ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ ДЕЙСТВИЯМИ И ДЕТЕРМИНИЗМ ПОВЕДЕНИЯ
Ориентировка в предметном поле, которое открывается субъекту благодаря образу и осуществляется с помощью действий в плане этого образа, означает собственно управление действием на основе сличения заданного и фактического хода и результата действия — на основе обратной связи. Примеривание в плане образа позволяет субъекту установить, насколько намечаемое действие и его «конечная точка» совпадают с намеченным объектом или отклоняются от него и требуют поправок. Словом, дело идет об управлении поведением с помощью предварительной наметки пути и способа действия, т. е. составления программы предстоящих физических действий и затем их выполнения и регуляции по такой программе. Все это является осуществлением требований кибернетики, общего учения об управлении действиями.
Особенность ориентировки как психологического управления заключается в том, что составляемая программа остается в плане образа. Было бы нелепо, если бы в условиях однократного использования такая программа приобретала устойчивость и для ее выполнения вырабатывался устойчивый материальный аппарат. Формирование такого механизма действительно происходит, но лишь в том случае, если вновь установленные отношения и намеченная программа в дальнейшем начинают выполняться стереотипно. Тогда наступает автоматизация действия, которая и предполагает образование соответствующего механизма.
|
|
|
Однако в естественных условиях подвижной жизни автоматизация никогда не бывает и не может быть полной — психическая деятельность протекает в таких часто меняющихся положениях, которые возникают только раз и только один раз используются. И это, по сути дела, повторяется на каждом шагу, потому что даже малого несоответствия действия наличным условиям достаточно для его неудачи. Если бы после каждого удачного исполнения происходило материальное закрепление деталей механизмов действия, это вело бы к накоплению таких частных механизмов и программ, которые больше не будут применяться; в свою очередь такая перегрузка потребовала бы дополнительной работы по «стиранию» этих бесполезных следов. Уточнения, намечаемые с помощью ориентировочной деятельности, нужны и служат только один раз. Для этих мелких, неожиданных и единичных вариаций не может быть готовых механизмов действия, такие механизмы не нужно, нецелесообразно создавать. Более того, в каждом из таких положений, намечая какую-то программу, мы должны непрерывно, на каждом шагу соотносить ее, менять, уточнять, приспосабливать к единичным и однократным микроситуациям. В общей форме поэтому можно сказать, что ориентировка на основе образа отвечает всем требованиям кибернетики и отличается лишь тем, что осуществляет их в индивидуально изменчивых, одноразовых ситуациях и только в плане образа, не отягощая мозг материально закрепленными следами одноразового опыта.
|
|
|
Очень часто, желая объяснить поведение «строго научно», каузально, стремятся обойтись без психики, полагая, что она принципиально нарушает естественнонаучный детерминизм. Но при этом исходят и, следовательно, сохраняют идеалистическое понимание психики как духовной субстанции,, абсолютно отличной от материи; в таком качестве ее участие в событиях объективного материального мира, действительно, было бы нарушением его естественно-научных закономерностей. Но это ложное понимание психики, и отбросить надо не психику, а это ложное ее понимание.
Действует не психика, а субъект, который вовсе не духовная субстанция, а особым образом устроенный сложный организм. «Психика» — особая форма деятельности субъекта, его деятельность в плане образа.
В индивидуально изменчивых обстоятельствах поведение, если его рассматривать без участия психики, как ориентировочной деятельности субъекта, становится принципиально необъяснимым. Не потому, что в принципе нельзя построить машину, которая будет действовать только один раз, а потому что биологически не оправдано построение такой машины. В индивидуально изменчивых ситуациях использование прошлого опыта без его приспособления на основе ориентировки в плане образа может оказаться удачным только изредка и случайно. Поэтому фактическое положение — его систематически успешное использование — представлялось бы принципиально недетерминированным. Как мы видели, одних лишь готовых, физиологически закрепленных механизмов недостаточно для успешного действия в такой сложной и меняющейся обстановке. Этой недостаточностью и пользуется «умный идеализм», чтобы доказать необходимость вмешательства «духа» в повседневную жизнь активных организмов. Разумеется, это не должно толкать нас на ложный путь отрицания психической деятельности; задача состоит в том, чтобы дать ей естественно-научное объяснение. И это естественно-научное объяснение мы получаем, раскрывая психическую деятельность как ориентировочную деятельность в плане образа.
|
|
|
В индивидуально изменчивых ситуациях, которые с необходимостью возникают на определенном уровне развития активных живых существ в их отношениях со средой, только ориентировка на основе образа — образа поля предстоящего действия — восстанавливает детерминизм поведения и объясняет его успешность в этих нестереотипных условиях.
|
|
|
Обеспечивая успешное приспособление действий к индивидуально меняющимся ситуациям, ориентировочная деятельность становится также ключевым звеном в процессе обучения, формирования новых действий и чувственных образов, а у человека — и понятий, а также их дальнейшего использования.
Чтобы предупредить возможные недоразумения, необходимо подчеркнуть:
1. Мы не объясняем того, как мозг производит психику, как психическое отражение возникает из физиологического. В этом отношении нам и сегодня приходится повторить слова В. И. Ленина, что вопрос о том, как совершается «превращение энергии внешнего раздражения в факт сознания»7, пока не имеет ответа, что этот процесс «остается еще исследовать и исследовать»8.
2. Мы не рассматриваем ориентировочную деятельность на тех уровнях развития, где еще нет дифференцированного образа. Однако мы исходим из положения В. И. Ленина, что «наши ощущения суть образы внешнего мира»9 и, следовательно, самые примитивные ощущения суть примитивные, плохо дифференцированные образы вещей и отношений между ними. Очевидно, на этих уровнях имеет место ориентировочная деятельность в отношении этих плохо дифференцированных объектов: попытки их соотнесения, уяснения их признаков и свойств, установления их пространственных и временных отношений.
У ребенка эта ориентировочная деятельность построена на «чисто ориентировочном» интересе (поскольку психическое развитие ребенка начинается именно с развития его ориентировочной деятельности), а у животных она с самого начала подчинена «деловым потребностям» и ограничена ими.
3. Мы не рассматриваем тех конкретных условий, которые впервые приводят к необходимости производить психическое отражение объективного мира. В настоящее время мы располагаем лишь двумя важными фактами, учет которых несколько приближает к пониманию этих условий. Это переход от задержки движений («рефлекс естественной осторожности») к обследованию того, что вызвало эту задержку (И. П. Павлов, 1935), и переход от неощущаемых раздражении к некому их ощущению (А. Н. Леонтьев, 1959). В обоих случаях основными условиями появления психического отражения являются: 1) активная деятельность во внешней среде и 2) необходимость ориентировать эту деятельность в новых, существенных для действия отношениях ситуации.
Но, повторяю, мы не объясняем того, как мозг производит психику, а лишь выясняем, в чем состоит ее необходимость, чему она служит, что представляет собой как новое средство адаптации к условиям активной жизни и, следовательно, непременного условия развития животных. И если это правильно в отношении животных, то в качественно новой форме и в несравненно более высокой степени правильно и для человека.
ОБЪЕКТИВНЫЕ ПРИЗНАКИ ПСИХИКИ
Понимание предмета психологии как ориентировочной деятельности позволяет наметить решение нескольких трудных вопросов психологии.
Один из них — это вопрос об объективных признаках психики. С точки зрения традиционного понимания предмета психологии как явлений сознания, которые открываются только в самонаблюдении, на этот вопрос можно ответить лишь отрицательно. В аспекте этого классического понимания объективно наблюдаются только разные физиологические изменения: движения тела или его отдельных частей, изменения окраски кожи, потоотделения, электропроводности и т. д. Все эти изменения имеют свои физиологические причины, которые в конце концов приводят исследователя к процессам в нервной системе, а эти нервные процессы в свою очередь вызываются определенными физическими агентами, раздражителями. Получается так, что, переходя от внешних проявлений так называемых душевных состояний к их внутрителесному, физиологическому механизму, а от него — к причинам, вызывающим его работу, исследователь обнаруживает только цепь физических причин и действий и нигде не находит такого, хотя бы самого малого, участка, где бы эта цепь прерывалась и в качестве причины выступало какое-нибудь «душевное движение». Отсюда следует, что объяснение тех внешних реакций и внутренних изменений тела, которые в общежитии приписываются душевной жизни, не нуждается в предположении о вмешательстве психических факторов. Более того, подобное вмешательство означало бы принципиальное нарушение причинно-следственных закономерностей материальных процессов — принципиальное нарушение естественно-научных представлений о мире.
Это положение, давно известное и общепризнанное в буржуазной психологии, в конце прошлого столетия было еще раз в полемической форме изложено А. И. Введенским (1892) в качестве основного психофизиологического закона, содержание которого можно кратко формулировать так:
«Отсутствие объективных признаков одушевленности»10. Правда, Введенский тут же отмечал, что для каждого человека его собственная душевная жизнь представляет нечто совершенно несомненное; но душевная жизнь других людей есть уже голое предположение, которое с одинаковым правом можно и принять и отвергнуть. Поскольку каждый человек в своей душевной жизни нисколько не сомневается, а другие люди могут с полным основанием сделать то же самое и отрицать его душевную жизнь, Введенский утверждал, что «там, где наверное существует душевная жизнь (то есть во мне самом), она всегда течет таким образом, что сопутствующие ей телесные явления совершаются по собственным материальным законам так, будто бы там совсем нет душевной жизни»11. Иначе говоря, такое представление о психике изображает ее как процесс, параллельный некоторым физическим процессам организма и никак на эти физические процессы не влияющий. Это типичное выражение дуализма, в частности психофизического параллелизма, столь распространенного в буржуазной психологии XIX и XX столетий.
Отсюда, из такого идеалистического понимания психики с одинаковым правом вытекают два противоположных утверждения. Одно заключается в том, что только я, наблюдающий в себе самом непосредственным и несомненным образом душевную жизнь, только я один являюсь одушевленным существом, все остальные — как люди, так и животные — суть только сложные машины. Эта точка зрения (так называемого солипсизма — «я один») категорически отрицает какие бы то ни было объективные признаки душевной жизни. Другое, прямо противоположное, выражение того же основного положения составляет панпсихизм — учение о всеобщем одушевлении. Эта точка зрения возникает из таких соображений: объективно наблюдаются только физические процессы, а среди них нельзя провести четкой, качественной границы между человеком и животными, животными и растениями, растениями и простейшими живыми существами и, наконец, между ними и неодушевленной материей; поскольку в себе мы, несомненно, находим душевную жизнь, то должны признать возможность и даже весьма большую вероятность наличия ее в других людях, в других живых существах в постепенно уменьшающейся степени и даже в какой-то очень малой доле в неживой материи.
Привлекательная сторона этого учения о всеобщем одухотворении, одушевлении заключается в том, что окружающая нас природа наделяется духовной жизнью и тем восстанавливается ее внутренняя близость человеку12. Создается ощущение родственности человека с окружающим миром, который обычно представляется таким чуждым и не редко даже враждебным. Чувство родства с окружающим миром — прекрасное чувство, но эти сентиментальные переживания таят в себе большую теоретическую опасность. Не говоря уже о том, что они порождают неоправданное доверие и снисхождение ко многим, несомненно отрицательным, явлениям окружающего мира, они оставляют и даже делают принципиально непонятным само духовное начало: оно объявляется первичным и, следовательно, не подлежащим объяснению. Более того, его всевозрастающая роль в развитии животных и особенно человека легко истолковывается в том смысле, что назначение психики — одухотворить материю, поставить дух руководить ею, ее развитием и через завоевание мира человеком подчинить весь мир неким надматериальным целям, иначе говоря, утвердить идеалистическое мировоззрение.
В противоположность этому одно из основных положений диалектического материализма заключается в том, что психика есть особое свойство высокоорганизованной материи — не особое бытие, а только особое свойство, и не первичное, а вторичное. Оно возникает благодаря тому, что на определенной ступени развития организмов психика становится необходимым условием подвижного образа жизни и их дальнейшего развития. Это основное положение диалектического материализма философски завершает развитие естественно-научных представлений о возникновении и роли психики.
Поэтому для нас вопрос об объективных признаках психической деятельности — это уже не философский, а конкретно научный вопрос, и заключается он в следующем: на каком основании можно утверждать, что наблюдаемые действия являются активными, а не автоматическими, что они выполняются на основе ориентировки в плане образа, хотя бы восприятия, а не как результат взаимодействия раздражителей и двигательных возможностей организма. Прежний критерии — целесообразности — оказался принципиально недостаточным; автоматические реакции любой сложности могут быть вполне целесообразными. Сигнальность раздражителей и «экстраполяционный рефлекс»13 сами нуждаются в разделении тех случаев, где они могут служить показателями психической деятельности, от других случаев, где они такими показателями служить не могут (так как полностью обеспечиваются безусловно-рефлекторным механизмом). Ориентировочная деятельносгь становится необходимой там, где наличных механизмов недостаточно и нужно или заново наметить действие, или приспособить, подогнать его к наличным условиям.
В настоящее время ориентировка на определенные части того поля, которое открывается в плане образа, ориентировка «на что» и «как» есть экспериментально доказательный факт и устанавливается совершенно объективно. В этой связи кратко напомним о широко известных опытах В. Колера14. Разумное решение задач, предлагавшихся Кёлером, отличалось именно тем, что животные начинали ориентировать свои действия на существенные отношения «проблемной ситуации», причем такие отношения, которые в начале опыта ими не замечались и не выделялись. Можно без конца спорить о том, как происходит выделение этих существенных отношений и что представляет собой мышление животных15. Но сам факт активного выделения этих существенных отношений и ориентации действия по линиям этих, тут же выделенных отношений, является совершенно несомненным. Такого же рода опыты были затем успешно проведены Ф. Бой-тендайком (F. Buytendijk) на собаке16 и А. В. Запорожцем на кошке17. Исключительно важный по своему теоретическому значению экстраполяционный рефлекс, выделенный Л. В. Крушинским, представляет собой прослеживание животным того направления, в котором движется приманка, и учет этого направления после того, как приманка скрывается за ширмой18; наконец, все многочисленные опыты с так называемым «латентным обучением» и «викарными пробами и ошибками»19, опыты по изучению ориентировочно-исследовательской деятельности животных в процессе выработки условных рефлексов, проведенные И. П. Павловым и его школой, — все они свидетельствуют о том, что ориентировка животного на определенные объекты, ситуации, их свойства и отношения есть факт, который устанавливается совершенно объективно; сам способ выделения объектов ориентировки и ее последовательные изменения прослеживаются тоже совершенно объективно.
Что же происходит в процессе ориентировки? На основе первоначального образа проблемной ситуации устанавливаются действительные признаки, свойства, связи и отношения ее объектов, прослеживаются движения приманки к ним, примериваются собственные действия и в результате всего этого уточняются или даже впервые выделяются те элементы или отношения, которые прежде не выступали или не выступали в том значении, которое существенно для решения актуальной задачи. Словом, прежнее значение объектов, их свойств или отношений между ними меняется, они приобретают новое значение, полностью или частично отличающееся от того, которое они имели в прошлом опыте животного. Эта ориентировка на новое значение объектов, их свойств или отношений, значение, которого они не имели в прошлом опыте данного животного (что должно быть предварительно и специально установлено) и которое они впервые приобретают благодаря ориентировке в наличной ситуации, — вот это и составляет субъективные показатели ориентировочной деятельности, объективные признаки психики.
Еще раз подчеркнем, что ориентировка на такое новое значение элементов ситуации должна быть каждый раз специально установлена. Поэтому на вопрос о том, когда в эволюционном процессе возникает психика, ответ может дать только экспериментальное исследование.
Но главное заключается в том, что объективное доказательство может быть проведено, и, как мы видели, это уж{. неоднократно было сделано.
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 178; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!