Болезненного расстройства психической деятельность ,

Могла отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими . По судебно - психиатрической оценке ,

Б . вменяема относительно содеянного , так как

Медицинских предпосылок невменяемости в этом

Случае не имеется . Вместе с тем , выявленные при

Обследовании патохарактерологические особенности

Личности Б ., и прежде всего внушаемость , нашли

Отражение в ее поведении при совершении

Преступления , в процессе формирования

Суггестивного ( внушенного ) мотива противоправных

Действий . Свойственные ей особенности личности ,

Психическое состояние , в котором Б . находилась при

Совершении преступления , ограничивали ее

Способность предвидеть возможные последствия

Своих действий и оказывать активное сопротивление

Внушающему воздействию со стороны соучастников» .

Как уже было сказано выше, повышенная внушаемость лиц с

психическими нарушениями сознательно используется лидерами

преступных групп. Наиболее криминогенными в этом плане являются

сочетание внушаемости и трудности осмысления событий, неспособности к

прогнозированию возможных последствий своих действий, внушаемости и

демонстративное™; стремление произвести впечатление на окружающих;

внушаемости и агрессивности; внушаемости и отсутствия самостоятельных

нравственных ориентиров.

Повышенная внушаемость олигофренов используется и органами следствия. Зарегистрирован ряд уголовных дел, связанных с совершением тяжких преступлений, убийствами, сопряженными с изнасилованиями, совершенными в условиях, трудных для расследования, когда олигофрены в течение следствия давали признательные показания. На более поздних этапах следствия выяснялась непричастность этих лиц к содеянному.

Единственной гарантией от ошибок в этих случаях может стать участие адвоката на начальных этапах следствия и проведение тогда же комплексных психолого-психиатрических экспертиз.

Внушаемость как личностная черта может претерпевать, при особых
обстоятельствах,    удивительные    превращения.    Внушаемость

психопатических и акцентуированных личностей, лиц с психопатоподобными расстройствами способствует возникновению не только суггестивных форм поведения (пассивной подчиняемости, имитации, конформизма), но и появлению противоположных психических и психопатологических новообразований (стойких, некорригируемых идей и представлений).

На парадоксальную связь внушаемости и паранойи обратил внимание Е. Блейлер. Парадоксальное сочетание внушаемости и упрямства обнаружено у психопатических личностей с признаками инфантилизма.

Однако психологические механизмы связи между внушаемостью и возникновением стойких сверхценных идей остаются неизученными. Ответ на вопрос может быть прояснен при клинико-психолого-криминологическом изучении группы лиц, участвующей в работе религиозной секты «пятидесятников», среди которых были практически здоровые, душевнобольные, психопатические и акцентуированные лица.

Психолого-психиатрическая экспертиза показала, что формирование устойчивой патологической системы отношений на основе внушения и внушаемости происходило следующим образом:

— набор приемов привлечения внимания и интереса, рассчитанных
на доверчивость аудитории (диагностика и лечение на расстоянии, по
фотографии, розыск преступников);

— использование повышенного интереса окружающих к восточной
культуре, философии, развитию своих психологических способностей
путем специального тренинга;

— детально разработанный «имидж», в котором все имеет значение
(внешний облик, легенда и т.д.);

 

— ненароком предъявляемые «вещественные доказательства»:
рекомендательные письма, фотографии с известными лицами, книги с
дарственными надписями известных писателей, ученых;

— использование элементов так называемой эмоционально-
стрессовой терапии, которые применяют и профессиональные
психотерапевты. Однако цель психотерапевтов заключается в разрешении
внутренних конфликтов пациента, в увеличении числа «степеней свободы»
внутренне мотивированного поведения.

Мотивы руководителей религиозной секты сводились к самоутверждению, борьбе за первенство и власть в неформальном объединении, корысти. Целями же их действий были манипулирование окружающими, использование людей с психическими аномалиями для собственного самоутверждения, выкачивание денег.

Эмпирические данные показывают, что лидером преступной группы может стать и психически больной человек. В этих случаях наибольший интерес представляют межличностные отношения в этой группе, так как они вскрывают механизмы группового взаимодействия, перестраивающего структуру и иерархию мотивов его участников. В преступной группе с мощным суггестивным воздействием межличностные отношения строятся в соответствии с требованиями лидера, его болезненными притязаниями, нарушенным мышлением и парадоксальными эмоциональными реакциями. Окружение душевнобольного лидера начинает повторять его болезненные неологизмы, копировать разорванность его речи, воспринимает и транслирует идеи величия, избранности и другую психопатологическую симптоматику. Таким образом формируется и поддерживается патология

отношений, патология общения. Носителем патологии является уже не один больной человек, а довольно большая группа лиц, среди которых многие формально психически здоровые люди. В психиатрии описаны случаи индуцированного бреда, в том числе и ведущие к совершению групповых общественно опасных действий.

То, что больной человек становится лидером группы, кажется абсурдным и противоречит житейским представлениям о психических заболеваниях и социальных отношениях. Тем не менее доминирование общей идеи, некорригируемая убежденность в своей исключительности, патологичность мышления и эмоциональной сферы, маскируемая парадоксальностью и афористичностью высказываний, для внешнего наблюдателя могут складываться в облик необычности, силы, стойкости, который может оказаться привлекательным для определенной категории лиц.

Что касается лидеров группы, то власть над окружающими становится для них привычной, в нее столько вложено, что они сами начинают верить в свои особые способности, особое предназначение. И когда кто-то пытается разрушить сложившуюся систему отношений, создается потенциальная возможность совершения преступлений. И не случайно, а закономерно, что эти группы порождают тяжкие, насильственные преступления.

Подведем некоторые итоги.

Исследование криминогенных черт личности преступников с

психическими аномалиями позволяет сделать некоторые важные выводы теоретического характера и объяснить преступное поведение таких лиц.

Тревожность, агрессивность, жестокость, конфликтность, ригидность и другие черты преступников с психическими аномалиями тесно связаны с нарушениями личности, восприятия, памяти, мышления, умственной работоспособности, что приводит к образованию нового системного качества — дезадаптированности таких субъектов, их отчуждению от общества, малых социальных групп и их ценностей.

Отчуждение в основном проявляется в общении. Психологические последствия отчуждения выражаются в отсутствии эмоциональных контактов с людьми, специфическом восприятии окружающего мира как чуждого и враждебного личности, разрыве между ее ожиданиями, желаниями и действующими социальными нормами, чувстве изоляции, одиночества, что может приводить к совершению правонарушений. Отчуждение, охватывая важные стороны жизни человека, становится причиной его дезадаптации — несовпадения целей и ценностей ориентации группы и личности, когда человек в силу разных причин не может или не умеет полностью усвоить групповые нормы.

Дезадаптация может быть охарактеризована и как состояние

личности, в том числе вызванное расстройствами психической деятельности. Преступники с психическими аномалиями — это наиболее отчужденная часть преступной среды, причем в отношении некоторых из этой среды можно говорить и о социальной отчужденности. Это прежде всего преступники-олигофрены, а также те, которые ведут бездомное существование и не соблюдают правил личной гигиены. Среди них велика доля лиц с низким уровнем образования, квалификации, не имеющих семьи. Дезадаптация, отчужденность преступников с психическими: аномалиями приводят к тому, что они слабо усваивают' нормы и правила, регулирующие поведение людей. Это может приводить к формированию в целом негативного отношения к среде и ее ценностям, к ощущению враждебности окружающего мира.

В наибольшей социальной изоляции находятся преступники с психическими аномалиями, которые продолжительное время ведут бездомное существование. Здесь к двум достаточно мощным дезадаптирующим факторам —совершению преступлений и наличию расстройств психики — присоединяется третий — длительные скитания, отсутствие постоянного места жительства и работы, элементарных привязанностей и контактов. Исследования, проведенные Н. А. Орловым, показывают, что среди этой группы особенно велика доля тех, кто имеет низкий уровень образования и производственной квалификации (а значительная: часть вообще не имеет ее) и никогда не создавали собственную семью; многие из них страдают соматическими заболеваниями. Все это позволяет утверждать, что действительное исправление и перевоспитание такой категории лиц недостижимо.

Дезадаптация, отчужденность преступников с психическими аномалиями, ощущение враждебности окружающего мира способны породить ответную агрессию как способ защиты от чаще всего воображаемого нападения, что, как правило, и лежит в основе мотивации многих тяжких преступлений против личности.

Социальная изоляция правонарушителей с психическими аномалиями

от нормальных контактов в микросреде обычно приводит к тому, что они ищут признания среди подобных себе. Это выражается в разрыве или значительном ослаблении общественно полезных связей с семьей, трудовыми коллективами и т.д. и уходе в первичные группы антиобщественной направлен ности, что особенно характерно для алкоголиков и наркоманов. Такие обстоятельства могут явиться одной из причин существования групповой преступности, особенно если

рассматривать группу как общность, в которой личность получает возможность проявить свою индивидуальность, ощущает поддержку и признание.

Вопросы для самоподготовки:

1. Что понимается в психологии под внушаемостью?

2. Что такое внушение и какие главные признаки состояния
внушения по Бехтереву вы знаете?

3. Является ли внушаемость личностной чертой?

4. Почему лица с психическими нарушениями чаще других
совершают противоправные действия по суггестивным мотивам?

5. Опишите одну из схем формирования устойчивой патологической
системы отношений на основе внушения.

Глава 11

ВИДЫ ЭМОЦИОНАЛЬНЫХ СОСТОЯНИЙ, СУЩЕСТВЕННО ВЛИЯЮЩИХ НА ПОВЕДЕНИЕ ОБВИНЯЕМЫХ В КРИМИНОГЕННОЙ СИТУАЦИИ

11.1. Преходящие ситуационные расстройства психоэмоциональной сферы

Известно, что эмоционально-стрессовые воздействия, в зависимости от возраста и других факторов, могут иметь положительное и отрицательное значение. Приятные и неприятные переживания, неизбежные в повседневной жизни, способствуют адекватному формированию и совершенствованию личности, однако необычные, внезапные и сильные эмоциональные

раздражители у многих людей или у одного и того же человека, но в разное время, могут вызывать кратковременную или продолжительную преходящую дезорганизацию психической деятельности и поведения. Формирующая и дезорганизующая роль эмоций особенно ярко выступает при ослаблении устойчивости и повышении чувствительности нервной системы и психической сферы, а также в периоды возрастных кризов. Обычно в кризисных ситуациях, когда человек не может уклониться от решения возникающих проблем, он переживает, ищет выхода из создавшегося положения и таким образом приобретает полезный опыт приспособления.

Однако нельзя не отметить, что у некоторых лиц, менее интеллектуально и эмоционально устойчивых, нагромождение трудностей в совокупности с дополнительным психогенным, соматогенным ослаблением нервно-психической сферы нередко ведет к дезорганизации поведения, невротизации, патохарактерологическому развитию или к психическому заболеванию.

Вполне психически нормальные и здоровые люди в зависимости от возраста, пола, особенностей личности и психического состояния могут переживать состояние необычайного эмоционального стресса (с

изменением психических функций и поведения), вызванного индивидуально-экстремальными эмоциогенныпи воздействиями. В таких случаях у многих людей наблюдаются единичные зрительные, слуховые и другие обманы восприятия окружающего, тревожное фантазирование, искажение образов и содержания воспоминаний, бессвязность мыслей и речи, доминирующие и сверхценные мысли, неадекватные обстоятельствам, ошибочные суждения, па-ралогичные умозаключения, повышенная внушаемость и самовнушаемость, кратковременные навязчивости и фобии, снижение сообразительности, понимания ситуации, апатия, падение уровня правильной ориентировки, фрустрации и отчаяния (Н. Е. Бачериков и др., 1995).

В результате перечисленных психических изме нений в поведении наблюдаются растерянность, де зорганизация и хаотичность движений, непродуктив ность активности, агрессия, регрессия (примитивные, инфантильные формы поведения — неприличные же сты и т.п.), суицидные мысли и поступки. Перечисленные эмоционально-стрессовые воздействия и свя занные с ними переживания и поступки нередко, дезорганизуют поведение и ставят человека в неблагоприятные условия, приводя к тяжелым последствиям. В отличие от патологических реакций их называют преходящими ситуационными расстройствами.

Этот термин следует понимать лишь как часть ситуационного поведения человека, включающую ограниченный спектр психических проявлений, которые характеризуются более значительной остротой и большей интенсивностью, несоответствием обычным социальным нормам поведения, но возможностью их возникновения у любого человека в трудных ситуациях. Фактически речь идет о физиологическом аффекте различной интенсивности и продолжительности с неполной адекватностью и контролируемостью поведения из-за аффективного сужения сознания.

Аффект — это внезапно возникшее сильное душевное волнение, которое является одним из видов эмоциональных состояний и проявляется острой реакцией на психоэмоциональный стресс. С точки зрения систематики эмоциональных состояний, это физиологический аффект, проявления которого обычно исчезают спустя несколько часов или дней. Е. К. Краснушкин (1928), В. А. Гиляровский (1946), Г. К. Ушаков (1978) и другие исследователи указывали на большое разнообразие внешних проявлений реакций на эмоциональный стресс. В Международной классификации болезней (МКБ) 9-го пересмотра (1982) они были объединены в четыре основные группы:

1) с преобладанием эмоциональных нарушений (состояния паники,
возбужденности, страха, депрессии и тревоги);

2) с преобладанием нарушения сознания (амбулаторный автоматизм,
или фуга);

3) с преобладанием психомоторных нарушений (состояние
двигательного возбуждения или заторможенности);

4) другие смешанные и неуточненные непсихотические нарушения

(в рамках острой реакции на стресс).

Из приведенной классификации следует, что для всех стрессовых реакций характерны неупорядоченное поведение, аффективное сужение сознания и аффективное мышление, то есть шоковая дезорганизация психических функций и поведения. В таких случаях наиболее вероятны состояния растерянности, бестолковой активности, психомоторного возбуждения, заторможенности или состояния со смешанной симптоматикой. Их отграничение от патологических реактивных состояний очень затруднено.

Физиологический аффект — состояние повышенного душевного волнения — в Научно-практическом комментарии к Уголовному кодексу Украинской ССР (1978, ст. 95) определялся как «... состояние физиологического аффекта, представляющего собой кратковременную интенсивную эмоцию, занимающую господствующее положение в сознании человека, которое в значительной мере ослабляет способность лица отдавать отчет своим действиям, а также руководить ими».

По данным Н. Е. Бачерикова с соавторами, в состоянии физиологического аффекта лица мужского пола в 86% случаев совершали суицидные попытки, в 14% —агрессивные поступки. Об отсутствии патологического компонента в этих реакциях можно судить по целому ряду субъективных и объективных признаков. Так, после аффективной разрядки уже в первые часы пациенты дают полный отчет о случившемся с сохранением памяти, критической оценки, проявляя чувство раскаяния. Некоторые совершают свой поступок по типу реакции короткого замыкания («внезапно сверкнула мысль, сделал и тут же одумался, но было уже поздно»). При обследовании у них не наблюдалось психопатологической и соматоневрологической симптоматики вследствие перенесенного эмоционального стресса.

Наиболее частыми причинами эмоционально-стрессовых реакций были конфликты в интимно-личностных отношениях (измены, ссоры и т.п.), затем — необоснованные обвинения в неблаговидном поступке (краже и т.п.). Но способствовали этому проявлению акцентуация личности (вспыльчивость, обидчивость, мнительность и др.).

Таким образом, основными проявлениями физиологического аффекта являются:

— кратковременные и бурно протекающие эмоциональные
состояния (вспышки);

— внезапное возникновение в ответ на какой-то сильный, значимый
для личности, внезапно возникающий раздражитель;

— резко выраженные мимика, пантомимика (речь, плач, бледность
лица, коронароспазм и т.д.).

В настоящее время физиологический аффект в юриспруденции рассматривается как смягчающее вину обстоятельство (Гл.У, ст.40, п.4 УК Украины, 1996 г.). Классический физиологический аффект состоит из трех очерченных фаз:

— первая фаза, обычно наступающая у обвиняемых в ответ на
противоправные действия потерпевшего, характеризуется ощущением
субъективной безвыходности из сложившейся ситуации, а также
субъективной внезапностью наступления аффективного взрыва;

— вторая фаза, или фаза, аффективного взрыва, характеризуется
двумя основными признаками: частичным сужением сознания (с
фрагментарностью восприятия и доминированием значимых переживаний)
и нарушениями деятельности (снижение контроля и опосредованно-сти
действий вплоть до двигательных стереотипов);

— третья фаза — постаффективная, основным признаком которой
является наличие психической и физической астении.

Отдельно выделяется кумулятивный аффект (Ф. С. Сафуанов, 1997), основное отличие которого от классической физиологии аффекта состоит в том, что первая фаза обычно растянута по времени (от нескольких дней до нескольких месяцев и даже лет), в течение которого развивается более или менее длительная психотравмирующая ситуация, обуславливающая накопление эмоционального напряжения у обвиняемого.

По данным С. П. Бочаровой (1996), при установлении физиологического аффекта необходимо учитывать следующие факторы:

1) какие отношения складывались между потерпевшим и
обвиняемым, а именно — между ними не должно быть предварительных
длительных конфликтных отношений;

2) насколько действия потерпевших были значимы для обвиняемых;

3) человек не должен находиться в сильном алкогольном опьянении.
Если констатировано сильное алкогольное опьянение (5% алкоголя в крови
и более) или наркотическое отравление, то эти случаи рассматриваются
психиатрами на предмет установления патологического аффекта.

11.2. Эмоциональные состояния, относимые к ситуациям сильного душевного волнения

Первым к состояниям сильного душевного волнения следует отнести физиологический аффект, характеристика которого дана была нами выше.

Второй вид эмоционального состояния, относимый к ситуациям сильного душевного волнения, носит название (по данным С. П. Бочаровой) повышенное психоэмоциональное возбуждение, оказывающее существенное влияние на сознание и поведение. Его еще называют иногда аффективным состоянием, для которого характерно следующее:

— более длительное по времени, чем физиологический аффект
(может протекать несколько часов и даже дней), что способствует
кумуляции эмоционального напряжения, которое в силу взаимодействия
определенных личностных особенностей и ситуативных воздействий не
находит ответной реакции. Механизм переживаний преимущественно
заключается в «терпении» (иногда длительностью до нескольких лет). В
результате эмоциональное возбуждение достигает очень высокого уровня
— большего, чем при кумулятивном аффекте.

На этом фоне даже незначительные, иногда условные, фрустрирующие воздействия могут вызвать пик эмоционального возбуждения, нарастание которого обычно более сглажено, чем у эмоционального взрыва при физиологическом или кумулятивном аффекте. Однако 2-я и 3-я фазы эмоций сходны с течением таковых, наблюдаемых при классическом физиологическом аффекте;

— при перемене ситуации повышенное эмоциональное возбуждение может постепенно разрядиться или закончиться аффектом.

В настоящее время такое состояние учитывается судом как смягчающее вину обстоятельство, потому что в этом состоянии нарушается память, мышление, наблюдаются хаотичность действий, нарушение координации, а также способность отдавать себе отчет в содеянном.

Третий вид эмоционального состояния, связанный с сильным душевным волнением,— это стрессовые состояния, или состояния повышенного эмоционального напряжения, оказывающие существенное влияние на сознание и поведение. Первая стадия протекает аналогично первой фазе эмоционального возбуждения: происходит кумуляция эмоциональной напряженности, однако эмоции, напряжение после каждого очередного фрустрирующего воздействия не сбрасываются, а все более нарастают и переходят во вторую фазу, которая не несет взрывного характера, а имеет вид так называемого «плато» интенсивного эмоционального напряжения. При этом сужение сознания выражается не столько в фрагментарности воспрития, сколько в доминировании аффектогенной мотивации, носящей сверхзначимый, сверхценный характер и обуславливающей затруднения в осмыслении и понимании окружающего. Третья стадия характеризуется выраженным психическим истощением. Это бурное эмоциональное состояние, которое возникает на внезапные изменения окружающей обстановки (дома, на производстве, в транспорте) и характеризуется нарушением психических функций, памяти, внимания, координации движений, суженным полем внимания.

Состояние повышенного эмоционального напряжения, или стресс, является промежуточным состоянием между аффектом и повышенным эмоциональным возбуждением, которое длится больше по времени, чем аффект, но меньше, чем состояние повышенного эмоционального возбуждения. Оно также учитывается судом как смягчающее вину обстоятельство.

Кроме физиологического аффекта необходимо выделять и так называемые адаптационные реакции, возникающие вследствие кумуляции длительных отрицательных эмоций, приводящих к аффективным вспышкам на фоне истощения центральной нервной системы. Адаптационные реакции, в отличие от стрессовых, более длительны и менее интенсивны по своим внешним проявлениям. В Международной классификации болезней 9-го пересмотра они определены как легкие или преходящие непсихотические расстройства длительностью от нескольких дней до нескольких месяцев, обратимые, тесно связанные во времени и по

содержанию с психотравмирующими ситуациями, вызванными такими событиями, как тяжелая утрата, миграция или разлука, то есть фактически имеют патологический характер. Однако относить их к патологическим проявлениям нет никаких оснований, так как по своим психическим проявлениям они не выходят за рамки нормы, лишь более явственно и длительно акцентируют присущие конкретному человеку особенности психологического реагирования на трудные ситуации. Это реакции недостаточной адаптации, проявление ее пониженных возможностей.

Адаптационные реакции описаны у только что призванных на военную службу (В. П. Осипов, 1934;

Н. Н. Тимофеев, 1962 и др.), у попавших в боевую обстановку военнослужащих (В. А. Гиляровский, 1946;

С. Н. Давиденков 1949, 1963), у беженцев, лиц, оказавшихся в заключении, у студентов 1-2 курсов вузов (Н. Е. Бачериков, М. П. Воронцов, Э. И. Добромиль, 1988) и других лиц, оказавшихся в непривычных условиях быта, учебы и работы.

В группе адаптационных реакций выделяют кратковременные и затяжные депрессивные реакции (реакции горя и т.п.), другие эмоциональные расстройства (беспокойство, страх, тревога) с преобладанием нарушения поведения и реакции смешанного типа. Однако на практике наблюдается значительно большее разнообразие переживаний и поведения, связанных с новизной или тяжестью определенных условий и обстоятельств, причем это зависит от психологических особенностей конкретного человека, личностной значимости новой жизненной ситуации, установки на ее преодоление или уход от нее.

Таким образом, основными проявлениями адаптационных реакций являются изменения эмоциональной и мыслительной сфер, а затем и поведения. В эмоциональной сфере отмечаются снижение или неустойчивость настроения, склонность к аффективным или депрессивным реакциям, раздражительность, обидчивость и другие изменения эмоционального состояния, а в мыслительной сфере — склонность к искаженному истолкованию поведения, разговоров окружающих, к образованию негативных сверхценных суждений. Соответственно этому меняется и поведение: появляется придирчивость к словам и поступкам окружающих, повышается уровень агрессивности или замкнутости с тяжелыми внутренними переживаниями.

Степень выраженности и длительность изменений адаптационного типа зависят от целого ряда факторов, к которым в первую очередь можно отнести особенности характера (чаще у акцентуированных, психопатических и невротизированных личностей), необычность и трудность новой ситуации, положительную или отрицательную личностную установку на адаптацию и пре-одолнение трудностей, наличие или отсутствие близких или знакомых, а также степень доброжелательности окружающих.

При неблагоприятных обстоятельствах адаптационный период

может продолжаться длительное время, сопровождаться острыми аффективными реакциями и перейти в болезненное состояние. Существенное значение в генезе стрессовых и адаптационных реакций имеют моральные факторы и личностная направленность. Так, по данным Н. Е. Бачерикова с соавторами, у ряда лиц в прошлом были судимости за хулиганство и другие антиобщественные поступки, злоупотребление алкогольными напитками, употребление наркотиков или других одурманивающих средств, беспорядочный образ жизни, асоциальные установки. В целом, у 25,2% обследованных ранее наблюдались различные отклонения в моральной сфере, которые давали о себе знать и в последующем поведении. В дополнение к сказанному следует подчеркнуть, что во всей группе обследованных преобладали лица со стеническим, экстравертированным характером, то есть активные, с яркими внешними аффективными проявлениями.

Перечисленные данные дают определенные представления об особенностях личности, способствовавших возникновению преходящих ситуационных расстройств на различные внешние трудности. Однако они прояв ляются не сами по себе, а во взаимодействии с определенными факторами внешней среды, конкретной жизненной обстановки, в которой человек вынужден находиться в настоящее время. В любой аффективной реакции, в любом поступке находят отражение и привычная форма реагирования, обусловленная характерологической и нравственной сторонами личности, и индивидуальное значение воздействующего раздражителя. Следовательно, для полного понимания указанного явления необходимо изучение и конкретных причин психической декомпенсации.

Как уже указывалось, острые стрессовые реакции обычно являются следствием внезапного и сильного эмоционального воздействия. Напротив, при адаптационных реакциях обнаруживается не только недостаточность адаптационных механизмов, но и отрицательное личностное отношение к ситуации, которое неизбежно сопровождается неприятными эмоциями, эмоциональным напряжением. Имеет значение уровень интеллектуального развития, способность реальной оценки ситуации и умение контролировать эмоциональные проявления.

Вопросы для самоподготовки:

1. В чем состоит дезорганизующая роль психоэмоционального
напряжения?

2. Что следует понимать под преходящими ситуа ционными
расстройствами?

3. Перечислите и охарактеризуйте основные группы внешних
проявлений реакции на эмоциональный стресс.

4. Что такое физиологический аффект, его характеристика и
основные проявления?

5. Какие факторы необходимо учитывать при установлении
физиологического аффекта?

6. Что следует понимать под аффективным состоянием, т. е.

состоянием повышенного психоэмоционального возбуждения? В чем состоят его отличия от стрессового состояния или состояния повышенного эмоционального напряжения?

7. Что следует понимать под адаптационными реакциями? Перечислите их виды и охарактеризуйте каждый из них.

РАЗДЕЛ III

Глава 12

УГОЛОВНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЛИЦ С ПСИХИЧЕСКИМИ АНОМАЛИЯМИ

12.1. Комплексная судебная психолого-психиатрическая экспертиза

Юридическая практика нуждается в научно обоснованном разрешении вопросов психологического содержания, возникающих при расследовании и судебном разбирательстве уголовных дел.

Судебно-психологическая экспертиза становится одним из важнейших звеньев психологической службы, создаваемой в стране. Ее можно рассматривать как отрасль практической психологии, которая тесно связана с юридической психологией, так как использует методы общей психологии, сталкиваясь с противоправной деятельностью человека.

Судебно-психологическая экспертиза — это часть судебной психологии, являющейся, в свою очередь, частью юридической психологии. Ведение судопроизводства требует дополнительных сведений из других областей знаний, и судебная психология должна использовать смежные области этих знаний.

Функции судебно-психологической экспертизы (М. М. Коченов) заключаются в точной и объективной оценке индивидуальных особенностей психической деятельности психически здоровых обвиняемых, свидетелей и потерпевших в связи с задачами уголовного процесса.

Общим предметом судебно-психологической экспертизы являются психологические особенности (свойства, состояния, процессы) психически здорового человека.

Судебно-психиатрическая экспертиза — это решение экспертных вопросов относительно лиц с патологией психики (обвиняемых, свидетелей, потерпевших).

Но экспертные вопросы психологического содержания не могут входить в компетенцию судебно-пси-хиатрической экспертизы как области применения медицинских, а не психологических знаний.

Поэтому научное разрешение этих вопросов может быть обеспечено только развитием пограничных областей науки — судебной (или криминальной) патопсихологии.

Экспертиза — это форма применения юриспруденцией специального неправового знания, когда в роли эксперта выступает лицо, обладающее этими специальными знаниями, которые он может применить для анализа каких-то случаев. Эксперт — это лицо, обладающее высокой

профессиональной компетенцией, включающей в себя и знания, и опыт, и интуицию. При этом эксперт должен быть лицом независимым. В судебной практике применяется три вида экспертиз:

1) медицинская экспертиза — проводится квалифицированными
врачами, патологоанатомами. Определяет характер и степень тяжести
телесных повреждений, нанесенных потерпевшим и обвиняемым;

2) судебно-психиатрическая экспертиза — проводится психиатрами.
Определяет  вменяемость обвиняемого или свидетеля, наличие или
отсутствие психических заболеваний и их вид (шизофрения, олигофре-ния
и т.д.);

3) Судебно-психологическая экспертиза — проводится вслед за
судебно-психиатрической экспертизой. Если психиатр дает заключение о
том, что обвиняемый здоров (это заключение хранится в уголовном деле),
не страдает психическими заболеваниями, является вменяемым и мог
отдавать себе отчет в своих действиях, к делу приступает психолог, задача
которого заключается в установлении особенностей характера, степени
интеллектуального снижения и т.п. у обвиняемого или свидетеля.

Судебно-психологическая и судебно-психиатрическая экспертизы четко различаются по:

— экспертным задачам (оценка индивидуальных особенностей
психической деятельности и вменяемость);

— методам исследования (психологические и клинические), но по
предмету (нормальная и патологическая психика) различия затруднены.

Это легко заметить на примере аффективных реакций, возникших у субъекта в момент совершения преступления. Аффективные реакции в момент совершения правонарушений могут возникнуть у психически здоровых и у лиц с различными нарушениями психики. У тех и других эта реакция может достигать значительной интенсивности, сохраняя при этом свойства нормальной психологической реакции (физиологический аффект) или приобретая форму болезненного психотического состояния (патологический аффект).

Ряд авторов считают выходом из положения последовательное проведение экспертиз: вначале судебно-психиатрической, и, в случае вменяемости подэкспертного,— судебно-психологической.

Однако опыт проведения экспертиз аффективных преступлений показал, что большей частью приходится сталкиваться с психическими состояниями, в которых норма и патология переплетены и тесно связаны. Чаще всего аффективные реакции, ведущие к преступлению, наблюдаются у лиц с психопатическими чертами характера, органическим поражением головного мозга и другими психическими аномалиями, не исключающими вменяемости относительно содеянного.

Судебно-психологическая экспертиза в этих случаях либо выйдет за пределы своей компетентности, оценивая патологические черты характера и особенности течения аффективных реакций у лиц с психическими аномалиями, либо, игнорируя их значение, может прийти к ошибочному

заключению.

В этих случаях необходимо проводить комплексную психолого-психиатрическую экспертизу, на всех этапах которой применяются специальные знания, относящиеся к психологии и психиатрии.

Однако эта экспертиза остается в значительной степени искусственной: психиатр по прежнему делает свое дело, а психолог — свое. Дальнейшее развитие судебной эксперизы, предметом которой являются психические нарушения, может быть обеспечено ее более тесной связью с судебной (или криминальной) патопсихологией.

По мнению М. В. Костицкого, такая экспертиза должна называться патопсихологической. В круг вопросов, относящихся к компетенции комплексной судебной психолого-психиатрической экспертизы в уголовном процессе, входит:

— установление признаков психического заболевания, слабоумия;

— установление временного болезненного расстройства
психической деятельности у обвиняемых, свидетелей и потерпевших;

— установление их способности отдавать отчет в своих действиях
или руководить ими;

— установление способности правильно воспринимать факты,
имеющие значение для дела, и давать правильные показания.

На первых этапах экспертизы при диагностике психических расстройств непсихотического уровня, интеллектуальных нарушений, не достигших степени выраженного слабоумия, правомерна постановка вопросов психологического (патопсихологического) содержания:

1) установление признаков и степени умственной отсталости
несовершеннолетних обвиняемых, соответствие их психического развития
паспортному возрасту и способности полностью осознавать значение своих
действий и руководить ими;

2) квалификация эмоционального возбуждения и его выраженности
в момент совершения преступления у лиц с психическими аномалиями;

3)    установление    индивидуальных    личностных    па-
тохарактерологических особенностей обвиняемых с психическими
аномалиями, характера и структуры нарушений;

4) установление мотивов содеянного у обвиняемых с психическими
аномалиями;

5) установление способности свидетелей и потерпевших с
психическими аномалиями правильно воспринимать обстоятельства,
имеющие значение для дела, и давать о них правильные показания;

6) установление способности свидетелей и потерпевших с
психическими аномалиями по делам сексуальных правонарушений
правильно воспринимать характер и значение совершенных по отношению
к ним преступных действий и оказывать активное сопротивление;

7) квалифицированная экспертная оценка психических состояний
непсихотического характера (растерянность, тормозные реакции) у лиц с
психическими аномалиями, препятствующими выполнению этими лицами

своих профессиональных обязанностей, что привело к преступлению;

8) установление    индивидуальных    личностных    па-
тохаратерологических   особенностей,    психического    состояния,
психологических мотивов, суицида у лиц с психическими аномалиями при
посмертной экспертизе;

9) составление   по   материалам   уголовного   дела
патопсихологического портрета разыскиваемого преступника.

Судебно-психологическая экспертиза может назначаться следователем, адвокатом, судьей, прокурором.

Вопросы для самоподготовки:

1. Назовите основные функции судебно-психиат-рической и
судебно-психологической экспертиз и их различия.

2. Какие экспертные вопросы относятся к компетенции комплексной
судебной психолого-психиатрической экспертизы?

3. Какие вопросы психологического содержания решаются в
процессе проведения психолого-психиатрической экспертизы?

12.2. Соотношение невменяемости и вменяемости при решении вопросов уголовной ответственности лиц с психическими аномалиями

Уголовная ответственность лиц с психическими аномалиями наступает на общих основаниях в рамках применения норм уголовного и уголовно-процессуального законодательства. Она тесно связана с понятиями «невменяемость» и «вменяемость» в уголовном праве и с судебной психолого-психиатрической экспертизой в уголовном процессе. Так, выяснение соотношения невменяемости и вменяемости очень важно для ответа на вопрос о том, кто и какую ответственность должен нести из числа лиц, имеющих психические аномалии, в случаях нарушения законодательства. Определение границ невменяемости и вменяемости важно также для разрешения спорного вопроса об уменьшенной вменяемости, которая может быть констатирована у лиц, имеющих аномалии психики. Понятия «невменяемость» и «вменяемость» также тесно связаны с судебно-психиатрической экспертизой, с задачами и компетенцией эксперта-психиатра, следователя и суда при расследовании и рассмотрении дел и разрешении вопроса^А об уголовной ответственности этой категории лиц.

Действующее уголовное законодательство и доктрина уголовного права исходят из того, что лицо, находящееся в состоянии невменяемости при совершении им общественно опасного деяния, не несет уголовной ответственности и наказания, к такому лицу могут быть применены лишь принудительные меры медицинского характера (Глава III, ст. 12, УК Украины, 1993 г.).

Принятые в 1958 году Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик дали более полную характеристику понятия невменяемости. Согласно этой характеристике, «не подлежит уголовной отвественности лицо, которое во время совершения общественно опасного

деяния находилось в состоянии невменяемости, т.е. не могло давать себе отчета в своих действиях или руководить ими вследствие хронической душевной болезни, временного расстройства душевной деятельности, слабоумия или иного болезненного состояния.

Таким образом, из закона следует, что невменяемость определяется по двум критериям: медицинскому (биологическому) и психологическому (юридическому). Наличие только одного медицинского критерия не дает достаточных оснований для признания лица невменяемым. Это объясняется тем, что психическое заболевание само по себе не свидетельствует о невменяемости лица, например при некоторых пограничных состояниях, когда субъект сохраняет способность отдавать отчет в своих действиях и руководить ими. Только органическое сочетание двух упомянутых критериев дает возможность сделать обоснованный вывод о невменяемости.

Медицинский (биологический) критерий невменяемости имеет в виду наличие у лица хронической душевной болезни, временного расстройства душевной деятельности, слабоумия или иного болезненного состояния.

К хронической душевной болезни относятся эпилепсия, шизофрения, прогрессивный паралич и некоторые другие трудноизлечимые или неизлечимые заболевания.

Временное расстройство душевной деятельности — это кратковременное или само по себе проходящее заболевание. К нему относятся: патологический аффект, патологическое опьянение, некоторые виды острых психических расстройств (например, алкогольный делирий) и др., а также состояния отсутствия сознания.

Слабоумие, как недостаток психики, вполне обосновано включено в число признаков медицинского критерия, так как в зависимости от степени умственного недоразвития или снижения его может свидетельствовать о невменяемости.

Иное болезненное состояние — это расстройство душевной деятельности, которое может быть как хроническим, так и временным. К таким расстройствам относятся, например, некоторые формы психопатии, психические расстройства, вызванные инспекционными заболеваниями.

Любое из перечисленных заболеваний или отклонений психики в отдельности может оказаться достаточным для признания наличия медицинского критерия невменяемости.

Психологический (юридический) критерий невменяемости включает отсутствие у лица способности отдавать себе отчет в своих действиях (интеллектуальный признак) или руководить ими (волевой признак). Для наличия психологического критерия достаточно одного из этих признаков.

Интеллектуальный признак свидетельствует о том, что лицо, совершившее то или иное конкретное действие, опасное для общества, «не понимало фактической стороны своих действий или не могло сознавать их общественный смысл» (Ю. М. Антонян, С. В. Бородин).

Волевой признак психологического критерия невменяемости состоит в неспособности лица руководить своими действиями. Это самостоятельный признак, который и при отсутствии интеллектуального признака может свидетельствовать о наличии психологического критерия невменяемости. С другой стороны, неспособность отдавать себе отчет в своих действиях (интеллектуальный признак) всегда свидетельствует о наличии психологического критерия невменяемости.

Известен также и эмоциональный признак психологического критерия невменяемости, который не находит своего отражения в законодательстве. Объясняется его отсутствие в формуле невменяемости тем, что расстройство эмоциональной сферы в сильной степени сопровождается расстройством интеллекта или воли, либо того и другого одновременно.

Нам бы хотелось подчеркнуть, что нельзя проводить аналогий между невменяемостью и недееспособностью. Это совершенно различные правовые категории, перед которыми ставятся разные задачи. Признание лица недееспособным всегда относится к будущему и означает лишение его возможности вступать в какие-то правоотношения. Признание лица невменяемым всегда относится к прошлому и имеет в виду ранее совершенное конкретное общественно опасное деяние. В первом случае решается вопрос о лишении лица определенных прав, во втором — необходимо установить наличие или отсутствие преступления.

И наконец, о правовой природе невменяемости. По мнению Ю. М. Антоняна и С. В. Бородина, невменяемость — понятие юридическое и относится к уголовно-правовой категории. Об этом свидетельствует следующее:

— невменяемость и ее критерии установлены уголовным законом;

— невменяемость служит основанием освобождения лица,
совершившего общественно опасное деяние, от уголовной отвественности
и наказания;

— судебно-психиатрическая экспертиза назначается по решению
органов следствия и суда;

— закон предусматривает случаи обязательного назначения
судебно-психиатрической экспертизы;

— признать лицо невменяемым может только суд;

— признание лица невменяемым является юридическим фактом,
влекущим правовые последствия.

Понятие «невменяемость» необходимо только в сфере применения уголовного и уголовно-процессуального законодательства. Для медицины, в том числе для психиатрии, само по себе оно беспредметно, не нужно.

Рассмотрение критериев невменяемости и выяснение ее правовой природы позволяют дать определение невменяемости, которое может быть использовано в уголовном праве.

Невменяемость — это психическое состояние лица, заключающееся в его неспособности отдавать себе отчет в своих действиях, бездействии

(сознавать фактическую сторону и общественную опасность деяния) и руководить ими вследствие болезненного состояния психики или слабоумия, результатом которого является освобождение от уголовной ответственности и наказания с возможностью применения по решению суда принудительных мер медицинского характера (Ю. М. Антонян, С. В. Бородин).

Законодательство и доктрина уголовного права во всех случаях признания невменяемости исключают уголовную ответственность (ст. 12 УК Украины, 1996 г.). В связи с этим возникает вопрос: как быть с лицом, которое с целью совершения преступления привело себя в состояние невменяемости (например, с помощью алкогольного или наркотического опьянения)? Как отмечалось в литературе, любая степень опьянения не имеет никакого отношения к вменяемости, в законе говорится лишь о том, что состояние опьянения не освобождает от ответственности (ст. 14 УК Украины, 1996 г.). Представляется, что данный вопрос должен быть решен путем включения в закон специальной нормы, которая бы предусматривала исключение применения положений о невменяемости, если лицо привело в состояние расстройства свое сознание любым способом с намерением совершить преступление. Такого или аналогичного содержания нормы имеются, например, в уголовных кодексах Польши, Швейцарии. В случае принятия подобной нормы каждый раз необходимо было бы устанавливать, что речь идет о предумышленном преступлении, совершить которое лицо решило, находясь в здравом рассудке.

В отличие от невменяемости, формулировка которой достаточно четко обрисована в законе, вменяемость в законе упоминается лишь как само собой разумеющееся требование, которое должно соблюдаться при привлечении к уголовной ответственности и наказании лица, совершившего преступление. Однако такой подход представляется утилитарным и упрощенным. Хотя вменяемость, в конечном счете, призвана решать ту же задачу, что и невменяемость: обеспечить уголовную ответственность и наказание только тех лиц (совершивших деяния, опасные для общества), которые по состоянию психического здоровья способны нести такую ответственность; она является самостоятельной проблемой уголовного права и имеет специфические черты.

Вменяемость — это способность лица регулировать свое поведение при совершении преступления, осознавать нарушение общественных отношений, охраняемых уголовным законом, т.е. обладать в связи с этим определенными психическими свойствами личности; быть в состоянии отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими (Ю. М. Антонян, С. В. Бородин). Это важное условие вменяемости, но его, по мнению авторов, недостаточно, посколько оно не отражает социально-психологического смысла вменяемости.

Социально-психологическая   характеристика    вменяемости

выражается в уровне интеллектуального развития, в обладании лицом определенными волевыми качествами, в эмоциональных чертах характера.

Все это имеет важное значение для психического состояния личности и должно учитываться при определении вменяемости.

Для вменяемости важен и определенный уровень социализации личности, поскольку социальная зрелость находится в прямой зависимости от этого. Социальная среда определяет уровень сознания и, в зависимости от него, характер поведения лица. Вменяемость, как определенный уровень социального развития личности, приобретается с возрастом. От того, с какого возраста лицо обладает необходимыми социальными чертами вменяемого человека, устанавливается и возраст уголовной ответственности. В соответствии с уголовным законодательством считается, что с 16, а в особых случаях и с 14 лет лицо, совершившее определенное общественно опасное деяние, как понимающее общественно опасный характер содеянного, при наличии вменяемости, должно нести уголовную ответственность. Уголовно-процессуальный закон обращает внимание на возможность умственной отсталости несовершеннолетних, чем подчеркивается необходимость повышенного внимания к вменяемости лиц, не достигших совершеннолетия.

Состояние психического здоровья — один из компонентов вменяемости. Вменяемость — прежде всего признак человека, обладающего психическим здоровьем. Однако вменяемыми считаются также и лица, которые страдают некоторыми психическими заболеваниями и недостатками умственного развития. Среди вменяемых оказывается большая группа лиц, у которых констатируются психические аномалии.

Рассмотрение компонентов, составляющих вменяемость, в уголовном праве дает возможность сформулировать понятие вменяемости (Ю. М. Антонян, С. В. Бородин).

Вменяемость — это психическое состояние лица, заключающееся в его способности по уровню социально-психологического развития и социализации, возрасту и состоянию психического здоровья отдавать себе отчет в своих действиях, бездействии (осознавать фактическую сторону и общественную опасность деяния) и руководить ими во время совершения преступления, неся в связи с этим за него уголовную ответственность и наказание.

Таким образом, рассмотрение невменяемости и вменяемости, сопоставление их признаков и понятий показывает, что вменяемость — самостоятельная категория уголовного права и не является зеркальным отражением невменяемости, у нее свои конкретные признаки, она служит условием наступления уголовной ответственности субъекта за совершенное преступление.

Вопросы для самоподготовки:

1. В чем заключается суть понятия невменяемости в действующем
уголовном законодательстве?

2. Какие критерии характеризуют невменяемость? Дайте их
определение и характеристику.

3. Перечислите факторы, свидетельствующие о том, что

невменяемость — понятие юридическое и относится к уголовно-правовой категории?

4. В чем состоит суть понятия «вменяемость» и его социально-психологическая характеристика?

12.2.1. Вопрос об уменьшенной вменяемости лиц с психическими аномалиями

Всеми исследователями, как юристами, так и психиатрами, признается, что среди преступников имеется довольно большая группа лиц, страдающих психическими аномалиями. Многие авторы считают, что такие лица совершают преступления, будучи уменьшение вменяемыми.

Вопрос об уменьшенной вменяемости является дискуссионным. Споры об этом в западноевропейской и русской литературе начались около 150 лет назад (Ю. Я. Хейфец). По-разному решался этот вопрос в уголовном законодательстве европейских стран в прошлом столетии. Русское уголовное законодательство такого термина не знало.

Среди различных школ уголовного права (классической, социологической и антропологической) не было единого мнения об уменьшенной вменяемости. И в настоящее время этот вопрос остается спорным как в доктрине отечественного уголовного права, так и в судебной психиатрии.

Поэтому целесообразно рассмотреть первоначально вопрос об уменьшенной вменяемости в рамках исторически сложившихся школ уголовного права с анализом взглядов основных представителей этих школ и их влияния на уголовное законодательство.

Как уже отмечалось, вопрос об уменьшенной вменяемости тесно связан с категориями невменяемости и вменяемости. В современной постановке вопроса проблема невменяемости и вменяемости возникла на рубеже XVIII и XIX веков. Еще в середине XVIII века в Западной Европе и в России душевнобольные преступники осуждались и наказывались точно так же, как и здоровые, преступившие закон лица. Перед судом не вставала задача выяснять, находился ли подсудимый при совершении преступления в состоянии душевного здоровья или нет.

И только в 1939 году основоположник классической школы уголовного права Ч. Беккария в своем труде «О преступлениях и наказаниях», наряду с французским врачом-психиатром Ф. Пинелем, призвал к изменению существующей в Европе системы уголовной юстиции. Научные труды и практическая деятельность Пинеля не только привели к изменению отношения к душевнобольным в психиатрических больницах (во Франции с душевнобольных были сняты цепи), но и заставили юристов задуматься над проблемой невменяемости и вменяемости лиц, совершивших общественно опасные деяния.

Впервые определение невменяемости было приведено в ст. 64 Французского уголовного кодекса 1810 года. Ее появление в уголовном законе трудно переоценить, хотя в этой формулировке — «нет преступления, ни проступка, если во время совершения деяния обвиняемый

был в состоянии безумия» — используется только один медицинский критерий. Статья была воспринята, а затем и усовершенствована в некоторых уголовных кодексах европейских государств.

В Своде законов Росии 1832 года появилась ст. 136, в которой говорилось: «Преступление, учиненное в безумии и сумасшествии, не вменяется в вину».

После того как психиатры и юристы столкнулись на практике с проблемой невменяемости и вменяемости, выяснилось, что между состоянием невменяемости и вменяемости находится большая группа лиц, которые, хотя и являются вменяемыми в отношении совершенного преступления, но страдают психическими аномалиями, оказывающими определенное влияние на их поведение. В связи с этим в законодательстве некоторых стран появились ссылки на уменьшенную вменяемость, а в литературе стал дискутироваться вопрос об уменьшенной вменяемости.

Впервые об уменьшенной вменяемости упоминают уголовные кодексы (1840-1845 гг.) германских государств, в которых, в числе факторов, ее обуславливающих, назывались слабоумие, недостаточное развитие, старческая дряхлость, опьянение, полное отсутствие воспитания, крайне неблагоприятная и развращающая обстановка в детстве.

Русскому уголовному законодательству термин «уменьшенная вменяемость» известен не был, хотя в своде уголовных законов (1857 г.) в числе обстоятельств, «уменьшающих вину», было указано: «...если преступление учинено им [виновным] по легкомыслию или же слабоумию, глупости и крайнему невежеству, которым воспользовались другие для вовлечение его в преступление».

В последующем уголовном законодательстве (1864-1889 гг.) некоторых стран, например шведском, датском, финляндском, в результате признания уменьшенной вменяемости обвиняемого также предусматривалось смягчение наказания.

Все эти законодательства находились под влиянием классической школы уголовного права, представители которой (И. Бентам, А. Фейербах и др.) неразрывно связывали вменяемость и вину, считая, что кто несет на себе меньше субъективной вины, тот должен нести и меньшее наказание. Эту связь они усматривали, основываясь на идее о том, что психически неполноценное лицо обладает меньшей злой волей, следовательно, вина его меньше и он должен нести меньшее наказание.

Идеалистическая оценка свободы воли представителями классической школы приводила к тому, что источником преступления, по их понятиям, являлась злая воля, выступающая как самостоятельное духовное начало, а психическая болезнь ограничивала свободу воли преступника.

Однако не все представители классической школы уголовного права высказывались за введение в уголовный закон понятия уменьшенной вменяемости. Такую позицию, например, занимал известный русский криминалист П. С. Тяганцев, который считал, что внесение в закон понятия

уменьшенной вменяемости, обязательно влияющего на уменьшение ответственности, «представляется не только излишним.., но и нежелательным, по своей неопределенности и односторонности».

Другой представитель классической школы — А. Ф. Кистяковский также высказывался против признания в уголовном праве понятия уменьшенной вменяемости.

Взгляды сторонников классической школы уголовного права разделяли В. X. Кандинский и В. П. Сербский.

Таким образом, классическая школа уголовного права сосредоточила свое внимание на решении вопроса о том, вводить ли понятие уменьшенной вменяемости в уголовное законодательство, признавая во всех случаях ее в качестве обстоятельства, смягчающего ответственность и наказание. Они считали, что наказывается прежде всего преступление и с ним преступник и наказание должно быть соразмерным тяжести преступления.

Совершенно иными были позиции социологической школы уголовного права. По мнению ее представителей (Лист, Тард, Принс и др.), наказание должно служить защите общества от преступности, бороться с которой можно только воздействуя на факторы, порождающие преступность. Факторы же эти коренятся в среде, окружающей преступника, и в его индивидуальной психологии. Поэтому объектом наказания является не преступление, а сам преступник, его антисоциальные инстинкты и наклонности. Для решения своих целей социологическая школа использовала понятие уменьшенной вменяемости.

Все преступники некоторыми представителями этой школы делились на две группы: случайные, совершающие преступления под действием внешних условий, и привычные (хронические), совершающие преступления в силу внутренних свойств, чаще всего психических аномалий. Выведение прямой зависимости от психических аномалий оказало влияние на формирование представлений социологической школы об уменьшенной вменяемости.

Все лица, совершившие преступления в состоянии уменьшенной вменяемости, некоторыми представителями социологической школы делились на «опасных» и «менее опасных». Для опасных преступников предлагался не только особый тюремный режим, но и применение мер безопасности еще до совершения преступления. Для опасных уменьшение вменяемых преступников выдвигались идеи неопределенных приговоров (без решения суда о сроке наказания), а также о возможности продления срока наказания в виде лишения свободы после отбывания назначенного судом срока по приговору. Очевидно, что такие предложения противоречили элементарным понятиям законности и гарантиям прав человека.

Эти взгляды подверг резкой критике известный русский криминалист И. Я. Фойницкий, также сторонник социологической школы уголовного права. Он подчеркивал, что отрицание вменения привело к

отрицанию наказания в современном его значении, к различным вариантам лечения преступников.

Русская группа (П. И. Люблинский, М. Н. Гернет, А. Н. Трайнин и др.), не соглашаясь с реакционными идеями некоторых представителей социологической школы Запада, возражала против категории «опасный преступник» применительно к лицам, имеющим психические аномалии.

Некоторые положения социологической школы перекликались со взгядами антропологической школы уголовного права, которая хотя и уделяла основное внимание биологическим факторам, но и не отрицала существенного влияния факторов социальных.

Вместе с тем нельзя не отметить, что антропологическая школа — одно из наиболее реакционных направлений в уголовном праве (Ломброзо, Ферри, Гарофало и др.). Некоторые положения антропологичесчкой школы использовались идеологами фашизма. Представители этой школы считали преступность патологическим явлением биологического характера, постоянной спутницей человека, а преступление — результатом болезни, нравственного помешательства. При таком подходе не нужны понятия вменяемости, невменяемости и уменьшенной вменяемости.

В последующие годы взгляды на невменяемость, вменяемость и уменьшенную вменяемость среди представителей различных школ уголовного права существенно не изменились. В Западной Европе преобладали антропологическое и вульгарно-социологическое направления, которые обсуждали отношение к психопатам-преступникам. Представители антропологической школы в 50-х годах высказывались за то, чтобы психопатов признавать невменяемыми и лечить. Согласно взглядам вульгарно-социологической школы, психопатов следует признавать вменяемыми и наказывать.

Представители обоих направлений согласились с требованием, которое было сформулировано Гиббсом, о том, чтобы в отношении преступников-психопатов применять принцип «неопределенного приговора».

Сторонники уменьшенной вменяемости допускали возможность снижения наказания таким лицам, но в отношении особо опасных аномальных преступников признавали необходимым применение превентивных мер безопасности.

В современном уголовном законодательстве зарубежных стран также предусматривается возможность признания уменьшенной вменяемости лиц с психическими аномалиями, которые совершили преступления. Уменьшенная вменяемость в различных формулировках признается, например, уголовными законодательствами Дании, Италии, Финляндии, Швейцарии, Японии.

Наиболее полно вопросы, связанные с уменьшенной вменяемостью, регламентированы в УК Швейцарии 1937 года. Уменьшенная вменяемость считается установленной, если вследствие расстройства душевной деятельности или сознания или вследствие недостаточного умственного

развития преступник в момент совершения деяния не обладал полной способностью оценивать противоправность своего поведения и руководстваться этой оценкой. Суд по своему усмотрению такому лицу смягчает наказание. Положение об уменьшенной вменяемости, как и о невменяемости, не применяется, если обвиняемый сам вызвал тяжкое изменение или расстройство сознания с намерением совершить преступление.

Гражданский уголовный кодекс Дании 1939 года предусматривает не уменьшенную вменяемость, а психические аномалии как обстоятельство, влияющее на наказание (может быть назначено, например, наказание, которое отбывается в тюрьме для психопатов).

Вопросы, связанные с уменьшенной вменяемостью лица, совершившего преступление, рассмотрены в уголовных кодексах Венгрии, Польши, Германии, Чехии и Словакии.

На формирование отношения к понятию уменьшенной вменяемости в нашей стране оказали существенное влияние ошибки, которые были допущены в первой половине 20-х годов при производстве судебно-психиатрических экспертиз. В те годы человеческая личность и ее поведение биологизировались. Поведение человека в обществе получало объяснение с точки зрения конституциональных особенностей личности. Широко ставился диагноз психопатий. Концепция психопатий была положена в основу криминальной психопатологии, которая пыталась объяснить преступление исходя из конституциональных биологических и патологических особенностей той или иной личности. Не было четко сформулированных критериев невменяемости, что позволяло широко толковать это понятие.

В 1921 году из прошедших экспертизу в институте не было ни одного испытуемого, признанного вменяемым. Эти лица направлялись в психиатрические больницы, откуда быстро выписывались, запасаясь справками о душевной болезни, и вновь совершали преступления. Была замечена ошибочность такой практики, внесены коррективы, а признание преступных лиц уменьшение» вменяемыми к 1928 году вообще прекратилось.

Факты ошибочной трактовки уменьшенной вменяемости при
производстве    судебно-психиатрических   экспертиз    получили

отрицательную оценку среди психиатров и юристов. Вместе с тем отрицательную оцен ку получила и сама идея уменьшенной вменяемости. С конца 20-х и до середины 60-х годов этот вопрос позитивно почти не рассматривался.

Возникает вопрос: актуальна ли проблема уменьшенной вменяемости в настоящее время. По мнению Ю. М. Антоняна и С. В. Бородина, ответ может быть только положительным, так как психические аномалии не только не исчезли, но их не становится меньше. Сталкиваются

с этой проблемой и теперь в судебной психиатрии, признавая наличие среди лиц, поступающих на судебно-психиатрическую экспертизу, большой группы с пограничными состояниями, но вопрос об уменьшен ной вменяемости остается спорным. Уменьшенная вменяемость — это прежде всего проблема юридическая. Вопрос о психических аномалиях должен получить юридическое решение.

О месте и значении понятия уменьшенной вменяемости в уголовном праве высказаны три точки зрения.

Одни (И. К. Шахриманьян, А. А. Хомсовский) считают, что суд в соответствии с действующим законодательством вправе учесть любые обстоятельства, в том числе и психические аномалии, наряду с другими дан ными дела.

Другие (Г. И. Чечель, Р. И. Михеев) полагают, что наличие у преступников психических аномалий должно учитываться в уголовным законодательством в качестве смягчающего обстоятельства, с тем чтобы имелась возможность смягчения наказания в случаях, если расстройство психики ограничивало способность виновного сознавать общественную опасность своих действий или руководить ими, а наряду с мерами наказания должны применяться принудительные меры медицинского характера.

Предлагалась и более осторожная формулировка — о том, что суд

вправе признать наличие психических аномалий в качестве обстоятельства, смягчающего ответственность, и наряду с наказанием такого лица может быть применено принудительное лечение в соответствующих медицинских учреждениях (Р. И. Михеев).

Представляется, что проблема лиц с психическими аномалиями, совершивших преступления, может получить положительное решение в полном объеме в рамках уменьшенной вменяемости. Однако в научной литературе высказывается ряд возражений против понятия уменьшенной вменяемости.

Наиболее существенными возражениями представляются ссылки на трудности определения критериев уменьшенной вменяемости. Однако, по мнению Ю. М. Антоняна и С. В. Бородина, какой-либо новый юридический критерий и не нужен, поскольку уменьшенная вменяемость — это все же вменяемость, а не какое-то совсем новое качество.

Некоторые авторы считают, что психологический (юридический) критерий уменьшенной вменяемости налицо, когда способность отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими хотя и не была утрачена, но была ослаблена, снижена (И. Е. Авербух, Е. А. Голубева, 1970).

Признаки медицинского критерия также могут быть обозначены, тем более, что проблема пограничных состояний не является белым пятном в отечественной психиатрии. В судебной психиатрии разработаны критерии

и признаки вменяемости при различных нозологических формах психической патологии, включая те, которые чаще других могут свидетельствовать об уменьшенной вменяемости. Когда же речь идет об отсутствии четких «клинических критериев», то, вероятно, следует иметь в виду сложность разграничения степени тяжести того или иного психического заболевания, а не отсутствие медицинского критерия уменьшенной вменяемости, который должен содержать перечень чаще всего встречающихся психических аномалий для определения уменьшенной вменяемости.

При этом необходимо учитывать, что уменьшенная вменяемость, как и вменяемость, связана не с виной, а с уголовной отвественностью за совершенное деяние. Лицо, признанное уменьшение вменяемым, несет уголовную ответственность на общих основаниях, а при назначении наказания суд учитывает степень осознания этим лицом фактической стороны и общественной опасности совершенного деяния.

Возникает вопрос, в какой же степени уменьшенная вменяемость должна влиять на наказание?

Представляется, что суд должен исходить из общих начал назначения наказания, учитывать степень и характер общественной опасности совершенного преступления, личность виновного и обстоятельства дела, смягчающие и отягчающие ответственность. В числе других обстоятельств должна рассматриваться и категория уменьшенной вменяемости в качестве обстоятельства, смягчающего ответственность. При этом категория уменьшенной вменяемости может быть при назначении наказания не принята во внимание судом и остаться нейтральной, не оказывающей влияние на меру наказания.

Важное значение имеет вопрос о видах и мерах наказания, которые могут применяться к лицам, признанным уменьшение вменяемыми. Высказывается мнение, что, в принципе, это могут быть любые меры наказания, предусмотренные уголовным кодексом. Однако в отношении этой категории лиц нецелесообразно применять наказание в виде лишения свободы на краткие сроки. Вместо кратких сроков лишения свободы в отношении таких лиц, в принципе, могут быть применены любые более мягкие виды и меры наказания, а также условное осуждение (Ю. М. Антонян, С. В. Бородин). Наказания, не связанные с лишением свободы, при необходимости могли бы сочетаться с лечением в психиатрическом или ином медицинском учреждении.

Таким образом, проведенное ретроспективное рассмотрение аргументов за введении понятия уменьшенной вменяемости и против этого приводит нас к выводу о том, что уменьшенная вменяемость в ее традиционной трактовке как обстоятельства, уменьшающего вину и во всех случаях смягчающего наказание, не может быть воспринята уголовным правом нашей страны. Возникает необходимость дать новую трактовку

категории уменьшенной вменяемости.

По данным Ю. М. Антоняна и соавторов, основные черты определения понятия уменьшенной вменяемости представляются следующими:

— это категория уголовного права, характеризующая психическое
состояние группы лиц с психическими аномалиями, совершивших
преступления;

— это не промежуточная категория между вменяемостью и
невменяемостью, а составная часть вменяемости;

— как часть вменяемости, она служит предпосылкой уголовной
отвественности лиц с психическими аномалиями, совершивших
преступления;

— она является обстоятельством, смягчающим уголовную
ответственность, но не имеет самодовлеющего значения и учитывается
судом при назначении наказания в совокупности с другими данными и
обстоятельствами, характеризующими преступление и личность
подсудимого;

—         она может служить основанием для определения режима
содержания осужденных к лишению сво­
боды и назначения принудительного лечения, сочетаемого с

наказанием;

— она относится только ко времени совершения лицом
преступления и самостоятельно никаких правовых или иных последствий
после отбытия наказания не влечет;

— ее может констатировать следователь в постановлении и суд в
приговоре на основании компетентного заключения об этом эксперта.

В связи с предложением иной трактовки уменьшенной вменяемости автор считает целесообразным заменить и ее наименование, введя термин «пограничная вменяемость», предложенный впервые Н. И. Фелинской, т.е. вменяемость, лежащая на границе между нормой и патологическим состоянием. Продолжая эту мысль, отметим, что психические аномалии в психиатрии относятся к пограничным между нормой и патологией состояниям. Так что термин «пограничная вменяемость» не окажется каким-то новым и неизвестным.

В итоге, под пограничной вменяемостью следует понимать психическое состояние лица, не исключающее уголовную ответственность и наказание, при котором во время совершения преступления была ограничена способность давать себе отчет в своих действиях, бездействии (сознавать фактическую сторону и общественную опасность деяния) или руководить ими в силу расстройств психической деятельности (психических аномалий) (Ю. М. Антонян, С. В. Бородин).

Приведенное определение понятия пограничной вменяемости характеризует ее уголовно-правовое значение для уголовной

ответственности, индивидуализации этой отвественности по делам о групповых преступлениях, назначения наказания, вида режима и возможного применения принудительного лечения.

Заканчивая рассмотрение вопроса о значении категории пограничной вменяемости, нельзя не отметить, что признание понятия пограничной вменяемости приведет к углублению разработки клинических критериев для различных нозологических форм, дифференциации признаков отдельных психических аномалий, характеризующих пограничную вменяемость, к улучшению взаимодействия психологов, психиатров и юристов в разработке индивидуального подхода к оценке поведения лиц с психическими аномалиями.

Вопросы для самоподготовки:

1. Как складывалось понятие уменьшенной вменяемости в
различных школах уголовного права в историческом аспекте?

2. В чем заключались взгляды классической школы уголовного
права на понятие уменьшенной вменяемости?

3. Каковы отличительные особенности взгляда представителей
социологической школы на проблему уменьшенной вменяемости?

4. Какие факторы влияли на формирование понятия уменьшенной
вменяемости в отечественной школе уголовного права?

5. Какое место и значение отводится понятию уменьшенной
вменяемости с точки зрения современного уголовного права?

6. Какие существуют, трактовки понятия уменьшенной вменяемости
и его основные черты на современном этапе?

12.3. Методы психологического исследования при проведении психолого-психиатрической экспертизы

Вопрос о достоверности свидетельских показаний относится к компетенции судебно-следственных органов. Задача же экспертов — выявить у обвиняемых и свидетелей такие психические аномалии, при наличии которых они не могут выступать в качестве свидетелей или потерпевших или которые существенно влияют на дачу свидетельских показаний.

В судебно-психологической экспертизе используются традиционные психологические методы общей психологии, возрастной и педагогической психологии, социальной психологии и психологии труда.

12.3.1. Основные принципы построения экспертного психологического исследования

Основные принципы построения экспертно-психологических исследований в психиатрической клинике, сформулированные Б. В. Зейгарник, сводятся к следующему:

1) психологический эксперимент является своеобразной «функциональной пробой», в процессе которой исследуются специфические функции человеческого мозга. Цель — выявление конкретных форм нарушения познавательной деятельности, изменений

личности, характерных для того или иного заболевания;

2) специфика психиатрической клиники требует качественной
характеристики особенностей психической деятельности больных. Важны
не только трудность задания и количество допущенных больным ошибок,
но и ход его рассуждений, мотивировки ошибочных суждений;

3) результаты экспериментально-психологических исследований
должны быть достаточно объективными.

В судебно-психологической экспретизе применяются следующие методы исследования:

1. Метод наблюдения, позволяющий изучить поведение
подэкспертного в ественных условиях в процессе общения, учебы,
трудовой деятельности. Этот метод для эксперта носит эпизодический
характер и проводится в системе оценки познавательных процессов,
общения, деятельности. Для подтверждения фактов наблюдения
пользуются свидетельскими показаниями    проходящих по делу
родственников, сослуживцев, соседей, а также харктеристиками с места
учебы и работы (т.е. анализируются данные наблюдаемого окружения).

2. Метод естественного эксперимента, который можкет быть
проведен в рамках следственного эксперимента для   того, чтобы
восстановить картину преступления. По поведению подэкспертного можно
получить дополнительную информацию о личности преступника.

3. Метод беседы (вопросно-ответный метод), с помощью которого
выясняется отношение подэкспертного к различным сторонам жизни,
нормам поведения, моральным принципам и т.д. Для проведения беседы
эксперт должен заранее подготовиться, ознакомиться с материалами
уголовного дела и составить план беседы.

4. Метод педагогической психологии, который включает описание
жизни подэкспертного (анамнез личности, предысторию развития
отклонений в психике).

 

5. Метод изучения результатов уголовного дела, который
предусматривает ознакомление эксперта с документацией, письмами,
показаниями, написанными рукой самого обвиняемого. При этом
оценивается почерк, словарный запас, грамотность изложения и, в целом,
уровень развития личности обвиняемого.

6. Метод тестирования, в котором используются специально
разработанные задания, тесты для оценки памяти, мышления,
эмоционально-волевой сферы, личностных качеств подэкспертного.

7. Лабораторный эксперимент, позволяющий объективизировать
наблюдения эксперта. Проводится очень редко, так как нет специальных
лабораторий и оборудования. Этот метод предусматривает проведение
специальных полиграфических исследований, относимых к типу «детектор
лжи», в которых регистрируются особенности кожно-гальванической
реакции (КГР), электроэнцефалограммы (ЭЭГ), ритмокардиограммы (РКГ)
на эмоционально значимые стимулы.

12.3.2. Наиболее распространенные методы психодиагностики,

применяемые для решения экспертных задач:

Для стандартизованного измерения индивидуальных различий используют набор стандартных вопросов и задач (тесты), имеющих определенную шкалу значений.

В самом общем виде все тесты могут быть подразделены на психометрические и проективные, индивидуальные и групповые. Выбор методик психологического исследования зависит от конкретных задач, поставленных перед экспертом, и от объекта исследования.

Личностные опросники (анкеты, методы исследования личности) были введены для получения более объективных данных об испытуемом.

Ограничения этих методов:

— недостаточность самооценки испытуемых;

— установочные эффекты (аггравация, симуляция, диссимуляция).
Для минимизации этих факторов необходимо так построить

опросник, чтобы вопросы звучали нейтрально, маскируя их цель и избегая ценностных категорий.

В методики вводятся вопросы, специально предназначенные для выявления отношения испытуемого к исследованию.

При проведении комплексной психолого-психиатрической экспертизы применяются следующие методики:

МИННЕСОТСКИЙ     МНОГОМЕРНЫЙ     ЛИЧНОСТНЫЙ

ОПРОСНИК (ММР1) был предложен в 1941 году S. Hathawy и J. McKinley.

Его отечественные модификации — методика многостороннего исследования личности (ММИЛ, СМОЛ).

Тест предназначен для оценки психического состояния и характерологических особенностей личности.

Может быть использован для обследования лиц с психическими аномалиями для установления синдромологического диагноза. Нозологическая диагностика на основе ММР1 невозможна.

ММР1 состоит из 550 утверждений, затрагивающих состояние соматической и неврологической сферы, психологические характеристики, психопатологические нарушения, каждое из которых испытуемый должен оценить по отношению к себе как верное или неверное.

На основе сопоставления реакций контрольной группы здоровых испытуемых с реакциями пациентов восьми специально подобранных групп психиатрических больных была проведена стандартизация теста.

ММР1 состоит из 13 шкал, 3 из которых являются оценочными и характеризуют отношение испытуемых к обследованию (шкалы лжи, аггравации и симуляции, неадекватной самооценки), 8 клинических шкал (ипохондрии, депрессии, истерии, психопатии, паранойяльности, психастении, шизоидности, гипомании) и 2 психологические (мужественности — женственности, социальной интроверсии).

Интерпретация результатов проводится в терминах психического состояния или личностных черт.

Тест эффективен при индивидуальных и массовых обследованиях,

широко используется при экспертной оценке индивидуально-психологических особенностей обвиняемых, свидетелей и потерпевших, начиная с 16 лет.

ПАТОХАРАКТЕРОЛОГИЧЕСКИЙ        ДИАГНОСТИЧЕСКИЙ

ОПРОСНИК (ПДО) для подростков (А. Е. Лич-ко, Н. Я. Иванов), предназначен для определения в подростковом возрасте (14-18 лет) типов характера при различных его акцентуациях, формирующейся психопатии, психопатических развитиях, психопатоподобных нарушениях.

Опросник включает 25 таблиц-наборов («самочувствие», «настроение», «отношение к родителям» и т.д.). В каждом наборе — от 10 до 19 предлагаемых ответов.

Испытуемому предлагается выбрать наиболее подходящие и неподходящие для себя ответы. Допускается множественный выбор (2-3 ответа).

Опросник содержит две оценочные шкалы («объективной» и «субъективной» оценки), позволяющие диагностировать самооценку испытуемых, откровенность, диссиммулятивные тенденции, соотнесенные с объективной характеристикой.

С помощью ПДО диагностируют 11 основных типов акцентуаций характера и психопатий: гипертимный, циклоидный, лабильный, астено-невротический, сензитивный, психастенический, шизоидный, эпилепто-идный, истероидный, неустойчивый, конформный, различные варианты смешанных типов. Кроме того, ПДО позволяет оценить такие показатели, как склонность к алкоголизации, к делинквентному поведению, выраженность реакции эмансипации, маскулинизации — феминизации в системе межличностных отношений.

ПДО используется при психолого-психиатрической экспертизе несовершеннолетних обвиняемых, свидетелей, потерпевших.

ПРОЕКТИВНЫЕ МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ ЛИЧНОСТИ. С их помощью могут быть установлены особенности психического состояния подэкспертных, характерологические и патохарактерологические черты личности, устойчивость к аффектогенным раздражителям, привычные способы разрешения конфликтных ситуаций, внушаемость, склонность к патологическому фантазированию, значимые переживания, ведущие мотивы поведения. Проективные методики представляют собой технику клинико-экспериментального исследования тех особенностей нарушения личности, которые наименее доступны непосредственному опросу или наблюдению.

В класс проективных методик L. К. Frank включил различные психодиагностические процедуры, которые объединяются общими принципами подбора стимульного материала, поведения психолога при обследовании, постановкой диагностических задач. К ним относятся:

1) неопределенность стимульного материала или инструкции к заданию, благодаря чему испытуемый обладает относительной свободой в выборе ответа или тактики поведения;

2) обследование протекает при полном отсутствии оценочного
комментария к ответам испытуемого со стороны психолога; это условие, а
также то, что испытуемый обычно не знает, что в его ответах
диагностически значимо, приводит к максимальной проекции личности, не
ограничиваемой нормами и оценками;

3) проективные методы измеряют не ту или иную психическую
функцию, а своего рода модус личности в ее взаимоотношениях с
социальным окружением.

ТЕСТ РОРШАХА является наиболее известным и широко распространенным приемом проективного исследования личности. Он применяется при изучении расстройств поведения, неврозов и психозов, используется при проведении психолого-психиатрической и судебно-психологической экспертизы и психолого-криминалистических исследований.

Стимульный материал теста состоит из 10 таблиц с 5 полихромными и 5 одноцветными изображениями симметричных пятен.

Таблицы предъявляются в определенной последовательности и положении («Что бы это могло быть?» «На что это похоже?»).

Наводящие вопросы не задаются, ответы не оцениваются.

Регистрируется:

— время реакции;

— положение рассматриваемой таблицы;

— все ответы испытуемого;

— эмоциональные реакции. На втором этапе исследования ответы
уточняются, фиксируются признаки пятна, на основании которых был дан
каждый из ответов. При обработке протокола каждый ответ формализуется
по 4-м категориям:

— локализация;

— детерминанты;

— содержание;

— оригинальность, популярность.

Затем подсчитываются основные показатели:

— общее число ответов;

— суммарные временные показатели (на полихром-ные и
монохромные таблицы отдельно);

— сумма и процент целых ответов;

— сумма цветовых ответов;

— соотношение ответов чистого цвета и формы-цвета, цвета-формы;

— сумма ответов движения.

Полученные суммарные показатели можно представить в графическом виде.

Данные теста позволяют оценить интеллектуальные способности, особенности аффективности, характер социальных контактов, экстра-интравертированность и т.д.

Тест Роршаха нельзя симулировать или аггравировать.

ТЕМАТИЧЕСКИЙ АППЕРЦЕПТИВНЫЙ ТЕСТ (ТАТ) был предложен как прием экспериментального исследования фантазии в рамках психоаналитически ориентированной психодиагностики и психотерапии. М. Murray применял его для выявления потребностей, эмоций, переживаний, комплексов и конфликтов личности. Используется и в криминологии, обычно вместе с тестом Роршаха.

Стимульный материал ТАТ состоит из стандартного набора таблиц с изображением относительно неопределенных ситуаций.

Испытуемому предъявляют набор из 20 картинок и предлагают составить по каждой из них небольшой рассказ, в котором должны быть описаны мысли и чувства персонажа, их настоящее, прошлое и будущее.

Предполагается, что испытуемый наделяет персонажей своими переживаниями, прошлым опытом, конфликтами, потребностями, мотивами, установками и интересами. Протоколы ТАТ обрабатывают с использованием как качественных, так и количественных подходов. Количественные — для научных исследований, качественные — для клинической психодиагностики, экспертизы. J. Lindrey сформулировал 10 принципов анализа рассказов ТАТ:

1) при интерпретации неопределенной ситуации испытуемый может
обнаружить свои собственные устремления, предрасположенность к
конфликтам;

2) в процессе создания рассказа испытуемый обычно отождествляет
себя с одним из персонажей, желания, побуждения и конфликты которого
— отражение испытуемого;

 

3) потребности, конфликты, побуждения испытуемого предстают
иногда не в прямой, а в символической форме;

4) не все рассказы имеют равное значение для диагностики
импульсов и конфликтов испытуемого;

5) темы или элементы рассказа, вырастающие непосредственно из
стимульного материала, обычно менее существенны, чем темы и элементы,
непосредственно с этим материалом не связанные;

6) темы, повторенные в целом ряде рассказов, в большей
вероятности отражают конфликты испытуемого;

7) в рассказах испытуемого могут отразиться не только устойчивая
предрасположенность к конфликтам, но и ситуационные переживания;

8) рассказы могут отражать события из прошлого испытуемого, в
которых он активно не участвовал, а был случайным свидетелем;

9) в рассказах может найти отражение групповая принадлежность
испытуемого, социально-культурные детерминанты, а не только
индивидуально-личностные факторы;

10) предрасположенность к конфликтам, логически выводимая из
содержания рассказов, не всегда находит прямое отражение во внешнем
поведении и сознании испытуемого.

Наиболее широко ТАТ применяют в экспертной практике при исследовании испытуемых с пограничными состояниями, психопатических

личностей, невротиков, больных вялотекущей шизофренией, для выявления аффективных конфликтов, ведущих мотивов, отношений, ценностей, механизмов психологической защиты, эмоциональной устойчивости-лабильности, эмоциональной зрелости-инфантильности, импульсивности, подконтрольности.

ТАТ позволяет оценить интеллектуальные возможности, нарушения восприятия и мышления, повышенную агрессивность, депрессивные переживания, суицидальные намерения испытуемого.

Психометрические методы исследования интеллекта

ТЕСТ ВЕКСЛЕРА предназначен для исследования и оценки интеллекта взрослых, детей и подростков. Тест состоит из 11 отдельных методик субтестов. Все субтесты разделены на 2 группы: 6 вербальных и о невербальных.

К вербальным субтестам относятся:

1) общая осведомленность (оценка памяти, круга его интересов,
образования);

2) общая понятливость (социальный и культурный фонд «здравый
смысл», объем практических знаний);

3) арифметика (свидетельствует о способности концентрации
активного внимания и оперирования материалом);

4) нахождение сходства (упрощенный вариант методики «сравнение
понятий», результаты свидетельствуют о логическом характере мышления);

5) воспроизведение цифровых рядов (результаты отражают
состояние оперативной памяти, активного внимания);

6) словарь (служит для оценки словарного запаса, отражает
образовательный уровень).

К невербальным субтестам относятся:

7) шифровка (оценивается способность к обучению, зрительно-
моторная координация);

8) нахождение недостающих деталей в картине (результаты
свидетельствуют о способности испытуемого выделять существенные
признаки предмета или явления);

9) кубики Кооса (исследование конструктивного праксиса).
Результаты свидетельствуют об уровне зрительно-моторной координации,
преимущественном способе действий: проб и ошибок, предварительного
планирования, настойчивости, хаотичности действий;

 

10) последовательность картин (оценивается способность к
пониманию и схватыванию ситуации в целом);

11) сложение фигур из отдельных деталей (результаты
свидетельствуют о способности к симультанной оценке сложных ситуации,
состояние зрительно-моторной координации, праксиса).

Результаты выполнения каждого субтеста оцениваются в баллах. Затем по специальной таблице первичные «сырые» оценки переводятся в унифицированные, позволяющие анализировать разброс, шкальные оценки.

С коррекцией на возраст подсчитывают отдельно вербальные и

невербальные, а затем общий показатель. Вопросы для самоподготовки:

1. Назовите основные принципы построения экспертно-
психологического исследования по Б. В. Зейгарник.

2. Перечислите и охарактеризуйте основные методы, применяемые
при проведении судебно-психологической экспертизы.

3. Области применения и диагностические возможности ММР1.

4. Каковы психодиагностические возможности ПДО?

о. Особенности применения теста Роршаха и ТАТ в практике судебных патопсихологических экспертиз.

Глава 13

МЕТОДЫ ПСИХОФИЗИОЛОГИЧЕСКОЙ ДИАГНОСТИКИ, ПРИМЕНЯЕМЫЕ ДЛЯ РЕШЕНИЯ ЭКСПЕРТНЫХ ЗАДАЧ

Рассмотренные в предыдущей главе методы психодиагностики, применяемые для решения экспертных задач, страдают в известной мере субъективизмом. В связи с этим усилия многих исследователей направлены на поиск разнообразных объективных методов диагностики психофизиологических состояний человека. Практическое приложение эти исследования нашли при разработке методов специальных испытаний на полиграфе, успешно применяемых в настоящее время для детекции различных эмоционально значимых состояний. Однако, несмотря на широкое практическое применение этого метода, особенно в западных странах, до сих пор не разработаны основные теоретические положения специальных полиграфических испытаний.

13.1. Основные теоретические концепции специальных испытаний на полиграфе*

Десятилетиями в отечественной юридической литературе бытовало
представление о том, что испытания_______________________________

* При написании этого раздела была использована статья 10. И. Холодного и Ю. И. Савельева «Проблема использования испытаний на полиграфе»: Приглашение к дискуссии //Психологический журнал.— 1996

— Т. 17.— № 3.— С. 53-70. ______________________________________

на полиграфе представляют собой ненаучный метод, который должен быть решительно отвергнут. И хотя такое мнение продолжает сохраняться у некоторых правоведов и поныне, по-видимому, настало время непредвзято подойти к оценке природы и методологии специальных психофизиологических исследований с применением полиграфа.

Учитывая тот факт, что в психологической литературе, доступной широкому кругу читателей, вопросы испытаний на полиграфе никогда не являлись предметом серьезного обсуждения, представляется целесообразным рассмотреть некоторые ключевые аспекты этой многогранной темы.

В ряде развитых зарубежных стран на протяжении десятилетий

активно используется метод специальных психофизиологических исследований реакций человека с помощью полиграфа — более известный как метод испытаний или проверок на полиграфе (часто спекулятивно именуемом в прессе «детектором лжи»),— в тех случаях, когда необходимо установить причастность конкретного лица к событиям, которую он пытается утаить.

Достаточно широкое применение проверок на полиграфе в интересах различного рода исследований и в целях кадрового отбора принимаемого на службу или работающего персонала (Ю. И. Холодный, 1993), а также убедительные научные данные свидетельствуют, что в основе метода получения информации от человека в ходе его испытания на полиграфе лежит объективно существующий феномен, «являющийся одним из фундаментальных механизмов психофизиологии» (М. Т. Orne et all, 1972).

13.2. Зарубежные теории испытаний на полиграфе

В течение всей столетней истории практического применения психофизиологического метода «детекции лжи» специалисты неоднократно предпринимали попытки дать естественно-научное объяснение и теоретическое обоснование тех сложных процессов, которые происходят в психике и организме человека в ходе этой процедуры.

Существующие в настоящее время за рубежом теоретические концепции можно разделить, по данным Ben-Shkahar G., Furedy J. (1990), на два основных класса:

1) теории, в основе которых лежат мотивационные и эмоциональные
факторы как важнейшие детерминанты психофизиологической организации
функций человека;

2) теории, базирующиеся на когнитивных факторах.

По мнению экспертов Конгресса США, проводивших специальное изучение комплекса вопросов, связанных с использованием проверок на полиграфе, наиболее признанная в настоящее время теория заключается в следующем: лицо, подвергаемое тестированию с помощью полиграфа, боится проверки, и этот страх порождает выраженные физиологические реакции в том случае, «когда данное лицо отвечает ложно». Данная теория, получившая название теории угрозы наказания и относимая к первому из указанных выше классов, по-видимому, берет свое начало в экспериментах Моссо.

Пытаясь полнее раскрыть суть этой теории, Линн Мэрси, бывший президент (1982-1984) Американской ассоциации операторов полиграфа (ААП), писал, что «... основная теория полиграфа заключается в том, что при определенных обстоятельствах вопросы, истина в отношении которых может иметь губительные последствия для конкретного субъекта, будут активизировать симпатическую нервную систему и вызывать физиологические изменения, которые могут быть зарегистрированы, измерены, проанализированы». По этой причине автор считает, что если человек действительно осознает себя виновным в содеянном, то, даже если

он ответит утвердительно на поставленный вопрос и признает себя виновным, все равно будет зарегистрирована физиологическая реакция.

Если же, продолжает автор, «в ответ на вопрос субъект должен лживо отрицать свое соучастие в преступлении, страх раскрытия истины (поскольку он знает ее) вызовет изменения в функциях каждой из систем, измеряемых и фиксируемых полиграфом, и позволит наблюдать оператору физиологические реакции, которые (предполагаемые теоретически и демонстрируемые эмпирически сотнями тысяч проверок на полиграфе) могут быть соотнесены с ложью».

Как считает Л. Мэрси, при правдивом отрицании своего участия в совершении противоправных действий «кризис сокрытия истины будет отсутствовать», и симпатическая нервная система не будет активирована поставленным вопросом. При этом отсутствие реакции, по мнению автора, должно означать, что субъект говорит правду, что вызывает вполне оправданные сомнения других исследователей.

Несколько иную трактовку «теории угрозы наказания» дает Р. Дэвис, который считает, что «физиологическая реакция будет следствием реакции избегания, которая имеет малую вероятность подкрепления». Автор допускает, что «физиологическая реакция ассоциируется с состоянием неопределенности».

Вышеуказанная «теория угрозы наказания» вызывает скептическое отношение у противников использования полиграфа, которые полагают, что, «согласно этой теории, полиграф скорее измеряет страх перед проверкой, чем ложь как таковую».

Кроме того, вызывает сомнение точка зрения Мэрси о единственно предопределяющей роли симпатической нервной системы в развитии психофизиологических реакций в ходе испытаний на полиграфе. Известно, что далеко не все изменения в организме, происходящие на психофизиологическим уровне, обусловлены действием именно этой составляющей вегетативной нервной системы: например, часто наблюдаемое при испытании на полиграфе снижение частоты сердечных сокращений, возникающее в ответ на предъявление опрашиваемому лицу значимых для него вопросов, определяется реакциями не симпатической, а парасимпатической нервной системы (В. Яниг, 1985).

Помимо сказанного, «теория угрозы наказания» создает большие трудности в объяснении высокой результативности модельных исследований — например, проводимых в лабораторных исследованиях тестов с отгадыванием задуманного числа или выбранной карты (Дж. Хэссет, 1981),— где полностью исключена угроза за сокрытие информации от экспериментатора.

Кроме того, в тех случаях, когда удавалось убедить испытуемых в отключении полиграфа (реакции регистрировались телеметрически), никакого существенного ослабления выраженности реакции не наблюдалось, что позволяет усомниться в том, что процесс «детекции лжи» является функцией «реакции избегания угрозы наказания».

Вместе с тем необходимо отметить, что, невзирая на высказанные выше замечания, «теория угрозы наказания» находит некоторое экспериментальное и весомое прикладное подтверждение: как свидетельствуют эксперты Конгресса США, вероятность выявления скрываемой информации методом специальных психофизиологических исследований в реальных условиях закономерно выше, чем в лабораторных.

Кроме «теории угрозы наказания» к этому же классу «теорий полиграфа» относят еще несколько концепций. В основу одной из них были положены хорошо известные отечественным психологам взгляды академика Лурии, высказанные им в начале 20-х годов. Обобщив огромный экспериментальный материал в процессе изучения состояния аффекта у преступников, он пришел к выводу, что совершенное преступление, осложненное необходимостью скрывать «состояние психической травмы», «...создает у преступника состояние острого аффективного напряжения; это напряжение, весьма вероятно, преувеличивается потому, что субъект находится под страхом раскрытия совершенного им преступления: чем серьезнее преступление, тем выраженное аффект и тем больше опасность его раскрытия, и, следовательно, тем сильнее этот комплекс подавляется...

...Такое напряжение, несомненно, является одним из серьезнейших факторов в признании преступником своей вины. Признание служит преступнику средством избежать следов аффекта, найти выход из создавшегося напряжения и разрядить аффективный тонус, который порождает в нем невыносимый конфликт. Признание может уменьшить этот конфликт и возвратить личность, в определенной степени, к нормальному состоянию, именно в этом и заключается психофизиологическая значимость этого признания» (А. Р. Лурия, 1932).

Идеи Лурии были трансформированы американскими исследователями в так называемую теорию конфликта, которая устанавливает, что выраженные физиологические сдвиги будут наблюдаться, когда «будут активированы одновременно: тенденция говорить правду и тенденция лгать относительно рассматриваемого инцидента» (G. П. Barland, D. С. Raskin, 1973).

В целом, «теория конфликта» согласуется с некоторыми экспериментальными данными. Так, некоторые исследователи, высказываясь в поддержку этой теории, указывают, что «вызванное конфликтом возбуждение во время лжи может быть охарактеризовано как тормозящее, связанное с активацией парасимпатической нервной системы» (П. Heslegrave, 1982). Однако большинство специалистов признают, что «теория конфликта» достаточно уязвима, и предостерегают от далеко идущих выводов, считая, что конфликт можно спутать с реакциями, «вызываемыми личными эмоциональными проблемами» (R. С. Davis, 1961).

Более того, с позиций «теории конфликта» не поддается объяснению широко известный факт возникно вения больших реакций при

предъявлении психически значимых стимулов, когда от испытуемого вообще не требуются ответы (так называемый молчаливый тест — silent-test) и практически исключается сама возможность возникновения конфликта.

Завершает «мотивационно-эмоциональный класс» теоретических концепций условно-рефлекторная теория, фундаментом для которой послужили принципы, открытые И. П. Павловым при изучении высшей нервной деятельности. Эта теория основана на том, что эмоционально значимые вопросы вызывают сильную физиологическую реакцию, в силу того что они обусловлены прошлым опытом проверяемого (Ben-Shkahar). Эта теория еще более уязвима, чем «теория конфликта», потому что дать приемлемое объяснение психофизиологическим реакциям на ложь в ходе лабора торных экспериментов, где процент детекции весьма высок, не представляется возможным.

Общим недостатком теорий «мотивационно-эмоционального класса», по мнению ведущих зарубежных специалистов, являются сложности при объясне нии значительной успешности детекции лжи в «мягких» условиях, когда у испытуемых нет высокой мотивации избегать обнаружения лжи, когда вообще не требуется лгать, когда испытуемые не пьпаются скрывать значимую информацию и даже когда испытуемые не подозревают, что их реакции регистрируются полиграфом.

В определенной мере указанный недостаток пыта ются устранить теории, основывающиеся на «когнитивных факторах», связанных с восприятием и переработкой стимулов, предъявляемых испытуемому в тесте с применением полиграфа.

К ним относится так называемая теория актива иии, согласно которой «детекция происходит из-за различной активационной силы предъявляемых стимулов» (Barland G. H., Raskin). Для эксприментального обоснования этой теории привлекают введенное Д. Ликкеном в 1959 году понятие «знание виновного». Его суть заключается в том, что признак преступления будет иметь особое значение только для виновного субъекта, вызывая более сильный ориентировочный рефлекс, чем на другие признаки, не связанные с преступлением. Для субъектов, которые не осознают себя виновными, «все темы равны и вызывают обыкновенные ориентировочные рефлексы, которые будут угасать при повторениях» (LykkenD., 1874).

Именно этим и определяется «когнитивный элемент» теории активации, где ставится акцент на том факте, «что индивид что-то знает, чем на его эмоциях, страхах, обусловленных ответах или лжи» (Ben-Shkahar). Результаты экспериментальных исследований, направленные на подтверждение теории активации, основываются, как правило, на регистрации кожно-гальванического рефлекса (КГР) — единственного физиологического показателя, в отношении которого зарубежные исследователи могли применить объективную количественную оценку наблюдаемых реакций.

В целом эта теория хорошо согласуется с результатами многих исследований, проводимых в данной области. В частности, применение теории активации по зволяет понять причины существенных различий в эффективности выделения психически значимых стимулов при различных уровнях мотивации.

Теория активации не нашла широкого признания у операторов полиграфа. По мнению ведущих специалистов в этой области Дж. Рейда и Ф. Инбау, эта теория может быть признанной только при проведении лабораторных экспериментов, поскольку в реальных условиях «угроза наказания подавляет эффект бдительности и внимания, найденный в лаборатории».

Проводя в лабораторных условиях эксперименты по исследованию реакций на нейтральные и значимые стимулы, израильские психофизиологи Веп-Shkahar G. и Lieblich I. эмпирически установили, что «психофизиологическая детекция зависит от относительной частоты значимых стимулов в группе, предъявляемой испытуемому в ходе испытания на полиграфе». Для объяснения обнаруженного эмпирического правила исследователи предложили так называемую дихотомизационную теорию, согласно которой лица, которые выбрали «определенный (значимый) стимул, проявят независимые процессы привыкания к двум классам стимулов (нейтральным и значимым)».

Создатели теории Либлич, Бен-Шахар и другие надеялись, что разработанные на ее основе методические принципы позволят в дальнейшем группировать последовательности стимулов по степени сложности и, определяя закономерности привыкания субъекта к каждой из групп, устанавливать их субъективную значимость. Однако в ходе своих экспериментов исследователи столкнулись с определенными противоречиями.

Во-первых, эта теория предсказывает, что в ситуации, когда значимые и нейтральные стимулы равновероятны, их разделение психофизиологическим способом было бы невозможно. Однако в большинстве исследований, использующих такие исходные условия, кожно-гальваническая реакция (КГР), вызванная значимыми стимулами, была больше, чем вызванная нейтральными стимулами.

Во-вторых, было установлено, что редко предъявляемые значимые стимулы вызвали более выраженные реакции КГР, чем нейтральные стимулы, предъявляемые в тех же условиях.

В целом, дихотомизационная теория весьма далека от реальных испытаний на полиграфе и может быть применима лишь к ограниченному кругу лабораторных задач.

Рассмотренными выше пятью «теориями полиграфа» не
исчерпываются попытки зарубежных ученых и специалистов создать
надежную    теоретическую    основу    метода     специальных

психофизиологических исследований (СПФИ). В частности, канадский исследователь Р. Хеслгрейв предложил четыре теории для объяснения

психического напряжения во время лжи.

Теория количества информации определяет, что более высокое напряжение во время лжи происходит потому, что больше информации (истинной и ложной) привлекает внимание и активируется в процессе лжи.

Теория возвращения затруднений устанавливает, что ложная информация является более трудной для возвращения, чем истинная, и это усиливает возбуждение.

Теория новизны гласит, что возрастание психического напряжения происходит из-за новой ассоциации непривычного ложного ответа с вопросом. В конце концов, Хеслгрейв приходит к выводу, что наиболее плодотворной, с его точки зрения, является теория конфликта. С начала 60-х до конца 80-х годов было предложено около 13 теорий для объяснения, почему люди острее реагируют, когда они лгут. Однако, по оценке доктора Г. Барленда, научного руководителя Института полиграфа Министерства обороны США, ни одна из них не дала объяснения по всем полученным фактам. К такому же выводу пришли в 1990 году и ведущие специалисты Израиля и Канады, которые констатировали, что ни один из теоретических подходов не способен охватить весь объем данных.

Поэтому в сложившейся в 90-х годах ситуации разработка теории испытаний выдвигается на первое место среди вопросов, стоящих на современном этапе при применении полиграфа в специальных целях. По оценке экспертов Конгресса США, сделанной еще в 1983 году, для создания всеобъемлющей теории полиграфа прежде всего необходимо проведение фундаментальных исследований, основанных на новейших достижениях психологии, физиологии, психиатрии, медицины и нейронаук.

13.3. Психофизиологический подход к испытаниям на полиграфе

13.3.1. История вопроса

Проблема поиска истины, по-видимому, существует столько же, сколько и сам человек. Еще в глубокой древности правители народов и их суды прибегали к различным способам уличить лжеца и тем самым установить истину. Исторические хроники и литературные памятники хранят свидетельства варварских методов установления истины, которые были распространены во всей средневековой Европе и нашли свое отражение в древнерусском и древнегерманском праве. Например, составленное в XI в. при Ярославе Мудром древнейшее собрание гражданских уставов Древней Руси разрешало применение специальных слож ных ритуалов, так называемых ордалий, или «судов божьих», в тяжбах между гражданами, где проводилось испытание каленым железом или кипящей водой.

Однако история донесла до нас и менее жестокие способы поиска истины. В далекие времена было подмечено, что при допросе человека, совершившего преступление, переживаемый им страх перед возможным разоблачением сопровождается определенными изменениями его физиологических функций. В частности, в Древнем Китае подозреваемый

подвергался испытанию рисом, который он должен был набрать сухим в рот и выслушать обвинение. Считалось, что если рис остался во рту сухим (это объяснялось прекращением слюноотделения якобы от страха), то вина подозреваемого была доказанной.

Необходимо подчеркнуть, что упоминания о подобных процедурах встречаются у самых различных народов, живших в разные времена и вдали друг от друга. Известно, что такие испытания практиковались, например, в средневековой Англии и встречались в изолированных культурах примитивных племен еще в середине XX столетия, где для выявления виновного дознаватели прибегали к контролю за динамикой показатей отдельных физиологических процессов (слюноотделения, двигательной активности рук). При этом требовались достаточно чувствительные регистраторы физиологических изменений в организме людей при прохождении ими испытания. Роль таких регистраторов как раз и выполняли горсть риса, специально подобранное яйцо с хрупкой скорлупой и т.д.

Первым европейцем, кто предложил применить анализ пульса в целях борьбы с преступностью, был автор знаменитого «Робинзона Крузо», который в 1730 году опубликовал трактат «Эффективный проект непосредственного предупреждения уличных ограблений и пресечения всяких иных беспорядков по ночам».

Несмотря на то что высказанное Дефо предложение содержало плодотворную мысль, понадобилось почти полтора века, чтобы она была воплощена в жизнь.

Используя «плетизмограф» (прибор для измерения кровяного давления и изменений пульсации сосудов), итальянский физиолог А. Моссо, проводя эксперименты в клинике, заметил, как у одной из пациенток без каких-либо видимых причин возросла амплитуда пуль совых колебаний. В последствии он установил, что пациентка, рассматривая книжную полку, увидела стоящий среди книг череп, который и напугал ее, напомнив о болезни.

Аналогичные эксперименты, выполненные в 1877 ,году, привели Моссо к мысли, что «если страх является компонентом лжи, то такой страх может быть выделен». Эти идеи повлекли за собой проведение исследований с применением примитивных устройств, направленных на обнаружение скрываемой человеком информации с помощью психофизиологических реакций.

Известный итальянский криминалист первым поставил этот метод на службу полицейской практики, помогая устанавливать истину в ходе уголовных расследований. В своей книге «Криминальный человек», опубликованной в 1895 году, им впервые были изложены результаты использования сфигмографа и плетизмографа для допроса преступников.

В начале XX века этот метод привлекает все большее внимание исследователей в различных странах. Среди ученых того периода следует отметить американского психолога и юриста В. Марстона, который

впервые назвал примитивный сфигмограф «детектором лжи». Термин оказался удивительно живучим: подхваченный прессой, он со временем прочно вошел не только в бытовую, но и в научную лексику для условного обозначения прибора, применяющегося в таком разделе современной прикладной психофизиологии, как «детекция лжи».

Активное развитие метода начинается в 20 е годы в США. Особая роль при этом принадлежит офицеру калифорнийской полиции Дж. Ларсону, который скон струировал устройство, обеспечивавшее непрерывную и одновременную регистрацию кровяного давления, пульса и дыхания. С помощью этого аппарата было проведено большое количество проверок лиц, подозревавшихся в реальных уголовных преступлениях, и зафиксирована высокая степень правильности результатов испытания (ReidJ., Inbau F.)

Однако решающий вклад в становление психофи зиологического метода внес криминалист Л. Килер, помощник и ученик Ларсона. Он впервые сконструировал полиграф, специально предназначенный для выявления у человека скрываемой им информации (1933 г.), и разработал методику испытаний на полиграфе (1935 г.). Благодаря его усилиям и настойчивости Ф. Инбау, Дж. Рейда и других, начиная с 30-х годов этот метод прочно входит в практику работы правоохранительных органов и ряда федеральных ведомств США. В оО-60-е годы проверки на полиграфе активно проникают в сферу частного предпринимательства, и к середине 80-х годов в США уже насчитывалось более 5000 операторов полиграфа. Проверки на полиграфе превратились в доходную и быстро развивающуюся отрасль частного бизнеса (Ю. И. Холодный, В. Митричев).

Теперь рассмотрим, как складывалась судьба метода «детекции лжи» в бывшем СССР. Поиск возможности применения методов психологии в целях выявления скрываемой информации при расследовании преступлений начался в СССР в 20-е годы. Инициатор этих работ — А. Р. Лурия. В основу его исследований был положен широко применявшийся в экспериментальной психологии ассоциативный метод, в дополнение к которому он предложил ввести запись на приборе быстроты реакции испытуемого на слова-раздражители.

Работая в лаборатории экспериментальной психологии при Московской губернской прокуратуре, А. Р. Лурия имел уникальную возможность экспе риментировать с лицами, подозреваемыми в соверше нии тяжких преступлений, в период между их арестом и судом, а также — после суда. Занимаясь исследованиями в этом направлении, ученый установил, что двигательная активность человека в условиях проводимого наблюдения очень точно отражает нервно психическое состояние испытуемого и дает объективную характеристику наблюдаемому процессу. Результаты исследования оказались успешными, и уже в 1927 году Лурия констатировал, что экспериментально психологический метод обнаружения причастности к преступлению следует рассматривать как объективный метод в криминалистике.

Несмотря на то что в своих работах А. Р. Лурия пошел путем сравнения реакций на различные типы слов у одного и того же испытуемого, что несколько отличалось от методов, применяемых американскими специалистами, его идеи оставили свой след в зарубежной методологии испытаний на полиграфе. В частности, именно А. Р. Лурия сформулировал генеральный принцип психофизиологических способов выявления у человека скрываемой им информации.

Наряду с экспериментальными работами А. Р. Лурия, получившими широкую известность в стране и за рубежом, отечественная психологическая наука, используя «кимограф», «пнеймограф», «сфигмограф», «плетизмограф» и «струнный гальванометр» (т.е. все инструментальные компоненты, которые использовал Килер для создания полевого полиграфа), пришла к выводу, что с помощью этих аппаратов можно регистрировать выраженность эмоций и аффектов (Н. Ф. Добрынин).

В целом проблема поиска эффективных психологических методов выявления скрываемой информации при расследовании преступлений представляла интерес, и отечественная наука внимательно следила за развитием исследований в данной области (Я. М. Коган). Но, невзирая на достигнутые результаты, исследовательские работы в данном направлении вскоре были прекращены, причиной чему послужили следующие обстоятельства.

В 20-е годы рост интереса к использованию методов экспериментальной психологии и психофизиологии при раскрытии преступлений в определенной мере был подкреплен появлением книги итальянского криминалиста Э. Ферри «Уголовная социология», в которой автор поднимал вопрос о привлечении научных достижении в сферу проверки показаний обвиняемых и свидетелей с использованием «сфигмографа». По явление этой монографии совпало с развернувшейся в те годы разработкой советской юридической наукой теории доказательного права, и новые методы сбора и оценки доказательств привлекли внимание правоведов и юристов, которые критически отнеслись к «сфигмографу» Ферри. Так, в 1927 году в своей работе «Теория доказательств в уголовном процессе» М. С. Стрвгович отметил, что хотя в рассуждениях Ферри «имеется безусловно верная и ценная мысль», однако предлагаемый им способ «по своей точности очень мало отличается от средневекового испытания огнем или водой» (М. Строгович,1927).

Десять лет спустя Генеральный прокурор СССР А. Я. Вышинский, выступая по проблеме оценки доказательств в советском уголовном процессе, расценил замечания ученого о новом и слабоизученном методе как покушение на основы советского процессуального права. После подобного заявления Генерального прокурора судьба экспериментального метода «детекция лжи» оказалась предрешенной.

Таким образом, негативное отношение к испытаниям на полиграфе, сформировавшееся в предвоенные годы, не основывалось на каких-либо

научных данных и было обусловлено всецело идеологическими мотивами.

Первая из работ, появившаяся в послевоенный период по теме полиграфа (Н. Полянский), лишь укрепила существовавший негативизм. Последовавшее в начале 50-х годов резкое увеличение использования проверок на полиграфе в США не привлекло внима ние отечественной юридической или психологической науки. И появившиеся в те годы публикации по данной тематике во многом способствовали углублению непонимания «проблемы полиграфа», смешивая воедино ее социально-правовые, естественно-научные, методические и технические аспекты (Н. Н. Порубок 1968, И. М. Николайчик, 1964).

В середине 60-х годов начинает формироваться иная позиция в отношении испытаний на полиграфе, призывавшая специалистов (правоведов, юристов, криминалистов, психологов) более внимательно подойти к данной проблеме. В частности, сторонники такой позиции категорически возражали против того, чтобы контроль физиологических параметров организма человека в процессе его опроса бездоказательно объявлялся антинаучной и реакционной, идеей.

Интересно было отметить, что некоторые специалисты, осторожно высказываясь в защиту объективного подхода к испытаниям на полиграфе, уже были знакомы с этой проблемой не только по зарубежным публикациям, но и в результате собственных исследований.

Длительное неприятие официальной юридической наукой данного метода прикладной психофизиологии повлияло на то, что естественно­научная сторона процесса выявления информации у человека с помощью полиграфа на протяжении трех-четырех десятилетий не попадала в сферу исследований отечественных психологов или физиологов.

Первым (после А. Р. Лурия), кто соприкоснулся с данной тематикой,

был академик П. В. Симонов. Занимаясь разработкой информационной теории эмоций в конце 60-х — начале 70-х годов, он провел значительный объем экспериментальных исследований по психофизиологии эмоций и, в частности, внимательно изучил «метод обнаружения эмоциональных реакций на значимый для субъекта сигнал». В результате этих работ в интересующем нас аспекте ученый пришел к выводу о том, что «эффективность современных способов выявления эмоционально значимых объектов не вызывает сомнений. Подобно медицинской экспертизе и следственному эксперименту, эти способы могут явиться вспомогательным приемом расследования, ускорить его и тем самым содействовать решению главной задачи социалистического правосудия: исключению безнаказанности правонарушений» (П. В. Симонов, 1970).

В начале 70-х годов группа ученых, возглавляемых профессором Л. Г. Ворониным, занимаясь в     Институте биофизики АН СССР

исследованиями механизмов памяти, использовала в качестве экспериментального средства метод, на котором основан так называемый детектор лжи, что само по себе явилось лучшим свидетельством научной обоснованности и эффективности психофизиологического способа извлечения из памяти человека необходимой информации.

В середине 70-х годов была опубликована работа сотрудников ВНИИ советского законодательства МО СССР Г. А. Злобина и С. Я. Яни, в которой были представлены проблемы, касающиеся технической обоснованности, социально-политических последствий и процессуально-правовой допустимости применения полиграфа в борьбе с преступностью. Авторы пришли к выводу, что «проблема полиграфа вполне созрела и для ее глубокого научного исследования, и для практического эксперимента».

Время для пересмотра взглядов в отношении использования методов испытаний на полиграфе действительно наступило. К этому моменту проверки на полиграфе уже широко применялись в США, Канаде (Desroches et all), Израиле, Японии и других странах. В 1976 году Верховный суд Польши подтвердил допустимость использования метода проверок на полиграфе при расследовании уголовных дел (Widaski J., 1980).

К сожалению, исследования В. П. Симонова и Л. Г. Воронина, непосредственно затрагивавшие «проблему полиграфа», оказались практически неизвестными юристам и правоведам. В итоге резко негативное и излишне идеологизированное отношение правовой науки к психофизиологическому метода детекции лжи, практически полное отсутствие достоверной информации о его естественно-научной основе и организационно-методических принципах прикладного применения неизбежно привели к извращенному представлению о сущности испытаний на полиграфе и их реальных возможностях.

В целом, «проблема полиграфа» в нашей стране мучительно проходила тот же путь, который прошли в послевоенные годы кибернетика и генетика. Существенные изменения в отношении к проверкам на полиграфе происходят в начале 90-х годов. В 1993 году в России Генеральной прокураторой и Министерством юстиции была дана надежная правовая основа практическому применению психофизиологического метода «детекции лжи» в деятельности федеральных органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность.

При ближайшем рассмотрении совокупности вопросов, связанных с применением метода испытаний на полиграфе на практике, становится очевидным тот факт, что различные аспекты «проблемы полиграфа» разработаны далеко не в равной мере. В частности, многие специалисты — и сторонники, и противники этого метода — считают, что, несмотря на активное и весьма эффективное применение проверок на полиграфе, не

существует хорошо разработанной и исследованной фундаментальной теории относительно того, как действительно работает полиграфический тест.

Вопросы для самоподготовки:

1. Какие основные теоретические концепции полиграфических
испытаний существуют в настоящее время за рубежом?

2. В чем заключается суть теории угрозы наказания?

3. Какие идеи А. Р. Лурия и И. П. Павлова были использованы
американскими исследователями для создания теории конфликта и
условно-рефлекторной теории?

4. В чем заключается суть теории активации и дихотомизационной
теории с точки зрения полиграфических испытаний?

5. Какие подходы к испытаниям на полиграфе существовали в
историческом аспекте?

6. Как складывалась судьба метода «детекции лжи» в СССР?

Глава 14

ПСИХОФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ ДЕТЕРМИНАНТЫ И ОЦЕНКА ЭМОЦИОНАЛЬНО ЗНАЧИМЫХ СОСТОЯНИЙ

14.1. Эмоции как психофизиологический феномен

В предыдущем разделе была показана важность объективной оценки психоэмоциональных состояний человека при производстве различного рода испытаний и экспертиз. Это предусматривает изучение эмоционального процесса как психофизиологического феномена.

За последние десятилетия накоплено большое количество фактов, систематизировано множество наблюдений и данных об эмоциях, приобретен некоторый опыт их экспериментального исследования. В нагромождении фактов проступают очертания целостной системы, позволяющей рассмотреть происхождение, развитие и функции эмоциональных явлений.

Детальный анализ разных концепций и подходов обнаруживает много общих моментов, а именно то, что психические процессы следует рассматривать как процессы регуляции отношений между организмом и средой. (Н. П. Бехтерева, С. П. Бочарова, А. Р. Лурия).

Это положение отражается и в определении эмоций, которые рассматриваются как «субъективные реакции человека и животных на воздействие внутренних и внешних разражителей, проявляющиеся в виде удовольствия и неудовольствия, радости, страха и т.д. Сопровождая практически любые проявления жизнедеятельности организма, эмоции отражают в форме непосредственного переживания значимость (смысл) явлений и ситуаций и служат одним из главных механизмов внутренней регуляции психической деятельности и поведения, направленных на удовлетворение актуальных потребностей (мотивации)» (А. Н. Леонтьев, К. В. Судаков. БСЭ,1978,т.ЗО,с. 169.)

В этом энциклопедическом определении полностью опущена

объективная сторона эмоций, которые при достаточной выраженности сопровождаются легко регистрируемыми соматическими (мимика, жестикуляция) и вегетативными (сердцебиение, уровень артериального давления, потоотделение и т.д.) компонентами. Строго говоря, эмоции — это объективный нервный феномен с ярко выраженным психическим, субъективно ощущаемым компонентом.

Из вышесказанного следует, что дать эмоциям исчерпываающее естественно-научное определение крайне трудно из-за произвольности определения субъективного компонента феномена. Это связано также с тем, что до недавнего времени сфера эмоций описывалась психологами, психиатрами, философами в различных терминах, таких как «эмоции», «чувства», «влечения», «мотивации» и т.д. Причем эти термины не рассматривались как синонимы, и их употребление в каждом отдельном случае могло подразумевать особую концептуальную позицию автора.

Так, основоположник научной психологии Вильгель Вундт считал, что

существует особый вид психических явлений — чувства. Эти явления бесконечно разнообразны и, по мнению Вундта, существует неисчислимое множество чувств. При этом он выделяет шесть главных компонентов чувственного процесса: удовольствие—неудовольствие, возбуждение— успокоение, напряжение—разрешение.

Такая точка зрения вызвала много возражений. Так, американский психолог Титченер полагал, что существует только два вида чувств: удовольствие и неудовольствие. По его мнению, Вундт смешивал два различных явления: чувства и чувствования.

Психологи-интроспекционисты, признавая существование сложных эмоциональнных явлений, различали эмоции (радость, влечение, заботу, ненависть и др.), настроения (веселость, довольство, беспокойство, удрученность и др.) и сложные чувства, например интеллектуальные, этические, религиозные, эстетические. Однако, как нам кажется, эмоции и сложные чувства отнюдь не являются качественно особыми. И хотя метод самонаблюдения не позволил раскрыть природу чувств, но с его помощью был сделан ряд наблюдений, имеющих несомненную эмпирическую ценность. Так, установление представителями интроспективной психологии связи эмоциональных явлений с деятельностью внутренних органов привело к радикальному изменению взглядов на природу эмоциональных явлений.

Первым традиционную концепцию эмоций поколебал известный американский психолог интроспективной ориентации Уильям Джеме, который в 1884 году изложил, а в дальнейшем и развил тезис о том, что «непосредственно за восприятием возбуждающего факта следуют телесные

изменения, а наше переживание этих изменений и есть эмоция». Подобную точку зрения разделял и датский исследователь К. Ланге. По его мнению, эмоции возникают в результате вазомоторных изменений, вызываемых некоторыми раздражителями. Подобная точка зрения означала полный переворот в господствовавших тогда представлениях об эмоциях. Согласно ей, физиологические изменения рассматривались не как следствие переживаемых эмоций, а как их источник.

Основатель бихевиористской концепции Джон Уотсон считал, что эмоции представляют собой специ фический вид реакций, проявляющихся в трех основных формах: страхе, ярости и любви, которые можно описать, указывая на характерные особенности поведения организма. Согласно Уотсону, эмоции — это некоторый специфический вид реакций, прежде всего реакций внутренних органов. Сходную трактовку эмоциям давал и Бехтерев, который рассматривал их как мимико-соматический тонус и мимико-соматические рефлексы.

Однако идея отождествления эмоций с вегетативными изменениями не получила полного признания даже среди физиологов. Так, английский физиолог У. Кеннон указал, в частности, на то, что хирургическое перерезание нервных связей между внутренними органами и корой мозга не препятствует возникновению эмоциональных реакций и что одни и те же телесные изменения соответствуют разным эмоциям. Вместо теории эмоций, подчеркивающей значение висцеральных изменений, Кеннон выдвинул концепцию, согласно которой эмоции суть процессы, происходящие в ядрах таламуса. Так появилась теория, получившая название таламической теории Кеннона-Барда.

Согласно этой теории, центры эмоций расположены в подкорке. Возбуждение этих центров придает познавательной деятельности коры эмоциональный компонент, так как за организацию эмоциональных реакций отвечает именно таламус (Qual, 1938; Szewczuk,1966).

Такой подход к эмоциям положил начало плодотворным исследованиям, которые привели к созданию корковой теории эмоции, а в дальнейшем и к вычленению особой роли в эмоциональном процессе лимбической системы (Е. С. Петров, М. М. Хананашвили, 1976).

Физиологический подход к эмоциям предполагает выяснение структурного аспекта этих явлений. Но в психологии развивалось также и другое направление, объяснявшее эмоции исходя из их биологического назначения, а именно как регулятора деятельности (Я. Рейковский,1979).

Специально это направление разрабатывалось отечественными психологами, которые считали, что психические процессы представляют собой специфический продукт деятельности мозга, сущность которого заключается в отражении действительности. Так, согласно С. Л. Рубинштейну, чувства выражают в форме переживания отношение субъекта к окружению, к тому, что он познает и делает.

Утверждая, что эмоция — «это особая форма.отношения к предметам и явлениям действительности, обусловленная их соответствием

или несоответствием потребностям человека», отечественные психологи выделяют два аспекта этих процессов: аспект отражения и аспект отношения. Иными словами, эмоции являются специфической формой отражения значения объектов для субъекта и формой активного отношения человека к миру.

Вместе с тем отечественные психологи подчеркивают значение тех физиологических механизмов, которые являются условием возникновения эмоциональных процессов, что вытекает из теории И. П. Павлова о высшей нервной деятельности. Так, И. П. Павлов и его последователи различали два вида эмоциональных процессов: процессы, связанные с подкоркой (эмоции), и процессы, связанные с корой (чувства).

Как видно из вышесказаного, термин «эмоции» во многом определяется взглядами исследователя на природу и генез эмоциональных состояний.

Для психологических теорий характерно понимание эмоций как особого феномена человеческой психики, включающего в себя широкий спектр дифференцированных интроспективных переживаний, имеющих специфические мимические и пантомимические выражения (как правило, врожденные). Основное внимание фокусируется на детерминативных свойствах эмоционального процесса в отношении других аспектов психической деятельности и на анализе его структуры.

Так, достаточно широкое признание среди психологов получил так называемый «когнитивный» (то есть, информационный) подход к выявлению механизма возникновения и характера проявления эмоций. Согласно теории когнитивного диссонанса Л. Фестингера, положительное эмоциональное переживание возникает тогда, когда прогнозы и ожидания человека находят подтверждение, а когнитивные представления воплощаются в жизнь. Отрицательные же эмоции возникают в результате расхождения (диссонанса) между ожидаемыми и реальными результатами деятельности.

В целом, однако, для этих теорий характерна вольность терминологии и отсутствие серьезной нейробиологической основы.

Наряду с чисто психологическими теориями существует ряд известных теорий эмоций, имеющих «нейробиологическую» основу или направленность (П. П. Бехтерева , 1975, В. А. Илюхина, 1982, Э. А. Кос-тандов, 1985).

Для них свойственно интерпретировать механизм эмоций с позиций известных физиологических процессов, т.е. накладывать эмоции на «физиологическую канву» и рассматривать их как результат развития определенных физиологических механизмов. При таком подходе специфические особенности дифференцированных эмоциональных переживаний отступают на второй план. На первый план выдвигаются общебиологическая адаптивная роль эмоций и их глубокие филогенетические корни. Большинство физиологов и биологов — исследователей функций мозга, начиная с И. П. Павлова, исходит из того,

что осуществление сложнейших безусловных рефлексов сопровождается субъективным эмоциональным переживанием.

Рассматривая эмоциональный стресс, необходимо учитывать характер возникающей эмоциональной реакции. С позиций современных физиологических теорий может быть выделено два вида эмоций: положительные и отрицательные, последние из которых объединяют два вида эмоций — стенические и астенические. При этом отрицательные эмоции в большинстве случаев рассматриваются как следствие недостатка или отсутствия информации, необходимой для сохранения гармонического равновесия организма и окружающей среды.

Рассматривая отрицательные эмоции, протекающие при повышенной энергетической активности, (их еще называют стенические), к которым относят гнев, негодование, ярость, можно отметить, что все они характеризуются тем, что мобилизуют ресурсы организма, стимулируют деятельность мышц, рецепторов ЦНС и сердечно-сосудистой системы.

Наряду с этим существуют сильные отрицательные эмоции, сопровождающиеся подавлением энергетического и интеллектуального потенциалов организма, вызывающие угнетение двигательной активности и торможение ответных реакций. Это астенические эмоции — тоска, страх, ужас, которые оказывают разрушительное действие на организм (Г. И. Косицкий, 1987).

Наиболее разработанной на сегодняшний день представляется потребностно-информационная теория эмоций П. В. Симонова. Согласно этой теории, «эмоция есть отражение мозгом человека и высших животных какой-либо актуальной потребности (ее качества и вероятности (возможности) ее удовлетворения, которую субъект непроизвольно оценивает на основе врожденного и ранее приобретенного индивидуального опыта».

Хотя потребностно-информационная теория является наиболее развитой и обоснованной среди теории нейробиологической и в то же время психологической направленнности и находит подтверждение в ряде прикладных исследований, тем не менее следует отметить, что некоторые эмоции, связанные с биологической потребностью, возникают вне зависимости от вероятности достижения цели и являются как бы безусловными или фатальными. Так, эмоция страха при предъявлении определенного класса внешних раздражителей (например, реакция на змей у приматов) всегда является таковой при первых контактах с пугающим объектом независимо от вероятности его избегания (Г. А. Вартанян, 1986).

По-видимому, среди многочисленных эмоций следует выделить первичные, или базальные, безусловные эмоции, которые, по мнению Г. А. Вартаняна и Е. С. Петрова (1989), лежат в основе вторичных, индивидуально-оценочных, более сложных и подвижных эмоций настроения, оценивающих и вероятность удовлетворения потребности. Такой подход, по мнению авторов, позволит примирить противоречия во взглядах на эмоции как на врожденные психофизиологические парадигмы

реагирования на внешние раздражители и как на результат деятельности особого отражательно-оценочного механизма мозга. Можно думать, что существование двух указанных типов эмоциональных реакций отражает определенные этапы становления эмоциональных механизмов в филогенезе, сохранившиеся в преобразованном виде в психике человека.

Все вышесказанное позволяет выдвинуть ряд принципиальных положений, общих для теоретических позиций большинства исследователей.

1. Многие авторы сходятся в том, что эмоции — это особый класс
врожденных психофизиологических парадигм реагирования на внешние
раздражители,    проявляющихся в каждом отдельном случае через
специфическое субъективное переживание. Эмоции выполняют
мотивационную роль в сфере межиндивидуальных отношений человека и
животных и служат для внутривидовых коммуникаций.

2. Эмоции представляют собой механизм индивидуальной
адаптации, оценивающий адекватность взаимодействия организма со
средой обитания в широком смысле этого слова. В мозгу человека и
животных этот процесс генерируется системой специализированных
нервных образований.

Последнее положение подтверждается экспериментами Н. Г. Михайловой и К. Ю. Саркисовой (1977), которые установили, что ряд базальных эмоций, имеющих отношение к возникновению и утолению голода, жажды, половой потребности, связан с гипоталамическими структурами.

Известно, что гипоталамус, имеющий свои зачатки еще у низших позвоночных, теснейшим образом связан, с одной стороны, с корковыми формациями, а с другой — с гипофизом и ретикулярной формацией стволовых отделов мозга. Посредством этих связей гипоталамическая область в состоянии регулировать деятельность всей системы желез внутренней секреции и нижележащие вегетативные центры.

В то же время гипоталамус тесно связан с талами-ческими образованиями, являющимися конечным пунктом восходящих афферентных путей спинного и продолговатого мозга.

Другими словами, в гипоталамусе локализуются «центры», ответственные за субъективное эмоциональное восприятие ряда потребностей организма, участвующих в индукции соответствующих безусловнорефлек-торных программ, упешная реализация которых приводит к удовлетворению этих потребностей. Можно предположить, что с развитием и функциональной специализацией именно данного образования в филогенезе возникают нейроанатомические предпосылки для формирования первичных, базальных, эмоций. Последующее развитие телэнцефальных структур создает основу для формирования центрального аппарата вторичных эмоций.

Объективности ради следует отметить, что существуют попытки поставить под сомнение связь механизмов эмоций животных и человека с

определенными мозговыми структурами (Durant, 1985), однако такая точка зрения, по мнению большинства исследователей, имеет весьма дискуссионный характер. Вопрос о структурных основах механизмов эмоции мозга достаточно подробно освещался как в отечественной, так и в зарубежной литературе (Olds, 1962; Milner, 1973; Ковальзон, 1975; Григорьян, 1978; Макаренко, 1980; Симонов, 1987).

Из вышесказанного следует, что в целом эмоции, с одной стороны, являются механизмом, формирующим весь спектр адаптивного поведения, включая облигатные и факультативные формы обучения, а с другой — сами формируются под влиянием индивидуального опыта. Эта пластичность эмоционального реагирования, в первую очередь, и определяет его исключительно важную роль в процессах сугубо индивидуальной адаптации.

Существование базальных, безусловнорефлекторных и вторичных, индивидуально-оценочных эмоций предполагает, что в целом центральный аппарат регуляции эмоций строится по общему принципу организации морфофункциональной системы со звеньями различной степени гибкости и жесткости (Бехтерева, 1980). Причем жесткие звенья являются, по-видимому, субстратной основой базальных эмоций, а структурные основы вторичных эмоций обеспечиваются, в основном, гибкими звеньями. Это, однако, не означает, что звенья того или иного типа строго привязаны к каким-либо отдельным эмоциогенным структурам ЦНС.

Деление эмоций на первичные и вторичные, анализ их взаимосвязи с безусловными рефлексами неизбежно приводит к вопросам соотношения физиологического и психического, возникновения психического из физиологического, т.е. к так называемой психофизиологической проблеме. (Дубровский, 1971, 1986).

Эта неизбежность определяется фактом субъективности эмоций тем, что эмоция, в первую очередь, представляет собой психическое явление. Ее одновременная физиологичность порождает достаточно оснований для идей психофизиологического параллелизма.

Проведенный анализ литературы дает основание говорить, что эмоции уходят своими корнями в самые глубокие основы жизни организмов — в их гомеостаз. С нарушением и восстановлением гомеостаза жестко связаны базальные, или первичные, эмоции. Эти эмоции являются неотъемлемой частью витальных потребностей. Соединение тех и других представляет собой основу первичных мотивов поведения, которые удовлетворяются работой инстинктивных механизмов или механизмов сложных безусловных рефлексов (по И. П. Павлову). Развитый безусловный рефлекс непременно содержит в себе компоненту первичной эмоции (Вартанян, Петров, 1989).

Однако сложность и неоднородность эмоций состоят в том, что наряду с базальными, первичными, эмоциями в ходе эволюции появляются вторичные эмоции, автономизированные относительно фундаментальных гоме-остатических механизмов. Вторичные эмоции значительно

многообразнее, чем первичные. Поэтому при попытке их классификации у человека возникают значительные затруднения из-за субъективного разнообразия их трактовок. Однако при огромной разноречивости в описании и определении вторичных эмоций всеми исследователями они разделяются на положительные и отрицательные. Доминирующая однозначность эмоций — или приятно, или неприятно — лежит в основе поведения людей, ибо они стремятся к положительным и избегают отрицательных эмоций. Эмоции, по существу, определяют, к каким событиям и ситуациям должен стремиться человек, а какие избегать, какие внешние раздражители нужно заносить в долгосрочную память, а какие — воспринимать как несущественные, индифферентные.

Этот принцип реагирования обеспечивается двумя кардинальными свойствами мозга: способностью пластически перестраивать связи в ЦНС и способностью отбирать и закреплять именно те связи, которые приводят к адаптивным перестройкам поведения. Развиваясь и совершенствуясь в рамках условнорефлекторного способа реагирования, эти механизмы становятся физиологическим фундаментом новых функций мозга, функций психического отражения, приводящих, в конечном итоге, к возникновению человеческого сознания.

Приведенные выше данные раскрыли основные источники эмоционального процесса. Однако возникает еще один вопрос: какое влияние оказывают эмоции на протекание процессов регуляции? По всей вероятности, это влияние связано с характерными свойствами эмоций — их содержанием, знаком и интенсивностью. Анализ литературы показал, что эмоции оказывают организующее, избирательное и тонизирующее влияние на процессы регуляции, сказываясь на всех психических и физиологических процессах.

В связи с вышесказанным нам представляется, что человек не имеет других средств суждения о достоинствах и недостатках, совершенствах и несовершенствах предметов окружающего мира, кроме выражения различных оттенков переживаний. Можно сказать, что все суждения о значении предметных условий окружающей действительности составляются на основании эмоций.

Парадоксальность эмоций заключается в том, что они могут оказывать не только положительное, регулирующее, влияние на деятельнность, но и отрицательное — дезорганизующее.

В связи с этим рассмотрим, как в литературе отражены эти вопросы.

14.1.2. Влияние эмоциональных состояний на деятельность человека О сложной диалектике соотношения эмоций и деятельности свидетельствуют результаты большого количества исследований, проведенных в конце XIX — начале XX века и продолжающихся до настоящего времени. Результаты этих исследований показывают, что положительное или отрицательное влияние эмоций на деятельность зависит от интенсивности эмоционального компонента и от степени сложности

деятельности (Б. А. Вяткин, Б. Дж. Кретти, Б. Карольчак-Бернацька, Е. Duffy, G.L.Freeman, T. Kosowscki и др.).

Факт дезорганизующего влияния интенсивных эмоций на деятельность и поведение человека отмечался также А. Ф. Лазурским. В частности, он писал, что «отрицательное влияние чувствований на наши восприятия и суждения... усиливается в том случае, когда чувство достигает значительной интенсивности, а это бывает именно при аффектах» (1925). Недаром в судебной практике человека, совершившего преступление под влиянием аффекта, рассматривают или как невменяемого, или, по крайней мере, как заслуживающего снисхождения, признавая, что сильный аффект резко изменяет течение психических процессов.

В. А. Горовой-Шалтан (1949), занимаясь вопросами психиатрической практики военного времени и анализируя состоянние воинов в ожидании боя во время войны, отмечает, что эти состояния приводили к нарушению координации движений и проявлялись в непослушании пальцев рук (спички ломались, табак часто рассыпался и т.п.), в изменении почерка. У них обнаруживалась повышенная чувствительность к обычным и привычным раздражителям. При опросе солдаты говорили, что у них мысли бегут и сосредоточиться на чем либо одном трудно.

Сходные описания приводятся в работе Э. Гельгорн и Дж. Луфборроу, которые писали, что «страх является первой реакцией людей в условиях боя» (1966). У солдат, не сумевших побороть страх, наблюдаются отчетливые неврологические расстройства, напоминающие переутомление, раздражительность, напряженность и повышенную реактивность в отношении слабых раздражителей. Эти состояния сменяются состоянием «эмоционального истощения», при котором люди становятся «вялыми», «апатичными», психически и физически заторможенными, безразличными.

Содержательное описание поведенческих проявлений в зависимости от интенсивности состоянния эмоциональнного напряжения можно найти в обзорных и экспериментальных работах Ю. С. Бабахана, Л. Д. Гиссена, Ф. Д. Горбова и В. И. Лебедева, Б. Дж. Кретти, А. Н. Леонтьева с соавт., А. А. Леонова и В. И. Лебедева, В. Л. Марищука, А. Е. Олыпанниковой, Я. Рейковс-кого, П. В. Симонова и других авторов, которые свидетельствуют о том, что при высоком уровне эмоционального напряжения поведение в значительной мере характеризуется скованностью позы и движений, пассивностью поведения, замедленным движением психических процессов, общим мышечным напряжением или повышенной суетливостью, несдержанностью в общении. При сильном эмоциональном напряжении в первую очередь дезорганизуются более сложные формы целенаправленных действий, ее планирование, оценка и предвидение. Наблюдается также общая тенденция к пониженнию устойчивости психических процессов, которая может проявиться в «блокаде» восприятия мышления, памяти и практических действий.

Ю. А. Александровский (1976), выделяет три группы факторов, сопровождающих «психическое напряжение» .

Во-первых,    биологический,    конституциональный   тип

эмоциональности и характер реагирования на окружающее, который непосредственно связан со всей предшествовавшей историей физиологической и психической жизни данного индивида и его генетическим стереотипом.

Во-вторых, социальные факторы и индивидуальные основы личности, определяющие степень выраженности ее адаптационных возможностей и стойкость перед конкретными психогенными воздействиями.

В-третьих, наличие «следового невротического фона» (по аналогии со «следовыми» раздражениями в понимании И. П. Павлова), оживление которых возможно под влиянием неспецифических раздражителей (по типу «второго удара» А. Д. Сперанского).

Характер реакций зависит от различных индивидуальных особенностей человека, которые могут быть названы внутренними условиями и под которыми понимаются особенности высшей нервной деятельности, ее внутренние законы, вскрываемые физиологическими исследованиями, потребности, мотивы и установка человека, эмоции, чувства и способности, вся система навыков, привычек и знаний, отражающих индивидуальный опыт человека и человечества в целом (Е. В. Шорохова, 1969).

Именно функциональная неоднозначность влияния эмоций на
целесообразность поведения и продуктивность деятельности человека
явилась причиной углубленного изучения случаев их дезорганизации, т.е.
причиной    возникновения    проблемы    оценки     состояний

психоэмоционального напряжения. И хотя эта проблема имеет несомненную актуальность как для развития общепсихологической теории, так и для практической реализации психологического знания в различных сферах поведения: трудовой, учебной,спортивной,военной, судебной деятельности; она оставалась и продолжает оставаться вне поля зрения многих исследователей рассматриваемой проблемы.

В этой связи проведем обзор существующих в литературе данных о способах оценки эмоциональной сферы и степени психоэмоционального напряжения.

14.2. Методики оценки состояний психоэмоционального напряжения у человека

Психофизиология функциональных состояний — изучение психофизиологических механизмов регуляции и управления состоянием человека, разработка методов психофизиологической диагностики психофунк-" циональных состояний, выявление факторов, влияющих на развитие индивидуального состояния — приобретает чрезвычайно актуальное значение.

Это обусловлено тем, что функциональное состояние является тем общим «неспецифическим звеном», которое включено в самые различные виды деятельности и поведение человека. Контролировать состояние человека необходимо в различных областях практической деятельности: в клинике, спорте, психологии и физиологии труда, при производстве судебно-психиатрической, судебно-психологической и других экспертиз.

В настоящее время большинство исследователей собственно экспериментальному изучению чаще всего подвергают физиологический параметр — эмоциональную реактивность (возбудимость). По существу, физиологическая реактивность в эмоциональных условиях есть тот основной и едва ли не единственный показатель, используемый для диагностики уровня психоэмоционального напряжения.

Существует несколько подходов для регистрации и оценки активационных показателей, к которым относят вегетативные (КГР, ЧСС), психофизиологические (ЭЭГ, ВП), психометрические и экспрессивные изменения, характеризующие функциональное состояние и механизмы эмоционального обеспечения деятельности.

В современой психологии накоплен богатейший материал по исследованию выраженности психоэмоциональной сферы в тексте, в котором найден целый ряд лингвистических маркеров, например состояния эмоциональной напряженности (Н. В. Витт, 1981; В. И. Галунов, 1978; А. А. Леонтьев, Э. Л. Носенко, 1973).

Установлено, что существует сходство между звуковыми характеристиками передачи информации об индивидуальности и состоянием говорящего. К ним относятся основной тон речи, его средняя частота и вариативность, а также долговременный спектр (В. И. Галунов, В. X. Манеров, 1976; Г. С. Рамишвили, 1981).

Имеются работы, посвященные изучению выраженности в тексте собственно личностных характеристик (Л. А. Хараева, 1982; R. W. Ramsay, 1968). Однако следует отметить, что в основном авторы рассматривают представленность в речевом высказывании частных личностных черт. Например, С. С. Дашкова (1982) установила взаимосвязи между общим объемом высказывания и такими свойствами личности человека, как замкнутость, озабоченность, осмотрительность, принципиальность, властность и т.д. А. Гилмар и Р. Браун (1966) проследили влияние на выбор лексических средств биполярных качеств субъекта: аналитичности— синтетичности, конкретности—абстрактности, пассивности—активности, агрессивности—доброжелательности и др. Однако констатация отдельных свойств еще ничего не говорит о личности как целостном образовании.

В качестве показателей эмоциональной устойчивости многие исследователи предлагают следующие тесты: кинематометрия, темпинг-тест в различных модификациях, ручная динамометрия и воспроизведение заданных усилий, измерение времени на световые, звуковые, тактильные раздражители, измерение реакции на движущийся объект, корректурная проба на внимание, решение арифметических задач и пр.

В настоящее время многие ученые считают, что исследования, проведенные на нейрофизиологическом уровне, являются основными в современной науке об эмоциональном обеспечении деятельности. Именно деятельность нервной системы, начиная с низших и кончая высшими ее отделами, тесно связана с окружающей ее средой (причем как внешней, так и внутренней), находится с ней в постоянном взаимодействии и всегда зависима от ее воздействий.

Анализ литературы показал, что в последнее время усилия исследователей направлены на поиск таких методов, которые дают возможность получить объектив ные показатели, оценивающие общие (интегральные) характеристики эмоционального процесса и работы мозга в целом.

В настоящее время считают, что электрофизиологические методы исследования дают наиболее полную информацию об участии мозга в формировании эмоций. (Э. А. Голубева, 1972; В. Д. Небылицын, 1966; В. М. Русанов, 1979). Наиболее широкое распространение получил метод электроэнцефалографии (ЭЭГ).

14.2.1. Электроэнцефалографические показатели эмоционального состояния

Общепризнанными ЭЭГ-критериями динамики функционального состояния ЦНС являются ее частотно-амплитудные характеристики (В. Е. Майорчик, 1956;

Н. П. Бехтерева, 1964; Е. Д. Хомская, 1972), а именно — присутствие основных периодичностей — альфа,

ОСНОВНЫЕ ТИПЫ РИТМИЧЕСКИХ КОЛЕБАНИЙ МОЗГА

БЕТА

3

ВНЕШНИЕ

УРОВНИ СОЗНАНИЯ

 

14

10

ш

^л s u о Я" о

н о

•А О

л а § о

И И

о о

К - S

11 а!

* I

НЕПОЗНАН­ НЫЕ УРОВНИ СОЗНАНИЯ

s

Рис. 1

бета-, тета-, дельта-волн, а также степень фазовой согласованности (когерентности) ЭЭГ-процессов различных областей головного мозга (рис.

При анализе фоновой ЭЭГ обращают внимание на выраженность альфа-ритма — ритмических колебаний на частоте в диапазоне 8-13 в/с так как при малейшем привлечении внимания к любому стимулу развивается депрессия альфа-ритма. Более резкие сдвиги функционального состояния в сторону активации сопровождаются не только блокадой альфа-ритма, но и усилением более высокочастотных составляющих ЭЭГ

бета-активности (14-30 в/с). Снижение уровня функционального состояния отражается в ЭЭГ уменьшением доли высокочастотных составляющих и ростом амплитуды более медленных ритмов- тета- (4-7 в/с) и дельта-колебаний (1-3 в/с). Для количественной оценки изменений ЭЭГ ее можно представить в виде спектров мощности, которые являются устойчивой индивидуальной характеристикой человека.

В последнее время фоновые ЭЭГ широко используются в методах компьютерного картирования мозга. Цветные карты мозга составляются в виде множества изолиний разного цвета, каждая из которых соединяет

одинаковые значения выбранного параметра, например альфа- или бета-ритма. Картирование мозга дает представление о топографии анализируемого параметра и о его связях с отдельными зонами коры мозга.

Общепризнано, что стабильность десинхронизации в ЭЭГ отражает повышение возбудимости и лабильности головного мозга, активации коры. И, наоборот, устойчивость синхронизации биоэлектрической активности с увеличением амплитуды и снижением частоты доминирующего ритма свидетельствуют о снижении уровня активации головного мозга (Анохин, 1968; Хомская, 1972; Milner, 1975, и мн. др.).

Более чувствительным показателем изменении функционального состояния по сравнению с фоновой ЭЭГ является реакция перестройки биотоков, которая вызывается мелькающим светом и измеряется по частотному спектру. В тех случаях, когда частота световых мельканий низка или функциональное состояние сильно сдвинуто в направлении активации, в спектре ЭЭГ появляются гармоники (вторая, третья и т.д.).

Гармонический состав реакции перестройки, или соотношение величин гармоник реакции, позволяет количественно измерять самые незначительные сдвиги в функциональном состоянии, которые обычно не удается видеть в изменении частотных спектров фоновой ЭЭГ.

Методы корреляционного и спектрального анализа позволяют выявлять сложные пространственно-временные отношения электрической активности мозга человека, исследовать их изменения в зависимости от различных функциональных состояний в условиях спокойного бодрствования, в ситуациях стресса и т. д.

Существующие классификации функциональных состояний головного мозга основаны на исследованиях соотношений поведенческих и ЭЭГ-характеристик. Так, по Линдсли, «пассивный покой» имеет электрофизиологические корреляты в виде наличия в ЭЭГ регулярного альфа-ритма. «Активное», «настороженное бодрствование» или «внимание» коррелирует с исчезновением альфа-ритма и появлением низковольтной частной активности (Lindsley, 1979, и др.).

ЭЭГ испытуемых, снятая во время стрессовых опытов, значительно отличалась от ЭЭГ в фоновых опытах (3. Г. Туровская, 1975). Закономерные существенные изменения имел?! место в диапазоне тета-ритма. Характер изменения этого ритма в условиях стресса типа фрустрации был различным: у одних испытуемых происходило повышение активности, у других — понижение активности. Сопоставление изменений тета-ритма в стрессе с индивидуальными особенностями баланса основных нервных процессов обнаружило четкую статистическую зависимость между этими параметрами.

Таким образом, большинство физиологов и психофизиологов часто связывают тета-активность с проявлением чрезмерного эмоционального напряжения или его следствием, т.е. с некоторым механизмом торможения, защищающим человека от перенапряжения.

Так, Т. Н. Ониани рассматривает тета-ритм как показатель

эмоционально-мотивационного состояния, тогда как альфа-ритм — показатель покоя. Иногда его связывают, особенно в последнее время, с активной деятельностью, направленной на обработку информации.

Классификация функциональных состояний, строящаяся на идее взаимодействия волновых генераторов как механизма регуляции функционального состояния, открывает новое, перспективное направление в диагностике функциональных состояний.

Для определения нейрофизиологических коррелятов всевозможных психических процессов и качеств, например, восприятия, памяти, интеллектуальных и эмоциональных процессов широко используется метод вызванных потенциалов.

Исследования на близнецах показывают, что вызванные потенциалы отражают устойчивые генетически обусловленные особенности возбудимости нервной системы (Т. М. Марютина, 1975; Н. Ф. Шляхта, 1977).

Из многочисленных исследований вызванных потенциалов очевидно, что амплитудно-временные характеристики этого показателя тесно связаны с функциональным состоянием головного мозга. При определенных функциональных состояниях вызванные потенциалы обнаруживаются достаточно легко, в других условиях могут не выявляться совсем, подвергаться «маскировке» либо, наоборот, «облегчаться», увеличиваться по амплитуде и степени выраженности (Святогор, 1978).

Накапливается все больше сведений о возможности соотносить характеристики вызванного потенциала с эмоциональной реакцией и достаточно сложным, семантически значимым входным сигналом (Королькова и др., 1981; Альтман, 1984; Жирмунская, Анохина, 1984). Эти данные показывают, что вызванные потенциалы в определенных условиях являются более чувствительным показателем состояния головного мозга, чем обычная электроэнцефалограмма.

В число физиологических показателей, пока недостаточно широко используемых при изучении функциональных состояний организма, входят сверхмедленные процессы. Остановимся подробнее на анализе накопленных в этой области фактов и гипотез.

Сверхмедленные физиологические процессы — это собирательное
понятие,     объединяющее    сложно-организованную   динамику

биопотенциалов, регистрируемых с поверхности головы, коры, подкорковых образований головного мозга животных и человека в частотном диапазоне от 0 до 0, 5 Гц (В. С. Русинов, 1957, 1969; Аладжалова, 1962, 1969; Бехтерева, 1966, 1980; Илюхина, 1971, 1983).

Накоплены достаточно обширные сведения о многообразии сверхмедленных процессов в головном мозгу и о связи их динамики с самыми разнообразными физиологически обусловленными или вызванными различного рода воздействиями изменениями состояния организма.

В спектре сверхмедленных физиологических процессов (СМФП)

выделяют: так называемый постоянный потенциал (омега-потенциал); апериодические и ритмические колебания потенциалов секундного (период колебаний 4-10 с); декасекундного (период 15-60 с) и минутного (период 2-9 мин) диапазонов (соответственно эпсилон-, тау-, и дзета-волны).

Потенциал постоянного тока мозга, или омега-потенциал, был зарегистрирован, по-видимому, одним из первых среди других физиологических процессов еще в конце прошлого века (Данилевский, 1876). Его исследования начали вновь проводиться с конца 30-х годов нашего века, однако следует подчеркнуть, что методика регистрации стала достаточно удобной и надежной лишь с созданием усилителей постоянного тока, что произошло сравнительно недавно. Именно этим, по-видимому, можно объяснить то положение, что работ с применением этого показателя состояния мозга много меньше, чем с использованием электроэнцефалограммы, вызванных потенциалов и других физиологических процессов. Однако в настоящее время накопилось достаточно много фактов о том, что СМФП в пределах милливольт и сотен микровольт являются одним из наиболее оптимальных приемов изучения мозговой системы обеспечения различных процессов, и прежде всего — эмоций (Н. П. Бехтерева, Д. К. Камбарова, 1984, 1985; Delgado, 1971, 1981).

14.2.2. Вегетативные показатели в идентификации состояний психоэмоционального напряжения.

Наиболее простыми и удобными для применения на практике показателями состояния человека являются вегетативные реакции, которые непосредственно включены в адаптационно-трофическую функцию организма и хорошо выражают трудности, с которыми сталкивается человек в процессе труда или обучения. При этом по выраженности вегетативных реакций нередко можно судить о глубине эмоциональных сдвигов.

Особое место в диагностике функциональных состояний занимают сердечно-сосудистые показатели. Использование их в практике для определения состояния человека основывается на широко известных фактах о сильной подверженности работы сердца и сосудов психическим воздействиям, о роли переживаний и психических травм в возникновении нарушений сердечного ритма.

Изменения сердечного ритма являются важным звеном в адаптации организма к условиям внешней и внутренней среды, что открывает возможности использования характеристик сердечного ритма для оценки функционального состояния организма в целом.

При проведении экспериментов исследователи обратили внимание на связь изменений частоты сердечных сокращений (ЧСС) с индивидуальной тенденцией к принятию или отвержению сенсорного воздействия, что выражалось в замедлении или ускорении частоты пульса соответственно.

Н. Е. Соколов и А. И. Станкус стали рассматривать изменения ЧСС

на иформационную нагрузку как результат индивидуального реагирования по типу ориентировочного, или оборонительного, рефлекса.

В дальнейшем, развивая метод диагностики функциональных состояний на основе оценки сердечного ритма, исследователи обратились к показателям, суммарно характеризующим синусовую аритмию. В качестве такой меры обычно используют дисперсию о RR-интервалов, получаемых в процессе регистрации электрокардиограммы во втором стандартном отведении. Для характеристики вариабельности RR-интервалов часто употребляется стандартное отклонение (SDrr), равное квадратному корню из дисперсии. Некоторые исследователи используют также коэффициент вариации, который вычисляется как стандартное отклонение, деленное на среднее значение, полученное для всех кардиоинтервалов.

Во многих работах было показано, что все показатели вариативности сердечного ритма по сравнению с его средними значениями являются более чувствительными к физическим и психическим нагрузкам, особенно в условиях малых напряжений (Эриксон). Реакция показателей аритмии сердечного ритма на нагрузку характеризуется устойчивостью и обычно выглядит как уменьшение вариабельности сердечных циклов.

Вместе с тем встречаются сообщения и об одно временном изменении двух показателей: вариабельности сердечного ритма и ЧСС. Чаще всего это отмечает ся при выполнении физической работы.

Реципрокные изменения этих параметров были отмечены и во время интеллектуальной нагрузки при выполнении задания, требующего выбора одной реакции из двух возможных.

Таким образом, показатель синусовой аритмии в комплексе с ЧСС или без него, казалось бы, достаточно надежно позволяет судить об изменениях функционального состояния во время деятельности человека.

Однако более тщательное исследование диагностических возможностей показателя вариативности кардиоинтервалов вскрыло его недостатки, особенно в условиях высокого физического и психического на пряжения. На фоне высокой ЧСС дополнительные физические и психические нагрузки не способны существенно изменять вариативность RR-интервалов.

На этом основании Эриксон, использовавший для оценки синусовой аритмии коэффициент вариации, предлагает рассматривать вариативность RR интервалов как независимый от ЧСС показатель сердечно-сосудистой системы, который, однако, чувствителен только к малым нагрузкам. Им отмечено, что наибольшее снижение вариабельности сердечного ритма наблюдается при малых нервно психических напряжениях. На изменения в условиях больших нагрузок и психического стресса он слабо реагирует. Таким образом, наибо

лее эффективно данный показатель синусовой аритмии работает только на нижнем конце активационного континуума.

В 60-е годы было предложено изучать последовательность RR-интервалов в виде их гистограммы — распределения длительности кардиоинтервалов. Пс форме различают несколько типов гистограмм. Нормальная гистограмма представляет распределение, приближающееся к нормальной кривой Гаусса. Подобная кривая типична для здоровых людей в состоянии покоя (рис. 2).

Асимметричные гистограммы — со «скошенностью вправо» и «левой скошенностью» — могут наблюдаться во время переходных процессов. Например, от состояния покоя к физическим нагрузкам или к психоэмоциональному напряжению.

Количественная оценка гистограммы ведется по статистическим показателям — среднеарифметическое (М), мода (Мо), амплитуда моды (АМо), вариационный размах (дХ). Малая разница между модой и средним арифметическим гистограммы свидетельствует о нормальном законе распределения, характерном для здоровых людей в состоянии покоя.

По параметрам гистограммы RR-интервалов вычисляют ряд следующих вторичных показателей. Индекс вегетативного равновесия (ИВР = АМо/дХ), который, как полагают, указывает на соотношение ак­тивностей симпатического и парасимпатического отделов вегетативной нервной системы (ВНС). Чем больше его значение, тем больше вклад

симпатической регуляции.

Вегетативный показатель ритма (ВПР = 1/Мо хдХ), который также позволяет судить о вегетативном балансе, но с точки зрения оценки активности автономного контура регуляции сердечного ритма. Чем выше активность автономного контура, тем сильнее влияние парасимпатического отдела вегетативной нервной системы и тем меньше значение ВПР.

Во все времена исследователей не оставляло стремление найти такие интегральные показатели функционального состояния человека, по которым можно было бы охарактеризовать его сдвиги по единой шкале активации.

Примером такого подхода является индекс напряжения (ИН == АМо/ (2дХ х Мо), предложенный в 1937 году Г. И. Сидоренко, а затем модифицированный Р. М. Баевским с сотрудниками.

Индекс напряжения является суммарной характеристикой гистограммы распределения RR-интервалов.

Под влиянием информационной нагрузки гистограмма распределения RR-трансформируется: ее центр смещается в направлении более коротких интервалов, гистограмма становится более компактной. Индекс напряжения и другие параметры гистограммы RR-интервалов получили широкое применение в практике: при изучении влияния спортивных нагрузок на реактивность сердечно-сосудистой системы, при диагностике эмоционального напряжения, связанного с напряженной деятельностью, учебным процессом.

Однако было установлено, что возможности использования индекса напряжения для диагностики функционального состояния существенно зависят от индивидуальности человека (П. П. Данилова, С. Г. Коршунова) и могут давать разноречивые результаты.

Из вышесказанного ясно, что различные показатели сердечного ритма (ЧСС, измерение вариабельности сердечного ритма и индекс напряжения) обладают различными возможностями при диагностике состояний. Информация о состоянии субъекта, извлекаемая из динамики ЧСС, малонадежна. Показатель вариативности сердечного ритма более устойчиво связан со сдвигами в функциональном состоянии, но только в условиях малых нагрузок. Изменения в условиях нервнопсихичес-

кого напряжения, стресса, а у лабильных субъектов — ив более спокойных ситуациях наилучшим образом оцениваются с помощью индекса напряжения.

Таким образом, используя для диагностики функциональных состояний статистические показатели сердечного ритма, непременно следует учитывать те их ограничения, которые отмечены выше.

Ограниченные возможности использования средних значений и коэффициента вариации RR-интер-валов в диагностике функционального состояния в определенной степени объясняются тем, что общий показатель вариативности кардиоинтервалов отражает влияние нескольких источников модуляции на пейс-мекер сердечного ритма. Они часто действуют независимо друг от друга. И один и тот же конечный эффект, выражающийся в увеличении или уменьшении общей дисперсии, может скрывать различную комбинацию влияний и тем самым различные изменения в состоянии субъекта.

В 1971 году на совещании Эргономического научного общества, посвященного вариабельности сердечного ритма и измерению умственной

нагрузки, было предложено для характеристики вариабельности
кардиоинтервалов использовать анализ спектральной мощности
ритмограммы сердца (РГ). Общая спектральная энергия предлагалась как
эквивалент измерения вариации кардиоинтервалов. '

Дальнейшее развитие этого подхода подтвердило, что источники модуляции сердечного ритма успешно могут быть изучены методами спектрального анализа. Они могут быть выделены с помощью частотного спектра ритмограммы сердца, дающего представение о составе модуляйующих влияний на RR-интервалы и о частотах, на которых осуществляется эта модуляция.

При графическом построении ритмограммы сердца в наших исследованиях в созданном нами программно-аппаратном комплексе по оси ординат откладыва ется длительность кардиоинтервалов в секундах, а по оси абсцисс — порядковый номер RR-интервалов ЭКГ (рис. 3). При последующей математической обработке ритмокардиограммы, в частности для построения ее ча стотного спектра, используется огибающая ритмокар диограмма, отражающая динамику флуктуации RR-ин тервалов.

В синусовом ритме различают периодические и непериодические колебания. Выделение отдельных пе риодических составляющих осуществляется на основе формальных признаков — положения пика на частотной оси. Однако регистрация ЭКГ параллельно с другими вегетативными показателями, такими как артериальное давление и дыхание, позволяет связать отдель ные пики в частотном спектре РГ сердца с различными физиологическими системами, которые оказывают модулирующее влияние на RR-интервал.

При интерпретации частотных составляющих спектра РГ сердца наиболее часто обращаются к трехкомпонентной теории регуляции сердечного ритма, активно разрабатываемой Д. И. Жемайтите и ее коллегами.

С позиций трехкомпонентной теории (Д. И. Жемайтите) частотный спектр, характеризующий РГ сердца, содержит три зоны частот, на которых сердечный ритм взаимодействует с тремя системами (рис. 4).

Полагают, что система регуляции температурных и обменных процессов, использующая гуморальные ме ханизмы, представлена в спектре самой медленной со ставляющей (МС) — диапазон частот от 0 до 0,05 Гц (В. Me A. Sayers, Е. И. Соколов, Д. И. Жемайтите); сред-нечастотный спектр (СС) — диапазон частот от 0,05 до 0,11 или до 0,2 Гц — связан с частотными характеристиками барорецепторного рефлекса и обусловлен колебательным характером системы вазомоторного центра (S. Akselrod, D. Gordon, В. W. Hyndman, R. I. Kitney). Влияние со стороны дыхательной системы на вариа-

0,02

 

0,4

О    ОТ" 0,2    0,3

Рис 4. Функция спектральной плотности мгновенной частоты сердечных сокращении (ЧСС) с тремя

основными характерными максимумами:

(О 02-0,09 Гц);

в средней полосе частот (0,09^А0.15 Гц);

высокочастотный (0,35-0,44 1 ц): плотность мощности флуктуации ЧСС,

2 _ низкочастотный максимум;

3 - максимум в области средних частот;

4 — высокочастотный максимум.

бельность RR-интервалов представлено высокочастотной составляющей (ВС) — диапазон частот от 0,11 или 0,2 до 0,5 Гц (I. Barger, R. J. Cohen).

Чем сильнее модулирующее влияние дыхания, тем больше дисперсия колебаний RR-интервалов в зоне высокочастотных составляющих или, другими словами, тем больше амплитуда пика в ритмокардиографическом спектре в зоне 0,11-0,5 Гц. Полагают, что дыхательная аритмия определяется тем, что при каждом вдохе и выдохе сигналы по парасимпатическому нерву рефлек-торно замедляют и ускоряют интервалы между ударами сердца с той частотой, с которой производится вдох и выдох.

В зоне среднечастотного спектра ритмограммы преимущественно отражается активность симпатической нервной системы, связанная с регуляцией среднего уровня артериального давления. Усиление активности в среднечастотной зоне получило название волн Траубе—Геринга, так как Траубе в 1865 году впервые описал медленные колебания артериального давления, а Геринг в 1869 г. попытался дать им объяснение.

Связь медленных составляющих в спектре ритмограммы с эндогенной модуляцией гуморального типа была подтверждена

экспериментами Е. И. Соколова, Д. И. Жемайтите и Г. А. Воронецкас, которые исследовали влияние на ритм сердца фармакологической блокады, проводимой как раздельно, так и совместно для парасимпатического и симпатического отделов вегетативной нервной системы с помощью атропина и пропранолона соответственно. Было показано, что эндогенная модуляция, сохраняющаяся после устранения парасимпатических и симпатических влияний, охватывает широкий диапазон частот от высокочастотных до медленных составляющих, но особенно сильно ее влияние представлено в зоне самых медленных колебаний.

Из этого следует, что уровни центрального управления, оказывая модулирующее влияние на функциональное состояние организма на различных частотах, генетически, или конституционально, предопределены. При этом по мере перехода к более высоким уровням управления период модулирующих колебаний увеличивается. Чем интенсивней модуляция сердечного ритма волнами того или иного периода, тем активней принимает участие в регуляции ритма сердца соответствующий уровень управления. Наиболее показательными в идентификации эмоционально значимых состояний являются медленные, низкочастотные составляющие частотных диапазонов как в спектре ЭЭГ (тета-ритм), так и в спектре РГ (б нчс.). На рис. 3 представлены два типа РГ сердца, которые довольно часто встречались среди наших испытуемых: с хорошо выраженной высокочастотной модуляцией RR-интервала и со значительно более стабильным кардиоинтервалом.

Как бы ни были показательны рассмотренные нами физиологические параметры, они регистрируются контактными датчиками. Это обстоятельство является одним из основных препятствий для широкого внедрения их в практику. Анализ литературных источников, касающихся контроля эмоциональных состояний человека в преломлении к проблемам психологической экспертизы, позволяет считать одной из сложных задач выбор не только наиболее информативных методик, но и таких, которые не причиняли бы неудобств и при необходимости могли быть использованы скрытно. Идеальными в этом отношении являются методы с использованием бесконтактных датчиков.

За последние годы предложено несколько таких методов (П. Гуляев, 1969; А. Н. Лукьянов и М. Ф. Фролов, 1969; В. Г. Шаронин, 1970), но в большинстве своем они очень проблематичны. Поиски бесконтактных датчиков привели к баллистокардиографии, которая позволяет бесконтактно исследовать три физиологические функции человека: сердечно-сосудистую, дыхательную деятельность и двигательную активность. Методика применяется на баллистокардиографе (Gordon, 1877), его модификации (вертикальная баллистокардиография) и еще ряде подобных устройств.

Все эти устройства, за исключением последнего («матрац тревоги» для контроля дыхания у новорожденных) применяются для кратковременного исследования (3-5 минут) при условии полного покоя

испытуемого. Бесконтактные датчики могут быть рассмотрены и как актографы, ибо при движениях человека они дают информацию об общей двигательной активности. Двигательная активность является интегральным показателем функционального состояния человека, но метод актографии по ряду причин не нашел должной оценки.

Встречается описание устройства, которое позволяет одномоментно регистрировать ЧСС и дыхательные движения в состоянии покоя. Это платформа в виде кресла, между листами которой проложена вакуумная резина, а по периметру и на специальных пружинах размещены пьезокристалы. С помощью этого устройства выявлена четкая связь двигательной активности и эмоционального напряжения.

В последнее время активно разрабатываются автоматизированные системы определения эмоционального состояния человека по акустическим характеристикам речи. Речь оказывает существенное влияние на формирование психических процессов человека. И в то же время в речи находят отражение все изменения эмоционального состояния человека (Н. А. Еращенко, 1986; Носенко Э. Л. и др., 1974), которые легко воспринимаются ухом. В ряде работ было установлено, что при эмоциональном напряжении происходит изменение акустико-темпоральных характеристик речевого потока, что может быть использовано для объективной диагностики эмоционально значимых состояний.

Подводя итог сказанному, отметим, что для того чтобы использовать вышеописанные методики в конкретных условиях производства судебно-психологической экспертизы, а также в оперативных целях при расследовании и судебном рассмотрении дел, необходимо обнаружить эмоционально значимые сигналы в однородном ряду. Наши эмоциональные реакции неспецифичны для различных поводов и потребностей. Поэтому идентификация эмоционально значимых стимулов представляет собой значительные трудности.

В настоящее время при производстве специальных полиграфических испытаний особое значение приобретает воздействие информации. Если ее использовать так, чтобы она вызывала сильную эмоциональную реакцию, — это и будет решением задачи. Обязательным условием при проведении исследований эмоциональной значимости каких-либо раздражителей при производстве психологической экспертизы является создание обычной спокойной обстановки, так как в противном случае человек окажется в состоянии сильного эмоционального напряжения. При этом любой вопрос будет вызывать бурную эмоциональную реакцию.

При проведении экспертизы эксперту приходится многократно ставить так называемые нейтральные вопросы, не относящиеся к конфликтной ситуации. И только после того, как реакции угасают, неожиданно произносятся эмоционально значимые слова. Процесс такого обследования длителен и трудоемок и требует участия квалифицированного психофизиолога.

Зарубежная практика показывает, что использование подобной специальной аппаратуры дает от 73% до 92% правильных заключений, и в этом заключается бесспорность научного обоснования физиологических аспектов данной проблемы. Задача заключается в том, чтобы повысить диагностическую точность специальных психофизиологических испытаний, что предполагает разработку новых концептуальных подходов к интерпретации полученных данных с позиций индивидуальной нормы.

Вопросы для самоподготовки:

1. Какие подходы существовали по поводу трактовки эмоций у
представителей различных психологических школ?

2. Какие виды эмоций выделяются в современных физиологических
теориях и их особенности?

3. Как трактуются эмоции с точки зрения потребностно-
информационной теории П. В. Симонова?

4. Какую роль выполняют первичные и вторичные эмоции в
процессе приспособления индивида к условиям жизнедеятельности?

5. Какое влияние оказывают эмоции на протекание процессов
регуляции и деятельность человека?

6.  Какие  существуют  методики  оценки  состояний
психоэмоционального напряжения у человека?

7. В чем заключается суть электроэнцефалогра-фических методов
исследования?

8. Какие вегетативные показатели позволяют идентифицировать
эмоционально значимые состояния?

РАЗДЕЛ    IV    Концепция    индивидуальной    нормы

психофизиологических состояний

Глава 15 ТЕОРИЯ НОРМЫ

15.1. Общие подходы к проблеме

Проблема нормы и патологии психики личности сложна и многогранна. Однако смысловое содержание понятий «норма» и «психическая норма» у представителей разных профессий и теоретических направлений неоднозначно, что свидетельствует, с одной стороны, о сложности и недостаточной определенности самих упомянутых понятий, с другой — о наличии существенных теоретических различий в их оценке.

Современные представления о норме человеческого организма и психики предполагают объективное существование его нормального развития и функционирования как интервала, оптимальной зоны количественных колебаний процессов на уровне функционального стимулирования (А. А. Корольков, В. П. Петленко, 1981). Нормы объективны, но уровень их познания детерминирован возможностями науки и практики, целями и задачами исследования. Поэтому в

практической деятельности используют опору на нормативные показатели, которые можно рассматривать как отражение уровня познания нормы, а не абсолютное ее выражение.

Исходя из сказанного, о норме функционирования организма и психики человека мы можем судить по общепринятым нормативным показателям строения тела, функциональных измерений различных органов и систем организма в покое и во взаимодействии с окружающей средой, по нормам психических реакций и поведения. Необходимо помнить, что нормативы, имеющие этнические половые, возрастные и другие особенности, постоянно претерпевают изменения в зависимости от конкретных внутренних и внешних обстоятельств, развития науки и т.д. Следовательно, нормативы и норма являются категориями динамичными, но только в определенных пределах (Н. Е. Бачериков и др., 1995), отражающими наличие нормальных структурных и функциональных предпосылок для нормальной жизнедеятельности организма и психики.

О психической норме можно говорить только тогда, когда физиологические и психофизиологические функции головного мозга, лежащие в основе психических процессов, находятся в пределах физиологической нормы, а психические составляющие личности (функции ощущения и восприятия, памяти и мышления, эффекторно-волевая сфера, эмоции и сознание) находятся в пределах принятых за норму показателей, определяемых по экспериментально-психологическим методикам, и соответствуют психологическим и общественным нормативам. Однако психические нормативы до сих пор недостаточно определены и изучены из-за большого многообразия индивидуальных черт личности, их разнонаправленности. Применяемые психометрические методики (ММИЛ, Векслера, Кэттела) не дают оснований к категорическому суждению о психической норме конкретного лица, так как допускают субъективизм в оценке полученных результатов.

Оценивая соотношение нормы и здоровья, можно сделать вывод, что фундаментом здоровья является в первую очередь норма. С позиций диалектики, основой соматического и психического здоровья должно служить нормальное состояние морфо-функционального субстрата. Однако высокая пластичность головного мозга допускает возможность диссоциации между степенями развития структуры и функции, функциональных возможностей головного мозга и психики, между объективно определяемыми состояниями нормы и здоровья, особенно в психической сфере.

В последние десятилетия появились сотни статей и монографий, в которых представлены глубокие исследования функционирования различных систем организма с точки зрения системного подхода, в том числе с использованием методов системотехники, математической логики, статистики, моделирования. Учитывая это, в представляемой работе мы ставим своей задачей проанализировать возможности и ограничения, которые необходимо иметь в виду при интерпретации параметров систем

организма в психофизиологии с учетом сложности и целостности этих систем, а также с позиций индивидуальной нормы. Необходимость такого анализа назрела именно теперь, когда появилось множество тестов в психологии, страдающих в известной мере субъективизмом при их интерпретации.

Накопленный столетиями преимущественно эмпирический опыт, лежащий в основе оценки функционального состояния организма, в том числе центральной нервной системы, вобрал в себя основные принципы системного подхода к исследованию поведенческих и психофизиологических реакций человека. К ним относятся, в частности, известные положения о том, что каждый организм требует индивидуального подхода, что при диагностике необходимо обращать внимание не только на нарушенные функции и системы организма, но и на весь организм в целом. Все эти положения были развиты отечественными физиологами и психологами, что явилось основой высочайшего уровня диагностики.

Новые совершенные подходы к изучению функционального состояния и уровня жизнедеятельности организма, появившиеся во второй половине нашего века, обеспечили значительный прогресс отдельных научных направлений.

С развитием в психологии и физиологии все более узкой специализации, возникающей благодаря научному прорыву в различных областях, исследователи и практики стали стремиться к однозначности параметров. Монографии и статьи, посвященные разнообразию возможных значений показателей, тонут в море специализированных исследований, проведенных на основе множества методик и не углубляющихся в анализ вариаций значений полученных показателей. Усиление этих тенденций смещает внимание исследователей на вновь открываемые параметры. От каждого нового показателя ждут однозначной характеристики различий нормы и патологии и, когда ожидания в очередной раз не оправдываются, начинают искать очередной новый параметр, который наконец точно охарактеризовал бы состояние человека. Несмотря на то что подобные надежды каждый раз оканчиваются разочарованиями и выявляется широкая вариабельность очередного параметра, многие исследователи продолжают считать, что она вызвана ошибкой методов измерения. Поэтому необходимо разобраться в вопросе возможных значений определяемых параметров.

Проведенный нами обзор литературы по этим вопросам имел задачу проанализировать возможностиы и ограничения интерпретации параметров систем организма в психофизиологии с учетом индивидуальных различий этих систем.

Все задачи диагностики психофизиологического статуса человека требуют решения одной из фундаментальных проблем биологии — проблемы нормы. Для того чтобы решать вопросы оценки функционального состояния человека, необходимо прежде всего

определить, что понимается под нормой. В этом направлении проделана значительная работа, вскрыта удивительная диалектичность взаимодействия нормы и патологии.

Из изложенного следует, что понятия нормы и здоровья не идентичны и совпадают, как правило, только тогда, когда нормальный уровень различных нормативных, преимущественно функциональных, показателей обеспечивает адекватную и полную адаптацию и нормальную работоспособность не только в условиях повседневной жизни, но и в экстремальных ситуациях, когда нормативные показатели могут быть превышены. Но это не всегда свидетельствует о неблагополучии здоровья. Примером может служить физиологический аффект с агрессивным и аутоагрессив-ным поведением, возникающий при воздействии эмоционально-стрессовых ситуаций на практически здорового человека (Н. Е. Бачериков и др., 1995).

Соотношение нормы и здоровья в сфере психической деятельности
сложны, поскольку именно здесь особенно затруднена объективизация
нормативов, далеко не все они выявлены и научно обоснованы, известные
нормальные психофизиологические показатели не всегда совпадают с
нормой социального поведения и т.д. Кроме того, норма оценивается не
только с психологических, но и с социальных позиций. Это не просто
совокупность среднестатистических показателей, составляющих структуру
личности, и разнообразных психических функций. Это исключительно
индивидуализированное многообразие   сочетаний различных

характеристик, еще недостаточно познанное, но отражающее наличие определенных закономерностей, присущих человеческой психике вообще. Необходимо учитывать, что как норма, так и психические отклонения от нормы нередко имеют выраженную социальную детерминацию, закономерные социальные проявления и последствия. Следовательно, именно оценка психической нормы имеет особенно выраженный социальный оттенок, зависит от этниче&ких» культурных и других представлений о норме и здоровье.

Огромное разнообразие проявлений и сочетаний личностных особенностей приводит к тому, что у заведомо психически здоровых людей нередко наблюдаются настолько неприемлемые, социально неадекватные поступки, что возникает подозрение о психической патологии. В то же время отдельные психически больные на протяжении какого-то определенного периода могут вести себя настолько социально адекватно, что возникает сомнение в их нездоровье. Именно поэтому в клинической и экспертной практике встречаются двоякого рода крайности в заключениях о психическом состоянии конкретных лиц: в сторону признания болезненными здоровых индивидуально-психологических черт и в сторону оценки болезненных проявлений как характерологических особенностей, личностных реакций на жизненные трудности.

Представляется, что существующие диагностические противоречия являются следствием сложности самого предмета познания и трудности его

изучения. О неправомерности противопоставления психической нормы и психической патологии, о существовании тонких переходов между ними имеются упоминания в трудах В. П. Осипова(1939), К. Leonhard (1961, 1968, 1981), М. Jarosz (1975) и многих других ученых. Предложив понятие акцентуированных личностей, К. Leonhard (1968, 1981) сделал попытку заполнить этот разрыв. Отмечая большое разнообразие личностных черт и личностей в целом, он выделил наиболее важные психические характеристики, определяющие индивидуальность человека. К этим характеристикам он отнес сферы направленности интересов и склонностей, чувств и воли, ассоциативно-интеллектуальную. Различная степень их выраженности, по его мнению, придает определенное своеобразие личности каждого человека. В этих личностях, как и в любом психически здоровом человеке, потенциально заложены социально-положительные и отрицательные тенденции, а их реализация зависит от конкретных жизненных ситуаций.

Таким образом, акцентуированные личности, сточки зрения К. Leonhard, можно рассматривать как переходные типы личности между нормой и патологией, но не являющиеся патологическими, как крайние варианты нормы, однако с чрезмерным, зачастую в обычных условиях скрытым усилением отдельных, преимущественно характерологических, черт личности. Это создает избирательную уязвимость человека по отношению к определенным психическим воздействиям при хорошей устойчивости к другим.

Понятия «психическая патология» и «психическая болезнь» используются для определения качественно иных психических состояний — измененных настолько, что они лишают человека возможности нормального социального функционирования, адекватной адаптации к обычным (нормальным) природным и социальным условиям. Эти состояния также чрезвычайно многогранны и разнообразны (А. В. Снежневский, 1983; Г. В. Морозов, К. Зайдель, 1988; П. Е. Бачериков, 1989; К. Jaspers, 1965; Е. Bleuler, 1972 и др.). Однако разграничение психической нормы и психического здоровья, с одной стороны, и психической болезни и психической патологии, с другой, как наиболее важное и принципиальное, до сих пор остается предметом серьезных теоретических и диагностических дискуссий, особенно острых при решении экспертных вопросов.

Это, в частности, касается и выделяемых в настоящее время так называемых социопатий, в формировании которых решающую роль играют социальные факторы (А. К. Ленц, 1927). Это наиболее спорная группа, которую невозможно жестко отграничить, с одной стороны, от акцентуаций характера и, с другой, — от психопатического развития личности. Социопатий следует рассматривать как социальный феномен, как аномальную форму психических реакций и поведения человека по отношению к определенным обстоятельствам, неприемлемым в силу личностной самооценки и установки, но не представляющимися таковыми для большинства людей. Социопатические личности временами не

вписываются в принятые социальные нормативы из-за их неадекватного поведения (суицидальных угроз и попыток агрессии к окружающим, дезертирства, беспричинного оставления учебы, бродяжничества, уходов из дома и др.), но при возвращении к желаемым, привычным условиям жизни они проявляют вполне достаточную приспособляемость, и социопа-тические (вернее, асоциальные и антисоциальные) формы поведения исчезают (Н. Е. Бачериков, М. П. Воронцов и др., 1995).

Социопатическими можно считать и такие ставшие распространенными явления, как образование различных групп подростков и молодежи с асоциальной и антисоциальной направленностью (враждующих между собой, беспризорников, металлистов, наркоманов и т.п.). Через некоторый промежуток времени эти группы распадаются, а участники их возвращаются к общепринятому образу жизни.

Таким образом, социопатии нельзя относить к собственно патологическим состояниям, в частности к психопатиям, хотя среди лиц с асоциальными формами поведения нередко встречаются и психопатические личности. Аномальные формы поведения и отдельные симптомы психопатологического типа эпизодически могут проявляться у вполне психически здоровых людей как реакция на эмоционально-стрессовые ситуации. Но это не патология, а лишь доказательство огромного разнообразия проявлений психических функ ций человека, при интерпретации которых в целом ряде случаев вопросы нормы остаются проблематичными.

В связи со сказанным, одной из актуальных задач биологии, психофизиологии и психологии является обоснование нормы и на осяо&ании этого -^А построение адекватных методов оценки актуального психофизиологического состояния человека с целью профотбора, оценки адаптационных возможностей человека, его трудоспособности в экстремальных условиях.

Обширный, но разрозненный и противоречивый материал по вопросам нормы психического и физиологического процесса и нормы состояния не позволяет широкому кругу специалистов в области психологии и физиологии эффективно использовать достижения в решении этого вопроса.

Систематизация представлений о норме психофизиологического состояния позволит преодолеть эти трудности и обеспечить разработку стандартизованных средств и методов воздействия на организм с учетом его индивидуальных особенностей.

15.2. Проблема нормы в биологии и других естественных науках Несмотря на большое количество специальных работ, посвященных изучению проблемы нормы, этот вопрос остается открытым. Отсутствие обобщающих работ по проблеме нормы вынуждает представителей самых различных наук при решении частных проблем опираться либо на случайные, малообоснованные определения нормы, либо разрабатывать

собственные определения (А. А. Корольков, В. П. Петленко, 1976, 1977).

Отсутствие строгого определения нормы в целом ряде случаев, характерных, прежде всего, для психологии и физиологии, приводит к необходимости оговорок при его использовании. Часто понятие нормы и поня тие меры используются как синонимы. В действитель ности, в психологии и физиологии понятие нормы ис пользуется как измерение состояния здоровья.

Сложность в четком определении нормы отмечали еще древние ученые, обращая внимание на трудности в проведении четкой границы между прекрасным и безобразным, здоровьем и болезнью. Но настоятельные требования жизни осуществить эти разграничения приводили к созданию определенных решений этой задачи.

Характерной особенностью нормы в античный период являлась эстетика золотой середины, или "золотого сечения". Оно широко использовалось в самых различных областях знаний. Затем «золотое сечение» было предано забвению и в течение более двухсот лет о нем не вспоминали. В 1850 году Цейцинг открывает его снова и трактует как характеристику прекрасного, для чего необходимо разделить целое на две'части так, чтобы меньшее относилось к большему, как большее — к целому (М. Гика, 1936). Стремясь ввести правило «золотого сечения» как норму или закон пропорций, его устанавливают в пропорциях человеческого тела и тела животных, форма которых отличается изяществом, его отмечают в ботанике и музыке (А. А. Савелов, 1960; А. Н. Стахов, 1979; В. Е. Михайленко, А. В. Кащенко, 1981).

На смену поиска конкретных пропорций, выделяемых как некая норма, все в большей степени приходят представления о норме как о среднем, наиболее часто встречаемом варианте. Такую характеристику нормы впервые обоснованно высказывает А. Кетле, трактуя норму как некий средний вариант, синоним правильности, заурядности, посредственности. Характерную особенность отсутствия четких границ нормы отразил в своих работах Лейбниц (В. И. Купцов, 1976). Этот принцип непрерывности перемещения нормы позволил в дальнейшем объяснить непрерывное изменение биологических объектов и перехода от одного качества к другому.

Дальнейшее развитие вопроса о норме и ее границах приводит к глубокому пониманию, что именно на границах возникают существенные особенности в контролируемых процессах. Однако в настоящее время в ряде случаев упускается из внимания данный факт, и нередко при различных описаниях нормы не учитывается, что сами по себе границы нормы весьма подвижны и зависят от многих факторов и что это является нормой поведения границ.

Осознание факта относительности границ нормы или меры чего-либо привело в дальнейшем к серьезным гносеологическим трудностям понимания этого вопроса в биологии и психологии.

Представления о норме как о некоем среднем показателе, не

имеющем четкой границы, привели, по мере развития соответствующих теоретических знаний, к пониманию нормы как среднестатистической величины. В современной биологии, физиологии и психологии понимание нормы как среднестатистического варианта настолько широко распространено, что не подвергается каким-либо сомнениям. Но такое понимание нормы оказывается недостаточным, и прежде всего это заключается в том, что на небольшом количестве фактов статистическая закономерность не проявляется. В свою очередь, если взять достаточное количество данных, когда в силу вступает закон больших чисел, то получается достоверная статистическая картина. Но среднее — это абстракция. Средние величины, выделенные из неоднородной совокупности, дают ложную количественную характеристику определяемого качества относительно индивидуальной нормы.

Всякая норма, определенная среднестатистически, включает не только среднюю величину, но и отклонения от этой величины в известном диапазоне, что также имеет индивидуальные формы проявления. Включение вариативности отклонений вокруг средней величины еще в большей степени усложняет понятие нормы. Правильное понимание абстрактно-общих определений позволяет методологически правильно оценить и место среднестатистического определения нормы.

В целом, статистические показатели дают возможность оценить многие параметры здоровья человека, на основании чего составляются табличные данные нормальных показателей, так как в психологии и медицине понятие здоровья сводится к понятию нормы.

Использование среднестатистических характеристик нормы как «типичных», «наиболее распространенных» показателей встречает ряд серьезных трудностей и расходится с реальными явлениями, так как в медицинской практике известны многочисленные случаи значительных отклонений отдельных индивидуумов по различным признакам от статистической нормы, являющихся в то же время полноценными и жизнеспособными, хотя такие отклонения квалифицируются как патология.

На основании этого делаются заключения о недостаточности среднестатистического критерия нормы для оценки действительной нормы и патологии. На основании подобного ряда факторов Д. Уильяме (1960) приходит к заключению о том, что практически каждый человек представляет собой в том или ином отношении отклонение от нормы, что, в конечном счете, приводит к отрицанию нормы, растворению ее в аномалиях.

Такое ошибочное заключение основывается на шаблонном подходе определения нормы для различных структур и функций организма и представления некоего стандартного человека как прокрустова ложа, в которое необходимо вложить реальных индивидуумов, имеющих всегда определенные отклонения по ряду параметров.

Индивидуальная норма всегда конкретна и специфична, но она не существует как отдельное, вне связи с общим. В действительности не

существует человека стандартизованного по всем психологическим и морфофункциональным параметрам, поэтому среднестатистическое понимание нормы наряду с существующей ее важностью остается недостаточным.

Такие заключения приводят ряд исследователей к нигилизму в отношении принципиальной возможности определения нормы. Субъективная трактовка нормы позволяет высказывать сомнения о возможности отличия болезни от здоровья и делать заявления о том, что норма в медицине и психологии есть фикция, не поддающаяся определению (L. King, 1954).

Следует отметить, что наряду с традиционно сложившимся пониманием нормы как среднестатистической характеристики и построением на ее основе нормативных требований к психофизиологическому развитию в настоящее время все в большей мере получает развитие понимание относительности границ нормы и общности принципов ее проявления, что позволяет прийти к формированию понятий индивидуальной нормы как характеристики состояния здоровья.

Основы такого подхода в понимании нормы развития были заложены советским ученым М. Я. Брейтманом (1924, 1949), который пришел к заключению, что норма — это не застывший «канон», а динамическое соответствие внутренних взаимоотношений систем организма.

Норма в данном случае выступает как характеристика равновесия организма человека, отдельных его органов и функций в условиях среды пребывания. Фактически норма выступает в данном понимании как соответствие среды и объекта, их устойчивой формы отношений. Вскрытие природы этой формы отношений позволит в каждом конкретном случае говорить о сущности, определяющей нормальные отношения, а не о норме вообще.

15.2.1 Понятие нормы с точки зрения теории функциональных систем

Наиболее глубокое и обоснованное изложение понятия нормы разработано в теории функциональных систем, основы которой были заложены в 30-е годы академиком П. К. Анохиным. В дальнейшем эта теория получила развитие в работах К. В. Судакова, А. А. Кор-олькова, В. П. Петленко, академика Н. М. Амосова, Ю. Г. Антомонова и др. В их работах обосновывается принципиально новый подход в трактовке понятия нормы. Норма понимается не как набор стандартных критериев, а как процесс, определяющий оптимальный режим функциональной деятельности. Наличие в их работах хорошо изученных и достаточно глубоко обоснованых признаков системной организации функциональной деятельности позволяет вскрыть причины существующих недостатков в построении оценки нормы и обосновать критерии оценки индивидуальной нормы как функционального оптимума.

Одним из наиболее глубоких представлений нормы для живых систем, изложенных в отечественной литературе, является характеристика ее как функционального оптимума. В выдвинутой концепции оптимального состояния норма трактуется как интервал оптимального функционирования живой системы с подвижными границами, в рамках которых сохраняется оптимальная связь со средой и согласование всех функций организма (А. А. Корольков, В. П. Петленко, 1975; В. К. Судаков, 1983,1984).

Определение нормы как процесса, направленного на сохранение оптимального состояния, приводит к необходимости анализа общих принципов системной организации функциональных отношений. В изучении и выявлении общих принципов в системной организации функциональных отношений проведен большой объем исследований, среди которых особую значимость имеют работы П. К. Анохина.

Одним из основополагающих принципов, который определяет существование общего подхода в оценке нормы как процесса вне зависимости от уровня организации и конкретной формы протекания функциональной деятельности рассматриваемой системы, является принцип изоморфизма (Н. М. Амосов, Ю. Г. Антомоновидр., 1980-1984).

Существование этого принципа указывает, что в зависимости от конкретного уровня исследования или системы могут наблюдаться самые различные формы проявления функциональной деятельности, но принципы ее организации остаются инвариантными. Следовательно, для определения нормы как процесса важна не его конкретная форма проявления, а установление взаимосвязи принципов, определяющих этот процесс.

Характерным принципом системной организации функциональной деятельности, который выделяется различными авторами, является мультипараметрическая, или (в других источниках) многопараметрическая, организация обеспечения конечного результата любой функциональной системы (В. К. Судаков, 1983, 1984).

Если принцип изоморфизма в организации функциональных систем определяет существование общей закономерности в проявлении нормы, то принцип мультипараметрического взаимодействия функциональных систем по конечному результату указывает на форму проявления нормы, ее качественную характеристику.

Мультипараметрическая взаимообусловленность некоторой совокупности компонентов порождает статистическую закономерность их проявления. Каждый компонент из рассматриваемого комплекса мультипа-раметрических отношений в проявлении своей активности имеет конечные границы вариации, и сам комплекс их отношений тоже имеет ограниченный набор. Эти критерии и определяют характеристики наблюдаемых статистических закономерностей вариации активности компонентов мультипараметрического комплекса. В зависимости от конечного результата функциональной деятельности рассматриваемой системы (интенсивности работы) определяется ее состояние. Изменение состояний не меняет мультипараметричес-кого набора компонентов и

может повлиять только на вариативность состояния каждого из них.

15.3. Статистический характер поведения нормы как основа оценки адаптоспособности человека в процессе деятельности

В условиях научно-технической революции в народном хозяйстве страны возрастает актуальность проблемы управления социальной и профессиональной структурами производительных сил общества. Резервом повышения производительности труда наряду с автоматизацией производственных процессов и внедрением достижений научной организации труда является научно обоснованная расстановка кадров с учетом того, чтобы каждый работник наилучшим образом соответствовал своей профессии и выполнял производственные задачи с максимальной эффективностью. Одно из важных направлений этой работы — решение задач диагностики, формирования и развития профессиональной пригодности, которые осуществляются путем отбора кадров на обучение различным специальностям, их подготовки и адаптации молодых специалистов к условиям трудовой деятельности.

Профессиональная пригодность кандидатов к обучению оценивается при их профессиональном отборе, который представляет собой комплекс мероприятий, направленных на выявление лиц, наиболее пригодных к обучению и последующей трудовой деятельности по своим моральным, психофизиологическим и психологическим качествам, уровню необходимых знаний и навыков, состоянию здоровья и физического развития.

Профессиональный отбор осуществляется путем проведения медицинского, образовательного и психологического отбора. Последний же основывается на изучении состояния, степени развития совокупности тех психических и психофизиологических качеств личности кандидатов, которые определяются требованиями конкретных профессий или специальностей и способствуют успешному их овладению и последующей эффективной рабочей деятельности. Все перечисленные виды с точки зрения изучения и оценки индивидуальных качеств человека тесно связаны, друг с другом, что предполагает интегральный взгляд на организм человека.

Приспособление человека к тому или иному виду деятельности, особенно протекающей в условиях повышенных психоэмоциональных нагрузок и экстремальных ситуаций,— это основная задача, от решения которой в большой мере зависит достижение целей рабочего как биологического субстрата и, одновременно, как члена общества. Поэтому проблема адаптации в психофизиологии труда занимает одно из центральных мест, ибо адаптация к профессиональной деятельности, являясь многомерным и интегральным процессом, существенно сказывается как на эффективности деятельности отдельных индивидов и рабочих коллективов, так и на состоянии здоровья и продолжительности активного периода жизни.

Когда мы говорим о профессиональной адаптации, то необходимо отметить, что ее следует представлять как многоуровневый, функционально детерминированный процесс адаптации к труду с включением в него физиологических, личностно-психологических, поведенческих и социальных компонентов.

Принимая во внимание, что адаптация является системным ответом организма на длительное или многократное воздействие внешней среды, обеспечивающего выполнение основных задач деятельности и направленного на достижение адекватности первичной реакции и минимизацию реакции платы (В. И. Медведев, 1983), мы исследуем вопросы системной детерминации психофизиологических явлений, рассматривая организм как целостную саморегулирующуюся систему.

Диалектико-материалистическая   концепция    детерминизма

предполагает наличие обусловленности всякого явления и синтезирует причинный и системный подходы, рассматривая при этом не только принадлежность системы к другим системам, но и разв-итие системы в системах.

Пытаясь выявить закономерную связь, исследователи обычно пользуются усредненными данными, которые далеко не всегда действительно раскрывают существенные и необходимые связи. Для линейного подхода задача объяснения разнообразия следствий при действии одних и тех же причин является в принципе неразрешимой. Но она может быть решена в русле системного подхода.

Особенного внимания заслуживают вопросы не только каузальных, причинно-следственных отношений, которые, безусловно, являются наиболее важными в психологии. Но применительно к задачам психологического исследования следует обращать внимание и на другие детерминанты, которые не порождают, не вызывают событий, эффектов, но влияют на них, ускоряя или замедляя их возникновение, усиливая или ослабляя, изменяя их в том или ином направлении.

Теоретической основой для таких детерминант может служить концепция конституционально-индиви-дуального подхода, опирающегося на всесторонние представления, учитывающие и приобретенные в процессе индивидуальной жизни свойства индивидуума. Все это будет способствовать развитию принципа индивидуального подхода к человеку, теоретических и практических основ психологии, психогигиены и пси-хокорр екциии.

Для достижения поставленных целей нами было проведено исследование процесса адаптации к новым видам деятельности на студентах одного из технических вузов, курсантах Университета внутренних дел и Высшего военного пожарного училища (840 чел.) Применялось скринирующее измерение антропометрических показателей [длина (L), масса (М) тела, окружность грудной клетки (ОГК), толщина кожно-жировых складок с помощью калиперометрии]; функциональных (уровень артериального давления) и личностных характеристик с помощью

теста ММИЛ.

В процессе проведения исследования мы исходили из таких размышлений. Организм и личность человека, как система, лишь тогда являются целостным образованием, когда в ее структуре при воздействии внешних сил возникают процессы, направленные на противодействие этим силам и сохранение данного ее состояния (В. П. Огородников, 1987).

Каждый иерархический уровень такой сложной системы, как организм, вносит свой собственный вклад в целостную адаптивную реакцию, обеспечивая конечный приспособительный результат. Однако «цена» такого адаптивного реагирования у разных индивидов не одинаковая, что зависит от конкретных психологических и индивидуально-типологических особенностей субъекта.

Несмотря на некоторые различия в определениях адаптации, всеми исследователями признано, что адаптация — это целенаправленная системная реакция организма, обеспечивающая возможность всех видов социальной деятельности и жизнедеятельности при воздействии факторов, интенсивность и экстенсивность которых ведут к нарушениям гомеостатического баланса. Эти нарушения могут быть связаны как с первичный сдвигом регулируемой константы, так и с изменением функциональной активности регулирующих механизмов.

В ряде случаев организм человека оказывается неспособным выполнять социальную или профессиональную деятельность. «Имеющиеся возможности использования индивидуальных стратегий адаптации становятся недостаточными для обеспечения устойчивости организма, что может привести к появлению ряда патологических нарушений» (В. И. Медведев, 1984). Это не болезни адаптации, как считает Н. А. Агаджанян (1978), а болезни слабости адаптогенных возможностей, связанных как с самой харак теристикой базовых физиологических процессов, так и со слабостью активационных механизмов.

Сейчас достаточно остро стоит вопрос о формиро вании и количественном определении так называемой адаптоспособности — возможностях организма осуществлять адаптационные перестройки. Эти свойства, по мнению многих исследователей, определяются личностно-психологическими, психофизиологичес кими, морфофункциональными и поведенческими особенностями организма. При этом решающее значение придается состоянию функций и процессов морфо-функциональной структуры человека, формирующей функциональную систему для осуществления деятельности. Это так называемые внутренние детерминанты процесса адаптации.

По данным ряда исследователей, адаптоспособность организма определяется уровнем и степенью гармоничности достигнутого физического и нервно психического развития, а также уровнем реагирования организма на различные воздействия и резистентностью к ним (С. М. Тромбах).

Из литературы известно, что морфологический статус отражает

влияние многочисленных внутренних

100-

100 1

80                      90                 100              110 ОГК(см)

Рис. 5. Схема оценки физического развития студентов-мужчин в возрасте 17-18 лет по пентильным шкалам антропометрических показателей:

длины — • — • — • —

массы тела--------------

окружности грудной клетки---------------------------

факторов и факторов внешней среды и служит ценным социально-гигиеническим показателем.

Для выявления характера сложных межуровневых взаимоотношений в организме в процессе адаптации к новым условиям деятельности нами было проведено перцентильное исследование антропометрических показателей и такой базовой физиологической функции, как уровень артериального давления (АД), которое предполагает скринирующее измерение указанных показателей с последующим построением кумулятивных кривых распределения этих признаков.

Кумулятивные, или интегральные, кривые представляют собой диаграммы накопленных вероятностей признака, для получения которых необходимо построить гистограммы распределений показателя (рис. 5). Кумулятивные кривые позволяют лучше сравнить распределения показателя, нежели гистограммы, и установить референтный интервал.

Референтные величины в настоящее время используются все более широко, иногда просто вместо термина «норма».

Однако необходимо помнить, что референтные величины не соответствуют нормам и определяются как совокупность величин, получаемых при обследовании референтной (случайно выбранной из здоровой части исследуемой группы лиц) совокупности людей. Референтные величины не противопоставляются нормам, а являются

такими нормами, по отношению к которым соблюдены все условия их разработки и использования. Другими словами, это нормы, которые отражают реально существующие возрастные, половые, профессиональные особенности, специфику метода и условия исследования.

Принцип формирования референтной группы определяет получаемые референтные величины. С совокупностью последних сравниваются конкретные результаты исследований. В XIX веке референтные величины представлялись в виде интервала от максимальных до минимальных значений. В начале XX века обычным было использование средних величин в качестве эталона для оценок. Затем, до 50-х годов, «нормы» формировались почти исключительно методом сигмальных отклонений. В последние два десятилетия на первое место выдвинулся метод персентилей. (L. Herrera, 1958). В настоящее время для определения границ референтного интервала используются различные методы. Если референтных данных мало (менее 100 измерений) и их распределение не отличается от нормального, то следует описывать их параметрами нормального распределения — средней величиной и средним квадратичным отклонением.

Если данных достаточно много (более 80—120 измерений) и в особенности если их распределение отличается от нормального, следует использовать метод персентилей. Этот метод прост и эффективен. Полученные референтные величины ранжируют и определяют, какая величина изучаемого параметра соответствует нижним 5% величин и верхним 95% величин. Таким образом, устанавливаются границы референтного интервала, включающего, например, 90% референтных величин. Иногда используются более широкие (95%) и более узкие (80%) интервалы.

Для целей нашего исследования были построены кумулятивные кривые для длины, массы тела, окружности грудной клетки и уровня артериального давления, полученные нами при обследовании студентов первых двух лет обучения в ВУЗе. Необходимо отметить, что диапазон распределения признаков от 10 до 90 цен-тилей (Р^А — Рдд) рассматривался нами в качестве средних величин, выше 90-го центиля — как «область высоких значений», а ниже 10-го центиля — как «область низких величин». Другими словами, диапазон признаков выше Рдд и ниже Р^Ад, которые встречаются у 20% лиц в исследуемой популяции, рассматривается нами как область пограничных значений.

Такая градация антропометрических и физиологических признаков на условную норму и ее крайние варианты оправдана в том плане, что позволяет в некоторой степени отойти от среднестатистического представления о норме, суживающей понятие естественной нормы во всем ее разнообразии. «Как правило, мы оцениваем некие средние значения для большого количества элементов и их деятельности,— говорил Г. Франк (1969),— и характеризуем этими средними значениями работающую систему, которая в принципе не подходит такому усреднению». Вероятно,

именно полиморфизм является той важнейшей биологической закономерностью, благодаря которой обеспечивается выживаемость популяции, и его подмена среднестатистическими показателями суживает рамки реальной жизнеспособности.

15.4. Основные показатели адаптоспособности человека и их оценка с позиций индивидуальной нормы

Понятие полиморфизма включает в себя такую важную характеристику, как оценка гармоничности развития соматических компонентов, так как дисгармония морфологического статуса может отражать и кон-ституциональные особенности, и врожденную или наследственную патологию, что выражается в несовершенстве механизмов адаптации (Г. Л. Апанасенко, 1984;

М. Я. Брейтман, 1924; Л. А. Листовая, 1980; С. В. Казначеев, 1983 и

ДР-)-

Несмотря на многовековую историю, само понятие сущности

конституции весьма разночтимо, на что обратил внимание еще А. А. Богомолец: Наибольшая концентрация противоречий относится к основному вопросу: какие признаки и свойства организма должны быть признаны конституциональными». Основные споры вокруг проблемы — рассматривать ли конституцию как выражение генотипа или фенотипа?

При всем разнообразии существующих классификаций типов телосложения в их основе лежит практически один параметр — продольные размеры тела. Именно длина тела и соответствие массы каждому сантиметру роста являются теми показателями, устойчивость которых формировалась в ходе длительной эволюции путем естественного отбора и передается наследственным путем из поколения в поколение.

Изучению особенностей физического развития всегда уделялось большое внимание как для прогнозирования работоспособности человека в экстремальных условиях жизнедеятельности, его адаптационных возможностей, так и в процессе профессионального отбора. Такой подход определялся двумя обстоятельствами. Во-первых, тем, что физические качества человека сами по себе могут являться важными и необходимыми для выполнения определенных производственных задач, т.е. для конкретных видов деятельности некоторые из этих качеств следует рассматривать как профессионально значимые. Во-вторых, уровень физического развития характеризует состояние ряда функциональных систем организма, обеспечивающих жизнедеятельность человека в определенных условиях труда, а также степень развития некоторых важных для выполнения трудовых операций психических качеств.

Психофизиологический анализ деятельности, особенно в тех ее видах, которые сопровождаются высоким психоэмоциональным напряжением, свидетельствует о том, что для подавляющего большинства таких профессий требуется наличие достаточно развитых тех или иных физических качеств.

У лиц однородной возрастной группы существуют значительные

индивидуальные различия как в физическом развитии, так и в антропометрических данных, что было установлено и в наших исследованиях. Так, в процессе наших наблюдений было выявлено, что только немногим более половины субъектов из всех обследованных имеют гармоничное физическое развитие, при котором масса тела и окружность грудной клетки соответствуют длине тела. У 26,7% лиц выявлено дисгармоничное физическое развитие, а 16,3% обследованных могут быть отнесены к группе лиц с резко дисгармоничным физическим развитием. На основании этих измерений были выделены группы студентов с брахи-, мезо- и долихоморфным типом телосложения. За основу подобной типологии был взят такой показатель, как индекс «стении» (Ист. = L/2 х М + ОГК, где L — длина тела в см, М — масса тела в кг; ОГК — окружность грудной клетки в см), который характеризует степень вытянутости тела в длину.

Проведенное нами соматотипирование исследуемых по индексу «стении» на лиц с преимущественно'долихоморс})ным (Ист. > 0, 78 усл. ед.), брахиморфным (Ист. < 0, 69 усл. ед.) и мезоморфным (0, 78 > Ист. > О, 69 усл. ед.) типами развития показало, что они имеют достоверные различия не только по антропометрическим, но и по функциональным показателям. Причем наиболее четко эти различия прослеживаются в отношении крайних типов телосложения по систолическому (АДс.), диастолическому (АДд) и среднединамическому (АДср.) артериальному давлению.

Мы уже упоминали ранее, что само понятие функционального
состояния должно разрабатываться на основе системных представлений о
формировании целостного ответа организма. Описывая функциональное
состояние как целостную реакцию организма, в качестве основных
элементарных структур или звеньев системы выделяют функции и
процессы         разных        уровней:        морфофункционального,

психофизиологического и поведенческого. На морфофункциональном уровне особое место занимают структуры, обеспечивающие соматический и вегетативный компонент реакции.

Являясь продуктом активного взаимодействия организма с внешней средой в процессе деятельности, функциональное состояние представляет собой динамическое образование. Особенно важны данные о текущих изменениях одних показателей относительно других и согласованности сдвигов.

Применение регрессионного анализа позволило установить, что зависимость между уровнем АД и площадью поверхности тела, которую мы определяли по формуле Issakson (1958), отражающей динамику соче-танных изменений длины, массы тела и окружности грудной клетки, описывается уравнением регрессии 2-го порядка (АДс = 160, 2 — 60, 1 Х+21, 2X2, о = 6, 4 и АДд = 250, 0 — 191, 5 X + 54, 1 Х2, о= 9, 0) и для наших данных наиболее четко проявляется на участке изменения последней от 2,02 м2 и выше и 1,76 м2 и ниже. Вероятно, зависимость

функциональных показателей от антропометрических параметров прослеживается не на всем протяжении изучаемой совокупности данных, а лишь в крайних их значениях, которые наиболее сильно отклоняются от средних величин. Отмечаемое нами уменьшение силы морфофункцио-нальных взаимосвязей в среднем участке корреляционного поля, по-видимому, объясняется действием ком-пенсаторных факторов, которые обеспечивают некоторую свободу вариабельности морфологических и функциональных систем.

Можно предположить, что поскольку уровень АД является одним из механизмов, обеспечивающих адаптацию на уровне тканевого и клеточного обмена, то увеличение тесноты взаимосвязи между этим показателем и площадью поверхности тела индивида в области крайних величин определяет меру компенсаторных возможностей организма в ответ на воздействие среды.

Это согласуется с исследованиями В. П. Волкова-Дубровина (1970), предположившего существование участков корреляционного поля с различной степенью зависимости морфологических и функциональных показателей.

Более того, как оказалось, при объединении обследуемых в группы по крайним перцентилям антропометрических показателей выделение лиц с явно выра-. женным дисгармоничным физическим развитием являлось наиболее информативным в отношении прогнозирования развития явлений дезадаптации. По нашему мнению, такой подход дает основание для выделения групп риска среди обследуемого контингента в плане прогнозирования работоспособности и развития адекватных и неадекватных приспособительных реакций в процессе трудовой деятельности.

Анализ построенных нами персентильных кривых изучаемых параметров показал, что степень вытянутости тела в длину, площадь поверхности тела и суммарная толщина кожно-жировых складок являются значимыми антропометрическими детерминантами развития явлений дезадаптации, проявляющихся в наших исследованиях в виде повышения уровня артериального давления.

Нам представляется, что все вопросы, связанные с физическим развитием человека, явлениями акселерации, все меры гигиены и профилактики, проблемы прогнозирования возможностей расширения диапазона приспособительных свойств у человека могут быть реальными только исходя из четко сформулированного понятия биологического потенциала живой системы, основой которого может быть только генотипическая реактивность, а ее реализуемость зависит от экологии человека.

Детерминационная теория       адаптивного    реагирования

рассматривается нами на всех уровнях: биологическом (теория организма) и социально-психологическом (теория личности). С выходом на уровень человека (теорию личности) теория адаптивного реагирования становится

социально-психологической адаптацией личности (В. П. Петленко, В. Ф. Сержантов, 1984) и тем самым наполняется новым социальным содержанием, охватывая человека в целом. Основные базисные механизмы всякой адаптации — биологические, но мотивация и поведение человека уже выходят на уровень социальной адаптации.

В настоящее время признана интегрирующая роль нервной системы
в жизнедеятельности организма. И перед исследователями стоит задача
разработки различных уровней, форм и степеней сложности этих
интеграции.    Чтобы     выявить     системные     детерминации

психофизиологических взаимоотношений, нами было проведено исследование психологических характеристик, полученных с помощью теста ММИЛ, у лиц с разным уровнем артериального давления. Для этого общая группа" исследуемых была шкалирована по высоте АДс с последующим выделением пяти подгрупп (табл. 3).

При обработке результатов определялись средние значения по каждой шкале ММИЛ, корреляционные взаимосвязи показателей шкал ММИЛ с уровнем АДс и АДд в каждой подгруппе. Были выявлены различия в характере и силе корреляционных связей и средних значений шкал ММИЛ между подгруппами.

В первой подгруппе (АДс 100—109 мм рт. ст.) отмечены самые высокие показатели шкал «F» и «3», самые низкие показатели шкал «I», «2», «10», отмечена слабая, но достоверная корреляционная связь г-=(-0, 3) АДс и шкалы «К». То есть эта подгруппа характеризуется наиболее высокой эмоциональной лабильностью и психическим дискомфортом, а снижение АДс связано с усилением защитной реакции на тестирование.

Во второй подгруппе отмечались относительно повышенные показатели шкал «б», «7», «9» и относительно низкий показатель по шкале «F».

Отсутствие корреляционных связей между уровнем АД и показателями шкал ММИЛ позволяет предположить, что в этой подгруппе повышение тревожности не связано с изменениями уровня артериального давления.

Третья подгруппа характеризуется самыми высокими показателями «4»-й, «5»-й, «7»-й, «8»-й шкал и минимальными значениями шкал «L» и «К». То есть в этой подгруппе повышение тревожности сопровождается выраженным аутизмом, импульсивностью, низкой половой идентификацией. Другими словами, эта подгруппа отличается от других максимальным психическим напряжением при минимальной защитной реакции на тестирование. Реализация тревоги в непосредственном поведении лиц этой группы отрицательно коррелирует с уровнем АДс (г =1 - 0,24).

Четвертая подгруппа характеризуется максимальным значением показателя «9» шкалы и минимальными значениями «4»-й, «5»-й, «7»-й, <?8»-й шкал и наличием отрицательных корреляций «1»-й, «3»-й, «7»-й шкал с уровнем АДс. Другими словами, понижение тревожности,

эмоциональной лабильности, ипохондрич-ности сопровождается в этой группе повышением АД с.

Пятая подгруппа характеризуется максимальными значениями показателей шкал «L», «К» и «2»-й шкалы и минимальными — «3»-й, «4»-й, «6»-й, «9»-й шкал, а также наибольшим числом отрицательных корреляций шкал MMPI с АДс и АДд. Из этого следует, что депрессивные тенденции в этой подгруппе сопровождаются выраженной защитной реакцией на тестирование. Снижение активности, импульсивности, эмоциональной лабильности также связано с повышением АД.

В целом, можно отметить, что рост АДс от 100— 109 мм рт. ст. до 140—149 мм рт. ст. сопровождается повышением ипохондричности, депрессивности, эмоциональной лабильностью. Максимальное психическое напряжение отмечается при АДс, равном 120—129 мм рт. ст. При дальнейшем повышении АДс до 130—139 мм рт. ст. наблюдалось снижение психологического напряжения до минимального (в частности, снижение тревожности в III и IV подгруппах статистически достоверно). Из этого можно заключить, что повышение уровня АД может выступать как фактор компенсации, позволяющий снизить психоэмоциональное напряжение и улучшить социально-психологические адаптивные возможности субъекта.

Это подтверждается данными, полученными в наших исследованиях при проведении проспективных наблюдений в течение двух лет за процессом адаптивных перестроек у курсантов в ходе их приспособления к микросоциальным условиям жизнедеятельности. Как видно из табл. 3, у лиц, уровень артериального давления которых находился в пределах 90 — 117 мм рт. ст., на втором году обучения наблюдалось достоверное повышение личностного профиля ММИЛ по шкалам «I», «2», «3», «4», «7», «8», тогда как в остальных подгруппах подобных изменений не наблюдалось. Это позволяет предположить, что у лиц с относительно низким уровнем артериального давления в перцентильном ряду его наблюдений формируются функциональные образования, предназначенные для достижения долговременных целей в процессе деятельности с ведущими изменениями в области психоэмоциональной сферы. Повышенная склонность к развитию явлений дезадаптации у них протекает на фоне избыточной эмоциональной напряженности, повышенной сосредоточенности на отклонениях от нормы в плане межличностных отношений, снижении самооценки и уверенности в себе на фоне развития депрессивных реакций в ситуациях стресса. Адаптивные перестройки к процессу обучения и пребывания в условиях вуза характеризуются на втором году развитием у них мотивации избегания неуспеха и высокой подвластности средовым воздействиям, что может сопровождаться развитием психастенических реакций.

Таким образом, выявлена различная динамика реорганизации составляющих функциональные системы элементов в процессе адаптации индивидов к новым условиям деятельности. Были также выявлены

закономерности этого процесса, которые состоят в следующем:

1. Согласно принципам детерминации, дисгармоничность
физического развития субъекта для сохранения устойчивого уровня его
функционирования как системы сопровождается определенными
функциональными перестройками,  обеспечивающими оптимальный
приспособительный результат. Эти перестройки заключаются в том, что
чем дальше индивид отстоит от среднепопуляционных значений по своим
конститу-циональным признакам, тем формируется более «жесткая»
система структурно-функциональных отношений, которая снижает
пластичность адаптивных перестроек организма.

2. В этих условиях возникает новая функциональная система,
принципы действия и организация которой будут отличаться от
среднепопуляционных систем в плане биологической «цены», благодаря
которой субъект достигает того или иного поведенческого результата,
удовлетворяющего его ведущие биологические или социальные
потребности.

3. Развертывание целостного спектра адаптивных перестроек
организма как мультипараметрической системы предполагает включение
не только физиологических, но, в первую очередь, психологических
механизмов компенсации. В наших исследованиях это проявляется в том,
что снижение психоэмоциональной напряженности, импульсивности в
поведении, тревожности и аутичности сопровождается ростом такой
базовой физиологической характеристики, как уровень артериального
давления.

4. Исходя из вышесказанного можно заключить, что сохранение
удовлетворительной психической адаптации к новым условиям
жизнедеятельности, очевидно, достигается за счет повышения
артериального давления, особенно в случаях негармоничного развития
антропометрических признаков.

Приведенные выше рассуждения позволяют нам определить функциональное состояние как системную реакцию организма, выражающуюся в виде интегрального динамического комплекса наличных характеристик тех функций и качеств индивида, которые прямо или косвенно обусловливают адаптоспособность человека. В психике каждого человека, как на уровне сознания, так и подсознания, имеется некоторое множество побудительных мотивов, интересов, желаний. При доминировании одного из мотивов происходит актуализация энграмм тех сигналов, которые связаны с его удовлетворением. При восприятии одного или нескольких из этих сигналов появляется конкретная цель, достижение которой может удовлетворить данный мотив. Дальнейший процесс может идти по двум вариантам. В случае, если побудительная сила мотива—цели оказывается очень большой, превышающей определенный порог, то возникает неуправляемое, аффективное импульсное поведение, что может привести к психоэмоциональной дезадаптации.

В противном случае поведение организуется и протекает как

управляемое, в которое включаются также механизмы физиологического регулирования, обеспечивающие повышение порога перехода в зону неуправляемого поведения за счет актуализации энергопластических ресурсов и включения подсистем гомеоста-зирования и адаптации к деятельности.

Современная техника и наличие достаточно обширного круга поддающихся объективной регистрации показателей дают возможность проводить одновременный сбор информации о динамике нескольких параметров различных функций. Однако даже полное представление об их количественных характеристиках не позволяет эффективно решать задачи квалификации и оценки исследуемого функционального состояния и адаптивных возможностей человека. Более того, перечень количественных значений параметров без соответствующей содержательной интерпретации каждого показателя и учета индивидуальных характеристик субъекта может исказить общую картину, поскольку среднестатистические данные будут всегда содержать данные о разнонаправленности сдвигов и неоднозначности наблюдаемых изменений. Простое расширение комплекса исследуемых показателей за счет включения оценок протекания различных физиологических и психологических процессов при той или другой профессиональной деятельности не приводит к облегчению решения поставленной задачи — оценки динамики функционального состояния и его качественной характеристики. Получаемые данные отражают мозаичный характер сдвигов в протекании разных функций, внутренняя взаимообусловленность которых не понятна без проведения специального анализа. Содержание последнего определяется возможностями системного подхода, в рамках которого должен быть определен вклад каждой функции в формирование интегрального комплекса, соответствующего особенностям возникшего функционального состояния.

В практической работе, особенно при решении задач профессиональной диагностики и отбора, исследователь сталкивается с необходимостью оценивать в совокупности множество данных. И для того, чтобы соблюсти высокие диагностические требования к правильной оценке полученных данных, особенно тех, которые имеют высокую внутрииндивидуальную вариабельность, необходимо разработать эффективные критерии оценки полученных результатов. Необходимо сказать, что некоторые параметры настолько связаны между собой, что раздельно их оценивать практически невозможно. Так связаны между собой линейные, поверхностные и объемные размеры тела, параметры гемодинамики и другие психофизиологические и личностные характеристики. Для адекватной оценки таких параметров традиционно используются коэффициенты и индексы. Таковы, по существу, ростомассовые индексы, спирометрические и метаболичекие показатели, отнесенные к массе тела или к поверхности тела. Использование подобных индексов можно рассматривать как эмпирический подход к устранению взаимосвязи параметров, усложняющей оценку результатов исследования.

Этим способом удается удовлетворительно решить некоторые проблемы. Но часто между собой оказываются связанными не два, а три, пять и более параметров, описывающих различные звенья системы или две и более взаимодействующие системы.

Для того чтобы проиллюстрировать возможный путь решения проблемы оценки связанных между собой параметров, рассмотрим скаттерграмму, или график рассеяния результатов измерения некоторых параметров X и Y, у здоровых лиц (рис 6). Если использовать данные обследования рассматриваемой группы как референтные и обычным способом ограничить референтные интервалы 5 и 95 персентилями для каждого из параметров, то в результате мы можем выявить группу лиц с отклонениями от референтных величин по нескольким параметрам. Было установлено, что лица, имевшие при первом обследовании отклонения от референтных интервалов, демонстрировали рост заболеваемости в 1,4 раза чаще, чем те, у которых не было отклонений, а признавались негодными к работе в экстремальных условиях в 1,9 раза чаще. Таким образом, отклонения от референтных интервалов, даже если они, по мнению исследователя, на основе собственного опыта и исходя из совокупности различных дан-

Y

Рис. 6. Взаимоотношения референтных интервалов для двух связанных между собой параметров X и У с разделением референтных величин (эллипс)

W%

75% 50% 25% 10% 5%

Рис. 7. Пример «индивидуального профиля»:

абсцисса — номер изучаемых параметров;

ордината — перцентили в общей группе испытуемых.

ных признаны «ложно положительными», все равно такие

отклонения имеют прогностическое значение. Более полное описание экспериментальных данных по множеству параметров возможно при использовании более сложных моделей, позволяющем провести оценку индивидуальной нормы, что будет описано нами в следующих главах представленной работы. Но для практических целей, поскольку сложные системы вычислительной диагностики еще не скоро станут общедоступными, следует, как нам кажется, внимательно отнестись к нижеописанным способам оценки результатов совокупности исследований.

Нам представляется, что доступным и, вместе с тем, информативным способом совместной оценки результатов, особенно при проведении обязательных массовых профосмотров, является метод «индивидуального профиля» (В. В. Власов, 1988). Этот метод объединяет достоинства индивидуальных референтных величин и совместной оценки результатов исследований. В наших исследованиях он был реализован в двух вариантах.

В первом случае результаты каждого из тестов наносились на шкалу персентилей (рис. 7). Конкретный человеческий организм характеризуется относительно индивидуальными постоянными величинами каждого из параметров. Эти величины могут быть выше или ниже средних для группы обозначенных на шкале персентилей— 50%. Порядок изображения параметров может быть любым, но в наших исследованиях параметры были объединены в группы, внутри которых существует более тесная взаимосвязь. Если точки, изображающие величину параметров, объединить линией, то получается ломаная линия — профиль. Он имеет индивидуальную форму, присущую данному человеку. По профилю легко выявить путем простого визуального анализа содружественные отклонения отдельных параметров, даже если они не выходят за границы референтного интервала.

Такие изменения могут использоваться для раннего выявления отклонения в состоянии здоровья или для оценки риска развития тех или иных психофизиологических или личностных изменений. Этот метод может найти практическое применение и в системе МВД, среди сотрудников которого проводятся ежегодные обязательные профосмотры, сдача нормативов и различных тестов. Это позволит выявить референтные величины для конкретной группы обследуемых с учетом возраста, особенностей профессиональной деятельности, стажа работы и. т.д. и установить наличие и степень отклонения тех или иных параметров, даже если они находятся в границах референтного интервала. Кроме того, все последующие, повторно выполняемые исследования могут эффективно сравниваться с результатами предшествующих, что даст возможность выявить минимальные сдвиги.

Особый интерес представляет анализ возрастных изменений с помощью такого профиля. По оси ординат величину параметров откладывают не в направлении возрастания, а в направлении возрастных изменений. При этом вверх, к большему возрасту, откладывается большая

масса тела или большая величина артериального давления, но меньшая, например, сила рук. В результате выше средней линии будут находиться профили людей с увеличенными возрастными изменениями, а ниже — профили лиц, стареющих медленно. Это становится значимым при решении задач профпригодности, особенно в случаях работы в сложных психоэмоциональных и экстремальных условиях деятельности, так как известно, что лица, имеющие начальные стадии недиагностированных заболеваний или повышенный риск развития заболеваний, приведших к констатации профнепригодности, отличались большими возрастными изменениями (Власов В. В., 1983).

При оценке профессиональной адаптации важно определить, какие ее корреляты и последствия можно рассматривать как допустимые, т.е. какая «цена» адаптации к профессиональной деятельности может быть применима к индивиду, а какая допустима с точки зрения интересов общества. При этом не всегда эти оценки «стоимости» адаптации совпадают, что порой приводит к самым неблагоприятным последствиям, в том числе к широкому распространению явлений дезадаптации.

Для контроля и оценки профессиональной адаптации, особенно в
условиях повышенных психоэмоциональных нагрузок, требуется
использование психофизиологических критериев, которые позволяли бы
дать интегральную оценку функционального состояния и
психофизиологических     резервов     различных     компонентов

морфофункциональной структуры человека.

В изменении состояния системы всегда можно выделить определенные границы, в пределах которых возможны обратимые процессы в толерантности отношений ее компонентов. Чем больше величина отклонения приближается к пределу измерения, тем через меньший промежуток времени скажутся эти изменения. Математический аппарат этих явлений представлен достаточно подробно (Барбашин, 1967; Л. С. Понтрягин, 1970) и находит свое применение при правильной интерпретации в отношении биологических процессов.

Известно, что отношения функциональных систем, характеризующих состояние организма в целом, не являются статистически застывшими, а находятся в непрерывной динамике. Большое влияние на них оказывают факторы среды, которые, действуя в различных режимах и вариантах сочетания, способны изменить, а при условии знания количественных зависимостей — направленно повлиять на конкретные функциональные проявления организма и тем самым изменить их норму.

Вопросы, для самоподготовки:

1. Охарактеризуйте современные представления о норме
человеческого организма.

2. Какие общепринятые показатели могут свидетельствовать о норме
функционирования организма и психики человека?

3. Как соотносятся понятия нормы и здоровья в сфере психической и

психофизиологической деятельности человека?

4. Как развивались представления о норме в историческом аспекте?

5. В чем заключаются достоинства и недостатки статистического
подхода к оценке нормы?

6. Дайте характеристику нормы с точки зрения функциональных
систем.

7. В чем заключаются особенности статистического поведения
нормы при определении адаптоспособ-ности человека?

8. Какие  преимущества дает метод референтных величин при
определении «цены» адаптации в процессе профессиональной деятельности
человека?

8. Какие существуют подходы в отношении прогнозирования развития явлений дезадаптации?

Глава 16

ПРИНЦИПИАЛЬНЫЕ      ПОДХОДЫ       К        ОЦЕНКЕ

ИНДИВИДУАЛЬНОЙ    НОРМЫ     ПСИХОФИЗИОЛОГИЧЕСКИХ

СОСТОЯНИЙ

Индивидуальные особенности функционального состояния, индивидуальный уровень активации в значительной мере предопределяют индивидуальную устойчивость, сопротивляемость человека стрессу. Закономерности развития функционального состояния, присущие конкретному субъекту, являются одним из факторов, определяющих сохранность психического и физического здоровья человека, в том числе его индивидуальную защищенность от воздействия среды. Однако до настоящего времени представляет большие трудности выбор надежных критериев для определения эмоционального состояния субъекта, так как большинство реакций, связанных с эмоциями, может возникать также и в отсутствие последних. Сложность этой задачи еще более возрастает при оценке кратковременных эмоциональных реакций, особенно в тех случаях, когда испытуемый намеренно вносит физиологические помехи в ход исследования, пытаясь помешать правильной идентификации эмоционально значимой ситуации. Возможность создания такого рода помех обусловлена тем, что практически все показатели эмоционального состояния в той или иной степени подчиняются произвольной регуляции (Гельгорн).

Все эти вопросы тесно связаны с проблемой нормы, которая с позиций детерминационной теории трактуется не как набор определенных критериев оценки, а как процесс, связанный с обеспечением функционального оптимума. Важность решения вопроса оценки функционального оптимума как нормы состояния обусловлена тем, что функциональное состояние является тем общим «неспецифическим звеном», которое включено в самые различные виды деятельности и поведение человека.

До настоящего времени определение функционального оптимума,

как отмечалось нами выше, было, в основном, основано на получении среднестатистических показателей. Однако такой подход во многом не обеспечивает правильность его оценки, так как в целом ряде случаев наблюдается существенное отклонение нормы индивидуума от используемого среднестатистического критерия оценки.

Наличие в теории нормологии хорошо изученных и достаточно глубоко обоснованных принципов системной детерминации функциональной деятельности позволяет вскрыть причины существующих недостатков в построении оценок нормы и обосновать критерии оценки индивидуальной нормы как функционального оптимума. В ходе эволюции у каждого человека складывается определенная генотипическая норма реакций. Конкретные условия среды всегда модифицируют эту систему реакций — так возникает конкретная, индивидуальная, или фенотипическая, норма.

При применении все новых и новых методов исследования и увеличении количества измеряемых параметров вероятность выявления «ложно положительных» диагностических данных повышена, что приводит к снижению эффективности оценки функционального состояния у конкретного индивидуума. Действительно, получение положительного результата при одном исследовании еще не означает наличия патологии, хотя такие отклонения и имеют прогностическое значение. По данным Р. Уильяме, (1960), если при использовании одного 90%-го референтного интервала ложно положительные результаты выявляются у 10 здоровых людей из 100, то при исследовании по двум параметрам такие результаты будут выявлены у 19 человек, а по 20 параметрам — у 88 человек из 100. Из данного расчета следует парадоксальный вывод: при определении нормы как наиболее распространенного явления норма, в конечном итоге, исчезает. Этот расчет базируется на независимости параметров. Известно, что такое предположение не вполне справедливо. Обычно между всеми параметрами существует более или менее тесная взаимосвязь, что и было показано нами в предыдущих главах рассматриваемой работы.

Оказывается, что в реальных условиях вероятность выявления отклонений от референтного интервала зависит от результатов выполненных тестов: чем больше количество выполненных тестов дало положительный результат, тем выше вероятность получения положительного результата. По данным В. В. Власова (1988), при средней вероятности отклонения по одному параметру 0,087 вероятность положительного результата, при наличии 21-го отрицательного, составляет только 0,02.

Это иллюстрирует нецелесообразность значительного увеличения числа исследуемых параметров. Акцент должен быть сделан на выборе параметров и методах их индивидуальной оценки.

Учесть взаимосвязь между параметрами можно относительно просто, если по наиболее информативному параметру разделить референтные величины на несколько групп или типов. Тогда площадь,

занимаемая вариантами референтных величин, может быть более точно описана несколькими прямоугольниками референтных интервалов. Выделенные группы могут быть названы «типами» нормы. Такой подход реализован, например, при выделении типов гемодинамики (И. К. Шхвацабая и др., 1981). Этот относительно простой способ не решает всех проблем совокупной оценки отдельных параметров и, вместе с тем, создает иллюзию неоднородности нормы, что противоречит существующей и весьма обоснованной концепции единства нормы при всем ее разнообразии.

Как нами было показано в предыдущих разделах, всякий организм имеет определенный диапазон изменений состояний, детерминированных как его биологическими, так и психологическими свойствами. В пределах каждого состояния наблюдаются характерные только этому состоянию вариации контролируемого параметра. При съеме информации в стационарных пробах или «стационарных состояниях» доля участия каждой из вариаций различна, что зависит от предъявляемой пробы и текущего состояния организма. Такой функциональный подход позволяет, основываясь на принципах построения функциональных систем, получить необходимые характеристики их состояний.

Принцип конечного результата как критерия подобия мультипараметрических отношений и принцип статистического поведения как отражения целостности системы позволяют без установления всего мульти-параметрического комплекса иметь характеристику текущего состояния. Следовательно, во всех случаях относительно каждого значения контролируемого параметра можно получить распределение приращений в один шаг, что и будет отражать мультипараметрические варианты отношений в соответствующих эквипотенциальных состояниях.

Таким образом, одна из задач определения индивидуальной нормы заключается в расчленении информации контролируемого параметра на его вариацию в пределах состояния и вариацию за счет изменения самого состояния с последующим изучением функции распределения вариации параметра и вариации состояния.

Причина наблюдаемых вариаций контролируемого параметра в каждом состоянии детерминируется принципом мультипараметрической организации конечного положительного результата функциональной системы в ее деятельности. При этом у каждого индивидуума при одинаковом критерии мультипараметрических отношений может наблюдаться различная доля участия каждого параметра в обеспечении конечного результата, детерминируя индивидуальные особенности его реакции, что нашло отражение в наших исследованиях. Статистическая оценка нормы, которая используется в настоящее время, включает вариации параметра, относящиеся к определенному состоянию, вариацию доли участия параметра в обеспечении данного состояния, но не учитывает вариацию самого состояния, границы которого также носят индивидуальный характер. Этим и объясняется большая условность существующих критериев оценки нормы.

При непрерывном съеме информации в условиях выраженного психоэмоционального напряжения вариации контролируемого параметра необходимо отнести к каждой из наблюдаемых вариаций состояний, в обеспечении которой они участвуют, а затем, в соответствии с каждым из состояний, построить функции распределения вариаций параметра.

Исходя из принципов изоморфизма (подобия) в организации функциональных систем контролируемое значение параметра может быть расценено как вариация состояния предшествующего уровня, и наоборот, вариация состояния — как вариация параметра последующего уровня. Основываясь на этом принципе, аналогичным образом можно решать вопрос определения функционального оптимума в диапазоне наблюдаемых вариаций состояния, характерных для конкретного индивидуума.

Экспериментальные исследования, на которых обоснованы вышеописанные представления о критериях оценки индивидуальной нормы, базировались на проведенном анализе принципов системной организации сердечно-сосудистой деятельности, в частности на частотных характеристиках сердечного ритма.

В результате проведенных исследований установлено, что распределение приращений относительно конкретного значения ритмокардиограммы соответствует «нормальному» закону. Для каждого значения ритмограммы имеются конкретные характеристики дисперсий приращений. Эти характеристики остаются одинаковыми вне зависимости от предъявляемой нагрузки. В силу того, что вариация приращений относительно каждого среднего значения параметра имеет постоянный характер проявления, ее особенность заключается в соответствии конкретной дисперсии для каждого значения интервала ритмограммы. Если выстроить в порядке нарастания значения параметра и ортогонально им, относительно каждого, построить распределения соответствующих приращений, то огибающая эти вариации аппроксимируется также «нормальным» законом распределения. Таким образом, если само значение матожидания (Мт-г), или усредненных значений ритмограммы, соответствует конкретному эквипотенциальному состоянию, то встречающиеся при них вариации отражают всевозможные комбинации компонентов мультипараметрического комплекса, обеспечивающего наблюдаемый конечный результат.

Такое распределение приращений относительно соответствующих значений Мг-г ритмограмм проявляется у Bicex наблюдаемых лиц. Индивидуальные особенности заключаются в характеристике огибающей этих приращений, то есть характеристике кривой нормального распределения. В таком представлении характеристик нормой можно считать такое состояние, в котором обеспечиваются максимальные условия взаимозаменяемости в мультипараметрических отношениях и наблюдается самая большая дисперсия в вариации приращений.

Установленная аналитическая связь, отражающая поведение вариации приращений параметра при каждом его значении, позволяет по

произвольным участкам ритмограмм, полученных в различном состоянии, восстановить полную характеристику поведения приращении во всех состояниях и выделить из них состояние с максимальной дисперсией. При таком подходе в обработке ритмограммы снимается требование соблюдения стационарного состояния, и процесс получения необходимой информации можно проводить в естественных условиях производственной деятельности, а также при проведении судебно-психологической экспертизы. В этой связи предлагаемый концептуальный подход к оценке функционального состояния человека с прози-ций индивидуальной нормы по параметрам ритмокар-диографии вполне может быть реализован при проведении полиграфических исследований.

Рассмотрим конкретный пример построения индивидуальной характеристики динамики Мг-г при различных нагрузках информационного и психо-эмоциональ-ного характера (выполнение заданий теста Равена в условиях искусственно создаваемого дефицита времени и выполнение арифметических действий двузначных чисел в уме). Динамика сердечного ритма при информационной и психоэмоциональной нагрузках, а также в условиях относительного психоэмоционального и интеллектуального покоя (фон) исследовалась нами у 25 мужчин в возрасте 17—19 лет. Среди этих испытуемых нами были выделены 2 группы: успешно выполняющие задания (эффективные 17 чел.) и испытывающие затруднения в выполнении заданий (неэффективные 8 чел.)

Ритмокардиографическое (РГ) исследование включало в себя три серии опытов с использованием программно-аппаратного комплекса, позволяющего регистрировать ритм сердца во втором отведении ЭКГ в компьютерном варианте в реальном режиме времени с последующей математической обработкой данных. Вычислялся спектр РГ сердца в диапазоне 0,005—1 Гц, с выделением респираторного высокочастотного (0,1— 0,5 Гц), васкулярного среднечастотного (0,04—0,1 Гц) и метаболического низкочастотного (0,005—0,04 Гц) компонентов. Суммарная вариабельность сердечного ритма оценивалась по стандартному отклонению R-R интервалов (Б общ.) и общей площади спектра сердечного ритма. Кроме того, рассчитывалась средняя частота сердечных сокращений и индекс напряжения (ИН) по Р. М. Баевскому (1984). Межгрупповые различия оценивались по Т-критерию Стьюдента.

Как известно, существует большое разнообразие типов реакций частотных спектров ритмограмм, что затрудняет выделение тех общих правил, по которым трансформируется частотный спектр ритмограмм, в зависимости от увеличения психоэмоциональной и умственной нагрузки. Выбор же частотных спектров сердца в качестве исходных переменных имеет то преимущество, что в нем находят отражение главные характеристики респираторно-гемодинамической системы, которая, как известно, является необходимым звеном и составной частью всех форм адаптации организма к изменениям внешней среды. Кроме того, складывается такое впечатление, что сравнительное изучение разных

периодических составляющих сердечного ритма позволяет объективизировать канву патологически обусловленных искажений в фиксированной матрице взаимоотношений функциональной активности разных систем организма.

Чтобы сжать информацию, содержащуюся в спектрах сердечного ритма (СР), и выявить наиболее общие закономерности или факторы, определяющие динамику спектров ритмограммы, нами был применен факторный анализ (метод главных компонент) коэффициентов корреляции между частотными составляющими спектров сердечного ритма, полученных для разных функциональных состояний.

Факторный анализ матриц корреляций между частотными составляющими спектров сердечного ритма, полученными в фоне во время решения арифметических задач и при выполнении теста Равена в условиях дефицита времени, выделил после Varimax-вращения три фактора. Метаболический, васкулярный и респираторный независимые вектора образовали оси трехмерных векторных вегетативных пространств реакций СР. Каждый спектр сердечного ритма был представлен в вегетативном пространстве вектором.

Предполагалось, что информационные процессы, связанные с успешным или неуспешным выполнением задания, будут по-разному представлены в изменениях сердечного ритма. Решение арифметических задач считалось эффективным, если испытуемый" в течение трех минут правильно решал от 5 до 10 из предъявляемых 12 арифметических задач по перемножению двузначных чисел. Остальные испытуемые составили группу неуспешных. Что касается выполнения теста Равена, то мы предполагали, что он отражает наличие ориентировочного рефлекса и реакции внимания при успешном выпонении задания и развитие оборонительного рефлекса с развитием комплекса отрицательных психоэмоциональных реакций — при неуспешном. Для выявления этих реакций мы регистрировали РГ на 5 и 10 минутах выполнения теста Равена.

Оказалось, что хорошо и плохо решаемые арифметические задачи формируют схожие комплексы физиологических реакций. Решение арифметических задач вызывало у успешных и неуспешных групп уменьшение метаболического, сосудистого и дыхательного компонентов и общей площади средних групповых спектров сердечного ритма. Различие между группами по этим показателям состояло в том, что в группе неуспешных лиц наблюдалось более выраженное уменьшение дисперсии метаболической составляющей сердечного ритма (рис 9).

Сравнение эффективного и неэффективного выполнения теста Равена показало, что наиболее четко различия между этими процессами дифференцирует средняя ЧСС, что согласуется с данными других исследователей (Данилова, 1992; Соколов, Станкус, 1982; Graham, 1979).

При неэффективной переработке информации существенно преобладает ускорение сердечного ритма (рис. 10). Кроме того, эффективная деятельность вызывает значительное увеличение

вариабельности метаболической, респираторной и васкулярной составляющих сердечного ритма, тогда как неэффективная деятельность подавляет ее. Из этого можно заключить, что замедление сердечного ритма при эффективной деятельности и увеличение его вариабельности, свидетельствующее о вагусной активации, отражает наличие ориентировочной реакции и реакции внимания. А учащение сердечного ритма в группе неуспешных лиц при уменьшении всех компонентов среднего спектра ритма, свидетельствующее о ре-ципрокном подавлении вагусной и усилении симпатической активации, характеризует преобладание оборонительных рефлексов. Это согласуется с данными, полученными в других исследованиях (Жемайтите, 1982;

Danilova, Korzunova, 1991; Forges, 1991).

Чем труднее задание, тем сильнее подавлена мощность спектра. Она минимальна во время выполнения теста Равена и максимальна во время регистрации фона. Выполнение теста Равена сопровождается более силь ным напряжением сердечной деятельности по сравнению с выполнением арифметических действий. Спектр ритмокардиограммы во время выполнения теста Равена характеризуется сильной депрессией егс мощности по всем участкам частотного диапазона.

Известно, что любой поведенческий акт как форма деятельности с определенным конечным результатом может быть выполнен разными способами. И этому соответствует большая вариабельность параметров системы, которая обеспечивает его реализацию. В частности, существует большая мультивариативность адаптивной регуляции вегетативных функций. Поэтому взаимосвязанное изменение вегетативных показателей адекватно интерпретировать достаточно трудно. Во-первых, взаимоотношение выбранных переменных зачастую рассматривается как взаимоотношение независимых факторов, что совсем не очевидно. Во-вторых, выбор комплекса самих переменных осуществляется достаточно произвольно и, как правило, определяется эмпирическим путем.

Как видно из результатов нашего исследования и проведенного построения, по мере увеличения психоэмоциональной или информационной нагрузки происходит уменьшение вариации приращений параметра и его значение все более плотно концентрируется вокруг определенной величины. Последовательность этого процесса носит нелинейный характер, и при линейном измерении величины воздействия вероятность проявления и разброс средних значений ЧСС стремятся асимптотически к некоторому значению.

Такое представление характеристик ритмограмм различных индивидуумов позволяет сопоставлять области их размещения и определять возможное значение параметра при определенной силе воздействия, (норму параметра относительно некоторого состояния). Кроме того, по характеристической линии вариации или вероятности проявления параметра можно определить норму состояния или величину повреждающего воздействия, сооответствующую данному состоянию. В

нормальном состоянии любое изменение (как в сторону уменьшения, так и в сторону увеличения) возмущающего фактора будет вызывать увеличение вероятности проявлений математических ожиданий сердечного ритма и одновременное уменьшение его вариации.

В процессе увеличения функциональной активности сердечно­сосудистой системы происходит непрерывное смещение матожидания наиболее часто проявляющегося значения контролируемого параметра и уменьшение дисперсии приращений. Перемещение самого матожидания проходит не произвольно, а по определенной закономерности, связывающей силу воздействия и ответную реакцию, которая протекает по логистической зависимости.

Таким образом, изменения характеристики параметра, отражающей состояние системы, происходят в перемещении ее вдоль некоторой линии состояний и колебании относительно этой линии. В зависимости от величины воздействия и состояния функциональной системы могут происходить неравнозначные перемещения вдоль линии состояния системы или характеристической линии, что создает существенную сложность в оценке параметра при обычных методах съема и обработки информации.

Отмеченные закономерности в проявлении функциональной активности носят общий характер, присущий каждому индивидууму, и не зависят от его состояния и уровня подготовленности.

Оптимальность функционального состояния со стороны сердечно­сосудистой системы и ее адекватность предъявляемому воздействию связаны со всеми тремя рассматриваемыми компонентами, участвующими в регуляции сердечного ритма.

При сопоставлении динамики показателей каждого испытуемого по одному из контролируемых параметров, в стационарных состояниях и при предъявлении информационной нагрузки, наблюдаются отличительные особенности индивидуальной реакции, связанной со скоростью включения в ответ на единицу информационной или психоэмоциональной нагрузки.

Таким образом, в характеристике индивидуальной нормы реакции системы можно определить следующие важные показатели: характеристическую линию перемещения матожидания, области приращений контролируемых параметров, границу наиболее высокой плотности их распределения, диапазон перемещения области по пондеральной линии и скорость перемещения.

Сопоставление отношений участия в ответной реакции контролируемых параметров в ряде случаев показывает на их неравнозначность у отдельных индивидуумов, что проявляется либо в преобладании дыхательного компонента, либо сосудистого, либо метаболического и может оцениваться как индивидуальная форма реакции с повышенным долевым участием одного из компонентов. Из мультипараметрического принципа построения ответной реакции и статистического характера взаимоотношений компонентов в обеспечении конечного результата следует, что для обеспечения определенного ответа

взаимообусловленные компоненты должны порождать определенное эквипотенциальное состояние, в котором при определенной конкретной активности одного компонента должны лимитироваться соответствующим образом активности других. То есть, их взаимоотношения могут быть выражены в форме произведения условных вероятностей.

Учитывая общность контролируемых параметров, выражающуюся в форме проявления их участия в обеспечении деятельности организма и их взаимообусловленность на каждой ступени предъявляемого воздействия, можно построить условную характеристическую область возможных эквипотенциальных состояний системы, которая отражает долевое участие контролируемых параметров в обеспечении конечного результата и может расцениваться как индивидуальная предрасположенность в форме организации адаптационных ответных реакций.

Таким образом, относительно нормального состояния для каждого
эквипотенциального состояния может быть оценена степень его
напряженности.     Причем     количественные      характеристики

эквипотенциальных состояний с одинаковой степенью напряженности у различных индивидуумов могут совершенно не совпадать, и, наоборот, различная напряженность состояния может иметь одинаковые количественные характеристики, выраженные через численные значения контролируемых параметров.

Этот результат исследований указывает на причины условности использования среднестатистических критериев оценки состояния по численным значениям тех же контролируемых параметров. Кроме того, можно отметить значительную условность получения результатов при использовании классических методик оценки состояния, при которых происходит усреднение значений целого диапазона состояний и он становится тем более широким, чем менее адекватной является используемая проба для текущего состояния организма.

Разработанная и использованная в проведенных исследованиях методика, основанная на базе принципов, определяющих функциональную организацию систем, и заключающаяся в распределении приращений параметра, отнесенных к его значениям, исключает данные условности среднестатистических критериев оценки и позволяет установить индивидуальные критерии оценки напряженности состояния относительно его нормы. Эта методика позволяет получить информацию о функциональном состоянии системы или организма в целом в различных нефиксированных состояниях. Регистрируемое поведение частотной характеристики работы сердца несет в себе информацию о взаимоотношении всех компонентов мультипараметрического комплекса, включающего сердечно-сосудистую систему, систему крови и гуморальной активности и систему дыхания, обеспечивающего эти связи. Анализ обработки результатов поведения ритмограмм по методике расчленения их на приращения и оценки их распределений показывает, что в различных функциональных проявлениях огибающая вариацию приращений

параметра, выстроенных в порядке нарастания значении параметра, имеет нормальный закон распределения, а сами приращения по отношению к значению параметра, при котором они встречаются, также имеют нормальное распределение, но в ортогональной плоскости. Характеристика линии в третьей ортогональной плоскости, проведенной вдоль размещения матожиданий и приращений параметра, может быть представлена параболой.

Установленная закономерность приводит к следующим важным положениям, которые можно представить в виде аналитических зависимостей.

Известно, что точка, которая движется по плоскости, при условии, что она остается в строго постоянном отношении от двух других точек, отражающих абсолютные значения долевого вклада, описывает окружность (А. И. Маркушевич, 1978). Из этого следует, что если существует определенный критерий отклонений долевого вклада контролируемого параметра в конечный результат, то для соответствующего состояния, определяющего этот вклад, возможны строго определенные его колебания. Другими словами, определенному состоянию соответствует строго ограниченный диапазон вариаций долевого вклада.

В психологических исследованиях измерение ощущений и восприятии основывается на принципе отношений двух величин: предыдущего — к последующему F^A/Fg = К (1). Такая зависимость указывает на определенное подобие сравниваемых характеристик. В математике выражение (1) носит название окружнос-

КОНУС РАЗЛИЧИМОСТИ ВОСПРИЯТИИ

А — диапазон неразличимости состоянии.

В — неразличимость восприятии в пределах состояния.

F , F — значения долевого участия компонента в

обеспечении I состояния.

К _ критерий долевого участия.

F,

диапазон вариации значении долевого участия параметра

F В 1-ТОМ СОСТОЯНИИ.

2 (г - г)— вариации приращений Рд в i-том состоянии. Рис. 10

ти Аполлония. Из этой зависимости следует, что коэффициент К отражает постоянство отношений восприятии, возможных при определенных изменениях характеристик F^A и Ту В плоскости происходящих событий, которые можно обозначить диапазоном d, возможны состояния, которые порождают неразличимость сравниваемых характеристик.

В свою очередь, отношение (1) в ортогональной к рассматриваемой плоскости, можно обозначить как диапазон состояний, представляющий собой прямую. Другими словами, если для каждого состояния выполнить аналогичные построения, учитывая при этом, что чем меньше напряженность состояния, тем меньше долевое участие контролируемого компонента в конечном результате, то получим окружность с меньшим радиусом. Последовательное построение окружностей, определяющих диапазон вариаций в конкретных состояниях относительно этих состояний, порождает конус, названный нами как конус различимости восприятии (рис. 10).

Особенностью этого построения является тот факт, что в определенном диапазоне состояний (А) сравниваемые характеристики могут меняться от минимальных, в состояниях Fg, F^A... Fg^A, до максимальных, что в условиях контроля за каким-либо параметром требует учета его вариации в пределах самого состояния и в определенном диапазоне состояний. При строго определенном критерии долевого» участия контролируемого параметра в обеспечении конечного результата могут наблюдаться следующие важные для практической деятельности особенности ее поведения. Каждое абсолютное значение контролируемого параметра может встречаться в различных состояниях функциональной активности, при этом возможный диапазон таких состояний строго определен и является таким, где данное значение параметра может отражать минимальную границу вариации до того состояния, где это же значение является максимальной границей вариации параметра. В свою очередь, в пределах одного состояния постоянный критерий отношения определяет диапазон возможных значений параметра, сохраняющий данное состояние.

Рассматриваемый конус отражает изменение различимости восприятии и диапазон допустимых вариаций контролируемого параметра в зависимости от состояния.

Таким образом, мультипараметрический принцип, порождая взаимозаменяемость с постоянным критерием долевого участия в обеспечении конечного результата, определяет границы статистического поведения вариаций приращения контролируемых параметров, что приводит к неравнозначности этих характеристик относительно возможных состояний и позволяет определить его норму.

Закономерности поведения приращений контролируемого параметра относительно его значений позволяют сформулировать следующие положения: «нормой» наблюдаемого параметра будет такое значение, при котором отмечается наибольшая граница вариации встречающихся при нем приращений, а зону функционального оптимума составляет расстояние в о от этого значения.

Место нахождения нормы и диапазон возможных значений контролируемого параметра у каждого индивидуума имеет свои численные выражения, отражающие его особенности, но характеры их проявления остаются одинаковыми, что позволяет ввести критерии количественной оценки индивидуальной нормы контролируемого параметра и границ функционального оптимума его проявления.

Следовательно, норма как процесс может быть отражена только в форме закономерностей поведения контролируемых параметров. Использование этих закономерностей в каждом конкретном случае позволяет определить количественные критерии различных состояний и установить для каждого из них характерные или нормальные значения параметра. Поэтому естественным становится результат, когда среднестатистические количественные критерии оценки нормальных состояний могут иметь более широкий диапазон, чем предельно допустимый диапазон индивидуальных состояний.

Установление закономерности поведения нормы и разработка
критериев индивидуальной ее оценки возможны только с позиции теории
функциональных систем, так как они вытекают из принципов системной
организации    функциональной    деятельности.    Использование

среднестатистических критериев оценки нормы, построенных на классических методах сбора информации, не может быть противопоставлено индивидуальным критериям или заменено последними, так как в ряде случаев они дополняют друг друга.

Использованные в работе модельные построения, описывающие поведение нормы как процесса, не являются единственной формой представления закономерностей, отражающих проявление принципов системной организации функциональной деятельности, и в каждом конкретном случае могут использоваться те, которые более удобны при соответствующих условиях описания существующих закономерностей, но во всех случаях такой подход значительно расширяет возможности

функционального анализа нормы как процесса и позволяет вскрыть целый ряд его сторон, остающихся недоступными в прямых экспериментальных исследованиях.

Анализ литературных источников, касающихся контроля эмоционального состояния человека в преломлении к проблемам психологической экспертизы, позволяет считать одной из сложных задач выбор не только информативных, но и тех методик, которые не причинили бы неудобств и при необходимости могли быть применены скрытно. Поскольку вариативность присуща всем физиологическим процессам, то вышеописанная методика определения нормы может быть применена не только к сердечному ритму, но и при анализе акустическо-темпоральных характеристик речи испытуемого, которые могут регистрироваться скрытно, например в ходе проводимого допроса.

В существующих полиграфических испытаниях для идентификации эмоционально значимых состояний ведующая роль отводится воздействию информации. При проведении такого рода исследований требуется участие квалифицированного психофизиолога. Введение же вышеописанного способа определения нормы, учитывающего вариацию параметра в пределах состояния и вариацию самого состояния, позволит упростить процедуру проведения полиграфических испытаний и сделать ее более доступной. Применение компьютерных диагностических средств в сочетании с описанной методикой определения нормы позволят не субъективно, а объективно установить эмоционально значимые состояния у конкретного человека в данный момент времени и использовать их в ходе допроса.

Вопросы для самоподготовки:

1. Что следует понимать под термином «функциональный оптимум
как норма состояния»?

2. Как соотносятся понятия нормы и референтного интервала?

3. В чем состоит задача определения индивидуальной нормы и ее
отличия от среднестатистического определения нормы?

4. Как с помощью психофизиологических реакций, в частности
реакции частоты сердечных сокращений, можно дифференцировать
оборонительные реакции от ориентировочных или реакций внимания?

5. Какие показатели неообходимо определить для оценки
индивидуальной нормы реакции системы?

6. Какие существуют концептуальные подходы, позволяющие
повысить эффективность идентификации эмоционально значимых
состояний при проведении специальных полиграфических испытаний?

СЛОВАРЬ ТЕРМИНОВ

АГГРАВАЦИЯ (от лат. aggravatio — отягощение, утяжеление) — преувеличение тяжести симптомов реально существующего заболевания или болезненности состояния. Аггравацию следует отличать от симуляции, при которой из корыстных побуждений демонстрируются признаки на

самом деле отсутствующего заболевания.

АДАПТИВНЫЕ МЕХАНИЗМЫ — способы или привычные формы поведения, позволяющие приспособиться к новой, рискованной или угрожающей ситуации.

АКЦЕНТУАЦИИ ХАРАКТЕРА — понятие, введенное К. Леонгардом и означающее чрезмерную выраженность отдельных черт характера и их сочетаний, представляющую крайние варианты нормы, граничащие с психопатиями.

АМБИВАЛЕНТНОСТЬ — одновременное возникновение и сосуществование прямо противоположных, взаимоисключающих мыслей.

АМНЕЗИЯ (от греч. а — отрицательная частица и mneme — память) — нарушение памяти, возникающее при различных локальных поражениях мозга. Наиболее грубые формы амнезии впервые были описаны русским психиатром С. С. Корсаковым и получили название «корсаковский синдром»

АМНЕЗИЯ ПСИХОГЕННАЯ (АФФЕКТОГЕН-НАЯ) — амнезия, которая носит функциональный характер, когда забываются события, неприятные для больного.

АМНЕЗИЯ ФИКСАЦИОННАЯ — амнезия, которая характеризуется тем, что не запоминаются текущие события (день, число и т.д.)

АМНЕЗИЯ РЕТРОГРАДНАЯ — амнезия, которая характеризуется выпаданием из памяти событий, предшествовавших началу заболевания.

АМНЕЗИЯ АНТЕРОГРАДНАЯ — амнезия, которая характеризуется тем, что память не воспроизводит события с начала болезни.

АПАТИЯ (эмоциональная тупость) — встречается при состояниях слабоумия, психического дефекта. При этом в первую очередь страдают высшие эмоции. Больной с эмоциональной тупостью не печалится и не радуется, ему безразлично все вокруг, даже собственная судьба.

АСТЕНИЯ (от греч. astheneia — бессилие, слабость) — нервно-психическая слабость, проявляющаяся в повышенной утомляемости и истощаемости, сниженном пороге чувствительности, крайней неустойчивости настроения, нарушении сна.

АФФЕКТ (от лат. affectum — душевное волнение, страсть) — сильное и относительно кратковременное эмоциональное состояние, связанное с резким изменением важных для субъекта жизненных обстоятельств и сопровождаемое резко выраженными двигательными проявлениями и изменениями в функциях внутренних органов. В основе аффекта лежит переживаемое человеком состояние внутреннего конфликта, порождаемого либо противоречиями между его влечениями, стремлениями, желаниями, либо противоречиями между требованиями, которые предъявляются человеку, и возможностями выполнить эти требования.

ПАТОЛОГИЧЕСКИЙ АФФЕКТ — как и физиологический аффект, возникает в связи с психической травмой, но отличается тем, что при нем наступает сумеречное помрачение сознания, появляются неадекватное

поведение, бредовые, галлюцинаторные расстройства. В этом состоянии возможны тяжелые правонарушения. Продолжительность патологического аффекта исчисляется минутами. Заканчивается такое состояние сном, полной прострацией, выраженными вегетативными расстройствами. Больной при совершении правонарушения признается невменяемым. Патологический аффект встречается редко.

ВНИМАНИЯ ИСТОЩАЕМОСТЬ — типична для астенического синдрома. В начале деятельности больной способен мобилизовать внимание, начать продуктивно работать, однако работоспособность быстро падает, внимание истощается из-за утомления.

ВНИМАНИЯ ОТВЛЕКАЕМОСТЬ — чрезмерная подвижность, постоянный переход от одного объекта и вида деятельности к другому.

ДЕЛИРИЙ (от лат. delirium — бред) — нарушение сознания, искаженное отражение действительности, сопровождающееся галлюцинациями, бредом, двигательным возбуждением.

ДЕМЕНЦИЯ (от лат. dementia — безумие) — приобретенное слабоумие, характеризующееся затруднениями в сфере мышления. Страдают оценка ситуации, критические функции; сужается круг интересов, снижается адаптация к жизненным условиям.

ДЕПРЕССИЯ (от лат. depressio — подавление) — аффективное состояние, характеризующееся отрицательным эмоциональным фоном, изменением мотиваци-онной сферы, когнитивных представлений и общей пассивностью поведения.

ДИССИМУЛЯЦИЯ — сознательное стремление скрыть болезнь и ее симптомы.

ДИСФОРИЯ — тоскливо-злобное настроение. Возникает спонтанно и продолжается от нескольких часов до нескольких дней. Характеризуется озлобленностью, мрачностью, повышенной чувствительностью к действиям окружающих, склонностью к вспышкам агрессии. Встречается у страдающих эпилепсией, психопатией и при органических поражениях головного мозга.

ИНФАНТИЛИЗМ (от лат. infantilis — младенческий, детский) —• сохранение в психике и поведении взрослого особенностей, присущих детскому возрасту. Это выражается в несамостоятельности решении и действии, чувстве незащищенности, в пониженной критичности по отношению к себе, повышенной требовательности к заботе других о себе, эгоцентризме, фантазировании и т.д.

ИПОХОНДРИЯ — состояние чрезмерного внимания к своему здоровью, страх перед неизлечимыми болезнями.

КРИМИНАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ — уголовно наказуемые действия.

КОНФАБУЛЯЦИИ («от лат. confabulo — болтаю) — ложные воспоминания, наблюдающиеся при нарушениях памяти.

КОНФОРМНОСТЬ (от лат. conformis — подобный, сообразный) — податливость человека реальному или воображаемому давлению группы, проявляющаяся в изменении его поведения и установок в соответствии с

первоначально не разделявшейся им позицией большинства.

КОРСАКОВСКИЙ СИНДРОМ — амнезия, которая характеризуется нарушаением ориентировки в месте и времени (амнестическая дезориентировка). Наблюдается при органических заболеваниях головного мозга, алкоголизме.

ЛИБИДО — одно из ключевых понятий психоанализа, которое использовалось 3. Фрейдом как синоним сексуального влечения.

МАНИАКАЛЬНОЕ СОСТОЯНИЕ — беспричинно повышенное настроение с чувством радости, реже — гневливости. Является стержневым симптомом маниакального синдрома, харатеризующегося маниакальной триадой — повышенным настроением, ускоренным мышлением, возросшей активностью.

МЫШЛЕНИЕ УСКОРЕННОЕ — мышление, характеризующееся легко и быстро возникающими ассоциациями, которые наиболее ярко выражаются в быстрой речи. Мышление становится поверхностным.

МЫШЛЕНИЕ ЗАМЕДЛЕННОЕ — мышление, проявляющееся в замедленных лаконичных ответах в связи с заторможенностью ассоциативного процесса.

МЫШЛЕНИЕ РАЗОРВАННОЕ — мышление, характеризующееся первичным нарушением логической последовательности ассоциаций. При нем отсутствует связь между отдельными мыслями, понятиями и представлениями.

МЫШЛЕНИЕ АУТИСТИЧЕСКОЕ — мышление, оторванное от действительности и не корригируемое ею. Сопровождается уходом больного в себя, отгороженностью от внешнего мира.

НАВЯЗЧИВЫЕ СОСТОЯНИЯ — непроизвольные, внезапно появляющиеся в сознании тягостные мысли, представления или побуждения к действию, воспринимаемые человеком как чуждые, эмоционально неприятные. Термин был введен немецким психиатром Р. Крафт-Эбингом(1868).

НЕВРОЗЫ (от греч. neuron — нерв) — группа наиболее распространенных нервно-психических расстройств, психогенных по своей природе, в основе которых лежит непродуктивно и нерационально разрешаемое противоречие между личностью и значимыми для нее сторонами действительности, сопровождаемое возникновением болезненно-тягостных переживаний неудачи, неудовлетворения потребностей, недостижимости жизненных целей, невосполнимости потери ит.п,

НЕВРОТИЗМ — состояние, характеризующееся эмоциональной неустойчивостью, тревогой, низким самоуважением, вегетативными расстройствами.

НЕДЕРЖАНИЕ ЭМОЦИЙ (слабодушие) — проявляется снижением способности корригировать внешние проявления эмоций. Больные умиляются, плачут, даже если им это неприятно. Такая особенность свойственна церебральному атеросклерозу.

НОНКОНФОРМИЗМ (от лат. поп — не, нет и conformis — подобный, сообразный) — стремление во что бы то ни стало перечить мнению большинства и поступать противоположным образом, не считаясь ни с чем.

ОЛИГОФРЕНИЯ — врожденное слабоумие, которое характеризуется двумя основными признаками:

отсутствием прогредиентности и преобладанием в картине психических расстройств стойкой интеллектуальной недостаточности. Соответственно глубине интеллектуальной недостаточности страдают и другие психические функции: снижена память (в первую очередь, логическая), эмоции слабо дифференцированы, не хватает целеустремленности и волевых задержек, нередко расторможены инстинкты.

ПАТОЛОГИЧЕСКАЯ ОБСТОЯТЕЛЬНОСТЬ — туго подвижное мышление с излишним описанием второстепенных деталей.

ПАРАНОЙЯЛЬНЫЙ СИНДРОМ — синдром, характеризующийся систематизированным бредом, возникающим в связи с наличием реальных событий в виде своеобразной патологической их интерпретации, при этом бред носит монотематический характер. Галлюцинации отсутствуют. Ведущий аффект — тревога и напряженность.

ПАРАНОИДНЫЙ СИНДРОМ — синдром, возникающий при наличии расстройств аффекта и восприятии (иллюзии, галлюцинации), без расстройств сознания. По содержанию может быть бредом преследования, ущерба, ограбления.

ПИКТОГРАММА (от лат. pictus — рисованный и греч. gramma — запись) — рисуночное письмо, используемое в психологии как методическое средство при изучении опосредованного запоминания. Пиктограмма была предложена советским психологом А. Р. Лу-рия в 30-х годах и нашла широкое применение в психиатрии и медицинской психологии в качестве диагностического приема.

ПОГРАНИЧНЫЕ СОСТОЯНИЯ — обозначение слабых, стертых форм нервно-психических расстройств, находящихся вблизи условной границы между психическим здоровьем и выраженной патологией.

ПРАВОНАРУШЕНИЕ — несоблюдение правил поведения, установленных законом и другими нормативными актами.

ПРОЕКТИВНЫЙ МЕТОД (от лат. projectio — выбрасывание вперед) — один из методов исследования личности. Характеризуется созданием экспериментальной ситуации, допускающей множественность возможных интерпретаций при восприятии ее испытуемыми.

ПСИХОГЕНИИ (от греч. psyche — душа и gemao — порождаю) — расстройства психики, возникающие под влиянием психических травм. Возникают в связи с одномоментной, интенсивно воздействующей психотравми-рующей ситуацией или могут быть результатом относительно слабого, но продолжительного травмирования.

ПСИХОЗ (от греч. psyche — душа) — глубокое расстройство

психики, проявляющееся в нарушении отражения реального мира, возможности его познания, изменении поведения и отношения к окружающему. Может сопровождаться бредом, помрачением сознания, грубыми нарушениями памяти, мышления, изменениями эмоциональной сферы, бессмысленными и бесконтрольными поступками и пр.

РЕАКТИВНЫЕ СОСТОЯНИЯ (от лат. re — против и actio — действие) — особые психические состояния (психогении), в клинической картине которых отражается содержание психической травмы.

РЕЗОНЕРСТВО — пустое, бесплодное мудрствование, не приводящее к познанию.

РИГИДНОСТЬ (от лат. rigidus — жесткий, твердый) — затрудненность (вплоть до полной неспособности) в изменении намеченной субъектом программы деятельности в условиях, объективно требующих ее перестройки. Выделяют когнитивную, аффективную и мотивационную ригидность.

СИМУЛЯЦИЯ (от лат. simulatio — видимость, притворство) — поведение, направленное на имитацию болезни или ее отдельных симптомов с целью ввести в обман.

СИНДРОМ (от греч. syndrome — скопление, стечение) — определенное сочетание признаков (симптомов) какого-либо явления, объединенных единым механизмом возникновения.

СОЦИАЛЬНАЯ ДЕЗАДАПТАЦИЯ — появление социально неодобряемых форм поведения.

СТРАХ — эмоция, возникающая в ситуациях угрозы биологическому или социальному существованию индивида и направленная на источник реальной или воображаемой действительности.

СТРЕСС — (от англ, stress — давление, напряжение) — термин, используемый для обозначения обширного круга состояний человека, возникающих в ответ на разнообразные экстремальные воздействия (стрес­соры). Используется для описания состояний индивида в экстремальных условиях на физиологическом, психологическом и поведенческом уровнях. Стресс может оказывать как положительное, мобилизующее, так и отрицательное влияние на деятельность (дистресс).

СУГГЕСТИЯ (от лат. suggestio — внушение, намек) — процесс воздействия на психическую сферу человека, связанный со снижением сознательности и критичности при восприятии и реализации внушаемого содержания, с отсутствием целенаправленного активного его понимания, развернутого логического анализа и оценки в соотношении с прошлым опытом и данным состоянием субъекта (К. И. Платонов, В. И. Мясищев и

ДР-)

СУИЦИД (от англ, suicide — самоубийство) — акт самоубийства, совершаемый человеком в состоянии сильного душевного расстройства либо под влиянием психического заболевания; осознанный акт устранения из жизни под воздействием острых психотравмирующих ситуаций, при которых собственная жизнь как высшая ценность теряет смысл.

ТОЛЕРАНТНОСТЬ (от лат. tolerantia — терпение) — отсутствие или ослабление реагирования на какой-либо неблагоприятный фактор в результате снижения чувствительности к его воздействию.

ФАНАТИЗМ (от лат. fanum — жертвенник) — непоколебимая и отвергающая альтернативы приверженность индивида к определенным убеждениям, которая находит выражение в его деятельности и общении.

ФОБИИ (от греч. phobos — страх) — навязчивые неадекватные переживания страхов конкретного содержания, охватывающие субъекта в определенной (фоби-ческой) обстановке и сопровождающиеся вегетативными дисфункциями (сердцебиение, обильный пот и т.п.). Встречаются в рамках неврозов, психозов и органических заболеваний головного мозга.

ФРУСТРАЦИЯ (от лат. frustratio — обман, расстройство, разрушение планов) — психическое состояние человека, вызываемое объективно непреодолимыми (или субъективно так воспринимаемыми) трудностями, возникающими на пути к достижению цели или к решению задачи; переживание неудачи.

ЭГОЦЕНТРИЗМ (от лат. ego — я и centrum — центр круга) — неспособность индивида, сосредотачи-ваясь на собственных интересах, изменить исходную познавательную позицию по отношению к некоторому объекту, мнению или представлению даже перед лицом противоречащей его опыту информации.

ЭЙФОРИЯ (от греч. eyphoria) — повышенное радостное, веселое настроение, состояние благодушия и беспечности, не соответствующее объективным обстоятельствам, при котором наблюдается мимическое и общее двигательное оживление, психомоторное возбуждение.

ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ ЛАБИЛЬНОСТЬ — быстрая смена настроения по незначительному поводу. Типична для истерического характера и инфантилизма.

Приложение

СПЕЦПРАКТИКУМ ПО СУДЕБНОЙ ПАТОПСИХОЛОГИИ Задание 1. Изучение материалов уголовного дела и истории болезни Ознакомление со структурой уголовного дела. Основные материалы по существу совершенного правонарушения. Психологический анализ материалов уголовного дела, особенности и мотивы совершения правонарушения. Психологический смысл сопоставления субъективных данных (показания обвиняемого, свидетелей и т.д.) и объективных показателей, полученных в ходе ведения расследования.

Ознакомление со структурой истории болезни. Субъективный и объективный анамнез, психический статус, дневниковые записи лечащего врача, основные материалы по истории жизни и заболевания человека. Психологический анализ анамнеза больного как основной материал к характеристике развития личности больного. Основные стадии развития личности по данным анамнеза (особенности раннего детства, учебной

деятельности, его трудовой маршрут). Требования к выпискам из истории болезни и материалов уголовного дела: краткость данных об изменениях или деградации личности, об основных этапах развития заболевания, об окончательном диагнозе заболевания (с учетом заключения консультантов). Составление выписок из материалов уголовного дела и истории болезни, их обсуждение и коррекция.

Литература:

Братусь Б. С. Психологический анализ данных истории болезни как метод исследования личности.—

Л. М. БАЛАБАНОВА

В кн.: Экспериментальные исследования в патопсихологии.— 1976.

Братусь Б. С. Психологиический анализ изменений личности при алкоголизме.— 1974.

Зейгарник Б. В. Личность и патология деятельности.— М.,1974.

Задание 2. Метод беседы

1. Определение основных задач беседы:

а) сбор анамнеза и обстоятельств совершенных противозаконных
действий, получение сведений о состоянии больного в момент общения с
ним;

б) получение сведений о внутренней картине болезни;

в) получение данных о работоспособности и трудоспособности
больного до совершения больным противоправных- действий, до
заболевания, в ходе развития заболевания, в момент исследования;

г) получение данных о самооценке больного и о мотивах
совершенных им противоправных действий;

д) выяснение планов больного на будущее и т.д.

2. Выбор тактики беседы;

Экспертная, проективная, психотерапевтическая — в соответствии с поставленной задачей, состоянием больного, тяжестью психического дефекта. Составление подробного протокола беседы. Составление заключения о больном.

Литература:

Николаева В. В., Соколова Е. Т., Спиваковская А. С.

Спецпрактикум по патопсихологии.— М., 1979.

Николаева В. В. Внутренняя картина болезни при некоторых психических заболеваниях. — В кн.: Материалы конференции по патопсихологии.— М., 1972.

Задание 3. Методы исследования нарушений памяти

1) Метод заучивания 10 слов. Требования к инструкции. Выбор ряда слов, отсутствие помех, тщательное ведение протокола.

Оценка основных показателей методики — продуктивность воспроизведения слов (количество слов, воспроизводимых при каждом повторении, наличие повторов одного и того же слова, результаты отставленного воспроизведения и т.д.). Составление кривой запоминания.

2) Заучивание рассказов. Характеристика основных ошибок
воспроизведения, их диагностическое значение при оценке нарушенной
памяти.

3) Метод пиктограмм. Показания к применению метода
(образование больного, состояние в момент исследования, предполагаемый
диагноз заболевания). Основные показатели, подлежащие оценке:
понимание инструкции больным, темп работы, характер рисунков
больного, особенности его высказываний в ходе работы, данные
воспроизведенных слов, типы ошибок, их диагностическое значение.

4) Метод опосредованного запоминания (по Леон-тьеву). Показания
к применению метода (образование больного, выраженность дефекта
психической деятельности, особенности состояния в момент исследования).
Выбор серии слов и картинок по трудности. Оценка основных показателей
методики. Дополнительные возможности метода. Типичные ошибки, их
квалификационная оценка и диагностическое значение. Результаты работы.
Составление заключения по данным исследования.

Литература:

Бондарева Л. В. Нарушение высших форм памяти.— М., 1976.

Кожуковская И. И. Об использовании цвета при построении пиктограмм. — В кн.: Экспериментальные исследования в патопсихологии.— М., 1976.

Леонтьев А. И. Развитие высших форм запоминания. — В кн.: Проблемы развития психики.— М., 1965.

Лонгинова С. В., Рубинштейн С. Я. О применении метода пиктограмм для экспериментальных исследований психических больных. — М., 1972.

Рубинштейн С. Я. Экспериментальные методики патопсихологии.— М., 1970.

Задание 4. Методы исследования нарушений мышления

1) Метод классификации. Различные варианты:
классификация предметов и их изображений, классификация фигур,

классификация понятий. Основная направленность метода — исследование мыслительных операций и динамики мышления. Три этапа ведения опыта. Порядок ведения протокола, типы ошибок, их психологическая квалификация. Дополнительные во-зожности метода: оценка темпа работы, способность к переключению, особенности распределения внимания, некоторые показатели памяти и работоспособности, специфика эмоционального реагирования.

2) Метод исключения предметов. Характеристика текстового
материала. Особенности представления инструкции. Типы возможных
ошибок решения, их психологическая квалификация и диагностическое
значение.

3) Бланковые методы.

4) Соотношение метафор, пословиц и фраз. Передача переносного
смысла пословиц.

5)    Объяснение    сюжетных    картинок.    Установление
последовательности событий. Необходимость повторного предъявления в
ходе одного и того же исследования. Типичные ошибки больных разными
заболеваниями.

6) Исследование ассоциаций (свободных ассоциаций, ответных
ассоциаций, ассоциаций по противоположности).

Литература:

Зейгарник Б. В. Патология мышления.— М., 1964. Поляков Ю. Ф. Патология познавательной деятельности при шизофрении.— М., 1974. Рубинштейн С. Я. Экспериментальные методы патопсихологии.— М., 1974. Задание 5. Исследование сенсомоторной сферы и внимания

1. Куб Линка. Специфика тестового материала, основная
направленность метода, его дополнительные возможности. Требования к
ведению опыта: оценка скорости выполнения, тактика складывания куба,
способность к самостоятельному поиску ошибок.

2. Метод Кооса. Тестовый материал. Вариации заданий по
сложности. Основные показания к применению (исследование
пространственной ориентировки, наглядно-действенного   мышления,
внимания, уровня притязаний, построение обучающего эксперимента).

3. Корректурная проба. Счет по Крепелину. От-считывание.
Основная направленность методов. Требования к предъявлению
инструкций и ведению протоколов. Обработка результатов — построение
графика работоспособности, кривой ошибок и т.д. Оценка результатов: по
темпу работы, способности к переключению, количеству ошибок, их
распределению.

4. Таблица Шулъте. Характеристика тестового материала.
Требования к проведению опыта. Необходимость показа на примере,
быстрота смены таблиц, повторное исследование одного и того же
больного.

Литература:

Рубинштейн С. Я. Экспериментальные методы патопсихологии.— М., 1970.

Тепеницына Т. И. Анализ ошибок при исследовании внимания методом корректурной пробы //Вопросы психологии.— 1959.— № 5.

Задание 6. Исследование личностных особенностей больных

1. Приемы опосредованного изучения личности. Учет возникающего
у больного в ходе эксперимента отношения к:

а) исследованию в целом;

б) отдельным заданиям;

в) собственным ошибкам;

г) оценкам экспериментатора.

2. Левиновские приемы изучения личности (формирование уровня
притязаний, методы пресыщения и др.)

3. Проективные методы изучения личности (ТАТ, метод Роршаха).

4. Метод исследования самооценки (вариант методики Дембо-Рубинштейн). Требования к построению шкал, ограничения и возможности метода.

Литература:

1. Зейгарник Б. В. Личность и патология деятельности.— М.,1971.

2. Соколова Е. Т. Мотивация и восприятие в норме и патологии.—
М., 1970.

Задание 7. Исследование больных с целью описания структуры дефекта

1. Исследование больного с диагнозом "эпилепсия". Планирование
исследования. Необходимость использования различных тактик ведения
эксперимента (экспертной, обучающей, проективной).

Вычленение основных психологических синдромов нарушений психической деятельности: нарушения мышления, памяти, эмоционально-волевой сферы, Динамика изменений психической деятельности, определение ведущего синдрома, оценка степени выраженности всех нарушений.

2. Исследование больного с диагнозом "хронический алкоголизм".
План исследования с учетом актуального состояния больного, наличия
психопатологической симптоматики, корсаковского синдрома, алкогольной
деградации.

Основные психологические синдромы нарушенной психической деятельности: нарушение эмоционально-личностной сферы, некритичность мышления, нарушение памяти. Специфика динамических изменений психической деятельности — сочетание инертности с ис-тощаемостью, определенных ведущих нарушений в структуре дефекта. Степень выраженности нарушений психики.

3. Исследование больного с диагнозом "олигофре-ния".
Планирование исследования с учетом образовательного уровня и общей
осведомленности больного. Необходимость. применения гибкой
экспериментальной тактики. Определение эмоционально-личностных
особенностей больного, его самооценки и уровня притязаний.
Исследование интеллектуальных затруднений больного. Оценка
сохранности возможной психической деятельности. Результаты работы.
Составление заключения.

Литература:

Зейгарник Б. В. Патология мышления.— М., 1962. Петренко Л. В. Нарушение высших форм памяти.—М., 1976. Задание 8. Исследование больных в условиях проведения судебной психологической экспертизы Планирование исследования с учетом знания:

а) предполагаемого диагноза заболевания;

б) его установок в отношении совершенного пра вонарушения;

в) знание о том, кем направлен больной на  экс пертизу
(следователем, судом, ЛТП и т. д).

Возможность диссимуляции или аггравации.

Литература:

Кожуховская И. И. О разграничениях между восстановлением критичности и диссимуляции психических больных. — В кн.: Экспериментальные исследо вания в патопсихологии.— М., 1976.

Список литературы

Авербух И. Е., Голубева Е. А. К вопросу о вменяемости психически неполноценных лиц //Вопросы экспертизы в работе защитника.— Л., 1970.—С. 98.

Агаджанян Н. А. Адаптация к экстремальным условиям: эколого-физиологические аспекты //Нарушение механизмов регуляции и их коррекция.—М., 1989.—С. 571.

Аладжалова Н. А. Нейрофизиологические аспекты регуляции бдительности. Медленная управляющая система мозга //Проблемы психофизиологии. Диагностика нарушений и восстановление психических функций человека.— М., 1983.— Ч. 2.— С. 162-163.

Александровский Ю. А., Лобастов О. С., Спивак Л. И. Психогении в экстремальных условиях.— М.: Медицина, 1991.— 96с.

Александровский Ю. А. Состояние психической де задаптации и их компенсация: Пограничные нервно-психические расстройства.— М.: Наука, 1976.—С. 14.

Анохин П. К. Биология и нейрофизиология условного рефлекса.— М., Медицина, 1968.— 548 с.

Анохин П. К. Принципиальные вопросы общей теории функциональных систем.— М., 1971.

Антонян Ю. М. Психологическое отчуждение лич ности и преступное поведение.— Ереван, 1987.

Антонян Ю. М., Самовичев Е. Г. Неблагоприятные условия формирования личности в детстве и вопросы предупреждения преступлений (Психологические ме ханизмы насильственного преступного поведения).— М.: ВНИИ МВД СССР, 1983.

Антонян Ю. М., Голубев В. П., Кудряков Ю. Н. Личность корыстного преступника.— Томск, 1989.

Антонян Ю. М., Виноградов М. В., Голумб Ц. А. Преступное поведение лиц с психическими аномалия ми и его профилактика //Вопросы борьбы с преступностью.— М.: Юрид. лит-ра., 1980.— Вып. 32.

Антонян Ю. М., Бородин С. В. Преступность и психические аномалии.— М.: Наука, 1987.— 205 с.

Анцыферова Л. И. Системный подход в психологии личности.— В кн.: Принцип системности в психологических исследованиях.— М., Наука, 1990.—С. 61-76.

Айхенвальд Л. И. Криминальная психопатология.— Л., 1928.

Баевский Р. М. Прогнозирование состояний на грани нормы и патологии.— М.: Медицина, 1979.— 295 с.

Бажин Е. Ф. и др. Объективная диагностика эмоционального состояния в психиатрической клинике /Матер. Всес. симп. «Речь и эмоции».— Л., 1974.— С. 69-74.

Бачериков Н. Е., Воронцов М. П., Петрюк И. Т., Цыганенке А. Я. Эмоциональный стресс в этиологии и патогенезе психических и психосоматических заболеваний.— Харьков: Основа, 1995.— 276 с.

Березин Ф. Б. Психическая и психофизиологическая адаптация человека.— Л.: Наука, 1988.— 260 с.

Беличева С. А. Основы превентивной психологии.— М.,1993.

Беккария Ч. О преступлениях и наказаниях.— М., 1939.— С. 196.

Бехтерев В. М. Объективная психология.— СПб., 1907.— Вып. 1.

Бехтерева Н. П. Нейрофизиологические аспекты психической деятельности человека.— 2-е изд., пере-раб. и доп.— Л., 1974.

(Бехтерева Н. П.) Bechtereva N. P. Neurophysiology of intellectual and emotional processes in man //Intern. J. Psychophysiology, 1983. Vol. 1. P. 7 12.

Бехтерева Н. П. Здоровый и больной мозг человека. Л., 1980.

Бехтерева Н. ГГ., Смирнов В. М. Мозговая организация эмоций человека //Вести. АМН СССР. 1975.— № 8.— С. 8-19.

Березин Б. Ф., Мирошников М. П., Рожанец Р. В. Методика многостороннего исследования личности.— Медицина, 1976.

Блейлер Е. Аффективность, внушаемость и паранойя.— Одесса, 1929.— 138 с.

Блейхер В. М., Крук И. В. Патопсихологическая диагностика.— Киев, 1986.

Блейлер Е. Руководство по психиатрии.— Берлин, 1920.— С. 481.

Братусь Б. С. Психологический анализ изменений личности при алкоголизме.— М.: Изд-во МГУ, 1974.

Бурлачук Л. Ф., Морозов С. М. Словарь-справочник по психологической диагностике.— Киев: Наукова думка, 1989.—200с.

Бюллетень законодательства юридической практики Украины.— 1993.—№1.

Вартанян Г. А., Петрова Е. С. Эмоции и поведение.— Л.: Наука, 1989.— 145 с.

Васильченко Г. С., Ботнева И. Л., Нохуров А. Общая сексопатология /Под ред. Г. С. Васильченко.— М.: Медицина, 1977.— 487 с.

Ведяев Ф. П., Воробьева Т. М. Модели и механизмы эмоциональных стрессов.— Киев.: Здоров'я, 1983.— 136 с.

Вилюнас В. К. Психология эмоциональных явлений.— М.: МГУ, 1976.— 143 с.

Власов В. В. Эффективность диагностических исследований.— М., Медицина, 1988.—230с.

Волков Б. С. Мотивы преступлений (Уголовно-пра-вовое и социально-психологическое исследование).— Казань, 1982.

Воронин Л. Г., Коновалов В. Ф. Электрографические следовые процессы и память.— М.: Наука, 1976.

Вудвортс Р. Экспериментальная психология.— М.:

Изд-во иностр. лит-ры, 1950.— 795 с.

Выготский Л. С. Избранные психологические произведения.— М.: Изд-во АПН СССР, 1965.— С. 44-82.

Галунов В. И. Речь, эмоции и личность: проблемы, перспективы //Речь, эмоция и личность /Материалы и сообщения Всесоюзного симпозиума.— Л., 1978.

Галунов В. И., Манеров В. X. Пути решения проблемы создания систем определения эмоционального состояния говорящего //Вопр. кибернетики. Вып. 22.— М., 1976.—С. 95-114.

Ганнушкин П. Б. Клиника психопатий, их статика, динамика, систематика.— М.: Север, 1933.

Ганнушкин П. Б. Избранные труды.— М.: Медицина, 1964.—С. 121.

Гельгорн Э., Луфборроу Д. Эмоции и эмоциональные расстройства.— М.: Мир, 1966, 672 с.

Гиляровский В. А. Психиатрия.— М.: Медгиз, 1954.— 520с.

Гиссен Л. Д. Время стрессов.— М.: ФиС, 1990.— 190 с.

Грекова Т. И. Кожно-гальванический рефлекс как показатель изменений психического состояния //Физиология человека.— 1975.— Т. 1.—№6.-С. 993-998.

Гречин В. Б., Боровикова В. П. Медленные неэлектрические процессы в оценке функционального состояния мозга человека.— Л., 1982.— 172. с.

Грэхэм Л., Коген И. С., Шмавониан В. М. Некоторые методологические приемы исследования психофизиологических коррелятов поведения //Эмоциональный стресс /Пер. с англ, под ред. Л. Леви.— Л.: Медицина, 1970.— С. 209-224.

Губачев Ю. М., Иовлев Б. В., Карвасарский Б. Д. Эмоциональный стресс в условиях нормы и патологии человека.— Л.: Медицина, 1976.— 224с.

Гуляев П. И., Быховский И. Е. Исследование эмоционального состояния человека в процессе производства следственного действия /Криминалистика и судебная экспертиза.— Киев: РИО МВД УССР, 1972.— Вып. 9.—С. 103-109.

Гуль дан В. В. Психологические механизмы формирования суггестивных мотивов противоправных действий у психопатических личностей //Психические расстройства, не исключающие вменяемости.— М., 1984.

Гуль дан В. В. Два подхода к экспериментально-психологическим исследованиям при психопатиях //Журнал невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова, 1980.—Т. 30. Вып. 12.—С. 1841-1846.

Гульман Б. Л. Сексуальные преступления /Автореф. дис... докт. психол. наук.— Харьков, 1995.

Данилова Н. Н. Функциональные состояния: механизмы и диагностика.— М., 1985.

Данько С. Г., Каминский Ю. Л. Система технических средств нейрофизиологических исследований мозга человека.— Л., 1982.

Дашкова С. С. Устная речь как источник информации о человеке /Автореф. канд. дис.— Л., 1982.

Дикая Л. Г. Становление новой системы психической регуляции в экстремальных условиях деятельности // Принцип системности в психологических исследованиях.— М., Наука., 1990.— С. 103, 114.

Дикая Л. Г., Черепкова Е. А. Влияние эмоционального содержания информации на функциональное состояние и интеллектуальную деятельность оператора. — В кн.: Функциональное состояние человека и методы его исследования.-М., Наука, 1992.—С. 100-105.

Дженебаев У. С., Рахимов Т. Г., Судакова Р. И. Мотивация преступления и уголовная ответственность.— Алма-Ата, 1987.

Добрынин Н. Ф. Введение в психологию.— М.: Гос. изд-во, 1929.

Друзь В. А. Анализ общих принципов функциональных отношений систем организма в динамике /Дис... докт. биол. наук.— 1986.— 422 с.

Дубинин Н. П., Карпец И. И., Кудрявцев В. Н. Генетика, поведение, ответственность.— М., 1989.

Дубровский Д. И. Психофизиологическая проблема: информационный подход //Методологические аспекты изучения деятельности мозга.— М.: Наука, 1986.— С.108-134.

Дулов А. В. Введение в судебную психологию.— М.:

Юрид. лит-ра, 1976.

Залевский Г. В. Фиксированные формы поведения.— Иркутск, 1976.

Зелинский А. Ф. Осознаваемое и неосознаваемое в преступном поведении.— Харьков, 1986.

Зейгарник Б. В. Личность и патология деятельности.— М.: Изд-во МГУ, 1971.

Зейгарник Б. В. Патопсихология, 2-е изд.— М.: Изд-во МГУ, 1986.— 252с.

Закалюк А. П., Коротченко А. И., Москалюк А. Н. Допреступное поведение и механизм совершения преступления при нарушениях психики пограничного характера //Проблемы изучения личности правонарушителя.— М.: ВНИИ МВД СССР, 1984.— С. 145.

Злобин Г. А., Яни С. А. Проблема полиграфа // Проблемы совершенствования советского законодательства: Труды ВНИИ советского законодательства.— М., 1976.— Т. 6.— С. 122-136.

Жемайтите Д. И. Вегетативная регуляция синусо-вого ритма сердца у здоровых и больных //Анализ сердечного ритма.— Вильнюс, 1982.

Емельянов В. П. Преступность несовершеннолетних с психическими аномалиями.— Саратов, 1980.

Еникеев М. И. О современном состоянии и перспективах развития юридической психологии //Психол. журн. 1982.— Т. 3.- № 3.— С. 109-114.

Емельянов В. П. Преступность несовершеннолетних с психическими аномалиями.— Саратов, 1980.

Ениколопов С. А. Некоторые результаты исследования агрессии //Личность преступника как объект психологического исследования.— М., 1979.

Ениколопов С. А. Агрессивность как специфическая форма активности и возможности ее исследования на контингенте преступников //Психологическое изучение личности преступника: (Методы исследования).—М., 1976.

Иванец Н. Н., Игонин А. Л. Значение преморбид-ных характерологических черт для формирования алкоголизма //Тез. докл. VII Всесоюз. съезда невропатологов и психиатров (26-30 мая 1986 г.).— М.: 1986.—Т. L—С. 236-239.

Иванов В. Г. Причинность и детерминизм.— Л.:

Наука, 1974.—С. 28.

Игошев К. Е. Типология личности и мотивация преступного поведения. Горький, 1974.

Изард К. Эмоции человека: Пер. с англ.— М.: МГУ, 1980.— 440 с.

Илюхина В. А. Принципы и механизмы регуляции функциональных состояний головного мозга человека //Проблемы нейрокибернетики.— Ростов-на-Дону, 1983.—С. 86.

Имелинский К. Сексология и сексопатология.— М.:

Медицина, 1986.— 424 с.

Казначеев В. П. Современное состояние проблемы адаптации //Вестник АМН СССР.— 1975.— № 10.— С. 5-15.

Казначеев В. П. Донозологическая диагностика в практике массовых обследований населения.— Л.:

Медицина. 1980.— 170 с.

Калашник Я. М. Патологический аффект //Проблемы судебной психиатрии /Под ред. И. М. Фейхберга.— М.: ВНИИ им. В. П. Сербского, 1941.—С. 249-254.

Кальченко Е. И. Медико-гигиенические нормы здорового образа жизни //Советское здравоохранение.— 1990.— № 1.— С. 47-50.

Карвасарский Б. Д. Неврозы.— М.: Медицина, 1980.— 448 с.

Карстер Д. Что такое психическое здоровье? //Здоровье мира. 1973.—№3.—С. 8.

Ковальзон В. Эмоциональное подкрепление и его нейрофизиологические механизмы //Физиология человека и животных. Физиология эмоций.— М.: ВИ НИТИ, 1975.— Т. 15.— С. 5-29.

Китаев-Смык Л. А. Психология стресса.— М.: Наука, 1983.

Кербиков О. В., Коркина М. В., Наджаров Р. А. и др. Психиатрия.— М.: Медицина, 1968.

Коган Я. М. Ассоциативный эксперимент в применении к изучению личности преступника //Изучение преступности и пенитенциарная практика.— Одесса, 1927.

Короленко Ц. П., Завьялов В. Д. Личность и алко голь.— Новосибирск.: Наука, 1987.— 167 с.

Корольков А. А., Петленко В. П. Философские проблемы теории нормы в биологии и медицине.— М.:

Медицина, 1977.— 392 с.

Краснушкин Е. К. Криминальные психопаты современности и борьба с ними //Преступный мир Москвы.—М., 1924.

Кречмер Э. Строение тела и характер: Пер с нем.— М.— Л.: Госиздат, 1930.—304с.

Королев В. В. Спорные аспекты проблемы криминогенности психических нарушений несовершеннолетних //Вопросы борьбы с преступностью.— М.: Юрид. лит-ра, 1981.— Вып. 35.

Кудрявцев И. А. Судебная психолого-психиатрическая экспертиза.— М., 1988.

Кудрявцев С. В. Изучение преступного насилия:

социально-психологические аспекты //Психол. журнал. 1988.— № 2.— С. 55-62.

Кузнецов О. П., Лебедев В. И. . Психология и психопатология одиночества.— М.: Медицина, 1972.— 336 с.

Кузнецова П. Ф. Преступность и нервно-психическая заболеваемость //Вести. МГУ.— 1977.— № 3.

Кузнецова П. Ф. Проблемы криминологической детерминации.— М.:Изд-воГУ, 1984.

Курбатова Т. П. Структурный анализ агрессии //Б. Г. Ананьев и ленинградская школа в развитии современной психологии.— СПб., 1995.— С. 27-28.

Курс советского уголовного права. Часть общая. Преступление.— М.: Наука, 1970.— Т. 2.— С. 239.

Котова Э. П. Об одном из адаптивных качеств преступников //Личность преступника как объект психологического исследования.— М., 1979.

Криминалистика.— Под ред. И. Ф. Пантелеева и П. А. Селиванова. М.: Юрид. лит-pa.— 1984.

Криминальная мотивация.— М.: Наука.— 1986.

Ковалев В. И. Мотивы поведения и деятельности.— М.: Наука, 1988.

Кон И. С. Введение в сексологию.— М.: Медицина, 1988.

Куликов В. Н. Вопросы психологии внушения.— Иванове, 1972.— С 164.

Курс советской криминологии. Методология. Преступность и ее причины. Преступление //Под ред. В. Н. Кудрявцева и др.— М.: Юрид. лит­ра, 1985.

Лазарус Р. Теория стресса и психофизиологические исследования //Эмоциональный стресс /Под ред. Л. Леви: Пер. с англ.— Л., 1970.— С. 178 — 208.

Лакосина Н. Д., Ушаков Г. К. Медицинская психология. 2-е изд.— М.: Медицина, 1984.—С. 5.

Лангмейер И., Матейчек 3. Психическая депривация в детском

возрасте.— Прага, 1984.

Ларин А. М. Нетрадиционные методы раскрытия преступлений //Государство и право.— 1995.— № 9.— С. 60-66.

Леви Л. Некоторые принципы психофизиологических исследований и источники ошибок //Эмоциональный стресс / Под ред. Л. Левд: Пер. с англ.— Л.:

Медицина, 1970.— С.88-108.

Ленц А. К. Криминальные психопаты (социопаты). Л.: Медгиз, 1927.— 168 с.

Леонтьев А. Н. Эмоции //Философская энциклопедия.— М.: Советская энциклопедия, 1970.— Т. 5.— С. 553-556.

Леонтьев А. А., Носенко Э. Л. Некоторые психолингвистические характеристики спонтанной речи в состоянии эмоциональной напряженности //Общая и прикладная лингвистика.— М., 1973.

Липпман О., Адам Л. Ложь в праве.— Харьков:

Юрид. издание Украины, 1929.

Лисицын Ю. П., Копыт Н. Я. Алкоголизм: социально гигиенические аспекты, 2-е изд.— М.: Медицина, 1983.— 105 с.

Личко А. Е. Подростковая психопатия: (Руководство для врачей).— Л.: Медицина, 1979.—С. 152.

Личко А. Е. Психопатии и акцентуации характера у подростков.— Л., 1983.

Личко А. Е. Подростковая наркология.— Л.: Медицина, 1991.— 304с.

Личность преступника и предупреждение преступлений.— М.: ВНИИИ МВД СССР, 1987. / Ломов Б. Ф. Системный подход и проблема детерминизма в психологии // Психол. журн.— 1989.— С. 10.— № 4— С. 19-33.

Лоренц К. Агрессия.— М., 1994.

Лукомская М. И. О так называемых патических кражах и их судебно-психиатрической оценке // Вопросы судебно-психиатрической экспертизы.— М., 1974.

Лурия А. Р. Диагностика следов аффекта /Психология эмоций. Тексты.— М.: Изд. МГУ, 1984.— С. 228-234.

Лурия А. Р. Экспериментальная психология в су-дебно-следственном деле //Советское право.— 1927.— № 2 (26).- С. 84-100.

Маслоу А. Самоактуализация //Психология личности.— М.,1982.— С.108-117.

Майорчик В. Е. Выражение динамики нервных процессов по электроэнцефалограмме человека в зависимости от исходного функционального состояния коры головного мозга //Журн. высш. нерв, деятельности.— 1956.— Т.6.— Вып. 4.— С. 612-618.

Макаренко Ю. А. Системная органнизация эмоционального поведенния.— М.: Медицина, 1980.— 206 с.

Медведев В. И. О проблеме адаптации //Компоненты

адаптационного процесса.— Л.: Наука, 1984.— С. 4.

Механизм преступного поведения /Под ред. В. Н. Кудрявцева.— М.: Наука, 1981.

Милованова Г. Б., Свиридов Е. П. Обнаружение эмоционально значимого стимула при воздействии произвольных помех.— В кн.: Функциональное состояние человека и методы его исследования.— М., Наука, 1992.—С. 106-И 2.

Милованова Г. Б. Интегральная оценка эмоционального состояния человека по его вегетативным функциям// Методика и техника исследований операторской деятельности.— М.: Наука, 1985.— С. 7-11.

Моисеев Н. Н. Элементы теории оптимальности систем.— М.: Наука, 1975.—435с.

Муздыбаев К. Психология ответственности.— Л., 1984.

Митричев В., Холодный Ю. Полиграф как средство получения ориентирующей криминалистической информации //Записки криминалистов.— М.: Изд. «Юрикон», 1993.— Вып. 1.- С. 173-180.

Митричев В., Холодный Ю. Правовые аспекты применения полиграфа в оперативно-розыскной деятельности //Записки криминалистов.— М.: Изд. «Юрикон». 1995.— Вып. 5.— С. 218-223.

Михеев Р. И., Михеева А. В. Значение психических аномалий для совершенствования уголовно-правовых мер борьбы с преступностью //Проблемы правового регулирования вопросов борьбы с преступностью.— Владивосток, 1977.

Михайлова О. Ю. Изучение психологических мотивов преступлений, сопряженных с особой жестокостью // Юрид. психология: Материалы симпозиума на VI Всесоюзном съезде Общества психологов.— М., 1983.

Михеев Р. И. Проблемы вменяемости и невменяемости в советском уголовном праве.— Владивосток, 1983.

Морозов Г. В., Печерникова Т. Т., Шостакович Б. В. Методологические проблемы вменяемости-невменяемости //Проблемы вменяемости в судебной психиатрии.— М., 1983.—С. 4-9.

Неволин И. Ф. Психологические особенности переработки текстовой информации в условиях ограничения времени //Новые исследования в психологии.— 1975.— №2.— С. 62-71.

Николайчик В. М. «Сыворотка правды» и «детектор лжи» — возвращение к инквизиционному процессу //Советское государство и право.— 1964.—№ 12.—С. 120-128.

Нохуров А. Нарушения сексуального поведения.— 3-е изд.— М.: Медицина, 1988.

Нуллер Ю. Л., Михаленко И. Н. Аффективные психозы.— Л.: Медицина, 1988.—264 с.

Осипов В. П. Вопросы нормы и патологии в психиатрии //Невропатология и психиатрия.— 193*).— Т. 8.— Вып. 1.— С. 3-19.

Павлов И. П. Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей

нервной деятельности (поведения животных).— М.: Мелгиз, 1951.— С. 506

Петров Е. С., Хананашвили М. М. Влияние раздельного и одновременного раздражения лимбических структур на эмоции //Журн. высш. нерв, деятельности.— 1976.— Т. 26.— С. 1187-1194.

Печерникова Т. П., Шостакович Б. В., Гульдан В. В. К вопросу о мотивации противоправных поступков у психопатических личностей //Суд ебно-психиатрическая экспертиза.— М., 1978.— Вып. 31.

Печерникова Т. П. Психические аномалии в судеб-но-психиатрической практике //Психические расстройства, не исключающие вменяемости.— М.: ВНИИ общей и судебной психиатрии имени В. П. Сербского, 1984.—С. 11-20.

Плахов В. Д. Социальные нормы. Философские основания общей теории.— Москва: «Мысль», 1985.— 251 с.

Познышев С. В. Криминальная психология. Преступные типы.— Л., 1926.

Полянский П. Доказательства в иностранном уголовном процессе. Вопросы и тенденции нового времени.— М.: Юрид. изд-во. МЮ СССР, 1946.—С. 63-76.

Пономарев Я. А. Психологическое и физиологическое в системе комплексного исследования //Системный подход к психофизиологической проблеме.—М., 1982.—С. 5-10.

Порубов П. И. Допрос в советском уголовном процессе и криминалистике.— Минск. Вышэйшая школа, 1968.

Пошивалов В. П. Патологические последствия социальной изоляции у людей и животных: обзор литературы и собственные наблюдения.— М., 1977.— 34 с. /Дел. в ВИНИТИ, № 2357-77.

Пошивалов В. П. Экспериментальная психофармакология агрессивного поведения,— Л.: Наука, 1986.— С. 174.

Райт Г. В. Свидетель колдовства.— М.: Молодая гвардия, 1971.

Реан А. А. Судебно-психологическая экспертиза по делам об изнасиловании //Психол. журн.— 1990, № 2.— С. 74-81.

Реан А. А. Агрессия и агрессивность личности.// Психол. журн.— 1996.—№5.—С. 3 16.

Резник М. И. Философские аспекты теории нормы в медицине.— Л.: ЛГУ, 1981.—С. 3-6.

Рейковский Я. Экспериментальная психология эмоций: Пер. с польск.— М., 1979.

Розен Р. Принцип оптимальности в биологии.— М.:

Мир,1969.—С.146.

Розовский Б. Г. Об использовании технических средств в допросе //Криминалистика и судебная экспертиза.— Киев: РИО МООП УССР, 1967.—С. 139-144.

Рожнов В. Е. Руководство по психотерапии.— Ташкент, 1979.

Ратинов А. Р., Михайлова О. Ю. Жестокость как правовая и нравственно-психологическая проблема // Вопросы борьбы с

преступностью.— М.: Юрид. лит-ра. 1985.— Вып. 42.— С. 8-17.

Рождественская Е. А. Тревожность и ригидность в структуре личности больных неврозами и неврозопо-добными расстройствами /Автореф. дис... канд. пси-хол. наук.— Л., 1988.

Рубинштейн С. Я. Экспериментальные методики патопсихологии и опыт их применения в клинике.— М.: Медицина, 1970.

Руководство по судебной психиатрии.— М.: Медицина, 1977.

Русалов В. М. Некоторые положения специальной теории индивидуальности человека /В кн: Принцип системности в психологических исследованиях.— М., Наука, 1990.— С. 165-171.

Русинов В. С., Кузнецов Г. Д„ Королева В. И. Воз никновение «пульсации» постоянного потенциала в коре больших полушарий //Механизмы формирования и тор можения условных рефлексов.— М., 1973.—С. 67-82.

Самовичев Е. Г. Личность насильственного преступника и проблемы преступного насилия //Личность преступника и предупреждение преступлений.— М.:

ВНИИ МВД СССР, 1987.

Семенов В. Е. Социальная психология исскуства.— Л., 1988.

Семичев С. Б. Предболезненные психические расстройства.— Л.: Медицина, 1987.—184с.

Сергеев А. А. Определение ложности показаний в условиях допроса //Тезисы VI Всесоюзного съезда психологов.— Ч. II.— М., 1983.

Середа Г. К., Бочарова С. П., Репкина Г. В. Инженер ная психология.— Киев: Вища школа, 1976.— 308 с.

Симонов П. В. Высшая нервная деятельность человека (мотивационно-эмоциональные аспекты).— М.:

Наука, 1975.

Симонов П. В. Теория отражения и психофизиология эмоций.— М.: Наука, 1970.—178с.

Ситковская О. Д. О психологических критериях оценки физиологического аффекта //Вопросы борьбы с преступностью.— М., Юрид. лит-ра, 1975.—Вып. 23.

Снежневский А. В. Клиническая психопатология./ / Руководство по психиатрии /Под ред. А. В. Снеж-невского.— М.: Медицина, 1983.— Т. 1.

Соколов Е. Н., Станкус А. И. Типы психофизиологических реакций на информационную нагрузку // Анализ сердечного ритма.— Вильнюс, 1982.

Соколова Е. Т. Проективные методы исследования личности.— 1980.

Станишевская Н. И., Гульдан В. В., Владимирская М. Т. Применение проективных методик при диагностике типов реакции личности //Вопросы диагностики психического развития.— Таллинн, 1974.

Строгович М. Теория доказательства в уголовном процессе //Советское право.— 1927.- № 2 (26).— С. 58-83.

Судебная психиатрия: Учебник /Под ред. Г. В. Морозова.— М.: Юрид. лит-ра, 1986.

Суворова В. В. Психофизиология стресса.— М.:

Педагогика, 1975.— 208 с.

Трахтеров В. С. К вопросу о критериях невменяемости //Учен. зап. Харьк. юрид. ин-та.— 1948.— Вып. 3.— С. 111-123.

Утаков Г. К. Пограничные нервно-психические расстройства.— М: Медицина, 1978.— 429 с.

Фелинская П. И. Психопатии: Руководство по судебной психиатрии.— М.: Медицина, 1977.

Фресс П. Эмоции //Экспериментальная психология:

Пер. с франц.— М.: Прогресс, 1975.— Вып. 5.— С.

111-195.

Фришман Е. 3. Вариативность психофизических показателей и ее причины //Психофизика сенсорных систем. М.— 1979.— С. 46-61.

Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивнос-ти.— М., 1994.

Хекхаузен X. Мотивация и деятельность.— М.: Педагогика, 1986.

Хейфец Ю. Я. Уменьшенная вменяемость //Журн. Министерства юстиции.— 1905.— № 2.— С. 52.

Холлендер М„ Вульф Д. А. Непараметрические методы статистики.— М., 1983.

Хрестоматия по патопсихологии.— М.: Изд-во МГУ,

1981.

Холыст Б. Криминология. Основные проблемы: Пер. с пол.— М.: Юрид. лит-ра, 1980.— С. 129.

Хомская Е. Д. Системные изменения биоэлектрической активности мозга как нейрофизиологическая основа психических процессов //Естественнонаучные основы психологии.— 1978.— С. 234-253.

Хэссет ДЖ. Ведение в психофизиологию.— М.: Мир,

1981.

Частная сексопатология /Под ред. Васильченко.— М.: Медицина, 19 83.

Шахриманьян И. К. К вопросу о так называемой уменьшенной вменяемости //Вести. ЛГУ.— 1961. Сер. Право.— Вып. 4.— № 2.— С. 175

Юматов Е. А., Белова Т. П., Ульянинский Л. С.

Эмоции в системной организации поведенческих актов. Системные механизмы устойчивости к эмоциональному стрессу //Функциональные системы организма.— М., 1987.—С. 245-292.

Ярвилехто Т. Новое сочетание методов изучения нейрофизиологических механизмов психики //Мозг и психическая деятельность /Под ред В. Б. Швыркова и др.— 1984.С. 142-153.

Aitken R. Psychological medicine. Stress and distress // Brit. med. J. -1975.-Voll,N 595.-P. 611-613.

Bandura A. Aggression: A social learning analysis. N.Y., 1973.

Barland G. The polygraph test in the USA and elsewhere/ / The

polygraph test. Lies, Truth and Science. L.: SAGE Pablications, 1988. - P. 73-95.

Barland G. H., Raskin D. C. Detection of deception// Electrodermal activity in psychologycal recearch. N. Y.:

Acad. Press, 1973. P. 419 477.

Ben-Shkahar G. A father study of the dichotomization theory in detection of information//Psychophysiology. 1977. V. 14. P. 408-413.

Ben-Shkahar G., Lieblich I. A psychophysiological method for detection cognitive categories // Psychophysiology. 1981. V. 19. P. 306.

Bercowiz L. The Frustration-Aggression Theory// Aggression: A Social Psychological Analysis. N. Y., 1962. P. 25 — 50.

(Bertalanffy L.) Берталанфи Л. Общая теория сие тем: критический обзор //Исследования по общей теории систем. - М., 1969. - С. 23 — 82.

Borchard L. Klinizche Konstitutionslehre. - Berlin, 1930.-S. 11.

Buss A. H. The Psychology of Aggression. N. Y., 1961.

Calhoun J. B. Population density and social pathology // Sci. Amer. -1962. -Vol. 206, N 2. - P. 139 — 148.

Combs A. W., Snygg D. Individual behavior. New York: Harper, 1959. 176.

Cunningham M. Personality and the structure of the nonverbal communication of emotion //J. Pers. 1977. V. 45. N. 4 P. 564-584.

Dahl H. The appetite hypotesis of emotions: A new psychoanalityc model of motivation //Emotions and psychopathology/ Ed. С. Е. Izard. New York.

Desroches F. J., Thomas A. S. The police use of the polygraph in criminal investigations // Canadian J. Criminology. 1985. V. 27. N. 1. p. 43-66.

Dunbar F. Emotions and bodily changes. - N. Y., 1954.

Eccles J. C. The human psyche. Edinburgh, 1980.

Engel G. L. Psychological development in health and disease. Phyladelphya, 1962.

Evarts E. V., Shinoda Y., Wise S. P. Neurophysiological approachts to higher brain function. New York, 1984.

Ganguly A. K. The polygraph in India //Polygraph. 1987. V. 16. N. 3. p.173-187.

Gellhorn E. Autonomic imbalance and the hypothalamus. Minneapolis, 1957.

Gettys W. E. Human ecology and social theory //Studies in human ecology. -Ilinois, 1961. - P. 101-102.

Girton D. G., Benson L., Kamlya J. Obseretion of very slow potensial oscillations in human scalp recordings // Electroenceph. Clin. Neurophysiol. 1973. Vol. 35. P. 561-568.

Henry J. P., Stephens P. M. Stress, health and social environment / ^Aociobiological approach to medicine. - N. Y., 1977.-P.I 1.

Heslegrave R. An examination of the psychological mechanisms underlying deception//Psychophysiology. 1982. VI9. P. 323.

Horvath F., Reid J. The polygraph silent answer test / /J. Criminal Law, Criminology and Police Science. 1972.. V. 63. P. 285-293.

Lima A. R. The nature of human conflicts. N. Y. Liverwright, 1932. P. 77-127.

Л. М. БАЛАБАНОВА

Lykken D. Tremor in the blood. Uses and abuses of the lie detector. N. Y., 1981.

Lykken D. Polygraphic interrogation //Nature. 1984. V. 307. N. 5952. P. 681-684.

McKenzie J. S. Structures and function of the basal ganglia: A point of view //The basal ganglia: Structure and Function: Proc. symp. 29 th Inter, congr. Union physiol. sci. 1985. P. 545-555.

MacKenzie R. D. The Scope of human ecology //Studies in human ecology. - Illinois, 1961. - P. 32.

Nagle D. E. The polygraph in employment: application and legal considerations // Polygraph. 1985. V. 14. N. 1. P. 1-33.

(Mesarovic M. D.) Месарович М. Д. Основания общей теории систем//0бщая теория систем. - М., 1966. - С. 15-46.

(Obuchowsky К.) Обуховски К. Психология влечений человека: Пер. с пол. - М.:Прогресс, 1972. -247.

Огпе М. Т., Theckrey R. I., Paskevitz D. A. A model for the study of physiological effects of psychological stimuli // Handbook of psychophysiology. N. Y.: Holt Inc., 1972. P. 743-786.

Patterson G. R. The aggressive child: Victim and architec of a coercive system // Behavior modification and families. N. Y., 1976.

Rabbie J., Goldenbeld Ch. Modelling and accountability in group aggression//Aggres. Behav. 1980. N. 1 P. 27-32.

Ramsay R. W. Speech patterns and personality // Lenguage and Speech. 1968. Nil p. 54-63.

Reid J., Inbau F. Truth and deception. The polygraph (»lie-detector») technique. Baltimore: The Williams and Wilkins Co., 1977. (2-nd edit.).

Rogers E. S. Man ecology and control of disease // Publ. Hith. Rep. (Wash.)- 1962. - Vol. 77., N 9. - P. 758-760.

Stress" distress and disease //Britich Jornal of Psychiatry.— 1976. -Vol. 128.-Nl.-P. 6.

Selye H. Annual report on stress. Vol. 2. - Monreal, 1952.

Selye H. the Stress of life. - N. Y., 1956.

Selye H. Forty years of stress research //Canad. Med. Ass. J. 1976. -Vol. 115, NIP. 53-55.

(Selye H.) Селье Г. Очерки об адаптационном синдроме: Пер. с англ. -М.:Медгиз, 1960.-254с.

(Selye H.) Селье Г. Стресс без дистресса: Пер. с англ. -М.: Прогресс, 1979-124 с.

Sociobiology: The new synthesis. -Cambridge, 1975. -548 p.

Sartorius N. Mental Health in the Early 1980 s: some Perspectives //Bull. WHO.—1983.—V. 61, N. 1.—P. 1-6.

Scientific validity of polygraph testing: a research review and evaluation

— a technical memorandum. Washington, DC: U. S. Congress, Office of Technology Assessment, 1983.

Thackray R., Orne M. A comparison of physiological indices in detection of deception//Psychophysiology. 1968. V. 4 P. 329-339.

Trovillo P. V. A history a lie detection // J. Criminal Low and criminology. 1939. V. 29. N. 6. P. 848-881.

Waid W. M., Orne M. T. Cognitive, social and personality processes in the physiological detection of deception // Advances in experimental social psychology//Ed. L. Bercowitz. N. Y.: Acad. Press, 1981. V. 14. P. 61-106.

Weber H. Konstructionsmorphologie //Zool. Abt. Zoot. u. Physiol. Tiere. -1958.-Bd. 68. H. 1/2.-S. 1-112.

Widacki J. Zagdnienie wartosci diagnostycznej badania poligraficznego niektorych specjalnych kategorii osob // Problemy Kryminalistiky. 1980. N. 144. S. 231-234.

СОДЕРЖАНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ..................

ВВЕДЕНИЕ.....................

РАЗДЕЛ I

Глава 1. ПРЕДМЕТ И ЗАДАЧИ ПАТОПСИХОЛОГИИ И
СУДЕБНОЙ ПАТОПСИХОЛОГИИ.......

Глава 2. ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ ПАТОПСИХОЛОГИИ И
СУДЕБНОЙ ПАТОПСИХОЛОГИИ КАК НАУКИ.

59

74

Глава             3.             ПРИНЦИПЫ             ПОСТРОЕНИЯ

ПАТОПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

Глава 4. ПСИХИЧЕСКИЕ АНОМАЛИИ И ПРОБЛЕМЫ ИХ
КРИМИНОГЕННОСТИ.........

93

.108

Глава 5. ЛИЧНОСТЬ ПРЕСТУПНИКА С ПСИХИЧЕСКИМИ АНОМАЛИЯМИ ,

Глава 6. ПСИХОПАТОПОДОБНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ ЛИЧНОСТИ

РАЗДЕЛ II

Преступное поведение лиц

с психическими аномалиями........................................... 126

Глава 7. МОТИВАЦИЯ.............................................. 126

Глава 8. КОГНИТИВНОЕ ЗВЕНО ПРЕСТУПНОГО ПОВЕДЕНИЯ

................................................................ 170

Глава 9. КРИМИНОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ОСНОВНЫХ

ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ СВОЙСТВ ЛИЧНОСТИ....... 186

Глава 10. КРИМИНОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ РИГИДНОСТИ,

ТРЕВОЖНОСТИ И ВНУШАЕМОСТИ У ЗДОРОВЫХ

И УЛИЦ С ПСИХИЧЕСКИМИ АНОМАЛИЯМИ..... 200

Глава И. ВИДЫ ЭМОЦИОНАЛЬНЫХ СОСТОЯНИЙ,
СУЩЕСТВЕННО ВЛИЯЮЩИХ НА ПОВЕДЕНИЕ ОБВИНЯЕМЫХ В
КРИМИНОГЕННОЙ СИТУАЦИИ........ 226

238

РАЗДЕЛ III

Глава 12. УГОЛОВНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЛИЦ С
ПСИХИЧЕСКИМИ АНОМАЛИЯМИ..............

Глава 13. МЕТОДЫ ПСИХОФИЗИОЛОГИЧЕСКОЙ

ДИАГНОСТИКИ, ПРИМЕНЯЕМЫЕ

ДЛЯ РЕШЕНИЯ ЭКСПЕРТНЫХ ЗАДАЧ...................... 274

Глава 14. ПСИХОФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ ДЕТЕРМИНАНТЫ И ОЦЕНКА ЭМОЦИОНАЛЬНО ЗНАЧИМЫХ СОСТОЯНИЙ .. 293

.331 .331

РАЗДЕЛ IV

Концепция индивидуальной нормы

психофизиологических состоянии..

Глава 15. ТЕОРИЯ НОРМЫ........

Глава 16. ПРИНЦИПИАЛЬНЫЕ ПОДХОДЫ К ОЦЕНКЕ
ИНДИВИДУАЛЬНОЙ НОРМЫ ПСИХОФИЗИОЛОГИЧЕСКИХ
СОСТОЯНИЙ............................................................ 371

.392

.402 .409

СЛОВАРЬ ТЕРМИНОВ......................

Приложение

СПЕЦПРАКТИКУМ

ПО СУДЕБНОЙ ПАТОПСИХОЛОГИИ

Список литературы.......................

---

Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 217; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!