Первые выступления против алхимии 1 страница
«Искусство, которое добрые люди ненавидят и многие хулят»
Агриппа
Во второй части «Романа о Розе» Жан де Мён (ок. 1240 — 1305) заставляет Природу жаловаться на глупость и бестолковость тех алхимиков, которые ограничиваются в своей работе лишь механическими процедурами. Мён не сомневается в том, что изготовить золото возможно, но упрекает адептов за пренебрежение к духовной стороне «великого делания». Наука, лишенная морали, лишена для него и мудрости, и сама природа стыдится таких «ученых». Вместо того, чтобы следовать природе, они доверяются «многозначительным словам и парафразам».
Джеффри Чосер (1340? - 1400), который перевел «Роман о Розе» на английский язык, настроен более скептично. В «Прологе слуги каноника» мы читаем:
Когда бы пожелал, он всю дорогу
До Кентербери вашего, ей-богу,
Устлать бы мог чистейшим серебром
Иль золотом…
У нас самих кружится голова:
Их обманув, себя надеждой тешим,
Свои ошибки повторяем те же.
Опять, как прежде, ускользает цель.
Похмелье тяжкое сменяет хмель.
А завтра простаков мы снова маним,
Пока и сами нищими не станем.
Уже в эпоху Возрождения некоторые авторы осуждали алхимию, объявляя это «великое искусство» иллюзией и химерой. Самые яростные нападки раздавались с протестантского Севера. Здесь шли процессы обмирщения, церковь теряла власть, имущество ее конфисковали, монастыри закрывали. Для тех, кто стремился к уединению и созерцательной жизни, это было нелегкое время. Набиравшая силу буржуазия превыше всего ценила здравый смысл. То, что церковь прежде называла грехом, буржуа теперь стали именовать глупостью. Католики объединились с протестантами в борьбе против человеческой глупости — и находили ее проявления повсюду. Язвительные сатирики не щадили ни магов, ни, тем более, алхимиков. Благодаря изобретению книгопечатания алхимические трактаты стали доступны более широкой публике, и многие из тех, кто прежде слепо восхищался герметическим искусством, теперь, прочитав работы мастеров, сочли их глупыми и претенциозными.
|
|
|
Эразм Роттердамский (1467 — 1536), остроумием и легкостью пера превосходивший большинство своих современников, показывает в диалоге «Алхимия», что «нет смертного, который был бы разумен во всякий час или не имел своих слабостей». Алхимик ставит опыты на деньги некоего Бальбина — «ученейшего» старика, который «до крайности скуп на слова», — находя все новые и новые способы выманивать деньги у своего молчаливого друга. Чем больше Бальбин вкладывает в эту авантюру, тем теснее он привязывается к мошеннику, цепляясь за него, как азартный игрок за свои кости. Сперва алхимик просит деньги на покупку глиняной и стеклянной посуды, угля и прочего оборудования. Затем расходы возрастают. Потерпев неудачу, алхимик советует своему набожному приятелю послать в дар Богородице несколько золотых, ибо, утверждает он, «алхимия — священное искусство, и для успеха необходима благосклонность небес». Алхимик берется собственноручно доставить приношение в храм, но, разумеется, оставляет его в кабаке. Вернувшись, он снова берется за опыты — и опять неудачно. Оплакивая свое невезение, он сообщает Бальбину: «При дворе пронюхали, что мы с тобою делаем; не иначе как быть мне в тюрьме, и очень скоро… Упрячут меня в башню и до конца дней заставят трудиться на тех, ради кого и пальцем шевельнуть неохота». Ученый Бальбин начинает ломать голову, как защитить друга и отвести от него опасность.
|
|
|
Алхимик предлагает подкупить придворных, ибо они «жадны до денег». Так Бальбин теряет еще тридцать золотых. Наконец, алхимик ввязывается в неприятную историю: его застукали с женой соседа. Этот случай дает ему новую возможность облегчить кошелек Бальбина. Наконец, мошенника разоблачают, но теперь Бальбину ничего не остается, как дать тому денег на дорогу, чтобы поскорее отделаться от него. Эразму отлично удается портрет мудрого дурака, легковерного и наивного. Молчаливый и глубокомысленный Бальбин воплощает в себе особый тип глупца, ускользнувший от вниманиее менее наблюдательных современников великого сатирика. И впрямь, ученость и благоразумие могут отлично уживаться с глупостью.*
|
|
|
Себастиан Брандт (1457 — 1521) в своем «Корабле дураков» посвятил несколько нелицеприятных строк алхимикам-шарлатанам, прятавшим золото в мешалке, которой перемешивали расплавленный металл; не удивительно, что изумленные очевидцы находили золото в котле!
Да, не забыть: сверну тут речь я
На архидурье плутовство —
Алхимией зовут его.
Вот этой, мол, наукой ложной
И золото в ретортах можно
Искусственным путем добыть, —
Лишь надо терпеливым быть.
О, сколь неумные лгуны —
Их трюки сразу же видны! —
Кто честно и безбедно жили,
Все достояние вложили
В дурацкие реторты, в тигли,
А проку так и не достигли.
Сказал нам Аристотель вещий:
«Неизменяема суть вещи».
Брандт ссылается на «Метеорологию» Аристотеля, где тот утверждает, что искусственным путем изменять вещества вообще невозможно — можно лишь изготовить металлы, похожие на серебро или золото. Это заслуживает внимания, ибо средневековая схоластика (вытесненная ко времени Брандта платонизмом) опиралась именно на теории Аристотеля. Большинство аргументов против алхимии, таким образом, обнажали сухость и бесплодие схоластики, которая изжила себя и — особенно в своих крайних формах — выродилась в бессмысленные спекуляции и силлогизмы, основанные на ложных предпосылках.
|
|
|
Подобными силлогизмами не гнушались и авторы конца XVII века. «Если бы алхимия, — заявляет один изощренный схоласт, — существовала на самом деле, ее знал бы царь Соломон. Ибо разве не сказано в Писании, что ему была открыта вся мудрость небес и земли? Но Соломон посылал корабли в Офир за золотом. Кроме того, он собирал подати со своего народа. Если бы Соломон владел философским камнем, он поступал бы иначе. Следовательно, никакой алхимии не существует!».* Апологет алхимии Иоганн Бехер выдвигает контраргументы, основанные на столь же праздной игре воображения:
Действительно, Соломон обладал всей полнотой мудрости. Но разве знал он до мельчайших деталей каждое дело, которым могут заниматься люди? Разве был он мастером во всех искусствах и ремеслах? Разве он умел рисовать, резать по камню, тачать сапоги или ткать ковры? Несомненно также, что он не предвидел многих изобретений будущего, таких как печатный станок или порох. Да и вообще, Соломон вполне мог обладать философским камнем. Неизвестно, с какой целью он на самом деле посылал свои корабли. Непонятно также, могла ли эта легендарная экспедиция на самом деле состояться в ту эпоху, когда еще не был изобретен компас. Известно, что германскому императору Леопольду I удалось получить золото. Но разве это заставило его вернуть из плаваний все свои корабли и отменить подати?
Книга Бехера вышла в свет в 1664 году. Значительно раньше, в 1572 году, гейдельбергский ученый Фома Эраст опубликовал трактат «Объяснения», направленный, главным образом, против Парацельса. Эраст — подлинное воплощение схоластического бесплодия и образец склочности. Посредством все тех же беспомощных силлогизмов он изо всех сил старается опровергнуть возможность трансмутации. Не веря в алхимию, Эраст, тем не менее, убежден в реальности ведьмовства. В своих «Диалогах» он злобно поносит доктора Иоганна Вейера, который осмелился утверждать, что ведьмы — это, по большей части, всего лишь несчастные женщины, страдающие душевным расстройством.
Отказывался уверовать в трансмутацию и Пьер ле Луайер, ученый судья из Анжера. В 1605 году он писал: «Что же касается трансмутации, то я не представляю себе, как обосновать ее с позиции разума. Металлы можно фальсифицировать, но не превращать… Раздувая [мехи], они истощают свои кошельки, они пытаются умножить все и не получают ровным счетом ничего. Да, я не верю, — и пусть простят меня философы, если соизволят, — не верю в то, что алхимики способны превратить в золото любой металл». Эту исповедь скептика ле Луайер опубликовал в увесистом томе ин-кварто, звучное название которого — «Беседы и истории о призраках, видениях и явлениях духов, ангелов, демонов и душ, предстающих перед человеком в зримом облике» — позволяет предположить, что в отношении других спорных материй автор настроен не столь скептично.
Многие схоласты, твердо верившие в реальность ведьмовства, заявляли, что все усилия алхимиков тщетны. Они не сомневались, что дьявол может являться в облике козла и что ведьмы способны превращаться в кошек, волков и улиток. Метаморфозы духов и людей были для них неоспоримым фактом, — однако доверчивые простаки, верившие в трансмутацию металлов, вызывали у них возмущение и гнев. Так, над сторонниками алхимии насмехался Пьер де Ланкр, знаменитый разоблачитель ведьм: «При таком изобилии герметических идей, — писал он, — во всем королевстве не должно было уже остаться ни одного больного, ни одного нищего, ни одного невежды. Какое несчастье для адептов, что одними идеями трансформацию не совершить!» Маг-неоплатоник Агриппа (1486 — 1534), автор трех книг «Об оккультной философии», поразил ученое сообщество своей эпохи, неожиданно опубликовав трактат «Тщета и ненадежность наук». Свято веруя во все чудеса, он окончательно запутался и принял радикальное решение: все попытки человека проникнуть в тайны природы — сплошное заблуждение. Отрекшись от своих убеждений, он внезапно заявил, что алхимия — не более чем безумие, и изобразил адептов «великого искусства» в трагикомических чертах. Ослепленный новыми предубеждениями, Агриппа не осознал, что эти люди, столь пылко отдающие все свои силы исследованию неведомого, заслуживают скорее внимания и сочувствия, чем насмешек. «Нет большего безумия, — говорит Агриппа, — чем вера в то, что можно выделить и удержать неуловимую субстанцию или овладеть невидимым и испаряющимся веществом. Но запахи угля, дыма, навоза, ядов и мочи становятся для них слаще меда — великим удовольствием. И это длится до тех пор, пока все их достояние, полученное от отцов, имения и вотчины расточаются, опустошаются, растрачиваются попусту и превращаются в дым и пепел. И вместо вознаграждения за свои труды, вместо груд золота, вечной юности и бессмертия, которым они посвятили все свое время и деньги, после стольких лет и расходов — под конец жизни их ждут старость, голод, лохмотья и паралич, полученный из-за ртути, которую они использовали в опытах. Они стали богаты лишь нищетой и столь убогими жалкими, что душу готовы продать за три фартинга. Метаморфоза, которую они хотели произвести с металлами, произошла с ними самими, потому как не алхимики они, а псевдохимики, шарлатаны, не доктора и магистры, а нищие бродяги, не целители, а ярмарочные торговцы — сброд и посмешище для честных людей. Они, не желавшие в юности жить по средствам, старятся среди своих химических бредней и, впав в крайнюю нищету, встречают отовсюду лишь презрение и насмешки; наконец, нужда толкает их на путь преступления, и они делаются фальшивомонетчиками. Потому-то это искусство не только было изгнано из Римской республики, но и запрещено постановлениями святой Церкви».
Весь сарказм Агриппы бледнеет по сравнению с язвительностью Питера Брейгеля, с чьего рисунка мастерски выполнил гравюру Хиероним Кок из Антверпена. Брейгель Старший (1525 — 1569), певец человеческой глупости, счел алхимика достойной моделью для своей излюбленной темы. Ужасный беспорядок в алхимической лаборатории отражает состояние ума ее владельца. Жена алхимика с пустым кошельком — воплощение немого отчаяния. Два ассистента выполняют указания мастера; один из них в дурацком колпаке, как нельзя лучше идущем к его тупой физиономии; на лице второго, истощенного и одетого в жалкие отрепья, написано явное отвращение и недоверие. Дети в поисках еды забрались в шкаф, но нашли только пустой котел. Через широкий проем в стене видна площадь перед богадельней; монахиня встречает новоприбывших нищих. Это члены семьи злосчастного адепта: совершив последнюю — и неудачную — попытку достичь своей цели, он бесследно исчез, и один из помощников привел его жену и детей в богоугодное заведение. Две эти сцены следуют непосредственно друг за другом, так как у одного из детей до сих пор на голове котел, найденный в шкафу. Персонажи Брейгеля — это аллегорические образы бесплодной учености, глупости, заблуждений и несчастья. Какой поразительный контраст с горделивыми герметическими аллегориями!
В столь же неприглядном виде предстает перед нами карикатурный доктор Раухмантель («дымный плащ»), алхимик с гравюры Вильгельма Конинга, опубликованной на обложке памфлета в 1716 году. Мизерное количество жидкости, которое ему удалось дистиллировать, не внушает особых надежд, да и толстые пальцы алхимика явно не годятся для столь ювелирной работы. С огромными усилиями Раухмантелю удается выжать лишь пару капель, — красноречивый символ тщетности всех алхимических трудов! Трудно распознать в этом плюгавом невежде наследника таких великих светил алхимического искусства, как Роджер Бэкон или Альберт Великий. Раухмантель появился на свет, когда звездный час алхимии давно миновал и «священное искусство» превратилось в мишень для шутников и острословов. Но постараемся выяснить, столь ли разумной, как полагают многие, была «эпоха разума», ознаменовавшая собой восемнадцатый век.
Знаменитые трансмутации
«Несметные сокровища дарует тот,
Кто обращал ветви в золото,
А булыжники — в драгоценные камни»
из гимна Иоанну Крестителю
Луи Фигье, специалист по средневековой алхимии, в 1856 году писал: «Современное состояние дел в области химии не позволяет нам счесть трансмутацию металлов невозможной; на основе недавно полученных результатов и учитывая характер развития химии в настоящее время, можно предположить, что преобразование одного металла в другой достижимо». Впрочем, Фигье добавляет, что цель эта пока не достигнута. Схожую точку зрения выражал Марселен Бертло в 1884 году. Посвятив целую главу своего труда «Происхождение алхимии» сопоставлению алхимии с современной химией, Бертло пришел к выводу, что в теории эти две науки, хотя и не обнаруживают близкого сходства, все же не вполне чужды друг другу. «Алхимия, — утверждает он, — представляла собой философское учение, рационально объясняющее превращения материи». Кроме того, Бертло упоминает атомистские воззрения «тех, кто считает так называемые простые тела состоящими из некого числа аналогичных элементов, объединенных между собой, и стремится свести все эквиваленты простых тел к рядам числовых значений». Бертло ссылается на своих коллег — Шанкуртуа, Менделеева, Ньюлендса и Мейера, — которые пытались выстроить в систему все числа, выражающие атомные веса химических элементов, и говорит об арифметических проблемах, связанных с такими попытками.
«Трансмутацию», в которую верили Бертло и Фигье, осуществила на практике Мария Кюри, труд которой был опубликован в конце XIX века. Теперь мы знаем, что можно не только преображать одно вещество в другое — например, ртуть в золото, — но и создавать путем химических реакций новые металлы. Так воплотилась в реальность семнадцативековая мечта адептов, и нам остается лишь надеяться на то, что люди, владеющие ее секретом, никогда не утратят «чистоту сердца», без которой, согласно алхимикам, не может быть науки.
Обладали ли алхимики достоверным научным знанием о трансмутации? Трудно ответить на этот вопрос утвердительно, ибо алхимические принципы радикально отличались от научных. Чтобы развилась настоящая химия, нужно было искоренить герметические воззрения. В отличие от других древних областей знания — например, хирургии, которая постепенно совершенствовалась и избавлялась от заблуждений, — алхимию следовало отбросить целиком и полностью. Принципы хирургии поддавались научной корректировке; принципы алхимии же относились не к сфере научного познания, а к сфере философской мудрости, проникнутой мистицизмом. Главные ценности алхимии имели духовную природу; герметист был родным братом мистика.
Стоит, однако, вспомнить, что опыты адептов повлекли за собой множество впечатляющих химических открытий, — тогда как под грязными скальпелями средневековых хирургов пациенты выживали редко. Алхимикам не удалось открыть то, что они искали, — однако они совершили массу неожиданных открытий. И полезно будет перечислить хотя бы некоторые из них.
Альберту Великому (1193 — 1280) приписывается изобретение едкого кали. Он же первым описал химический состав киновари, свинцовых белил и свинцового сурика. Раймунд Луллий (1235 — 1315) изготовил бикарбонат калия. Базиль Валентин (XV в.) открыл серный эфир и соляную кислоту. Парацельс (1493 — 1541) первым описал цинк, ранее неизвестный. Он же начал использовать в лечебных целях химические соединения. Ян Баптист ван Гельмонт (1577 — 1644) ввел термин «газ». Иоганн Рудольф Глаубер (1604 — 1668) обнаружил сульфат натрия (глауберову соль), сочтя его философским камнем. Гамбургскому бюргеру Хеннингу Брандту (ум. в 1692 г.) приписывается открытие фосфора. Джамбаттиста делла Порта (1541 — 1615) изготовил оксид олова. Иоганн Фридрих Беттихер (1682 — 1719) стал первым европейцем, которому удалось получить фарфор. Блез Виженер (1523 — 1596) открыл бензойную кислоту. Эти примеры, перечень которых далеко не полон, наглядно свидетельствуют о том, что «ненаучные» исследования алхимиков пошли на пользу не только избранным адептам, но и человечеству в целом.
Учитывая это, теперь мы имеем полное право рассмотреть несколько случаев успешной трансмутации, выбрав самые интересные истории из числа тех, что записаны серьезными учеными-современниками, честность которых не подлежит сомнению, и подтверждены сильными мира сего, обмануть которых было бы не так-то просто. Отчеты об этих случаях производят поразительное впечатление, поскольку, как кажется, исключают всякую возможность мошенничества.
Иоганн Фридрих Швейцер, более известный под псевдонимом Гельвеций, один из самых ожесточенных противников алхимии, рассказывает, что в ровно полдень 27 декабря 1666 года в его дом вошел незнакомец — человек с лицом серьезным и честным, с властными манерами и гордой осанкой, одетый, однако, скромно, как пастор-менонит. Спросив Гельвеция, верит ли тот в философский камень (на что знаменитый доктор ответил отрицательно), незнакомец открыл маленькую шкатулку слоновой кости, «в которой лежало три кристалла вещества, похожего на стекло или бледную серу», и заявил, что это и есть камень и что такого количества достаточно, чтобы сотворить двадцать тонн золота. Гельвеций подержал в руке это таинственное вещество и поблагодарил посетителя за доброту, а затем стал умолять алхимика поделиться с ним хоть малой толикой камня. Алхимик наотрез отказал, после добавил уже более мягким тоном, что не смог бы расстаться с этим чудесным веществом за все богатства Гельвеция, «по причине, разглашать которую он не имел права».
Тогда Гельвеций предложил ему доказать свою искренность и провести трансмутацию. Незнакомец ответил, что вернется через три недели и покажет Гельвецию нечто удивительное. Действительно, он явился в назначенный день, но отказался проводить операцию, заявив, что ему не дозволено открыть тайну. Однако на сей раз он смилостивился и вручил Гельвецию крупицу камня «не больше рапсового семени». Доктор выразил сомнение в том, что столь крошечная песчинка сможет оказать какой-либо эффект. Тогда алхимик разломил зерно пополам, половину выбросил, а остальное вернул Гельвецию со словами: «Довольно будет с вас и этого». Тогда честный ученый сознался, что еще во время первого визита незнакомца ухитрился отломить несколько крупинок камня, но свинец под их воздействием превратился не в золото, а в стекло. «Если бы вы закатали свой трофей в желтый воск, — ответил алхимик, позабавленный этим признанием, — тогда он смог бы проникнуть в свинец и преобразить его в золото». Он пообещал вернуться на следующее утро в девять часов и совершить чудо… но не явился ни на следующий день, ни еще день спустя. Тогда жена Гельвеция убедила его приступить к трансмутации самостоятельно.
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 225; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!