Интровертный мыслительный тип.

Мышление в интровертной установке ориентируется прежде всего субъективным фактором. Фокусируется ли мыслительный процесс на конкретных или абстрактных объектах, его мотивация исходит изнутри.

Интровертное мышление не зависит ни от непосредственного переживания, ни от общепринятых традиционных идей Оно не в меньшей степени (или в большей) логично, чем экстравертное мышление, но не мотивируется ни объективной реальностью, ни какими-либо директивами извне.

Внешние факты не являются причиной и целью этого мышления, хотя интровертныи мыслительный тип очень часто хотел бы придать своему мышлению такой вид,— но это мышление начинается в субъекте и приводит обратно к субъекту, даже если оно делает широкие экскурсии в область реальных фактов. Поэтому оно в деле установления новых фактов имеет главным образом косвенную ценность, поскольку передает прежде всего новые воззрения и. в гораздо меньшей мере, знание новых фактов. Такое мышление выдвигает вопросы и теории, открывает перспективы и направляет взор вглубь, но к фактам оно относится со сдержанностью. Оно принимает их в качестве иллюстрирующих примеров, однако, последние не должны преобладать. Оно собирает факты лишь в качестве доказательств, но никогда не ради них самих. Для этого мышления факты имеют второстепенное значение, а преобладающую ценность имеет для него развитие и изложение субъективной идеи, изначального символического образа, который более или менее туманно вырисовывается перед его внутренним взором.

Другими словами, там где экстравертное мышление напрямую выискивает факты, а затем обдумывает их, интровертное мышление обращено прежде всего на прояснение идей или даже самого умственного процесса и лишь потом (возможно) на его практическое применение. Оба превосходны во внесении порядка в жизнь; одно работает снаружи внутрь, другое изнутри наружу.

Интровертные мыслители, по определению, не являются практически мыслящими, они склонны быть теоретиками. Интенсивность, напряженность, сила и энергия — вот их цель, а не экстенсивность, не распространение. Они следуют своим идеалам, обращенным внутрь, а не наружу Фон Франц описывает их следующим образом:

В науке существуют люди, которые постоянно пытаются помешать своим коллегам потеряться в экспериментах, которые время от времени стремятся вернуться назад к основным понятиям и спрашивают, а что же в действительности мы совершаем на своем умственном пути. В физике обычно есть один профессор практической физики, и есть друг ой — физики теоретической; один читает лекцию о камере Вильсона и организует эксперименты, а другой рассказывает о математических принципах и теории науки. Как и экстравертные мыслительные типы, интровертные мыслители поставляют хороших редакторов, хотя те и могут бесконечно суетиться по поводу одного неправильного слова Поскольку их мыслительный процесс логичен и прямолинеен, они особенно замечательны при заполнении лакун в так называемом нелинейном или латеральном мышлении — прыгание от мысли к мысли,— что характеризует интуитива. В писательском ремесле писатели, их сильная сторона не в оригинальности содержания, а скорее, в ясности и точности в организации и представлении имеющегося материала.

Недостаток ориентации на внешние факты, интровертные мыслительные типы легко компенсируют в мире фантазии. Их субъективная ориентация может совратить на создание теорий ради самих теорий, с очевидностью, основанных на реальности, но в действительности привязанных к внутреннему образу. В самом крайнем случае этот образ становится всепотребляющим и отчуждается от других.

Как и следовало бы ожидать эти типы склонны проявлять безразличие к мнениям других. В той степени, в какой они не поддаются влиянию, они не стремятся влиять и на других. Они лишь представляют свою оценку реальности — как ее видят — и совершенно не заботятся о том, как это будет воспринято.

Самым слабым местом у данного чипа является подчиненная функция, т. е., экстравертное чувство Связанное с внутренним миром мыслей и идеалов, оно склонно быть рассеянным, забывчивым к объективным требованиям, скажем, межличностных взаимоотношений. Это не значит, что такие люди не любят, но они попросту в затруднении, не зная, как это выразить. Их чувства стремятся быть причудливыми и капризными — сами типы часто не знают вообще, что они чувствуют — но когда эти чувства оказываются на поверхности, обычно зараженные аффектом, то могут статься непреодолимыми и неконтролируемыми. (В таких случаях бывает необходимо различать между эмоциональной реакцией и чувством, как функцией психологической).

Такое бессознательное чувство может быть восхитительным и удивительным, равно как и совершенно тягостным, когда оно направлено на другое лицо Фон Франц (она, по ее собственному признанию,— интровертный мыслительный тип) говорит, что подчиненное экстравертное чувство проявляется как что-то вроде “липкой привязанности”'

В то время как экстравертный мыслительный тип глубоко любит свою жену, но говорит вместе с Рильке (смотри выше стр. 48): “Я люблю тебя, но это не твое дело”, чувство интровертного мыслительного типа привязано к внешним объектам. Он мог бы поэтому сказать в манере Рильке “Я люблю тебя, и это твое дело Я сделаю это твоим делом!”. Подчиненное чувство обоих типов прилипчиво, и экстравертный мыслительный тип сохраняет такого же рода невидимую верность, которая может длиться бесконечно. Тоже самое истинно для экстравертного чувства интровертного мыслительного типа, за исключением того, что оно не будет невидимым. Это имеет сходство с клееобразным потоком чувства у эпилептоидного больного, тот же род прилипчивости, собачьей привязанности, которая, в особенности для самого возлюбленного, далеко не развлекатепьна. Можно сравнить подчиненную функцию интровертного мыслительного типа с потоком горячей лавы из вулкана — поток движется всего лишь пять футов в час, но на своем пути уничтожает все.

Подчиненное экстравертное чувство может тем не менее быть совершенно неподдельным Являясь недифференцированньм, оно примитивно, но нерасчетливо — “точно так же, как собака виляет своим хвостом”,— пишет фон Франц.

Такой человек, конечно, очень уязвим для любовного объекта. В фильме “Голубой аннгел” профессор средних лет влюбляется в молодую танцовщицу из кабаре, добрую, участливую соблазнительницу, которая превращает его в клоуна, представлющего ее номер. Он любит ее так сильно, что оставляет свою академическую жизнь и оказывается совершенно погубленным. Это хороший пример преданности подчиненному чувству, но также и своему плохому вкусу.

Как уже упоминалось выше, интровертный мыслитель склонен скорее затрагивать внутренние образы, нежели внешние факты. В “Голубом ангеле”, например, на профессора никак не действует та объективная реальность повседневной обыденности жизни танцовщицы, которая очаровывает его. В действительности та старается предостеречь его, но со своей интровертной ориентацией он не может отбросить свой собственный спроектированный образ ее; он видит ее как идеал, и все, что она делает или говорит, уже не имеет никакого значения.

Обратным образом, подчиненное экстравертное чувство проявляется в том, что другие чувствуют себя обесцененными и “невидимыми”. Юнг отмечает:

[Интровертный мыслительный тип], как и параллельный ему экстравертный случай, находится под решающим влиянием идей, которые вытекают, однако, не из объективно данного, а из субъективной основы. Он, как и экстравертный, будет следовать своим идеям, но только в обратном направлении,— не наружу, а вовнутрь. Он стремится к углублению, а не к расширению. По этому качеству он в высшей степени отличается и характеристически от параллельного ему экстравертного случая. То, что отличает другого, а именно, его интенсивная отнесенность к объекту, отсутствует у него иногда почти совершенно, как, впрочем, и у всякого интровертного типа. Если объектом выступает человек, то этот человек ясно чувствует, что он, собственно говоря, фигурирует здесь лишь отрицательно, т. е., в более мягких случаях, он просто чувствует себя лишним, в более крайних случаях он начинает понимать, что его, просто отстраняют. Это отрицательное отношение к объекту,— от безразличия до устранения,— характеризует всякого интровертного и делает само описание интровертного типа вообще крайне затруднительным. В нем все стремится к исчезновению и к скрытности.

Случайные знакомые интровертных мыслителей могут посчитать их невнимательными к другим и высокомерными, но те, кто понимает и принимает проницательный ум, оценит их дружбу весьма высоко. В поисках своих идей они обычно упрямы, не податливы для каких-либо влияний. Это сильно контрастирует с их суггестивностью (внушаемостью) в личных вопросах; как правило, они совершенно наивны и доверительны, так что другим ничего не стоит захватить у них преимущество и пальму первенства.

Поскольку они скупы на внимание к внешней реальности, то данный тип вошел в поговорку как “рассеянный профессор”, или “забывчивый Иван”. Определенный шарм такого качества уменьшается по мере того, как его носители становятся однодумами, прикованными к собственным идеям или внутренним образам. Тогда их убеждения делаются жесткими, негнущимися, а суждения холодными, капризными, непоколебимыми. В самом крайнем случае они могут утратить всякую связь с объективной реальностью и совершенно изолироваться от друзей, семьи и коллег.

Это и есть та самая разница между крайностями интровертного и экстравертного мышления. “По мере того, как экстраверт устремляется на уровень простого представления фактов,— пишет Юнг,— интроверт воспаряет в представление непредставимого, далеко за пределы того, что может быть выражено в образе”. В обоих случаях дальнейшее психологическое развитие подавляется и — обычно положительный — мыслительный процесс узурпируется бессознательными эффектами других функций: ощущением, интуицией и чувством. В норме они представляют здоровую компенсацию одностороннему мышлению. Но в крайних проявлениях, где их компенсаторному влиянию противостоит сознание, целостная личность искажается негативностью и примитивным аффектом, горечью, сверхчувствительностью и мизантропией.

Интровертный чувствующий тип

Чувство в интровертной установке принципиально определяется субъективным фактором. В своей незаинтересованности объектом оно столь же отлично от экстравертного чувства, сколь интровертное мышление отличается от экстравертного.

Данный тип труден для понимания, поскольку мало что появляется на его поверхности. Согласно Юнгу, к таким людям применимо выражение “тихие воды текут глубоко”. В той степени, в какой они оказываются односторонними, они кажутся совсем бесчувственными и безмысленными. Здесь легко впасть в неправильное понимание, посчитав это, с одной стороны, холодностью или безразличием, а с другой — глупостью.

Юнг описывает цель интровертного чувства как “не приспособить себя к объекту, а подчинить его себе в бессознательном усилии реализовать лежащие в нем образы”:

Поэтому оно [интровертное чувство] постоянно ищет образ, который в действительности не существует, но который оно представляет в своем видении. Это чувство как бы без внимания скользит над объектами, которые никогда не соответствуют его цели. Оно стремится к внутренней интенсивности, для которой объекты, самое большее, дают некоторый толчок. Глубину такого чувства можно только предугадать,— но ясно постигнуть нельзя. Интровертное чувство делает людей молчаливыми и трудно доступными; ибо оно подобно мимозе,— сморщивается от грубости объекта, чтобы заполнить сокровенные глубины субъекта. Для обороны оно выдвигает отрицательные чувственные суждения или глубокое равнодушие.

То, что справедливо для интровертного мышления, в равной степени справедливо и для интровертного чувства, только в первом случае мы имеем дело с мыслью, а во втором — с чувством. Оба ориентированы прежде всего на внутренние образы, а не на внешние факты. Образы интровертного мыслителя привязаны к мыслям и идеалам; образы интровертного чувства характерно проявляются как ценности.

Так как интроверсия данного типа подавляет внешнее выражение, такие люди редко высказываются по поводу того, что они чувствуют. Но их субъективная ценностная система, как замечает фон Франц, в большинстве случаев осуществляет “положительное тайное влияние на свое окружение”:

Интровертные чувствующие типы, например, очень часто образуют этический костяк группы; не раздражая других моральными или этическими поучениями, они сами несут в себе такие правильные стандарты этических ценностей, которые они незримо эманируют, оказывая, тем самым, положительное влияние на окружающих. И любой вынужден или обязан вести себя корректно, поскольку они владеют мерой ценностного стандарта, который всегда суггестивно принуждает человека быть приличным и сдержанным в их присутствии. Их дифференцированное интровертное чувство видит “в уме” то, что действительно является важным фактором.

Люди данного типа не блистают и не стремятся обнаруживать самих себя. Их мотивы, если таковые имеются, в большинстве случаев остаются глубоко запрятанными. Они несут в себе загадочную атмосферу независимости, самостоятельности. Они склонны избегать вечеринок и больших собраний, не потому что они судят тех, кто ходит на них, как незначительных или неинтересных (под которыми естественно предположить экстравертный чувствующий тип), но просто из-за того, что их оценочная чувственная функция немеет, когда в одно и тоже время появляется слишком много людей. Юнг пишет:

В большинстве случаев они молчаливы, трудно доступны, непонятны, часто скрыты под детской и банальной маской, нередко также отличаются меланхолическим темпераментом. Так как они преимущественно отдают себя руководству своего субъективно ориентированного чувства, то их истинные мотивы, в большинстве случаев, остаются скрытыми. Вовне они проявляют гармоническую стушеванность, приятное спокойствие, симпатичный параллелизм, который не стремится вызвать другого, произвести на него впечатление, переделать его или изменить. Если эта внешняя сторона выражена несколько ярче, то возникает легкое подозрение в безразличии или холодности, которое может дойти до подозрения в равнодушии к радостям и горестям других. Тогда ясно чувствуется отвращающееся от объекта движение чувства... За настоящими эмоциями объекта данный тип не следует, он подавляет их и отклоняет или, лучше сказать, “охлаждает” их отрицательным суждением чувства. Хотя и имеется постоянная готовность спокойно и гармонично идти рука об руку, тем не менее, к объекту не обнаруживается ни любезность, ни теплая предупредительность, а проявляется отношение, которое кажется безразличным: холодное, подчас даже отклоняющее обращение. Иногда объект начинает чувствовать, что все его существование излишне. По отношению к какому-нибудь порыву или проявлению энтузиазма этот тип сначала проявляет благосклонный авторитет, иногда с легким оттенком превосходства и критики, от которого у чувствительного объекта легко опускаются крылья. Напористая же эмоция может быть подчас, резко и убийственно холодно отражена, если только она случайно не захватит индивида со стороны бессознательного, т. е., иными словами, не оживит какой-нибудь, окрашенный чувством исконный образ и тем самым не полонит чувство этого типа.

Экстраверты, в особенности, те, чьей доминирующей функцией является мышление, полностью обескуражены интровертным чувствующим типом. Они считают его представителей одновременно и странными, и обворожительными. Этот привлекающий магнетизм возникает благодаря очевидной “пустости” — с точки зрения экстраверта — кричащей о том, чтобы ее наполнили. Конечно, обратное тоже верно: интровертный чувствующий тип, естественно, тянется к тому, кто легко сходится с другими, и ясно, и отчетливо представлен в группе. В каждом случае этот другой есть персонификация подчиненной функции.

Такие встречи и столкновения являются обычными, повседневными, равно как и становящаяся следствием желчность (характера). Хотя путем взаимного прозрения всегда сохраняется возможность длительного взаимоотношения, очарованность противоположным типом, как уже указывалось в первой главе (стр. 29, 30), редко продолжается долго.

Точно так же, как интровертное мышление контруравновешено определенного рода примитивным чувством, к которому объекты привязываются с магической силой, интровертное чувство имеет противовесом примитивное подчиненное мышление. Так как мышление у этого типа является экстравертным, то оно склонно быть пониженным — конкретным, рабски ориентированным на факты. Фактически это нормальная и здоровая компенсация, которая работает, чтобы смягчить и уменьшить важность субъекта, так как этот тип так же склонен к эгоцентризму, как и другие интровертные типы.

Оставаясь бесконтрольным, эго интроверта способно присваивать себе всю полноту личности. В этом случае, пишет Юнг, “таинственная сила интенсивного чувства превращается в банальное и претенциозное властолюбие, тщеславие и тираническое принуждение”. Там, где подсознательные компенсаторные процессы полностью подавлены, бессознательное мышление становится открыто враждебным и негативным, и оказывается спроектированным в окружающую среду. Юнг описывает некоторый итог у женщины данного типа:

Тип остается нормальным до тех пор, пока эго чувствует себя ниже уровня бессознательного субъекта и пока чувство раскрывает нечто более высокое и более властное, нежели в более зрелом возрасте обычно взаимное притяжение возникает между доминантной функций одного и вспомогательной функцией другого. Представляется, что это более работающая комбинация, возможно, потому, что сами комплексы, ассоциируемые с подчиненный функцией, констелируются не так легко.

Эго, хотя бессознательное мышление архаично, однако, оно при помощи редукции успешно компенсирует случайные поползновения возвести эго до субъекта Но если этот случаи все таки наступает вследствие совершенного подавления редуцирующих бессознательных влиянии мысли, тогда бессознательное мышление становится в оппозицию и проецирует себя в объекты. От этого субъект, ставший эгоцентрическим, начинает испытывать на себе силу и значение обесцененных объектов. Сознание начинает чувствовать то, “что думают другие” Другие же думают, конечно, всевозможные низости, замышляют зло, втайне подстрекают и интригуют и т. д. Все это субъект должен предотвратить, и вот он сам начинает превентивно интриговать и подозревать, подслушивать и комбинировать. До него доходят всевозможные слухи, и ему приходится делать судорожные усилия, чтобы, по возможности, превратить грозящее поражение в победу. Возникают бесконечные таинственные соперничества, и в этой ожесточенной борьбе человек не только не гнушается никакими дурными и низкими средствами, но употребляет во зло и добродетели, только для того, чтобы иметь возможность козырнуть. Такое развитие ведет к истощению. Форма невроза не столько истерична, сколько неврастенична, при этом часто страдает физическое здоровье, например, появляется анемия со всеми ее последствиями.

Интровертный ощущающий тип

В интровертной установке ощущение изначально основано на субъективном компоненте восприятия. Хотя сама его природа де лает его зависимым от объективных стимулов, ощущаемый объект стоит на втором плане по отношению к ощущающему субъекту.

Ощущение является функцией иррациональной, потому что оно ориентируется не топическим процессом суждения, но лишь тем, что есть, и тем, что происходит. “В то время, как экстравертный ощущающий тип определен интенсивностью воздействия со стороны объекта, интровертный представлен интенсивностью субъективного ощущения, вызванного объективным раздражением”.

Интровертный ощущающий тип напоминает высокочувствительную фотографическую пластинку Физическая чувствительность к объектам и другим людям включает каждую малейшую тень и деталь как они выглядят, как они чувствуют прикосновение, их вкус и запах, и звуки, которые они издают. Фон Франц пишет, что впервые она поняла этот тип, когда Эмма Юнг дала ей статью об интровертном ощущении, как своей собственной доминирующей функции.

Когда кто-нибудь входит в комнату, такой тип замечает манеру, с которой человек вошел, волосы, выражение лица, одежду, походку человека каждая деталь усваивается. Впечатление переходит от объекта к субъекту, как будто камень упал в глубокую воду — впечатление падает глубже и глубже, и тонет. Внешне интровертныи ощущающий тип выглядит крайне глупо. Он просто сидит уставившись, и вы не знаете, что происходит внутри него. Он выглядит как кусок дерева без какой либо реакции но внутренне впечатления усваиваются. Быстрые внутренние реакции продолжаются внизу, а внешний ответ приходит со значительной задержкой. Это те самые люди, которые, услышав утреннюю шутку, начинают смеяться в полночь.

Интровертные ощущающие типы, если они художники творцы, обладают способностью вносить жизненные картины в живопись или литературу. Например, Томас Манн, описывая каждую деталь изображаемого, воссоздает целостную атмосферу комнаты или личности. Французские художники-импрессионисты также оказываются в этой когорте; они точно воспроизводят внутренние впечатления, которые возникли у них от картины или человека из реального мира.

В этом то и заключена разница между экстравертным и интровертным ощущениями. В первом случае, у художника воспроизводится реалистическое отражение-рефлексия объекта, во втором — верное изображение (передача) впечатления, произведенного объектом на субъекта. Юнг пишет: субъективное ощущение больше постигает глубокие планы психического мира, чем его поверхность. Решающей вещью является не реальность объекта, а реальность субъективного фактора, а именно, реальность изначальных образов, которые в их совокупности представляют из себя психический мир зеркальных отображенийНо такое зеркало обладает своеобразным свойством — изображать наличные содержания сознания не в знакомой и привычной нам форме, но, в известном смысле, с точки зрения вечности, т е , примерно так, как видело бы их сознание, прожившее миллион лет. Такое сознание видело бы становление и исчезновение вещей одновременно с их настоящим и мгновенным бытием, и не только это, но одновременно и другое,— то, что бы то до их возникновения и будет после их исчезновения. Настоящий момент является для этого сознания неправдоподобным. Само собою разумеется, что это лишь уподобление, которое, однако, мне нужно для того, чтобы хотя бы до некоторой степени наглядно пояснить своеобразную сущность интровертного ощущения. Последнее передает образ, который не столько воспроизводит объект, сколько покрывает его осадком стародавнего и грядущего субъективного опыта. От этого простое чувственное впечатление развивается в глубину, исполненную предчувствии, тогда как экстравертное ощущение схватывает мгновенное и выставленное напоказ бытие вещей.

Субъективный фактор в ощущении в сущности тот же самый, что и у других интровертньгх типов. Это бессознательная дислокация, которая изменяет ощущение-восприятие в своем источнике, лишая его, таким образом, возможности чисто объективного влияния. Субъективное восприятие скорее ориентировано на значение, которое пристает к объектам, нежели на присущие им физические свойства.

Трудность самовыражения, характерная для интроверта, справедлива и для данного типа. Юнг полагает, что это маскирует существенную иррациональность интровертного ощущающего типа:

Напротив, он может обратить на себя внимание своим спокойствием, своей пассивностью или разумным самообладанием. Эта своеобразность, которая вводит в заблуждение поверхностное суждение, обязана своим существованием его не-отнесенности к объектам. Правда, в нормальном случае, объект совсем не обесценивается сознательно, но устраняется в своем свойстве возбудителя тем путем, что возбуждение тотчас же замещается субъективной реакцией, которая не имеет более никакого отношения к реальности объекта. Это, конечно, действует, как обесценение объекта. Такой тип легко может поставить вам вопрос, для чего люди вообще существуют, для чего вообще объекты имеют еще право на существование, если все существенное все равно ведь происходит без них.

Глядя со стороны, очень часто складывается впечатление, что эффект объекта вовсе не проникает в субъекта, не затрагивает его. В своих крайних проявлениях это может быть и так — субъект не способен больше различать между реальным объектом и субъективным восприятием — но обычно очевидное безразличие к объекту есть лишь средство защиты, типичное для интровертной установки, защиты против вторжения или влияния внешнего мира.

Без способности к художественному выражению, впечатления погружаются в глубины психического и держат сознание зачарованным, в собственном плену. Поскольку мышление и чувство также относительно бессознательны, впечатления внешнего мира организуются только архаическим путем Способности рационального суждения о вещах либо очень мало, либо она вовсе отсутствует. Такой человек, согласно Юнгу, “лишь с чрезвычайным трудом доступен для объективного понимания, да и сам он в большинстве случаев относится к себе без всякого понимания”.

Подчиненная экстравертная интуиция этого типа, пишет фон Франц, “имеет очень нечистое, жуткое, мрачное, сверхъестественное, фантастическое качество... занятое безличностным коллективным внешним миром”. Как уже упоминалось ранее, ощущение имеет тенденцию фактически подавлять интуицию, поскольку она вмешивается в восприятие конкретной реальности. Следовательно, интуиция у данного типа, когда она проявляется, носит архаический характер.

Тогда как экстравертная интуиция отличается характерной находчивостью, “хорошим чутьем” для всех возможностей объективной действительности, архаически экстравертная интуиция обладает способностью пронюхать все двусмысленное, темное, грязное и опасное на задних планах действительности. Перед этой интуицией — действительное и сознательное намерение объекта не имеет никакого значения, ибо она подозревает за ним все возможности архаически предшествующих ступеней такого намерения. Поэтому в ней есть нечто прямо-таки опасно подкапывающееся, что нередко стоит в самом ярком контрасте с доброжелательной безобидностью сознания.

В отличие от экстравертных ощущающих типов, которые подхватывают интуицию, касающуюся субъекта — его самого,— интровертные ощущающие типы более склонны иметь темные профетические фантазии о том, что может случиться во внешнем мире — с их семьей или “с человечеством”. Они также склонны, замечает фон Франц, к душеизвергающим озарениям (инсайтам), которые противоречат их обычной заземленной природе:

Такой тип может, прогуливаясь по улице, увидеть хрустальную посуду в магазинной витрине, и его интуиция может вдруг осознать ее символическое значение: целостный символический смысл хрусталя потечет в его душу... Этот поток запущен внешним событием, поскольку его подчиненная функция, в сущности, является экстравертной. Естественно, он имеет ту же самую плохую характеристику экстравертного ощущающего типа: у обоих интуиция очень часто носит зловещий характер, и если она не срабатывает, то, естественно, прорывающиеся профетические содержания будут пессимистичными и отрицательными.

Аккуратная в регистрации физической реальности, ощущающая функция склонна быть медлительной, вялой, инертной. В той степени, в какой другие функции бессознательны, этот тип легко увязает в привычной рутинной колее текущего момента. Настроенные на то, чтобы быть здесь и теперь, на то, что есть, люди этого типа испытывают огромные трудности, пытаясь вообразить, что могло бы быть, сами возможности, представляющие естественное поле деятельности для интуитива.

До тех пор, пока ощущающий тип не будет держаться слишком в стороне от объекта, пишет Юнг,— “бессознательная установка действует, как благотворное компенсирование к установке сознания, которая является несколько фантастичной и склонной к легковерию”:

Но как только бессознательное становится в оппозицию к сознанию, архаические интуиции всплывают на поверхность и развивают свое пагубное влияние, насильственно навязываясь индивиду и вызывая у него навязчивые идеи самого отвратительного толка. Возникающий из этого невроз есть обыкновенно невроз навязчивости, в котором истерические черты замаскированы симптомами истощения.

Интровертный интуитивный тип

Интуиция, как и ощущение есть иррациональная функция восприятия. Там, где ощущение мотивировано физической реальностью, интуиция ориентирована на реальность психическую. В экстравертной установке субъективный фактор вытеснен, но у интраверта он является решающим. Когда такой способ функционирования оказывается доминирующим, мы имеем интровертный интуитивный тип.

Интровертная интуиция направлена на содержания бессознательного. Хотя она и может стимулироваться внешними объектами, пишет Юнг, “но сама по себе совершенно не озабочена внешними возможностями, а фокусируется на том, что было вызвано внешним внутри субъекта”. Интровертный интуитив видит происходящее за сценой, устремляет туда свой взор, очаровывается теми внутренними образами, которые приносятся в его жизнь.

Юнг приводит пример человека, страдающего приступом головокружения. Там, где интровертное ощущение могло бы отметить физическое нарушение, ухватить все его качества, его интенсивность, течение, как оно возникает и как долго длится, интровертная интуиция ничего такого не заметит, а будет прежде всего исследовать каждую деталь образов, возникающих в результате такого расстройства. “Она удерживает этот образ и с живейшим сочувствием констатирует, как этот образ изменяется, развивается далее и, наконец, исчезает”:

Таким образом, интровертная интуиция воспринимает все, что происходит на дальних планах сознания, приблизительно с такой же ясностью, с какой экстравертное ощущение воспринимает внешние объекты. Поэтому для интуиции бессознательные образы получают достоинство вещей или объектов. Но так как интуиция исключает сотрудничество ощущения, то она или вовсе ничего не узнает, или узнает лишь недостаточно о расстройствах иннервации, о влияниях бессознательных образов на тело. От этого образы являются как бы отрешенными от субъекта и существующими сами по себе, без отношения к личности. Вследствие этого в данном примере интровертный интуитив, имевший приступ головокружения, и не подумал бы даже, что воспринятый им образ мог бы как-нибудь относиться к нему самому. Это покажется, конечно, почти немыслимым для человека, установленного на суждение (мышление или чувство), а между тем это факт.

Интровертный интуитивный тип, как и экстравертный интуитив, обладает сверхобычной способностью вынюхивать будущее, еще не проявленные возможности и ситуации. Но интуиция направлена вовнутрь, следовательно, такие люди прежде всего обнаруживаются среди видящих (сиеров) и пророков, поэтов, художников — среди первобытных людей таковыми являются шаманы, которые передают сообщения от богов своему племени.

На более светском уровне люди-этого типа склонны быть мистическими мечтателями. Общаются они с трудом, постоянно пребывая в недоразумении и имея недостаточно хорошее суждение, как о себе, так и о других; ничего не доводят до конца. Они “переходят от образа к образу,- пишет Юнг,— гоняясь за всеми возможностями, заключенными в творческом лоне бессознательного, не устанавливая никаких связей между явлением и собой”.

Этот тип особенно расположен пренебрегать обычными физическими нуждами. Такие люди мало осведомлены о своем собственном телесном существовании или о его воздействии на других. Часто оказывается, что реальность для них совершенно не существует — они просто затеряны в бесплодных фантазиях. Отчасти парируя это, Юнг описывает ценность данного типа для коллективной общины:

Правда, созерцание образов бессознательного, создаваемых творческой силой в неиссякаемом изобилии, бесплодно лишь в смысле непосредственной пользы. Но поскольку эти образы суть возможности концепции, способных при известных условиях сообщить жизни новый потенциал, постольку и эта функция, наиболее чуждая внешнему миру, неизбежна в общем психическом домоводстве, так же как и психическая жизнь народа, отнюдь, не должна быть лишена соответствующего типа. Если бы этого типа не существовало, Израиль не имел бы своих пророков.

Характерно, что интровертные интуитивы имеют смутное представление о подробностях “реального” мира. Они легко теряются в незнакомых городах; вечно кладут свои вещи не на место; забывают прийти на назначенную встречу; редко приходят во время; приезжают в аэропорт в самую последнюю минуту. Их рабочая среда обитания обычно находится в беспорядке; они не могут отыскать нужную бумагу, необходимые принадлежности, чистую одежду. Редко, когда что-то вокруг них оказывается в чистоте и порядке. Они имеют привычку доводить дело до конца кое-как, в зависимости от терпения и добрых намерений друзей, ориентированных на ощущение.

Их поведение часто, в лучшем случае, раздражает другие типы, в худшем,— становится для них тягостным. Сами же они остаются беззаботными и равнодушными, отговариваясь, при соответствующем нажиме, что “детали не такое уж важное дело”.

Равнодушие этого типа к осязаемой реальности очень легко истолковать неправильно, как безразличие, с одной стороны, и неверность, с другой. Они верны не внешним фактам, а внутренним образам. Они могут несознательно солгать, но их память или воскрешение события едва ли совпадает с так называемой объективной реальностью. В своих крайних проявлениях человек данного типа делается совершенной загадкой для друзей, и, в конечном счете,— поскольку они не чувствуют, что их ценят и к их мнению прислушиваются,— друзья имеют все основания постепенно исчезнуть с горизонта.

Крайне интровертный интуитив подавляет обе функции суждения — мышление и чувство — но более всего вытесняет ощущение объекта. Это, естественно, дает начало проявлению компенсаторного экстравертного ощущения архаической природы. Бессознательную личность, пишет Юнг, “можно было бы, поэтому, лучше всего описать как экстравертный ощущающий тип только низшего примитивного порядка”:

Сила влечения и безмерность являются свойствами этого ощущения, так же как чрезвычайная зависимость от чувственных впечатлений. Это качество компенсирует разреженный горный воздух сознательной установки интуитива и придает ей некоторую тяжесть, так что это мешает полному “сублимированию”. Но если, вследствие форсированного преувеличения сознательной установки, наступает полное подчинение внутреннему восприятию, тогда бессознательное вступает в оппозицию, и тогда возникают навязчивые ощущения с чрезмерной зависимостью от объекта, которые сопротивляются сознательной установке. Формой невроза является, в таком случае, невроз навязчивости с ипохондрическими симптомами, сверхчувствительностью органов чувств и навязчивой привязанностью к определенным лицам или к другим объектам.

Согласно фон Франц, интровертный интуитив имеет особую проблему в сексуальной области. Такие типы не лучшие любовники в мире, попросту потому, что они слабо ощущают то, что происходит в их собственном теле, равно как и в теле их партнера. В то же самое время они имеют похотливую натуру — отражение подчиненной и поэтому примитивной ощущающей функции — и через недостаточность суждения выходят наружу с вульгарными, непристойными и социально неуместными сексуальными иллюзиями.

Юнг признавал, что хотя оба — и интровертный интуитив, и интровертный ощущающий тип — являются, с экстравертной и рационалистической точки зрения, “наиболее бесполезными людьми”, способ их функционирования, тем не менее, поучителен:

Но если посмотреть с высшей точки зрения, то такие люди являются живыми свидетелями того факта, что богатый и полный движения мир, и его бьющая через край упоительная и пьянящая жизнь живут не только вовне, но и внутри. Конечно, такие типы суть лишь односторонние демонстрации природы, но они поучительны для того, кто не позволяет духовной моде данного момента ослеплять себя. Люди такой установки являются своего рода двигателями культуры и ее воспитателями. Их жизнь поучает большему, чем их слова. Жизнь людей данного типа и не в последней степени их величайший недостаток — неспособность к нормальному общению,— объясняет нам одно из великих заблуждений нашей культуры, а именно, суеверное отношение к слову и изображению, безмерную переоценку обучения путем слов и методов.*

 

Глава 4

Заключительные замечания

Зачем нужна типология?

Любая система типологии не более, чем грубый показатель того, что имеется общего у людей, и какова разница между ними. Юнговская модель в этом смысле — не исключение. Она отличается лишь своими параметрами — две установки и четыре функции. То, чего она не делает и не может продемонстрировать, и даже не может на это претендовать, — это выявить уникальность индивида, его особенность.

Ни один человек не представляет тип в чистом виде. Было бы глупо даже пытаться свести индивидуальную личность к тому или иному типу, словно ту или иную вещь. На языке юнговской модели каждый из нас составляет конгломерат, смесь установок и функций, которые в своей комбинации не поддаются классификации. Все это не только признается самим Юнгом, но многократно и настойчиво им утверждается. Невозможно дать описание типа, — неважно, насколько полное,— которое было бы применимо более, чем к одному индивиду, несмотря на тот факт, что некоторым образом оно способно характеризовать тысячи других. Сходство — это одна сторона человека, его уникальность, неповторимость — другая, — но вовсе не устраняет практической ценности его модели, в особенности, в клинических ситуациях, где человек пребывает в затруднении — “на мели” — по поводу своей собственной психологии. Без определенного рода модели мы вынуждены попросту дрейфовать в трясине индивидуальных мнений — потерявшись в джунглях без компаса.

Классифицировать человеческое бытие на категории — вовсе не цель психологической типологии — это само по себе было бы довольно бессмысленным делом. Ее цель, скорее, обеспечить критическую психологию возможностью осуществлять методическое исследование и делать осмысленным представление эмпирического материала. Перво-наперво, это критический инструментарий для исследователя, который нуждается в определенной точке зрения и руководстве, если он собирается приуменьшить хаотическое изобилие индивидуальных переживаний и придать всему этому некоторый порядок... Другое, типология оказывает огромную помощь в понимании широты разновидностей, встречающейся среди индивидов, и она также дает ключ к фундаментальным различиям в современных психологических теориях. Последнее,— но не менее важное,— она оказывается существенным инструментом для определения “личностного уравнения” практикующего психолога, который, будучи вооруженным точным знанием своих,— дифференцированной и подчиненной,— функций, может избежать многих серьезных ошибок, имея дело со своими пациентами.

“Истинна” ли юнговская модель или нет — объективно верна — вопрос спорный (есть ли что-нибудь вообще “объективно” верное?). Определенно одно, степень, с которой две установки и четыре функции соответствуют статистической реальности, не установлена. Чтобы это сделать необходимо скоррелировать тесты миллионов людей с их собственными величайшими прозрениями относительно самих себя, но даже и тогда результаты будут неубедительными, поскольку тестовая процедура сама по себе зависит от типологии тех, кто формулирует саму проверку — вопросник, фразы, предубеждения, предположения и так далее — уже не говоря о капризах и странностях различных привходящих обстоятельств.

Реальная “правда” заключается в том, что юнговская модель психологических типов имеет все преимущества и недостатки любой научной модели. При всем недостатке статистической верификации ее, в равной степени, трудно опровергнуть. Но она согласуется с экспериментальной реальностью. Более того, поскольку она основана на четырехмерном критерии — мандалаподобие — архетипическом способе рассматривания вещей, то она психологически удовлетворительна.

Как упоминалось ранее (стр. 31) поведение человека при определении его типологии может совершенно вводить в заблуждение. Например, удовольствие находиться среди людей характеризует экстравертную установку, но это не означает автоматически, что человек, наслаждающийся своим пребыванием в компании, — экстравертный тип.

Естественно, что до некоторой степени человеческая активность определяется типологией, но интерпретация этой активности на языке типологии зависит от системы ценностей, определяющей само действие. Там, где субъект — сам — и личная ценностная система являются главными мотивирующими факторами, там, по определению, имеет место интровертный тип, неважно где он: в толпе или наедине с самим собой. Это то, что делает юнговскую систему прежде всего моделью личности, а не поведения.

Все психическое — относительно. Я не могу говорить, думать или что-нибудь делать, что не окрашено моим специфическим способом видения мира, который, в свою очередь, является проявлением моей типологии. Это психологическое “правило” аналогично знаменитой теории Эйнштейна об относительности " в физике и равноценно ей по значению.

Осознанное представление о том пути, по которому я склонен действовать, дает мне возможность доступа к моим установкам и поведению в данной ситуации и, соответственно, возможности приспособления к ней. Это позволяет не только скомпенсировать свою личную диспозицию, но и оставаться терпимым к тому, кто действует иначе, чем я — кто-то, возможно имеющий силу или способность, которые у меня отсутствуют.

С этой точки зрения самый важный вопрос не тот, кто интроверт, а кто экстраверт, или какая функция ведущая, а какая подчиненная, — вопрос более прагматичен: как я действовал в этой ситуации или с тем человеком? С каким результатом? Действительно ли мои действия и тот способ, которым я выражал себя, отразили мои суждения (мышление и чувство) и восприятия (ощущение и интуиция)? И если нет, то почему? Какие комплексы ожили во мне? С какой целью? Как и почему я испортил дело? Что это говорит о моей психологии? Что я могу сделать по этому поводу? Что я хочу сделать по этому поводу?

Типологическое тестирование

Хотя Юнг не предвидел нынешнего коммерческого использования своей типологической модели, он предупреждал относительно возможности ее неправильного употребления, как “практического руководства к хорошему суждению о человеческом характере”:

Даже в медицинских кругах бытует мнение, что мои метод лечения заключается в подгонке пациентов в эту систему и выдаче им соответствующего “совета”.,. Моя типология гораздо вернее является критическим аппаратом, служащим для отбора и организации материала из хаоса эмпирических данных, и уж ни в коем случае не предназначена для навешивания на людей ярлыков. Это не физиогномия и не антропологическая классификация, а критическая психология, имеющая дело с организацией и определением границ психических процессов, которые, как может быть показано, являются типическими.

Типологический анализ, определяемый письменными тестами, может оказаться полезным, но может также и вводить в заблуждение. Такие тесты имеют коллективную основу и статистику; то есть, их валидность — статистическая и приурочена ко времени. Они могут давать правдоподобную картину сознательных склонностей человека на момент проведения теста, но, игнорируя динамическую природу психического, они ничего не говорят о возможностях изменения.

Наиболее широко используемая типовая проверка, основанная на юнговских принципах — показатель типа Myers-Briggs, типовое обследование Gray-Wheelwright и проверка Singer-Loomis. Согласно журналу Форчун (“Личностные Тесты возвращаются”, март 30, 1987, с. 74) “около 1,5 миллионов людей прошли тест Myers-Briggs в 1986 году”. ПТ, ее. 27 - 28.

В корпоративном мире типологические тесты могут быть полезным инструментом, как для иллюстрации психологической основы конфликтов между индивидами в группе, так и для выяснения комплементарной природы разных личностей. Они могут также показывать вполне точно, на момент проведенного измерения, возможность, с которой отдельный человек соответствует или не соответствует требованиям среды или определенной работы. Но как долго продлится такое соответствие? И в чью пользу? И в какой степени другие возможности могут нанести индивиду вред? Или же будущим потребностям корпорации?

Типологические тесты не показывают ту степень, с которой чей-то тип может быть искажен или совращен факторами семьи или окружающей среды; они не говорят ничего о комплексном методе, которым может определяться чей-либо привычный способ функционирования; и они не отражают наличествующую компенсаторную установку бессознательного. Кроме того, человек проходящий тестирование, может использовать в своих ответах какую-то вспомогательную функцию, или же может отзываться своей тенью или персоной (смотри следующий раздел).

Прежде всего типологическое тестирование не принимает в расчет саму экспериментальную реальность, которая способна со временем менять типологические предпочтения личности.

Возьмем, например, человека, получившего несколько академических степеней, включая докторскую. Такой человек, привыкший к длительным периодам работы в одиночестве, с использованием мыслительной функции, может очень хорошо продемонстрировать на письменном тестировании интровертный мыслительный тип. Он даже может и сам поверить, что является таковым. Но действительно ли он таков?

Вовсе необязательно. Он мог усердствовать годами, чтобы осуществить ожидания других; возможно, он подавил свое страстное желание экстравертной активности до такой степени, что уже и сам едва ли знает, что таковая существует. Экстраверсия и, скажем так, чувственная функция могут быть похороненными в тени так глубоко, что только глубокий жизненный кризис, вызывающий нервное расстройство, может вызволить их оттуда.

Аналогичным образом, женщина, явно чувствующий тип, домашняя хозяйка, активная в общественной жизни, может однажды обнаружить в себе интровертный мир идей и отправиться в университет получать ученую степень Была ли она, что называется, фальшивым типом, никогда не имевшим возможности развить свою естественно доминирующую мыслительную функцию? Или мышление попросту является временной аберрацией? Могут ли результаты тестовой проверки быть релевантными какому-либо моменту в ее жизненном сценарии?

Основная линия, которая внешне оценивается тестированием, даже будучи самопровозглашенной, еще не является надежным указанием к происходящему внутри В области типологии, как и в любой попытке понять кого-либо, не существует заменителей длительному и долгому самопониманию.

Хотя это и самоочевидно для интроверта, который привык к рефлексии и зависит от нее, но редко достаточно ясно для экстраверта, предрасположенного доверять и полагаться на детерминанты внешнего мира.

Типология и Тень

Юнговская типологическая модель базируется на предпочтительных или привычных способах функционирования. Используемая ответственно, она составляет ценное руководство для нашего доминирующего психологического настроя, для жизненного пути, по которому мы движемся и который сами собой представляем. Она также обнаруживает, выводным путем, тот жизненный путь, который мы не ведем, и которым мы, по большей части, не являемся, но могли бы также и являться.

Так, где же тогда оставшаяся часть нас?

Теоретически, можно сказать, что подчиненная или неразвитая установка и функции являются той частью нас самих, которую Юнг назвал тенью. Для этого имеется основание как концептуального, так и прагматического порядка.

Концептуально тень, как и это, представляет комплекс. Но там, где это, как доминирующий комплекс сознания, связан с теми аспектами самого человека, которые более или менее воспринимаются им как “Я”, там тень включает личностные характеристики, не являющиеся частью обычного привычного пути бытования человека в мире, и, поэтому, более или менее отчужденные его чувству личностной отождеств ценности.

Тень, в своем потенциале, одновременно и созидательна, и разрушительна, созидательна в том, что она представляет аспекты человека, похороненные в нем, но которые еще могут быть реализованы; разрушительна в том смысле, что ее ценностная система и мотивации имеют тенденцию подрывать или нарушать у человека сознательный образ самого себя.

Все, что не есть эго, пребывает в относительно бессознательном состоянии; до того, как содержания бессознательного дифференцировались, тень остается бессознательной. Так как противоположная установка и подчиненные функции являются, по определению, относительно бессознательными, они, естественно, связаны с тенью.

В непосредственном мире человека наличествуют установки и поведение, социально приемлемые и неприемлемые. В наши созидательные годы стало чем то естественным подав пять, вытеснять неприемлемые аспекты самих себя. Они “проваливаются” в тень. То, что остается есть персона — “Я”, которое представлено во внешнем мире.

Персона живет согласно принципам того, что ожидается, того, что соответствует Это одновременно и социально полезный .мост и необходимое защитное покрытие; без персоны мы делаемся слишком уязвимыми для других Мы регулярно буквально закрываем “грудью” персоны свои неполноценности, поскольку не любим, чтобы наша слабость была видна (Интровертный мыслительный тип на шумной вечеринке может скрежетать зубами, но при этом улыбаться. Экстравертный чувствующий тип сделает вид, что усердно занимается, когда на самом деле он лезет на стену из-за отсутствия компании).

Цивилизованное общество, жизнь, как мы это знаем, зависит от взимодействий между людьми с помощью персоны. Но идентификация с персоной сулит психическое нездоровье уверовать, что “мы и есть персона”, демонстрируемая другим, чревато серьезными проблемами.

Вообще говоря, тень менее цивилизована, более примитивна, менее заботится о социальной пристойности и правилах приличия. То, что ценно для персоны, оказывается проклятием для тени и наоборот. Следовательно, тень и персона функционируют компенсаторным образом: ярче свет, темнее тень. Чем сильнее человек отождествляется с персоной — которая в результате отвергает то, чем владеет тень — тем большую проблему он имеет с непризнанной “другой стороной” личности.

Таким образом, тень постоянно бросает вызов моралитету персоны, и, в той степени, в какой эго-сознание отождествляет себя с персоной, тень будет угрожать эго. В процессе психологического развития, который Юнг назвал индивидуацией, разотождествление с персоной и сознательная ассимиляция идут рука об руку. Идеальным было бы иметь достаточно сильное эго, чтобы признать, как персону, так и тень, не отождествляясь ни с той, ни с другой.

Но это легко сказать, но трудно сделать. Мы склонны отождествляться с тем, что мы хорошие, да и почему мы не должны ими быть? Ведущая функция, в конце концов, имеет несомненую утилитарную ценность. Она “подмазывает” и жизнь течет гладко; именно ведущая функция обычно приносит признание, материальные награды и почести, степень удовлетворения. И, разумеется, она неизбежно становится видным аспектом персоны. Почему же ведущая функция должна отступать? Ответ в том, что мы и не отступаем, пока в этом нет нужды. А когда делаем это, то что? Пришла “нужда”? — когда мы сталкиваемся с ситуациями в жизни, которые не подвластны тому способу, которым мы обычно привыкли действовать; то есть, когда сам способ, позволявший нам смотреть на вещный мир, перестает работать.

Практически, как отмечалось ранее, тень и все с ней связанное, фактически синонимичны с непрожитой жизнью. “Есть кое-что еще для жизни, чем это”, — такое замечание можно часто услышать в консультационной комнате у аналитика. Все, чем я сознательно являюсь и стремлюсь быть, в действительности исключает то, чем я мог бы быть, могу быть, что я также есть. Часть из того, что “также есть” была или остается подавленной, потому что она была или есть непринимабельна в окружающей среде; а часть оказывается попросту нереализованным потенциалом.

С помощью интроспекции мы можем осознать теневые аспекты личности, но можем также продолжать сопротивляться им или бояться их влияния. И даже там, где они известны и приняты, они не очень-то доступны сознательной воле. Например, я могу достаточно хорошо осознавать, что моя интуиция носит теневой характер — примитивна и неприспособлена — но не в состоянии призвать ее на помощь, когда она необходима. Я могу знать то чувство, которое требуется в определенной ситуации, но для своей жизни не могу протрубить для него сбор. Я хочу наслаждаться вечеринкой, но моя беззаботная экстравертная сторона куда-то улетучилась. Я знаю, что обязан многим уединенной интроверсии, но соблазн ярких лучей слишком велик.

Тень не требует в обязательном порядке равного времени с эго, но у уравновешенной личности тень добивается своего признания. Для интроверта это может оказаться случайная ночь в городе — противу его “лучшему суждению”. Для экстраверта — так иногда случается вопреки самому себе — может статься, что он проведет вечер, разглядывая в одиночестве стены своей комнаты. В общем, человек, у которого тень спит, производит впечатление безжизненного, скучного. Типологически это работает в обоих направлениях: экстраверт кажется утратившим глубину; интроверт выглядит социально неуместным, неспособным к осуществлению чего-либо.

Психологическая ситуация интроверта ясно представлена в наблюдении Франца Кафки:

Тот, кто ведет уединенную жизнь, время от времени испытывает желание привязаться к чему-нибудь; тот, кто в зависимости от времени дня, погоды, положения своих дел и т. п., внезапно испытывает желание увидеть хоть какую-нибудь руку, за которую он смог бы держаться, такой человек не продержится долго без окна, выходящего на улицу.

Аналогично, экстраверт может осознать свою тень только когда столкнется с бессодержательностью социального взаимодействия.

Между интроверсией и экстраверсией существует равновесие, также как оно существует между нормально противоположными функциями; но необходимость искать его возникает редко — или даже возможность — до тех пор пока сознательная эго-личность не “шлепнется лицом вниз”.

В этом случае, который счастливым образом проявляется как нервное расстройство, — ибо это действительно лучше, нежели более серьезный психотический срыв, — теневая сторона выставляет требование быть признанной. Возникший беспорядок воспринимается далеко не положительно и может расстроить многое из того, что человек знал о себе и во что в себе верил, но он имеет и преимущество преодоления тирании доминирующей установки сознания. Если к самим симптомам отнестись с должной серьезностью, то и вся личность получит оживление и приободрится для новой жизни.

Существует, по определению, естественный конфликт между эго и тенью, но если человек принимает на себя личностное обязательство жить “на всю катушку”, то есть давать максимальную возможность для раскрытия своего потенциала, тогда интеграция тени — включая подчиненную установку и функции — из простого теоретического пожелания станет практической необходимостью. Следовательно, процесс ассимиляции тени требует способности жить с определенным психологическим напряжением.

Интровертный мужчина, например, под влиянием своей подчиненной экстравертной тени склонен воображать, что он что-то упустил: веселых женщин, легкомысленную компанию, волнение. Даже он сам способен видеть их как химер, но его тень жаждет и стремится к ним. Тень ведет его в самые темные места встреч, а затем, зачастую (иногда да, иногда нет, в зависимости от каприза) покидает его. Что же остается? Одинокий интроверт, которого тянет домой.

С другой стороны, экстравертный интроверт, который с виду кажется экстравертом — как истинный экстраверт — склонен попадать в неприятное положение. В то время как интровертный экстраверт имеет дело только с самим собой, экстравертный интроверт часто набрасывается на тех, кто оказывается на его пути, хотя уже на следующий день (или в следующую минуту) он сам не понимает причин такого наскока и занимает вполне индифферентную позицию. Когда его интроверсия, наконец, подтверждается, он может буквально не хотеть иметь какие-либо дела с другими людьми. Таким же образом интровертный интеллектуал, чья тень — беззаботный Дон-Жуан, дает выход своему чувству, опустошая сердца ничего не подозревающих женщин.

Истинные экстраверты получают действительное удовольствие, лишь оказываясь частью толпы. Это их естественный дом. Они неспокойны, находясь одни; не потому, что избегают самих себя, а по причине отсутствия параметров для установления собственной идентичности вне группы. Интровертная тень экстравертов поощряет их оставаться дома и пытаться найти ответ на вопрос, кто же они. Но точно так же, как интроверты могут быть оставлены своими тенями в шумном баре, экстраверты могут оставаться веселыми и радостными — и одинокими — наедине с собой.

Противоположная установка и подчиненные функции регулярно возникают как теневые фигуры в сновидениях и фантазиях. Согласно представлению Юнга, все персонажи, которые появляются в сновидениях являются персонификациями личностных аспектов сновидца. Сновидческая активность повышается, когда требуется функция, которая обьгчно в сознании отсутствует. Таким образом, человек, скажем, мыслительного типа, после ссоры со своей женой может быть атакован в своих сновидениях образами первобытных чувствующих людей. Эти образы, в драматической форме, иллюстрируют ту сторону его самого, которую ему следует знать. Аналогично, ощущающий тип, споткнувшись на рутине повседневной реальной жизни, в сновидении может предстать перед лицом интуитивного типа, показывающего возможные пути выхода, и так далее.

Чтобы усвоить функцию, субъекту, как уже говорилось во введении (стр. 21), следует начать жить с ней на авансцене сознания. “Если кто-то немного готовит или шьет,— пишет фон Франц,— это еще не означает, что ощущающая функция ассимилирована”:

Ассимиляция означает, что вся сознательная адаптация сознательной жизни на время ложится на эту одну функцию. Переключение на вспомогательную функцию имеет место, когда человек чувствует, что текущий способ бытования стал безжизненным, когда ему постоянно делается более или менее тоскливо от самого себя и своей деятельности Лучший способ узнать как переключиться, — это просто сказать: “Прекрасно, все это мне порядком надоело, для меня все теперь ровным счетом ничего не значит. Где в моей прошлой жизни то дело, которое еще может доставить мне радость? Дело от которого я могу получить отдачу.” И если человек после этого всерьез займется самим собой и искомым делом, он увидит, что переключился на другую функцию — и, до некоторой степени, усвоит аспект тени.

В завершение сказанного следует указать на то, что помимо клинических приложений юнговской типологической модели, ее главное назначение продолжает оставаться перспективным, поскольку она предлагает индивиду его собственную личность.

Применение юнговской модели в личностно ориентированном плане требует того же самого внимательного и ответственного подхода, что и при обращении к чьей-либо тени, равно как и к любым другим комплексам. Другими словами, это требует пристального внимания в течение достаточно большого промежутка времени, на протяжении которого видны тенденция энергетического распределения, мотивация, лежащая в основе поведения чело века и те проблемы, которые возникают у него во взаимоотношениях с другими людьми.

Современная технология обеспечила нас многими полезными инструментами, быстрыми и легкими способами совершить и создать то, что иначе было бы крайне затруднительным, или требующим огромных временных затрат Процесс понимания самого себя, однако, весьма сложен на коротком отрезке времени Он остается жестко привязанным к индивидуальному усилию и одно временно обогащенным и расцвеченным этим усилием.

 

Клиническое значение экстраверсии и интроверсии.

X. К. Фирц.

Экстраверсия и интроверсия — типологические конституциональные установки. Первичный интерес экстраверта лежит в объекте, а у интроверта этот интерес кроется в субъекте.

Если мы пожелаем изучать возможные медицинские следствия этих двух базовых установок, то прежде всего должны понять сам момент, в котором возникают субъект и объект.

Субъект и объект всякий раз появляются тогда, когда взаимоотношения, до того управлявшиеся мистическим соучастием (participation mystique), подвергаются критике, выставляются на критическое обозрение или самим субъектом, или кем-то еще. Данное событие может воздействовать на всю личность, например, на маленького ребенка или, в значительной степени, на бессознательное недифференцированных людей (людей, не сознающих своего отличия друг от друга). Но даже и у дифференцированных взрослых мы все еще обнаруживаем бессознательные области, нуждающиеся в развитии. Последнему способствуют конфликтные ситуации, провоцирующие критику и, таким образом, ведущие к разрушению состояния мистического соучастия.

Х.К. Фирц был главным врачом Клиники и Исследовательского Центра Юнгианскои психологии в Цюрихе (Klinik am Zurichberg) в течение более двадцати лет, вплоть до своей смерти в 1985 году. Он также являлся преподавателем-аналитиком в Институте Карла Густава Юнга в Цюрихе. Данная статья была впервые опубликована на немецком языке в Acte psychother-apeutica, 1959. Английский перевод появился ранее в Current Trends in Analytical Psychology (Proceedings of the 1st International Congress for Analytical Psychology, 1958) ed. Gerhard Adier (London: Tavistock Press, 1961).

**.Термин мистическое соучастие был введен антропологом Люсьеном Леви-Брюлем и часто использовался Юнгом для обозначения примитивной бессознательной связи, в которой кто-либо не может ясно отделить себя от других людей. Это то, что лежит в основе естественного явления проекции, в которой человек видит в ком-то еще те характеристики, которые в действительности принадлежат ему самому.

Под конфликтом мы понимаем то, что два человека в данных конкретных взаимоотношениях обнаруживают свое пребывание в них не в полной гармонии. Индивид, который переживает это нарушение гармонии является субъектом, а его партнер по конфликту, по отношению к которому он чувствует дисгармонию, представляет объект.

Можно наблюдать как это нарушение проявляет себя в индивиде: вызванный аффект включает в себя проблему анимы-анимуса. Наблюдается также нарушение приспособления к новой объективированной среде, которая создает дальнейшие эффекты, констеллируя проблему тени.

Классическим примером являются маленькие дети: рано или поздно они делают открытие, что их родители, оказывается, не всегда правы и правильны в своих делах и поступках, как это предполагалось ранее. Возникает аффект: гнев на родителей, из которого следуют упрямство, грубость, непокорство, ведущие к проблеме приспособления. Перед ребенком встают сомнения и вопросы, такие как: Кто я есть? или Кто мои родители? и далее. Что это такое “Я”? Что такое “отец”, “мать”? Здесь-то и рождаются субъект и объект. Подобные ситуации незамедлительно констеллируют родительские архетипы, а, следовательно, значительную энергию аффекта.

Та же самая проблема возникает у каждого, когда мистическое соучастие постепенно ослабевает и исчезает. Хотя проблема, в общем-то та же самая, сам способ, которым она прорабатывается, варьирует сообразно тому, куда направлен первичный интерес: к субъекту или к объекту. Индивидуальный ход, который разрешает проблему и обозначает базовую установку.

Интроверт прежде всего имеет отношение к субъекту, и поэтому он начинает осознавать беспокоящие факторы у субъекта. В этот момент и возникает аффект. Интроверт склонен подавить этот аффект и с готовностью устремляется на выполнение этой задачи, ища новую успокаивающую ориентацию. Его мало волнует (или совсем не волнует) трудность во внешнем приспособлении к объекту. По этой причине интроверт постоянно предстает как отрицательный, “теневой”, показывающий себя странным, капризным, высокомерным и даже зловещим.

Эту трудность он преодолевает не большим осознанием и реализацией, а уклонением и увертливостью. Таким образом, интроверт уменьшает круг знакомств отбором наиболее “безвредных”. Но зачастую он восстает против реальности внешнего мира. “Угроза объекта” — обычный для него камень преткновения: он всегда несет “плохую удачу”. Даже молодой интроверт может сломать ногу на лестнице. Он не обратит внимания на саму лестницу, но просто обязан выразить свой гнев по поводу “ужасного красного” цвета лестничного ковра (чтобы впоследствии иметь возможность сказать “А, вообще, мне наплевать, какой у него цвет” или возможно: “Мне не нравится этот красный цвет, потому что он мне не идет”).

Естественно, возможность выхода аффекта позволяет интроверту вернуться в благорасположенное состояние. Эмоция спадает, и он, к примеру, оказывается защищенным от метаболического расстройства. Более вероятно, что вызовут хирурга и дело кончится гипсовой повязкой, рентгеном и несколькими неделями ходьбы на костылях.

На этой стадии развития может показаться, что дух удовлетворен, а к инстинкту проявлено невнимание. Мысленно “превосходящий”, но отчужденный от своего окружения интроверт вступает в вечную коллизию с миром, хотя обычно без опасения за свою жизнь. Предположительно возможно, что интроверт — для того, чтобы оставаться спокойным поодаль от мира — дышит неправильно и подавляет свое дыхание, делаясь, таким образом, относительно более уязвимым к легочному туберкулезу.

Экстраверт изначально имеет отношение к объекту. Ему нравится организовывать свои объект-отношения. Он уступает им себя и получает все, кроме “теневой” внешности. Он не замечает, что нечто происходит в нем самом, что это нечто возникает непосредственно в движении. Несмотря на успешную экстравертную адаптацию к объекту, этот недосмотр время от времени делается явным, когда недооцененный аффект проявляется в случайных изменениях настроения, которые вскорости вырастают во враждебность и злобу.

Нереализованный аффект также может влиять на метаболизм: появляются проблемы с печенью, и даже сердце оказывается под воздействием аффекта. На этой стадии развития интроверт с большей вероятностью нуждается в терапевте, чем в хирурге. Вообще говоря, когда экстраверт следует своему инстинкту и пренебрегает духовной стороной своего существования, опасности для жизни нет.

За этой первой стадией развития следует, однако, другая. В случае интроверта, недостаток внешнего приспособления возрастает. Несмотря на все попытки “умственного избегания” или “убегания вовнутрь” и, несмотря на свое поведение, ограничивающее число объектов путем выбора, интроверт может оказаться в такой коллизии с миром, что реальность объекта навалится на него со всей силой. И теперь аффект не вспыхнет столь мирно: он заявит о себе с очевидностью, и интроверт продемонстрирует свою враждебность и злобу еще более ожесточенно, чем безвредный экстраверт.

Экстраверт, напротив, достигнет некоторой точки, где его аффект начнет громко требовать удовлетворения. Он прорвется насильственным образом, приспособление к внешнему миру расстроится, и очевидной и явной выступит теневая сторона. Экстраверт столкнется с проблемой субъекта, с реальностью своей собственной персоны.

В такой ситуации интроверт должен стать более экстравертным и направить свой интерес на объект. А экстраверт стать более интровертным и повернуться в сторону своей скромной бедной персоны, к субъекту. Если задача изменения установок не будет принята и выполнена, то наступит этап клинического развития ситуации.

За этим следует упрямая и односторонняя попытка цепляться за изначальный установочный тип. Но теперь актуальность этого утрачена, энергия на противоположную установку потеряна, и борьба заканчивается понижением ментального уровня. Изначально ведущая установка более не функционирует надежно.

Понижение ментального уровня [Abaissement du niveau mental] — явление, описанное французским доктором Пьером Жане и взятое Юнгом на вооружение. Оно означает понижение уровня сознания, что проявляется в депрессии, сне, использовании алкоголя и других наркотиков. В описываемом контексте оно относится к психологической ситуации, в которой доминантная установка сознания, так сказать, “лишена духовного сана” и становится подчиненной. Разрушение старой системы имеет свои физические последствия.

Интроверт становится подвержен внезапным и опасным инфекциям. Чрезмерный аффект может нарушить у него обмен веществ настолько сильно, что могут возникнуть очень сложная клиническая ситуация и пагубные последствия. Опасность приходит изнутри: интроверту нужен доктор, так как его жизнь может оказаться в опасности.

Для экстраверта также существует смертельная опасность, если он будет пытаться управлять своей односторонней вышедшей из употребления первичной установкой. Его приспособление к внешней реальности более ненадежно. Теперь с ним может произойти несчастный случай, и ему потребуется хирург. Хирургическое вмешательство будет весьма сложным, так как сами по себе несчастные случаи, которые происходят с “декомпенсированными экстравертами”, обычно очень серьезные (автомобильная авария или несчастный случай в горах).

Однако, это не всегда хирург, кто приходит на помощь, так как сама проблема часто возникает в совершенно обычной социальной среде. Слепота к субъективной стороне и к черной тени часто ведет его к банкротству, мошенничеству и другим отклонениям. Таким образом, экстраверт может подвергнуть свою жизнь опасности или в несчастном случае или же глупым преступным поведением... чтобы разрушить жизнь вовсе не требуется смертного приговора: тюрьма или исправительная колония могут сделать это не менее успешно.

Данная стадия развития — критическая. Интроверт может избежать кризиса путем самоубийства. Это происходит под давлением внезапного аффекта, паники под воздействием ненавидимого аффекта, который разрушает его субъективные безмятежность и покой. Экстраверт также может ускользнуть от проблемы с помощью самоубийства. Он планирует свой суицид совместно со своей темной тенью, и может, таким образом, избежать необходимости иметь дело с утратой любимого объекта — безопасности.

В этом кризисе интроверт развивает все симптомы экстраверта, но в гораздо более угрожающей степени. Именно потому, что он не воспринимает свою экстравертную сторону, она проявляется в виде автоматизма, в архаической форме и с более трудными (в смысле лечения, исправления) проблемами. Однако, эти опасные расстройства сегодня излечиваются гораздо более успешно, чем двадцать лет назад. Опасные инфекции лечатся антибиотиками. Расстройства, ранее губительные для обмена веществ, уступают под воздействием лекарств типа Резерпина (Serpasil) и Ами-назина (Largactil).

Сохраняется, однако, опасность ментальной смерти, когда чрезвычайный аффект нарушает метаболизм до такой степени, что наступает психическое ухудшение, но есть также и опасность смерти физической, когда сама сила аффекта разрушает сопротивление к инфекции. Здесь в любом случае опасность приходит изнутри.

Экстраверт в своем кризисе развивает в преувеличенной форме симптомы интроверта, поскольку его нереализованная интроверсия преобразуется в опасно архаическую форму. Если экстраверт вступает в противоречие с миром через несчастный случай и оказывается сильно поврежденным, технические усовершенствования в современной хирургии, в особенности, высоко развитая техника анестезии, могут сослужить хорошую службу: реабилитация с помощью ортопедической хирургии восстановила активную жизнь многим людям, которые иначе остались бы навсегда покалеченными и нетрудоспособными.

В случае, если тень привела экстраверта к конфликту с миром с социально приемлемыми последствиями, следует иметь в виду, что смертный приговор, как мера наказания, все менее популярен в демократических обществах; более “обыденным” становится применять уголовное наказание в целях воспитания, а не кары. Тем не менее опасность для жизни все еще исходит — как от несчастного случая, так и от наказания — снаружи. Несчастный случай может убить, а социальный крах — разрушить духовную жизнь.

Есть также формальные проявления неполноценности экстраверсии интроверта, например, в восприятии. Он может догадываться, “интуитить”, плененный внешним миром, но сама интуиция оказывается “плохого качества”. Таким образом, он не постигает те возможности, которые даются дифференцированной интуиции, но ухватывает лишь “невозможные возможности”.

Отсюда до паранойи только один маленький шаг. Если восприятие происходит посредством ощущения, то внешний мир постигается и понимается не организованным путем, а беспорядочным способом. Здесь патологическими часто оказываются и сами обстоятельства.

Подчиненная интроверсия экстраверта проявляется в том, что, хотя он вынужден быть внимательным и сообразительным в отношении к субъекту, постоянно думать о нем, это часто оборачивается беспомощным состоянием беспокойства, по большей части обязанным недостатку различения и проницательности. В размышлении о самом себе экстраверт принимает часть за целое (pars pro toto), и за единственный недостаток отвергает себя полностью. Чувство вины и греха доходит буквально до мании. В дальнейшем, даже прекрасно осознавая автономность личностного развития, он смотрит на это как на катастрофу. Общая картина при этом — картина депрессии. Иногда зачарованность субъектом вновь открывает путь к первоначальной экстраверсии, которая теперь, однако, становится подчиненной и проявляется как мания.

Отсюда делается ясно, что подчиненная установка у интроверта ведет к развитию шизофренических состояний, в то время как у экстраверта она может вызывать состояния маниакально-депрессивные.

Если проявляются психотические симптомы, то констелляция подчиненной установки становится особенно впечатляющей. Необходимо только слушать, что они говорят. Когда интроверт направляет свое внимание вовне, он может демонстрировать параноидные реакции. Его нездоровая плененность объектом проявляется в размышлениях типа: “Он это сделал, он может, он не должен, он должен, он будет”. Этим путем неполноценность экстраверсии проектируется на объект: отсюда внешняя сторона оказывается плохой, глупой или презираемой. С другой стороны, если экстраверт, который следует в интроверсию, впадает в депрессию, то его мысли вечно вращаются вокруг субъекта. Он говорит: [Здесь это относится к тому, что Юнг называл негативной инфляцией, в которой человек отождествляет себя с наихудшей своей чертой личности. См. AION, CW 9ii, par. 114, и “The Psychology of the Child Archetype”, The Archetypes and the Collective Unconclcious , CW 9i, par. 304.]

“Я сделал это, я должен, я есть”. И неполноценность интроверсии набрасывается на субъекта. Депрессивный пациент считает себя виновным, потерявшим всякую цену, жалким и расстроенным.

Психиатрический опыт также проливает полезный свет на эти два типа. Хорошо известно, что в случаях шизофрении психиатр предписывает возможно наиболее раннюю выписку из клиники, так называемое “раннее освобождение”, в то время как в маниакально-депрессивных случаях показана задержка с выпиской. Связывая это с проблемой подчиненной установки, можно сказать: шизофреник, который является интровертированным изначально, и проявляет подчиненную экстраверсию в своей болезни, должен отправляться в мир к людям, чтобы испытать свою экстраверсию. Но маниакально-депрессивная экстравертная диспозиция должна достаточно долго оставаться в клинике, чтобы пациент имел возможность попрактиковаться в своей все еще неразвитой интроверсии.

Однако, очевидно, что и сам психопатологический случай может демонстрировать определенные проблемы, что само по себе иногда не совсем нормально. В нормальных случаях проблема подчиненной установки складывается во второй половине жизни. Но в патологических случаях она зачастую возникает гораздо раньше. Одна из причин этого может заключаться в том, что семья или окружающее влияние могут привести к раннему искажению первоначального характера.

Может быть так, что конституциональный экстраверт уже имеет интровертную установку, совершенно ему чуждую и давящую на него, и противоположная тенденция развития нацелена на восстановление изначальной установки как можно быстрее. Это расхождение между здоровой, но еще не развитой экстраверсией и искаженного исходно чуждого интровертного сознания может привести к очень сложному, даже патологическому состоянию. Интроверт может подвергнуться соответствующему искажению. Детали этой проблемы еще недостаточно изучены. Я полагаю, однако, что это искажение конституциональной установки факторами окружающей среды является одним из принципиальных источников психотических симптомов и так называемого психопатического паттерна.

Было бы, конечно, идеальным, если бы нормальное развитие противоположной тенденции совершалось без нарушений. Но в медицине и, особенно, в психологии такие случаи наблюдаются редко, поскольку вообще нормальное развитие оставляет мало чего для наблюдения. Там же, где имеют место расстройства и нарушения, естественно, наблюдаются и проявление любой детали, и динамика самых разнообразных нюансов симптоматической картины.

Можно добавить и несколько дополнительных моментов: интроверт, который должен развивать свою экстраверсию, оказывается сравнительно подверженным язвам желудочно-кишечного тракта (пептическим). У экстравертов, становящихся интровертами, существует — в моей практике — опасность преждевременного артериосклероза. Хорошо известно, что страдающие от желудочно-кишечной язвы могут излечиться от своих симптомов методами психотерапии. Но, вероятно, не так хорошо известно, что даже в условиях относительно серьезного артериосклероза психотерапия также может оказаться подходящим способом, несмотря на пораженчество психиатрических прогнозов, которое можно отыскать в любом учебнике. Так что в случае экстраверта, который должен работать со своей интроверсией и становится депрессивным, артериосклеротические симптомы не должны оказывать слишком серьезное влияние на прогноз болезни, и ни в коем случае не следует пренебрегать психотерапией.

Позвольте теперь просуммировать эффект двух базовых типов установки в медицинском аспекте:

Интроверт живет прежде всего в своем аффекте и приходит к конфликту с внешним миром. Он подвержен легким или средней тяжести несчастным случаям. Экстраверт приспосабливается к внешнему миру и не обращает внимания на аффект. Опасность для него расположена в сердце и метаболической системе. Обе типологические установки рано или поздно сталкиваются с той же самой проблемой, необходимостью развивать противоположную подчиненную установку внутри самих себя.

Если это развитие неадекватно, то могут последовать серьезные, даже фатальные расстройства. Интроверта может поразить инфекция или пагубные метаболические нарушения. Экстраверт подвержен опасным несчастным случаям — авариям, катастрофам и пр.— и конфликтам с законом. Далее, интроверт подвержен пищеварительным язвам, а экстраверт артериосклерозу. Пленяющая поглощенность интроверта внешним миром может приводить последнего к параноидным симптомам, аналогичная поглощенность экстраверта миром внутренним приводит к проявлению его подчиненной интроверсии в меланхолии.

По отношению к психиатрическим аспектам следует также подчеркнуть, что спонтанное, исходное, первичное взаимодействие остается очевидным даже в кризисе (так же как и в конституциональных типах, столь умело описанных Кречмером). Когда астенический шизофреник обращается вовне галлюцинаторным образом, его спонтанная склонность направлена на субъекта и аффективная связь (раппорт) с внешним миром, соответственно, бедна. И когда пикнический меланхолик направляет свое внимание вовнутрь, он все еще остается спонтанно направленным в сторону объекта, и, стало быть, его аффективный контакт достаточно хорош.

Производит глубокое впечатление и то, как — несмотря на сопротивление, организуемое авторитетным сознанием, психоз помогает прорваться подчиненной установке. Интровертный шизофреник приходит к контакту с внешним миром через вспышки агрессии. И экстравертный меланхолик затворяется от внешнего мира для того, чтобы развить идею о том, что его никто не понимает, никто не хочет понять и никто не может ему помочь, — поэтому он бросается назад к самому себе.

Теперь мы должны спросить, какое же лечение можно ожидать от современного медицинского понимания проблем двух типов установки. Вообще говоря, нет необходимости говорить о том, что внутренние, хирургические и психиатрические осложнения, возникающие в процессе развития, лечатся согласно общим правилам медицинской науки и опыта. Но, кроме того, при установлении диагноза очень важно думать о пациенте, как о человеческом существе, которое должно достигнуть, — пройдя через свой кризис,— принятия своей подчиненной (другой) стороны.

Эта критическая ситуация создает особые опасности, требующие специальной заботы и внимания. Если, например, разрушается (Пикник обозначает короткую коренастую фигуру (эндоморфическую); астеник относится к стройному, слегка мускулистому телосложению). внутренняя стабильность интроверта, вся его система может быть поражена инфекцией с непредсказуемыми последствиями. Антибиотики должны быть предписаны вовремя, иначе это может оказаться слишком поздно. В сомнительных случаях должен быть регулярный подсчет лейкоцитов — записи частоты пульса и измерения температуры недостаточно. Если это число превышает 10.000, следует немедленно начать терапию антибиотиками. Если, с другой стороны, разрушается внешнее приспособление экстраверта, то должна быть создана защита от возрастающего риска несчастных случаев. Следует запретить восхождение в горы и, вероятно, управление автомобилем.

Но помимо особой медицинской заботы требуется также и понимание психологического смысла всей симптоматики, будь эти симптомы физическими или психологическими. Болезнь является свидетельством чего-то отклоняющегося от нормы и неполноценного. В этом отклонении и неполноценности необходимо распознать борьбу человека, пытающегося решить проблемы своей противоположной установки. Так что, в данном смысле, медицинские симптомы должно интерпретировать положительно, то есть, не как болезненные отклонения, но как путь к целостности.

Вечеринка с типами

[Данный сценарий иллюстрирует в легком жанре, как может выглядеть юнговская типологическая модель в повседневной жизни]

---

Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 774; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!