».
В действительности не произошло ничего подобного, но у Филиппа не было особых оснований для жалоб. До сих пор ему везло много больше, чем деду: война в Испании против Карла и его союзников шла с умеренным успехом. Но как долго это могло продолжаться? Унаследование Карлом имперского престола означало, что с этого времени все ресурсы империи оказывались к его услугам. Ходили также слухи, что принц Евгений может прибыть в Испанию, чтобы принять командование войсками на Пиренейском полуострове, и Филипп прекрасно знал, что никто из его генералов не сравнится с Евгением по опыту или способностям. Наконец, если Франция и Англия заключат сепаратный мир, он лишится военной поддержки со стороны французов. Он видел, что у него нет выбора, а потому неохотно сообщил Людовику, что готов оставить за Англией оба ее недавних завоевания.
Мирные переговоры велись осторожно и без лишнего шума, стороны шли друг другу на уступки: Англия признала Филиппа V королем Испании, тогда как Испания и Франция соглашались с тем, что Гибралтар и Менорка останутся в руках англичан. Поначалу Людовик хранил молчание в отношении Менорки. Гибралтар представлял для него малую стратегическую ценность; с другой стороны, остров находился всего в одном дне плавания от Франции и, как недавно можно было убедиться, мог использоваться как трамплин для атаки на Тулон и Средиземноморское побережье, так что он не собирался уступать его без крайней необходимости. Однако король не знал об инструкциях, которые получили британские дипломаты, отправляясь в Утрехт: им вменялось в обязанность настаивать на том, что Порт-Магон и остров Менорка впредь будут владением английской короны, и не принимать отрицательного ответа.
Кроме того, некоторые трудности возникли с Голландией. Голландцы сыграли известную роль в захвате Гибралтара в 1704 г., их солдаты составляли значительную часть его гарнизона. Естественно, они ожидали награды; теперь они, столь же естественно, почувствовали себя обманутыми. Поначалу отказывались отзывать своих солдат из Гибралтара, угрожая даже, что будут вести войну одни. Но никто не воспринял их претензий всерьез. Суть дела заключалась в том, что они отчаянно нуждались в поддержке англичан, чтобы удержать власть над Нидерландами, и это знали и они сами, и англичане.
То, что известно как Утрехтский договор, являло собой, в сущности, целую серию договоров, в которых после общеевропейской смуты, продолжавшейся последние одиннадцать лет, Франция и Испания попытались урегулировать свои отношения с соседями. Большинство вопросов, которых касалось соглашение, нас не интересует. Но в том, что касалось будущего Средиземноморья, обе страны пошли на большие уступки. Франция и Испания официально признали герцога Виктора Амадея II Савойского, который приходился Филиппу тестем, королем Сицилии, а его северные владения теперь простирались до некогда французского города Ниццы. Испания согласилась передать империи свои владения в Италии и Нидерландах, а Менорку и Гибралтар — Англии. Сделала она это, однако, не безоговорочно. Хотя договор предоставлял британской короне постоянные права на часть современной территории Гибралтара (Англия беззастенчиво расширила отведенный ей сектор), оговаривая свободное отправление католического культа, запрет иудеям и маврам селиться там, суверенитет над Гибралтаром сохраняла за собой Испания.[259] Что касается менее известных вопросов, то имело также место так называемое соглашение об asiento (асвенто), по которому Англии предоставлялось исключительное право обеспечивать заморские колонии Испании африканскими рабами в течение тридцати лет в числе 4800 человек ежегодно.
Император Карл воевал вплоть до 1714 г., и мирный договор был подписан без него. По существу, именно из-за него в течение двенадцати лет велась большая война, и, отказавшись участвовать в общем примирении, он оказал империи плохую услугу. Его интересы не были полностью проигнорированы во время переговоров в Утрехте, но поскольку главными противостоящими сторонами были на них Франция, Испания и Соединенные Провинции, как называлась тогда Голландия, в то время как Британия в целом вела себя индифферентно, становилось неизбежным положение, при котором интересами императора пренебрегут. Несмотря на это, когда участники переговоров возвратились домой, Карл оказался господином не только самой империи, но и католической части Нидерландов, Милана, Неаполя и Сардинии. Вряд ли у него были основания жаловаться, однако при некоторой дипломатической изворотливости он мог бы добиться и большего.
А что же испанский престол? Это, конечно, был самый важный вопрос из всех, послуживший casus belli[260] и причиной гибели сотен тысяч людей по всему континенту. Именно данный вопрос решился в пользу Филиппа, как к тому времени это и должно было произойти. Его королевство сильно сократилось, хотя он и так не стал бы держаться за Нидерланды, которые долгое время давили на Испанию тяжким бременем. Во всяком случае, это была компенсация. Он удержал Испанскую Америку со всеми богатствами, которые она приносила, и с этого времени и в последующие тридцать лет правил как король Филипп V Испанский, чьи права никем не оспаривались.[261]
За что он заслуживает осуждения, так это за обращение с каталонцами. Несмотря на то что они были стойкими сторонниками Карла Габсбурга, в XIII статье англо-испанского договора Филипп из уважения к королеве Великобритании даровал им амнистию и все привилегии, коими в то время пользовались кастильцы, «о которых король заботился более, чем о каком-либо другом народе Испании». Однако с самого начал было очевидно, что он не собирается прощать их, считая нелояльными, и в начале 1713 г. потребовал безоговорочного повиновения. Как и следовало ожидать, каталонцы отказались и учредили у себя временное правительство. Сразу после этого, в июле 1714 г., Филипп отправил войска, чтобы окружить Барселону. Город оказал сопротивление и продержался почти два месяца. Даже когда осаждающие соединились с французской армией лорда Бервика и французским флотом, они отказались сдаться. В ночь на 11 сентября начался решающий штурм. Каталонцы упорно защищали каждую улицу, а то и каждый дом, пока не осталось тех, кто мог сражаться. Выживших продали в рабство, а знамена Каталонии по приказу короля сжег на рынке палач.
Сомнительно, чтобы Филипп испытывал какие-то угрызения совести по поводу своего обращения с каталонцами. Зато у него появились основания сожалеть об уступке испанских владений в Италии. Вскоре после смерти в 1714 г. своей первой жены, Марии Луизы Савойской, он женился на двадцатидвухлетней Елизавете Фарнезе, племяннице и падчерице герцога Пармского. Новая королева, не отличавшаяся красотой, воспитанием и опытом, вела себя не лучшим образом. Еще до прибытия в Мадрид она затеяла ссору с герцогиней дез’Юрсен, которая проехала полстраны, чтобы встретиться с ней, на ступеньках придорожной гостиницы, бесцеремонно отослав ее одну, дрожащую от холода, через заснеженные Пиренеи во Францию. По прибытии в столицу она немедленно вызвала к себе агента своего дяди, умного, но беспринципного священнослужителя Джулио Альберони, сына садовника из Пьяченцы. С этого дня всякое французское влияние при дворе исчезло, зато все более усиливалось итальянское, и Альберони, которого папа Климент XI по просьбе Елизаветы три года спустя сделал кардиналом, без особого шума занялся общим переустройством дел в Испании, особое внимание обратив на организацию флота.
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 187; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!